Закрываем второй том избранных произведений Пушкина (Пятигорск: Снег, 2024) с иллюстрациями О.Граблевской.

Большим сюрпризом стало включение в это собрание сочинений "Бориса Годунова", разные иллюстрации к которому мы не так давно смотрели. Теперь вот иллюстрации Граблевской.

В сюите к "Борису Годунову" художница отказалась от "трауготовского" приёма (лёгкие контуры по яркому фону) — иллюстрации получались слишком праздничными. "Бориса Годунова" Граблевская воспринимает как слишком тяжёлую драму и выбирает классические приёмы рисунка. Академизма, к счастью, не получается. Из особенностей — хоть единой заливки листа нет, он всё равно весь закрашен.

Образ Бориса решён традиционно, в соответствии со схемой, заданной Пушкиным.

1) Царь Борис и лукавый царедворец Шуйский.

2) Мальчики кровавые в глазах и тяжёлая шапка Мономаха. Сохранившаяся многоцветность рисунка хорошо передаёт страстность эпизода.

3) Царь Борис с детьми. Здесь интересный выбор у художников. Эпизод с сыном, который склонился над картами — это державные мечты про то, как просвещённая Россия войдёт в европейскую семью. Эпизод с дочерью, которая потеряла жениха-европейца — это семейное горе. Граблевская выбирает эпизод с дочерью.

1) Первое появление самозванца у Граблевской. Он ярко-рыжий и с белесыми глазами. Эти черты взяты из розыскных примет у Пушкина: "А ростом он мал, грудь широкая, одна рука короче другой, глаза голубые, волоса рыжие, на щеке бородавка, на лбу другая". Другие художники Самозванца рисовали, опираясь на его прижизненный портрет — там выпирались бородавки и неправильные черты лица. Граблевская как раз рисует Самозванца без бородавок, с очень правильными чертами. Ну и ярко-рыжее пятно на рисунке — сильный приём.

2) А, вот где у Самозванца ярко-голубые глаза — при свете дня. Такой вот голубоглазый ариец-оппозиционер. Самозванец в польском платье, но и Курбский, перешедший к нему, тоже в иностранном обличьи — как будто и нет русских в шайке Самозванца.

Сцена у фонтана. В мелодраматические эффекты Граблевская не верит. Вялая Марина, вялый Самозванец.

1) А вот диалог царя и юродивого страстным получился (юродивый-то тоже голубоглазый).

2) Последняя сцена у Граблевской: "Народ, народ! в Кремль! в царские палаты! // Ступай! вязать Борисова щенка!". Радостный народ (в первых рядах — голубоглазый) в своей родной стихии.

И никакого "Народ безмолвствует". Свидетели третьей русской Смуты не склонны к пушкинскому оптимизму.

Продолжаем открывать второй том избранных произведений Пушкина (Пятигорск: Снег, 2024) с иллюстрациями О.Граблевской.

Праздник полноцветной графики продолжается: дополняются обзоры "Египетских ночей" и первых двух из "Маленьких трагедий". Приёмы всё те же: яркие фоны разных цветов, рисунок быстрой кистью на этих фонах. Волшебно.

Неоконченная повесть Пушкина, привлекавшая немало иллюстраторов — и, в первую очередь, богоподобного Кравченко (тут). Две линии, рассказ в рассказе.

Первая линия — современная (для Пушкина): поэт Чарский встречает итальянца-импровизатора и помогает ему устроить концерт. Вот они у Граблевской: русский поэт, мучительно работающий, и вдохновенный свыше импровизатор.

Вторая линия: поэма, на ходу сочиняемая итальянцем — легенда о Клеопатре ("Скажите: кто меж вами купит // Ценою жизни ночь мою?"). Вызвались трое претендентов.

Некоторых художников привлекает в этой линии эротизм, который они домысливают. Но мы не знаем, чем дело кончилось (повесть обрывается). Граблевская тоже не знает.

К "Скупому рыцарю" из "Маленьких трагедий" — большой цветной разворот. Художница посвятила его схватке на рыцарском турнире, о котором мы знаем со слов Альбера.

Основная линия пьесы (противостояние отца и сына) оставлена без внимания.

"Моцарт и Сальери" проиллюстрирован двумя рисунками исчерпывающе (действия там почти нет — мучаются художники, пытаясь создать полную сюиту). Вот Моцарт приводит к Сальери уличного скрипача. Болотный фон с болотным скрипачом, тёмным Сальери и светлым Моцартом.

А вот на кроваво-венозном фоне ярко-красный (кроваво-артериальный) Сальери подымает тост в честь синюшного Моцарта.

А тень выдаёт Сальери-лицемера: тень заносит кинжал над Моцартом. Ну надо же...

Во втором томе избранных произведений Пушкина (Пятигорск: Снег, 2024) есть много много произведений, иллюстрации к которым разных художников мы уже рассматривали.

В этом издании все иллюстрации выполнены известной художницей О.Граблевской. Сегодня — "Пиковая дама".

Приём Граблевской по созданию рисунков в "трауготовском" стиле позволяет ей поддерживать высокий уровень оригинальности сюиты даже к тем произведениям, которые уже многократно иллюстрировались. В "Пиковой даме" по одной иллюстрации к каждой главе — и у всех разный фон, на котором тонкими линиями другого цвета и наносится сюжетный рисунок. А цветовые пятна выполнены в общей гамме фона. Достигается этакий эффект "магического реализма" в живописи.

Графиня с униженной просьбой обращается к графу Сен-Жермену. Он ей секрет трёх карт раскроет.

"Московская Венера" в изображении Граблевской совсем не отличается колдовской красотой.

Синяя зимняя ночь. Волшебство жёлтых фонарей.

Редко какой художник воздержится от изображения ужасной старости графини. Можно использовать весь "ведьминский" набор, что подготовит появление призрака графини. Граблевская этого сюжета избежала.

Эту сцену игнорировать почти невозможно. Но и здесь у Граблевской уже развязка — графиня мертва.

Традиционная композиция, традиционные эмоции персонажей. Но яркий фон и большая контрастность — действие вышло из полумрака, скрывать больше нечего.

И эту эффектнейшую сцену Граблевская пропускает. Хотя, вроде бы, манера рисунка к ней призывала: черная ночь и белый просвечивающий силуэт призрака. Может быть, отказ от привидения и вызван этой напрашивающейся очевидностью. Это только Пушкин мог шутить над банальностью ожиданий: "Читатель ждёт уж рифмы "роза" — так на же, получи её". Граблевская же строга к читателю.

Зелёный фон игорного стола.

Не удержалась художница, усилила: у Пушкина Пиковая дама подмигнула Германну. У Граблевской она издевательски цветочек протягивает. Вместо лёгкой инфернальности появляется лёгкий комизм. В общем-то, в духе Пушкина.

Пушкинский юбилей 2024 года не кончается. Был у нас совсем недавно бюджетный "Евгений Онегин" от пятигорского издательства "Снег". А вот истинное лицо горячих парней с предгорий Кавказа: двухтомник избранных произведений Пушкина в коже, с бронзовыми (не латунными!) бляхами и т.д. Это вторжение в нишу "Вита Новы", но вторжение пока что ещё дилетантское.

В первом томе есть "Онегин".

Современная художница О.Граблевская, достаточно известная. Форма её иллюстраций притягательна. Она работает в той манере, которая лучше всех удавалась у нас Трауготам: страница, залитая сочным цветом, а на ней уже краски (гуаши) пастельных тонов, воздушные контуры. Очень празднично.

Граблевская — творческий человек. Ей совсем не хочется повторяться при иллюстрировании классических произведений, уже истоптанных поколениями художников. Но тогда иллюстрации будут интерпретировать по большей части детали второго и третьего плана. Впрочем, я насчитал у Грабовской в сюите к "Онегину" 41 иллюстрацию (и все страничные) — это очень подробная сюита. При таком количестве иллюстраций сюжетная линия всё же получила отражение.

1) а) Яркий пример общей концепции художницы. Маленький Евгений и его гувернёр-француз. Несколько прелестных строк ("слегка за шалости бранил и в Летний сад гулять водил") и раньше волновали художников. Но теперь этот момент становится одним из центральных.

Прелестный ребёнок. И противный старый вольтерьянец — сразу видно, кто виноват в бедах Онегина.

б) Граблевская вообще вместе с Мицкевичем готова лить слёзы (ручьистые, чистые) "об ангельски ясных днях детства прекрасных". Вот маленькие Ленский и Ольга резвятся.

Это иллюстрация к стихам:

цитата

Чуть отрок, Ольгою плененный,

Сердечных мук еще не знав,

Он был свидетель умиленный

Ее младенческих забав;

В тени хранительной дубравы

Он разделял ее забавы,

И детям прочили венцы

Друзья-соседи, их отцы.

в) Да и вообще, как только попадается что-то вроде "а было мне тринадцать лет" — тут же и рисунок:

Это татьянина няня вспоминает, как она венчалась со своим Ваней (а тот ещё моложе был).

2) Акцент на отступлениях. Внимание ко всем вскользь упомянутым лицам (которые и персонажами-то не являются). Им всем щедро выделяются страничные иллюстрации. Можно понять сцену, когда к Татьяне "как-то Вяземский подсел". Это напрямую связано с героиней: она обретает популярность ("И близ него ее заметя, // Об ней, поправя свой парик, // Осведомляется старик").

Вот какой-то военный рекогносцировку проводит. Пушкин перед тем как приступить к публикации письма Татьяны, долго топчется и в том числе вспоминает о Баратынском, сосланном в Финляндию, даже не называя его по имени ("Певец "Пиров" и грусти томной..."). Отступление совершенно в сторону и не очень известное (не про женские ведь ножки). Но формально — целая строфа посвящена. Есть тема для рисунка.

3) А Ольге сколько внимания уделено после того, как она вроде бы перестала быть интересной для сюжета! Вот за ней улан ухаживает, а вот уже улан её увозит, а Татьяна ей вслед смотрит.

На самом-то деле, важный эпизод — Пушкин более одной строфы отводит ольгиному роману. И ведь строки запоминающиеся.

цитата

Мой бедный Ленской! изнывая,

Не долго плакала она...

цитата

И скоро звонкий голос Оли

В семействе Лариных умолк...

Да, плохо мы знаем биографию Ольги — злого гения этого романа.

Посмотрим узловые моменты иллюстрирования, когда-то определённые мною для "Онегина".

Образ Онегина. В трактовке образа взрослого Евгения никаких неожиданностей не предвидится. Но новизна — в той самой "трауготовской" форме.

Нет никаких приключений с медведем, который тащит бесчувственную Татьяну сквозь чащу. Сразу нам показывают чудищ в логове Онегина. Сам он прекрасен в верхнем правом углу, освещённый адским пламенем.

Вполне может Граблевская работать в жанре хоррора... Но не хочет — снижает пафос. Внизу справа — тот самый медведь, но с балалайкой. Недовольный читатель восклицает: "Только водки не хватает!" А водка-то есть: белочка Татьяне стакан протягивает (у Пушкина нету среди кошмаров белочки, это персонаж советского белогорячечного бреда). С этой особенностью Граблевской приходится считаться — постмодернизм на дворе.

Всё благочинно. Труп Ленского хорош — успел он в момент смерти придать лицу трогательное выражение.

И вот бунт художницы против приевшихся стереотипов. Никакой встречи героев, где он нравоучения читает, а она потупилась. Нет — берём фразу из речей Онегина, где он рисует будущее и рисуем это будущее: "Супружество нам будет мукой".

И в последней встрече — никаких онегиных у ног татьян, никаких шпилей Петропавловской крепости в окне. Только последний аккорд: Евгений стоит как громом поражён, и муж Татьяны входит.