Продолжаю всматриваться в орнамент на ксилографиях Фаворского к "Борису Годунову" (начало — тут).

В третью часть трагедии Фаворский включил две сцены, объединённые дошедшим до Москвы известием о воскрешении царевича Димитрия.

1) Шуйский вон на малых иллюстрациях опять мутит воду. Что за человек!

2) Вот любимая всеми иллюстраторами сцена: Борис с детьми, наследник Фёдор занимается науками. У Фаворского здесь внимание не на проблески вестернизации Руси, а на личную драму: у Ксении — дочери Бориса — умер жених (Борис перед тем жаловался: всё к одному).

Орнамент понизу страничной иллюстрации: изящные, но хрупкие ростки без листочков.

3) Орнамент концовки: крупный резной лист с переплёта (видимо, олицетворение Бориса Годунова) и слабый росток с картины семейной сцены (олицетворение борисовых детей).

1) Фаворский уделяет очень много внимания польским сценам, начиная с заставки. Самозванец за границей получил признание. Для русского читателя второй половины XX века это приговор герою. Но Фаворский не выпячивает иностранную поддержку Самозванца: в соответствии с пушкинским текстом и историческими свидетельствами вокруг него вьются русские люди.

Но русские люди у Фаворского смущены, с потупленными взорами — вроде как неудобно им, будто бы понимают, что их используют (на самом деле, перебегали к Димитрию искренне, иностранной помощью не гнушались — казалось, что это чисто династические игры).

2) Польские магнаты в эйфории: объединение славянства состоится под их эгидой.

3) И вот центральная сцена: Фаворский рисует вдохновенного Димитрия, лицо которого даже стало красивым. Довела его-таки Марина: "Тень Грозного меня усыновила!". Марина — истинный делатель королей. Но её Фаворский рисует без восторга: жеманная кукла.

Как сам Фаворский пишет, орнамент, сопровождающий сцену у фонтана — "легкомысленный, польский".

4) Концовка: сабля и легкомысленные польские тюльпанчики. Влюблённый и воодушевлённый Димитрий.

Сцены, объединенные Фаворским в отдельную часть — это триумф самозванца: продвижение его по русской земле с боями, публичные обвинения Борису, смерть Бориса.

1) Заставка и одна из малых иллюстраций в тексте посвящены кремлёвским сценам. Они повествовательны у Пушкина, статичны у иллюстраторов.

2) Француз пытается заставить драться русские правительственные войска. Русские правительственные войска его не понимают.

3) Юродивый на площади бросает царю обвинение в убийстве ребёнка-царевича. Все изображены мощно: и сам юродивый, и его коллеги-нищие (слепой вслушивается в крамольные речи), и стрельцы, и бояре. Царь Борис, отшатывающийся с плаксивым выражением лица, чересчур мелодраматичен.

Что же с орнаментом этого важнейшего для Фаворского разворота? Нервная синусоида.

4) Малые иллюстрации в тексте, посвященные Димитрию: он допрашивает пленного, он безмятежно засыпает после проигранного боя. В этих сценах Самозванец у Фаворского отталкивающий, число окружающих его поляков увеличилось. Пушкин увлечение Димитрия "полячкой гордой" одобряет, а увлечение польскими наёмниками — не очень.

Историк Платонов писал, что в Польше к Самозванцу прибилось 200 человек московских людей, в Россию вторгся отряд тысяч до четырёх; из них была только тысяча поляков, навербованных в частном порядке, большинство — донские и запорожские казаки.

5) Смерть Бориса — одна из самых совершенных и запоминающихся работ Фаворского.

Как, опять-таки, пишет сам Фаворский, "орнамент, сопровождающий трагедию — смерть Бориса, носит мрачный характер". Чёрные засохшие цветы как скрюченные пальцы — их много. Подобный мотив орнамента сопровождал лично Годунова с самого начала.

6) Концовка — усиление мрачного орнамента, сопутствовавшего смерти Бориса.

1) Заключительная часть трагедии в членении Фаворского. После смерти Бориса. Окончательное обрушение власти. Димитрий — русский царь (за сценой).

Правительственное войско переходит на сторону Самозванца. Вот это настоящий конец. Пушкин (предок) убеждает военачальника Басманова прекратить боевые действия: "Но знаешь ли, чем сильны мы, Басманов? // Не войском, нет, не польскою помогой, // А мнением; да! мнением народным".

Переход сановников на сторону мятежников — это Фаворский знал по февралю 1917-го. Задумчивый Басманов — очень современен.

2) Последний разворот Фаворский составил из двух разноформатных иллюстраций. Кинематографический приём — наезд камеры. Народ отправляется вязать борисовых щенков, при этом собирается не только вязать, но и топить. Конец совершенно очевиден. Зверские выражения лиц. Чего ж они потом-то так удивились?

3) Детей Бориса сначала, действительно, только низвергли и изолировали. Чуть позже, не стесняясь, открыто (по Пушкину) убили. И вот последняя "народная сцена". Народ безмолствует. Фаворский рисует светлые облагороженные лица.

Ну что ж, художник не виноват — это Пушкин так подыграл "народу". Первоначально, как известно, концовка была более естественная и исторически правдивая — народ, не смущаясь убийством царя Фёдора Годунова, славит нового царя — Димитрия. Интересно, как бы иллюстраторы-гуманисты рисовали такую концовку?

После полной сюиты Свитальского 1937-го года к "Борису Годунову" следующий подробный цикл иллюстраций появился в 1956 году. Автор — богоподобный Фаворский, техника — неизменная ксилография (гравюра по дереву).

Библиографическая справка из каталога-справочника "Пушкин в русской и советской иллюстрации".

Дополнения: Тираж обычный — 200 тыс. экз.

Цена умеренная — 4 рубля 75 копеек (с 1 января 1961 года будет всего 48 копеек).

У меня оказалось две книги из первого тиража: одна из первого завода (первые 10 тыс. экземпляров), вторая из последнего завода (170.001 — 200.000). На переплёте и авантитуле второй книги — 1957 год. Значит, этот завод и был той допечаткой 1957 года, о которой библиографическая справка упоминает.

А не упоминает библиографическая справка о том, что первый завод — это улучшенная часть тиража, представляющая интерес для библиофилов.

Слева — экземпляр из первого завода тиража, справа — из последнего завода.

Первенец ощутимо тяжелее и толще: переплёт коленкоровый, бумага плотная (но не мелованная, по крайней мере, не глянцевая). В последней допечатке — тканевый неважнецкий переплёт и бумага — хороший, но тонкий офсет. Ни различия в материале переплёта, ни различия в виде бумаги в выходных данных не указаны. Цена разных частей тиража тоже единая — всё те же 4 рубля 75 копеек.

UPD.

Не угадал с материалом. Склоняю голову перед коллегой AndrewBV:

цитата AndrewBV

Небольшое уточнение: издание 1956 года — парадная часть тиража не в коленкоре, а в ледерине (лак на ткани, подобный нынешней «жидкой коже»).

А вторая книга, из финальной части тиража — как раз в коленкоре, но жиденьком, из тонкой неплотной ткани.

Ледерин, как оказалось впоследствии, гораздо менее стойкий ко времени материал, лак высыхает и облезает в проблемных местах, обнажая тканевую основу. Но зато выгорания на солнце не боится.

А вот коленкор (если, конечно, его бережно хранили) спустя десятилетия способен сохранять товарный вид. Но как раз под действием света: а) выгорает, б) становится хрупким, и ткань на сгибах может лопнуть.

Не афишировали элитарность первого завода. А ведь у него есть и визуальное отличие: цветной форзац! Коллекционеры и за меньшее друг друга убивали.

Орнамент поражает: он чисто шестидесятнический, эти мотивы будут у Булатова-и-Васильева. От сурового Фаворского такого никак не ожидал. Я решил сперва, что на форзаце — русский модерн, который вспомнился Фаворскому на склоне лет. На самом же деле, орнамент форзаца явно перекликается с орнаментом на переплёте, а тот, по свидетельству самого Фаворского, подлинный русский орнамент XVII века. Впрочем, "мирискусники" этот период русской истории тоже любили. Так что сходство не удивительно. Вот вам год 1598-й перед Смутой, и он же год 1913-й...

Что касается книги, то здесь деталь эпохи такая: сразу после выхода книги, в феврале 1957 года, она стала призом победителю заводской пушкинской викторины.

Вариантов аббревиатуры много. Город не указан. Скорее, Московский кабельный завод, но, может быть, и Магнитогорский калибровочный...

Качество воспроизведения иллюстраций в первом и последнем заводе примерно одинаковое.

Светлые гравюры Фаворского позволяли одинаково хорошо воспроизводить их и на хорошей, и на обычной бумаге — Фаворский отлично понимал, какой полиграфический уровень был уготован советским читателям.

Но всё же и Фаворский был бессилен перед многочисленным репродуцированием иллюстраций с убитых клише.

UPD.

И здесь меня поправили. Коллега nal65 пишет: "В издании середины 60-х не убитое клише, а офсетная печать. Я держал в руках пробы обоих вариантов (с досок и на офсете). В умелых руках прекрасно и то и другое)". Да, термина не смог подобрать. Тогда уже всё делали фотоспособами (отпечатывали одну гравюру с доски и этот лист уже репродуцировали).

Вот рядом с эталоном бюджетное переиздание 1981 года. Переплёт картонный, бумага совсем плохонькая, просвечивающая. Тираж 100 тысяч, цена 35 копеек.

Иллюстрации сильно затемнены, детали теряются.

Сильные искажения (лица персонажей изъедены чёрной заразой).

Количество иллюстраций в переиздании 1981 года сильно сокращено. В первую очередь, вычищены походные сцены с Самозванцем.

Фаворский, так же как и Зворыкин за 30 лет до него, почувствовал, что "Борис Годунов" нуждается в членении на крупные составляющие, и разделил пьесу на шесть частей. Многое в этом членении подразумевал сам Пушкин (указанные им разные годы событий или резкая смена места действия). Зворыкин делал для своих частей шмуцтитулы на отдельных листах. Фаворский обозначил деление на части заставками и концовками.

Фаворский, как и Зворыкин, стилизацию под XVII век делать не стал. Рисунки реалистичные в современной манере. В этом случае сильнее ассоциации с нашей эпохой (это как в фильме: наш современник, играя историческую роль, вкладывает в неё опыт собственных исторических переживаний). Фаворский, как и эмигранты 1920-х гг., был свидетелем второй русской Смуты, но глядел на неё через 40 лет уже отстранённо.

1) Заставка к первой части: народная демонстрация под лозунгами "Бориса на царство". Точнее, народ сбоку — во главе колонны бояре. Очень похоже на шествия февраля 1917-го года.

2) Иллюстрация в тексте: Шуйский и Воротынский обсуждают текущее междуцарствие.

3) Ещё одна малая иллюстрация: это уже народ ждёт согласия Бориса. Ракурс — с задов толпы. Народ на заднем плане. Но это не безликая толпа: можно разглядеть пушкинских эпизодических персонажей — бабу с ребёнком, например.

4) А вот и иллюстрация на разворот. Фаворский писал в "Записках художника-гравёра", что разворотными иллюстрациями он отмечал наиболее важные моменты. Здесь новоизбранный царь Борис просит содействия бояр, а те обещают не изменить присяге. Это на левой стороне разворота. А на правой — те же Шуйский с Воротынским. Воротынский припоминает Шуйскому его недавние намёки (самим бы царями стать), Шуйский же говорит, что притворялся и хотел испытать Воротынского. Воротынский в шоке: "Лукавый царедворец!". А Шуйский нормальный царедворец: послужит всем по очереди, сам станет царём, Европу повидает (в польском плену помрёт).

Фаворский обращает внимание на растительный орнамент, который он пускает внизу разворотов и страничных иллюстраций. Здесь — чахлые побеги. Непрочная власть Бориса.

5) Концовка первой части. Пышное цветение из маленькой вазы. Но что цветёт? Вроде бы, что-то садовое (слева) вместе с чертополохом (справа). Россия, чай, не Шотландия: чертополох — символ запустения. Но пока ещё неизвестно: задушит сорняк лилею или нет.

1) Заставка: хороши русские монастыри-крепости.

2) Страничная иллюстрация: любимая всеми художниками сцена, поворотный исторический момент. У Григория Отрепьева под влиянием бесстрастных речей Пимена зарождается авантюрная мысль.

Орнамент внизу: листья крепкие, плотные.

3) Малая иллюстрация: Гришка Отрепьев в волнении предрекает Борису: "И не уйдешь ты от суда мирского, // Как не уйдешь от божьего суда".

4) Страничная иллюстрация: уже царь Борис в волнении: "И мальчики кровавые в глазах". Орнамент внизу: чёрные засохшие листья — будто гангрена расползается.

Вот эти последовательные иллюстрации, в книге разделенные текстом, рядышком. Поза и у Гришки, и у Бориса одинаковая: за голову схватились. Композиция тоже одинаковая: и Гришка, и Борис у самой рамки картины стоят.

5) Всё, момент невозврата настал: Гришка Отрепьев сбежал за границу. Самая живая сцена у Пушкина (устал Карамзина в белый стих перелагать, пустился в сочинительство). Самый любимый эпизод у художников

Продолжение следует.

В 1949 году в СССР отмечали ещё один пушкинский юбилей — 150-летие со дня рождения. Выходило много иллюстрированных книг. Торжествовал поздне-сталинский стиль. Полноценных сюит к "Борису Годунову" создано не было (по крайней мере, опубликовано не было). Идеологизация же "Бориса Годунова" была завершена: всё внимание на народ, на его классовую борьбу.

Уже знакомый нам трёхтомник сочинений Пушкина 1949 года. "Борис Годунов" в третьем томе.

Художник П.Алякринский. Есть заставка к "Борису Годунову": толпа народа заполнила площадь. Создание исторической атмосферы.

И две сюжетных иллюстрации: 1) Гришка Отрепьев задумал самозванчество; 2) Юродивый бросает царю обвинение в убийстве законного наследника престола.

У Алякринского академический рисунок, очень профессиональный. Поздне-сталинский стиль хорошо подходит к историческим произведениям про допетровскую Русь: реализм, монументальность.

Художник П.Соколов-Скаля — хорошо известный мастер исторической живописи. Его разрозненные иллюстрации публиковались в парадных юбилейных изданиях, с которыми мы уже неоднократно встречались: "Поэзия" и "Сочинения".

Вот его царь Борис — замученный угрызениями совести, почти безумный. Наверное, в логике поздне-сталинской историографии Борис Годунов воспринимался как слишком слабый правитель из-за этих своих угрызений.

В 1949 году было отдельное издание "Бориса Годунова", с иллюстрациями Соколова-Скаля, представленное на Фантлабе: https://fantlab.ru/edition103421. У меня этого издания нет. Цветная обложка и четыре иллюстрации в тексте. Почти все они копируются в юбилейных однотомниках, но на Фантлабе сканы лучше — привожу их.

1) Обложка, видимо, отдаёт дань официальной пушкиноведческой трактовке: народ против слуг кровавого режима.

2) Сюжетные иллюстрации: Гришка Отрепьев задумал самозванчество и Борис Годунов, поощряющий просвещение.

3) Следующая пара иллюстраций: Борис Годунов и юродивый и объявление Пушкина (предка) с Лобного места о признании Димитрия. Народ не обезличенный: различаются счастливые персонажи, — видимо, те, которые пошли вязать борисовых щенков.

У Соколова-Скаля, конечно, не полная сюита, но наиболее полный цикл иллюстраций к "Борису Годунову" за все Сороковые годы. Показательно, что ни у кого не нашла отражения романтическая линия — Самозванец и Марина Мнишек, да и вообще — линия восхождения Димитрия. "Борис Годунов" становился всё скучнее. Линия же душевных метаний царя, которым стали уделять повышенное внимание, действительно, не была достижением Пушкина. "Мальчики кровавые в глазах" — это у Мусоргского хорошо получилось. Вообще, иногда кажется, что в поздне-сталинскую эпоху иллюстрировали более оперы на пушкинские сюжеты, чем сами тексты.

В юбилейных сборниках 1949 года участвовал и Фаворский своими ксилографиями (торцовыми гравюрами по дереву). Чаще — заставками, которые потом разродились целыми сюитами (как в "Маленьких трагедиях"). Была у него заставка и к "Борису Годунову" в трёхтомнике.

А вот в "Сочинениях" на отдельной вкладке появилась полноразмерная гравюра к "Борису Годунову". И эта гравюра — совершенно самостоятельное произведение, она не войдёт в сюиту, которую Фаворский выпустит уже после смерти Сталина. Пимен и Гришка Отрепьев — эта сцена становится центральной в "Борисе Годунове", все сегодняшние иллюстраторы её отметили.

Техника Фаворского потрясающая, как всегда. Но и качество воспроизведения это ксилографии в книге на глянцевой вкладке потрясающее — а это уже редкость (обжигающий свет сканера этого не передаст). В книге картина яркая, насыщенная, кажущаяся трёхмерной (хотя в 1949 году уже не с досок печатали гравюры). Такой яркости нет в обычных сюитах Фаворского, предназначенных к печати на простой бумаге. Очень много чёрного цвета (чего тоже нет в обычных сюитах). Фаворский отлично понимал, что ксилография — не жеманство эстетов, а такая техника, которая может скрыть недостатки посредственной полиграфии или — при хорошей полиграфии — затмить все цветные картинки.

"Моцарт и Сальери" в ксилографиях. Продолжение. Сегодня — книги 1960-х — 1970-х гг. Сборник 1961 года с гравюрами Фаворского и сборник 1977 года с гравюрами Константинова.

Фаворский — старшее поколение, Константинов — младшее. Константинов выпустил свою сиюту уже после смерти Фаворского. Константинов считался учеником Фаворского, но выступал, скорее, его альтернативой. По обилию чёрного цвета в оттисках и романтическим выражениям лиц, Константинов ближе к Кравченко, но без его изумительной техники.

Фаворский дважды обращался к "Маленьким трагедиям".

В первый раз Фаворский резал ксилографии для юбилейного трёхтомника 1949 года. Серия "Школьная библиотека". Невысокое качество воспроизведения всех иллюстраций.

К каждой пьесе Фаворский делал заставку и концовку. Заставка — сцена с участием слепого скрипача. Концовка — рыдающий Сальери слушает игру отравленного им Моцарта.

Рисунки маленькие. Вживую смотрятся чуть лучше, чем после сканера, но всё равно очень блёклые.

Второй раз Фаворский иллюстрировал отдельный сборник 1961 года — изящное без изысков издание с авторским макетом (у меня без суперобложки). Фаворский гордился этой работой, подробно объяснял смысл иллюстраций к каждой пьесе в книге "Рассказы художника-гравера".

Фаворский, наверное, последний из художников, кто следовал в советское время оформительским заветам "мирискусников". Любование простором книжного разворота:

Тщательное конструирование колонтитулов и виньеток:

В плане содержательном Фаворский пошёл по канве Врубеля: две иллюстрации к Сцене первой (раздумья Сальери и фрагмент со скрипачом) и одна иллюстрация к Сцене второй (Моцарт и Сальери в трактире).

В "Скупом рыцаре" Константинов дублировал композиции иллюстраций Фаворского по не вполне понятным причинам (см.). В "Моцарте и Сальери" это не так заметно, поскольку у Константинова иллюстраций больше. Посмотрим две сюиты параллельно.

Шмуцтитул. Аскетизм у Фаворского и перегруженность у Константинова.

У Фаворского одинокий человек может быть Чёрным человеком — мотив, который потом в сюите не встретится (даже то, что непонятно, Чёрный это человек или Сальери/Моцарт — играет в пользу таинственности). У Константинова центральная часть шмуцтитула — всё та же парочка, которая в сюите будет постоянно мелькать, но зато внизу мелкий рисунок, на котором Сальери подсыпает Моцарту яд (а я уж думал, что в ту пору художники этот фрагмент вообще игнорировали — Фаворский точно игнорировал).

1) Заставка к Сцене первой.

У Фаворского Сальери ожидаемый — старый, закостеневший. У Константинова Сальери необычный — молодой и романтический. Ну правильно, это же не заурядный убийца, а с возвышенными идеалами.

2) Игра слепого скрипача.

У Фаворского (как он сам пишет) Сальери в этой сцене — ханжа. А у Константинова — искренний истерик.

3) Концовки к Сцене первой.

Здесь только мелкие иллюстрации Константинова. Бытовая картинка про Моцарта и инфернальная картинка про Сальери.

1) Заставки к сцене второй. Только у Константинова.

Две полустраничных иллюстрации изображают одно и то же. Понятно, почему Фаворский отказался от такого повествовательного сопровождения текста — фрагменты застолья ничего не добавляют к раскрытию темы.

2) Прощальная игра Моцарта. У Фаворского оба персонажа внутренне изменились после акта отравления. У Константинова — не особенно.

Концовка итоговая. Тут, понятно, вообще разные концепции.

Многие отмечают, что Константинов проигрывает Фаворскому, отказывают работам Константинова в какой-либо ценности. Но в этом случае оценивать надо не столько мастерство рисовальщика, сколько искусство гравёра-ксилографа. К тому времени только они двое иллюстрировали массовые книги гравюрами, будто по-прежнему в полиграфии не было хорошей фототехники. Другие-то ксилографы справедливо причислили себя к элите, их серии становились подарком для эстетов (см. "Пиковую даму" Епифанова).

Их было мало, избранных. Всего-то два ксилографа — служителей искусства. У Фаворского — математическая сухость и строгая красота. У Константинова при небрежной отделке деталей всё-таки романтический подъём и чувственность. Фаворский алгеброй поверил гармонию, но всё же не стал бы травить Константинова — гуляку праздного.

В развитие медвежьей темы в русских сказках необходимо вспомнить и пушкинский опыт — написанное в 1830 году начало "Сказки о медведихе". Сказку иллюстрировали нечасто, но часто это делали выдающиеся иллюстраторы.

Начну с художника В.Масютина — одного из любимых графиков 1920-х гг. Библиофильскую книжку с пушкинским отрывком Масютин делал в эмиграции в 1924 году.

Библиографическое описание:

В Интернете гуляют порознь все четыре страничные ксилографии (с сайтов аукционов), но 9 иллюстраций в тексте нашлись только в замечательном ЖЖ у Ivan Novak: https://ivannovak10.livejournal.com/23666.... Посмотрим, что есть — пройдёмся по сюжету.

1) Начало: "Как весенней теплою порою" выходила медведиха с медвежатами.

Появился мужик с рогатиной. Медведиха собралась с мужиком расправиться:

цитата

Уж как я вас мужику не выдам

И сама мужику .... выем.

То ли Пушкин в черновике сходу не придумал, что бы такое у мужика выесть, чтобы размер соблюсти (но в этом случае в печатном тексте у пушкинистов было принято давать просто пустое место), то ли придумал, но такое неприличное, что его пришлось заменять многоточием (но в этом случае часто появлялись редакторские скобки). Загадка. Только профессиональным пушкинистам позволено знать все похабные места у Пушкина.

2) Итог поединка предопределён: смысл рогатины в том, что атакующий медведь сам на неё насаживается. Медведица, защищая медвежат, конечно бросилась на мужика.

Но встретить медведицу рогатиной надо правильно. Здесь Пушкин анатомически точен:

цитата

Он сажал в нее рогатину

Что повыше пупа, пониже печени.

3) Мужик, оказывается, жену хотел порадовать.

цитата

„Вот тебе, жена, подарочек,

Что медвежия шуба в пятьдесят руб<лев>,

А что вот тебе другой подарочек,

Трои медвежа<та> по пять рублев“.

Но и в "Липовой ноге" старик по просьбе старухи медведю лапу отрубил. Что же здесь будет?

Пока что симпатии Пушкина на стороне медведей.

цитата

Дошли вести до медведя чернобурого,

Что убил мужик его медв<едиху>,

Распорол ей брюхо белое,

Брюхо распорол да шкуру сымал,

Медвежатушек в мешок поклал.

4) Медведь, лишившись жены и детушек, изливает свою печаль.

цитата

Голову повесил, голосом завыл

Про свою ли сударушку,

Чернобурую медведиху.

— Ах ты свет моя медведиха,

На кого меня покинула,

Вдовца печального,

Вдовца горемычного?

Уж как мне с тобой, моей боярыней,

Веселой игры не игрывати,

Милых детушек не родити,

Медвежатушек не качати,

Не качати, не баюкати.

Нехорошо мужикам медведих убивать ради шубы жене.

5) Важный момент в конце неоконченной сказки:

цитата

В ту пору звери собиралися

Ко тому ли медведю, к боярину.

Приходили звери большие,

Прибегали тут зверишки меньшие.

Пушкин перечисляет множество зверушек. Здесь важно, что это вассалы медведя-боярина. Пушкин каждому зверю присваивает интересный чин. Но Масютин это не обыгрывает, даёт натуралистические изображения зверей.

Это те самые неуловимые 9 иллюстраций в тексте. Ну а пушкинский текст обрывается. Очевидно, что звери во главе с медведем пойдут требовать от мужика сатисфакции. Всё будет как в "Липовой ноге".

Полную сюиту к сказке делал Б.Зворыкин в 1915 году.

Библиографическое описание:

Это такой "псевдо-русский стиль".

Очень похоже на Билибина. Но вот почему-то если Билибин — то это стиль "русский модерн", а если эпигоны Билибина — то "псевдо-русский стиль". Зворыкин — эпигон.

Современное воспроизведение иллюстраций сделало СЗКЭО: https://fantlab.ru/edition315849. Привожу комбинацию сканов, сделанных с подлинного издания, и сканов современного издания.

1) На заставке — безмятежная прогулка медведихи с медвежатами.

2) Убиение медведихи и презентация подарков жене.

3) Печаль медведя-вдовца и сбор к нему лесных зверей.

Зворыкин тоже изображает зверей в натуральном виде.

В советский период отдельных изданий сказки не было, полные сюиты иллюстраций к ней были редкостью. Чаще художники ограничивались одной иллюстрацией.

Вот Сборник пушкинских сказок, выдержавший в 1930-х гг. несколько изданий и допечаток, с иллюстрациями разных художников. У меня в мягкой обложке, зачитанный до дыр.

К "Сказке о медведихе" иллюстрация С.Мочалова. Наверное, неудивительно, что для единственной иллюстрации выбрана сцена насаживания медведицы на рогатину.

Ленинградская серия вновь иллюстрированных произведений Пушкина (Ленгослитиздат, 1936-1937). Мы из этой серии уже видели "Онегина" (см.) и "Повести Белкина" (см.). "Сказки Пушкина" (1936) проиллюстрировал выдающийся художник Е.Кибрик. Из этого сборника сказок мы смотрели "Сказку о золотом петушке" (см.).

Снова единственная иллюстрация к сказке, и снова — жестокая сцена. В том отрывке, который оставил Пушкин, эта сцена выглядит квинтэссенцией сказки.

Иллюстрации Кибрика к сказкам Пушкина стали заметным явлениям. Оценки современников были разные. Есть такая публикация юбилейного — 1937-го — года: ПУШКИН В ИЗОБРАЗИТЕЛЬНОМ ИСКУССТВЕ («Литературный современник». 1937. № 1).

Один критик сам пишет скупо и в скупости обвиняет художника:

цитата

Интересны и рисунки Кибрика к «Сказкам Пушкина», хотя, может быть, несколько излишне скупые в своем сюжетном и живописном разрешении.

Другой критик более щедр:

цитата

Удачно справился со своей задачей художник Кибрик. Его работа была особенно трудна, иллюстрации к сказкам — это самый засоренный участок в иллюстрациях к Пушкину. Все художники шли по линии стилизации в сусальном боярском стиле. Кибрик искал новую форму для иллюстрирования сказки. Его листы в одно и то же время и реальны и сказочны, его образы близки и понятны.

А вот знаменитый художник Петров-Водкин (особенно интересно):

цитата

Иллюстрации Кибрика — это графическая лирика, особенно хорош «кораблик» к «Царю Салтану». Что касается других, то они технически запутанны. Некоторые более четки, другие сложны; можно было облегчить с точки зрения технической. А стиль тут есть.

Детгизовский трёхтомник юбилейного — 1949-го года — со скромными гравированными рисунками. Сказки — во втором томе.

К "Сказке о медведихе" заставка и концовка Фаворского. Мудрый мастер опустил сцену насаживания медведихи на рогатину. Самое начало: медведиха с медвежатами.

И самый конец: звери собрались на вой осиротевшего медведя.

У Фаворского — понятно — всё строго реалистично.

Часто из сказки брали только начало (до появления мужика с рогатиной) и публиковали в качестве лирического стихотворения в тоненьких книжках. Вот такая книжка: "Зимняя дорога" (М.: Детская литература, 1972). С этим названием выходили несколько подборок с разным составом и разными художниками. Здесь иллюстрации Г.Никольского — знаменитого анималиста. Чёрно-белые иллюстрации.

Поскольку самое начало, то Никольскому ничего не остаётся, кроме как нарисовать медвежью семейку. Впечатляющие фигуры.

Кстати, медвежат двое, а не трое, как у Пушкина. Натуралист Никольский поправил кабинетного учёного Пушкина — благо, в этом кусочке количество медвежат и не названо. Количество — трое — будут названы мужиком при дарении их жене (у Мочалова в сборнике 1930-х гг. тоже было двое медвежат, но там ведь иллюстрация ко всей сказке, т.е. в противоречии с указанием Пушкина).

Были и такие подборки стихов разных поэтов. Название и состав одинаковые, художники разные: "Золотая рыбка" с иллюстрациями С.Былинского (1988) и "Золотая рыбка" бóльшего формата с иллюстрациями А.Тюрина (1985).

Только начальный отрывочек — только портрет медведихи с медвежатами (у Былинского — два, у Тюрина — три).

В наше время завораживающие иллюстрации к сказкам Пушкина сделал В.Назарук. У меня лучшее издание от "Речи" (2018).

Шмуцтитул к "Сказке о медведихе".

Особенность всей книги — рисованные рамочки, все разные, даже для одной сказки несколько вариантов.

Собственно страничные иллюстрации: безоблачный зачин и громовой конец.

Звери с чинами не наряжены в человеческие костюмы, но все выразительно смотрят, по-человечески сочувствуя вдовцу.

Знаменитый сборник пушкинских сказок (первое издание — 1974) с иллюстрациями Т.Мавриной.

Единственная (из опубликованных) полная сюита к "Сказке о медведихе" советских времён. На шмуцтитуле для каждой сказки свой "кот учёный".

1) Мирные медвежьи забавы и мужик с рогатиной.

2) Сцена убийства опущена. Рыдающий вдовец.

3) И вот только Маврина показала вереницу зверей и для каждого отметила ту сословную черту, которую им присвоил Пушкин (для белочки-княгинечки никакого символа не нашлось — только лапки сложенные).

цитата

[1] Прибегал туто волк дворянин,

У него-то зубы закусливые,

У него-то глаза завистливые.

[2] Приходил тут бобр, богатый гость,

У него-то бобра жирный хвост.

[3] Приходила ласточка дворяночка,

[4] Приходила белочка княгин<ечка>,

[5] Приходила лисица подьячиха,

Подьячиха, казначеиха,

[6] Приходил скоморох горностаюшка,

[7] Приходил байбак тут игумен,

Живет он байбак позадь гумен.

[8] Прибегал тут зайка-смерд,

Зайка бедненькой, зайка серенькой.

[9] Приходил целовальник еж,

Всё-то еж он ежится

4) Концовка.

Видимо, это итог операции звериного собора: медвежатки из неволи высвобождены. Мужик с женой, наверное, дома разорванные лежат.