В детстве это было одно из моих самых любимых стихотворений (или один из самых любимых рисунков). Первая детская встреча с таинственным. И это стихотворение в сборнике 1969 года (первое издание) очень сильно отличается от той версии, что была опубликована позднее.

В первоиздании 1969 года стихотворение было коротким. Внезапно проснувшаяся супружеская пара лезет на крышу с мешками орехов и биноклями. Медленное нагнетание обстановки создаёт слегка жутковатую атмосферу (так, самую малость). Калачёв рисует страшную историю на полном серьёзе. Хочется узнать развязку.

Развязка — на цветном рисунке: супруги на самом краешке крыши колют орехи биноклями (и, видимо, их едят). Хотя весь юмор заключается в том, что они скорлупки бросают вниз.

В позднейших изданиях заглавие стихотворения удлинилось и текст расширился. Причём изменения появились уже во втором (харьковском) издании 1992 года, которое полностью воспроизводило макет первого издания (сам макет, естественно, с 1969 года на тогдашних желатиновых плёнках не сохранился, и не думаю, что харьковский издатель получил подлинники рисунков Калачёва).

В стихотворении появилось вступление, которое призвано ещё более нагнать жути. Появилось забавное морализаторское заключение: не колите орехи биноклями и не бросайте скорлупки вниз. Фраза "и бросали скорлупки вниз" даже выделена графически (и потом эта загибающаяся строка будет повторена во всех переизданиях, что показывает на принципиальность авторского решения). Мне, естественно, эти дополнения кажутся излишними.

У Антоненкова получились очень смешные персонажи на контрасте с той жутью, которую пытается нагнать автор.

Спехова полностью восприняла авторскую игру в полном варианте стихотворения. Целый разворот она посвящает вступлению, где предупреждается, что сейчас будет очень страшно. На рисунке — традиционный американский хоррор с одиноким заброшенным домом.

Собственно повествование. Накал хоррора спал. Хотя миссис Бокли выглядит безумной, опять же в духе американских фильмов. Английского духа здесь нет.

Есть картинки к этому стихотворению и в очень полном сборнике, который проиллюстрировала Иванова.

Ещё одно стихотворение из сборника "Глупая лошадь", которое позволило мне в раннем детстве испытать восторг: я разгадал его смысл, восполнил логические лакуны (художник Калачёв, понятно, помог).

История очень смешная: один английский профессор видит в реке своего коллегу и светски с ним беседует. На вопрос профессора, стоящего на мосту, тёплая ли вода, профессор из реки отвечает: "Буль-буль". А ещё у этого профессора из реки английская фамилия — Буль. Вообще смешно.

Цветной рисунок к стихотворению не оставляет сомнений: профессор утонул. Я это понял, а профессор на мосту — нет. Позже этому подберётся название "английские чудаки и оригиналы".

Вот так сюрприз! Нет этой истории в сборнике, с иллюстрациями Антоненкова. Не думаю, что это прихоть нашего издателя. Видимо, в таком составе сборник издавался в 2004 году в США. Американский издатель посчитал историю со смертельным концом неуместной для детской аудитории? Напрасно. Полагаю, психической травмы на этом стихотворении заработать нельзя. Почему-то в детском возрасте жалость вызывали съеденные на страницах этой книги лягушка и мышка, а английский профессор — нет. Он же сам утонул... Да и к тому же, это в английской традиции: "Три мудреца в одном тазу...".

Спехова элегантные рисунки сделала.

Не так очевидно, утонул ли профессор. Но пытливый ум найдёт правильный ответ на рисунке: оказывается, это цилиндр профессора Буля (закамуфлированный под трубу парохода) покачивается на волнах, а лягушка ошеломлённо (ковыряясь в ноздре) смотрит в глубины реки. Утоп таки.

Очередная история из сборника "Глупая лошадь". Английский колорит обеспечен иностранным именем главного героя. Использован весьма язвительный юмористический приём.

Рассказчик желает сообщить какой-то важный факт из жизни Джонатана Билла. Надо сначала напомнить, что это за персонаж — это который убил медведя, купил кенгуру, учил петь козу и т.п. — так вот, этот Джонатан Билл очень любил компот!

Не могу сказать, понял ли я в детстве смысл этого нонсенса, но позже всегда радовался этому приёму, будто узнавал старого знакомца. Этот приём, например, идеально подходит для пародий на квази-научные исследования. Но есть и трагическая нотка. Петрарка про себя так говорил: я, который сонеты писал, писал их на итальянском языке, писал их про Лауру, так вот — я на латыни создал поэму "Африка"!

Сложно придумать концепцию иллюстраций к этому стихотворению. Калачёв даёт просто повествовательные картинки. Художника впечатлила коза, которую по нотам учили петь (поющая коза и на форзацах книги запечатлена).

На цветном развороте просто собраны эпизоды из жизни любителя компота. Хотя персонаж, конечно, получился забавным и запоминающимся.

Антоненков создал графический эквивалент стихотворения. Рисует меленько все геройские подвиги Билла (лечение ячменя опускает — не геройский), и даёт крупный финал: Билл, неопрятно пожирающий компот.

У Спеховой сходная концепция: меленькие подвиги и крупно питиё компота. Но она превратила нонсенс в мелодраму: ничто человеческое могучему пирату Биллу не чуждо, вот компот пьёт после подвигов. Но это несколько иная тема, и совсем не смешная (это про латышеского стрелка, который после работы котика приласкал).

Милая пастораль: рассказчик вспоминает, как в детстве в деревне он дружил с бычком.

На чёрно-белой иллюстрации Калачёва босоногое английское детство.

На цветном рисунке: начало XX века, малоэтожный сити, выросший рассказчик стал клерком. Вспоминает бычка из детства. Просит передать ему привет.

Понятно, в этой трогательной истории нет места прозаическим вопросам о возрасте и предназначении бычков.

Антоненков повторяет иллюстративное сопровождение сюжета: мальчик в деревне, взрослый в городе.

И даже появляется третья иллюстрация, что продиктовано макетом книги. Бычок совсем не повзрослел, остался в памяти "дурачок дурачком".

Сборник, который в наши дни проиллюстрировал Антоненков, по составу в точности соответствует первому изданию 1969 года. Но порядок стихотворений в нём другой. Так вот, в первом издании "История с бычком" находится посередине, а в нынешнем сборнике эта история самая последняя, завершающая. Прощание с детством.

У Спеховой интересная композиция: в легендарной лондонской телефонной будке — портал в детство.

И у Ивановой милая картинка получилась.

После бытовой зарисовки о зимних английских забавах ожидаешь от Левина какой-нибудь настоящий английский нонсенс, требующий разгадки. А тут такой короткий диалог:

цитата

– Мистер Сноу! Мистер Сноу!

Вы придете в гости снова?

– Через час. Даю вам слово.

– Вот спасибо, мистер Сноу…

Что художники думают по этому поводу?

Картинка из моего раннего детства. Изысканные англичане: мистер Сноу и семейство, с которым он прощается. Все вежливы, приятно улыбаются (мальчик несколько насмешлив). Ну ладно...

А вот мистер Сноу вернулся, как и обещал. Все в недоумении и (кроме девочки) не очень-то довольны. Но с чего? Сами ведь звали и радовались, что он через час вернётся.

Вспоминаю и своё детское недоумение: разве в этом соль стихотворения? Разглядывание персонажей (а в раннем детстве это было многочасовое — с перерывами — разглядывание) никакого скрытого смысла не выявило. Оно, конечно, было полезно — сравнивание благодушных и недовольных физиономий. Примеры двуличия взрослых в реальной жизни уже были продемонстрированы (в глаза гостям одно, за глаза — другое). Но чего-то явно не хватало. Когда через сорок лет вновь погрузился в любимую книжку, тоже ничего не смог придумать

И только спустя ещё несколько лет Антоненков раскрыл мне секрет: речь идёт о снеге. Это же по английски надо было читать: Mr. Snow!

Испытал поначалу обиду за своё детство — не дал мне предыдущий художник Калачёв возможности разгадать загадку, не туда направил. Потом подумал, что иллюстрация со снегом вообще бы меня запутала (родители мои предвоенных годов рождения — в школе да в институте учили не слишком усердно немецкий язык). А так хоть что-то домыслил...

Спехова, понятно, тоже разгадала каламбур.

Но вот что интересно: Левин — автор текста — рисунок Калачёва в издании 1969 года принял. И нынешнее, и советское законодательство об авторском праве воспрещало без согласия автора снабжать произведение при его издании иллюстрациями. Понятно, авторы и сейчас и тогда вынуждены юридически соглашаться с выбором издателя (потом могут бухтеть, как, например, Успенский по поводу первых иллюстраций Алфеевского к "Крокодилу Гене"). Но сотрудничество писателя с художником всё же было. В нашем случае, видимо, повлияли тогдашние способы коммуникации. Левин в Москве, Калачёв в Новосибирске — в лучшем случае, прислали по почте (не электронной) какие-нибудь гранки, менять что-то концептуально было поздно. Левин, наверное, просто махнул рукой.