Продолжение обзора иллюстраций к "Сказке о потерянном времени" Е.Шварца.

Модный художник И.Олейников проиллюстрировал вот этот сборник произведений Е.Шварца (2017):

Одна иллюстрация к сказке. Олейникова ценят за то, что он находит неожиданную трактовку давно истёртого содержания литературных произведений. В данном случае художник избрал традиционный фрагмент: старушка, прыгающая на асфальте. Никто из иллюстраторов не может устоять перед этим соблазном.

Манера рисунка у Олейникова узнаваемая. Старушка получилась оригинальная.

Обожаемый М.Майофис. Разный в разные периоды своего творчества. Его бенефис по произведениям Шварца — сборник "Рассеянный волшебник" (1989).

К "Сказке о потерянном времени" всего три иллюстрации, но максимально передающие атмосферу сказки.

а) Вот на шмуцтитуле растерянный постаревший мальчик Петя. Как указал в прошлый раз в комментариях ув. AndrewBV, "эта сказка Шварца обладает самым сильным «фобиогенным» эффектом из всех возможных: ее фабула — внезапное уничтожение «будущего», заранее объявленный крах всех перспектив, — чуть ли не единственная тема, которая может по-настоящему испугать ребенка".

б) А вот главные герои. Омолодившиеся старики-волшебники. Это злобные детишки — груз нажитого опыта всё равно не даст радоваться возвращению юности.

в) А вот волшебники, вернувшиеся обратно в старческое состояние. Тут же одухотворённые настоящие дети (к концу сказки все забывают, что это двоечники и тунеядцы, по заслугам наказанные в зиму 1939/1940 года).

Майофис много экспериментировал с формой и содержанием. Вот его ранняя книжка, где на развёрнутой обложке можно разглядеть портреты школьников до и после превращения в старичков.

Да, были и полноценные сюиты иллюстраций к нашей небольшой сказке: как раз на тонкую книжку-картинку. Наиболее известные — провинциальные советские издания с иллюстрациями Майофиса (Челябинск: Южно-Уральское книжное издательство, 1972) и Казаковой (Петрозаводск: Карелия, 1975; переиздано "Речью" в 2015). Вот они рядышком:

1) Постаревший третьеклассник Петя Зубов. Гнетущая цветовая гамма у Майофиса и обычная расцветка у Казаковой. При этом, Казакова пытается выдержать юмористическую линию: старичок Петя в пионерском галстуке и с рогаткой в кармане.

Казакова иллюстрирует более подробно (в её книжке страниц больше): вот метания Пети по городу Семидесятых годов.

2) Дальше художники идут синхронно: сцена с Петей, забившимся в сено, которое оказалось в лесной избушке волшебников.

3) А вот как художники изображают злых волшебников в детском облике. Как ни странно, в чертах этих детей есть что-то общее. И Майофис, и Казакова одинаково представляют себе противных младшеклассников.

4) Следующий фрагмент: Петя, узнавший тайну, начинает поиски других заколдованных. У Майофиса — глубокий психологизм потерянного старика-ребёнка на фоне узнаваемого моста через Фонтанку (которую по льду перебегают беззаботные малолетние хулиганы). У Казаковой — формальное следование тексту: толпа обычных людей глазами Пети.

5) Ключевые сцены в юмористической линии сказки: обнаружение старичков с детскими замашками. Но Майофис от юмористической линии вообще отказался: у него только тревожный бег за трамваем с последним заколдованным старичком на колбасе.

Казакова же даёт последовательно все три эпизода обнаружения заколдованных детей. Всё в рамках ожидаемого.

Кстати, о колбасе. Где-то встречал надрывное обсуждение переизданных иллюстраций Казаковой. "Речь" упрекали в том, что это издательство заменило трамвайную "колбасу" на "подножку". На самом деле, эта подмена произошла в карельском издании 1975 года: потому и на картинке последний из дедков едет на подножке — в открытых дверях трамвая. "Речь" просто взяла текст из карельской книжки. Проверил другие доступные издания — советские и современные — везде колбаса (иногда в кавычках). Впрочем, на всех других рисунках (у того же Майофиса) хулиган едет не на колбасе, а на сцепке. Я вот описание "колбасы" обнаружил в Вики, а рисунка нигде не нашёл. Может, колбаса — это вообще миф.

А, вот нашёл: точно, миф — см. Никакая не колбаса.

6) Заколдованные обнаружили домик с волшебниками. Майофис оригинален.

7) Всё, поворот стрелок. Волшебники превращаются обратно в стариков.

Сравним стариков-волшебников крупным планом у Майофиса и Казаковой. Оказывается, Майофис на их одежде вообще не акцентируется. Казакова уже традиционно рядит их в одежду давних времён (здесь — для 1975-го года — давние времена отсылают к началу XX века).

Долго шла у нас пара Калиновский-Чижиков. Наличие иллюстраций этих художников обусловливало обзоры литературных произведений. К "Недопёску" Коваля иллюстраций Чижикова не было — там был один Калиновский. Зато Чижиков нарисовал картинки к "Сказке о потерянном времени", а Калиновский — нет. В общем, сейчас Чижиков выводит нас на некоторые литературные сказки Е.Шварца.

Эту сказку Шварца иллюстрировали очень многие художники разных поколений, начиная с Конашевича: см. общий обзор тут (особый интерес представляет книжка с иллюстрациями известного интеллигентного карикатуриста Е.Шукаева). Так что стоило бы пособирать комплекты иллюстраций к "Сказке о потерянном времени" специально, но я этого не делал. Посмотрим, что есть.

Советский фильм по сказке Шварца произвёл на меня в детстве сильное впечатление: он показался мне по-настоящему жутким. Литературная первооснова из-за этого тоже воспринимается мною как жутковатая. Иллюстрации поневоле оцениваются с позиций того, передана в них жуть или нет.

Сборник "Жар мечты" (1970). К каждой сказке были заставки в единой экспрессивной манере А.Семенцова-Огиевского и З.Воронцовой, а внутренние страничные иллюстрации принадлежали более раскрученным художникам. К сказке Шварца внутренних иллюстраций нет. Заставка эффектна и по-своему жутковата.

Часы и кот. Откуда кот? В сюжете он отсутствует, хотя в первом варианте сказки (журнальном) кошки ставили последнюю точку. Но в первом варианте часы никакой роли не играли. Вот что значит совместное творчество: два художника — постарше и помладше — совместили две концовки, кто какую помнил.

"Сказка о потерянном времени" была опубликована в предвоенном 1940-м году в ленинградском журнале "Костёр" (№ 7-8). Первоначальная редакция текста была другая, концовка отличалась существенно. Иллюстратором журнального варианта значилась художница Н.Петрова. Она же проиллюстрировала ленинградский сборник Шварца 1960 г. и 1969 г. Так что посмотрим первые иллюстрации с последующими вариантами.

1) Первая редакция сказки и первые иллюстрации.

а) Первая редакция текста с бóльшими подробностями (все сканы кликабельны). Мне понравилось. В самом начале — забавные подробности, как именно младшеклассник Петя тратит своё время (не обошлось и без описок: в журнале Петя "ученик третьего первого класса"). В общем, Петя превратился в старичка. Его изобличила школьная гардеробщица тётя Наташа (внизу страницы). А заколдовали Петю злые волшебники-старики (они вверху страницы, на заставке).

б) Петя собирает других заколдованных в стариков детей — узнаёт их по детским замашкам. Всё художники любят вот этот эпизод: старушка скачет в классики. Сюрприз в тексте: последнего старичка, как известно, снимают с трамвайной "колбасы". В журнальном варианте неизвестные подробности: старичок так просто не сдался, а удрал: он думал, что его ловит "комиссия по борьбе с колбасниками".

в) А вот и первоначальная концовка: произносится заклинание, заколдованные превращаются обратно в детей, а колдуны — в стариков. Но они, превратившись в стариков, до конца не исчезли, а просто уменьшились до размера мышей. И злобно преследовали детей по пути в город. Страсти какие! (это и изображено на картинке). За кадром осталось избавление от мелких старичков: их сожрали три тощих кошки. Когда Кот в сапогах съедает людоеда, это людоедство или нет?

Иллюстрации добротно-реалистичные. Я с интересом разглядываю одежду персонажей: как одевались старики в 1940-м году?

2) Второй вариант текста и второй вариант рисунков от первой художницы-иллюстратора.

а) Художница пытается одеждой показать, что старик — это мальчик: школьная фуражка, короткое пальтишко. Сейчас на это мог бы указать и шарф, завязанный узлом сзади, но, как видно по другим картинкам, и в 1940-м, и в 1960-м это могло быть чертой взрослого облика (шарфы не для красоты носили).

б) Старик-третьеклассник Петя подслушивает в лесном домишке, как вернуть обратно детский облик. На картинке — злые старики-волшебники, превратившиеся в детей. Дети как дети, хотя у того, кто стоит около часов, недетская сутулость. Это вообще одно из самых интересных ожиданий: как художник покажет, что у волшебников только оболочка детская, а на самом деле они — злобные старики. Интересное решение нашла Петрова.

в) Показ обычных прохожих-стариков. Советская мода для пожилых в 1960-м году — не изменилась с 1940-го года, не изменится и в 1980-м.

г) А вот это уже дети, превращённые в стариков. По одежде от обычных стариков не отличить, их детские манеры на рисунках не выражены отчётливо. В этой линии проявляется характерный для Шварца юмор, и отобразить его средствами реалистического рисунка не очень получается (хотя взявшиеся за руки бегущие вскачь старички хорошо вышли).

д) Переработанная концовка, всем известная: заколдованные дети крутят назад стрелки часов, постепенно возвращаются к своему детскому облику, а волшебники в это же время превращаются обратно в стариков и в конце исчезают без следа. На картинке показаны колдуны-старики: многослойные одеяния, старорежимные бороды... Их одеяния резко отличаются от ватных пальто простых советских стариков. Колдунам лет по 80, родились они в этой книжке в 1880-м году (в журнале родились в 1860-м году). Благодаря одежде увидел явное противостояние поколений. Причём, противостояние молодой советской поросли недобитым "бывшим". Интересно, что в рисунках 1940-го года это противостояние не было подчёркнуто. Возможно, при первой публикации такого прочтения и не предполагалось: размежевание в довоенную советскую эпоху было классовым, а не поколенческим.

е) Цветная вклейка: превращённые в стариков дети подбираются к логову волшебников. Ничем эти старики не отличаются от нормальных советских стариков.

3) Вариант 1969 года. Художница обновила манеру рисунка в духе новой волны. Цвет в картинках стали прозрачнее. И художественные образы тоже усилились, художница продолжала совершенствоваться. На цветных вклейках: а) заколдованные дети бегут по лесу — и вот теперь видно, что это очень бодрые старички; б) колдуны превращаются обратно в стариков — подчёркивание глубокой старины в одежде сохранилось, а сами волшебники стали по-настоящему омерзительны как крысы (помнит, помнит художница первоначальное окончание, где этих стариков кошки пожрали).

В журнале "Колобок" (1976, № 6) был опубликована одна иллюстрация выдающегося художника С.Алимова. Он удачно объединил мотив жути (мрачный домик в лесной глуши) с юмористической нотой: дети, превращённые в стариков, нарисованы с иронией.

Ну вот и инициатор обзора — Чижиков. Он дважды обращался к сказке Шварца, совпадений было немного, но во второй раз он перерисовал всё.

1) Первые иллюстрации были вот в этом сборнике "Волшебные краски" (1978):

Иллюстраций было всего три. Никто не мог отказать Чижикову проиллюстрировать избранные фрагменты. Он, естественно, выбрал юмористические эпизоды. И это было прекрасно.

В концовке — шаблонный вневременной мальчик, можно не обращать внимания.

2) Полная сюита иллюстраций потребовалась от Чижикова в последние годы его долгой жизни вот для этого издания: "Сказка о потерянном времени и другие сказки" (М.: Лабиринт-Пресс, 2016):

Именно по поводу этих иллюстраций в "Лабиринте" покупателями велась серьёзная дискуссия об адекватности разудалых иллюстраций Чижикова трагическим сказкам Шварца.

Ну да, здесь Чижикову пришлось иллюстрировать все эпизоды сказки, хотя он, сколько мог, от этого уклонялся. Молодого задора в картинках, понятно, тоже не было.

а) Очень непросто нарисовать двоечника и тунеядца. С одной стороны, этот ребёнок свободный, а с другой — постоянно находится под прессингом окружающих. Чижиков рисует беззаботного мальчишку и подавленного старика. Это один и тот же человек, но беззаботный — дома, а удручённый — в школе. Кстати, образ потешного старичка в коротких штанишках из первого цикла иллюстраций Чижиков не воспроизвёл — чем не уступка общему мрачному колориту сказки?

б) Логово волшебников — стариков в облике детей. Сложная задача для художника — изобразить старых детей. Чижиков показывает одного — с порочным лицом.

в) Сцены поиска заколдованных бабусек.

г) Все пострадавшие в сборе. Одежонка — типично стариковская (дамские шляпки с украшеньицами, но кто поручится, что бабуськи в своём настоящем возрасте такое не нацепят?).

д) Злобных стариков-волшебников Чижиков рисовать категорически отказался. Жаль, конечно. Если все так к профессиональным обязанностям относится будут, глядишь и адвокаты маньяков защищать откажутся. Ну а нормальные чижиковские дети от многократного клиширования стали совсем приторно-безликими.

Завершаю обзор иллюстраций к "Недопёску". Последняя треть глав (в моей произвольной разбивке) сфокусирована на взаимодействии двух директоров — директора сельской неполной средней школы по фамилии Губернаторов и директора зверофермы по фамилии Некрасов.

Коваль вводит в повествование нового персонажа — школьного директора Губернаторова.

1) Капустина рисует, как директор обнаружил на школьном дворе песца.

2) Коваль изобразил директора Губернаторова как личность примитивную, но должности своей соответствующую. Калиновский, подыгрывая автору, с почтительной усмешкой рисует этого директора. Вот он среди своих подвластных, а вот — с подчинённой уборщицей.

Замечательный фрагмент: второклассник стал популярным. С ним пятиклассники за руку здороваются. Калиновский мастерски изображает рукопожатие, повышающее статус.

3) Трубин дал юмористические образы.

4) Двоскина, как представитель нового поколения, изображает школьного директора сатирически.

Директор школы в последний день первой четверти проводит беседу с отпетыми хулиганами и двоечниками. Для советских школьников процедура была неприятной, "пропесочивание" было суровым.

1) Капустина рисует понурых детишек. Ужаса не чувствуется.

2) Калиновский бесподобен в изображении отчитывающего и отчитывающих. Но всё это настолько гротескно, что вызывает смех. Талантливая игра всех актёров.

3) У Трубина тунеядцы, в основном, скучающие. Можно было бы юмористу разыграться, но истина дороже.

4) Двоскина относится к советским педагогическим приёмам с неприкрытой ненавистью. Директор распускает руки (чего у Коваля нет).

1) Капустина рисует без души.

Поскольку повесть о животных, Коваль воспользовался директорской сюжетной линией, чтобы показать, как ведут себя при встрече два пса, у которых на уме только заботы о доминировании: кружат, обнюхиваются, занимают господствующую позицию (кладут руки друг на друга и т.п.). Капустина этой аналогии не увидела. Ей вообще люди неинтересны (она анималист). Директора у неё — два дуболома.

2) Калиновский, тонко чувствующий литературную основу, первую встречу подаёт через рукопожатие (сравни с рукопожатием школьников). У школьного директора, кстати, орденская планка. Подходящая должность для отставного военного. Впрочем, 1975 год — ветераны войны ещё на пенсию не вышли.

3) Трубин начальное противопоставление двух директоров пропускает.

4) Двоскина продолжает гнобить школьного директора. Личная травма художницы: училась в новые времена у старых учителей. Коваль, понятно, со своим опытом сельского учителя был от школьной системы не в восторге, но директор Губернаторов у него всё же не такое убожество (для глубинки он вообще идеальный вариант).

Во втором классе устраивается опрос:"Где песец?". И здесь неприятные школьные воспоминания: поднимают по одному, требуют признаний... И только неподавленный дошкольник Серпокрылов может позволить себе призыв:"Товарищи!".

2) Калиновский: от слёз к смеху. На второй иллюстрации выстроились в ряд герои эпизода: внесистемный Серпокрылов, два лощённых директора (добродушно усмехаются), запущенный внесистемный учитель.

3) Трубин рисует те же фрагменты со сменой ракурса.

4) Двоскина устала от обличения мерзостей советской педагогики, решила отшутиться.

Перемена настроения: решено выдать песца государству-собственнику. Радостно идём всем классом сдавать пушнину. А ведь совсем недавно единодушны были в укрывательстве беглого.

1) Капустина.

2) Калиновский изображает восторг ожидания: удовлетворённость руководства, энтузиазм масс, конформизм обывателя, утратившего крылья.

3) Трубин рисует момент обманутых ожиданий: опять песец улизнул.

4) Двоскина показывает хвост народного шествия: два внесистемных персонажа оторвались от масс.

Незаметно Коваль поставил главную героиню — второклассницу Веру — перед жёстким выбором. Песец оказался совсем не символом свободы, он добровольно вернулся в собачью будку, на всё готовенькое.

1) Капустина наконец-то отдохнула от необходимости рисовать людей. Зверюшки у неё счастливые.

2) Калиновский, понятно, рисует психологические портреты и Веры, и Пальмы, и Наполеона.

3) Даже у Трубина дурашливость отходит на задний план: Вера по-настоящему печальна.

4) Двоскина нагнетает опустошённость Веры.

Вера понимает, что ради такого ничтожества как производитель Наполеон III не стоит подводить всех под монастырь. Песца-перебежчика решено выдать.

1) Капустина рисует человека-предателя и безупречного песца. У анималистов свои предпочтения.

2) Калиновский рисует выдачу песца на фоне широких народных масс. Народ безмолвствует. Да ведь сами же недавно желали вернуть песца, но нет, поступок Веры теперь осуждается (песец выбрал её дом для убежища, а она его предала). Директор зверофермы улыбается хищно, директор школы — с облегчением, внесистемный учитель — с изумлением.

3) Трубин втянулся: у него тоже интересные психологические наброски (директор зверофермы Некрасов — высокий, в пыжиковой шапке). Закончилась история про то, как сошлись однажды директор Некрасов и директор Губернаторов.

В каноническом варианте текста повести директор школы Губернаторов мельком подумал о том, что ему надо бы тоже завести пыжиковую шапку, как у директора Некрасова — признал-таки, что Некрасов смотрелся более убедительно. В авторской рукописи у Коваля (воспроизведена в издании 2018 года с иллюстрациями Двоскиной) был завершающий фрагмент, где Некрасов вдруг дарит Губернаторову свою пыжиковую шапку, а шофёр директора зверофермы (вот где настоящий-то отрыв по статусу!) тут же достаёт из-под сидения новую пыжиковую шапку, которую Некрасов и водружает на себя. В общем, "шуба с царского плеча" — а шуб было много: кто-то из пушкинского круга рассказывал, что когда знатные татары и литовцы стали перебегать под власть русского царя (Ивана III), то он им всем шубу с плеча дарил, а если было лето — то всего-навсего княжеский титул. В этим аспекте важно, что в повести Коваля Некрасов свою пыжиковую шапку не снимал никогда, даже летом.

4) Двоскина как-то этот эпизод непосредственно не отразила в своих рисунках.

Закончился позорный для всех день, завтра — 7 Ноября. Надо жить дальше. Второклассница Вера поздно вечером пришла к дошкольнику Серпокрылову. Пришла на лепку пельменей.

2) Калиновский. Без комментариев.

3) Трубин.

4) Двоскина.

Вторая часть обзора иллюстраций к "Недопёску" (не связанная с делением повести на части).

Недопёсок Наполеон III — ценный песец, бежавший со зверофермы — добрался до дворовых собак и деревенских жителей. Продолжаем изучать типажи.

Пальма — необычная собака, живущая в будке. Очень добродушная. Воет на луну. Имя говорящее.

1) Калиновский вплетает в реалистичные рисунки фантазийную собаку с невероятными ушами.

2) Трубин и без того окарикатуривает персонажей. Но, главное, по сюжету была ещё одна собачья драка, которую художник не может пропустить.

3) У Двоскиной иллюстраций очень много, в свободной "пушкинской манере". По традиции (со времён иллюстраций Кузьмина и Добужинского к "Онегину") такие рисунки располагаются на полях и посвящены по большей части авторским замечаниям. Рисунки Двоскиной привожу через раз.

В меру реалистичное материнское вылизывание и вой на луну.

А драка — строго по тексту. Наполеон — в треуголке и сюртуке. Сказано же: "напоминал знаменитого тёзку".

4) Капустина умеет рисовать добродушных собак, но, как грамотный анималист, понимает предельные размеры ушей потомственных дворняг.

5) Молоканову в "Мурзилке" достались разрозненные главы. Видимо, он не прочувствовал характера Пальмы. Хотя, конечно, и добродушные собаки бывают волкодавами.

По тексту собаку везде именуют Пальма Меринова — не по фамилии, но по принадлежности. Хозяин у неё — плотник Меринов.

1) Калиновский рисует. Сам Меринов в сельском магазине и семейство Мериновых с полном составе — крупная жена и очень крупная дочь Вера (второкласссница ростом с отца).

Калиновский усиливает первое впечатление от повести Коваля как от "деревенской прозы". Усиливает намеренно, потому что это обманка: Калиновский и Шукшина иллюстрировал, рисунки там были гораздо скучнее, поскольку "деревенская проза" даже Шукшина плосковата. Понятно, что советская "деревенская проза" — это продолжение линии "маленького человека". Но у признанных "деревенщиков" проза была надрывная, как у Достоевского. А достоевщина без Достоевского — это... У Коваля проза человечная, да ещё юмор... Вот, ув. kagury с первого взгляда поняла, что рисунки к Ковалю "какие-то невероятно гоголевские по настроению". Полез в научные комментарии (в которые клялся не лезть) — у учёных филологов там тоже сплошные аллюзии на Гоголя.

2) Трубина семейство Мериновых пока не заинтересовало.

3) Двоскина рисует те же сцены, что и Калиновский. Не устаю поражаться тому, насколько разница в стиле и технике рисунка влияет на интерпретацию литературного произведения. У Двоскиной совсем нет "деревенской прозы", но больше гоголевской пластичности.

4) Капустина рисует семейство в добротном реалистичном стиле.

Появляется центральный персонаж повести: дошкольник Серпокрылов.

1) Калиновский даёт живой образ дошкольника.

Но дошкольник не только играет в одиночку и спасает песцов. У него детская и очень сильная влюблённость во второклассницу Веру Меринову. Бывают в любви и страдания.

Мизансцена показалась мне знакомой со школьных времён. Но я ведь "Недопёска" в детстве не читал. Я, как все школьники, читал Блока. И тут меня осенило: Калиновский тоже Блока иллюстрировал. Один к одному (и колонна, и дума, и ланиты, и беглый взгляд):

цитата

Когда же отойду под сень

Колонны мраморной угрюмо

И пожирающая дума

Мне на лицо нагонит тень,

Тогда – угрюмому скитальцу

Вослед скользнет ваш беглый взгляд,

Тревожно шелк зашевелят

Трепещущие ваши пальцы,

К ланитам хлынувшую кровь

Не скроет море кружев душных,

И я прочту в очах послушных

Уже ненужную любовь.

2) Трубин упорно игнорирует семейство Мериновых (кроме Пальмы). Нет у него и любовной линии "дошкольник-второклассница".

Зато есть кормление песца пойманными мышами.

3) Двоскина всё учла: и пробеги Серпокрылова с Наполеоном...

...и любовные томления...

...и подробный рассказ про ловлю мышей.

Появляется, кстати, отец Серпокрылова. А матери у них на было — тут Гайдар в своё время остановился в сказке про Мальчиша, но Коваль продолжил: сбежала в Белоруссию, в город.

4) Капустина из линии дошкольника отразила песца и мышей. Тут, конечно, никто про Блока и не вспомнит.

5) Молоканов показал военные игры.

Персонаж второго плана — деревенский колдун. Ну надо же, опять как у Гоголя! То-то у Коваля такие персонажи получаются очень живыми. Ну и зачарованные художники их не пропускают. Хотя, конечно, это цивилизованный колдун, он не страшный (да и колдун-то только потому, что видит ауру человека).

1) Калиновский колдуна рисует сдержанно.

2) Трубин решил, что колдун настоящий. Жуткого типа нарисовал.

3) Двоскина хорошо колдуна нарисовала. Но ей проще — она может теперь прямо заявить, что это был советский колдун (звезда на шапке). А советский колдун, понятно, особенный колдун.

4) У Капустиной в журнальном варианте места для колдуна не нашлось (у Молоканова этой главки в "Мурзилке" вообще не было).

Появляется отрицательный персонаж — бес, но мелкий. Хотел песца пришибить, но не пришиб. Психологически непростой тип для художников.

1) Калиновский решил акцентировать действия по противоправному присвоению песца, хотя отразил и душевные колебания дяди Миши.

2) Трубин рисует атаку малышей на злодея (современные мальчиши-кибальчиши). Вовремя подоспели, хотя если бы не колебания дяди Миши...

3) Двоскина, иллюстрирующая повесть подробно, не обошла и психическую сторону вопроса.

Морально песец возвышается над мелкой душонкой дяди Миши. Хотя это гипотеза одной только художницы.

4) Капустина остаётся верна реалистическому отображению событий. Дядя Миша — очень плохой человек.

1) Калиновский. Набирает обороты тема школы. Появляются новые персонажи — сельский учитель и профессиональные школьные хулиганы. Учитель — из городских. Назвал бы его советским интеллигентом, но он не диссидент. Так-то автопортрет Коваля, преподававшего в сельской школе, но Коваль учительствовал по распределению, а этот по смирению судьбе. Зато хулиганы — свет не видывал таких хулиганов.

Появляется ещё одна неквалифицированная работница — школьная уборщица.

2) Трубин. Ага, не смог отвертеться Трубин от Веры Мериновой: в шеренге мальчишей-победителей она обязательно есть.

3) Двоскина. Без изменений.

4) Капустина. Без изменений.

Обзор иллюстраций к первым главам "Недопёска". Приблизительное выделение первого блока: побег молодого песца, его мытарства и вызванные этим побегом проблемы для людей.

Начало повести шокирующее: производственный роман, конфликт в трудовом коллективе. Директор зверофермы не дал премии неквалифицированной работнице, она сильно расстроилась. Никакого сиропа для читателей-пионеров: деньги важны, переживания страшные. В журнальном варианте (первая публикация) конфликт описан шокирующе (выделен фрагмент, который не попал в книгу).

цитата журнал

— Ты прошлый месяц получала, — сказал Некрасов. — А теперь пуская другие.

— Ах вот как! — ответила Прасковьюшка и задохнулась. У неё от гнева язык онемел. Но довольно скоро язык этот пришёл в себя.

— Себе-то небось премию выдал, — закричала Прасковьюшка, — хоть и прошлый месяц получал. Так пропади ты пропадом раз и навсегда!

Директор Некрасов пропадом, однако, не пропал. Он ушёл в кабинет и хлопнул дверью.

Рухнула премия.

Кстати, в современном издании (в серии "Руслита" с иллюстрациями Двоскиной) эти купюры восстановлены. Видать, по сравнению с комментированным "Васей Куролесовым", действительно, на академический уровень вышли. Придётся книжку оставить, мне без разных редакций тяжко живётся. Да и обзорные статьи в этой книжке поквалифицированнее (постраничный комментарий всё равно не смог читать).

Поздне-советские отношения работника и руководителя описаны очень точно. Самомнение пролетариата, особенно неквалифицированного, было зашкаливающим. Директорам тоже приходилось быть ближе к народу.

1) Калиновский уделяет завязке повести много внимания. На обширной заставке первой главы — производственный пейзаж. Посёлок в глубинке.

Прасковьюшка в расстройстве от неполученной премии не закрыла клетки, ценные песцы сбежали (правильно, выходит, премию не дали, нельзя на звероферме быть рабом страстей). Вот она пришибленная — куда гонор девался! — сообщает об этом директору. Ну теперь и директор может похамить: "Вон отсюда!". А дальше — опять встреча с пролетариатом: приходится уламывать охотника отправиться на поиски беглецов. Наглый охотник прекрасно нарисован — у него гонора ещё больше, он не является непосредственным подчинённым директора (хотя директор ему премию обещает, пользуясь преимуществами советской бюджетной системы).

2) Капустина в первой журнальной публикации производственными отношениями не заинтересовалась. Нарисовала сценку, как директор Некрасов в полуботинках по снегу за следам песца бегал.

3) Трубин дал остро-сатирическую трактовку беседы Некрасова с Прасковьюшкой. Эпизод удачно наложился на дар художника. Но вот уже чувствуется, что это 1994 год — образ советского руководителя мутировал. У Калиновского-то это был вполне плакатный тип (Коваль обожает такие плакатные типы — они ему нужны для английского юмора).

4) Современная художница Двоскина тоже юмористически обыгрывает отношения директора со скотницей.

Образ самого директора, бредущего по снегу.

А вот и нахальный охотник со своей собакой. Начинает проявляться концепция художницы: люди без излишней сатиры, а вот животные очеловечиваются. Собака в тельняшке (она разделяет с хозяином свою значимость), и уже смешно.

Собственно побег ценного недопёска Наполеона III и заурядного Сто шестнадцатого. Тема для анималистов. Но в этой как раз теме есть ковалиная поэма созвездиям (у Калиновского аж на форзацах).

1) Калиновский мастерски рисует реалистичных животных и — с подмигиванием — ван-гоговские звёздные круги. Странное зрение было у ван Гога. Такое же, как у песца.

2) Капустина — профессиональный анималист. Зверушек она рисует тщательно и любовно.

Всех рисует — и живых, и мёртвых.

Но журнальная публикация всё же сокращённая — в ней фрагмент о созвездиях опущен. Нет его и в журнальных рисунках.

3) Трубин полно отобразил звериную часть начала повести.

Почему-то некоторые художники думали, что книга про песца.

Про песца-философа, зачарованно глядящего на звёздное небо над собой и на моральный закон внутри себя.

4) Иллюстрации Двоскиной выполнены со свойственным ей юмором (который отличается от юмора Коваля тем, что Коваль вёл рассказ с серьёзным лицом).

Очеловечивание песцов несколько расходится с установкой Коваля. Как написала ув. kerigma в отзыве на "Недопёска", "никаких очеловеченных животных тут нет, песец — это песец, у него, конечно, есть некоторая соображалка, но весьма условная, как и у дворовых собак в деревне".

Аналогия с побегом заключённых из советской лагерной зоны тоже, пожалуй, чересчур прямолинейна. Аналогия такая, конечно, допустима — Коваль типичный поздне-советский интеллигент, хотя и не буйный. Но аналогия не выпирает именно потому, что Коваль с увлечением рассказывает о повадках животных, настоящих животных, а не персонажей басен.

Но зато уж песню созведиям Двоскина отрисовала абсолютно по-ковалиному.

Появляется третий песец — номенклатурный Маркиз. Он должен привести беглецов обратно, и это ему почти удаётся. Сложная гамма чувств у всех песцов.

1) Ну тут уж и Калиновскому не удаётся сохранить нейтралитет: мимика псовых приближается к человеческой — это ладно, они специально "бровки домиком" у себя селекционируют, но у песцов в рисунках Калиновского проявляется и не свойственный им интеллект. Невозможно удержаться.

Столкновение с человеком. Сто шестнадцатого поймали. Выдающийся фрагмент текста: по сложности переживаний ловец почти приближается к песцу.

2) А вот Капустина на уловки Коваля не поддалась: песцы они и есть песцы. Анималисты в психологию животных не верят (кроме Е.Чарушина).

3) Весёлые зверушки Трубина.

4) Двоскина продолжает развивать свою концепцию сказочных животных, одевая их в человеческую одежду. Провокатор Маркиз в шарфике и очках.

Ловля песца. У Двоскиной, конечно, есть собственный почерк. В целом не выбивается из направления современной молодой графики.

Мало кто из художников не отразил приключения перчатки, обронённой мотоциклистами, гонявшимися за недопёском. Но это потому, что Коваль был чересчур настойчив.

1) Калиновский эту тему поместил на обложку. Воспроизвожу повторно.

2) Капустина людей не любит: мотоциклисты — звери. Песец прекрасен.

3) Для Трубина сцена погони проходная.

Художник добрался до любимой сцены (которую ни Калиновский, ни Капустина не отразили). Собачья драка — у Трубина подготовка к драке. Недопёсок с перчаткой вышел к жилью.

4) И Двоскина от мотоциклистов поскорее избавилась.

И скорее, к драке. Уже привыкаешь к прямолинейным трактовкам художницы — весело ведь, по-ковалиному. К тому же, у него, действительно, собака кричит "Наших бьют". Золотое правило толкования текста — буквально толкование.