Продолжаю обзор иллюстраций к "Мухе-цокотухе". Сегодня — несколько отдельных книжек столичных издательств позднесоветской эпохи (1970-е — 1980-е гг.) плюс несколько картинок из журналов.
2) "Муха-Цокотуха" (М.: Детская литература, 1977), серия "Мои первые книжки" (малый формат). Иллюстрации — замечательного художника Е.Савина. Запоминающихся книжек у Е.Савина много, а сведения о биографии автора в Интернете отсутствуют.
3) "Муха-Цокотуха" (Л.: Лениздат, 1984), Иллюстрации — К.Овчинникова и Е.Тилеса. Книжка-раскраска: обложка цветная, внутренние иллюстрации — контурные чёрно-белые.
К.Овчинников — очень известный художник, но непонятно, каков его вклад в иллюстрирование этой книги. Художник Е.Тилес представлен на Фантлабе одной книгой. И судя по имеющимся фотографиям, по большей части нашу сегодняшнюю "Муху-Цокотуху" иллюстрировал именно Тилес. Определенное сходство с приёмами Овчинникова есть, рискну предположить, что Тилес был его учеником, а Овчинников выступил как художественный руководитель/редактор (помещение учителя в число соавторов в знак благодарности — нередкий случай, хотя репутации учителя это часто вредит).
Муха
Зотов работал в милой традиции советской детской иллюстрации. Его Муха — крылатое шестиногое насекомое (две руки, четыре ноги), но с человеческим лицом. Минимумом человеческой одежды (платочек, сапожки). Муха симпатичная, по статусу — простая деревенская муха.
А вот две другие книжки демонстрировали гламурное направление в советской иллюстрации. Большая разница в мастерстве: у Савина — отточенный плакатно-афишный стиль (сейчас такие вещи в иллюстрации делают талантливые дизайнеры), у Тилеса — простоватые лупоглазые персонажи с вечной улыбочкой (сейчас это поле освоено низкосортной книжной продукцией).
Общее у обоих художников в подаче образов (в этом отличие от Зотова): Муха плотно и пышно декорирована в человеческие одежды, но голова у неё — мушиная. Различия: Савин смело оставляет насекомым только четыре конечности, как у людей, а у Тилеса лапок у насекомых — шесть, как положено (из них ног — две, а на верхние конечности выделено четыре).
Гости
Гости — насекомые; их образы, понятно, поданы в той же концепции, что и образ Мухи. У Зотова — хорошо опознаваемые виды с человечьими лицами: забавные блошки, сельская бабушка-пчела, галантный жук, бабочка-красавица (со спины).
У Савина гламурная Муха-аристократка хорошо оттеняется почерневшей от работы пчелой-лапотницей (крепостная, наверное, оброк принесла).
У Тилеса — глуповатая разодетая массовка.
Паучок-старичок
А вот и злодей! У Зотова — потешная паучья морда. Этот художник детишек не запугивает.
А вот у гламурного Савина паук — жуткий. Гламурное зло — очень страшное.
У паука от Тилеса — занятная одёжа: штаны с модными зарплатами, а крест на спине образован подтяжками. В 1984-м советском году противный паук — это козлобородый постаревший хиппи, всё такой же неприкаянный тунеядец.
Маленький комарик
Волнующий миг: кем-то сейчас явится комарик с саблей. Сабля, конечно, предполагает кавалериста. Поскольку комар — существо субтильное, то ожидается лёгкая кавалерия, из которых гусары самые известные (по Денису Давыдову, так и вообще эскадрон гусар — летучий).
У Зотова вроде бы комарик гусаром предстал (золотые шнуры по красному ментику), но обязательного кивера нет, сапожищи с огромными шпорами слишком большие, а по очень длинным усам — скорее будёновец, чем гусар. Помнит художник самого первого комара в будёновке!
У Савина без неожиданностей: только гламур, только улан. Уланы тоже из лёгкой кавалерии, но как-то поприличнее гусаров (пьют поменьше). Улан, конечно мог и на чужую жену (тамбовскую казначейшу) в карты сыграть, но вполне мог и сам жениться (на Ольге Лариной, например).
Ах, художник Тилес, без него мы бы и не увидели никогда такого боевого хиппи в шапочке и со шпорами на резиновых сапогах.
Пляски
В меру насмешливые танцы у Зотова (ох, всё-таки крупная Муха досталась Комарику).
Танцы и топотушки у остальных художников поданы в гламурно-добродушной манере (гламур каждый из них понимает по своему).
P.S.
Отдельные картинки советской эпохи. Очень смешно у великого Г.Валька: простонародная Муха, в которую влюбляется Комар-супермен в жабо и маске (видимо, это супермен Зорро, который только и был известен советским кинозрителям).
Весёлая разноцветная суматоха художника В.Карасёва в "Колобке" (1976. № 12).
Свой вариант гламура от художницы Л.Юкиной в "Весёлых картинках" (1985. № 10).
Иллюстрация из "Весёлых картинок". Год неизвестен, художника не удалось разобрать.
Когда я попытался найти источник последней картинки через "Гугл-объектив", была — по признаку сходства — выдана масса современных психоделических поделок/аксессуаров. Прогрессивные художники работали в "Весёлых картинках", только сейчас продукция ширпотреба доросла до их художественных идей.
Издательства и художники не забывали про образовательные цели стихотворения, включенного в школьную программу. На второй и третьей страницах обложки помещены портреты генералов Двенадцатого года. Упорно не воспринималось "Бородино" как "лейтенантская проза".
Сюита И.Архипова любопытная. П.Бунин и В.Шевченко своими батальными сценами задали направление иллюстрирования. П.Бунин застолбил экспрессивную манеру рисунка, а В.Шевченко — парадно-реалистическую. Притом и уровень у них у обоих был недосягаем. Другим художникам нужно было или повторяться, или искать собственные формы. И вот Архипов такие новые формы нашёл.
Вступление
1) "Скажи-ка, дядя, ведь не даром
Москва, спаленная пожаром..."
Позы, выражения лиц — откровенно постановочные. От монохромных фигур отражается пламя костра. Это готовая скульптурная группа. Художник делает ставку на условность. Это адекватный выбор. У Лермонтова ведь тоже условно-реалистический рассказ.
Перед боем
2) "Мы долго молча отступали..."
Отступление растянулось на два книжных разворота.
Выявляются новые технические детали рисунка: фигуры на первом плане кажутся объёмными, но не трёхмерными. Как будто фигуры вырезали из бумаги, поставили перед плоским рисунком и сфотографировали. Та же условность и лёгкий кивок в сторону панорамы Бородинской битвы.
3) "И вот нашли большое поле..."
Ожидаемо появился Кутузов — художник по-другому не может (Лермонтов-то специально не упоминает ни Кутузова, ни остальных: это Пушкин бы обязательно упомянул, а Лермонтов хочет идти своим путём).
Передний план на рисунке цветом обособлен от второго плана. Игра в условность продолжается.
3) "Но тих был наш редут открытый..."
4) "И только небо засветилось,
Все шумно вдруг зашевелилось..."
Бородинское сражение
Даются панорамы боя.
Но художник угрюм и холоден. Не переполняет его восторг от вида красиво марширующих колонн.
Побоище-то, кстати, Архиповым пореалистичнее и пострашнее показано, чем у В.Шевченко-баталиста. Хотя, детям, конечно, хочется смотреть на красивые войны и нарядных героев.
После боя
"Тогда считать мы стали раны, товарищей считать".
Нет у Лермонтова ничего про радость победы (да и победы нет).
Эпилог
Начало (и окончание) стихотворения мрачные: "Плохая им досталась доля...". Иногда художники отражают это уныние в рисунках к первой строфе. К последней что-то оптимистичное пытаются дать. Но Архипов непреклонен: пожаром Москвы заканчивает сюиту.
В сети отклики на эти рисунки (по детским воспоминаниям) сдержанные. Это понятно. Стихотворение-то звонкое. Кажется, что и рисунки должны быть такими же яркими. Но ведь содержание стихов диссонирует с формой. Архипов вскрыл это: рисовал содержание. Серьёзная вещь получилась. Ну а лермонтовское стихотворение закономерно ушло в детскую поэзию и агитацию.
Зотов — замечательный художник. Но в конце 1970-х у него уже вполне сложилась собственная манера, основывающаяся на древнерусских летописных миниатюрах (иллюстрации к сказкам Пушкина — наиболее яркий пример). Как ему было проиллюстрировать "Бородино"? Он не уклонился от заказа, но уклонился от батальной живописи.
Собственно иллюстраций две: заставка и разворот.
Москва в самом начале: то ли пылающая, то ли под фейерверками.
В середине книги — разворот с изображением боя. После разворотов В.Шевченко впечатления на детей он произвести не мог (я-то с удовольствием рассматриваю: новые грани хорошего художника).
К остальному тексту на полях — рисунки музейных экспонатов и восковых кукол.
Концепция, надо признать, имеется — не погружаться в Бородинскую битву как участнику, а смотреть на неё как на историческое событие со стороны.
P.S.
М.Майофис
Гениальный иллюстратор Майофис не иллюстрировал "Бородино". Но образы французских наполеоновских офицеров у него имеются из Бальзака и из Арагона (т.е. до и после русского похода):
Любимый ракурс — всадник на коне — был использован и для обложки с рассказом о Багратионе под названием "Мужество" (1986).
Но Майофис — очень разнообразный художник. В один и тот же период он рисовал по-разному. Для "Полковника Шабера" у Майофиса была пышная манера рисунка, а для "Мужества" — аскетичная. Да и широкоформатные батальные композиции не для Майофиса. Поэтому битва у художника так даётся:
Но всё же есть-таки у Майофиса тема войны Двенадцатого года.
Закончилась эпопея с "Золотыми петушками". За четыре месяца промелькнули 63 художника из 69 источников. Сам Золотой петушок в России — это узнаваемый брэнд и символ всех пушкинских (и не только) сказок. Это настолько естественно, что собственно в золотых петушков никто и не всматривается: узнавание по абрису происходит.
Хотя именно рисунок петушка в этой сказке и должен быть квинтэссенцией авторской манеры. Так что стоит присмотреться к портретам петушков.
Разные были художники, в том числе и те, которых я активно не воспринимаю. Так, я с большим недоумением рассматриваю иллюстрации Ст.Ковалёва. Однако, одна картинка этого художника к "Золотому петушку" попала в альбом иллюстрированной пушкинианы позднесоветских времён — а это знак признания. Тогда эта картинка была примером новейшей графики, каких-то актуальных тенденций. Игнорировать этот факт невозможно.
Раздумывал над успехом художника Ковалёва и понял, что помещённая в альбом иллюстрация, действительно, хороша — но с точки зрения композиции: ракурс на пейзаж выбран такой, чтобы почувствовать головокружение от родных просторов. А уже на этом фоне — портрет Золотого петушка.
Заинтересовался: а что у нас собственно с портретами персонажа, именем которого названа сказка? Постарался собрать вычлененные изображения. Портретов оказалось немного (портрет — это когда изображение персонажа занимает основное положение в картинке). Встречаются портреты самодостаточного петушка (на странице нет ничего, кроме него).
UPD/29.05.2019
Но чаще рисуют петушка сидящего на спице — и, как правило, на фоне башен, пейзажа, просторов. Так что это общая тенденция. Значит, есть поле для сравнений. Посмотрим.
1) Минимализм — одинокие петушки на спице. А вокруг — "зефир струит эфир".
2) Петушок в символической среде с элементами градоустройства.
3) Петушок в городской (крепостной) среде.
4) Петушок в плотной городской (крепостной) застройке.
5) Петушок в народной гуще.
6) Петушок парит над родными просторами.
7) Петушок слился с уральским пейзажем.
Вот и вернулись к петушку Ковалёва. Мне кажется, я разгадал очарование этой композиции, которая так понравилась советским искусствоведам. Ковалёв — уралец. Пейзаж, на фоне которого "петушок на спице бьётся", вроде бы выстраивается в один ряд с другими показанными картинками разных художников: изгиб реки, поля, холмы... Но у Ковалёва это именно уральские горы (на горы совсем не похожие) — здесь нет открытости равнин, здесь постоянно горизонт ограничен. И хочется забраться выше и выше, чтобы ощутить тот самый русский простор. Вот эту тягу и передал художник, вознёсшись выше петушка и жадно вглядываясь в даль. Вот в этом сильном чувстве и проявилась оригинальность простой по замыслу картинки.
Бажов в родном краю приземлённую ящерицу воспел — она символом Урала и стала. А Ковалёв-то вон каким бунтовщиком заделался...
Решил я в прошлый раз, что Назарук продолжает линию Билибина — внешнее сходство заставляет так думать (рамочки, стилизованные пейзажи, энергичные всадники). Но сам Билибин свои иллюстрации к пушкинским сказкам создавал, используя приёмы лубка и старинной гравюры. У Билибина следы этих приёмов неочевидны — надо обладать зорким взглядом. Но есть художники, у которых иллюстрации открыто стилизованы под рисунок русского лубка и европейской гравюры не позднее эпохи Петра I. Один из таких художников — О.Зотов с его иллюстрациями с сказкам Пушкина. Есть и отдельные издания сказок — советские книжки-картинки, и итоговый сборник пушкинских сказок 1980 года. У меня "Золотой петушок" в составе этого сборника.
Художник на Фантлабе упоминается (https://fantlab.ru/art2532). Моего сборника (равно как и отдельных книжек с пушкинскими сказками) на Фантлабе не нашёл.
Добавления к библиографии. Тираж — 250.000 экз. Цена — 1 руб. 60 коп.
Уже первая страничная иллюстрация к "Золотому петушку" задаёт тему: портрет царя Дадона очень похож по манере на гравированные портреты русских царей-неудачников допетровского времени: Годунова, Шуйского (но не Ивана Грозного).
Ну и дальше всё в этом ключе, но с нотками мягкого юмора.
С нарастанием напряжения художник становится серьёзнее (развороты не все раскрываются в советских книжках).
Стилизация в духе русского лубка со смешением времён ярко проявляется в образе шамаханской царицы: она в тюрбане и европейском платье по моде 1830-х гг. (т.е. лет на триста опережая моду царя Дадона). Это точная стилизация настроений русского XVII века: шамаханская — значит, тюрбан; но чуждая и непонятная — значит, европеец.
И завершающие сцены.
Запоминающийся цикл иллюстраций — больше из-за удачно найденного баланса между имитацией и современностью. Из приёмов надо ещё отметить, что цвета подобраны интересно: так (наверное) выглядели экономно раскрашенные клишированные лубки и одновременно (это уже точно) — советские детские раскраски бледной акварелью.