Военные подвиги Мюнхаузена занимают незначительный объём от всех его приключений. И собственно подвигов-то на войне чуть-чуть (если не считать пчеловодства в плену и т.п.). Но про три военных подвига знают все-все-все. Первый подвиг — история про разрубленного коня.

Познавательный характер эпизода наличиствует: приходится задумываться о физических и биологических принципах, которые делают невозможной версию, озвученную Мюнхаузеном. Скептицизм века Просвещения — вот как он в наш детский разум проникал. Сильно отстанут в развитии те детишки, кому современные мамочки "Приключения Мюнхаузена" в раннем детстве не прочитают.

1) Мюнхаузен в горячке боя не заметил, как его коня перерубили поперёк на две половины. Конь тоже этого не заметил.

Мюнхаузен несётся в атаку на полконе. Нечастый выбор фрагмента для иллюстрации осуществили Можаева...

...и Алимов.

2) Неладное Мюнхаузен заподозрил только на водопое. Эталонная для будущих художников иллюстрация Доре.

Вторую (заднюю) половину коня поймали и срастили. У Доре внутренности коня показаны с натуралистичной чёткостью.

3) Водопой передней половины — стандартная тема для выбора рисунка к этому эпизоду. Скобелев и Елисеев, а потом и один Скобелев юмористически рисовали только пьющего и не могущего напиться коня.

4) Иностранный Ronald Searle с неожиданного ракурса высмотрел водопитие. Соединил карикатурность с натуралистичностью.

5) Пол-коняшки пьёт на рисунках Бритвина...

...и Гальдяева.

6) Устинов даёт масштабное полотно водопоя.

Но не забывает Устинов и про починку коня: две половины коня сшили прутьями лавра.

7) Майофис в разных сюитах советского периода (1981, 1988) отрабатывал с небольшими вариациями две темы: 1) пол-коня пьёт воду и 2) Мюнхаузен в беседке на коне.

Лавр, которым сшивали коня, прижился и разросся — мичуринско-лысенковская мечта, оставшаяся в этом эпизоде в тени темы водопоя.

Только в сюите 2015 года Майофис смог оторваться от этой темы. Новые рисунки.

Во-первых, это пол-коня, идущего рысью.

Во-вторых, это интерес к задней половине, обретшей свободу (заднюю половину поймали на лугу, где она решила попастись).

8) Фёдоров, стилизуясь под наив, даёт масштабные картины водопоя и скромные размеры беседки.

9) Филоненко вообще опускает эпизод водопоя. Передняя половина коня у него воюет, а задняя вкушает мирные утехи.

10) Белякова проявляет своеобразное чувство юмора "для своих". В 1980-х гг. в нашей иллюстрации начал встречаться приём (его сам Калиновский использовал), когда фигура разрезалась гранью страницы: зад на чётной полосе, переворачиваешь страницу — а там продолжение (передняя часть). Ну вот художница на законном основании разбросала на развороте половинки коня.

11) Акатьева тоже оказалась под впечатлением — сделала единственную в книге концовочку. Что-то глубокомысленно-символическое: Мюнхаузен за шахматами, а задняя часть коня с доски сбежала.

Но художница и трансформер сделала, посвящённый эпизоду с пол-конём.

а) Сложенная страница:

б) Разложенная страница.

12) У Двоскиной заботы связаны с проектированием низкобюджетного театрального реквизита для этого эпизода. Производственный роман вместо комедии положений.

13) Комиксово-карикатурная манера Воронцова вновь беспроигрышна: при стандартной теме и композиции рисунка привлечение внимания обеспечено.

Помимо любопытных научно-фантастических идей и патентоспособных намёков, есть в "Приключениях Мюнхаузена" простенькие выдумки. Сущность там в детской гиперболизации: Мюнхаузен переносит лошадей под мышками, голыми руками выбрасывает в море пушки, сваливает в кучи кареты и поджигает их и т.п.

Такое детское бахвальство не очень увлекательно.

Но есть эпизод укрощения коня. Гиперболизации тут чуть-чуть: конь гарцует на столе, заставленном сервизом, и не разбивает ни одного блюдца. Этот эпизод выглядит милым и правдоподобным. Почти все художники отдали дань этому эпизоду.

Необузданный конь, которого обуздывает Мюнхаузен.

Карикатурно у Елисеева.

Невероятно (стоя ногами на спине) и грациозно у Майофиса.

Вполне реалистично у Устинова, который посвятил этому небольшому фрагменту большое число иллюстраций.

Апофеоз. Мюнхаузен, демонстрируя идеальное послушание укрощённого коня, через окно заскакивает в залу, где дамы пьют чай, — и прямо на стол, уставленный посудой.

1) Одни художники восхищены самим фактом гарцевания коня на столе среди посуды.

а) Майофис, конечно, любуется грациозным хрупким бароном на огромном коне.

В самой поздней версии сюиты Мюнхаузен приобрёл карикатурные черты, конь превратился в битюга. Подвиг барона — лишь отражение на поверхности фарфорового чайника.

б) У Беляковой романтически — копыта вторгаются в томную атмосферу чаепития долгим летним вечером.

в) Скупой на рисунки Самойлов дал аскетичный рисунок парящего над столиком Мюнхаузена.

2) Других художников интересует реакция дам на коня, который внезапно оказался у них на столе. Сам-то Мюнхаузен пишет, что вольтижировка на столе вызвала горячие симпатии дам. Не все художники верят в это.

а) Особенно скептичен Доре: дамы явно недовольны.

б) У Филоненко дамы вздрогнули от неожиданности. Конь только приземляется на стол.

в) В 1971 году "Мюнхаузена" иллюстрировал тандем Скобелев-Елисеев, а в 2014 году — один Елисеев. Испуг дам в раннем варианте. Но это потому, что стол маленький. В позднем варианте Елисеев рисует длинный стол — и эмоции меняются в зависимости от близости потного коня: от испуга до восторга.

г) Майофис в раннем варианте сюиты показывал нам дам. Дамы сдержано удивлены (или по жизни эмоционально туповатые).

д) У Фёдорова — сконфуженные деревенские бабищи.

е) Разные эмоции на рисунке Бритвина.

ж) Изумление, переходящее в восторг у Алимова.

з) А вот Устинов горячо поддерживает Мюнхаузена: дамы в восторге. Дело в том, что эти дамы лошадей не боятся (печеньками вон угощают). Не надо осовременивать дам.

к) У Акатьевой, наконец, появилась возможность продемонстрировать страницу-раскладушку.

Сложенная страница:

Разложенная страница. Конь таки залез копытом в чашку. Но это потому, что всадник запутался в распущенных женских париках. Мюнхаузен сам испуган: в париках много мелкой живности (это ещё насекомых не видно). И даже мужские усы торчат (и не одна пара) — сами-то бедняги, поди, не смогли выпутаться, да так и померли в парике любимой (хорошо хоть духи тогда сильные были).

е) Белякова сняла все противоречия — по столу у ней бродит ма-а-аленькая лошадка.

л) Двоскина с позиций современного феминизма осуждает поступок барона: женщина не может быть в восторге от бродящей по столу лошади. Барон — дурак.

3) Третьи художники... Ну, это Дядя Коля Воронцов.

Мюнхаузену подарили укрощённого им коня, и они вместе, наконец, ускакали на войну.

Из всех охотничьих приключений Мюнхаузена с собакой Чуковский в своём пересказе оставил только историю с восьминогим зайцем. Наверное, это был правильный ход с точки зрения динамичности сюжета. Интересно, что советские художники, даже когда им приходилось иллюстрировать полное издание книги, тоже оставляли без внимания прочие приключения.

Сюжет таков. Мюнхаузен несколько дней гонялся за зайцем. Когда, наконец, собака жертву загнала, охотник понял секрет заячей успешности: у зайца на спине был второй комплект ног, и когда он уставал, то просто переворачивался и продолжал бег на неамортизированных конечностях.

Подобные экземпляры с генетическими отклонениями, конечно, встречались в кунсткамерах любознательным обывателям Века Просвещения. Автор "Приключений Мюнхаузена" попытался представить практическую ценность дополнительных органов.

У меня в детстве любимыми страничками в журналах "Техника-молодёжи" 1970-х гг. был последний разворот, где патентовед Фридрих Малкин показывал всяческие курьёзы, которые были признаны патентоспособными (на Западе, в первую очередь). По-моему, там встречался образец транспортного средства, которое, переворачиваясь на ухабах, могло продолжать движение на дополнительных колёсах. Вполне патентоспособная идея (особенно сейчас — для беспилотных мини-платформ).

Что наши художники?

1) Доре уделяет основное внимание гончей: в полном издании эпизод с зайцем — лишь один фрагмент подвигов любимой суки. Кстати, именно после гонки за этим зайцем она умерла, и Мюнхаузен получил возможность сшить себе куртку, стреляющую пуговицами (см. эпизод 21). Большая собака, шкуры хватило на куртку, длиннополую по тогдашней моде.

2) Майофис фиксирует неразрывную связь с любимой собакой.

В сюжетных иллюстрациях продолжает свою линию галантного Мюнхаузена.

В позднейших вариантах Мюнхаузен лупит по зайцу, стоя на коне. Ловкостью вольтижировки он тоже славился, как это будет показано в дальнейшем.

3) В очередной раз — сходство линеарной черно-белой манеры Майофиса и Гальдяева. Но у Майофиса это было только одно из проявлений, у Гальдяева — общим правилом. Поскольку Майофис всегда искал новые приёмы, не исключено, что лёгкие лаконичные наброски Гальдяева послужили образцом для Майофиса.

4) Верен себе Устинов: фантастического зайца он помещает в эпическое полотно русской псовой охоты. Необыкновенный эффект.

5) Чёткие образы собаки и зайца в имитации сельского художника-самоучки у Фёдорова.

6) Филоненко нарисовал слова сочувствия загнанному зайцу. Мюнхаузен нежно держит его за ушки, а зайчушка счастлив, что его подобрали. Собака слегка ревнует.

7) Двоскина реализует театральный проект: как создать на сцене восьминогого зайца из живых актёров.

8) Белякова наделяет зайца всякими атрибутами, в том числе игральными картами. Отсылка к мартовскому безумному зайцу из "Алисы"?

Картинки становятся всё более психоделическими: летящая босоногая дама ловит восьминогого зайца сачком.

9) Карикатурничает Воронцов.

Есть в "Приключениях Мюнхаузена" эпизоды, в которых его верхняя одежда оживлена и одухотворена. Правда, один эпизод придуман Чуковским, и о нём знали только советские дети.

Завораживающий эпизод, мотив которого чаще встречается в жанре хоррора. Но в "Приключениях Мюнхаузена" с его духом Века Просвещения эпизод, скорее, выглядит размышлением о вероятности пробуждения жизни в неживой материи.

1) Зимой в городе за Мюнхазеном погналась собака, болеющая бешенством. Собака покусала его шубу ("меховой сюртук" в оригинальной версии).

2) Шуба заразилась бешенством. Наутро болезнь шубы перешла в активную фазу.

3) Слуги управится не смогли.

4) Мюнхаузен применил тогдашнюю эвтаназию. На рисунках всех художников он сражает бешеную шубу весьма элегантно.

5) Шубу повязали.

Вот резюме — цельное и краткое изложение эпопеи от Двоскиной. Художница расслабилась — всё же стрельба по шубе для неё приемлема.

А Белякова продолжает удивлять смелостью интерпретаций. Вот она — перестроечная разнузданность в детской иллюстрации.

В оригинальном тексте "Приключений Мюнхаузена" есть большой раздел про собак Мюнхаузена. Начинается с собаки, которая ночью освещала охотнику путь.

И дальше следует много различных приключений этой и других собак.

В сокращённом переложении Чуковского все собачьи истории (кроме одной — про восьминогого зайца) выбрасываются. Взамен следует эпизод, придуманный самим Чуковским: "Чудесная куртка". Любимая охотничья собака Мюнхаузена умерла на боевом посту. Барон сшил из собачьей шкуры охотничью куртку.

цитата

Когда я приближаюсь к дичи на расстояние выстрела, от куртки отрывается пуговица и, как пуля, летит прямо в зверя! Зверь падает на месте, убитый удивительной пуговицей.

Я как узнал, что это придумал Чуковский, так сразу понял что для XVIII века — времени создания оригинала — этот эпизод был чуждым. История про чудесную куртку — это история не столько про ожившую вещь, сколько про искусственный интеллект и технические достижения. Веку Просвещения такие научные фантазии, которым суждено было по-настоящему сбыться, были не очень интересны. Всё-таки энциклопедисты были гуманитариями, они в технической сфере ничего сложнее гильотины выдумать не могли.

Итак, технические пророчества Чуковского 1920-х гг. Художники, понятно, в большинстве своём изображают момент поражения дичи пуговицами.

В рисунках разных художников может разниться степень восторга от инноваций.

Двоскина в случае с особо жестокими или массовыми убийствами животных включает сублимацию. Так и на этот раз: замещает неприятные эпизоды искусством нашивания пуговиц.

"Приключения Мюнхаузена" отличаются простодушным живодёрством. Был эпизод с лисой, целиком выпавшей из шкуры (см.). Теперь — вывернутый наизнанку волк. В целом, это, наверное, грубоватое отражение интересов Века Просвещения.

Волк напал на Мюнхаузена, тот засунул ему руку в глотку. Меткое наблюдение: пока рука в глотке, челюсти блокированы. Но и ситуация патовая. Рука Мюнхаузена продвигается внутри волка всё дальше и дальше. Ещё немного и должна получиться любимая позиция автора, одержимого туннелем "глотка — задний проход". Но руки коротки. Пришлось решать проблему изнутри:

цитата

я захватил его внутренности, крепко рванул и вывернул его, как рукавицу, наизнанку!

1) Доре показал в общих чертах результат: вывернутая тушка небольшого волка.

2) Большинство художников предпочло отразить начальный этап, в котором, действительно, было что-то героическое: рука в пасти крупного волка. И опять — мизансцена почти у всех художников одинаковая, что позволяет наглядно понять разницу между ними.

3) Традиционно повышенной весёлостью отличаются рисунки Елисеева (он же, единственный, нарисовал шубу, которую барон сшил себе из вывернутой шкуры).

4) Совсем нетрадиционно пользуется перестроечной свободой Белякова. Рисунки всё дальше отходят от сюжета. Наверное, это было подражание книжным иллюстрациями Сальвадора Дали, которые заказчики не посмели не принять. Сходство есть: наши перестроечные издатели тоже не рискнули высказать претензии художнице. При этом какое-то очарование в этих картинках всё равно есть.

Иногда натыкаюсь на перестроечные ТВ-передачи и удивляюсь травле, которой подвергали традиционных мастеров культуры. А те оправдывались и выворачивались. Сюита Беляковой имеет несомненный исторический интерес как экспонат заката Перестройки — казалось, что надо всё ещё быть как можно дальше от банальных сюжетов. Миг, когда можно было высказаться подобным образом, оказался совсем кратким. Настоящие коммерсанты уже начинали что-то понимать...

5) Дядя Коля Воронцов хохмит как положено здоровому юмористу.

6) Двоскина, которой, конечно, претит этот эпизод, нашла интересный ракурс: шитьё. Процесс, противоположный мюнхаузеновскому. Мюнхаузен выворачивает животинку ради убийства, а у Двоскиной шьют игрушку, а потом выворачивают её (швы прячут) для оживления.