Когда-то мы смотрели силуэты Н.Ильина к пушкинскому стихотворению "Воспоминания в Царском Селе" (здесь) из крупноформатного издания «Лирика» 1949 года.

Следующее стихотворение в этом сборнике "Деревня" (1819). Образец "гражданской лирики". Стихотворение в советское время было хрестоматийным (входило в программу изучения в старших классах, соответственно печаталось в учебнике-хрестоматии "Русская литература"). Тогда упор делался на анти-крепостническом пафосе. Посмотрим, что увидели в этом стихотворении иллюстраторы.

1) Шмуцтитул к стихотворению "Деревня" в издание 1949-го года. Очень бедно и уныло. Читатель ждёт слезливых жалоб в некрасовском стиле. Но Пушкин-то не таков!

2) В начальных строфах — восторг и упоение. Тема, конечно, обычная для поэзии старших современников — Жуковского, Батюшкова (молодой Пушкин пока ещё разрабатывает этот пласт): природная неиспорченность противопоставляется бездуховному высшему обществу. Ильин даёт на первом развороте силуэты крестьянки с ребёнком. И Пушкина, который на полном серьёзе учится у крестьян "в Истинне блаженство находить".

Вот эта страничная иллюстрация крупным планом (взял из другого сборника: "Сочинения" под. ред. Цявловского 1949-го года — там такая высокая печать, что кажется, будто чувствуется рельеф слоя краски на листе).

"Что есть истина," — взволнованно вопрошает Пушкин у селянки в кокошнике. А она ему, подбоченясь, ответствует. Ребёнка художник пририсовал, наверное, для того, чтобы эту беседу барина со своей крепостной не приняли за амурные игры.

3) А дальше Пушкин резко переходит к обличению крепостничества:

3а) Пушкин описывает ужасы:

цитата

Здесь Барство дикое, без чувства, без закона,

Присвоило себе насильственной лозой

И труд, и собственность, и время земледельца.

На левой стороне разворота — крестьянка всё в том же праздничном кокошнике изнемогает под тяжестью — чего? — вроде бы небольшой корзины с сеном.

3б)

На правой стороне разворота — мужик пашет землю. Это должно было стать иллюстрацией к такой филиппике:

цитата

Склонясь на чуждый плуг, покорствуя бичам,

Здесь Рабство тощее влачится по браздам...

Похоже, художник не очень-то верит возмущению Пушкина. Намекает нам, что в стихах — демагогическое преувеличение?

4) Концовка стихотворения: желание свободы

цитата

Увижу ль, о друзья! народ неугнетенный

И Рабство, падшее по манию царя,

И над отечеством Свободы просвещенной

Взойдет ли наконец прекрасная Заря?

И опять художник не спешит иллюстрировать пушкинские лозунги. Усталая крестьянка, равнодушная к барским причудам, сидит на земле.

Графическое прочтение "Деревни" Ильиным показывает очевидное: формат оды отживал своё — скучновато и неискренно получалось. Революционная романтика прекрасно удавалась Пушкину в других жанрах: ведь было же годом раньше написано прелестное послание Чаадаеву: "Любви, надежды, тихой славы...". Правда, иллюстрированию совсем не поддаётся: души прекрасные порывы, звезда пленительного счастья, обломки самовластья...

Для понимания величия Ильина: иные иллюстрации советского времени к "Деревне" (ну и к примыкающему "Домовому").

Три сборника: 1) "Избранные произведения" (М.: Детгиз, 1959); 2) "Под вашу сень, Михайловские рощи..." (Л.: Детская литература, 1987); 3) "Стихотворения" (Горький: Волго-Вятское книжное издательство, 1982).

1) Пейзажики ("Деревня" и следующее стихотворение "Домовому"). На картинках ничего не разобрать — но такова была задумка "Избранных произведений" 1959-го года: огромный том с маленькими гравированными картинками плохого качества. А по существу — и здесь художники игнорирнуют тему обличения барства.

2) "Под вашу сень, Михайловские рощи..." 1987-го года — это акварели В.Звонцова и В.Смирнова с видами села Михайловского (он же Пушкинский Заповедник, он же Пушкиногорье). В такой концепции анти-крепостническому пафосу тоже места нет.

3) "Стихотворения" 1982-го года с иллюстрациями уже знакомого нам хорошего художника А.Смирнова. А.Смирнов сделал упор на революционной части: Пушкин со спины мрачно наблюдает за тяжким крестьянским трудом по свою левую руку, а по правую руку — его друзья из "светской черни" гуляют. Разделился русский народ.

Пополнение коллекции иллюстрированной пушкинианы. С интервалом в четыре года вышли две книги Пушкина разных издательств с иллюстрациями разных художников, но под одним заглавием и с одинаковым составом стихотворений. "Стихи, написанные в Михайловском".

Один сборник проиллюстрирован ярким художником С.Любаевым (М.: Красный Пароход, 2018), второй — весёлым художником И.Шаймардановым (М.: Проспект, 2022).

Это дань традиции — подборка стихов впервые была сделана ещё в советское время (1967), именно эта подборка без изменений воспроизводится в современных изданиях. В советских сборниках под названием "Стихи, написанные в Михайловском" были иллюстрации В.Звонцова — всё те же виды музейного комплекса "Село Михайловское".

Новейшие издания стихотворной подборки обошлись без пейзажей с натуры. Интересно, как два совсем разных художника решили задачу иллюстрирования тематического сборника.

1) Любаев — художник-концептуалист. Шаймарданов — скорее, карикатурист. Вот фронтисписы обеих книг: вверху Любаев рисует задумчивого Пушкина, не очень похожего на расхожие портреты; внизу Шаймарданов даёт забавную сценку с легко узнаваемым Пушкиным.

2) Далее. Слева — коллаж из пушкинских рисунков от Любаева, справа — Шаймарданов развивает тему весёлого Пушкина с собачкой.

3) Шмуцтитул к разделу "1817 год": вверху — Любаев, внизу — Шаймарданов.

Первое малозначительное стихотворение в сборнике: слева — ворона от Любаева, справа — собачий хвост от Шаймарданова

4) Шмуцтитулы к разделу "1819 год".

5) И вот, наконец, "Деревня". Любаев устранился от иллюстрирования этого стихотворения — очень многозначительно устранился! Шаймарданов рисует общение Пушкина с селянкой.

Наверное, Шаймарданов сам дошёл до такой концепции "Деревни". Но кажется, будто это перекличка с 1948-м годом — с силуэтом Ильина. Очень показательная трансформация.

6) Примыкающее стихотворение "Домовому" (1819). Здесь просто про прелести деревенской жизни, без политики. У Любаева — кот (символ домашнего уюта), а у Шаймарданова Пушкин чего-то загрустил.

Вот такая странная "Деревня" у Пушкина в 1819 году получилась.

Кроме Н.Ильина и братьев Траугот никто полных сюит к "Воспоминаниям в Царском Селе" не делал. Но художники с удовольствием рисовали портреты Пушкина-лицеиста (портреты-реконструкции). Такими портретами сопровождалась ранняя лирика. Справочники некоторые из них относят непосредственно к "Воспоминаниям в Царском Селе" (ориентируясь больше на близкое расположение портрета к тексту). В качестве образца разных времён и разных техник можно привести портрет, сделанный в 1935 году Фаворским (ксилография), и портрет, сделанный в 1974 году Горяевым (автолитография).

Это набор открыток — 32 штуки (2-е изд., М.: Изобразительное искусство, 1987). Полюбившийся в юности художник Ю.Иванов.

Рисунки, относящиеся к лицейской поре.

Не без темы 1812 года (аннотация на обороте первой открытки говорит про гвардейские полки, уходящие на войну через Царское Село).

Это уже знакомая нам книжка, откуда я показывал иллюстрации к "Графу Нулину" и "Домику в Коломне"

Иллюстрация к одному из стихотворений про Царское Село (1823 г.).

Стихотворение нетипичное. Не только военные воспоминания связаны с Царским Селом.

цитата

Другой пускай поет героев и войну,

Я скромно возлюбил живую тишину

Но это у Пушкина ненадолго.

Портрет автора к его лирике — видимо, правильное решение. Но интересно посмотреть, что выделили для себя из сюжета художники, которые давали единичные иллюстрации к "Воспоминаниям в Царском Селе".

Пухленький томик Лицейская лирика (СПб.: Лимбус Пресс, 1994). Первые пост-советские годы. Художница из малоизвестных.

Сложная техника ксилографии. Титульный разворот с портретом Пушкина (лицеиста, понятно).

Первый разворот с маленьким рисунком античной скульптуры: тема классицизма.

А сюжетные гравюры — к войне 1812 года.

Прочтение понятное и ожидаемое.

Такой же пухленький томик под тем же названием Лицейская лирика (СПб: Художественная литература, 1993). Но художник именитый — Э.Насибулин. Портрет лицеиста сразу на суперобложке.

Иллюстрации абстрактные, некоторые кочуют у Насибулина из одного сборника в другой. Разворот, который разрывает текст "Воспоминаний в Царском Селе" — он случайно попал внутрь этого стихотворения.

На левой стороне этого разворота — Пушкин и книжки, на правой — антропоморфные скелеты, но с фантастическими головами. Ожившие мертвецы, с которыми Пушкину комфортно. Может, этот разворот относится к стихотворению "Городок" (того же периода, что и "Воспоминания"). Есть в "Городке" про книги и их авторов такое:

цитата

Друзья мне — мертвецы

Парнасские жрецы

Нарочитое несоответствие тексту в рисунках Насибулина этого периода раздражает. Абстракции холодные, механически сконструированные, с претензией. Но вряд ли это можно засчитать новым прочтением.

В другом месте обнаруживается разворот с общим мотивом — юный Пушкин в парке на фоне классической статуи. Это ещё можно притянуть к "Воспоминаниям в Царском Селе".

На этом развороте — опять ожившие скелеты. Вероятно, это иллюстрация к такой строке из "Воспоминаний":

цитата

Бессмертны вы вовек, о росски исполины

Сборник стихотворений небольшого формата (у меня — в самодельном переплёте советских времён). Мы с ним уже знакомы.

Здесь несколько стихотворений, имеющих отношения к пушкинскому жанру исторических воспоминаний.

1) "Воспоминания в Царском Селе", но 1829 года ("Воспоминаньями смущенный"). Неоконченная черновая попытка переписать шаблонное детское произведение с подлинным чувством.

Пушкин-лицеист и войска в Царском Селе.

цитата

На юных ратников взирали,

Ловили брани дальний звук...

...И многих не пришло. При звуке песней новых

Почили славные в полях Бородина,

На кульмских высотах, в лесах Литвы суровых,

Вблизи Монмартра .......

В стихотворении на последнюю для Пушкина лицейскую годовщину, он эту мысль огранит:

цитата

Вы помните: текла за ратью рать,

Со старшими мы братьями прощались

И в сень наук с досадой возвращались,

Завидуя тому, кто умирать

Шел мимо нас... и племена сразились,

Русь обняла кичливого врага,

И заревом московским озарились

Его полкам готовые снега.

На протяжении всей жизни Пушкин думал об этом. Но кто и как это сможет нарисовать?

2) "Наполеон" ("Чудесный жребий совершился") 1821 года. Помимо темы роднит это стихотворение с "Воспоминаниями" 1814 года то, что "Наполеон" — это ода, но сделанная в современном бойком стихотворном размере. На "высокий стиль" указывают архаизмы. Что интересно — это уже не абстрактные аллегории, а конкретные исторические оценки

Есть ещё напыщенные фразы про недавнюю историю:

цитата

И се, в величии постыдном

Ступил на грудь ее колосс.

Тильзит!.. (при звуке сем обидном

Теперь не побледнеет росс)

А есть и любопытные переоценки. В 1814 году Пушкин писал про сгоревшую Москву с горечью как про тяжёлую потерю. А спустя семь лет гордится московским пожаром:

цитата

Россия, бранная царица,

Воспомни древние права!

Померкни, солнце Австерлица!

Пылай, великая Москва!

Такие переклички с "Воспоминаниями" 1814 года.

3) "Полководец" 1835 года ("У русского царя в чертогах есть палата").

Это про Барклая-де-Толли. Про то, как его не оценили, но он стойко переносил это. Это Пушкин на себя примеряет тогу непонятого титана.

А вот и сборники с иллюстрациями П.Бунина.

Есть тут два варианта картинки к "Воспоминаниям в Царском Селе" (1814). Французы среди "готовых снегов".

Ну а, вообще-то, кому как не Бунину рисовать наполеоновские войны. Его тема. С удовольствием отыскивает он её у Пушкина.

Помимо стихотворений, войны 1812 года Пушкин коснулся в неоконченном романе "Рославлев" (текст из академического издания — на ФЭБе). В школе я жадно выискивал книги про Отечественную войну, но быстро разочаровался в доступной исторической прозе советских писателей и переключился на научные труды. А из художественных произведений лучшим для меня остался "Рославлев". Второе название говорящее: "Отрывок из неизданных записок дамы (1811 год)" — хотя там в 1811 году только начинается повествование, а речь идёт о событиях 1812 года. В общем, Пушкин писал от женского лица. Роман о русской барышне, которая влюбляется во врага — пленного французского офицера.

Уже известное нам провинциальное издание со скромными силуэтами художника Правдина.

Раз это женский любовный роман, художник на шмуцтитуле рисует женский силуэт в одежде того времени — задаёт тему.

У П.Бунина рисунок к "Рославлеву" имеется вот в этом издании.

То, что у героини — Полины — будет роман с врагом — это известно только из набросков и плана, в самом повествовании дело до любви не доходит. Но француз присутствует. Его Бунин и рисует на заставке. Пленный офицер по обычаям того времени просто не принимает (под честное слово) участия в компании, живёт без охраны в частном доме.

Барышня Полина живо интересуется военными действиями, высчитывая продвижение армий по карте. Французский пленный офицер на заставке тоже интересуется, как там дела у Наполеона. Он объясняет героине

цитата

что отступление русских войск было не бессмысленный побег, и столько же беспокоило [французов], как ожесточало русских

Бунин выбирает для рисунка важный момент — кристаллизация чувств между пылкой до истерики русской патриоткой и французом, готовым к признанию превосходства противника. Пушкин продолжает переоценку пожара Москвы ("Пылай, великая Москва!") и для убедительности вкладывает в уста французского офицера такие слова:

цитата

И вы могли думать, что французы сами изрыли себе ад! нет, нет, русские, русские зажгли Москву. Ужасное, варварское великодушие! Теперь, всё решено: ваше отечество вышло из опасности; но что будет с нами, что будет с нашим императором

Два издания "Рославлева" с иллюстрациями О.Гроссе выходили в советское время в массовых сериях. На Фантлабе эти сборники не представлены — подал заявки.

1) В серии "Библиотека исторического романа" (чёрно-белые иллюстрации).

Добавления к библиографии: тираж 200.000 экз.; цена 48 коп.

Иллюстрации мутные, плохо пропечатанные. Но дают какое-то представление о сюжете.

1) На шмуцтитуле — барышня-патриотка.

2) Довоенная жизнь. Полина читает французские романы ("они ей заменяли всё" — как Татьяне).

А тут французская оппозиционерка и изгнанница мадам де Сталь ездит по России, посещает дворянские семьи, надеется на то, что заграница ей поможет. "Низкопоклонство перед Западом" тоже присутствует. Пушкин — первый борец с безродным космополитизмом. Но за интернационализм, за любовь русских и французов.

цитата

...пускай она вывезет об нашей светской черни мнение, которого они достойны. По крайней мере, она видела наш добрый простой народ, и понимает его. Ты слышала, что сказала она этому старому, несносному шуту, который из угождения к иностранке вздумал было смеяться над русскими бородами: „Народ, который, тому сто лет, отстоял свою бороду, отстоит в наше время и свою голову“.

3) Пленный француз узнает о пожаре Москвы.

Гроссе мастерски изобразил особенности французского военного мундира — сразу понятно, что за персонаж. То есть в исторических аксессуарах он разбирается. Тем более непонятно, что он нарисовал в следующем издании.

2) В серии "Народная библиотека" (цветные иллюстрации).

Добавления к библиографии: тираж 200.000 экз.; цена 90 коп.

Здесь у Гроссе только две иллюстрации. Заставка — натюрморт.

Страничная иллюстрация: на ней барышня (Полина) и какой-то военный. На шее — огромный белый крест, значит это русский орден св. Георгия второй степени. Высокая награда для генералов. Такого ордена не могло быть ни у француза, ни у жениха Полины (штатского, который добровольцем ушёл в армию явно в невысоком чине). Беда с этими белыми крестами — ляпают их художники в книгах, фильмах, спектаклях. Показывают своё невежество.

А так-то с этим русским женихом связана у Пушкина интересная деталь, характеризующая неистовый патриотизм Полины (это чтобы на контрасте потом проявилась её любовь к врагу-французу). Отрывок из романа имеет такое окончание:

цитата

Глаза ее так и блистали, голос так и звенел. Я обняла ее, мы смешали слезы благородного восторга, и жаркие моления за отечество.

— Ты не знаешь? — сказала мне Полина с видом вдохновенн<ым>. — Твой брат.... он счастлив, он не в плену — радуйся: он убит за спасение России.

Надо же: "Радуйся — он убит за спасение России".

Продолжаю обзор иллюстраций к "Станционному смотрителю" Пушкина. Сегодня — иллюстрации в советских изданиях 1980-х гг. Перестройка вплоть до крушения СССР не успела оказать заметного влияния на издание иллюстрированной литературы (в отличие от издания текстов).

В Восьмидесятые советское общество продолжало усложняться. Это сказывалось и на художественной жизни: дискуссии о роли иллюстрации, поиски новых форм. Постоянные выставки, обсуждения. Нельзя было выставить описательные иллюстрации к какому-либо произведению и надеяться на успех в профессиональной среде. Нужны были концепции. Не всё, конечно, издавалось (пример с иллюстрациями Н.Попова к "Двенадцати" Блока, о которых с одобрением писали все критики, а издали только в наши дни, спустя 40 лет — см.).

Новые иллюстрации к "Станционному смотрителю" в 1980-е гг. выходили. Они были как традиционными (уже традиционными для Восьмидесятых), так и передовыми.

Сборники этой поры, в которых имеется "Станционный смотритель" такие (все уже знакомые):

Слева направо: "Повести Белкина", худ. Г.Берштейн (М.: Книга, 1981); "Повести Белкина", худ. О.Якутович (Киев: Вэсэлка, 1988); "Гробовщик. Станционный смотритель", худ. А.Бакулевский (М.: Советская Россия, 1989).

Слева направо: "Повести Белкина. Дубровский", худ. Б.Косульников (М.: Современник, 1991) — да, это уже Девяностые, но всё-таки ещё советский период; "Болдинская осень", худ. В.Носков (М.: Молодая гвардия, 1982); "Полночных стран краса и диво...", худ. Д.Плаксин (Л.: Лениздат, 1987).

Библиофильское миниатюрное издание — малотиражное и дорогое — предъявляло требования к "умной" иллюстрации (для избранных эстетов). Но, при всей искусственности, картинки Берштейна, действительно, хороши. Больше такого успеха художнику повторить не удалось, насколько я могу судить. Шаблон для всех повестей одинаков: иллюстрация на разворот и панорама на нескольких разворотах.

Сначала идёт иллюстрация на разворот. Для "Станционного смотрителя" это гравюра на стене почтовой станции — завершающая из серии про возвращение блудного сына. Берштейн стилизует гравюру и рисует на ней двух натуралистических мух (для атмосферы).

Содержание гравюры у Берштейна — точно по Пушкину:

цитата

Наконец, представлено возвращение его к отцу; добрый старик в том же колпаке и шлафорке выбегает к нему навстречу: блудный сын стоит на коленах; в перспективе повар убивает упитанного тельца, и старший брат вопрошает слуг о причине таковой радости.

Наверное, это важная деталь для композиции повести, хотя и лежащая на поверхности: Дуня-то не прибежала как блудный сын обратно к отцу, ей в столице-то лучше было.

Теперь панорама. Тут у меня привычные жалобы: панораму, которую художник делал для каждой повести разрезали и поместили подряд на разворотах.

Примитивная склейка фотографий в доступном редакторе даёт такой результат. Это Дуня уезжает с гусаром, а отец сам её отпускает.

Хотя бы можно общий замысел художника понять. Общая концепция иллюстраций к этому изданию: длинные кинематографические планы, пустота, запустение, смерть...

У художницы продуманный макет, и все повести в книге иллюстрируются по одному плану (шаблону).

Ольга Якутович прочла "Станционного смотрителя" по-новому — как женщина, с ходу разобравшаяся в мотивах Дуни. Дуня вызывает у художницы неприязнь. Но именно Дуня и стала центром этой сюиты.

Дуня скорбит, глядя в окно. Это не печаль, а прелюдия к злобной истерике, которая вот-вот случится. С каким омерзением она озирает своё жильё и платье, которое сама для себя шьёт (как раз перед приездом Минского). А на людях-то Дуня всегда ласковая, приветливая. Вот змея! Дуня совсем не красавица в этой сюите.

По месторасположению иллюстрации ожидаешь увидеть здесь чаепитие рассказчика, смотрителя и Дуни.

цитата

Я предложил отцу ее стакан пуншу; Дуне подал я чашку чаю, и мы втроем начали беседовать, как будто век были знакомы.

Так я и решил. Только Дуня за столом уж совсем страшная. Потом вгляделся — понял, что это, конечно, абстрактная сцена чаепития проезжающих через станцию. Решил держаться настороже: от художницы с её неприязнью к Дуне можно всего ожидать.

Дуня кривляется: закатывает глазки, закидывает головушку. Показывает себя, предлагает. Ослеплённый любовью Минский не видит этих жалких уловок.

Почему-то "Станционный смотритель" считается "петербургской повестью". Художники иллюстрируют посещение Выриным столицы картинками к "Невскому проспекту" Гоголя. У Якутович одна из иллюстраций к каждой повести — как будто лист набросков разных сцен. В "Станционном смотрителе" такой шаблон используется для петербургского фрагмента: "всё побывало перед нами..."

Сцена приезда благополучной Дуни на могилку отца. Вот тут только художница пожалела и простила Дуню.

Как мы уже поняли, Бакулевский в своём цикле миниатюрных изданий иллюстрирует повести Белкина очень подробно. Это может поставить в тупик, когда Пушкин использует приём "рассказ в рассказе". Всё-таки свойственно читателю вычленять один только сюжет, забывая про обрамление. А Бакулевский не даёт забыть про формальную структуру "Станционного смотрителя".

Я вычленил иллюстрации, относящиеся к рассказчику: как он три раза ездил к смотрителю и что видел собственными глазами. Шесть картинок. Получилась история падения Самсона Вырина.

а) Первый приезд.

Первый раз рассказчик едет в мае (правда, на картинке уже хлеба колосятся, но всё равно чувствуется благолепие).

В первый приезд рассказчик лично встречает Дуню и любуется ею.

б) Второй приезд.

Во второй приезд рассказчик застаёт Самсона Вырина опустившимся и опустошённым.

цитата

...стол и кровать стояли на прежних местах; но на окнах уже не было цветов, и всё кругом показывало ветхость и небрежение. Смотритель спал под тулупом...

в) Третий приезд.

Третий приезд — поздняя осень на картинке. Природа умирает.

Умер и станционный смотритель. Бакулевский единственный из художников в финальной сцене на кладбище рисует не Дуню, и даже не деревенского мальчика, а рассказчика.

Такая вот концепция.

Теперь иллюстрации, относящиеся собственно к сюжету. Это история Дуни. Получилось меньше, чем про рассказчика: пять картинок (правда, одна из них на разворот).

а) Мнимый больной.

б) Побег Дуни.

в) Дуня в Петербурге.

Художник обошёлся без видов Петербурга, но вернулся к традиционныи сценам: первая и вторая встреча станционного смотрителя с гусаром. На первой ксилографии Вырин — как будто тень перед Минским. То ли замысел художника, то ли плохое качество воспроизведения...

В иллюстрации вернулась Дуня, сидящая вблизи Минского в соблазнительной позе английской наездницы.

Разная техника и композиция, но один эпизод (который художники определили как центральный в повести): Дуня, сидящая на ручке кресел.

Нет, не может художник отказаться от этой сцены: притягивает она его. Да и зрителю приятно посмотреть на чувственную картинку. А художники-то Семидесятых важно так заявляли: Дуня, сидящая на ручке кресел как в английском седле — это для плебса, в иллюстрациях для эстетов такого нет. Ну-ну...

С концепцией Плаксина мы уже знакомы: произведения Пушкина, которые имеют отношение к теме Петербурга, собраны в сборник, а художник нарисовал пейзажи, на которых нет ни одного персонажа, и которые напрямую с текстом не связаны. Вот и к этой повести — безошибочно идентифицируемый петербургский вид.

Не берусь судить, есть ли здесь привязка к локациям, упоминаемым Пушкиным (казармы Измайловского полка, Демутов трактир, Литейная улица/проспект, церковь Всех Скорбящих).

После Японии, Кореи и Вьетнама осталось посмотреть, как наши художники отражали в своих иллюстрациях китайские сказки. Казалось бы, материала на эту тему должно быть с лихвой. Однако книжек с китайскими сказками у меня оказалось совсем немного. Объяснение этому, видимо, кроется в сложных отношениях СССР с Китаем. В период расцвета недорогой детской книжки (1970-е — 1980-е гг.) по политическим причинам китайские сказки массово не издавались — а ведь книжки именно этого периода составляют большую часть из сохранившихся в книжных развалах. В период потепления отношений (конец 1980-х гг.) успело выйти совсем немного изданий, а затем случился общий провал детской книги. В наши дни большинство иллюстрированных китайских сказок — это переиздание 1950-х — начала 1960-х гг. (периода первой дружбы).

Сборники восточных сказок у Н.Кочергина — это переиздания 1950-х гг. Уже традиционно один серийный сборник китайских сказок с тонированными иллюстрациями — это сборник "Свадьба дракона" (М.: Нигма, 2013). Другой сборник с цветными иллюстрациями — уже знакомый сборник "Гора солнца".

Изображения персонажей типичны для Кочергина: хорошее знание деталей быта, реалистическая манера, а в цветных иллюстрациях — бескомпромиссная пышность.

Иллюстрация в цвете — к сказке "Желтый аист" (Бедный студент в благодарность за доброту хозяина нарисовал на стене трактира аиста, который оживал и танцевал для простого народа, но прекратил оживать, когда его за деньги заставляли танцевать для мандарина).

Ф.Лемкуль с его уже знакомым сборником "Наши сказки. Вып. 3" (М.:Детская литература, 1975).

Китайская сказка в этом сборнике — "Желтый аист".

Опять студент рисует на стене трактира аиста, и опять в одежде персонажей ничего общего с тем, что показывал Кочергин. То, что манера у художников разная — само собой понятно.

Художник Р.Халилов. Книжка-картинка "Китайские народные сказки" (М.: Детская литература, 1987).

Книжка — следствие политического потепления отношений СССР и Китая. Впервые за много лет советский художник делает полные сюиты иллюстраций к китайским сказкам.

Халилов — творческий человек. Китайские персонажи у него сделаны в духе китайской средневековой росписи. Это не копирование, а именно передача общего настроения китайской традиционной живописи.

И опять одна иллюстрация — к "Желтому аисту". Студент уводит за собой свой рисунок.

Художник Г.Калиновский и его двухтомник "Волшебный котёл" (переиздание сборника начала 1990-х гг.).

И вновь Калиновский подошёл к решению задачи творчески: он не стал рисовать с натуры московских узбеков и обряжать их в музейные китайские одеяния. Он воспроизвёл саму технику китайской живописи для иллюстрирования китайской сказки (и это другая техника, чем та, что он использовал для иллюстрации к корейской сказке). В отличие от Халилова, передавшего общий настрой, Калиновский именно что овладел техникой, проник в тайны аутентичного китайского иллюстрирования. Причём своеобразие художника сохранилось: такие физиономии мог нарисовать только Калиновский (родившийся в Китае в 1603 году).

Художник Л.Токмаков и сборник китайских сказок "Волшебная флейта" (СПб.: Речь, 2013). Это современное переиздание книги времён первой советско-китайской дружбы.

Первое издание — 1960 года. Постраничное сравнение первого и второго издания — здесь: https://shaltay0boltay.livejournal.com/93....

Вероятно, основной наплыв книжек на китайские темы был в позднесталинскую эпоху, иллюстрации были в соответствующем помпезном стиле. А 1960 году молодой художник делает картинки к китайским сказкам в своей собственной манере, в русле новой волны книжной графики. Это не имитация и не реализм, это скорее игрушечная страна. Но это точно Китай.

Художник Б.Калаушин и сборник сказок народов Китая (т.е. не только одних китайцев) "Травинка-невидимка" (СПб.-М.: Речь, 2017).

Это тоже переиздание старой книги.

Первое издание — 1961 года. Иллюстрации из первого издания здесь: https://polny-shkaf.livejournal.com/35303....

Калаушин тоже в то время уже мог позволить себе рисовать в собственной манере. У него тоже игрушечная, пряничная страна. Но это тоже Китай. Наверное, такой взгляд "новой волны" на китайских персонажей сохранил своё значение до сих пор. Наверное, такая подача могла бы понравиться современным китайцам с развитым вкусам.

Затесалась среди современных книжек и книга китайской художницы Э. Ван. Ну, пусть будет. Книжка в твёрдой обложке очень большого формата Тётушка тигрица и другие сказки (М.: Росмэн, 2014).

Видимо, задача художницы была познакомить западного человека с традиционными китайскими ценностями. Может, поэтому иллюстрации тоже стилизованы под старинную роспись. Китай большой — вариантов много. Наши художники в этом случае предпочитали сдержанные направления.

С драконами нехорошо получилось. Опять они только как приманка используются.

Вот Кочергин иллюстрирует сборник, у которого название про дракона. Он и на переплёте символических драконов изобразил.

И на фронтисписе дракона поместил — древнего, тяжёлого, китайского (в отличие от юрких японских и корейских драконов).

А внутри книги иллюстраций с драконами нет. И в цветных книжках драконов нет — одна бытовуха.

Калиновский только в буквицу китайского дракона вплёл.

Токмаков изобразил, как мальчик начинает рисовать дракона (который должен ожить) по приказу властителя, но нарушает приказ, и в итоге получается жаба. Что-то среднее между драконом и курицей на картинке имеется.

Других драконов у меня нет.

Достаточно неожиданно в прошлый раз, разбирая японских драконов, мы вышли на драконов корейских. Драконы отличаются. Но неизбежно встаёт вопрос, а как в иллюстрациях советских (по большей части) художников отражались персонажи других дальневосточных сказок из Китая, Кореи, Вьетнама. В прошлый раз последнюю упомянули Корею — с неё и начнём, чтобы создать видимость цепочки ассоциаций. Дальневосточное волшебство однообразное (по крайней мере, в имеющихся у меня сборниках советского времени), после японского уже не так интересно. Посмотрим, как художники представляли нашим читателям людей из сказок — представителей другой культуры.

Художник Н.Кочергин — гуру восточных сказок. Есть у него и сборник корейских сказок "Награда царя птиц" (современное переиздание: М.: Нигма, 2012). Есть корейская сказка в цвете — в уже знакомом сборнике "Гора солнца".

Множество иллюстраций, тонированных и цветных. Выбрал две для примера. Одежда, причёски, шляпы, халаты — такими представил Кочергин сказочных корейцев советскому читателю.

Ф.Лемкуль с его уже знакомым сборником "Наши сказки. Вып. 3" (М.:Детская литература, 1975).

Неизгладимое детское впечатление: разные народы и расы в иллюстрациях Лемкуля. Корейская сказка "Ласточка" (её уже иллюстрировал в цвете Кочергин).

Совсем другие одежды и причёски.

Легендарный художник И.Кабаков отметился в нашей теме книжкой "Просяное дерево" (М.: Детская литература, 1975. В серии "Мои первые книжки"). Всю книжку можно посмотреть здесь.

Без особого вдохновения отрисовал Кабаков эту книжку корейских сказок. Персонажи незапоминающиеся. Одежда невнятная.

Художник А.Дианов проиллюстрировал книжку-картинку большого формата в мягкой обложке: литературная сказка корейского автора Ли Вон У "Как Ённам счастье рисовал" (М.: Детская литература, 1989).

Упор на одежде. Характерную шляпу после Кочергина уже начинаем соотносить с корейским костюмом зажиточных сословий.

Фасон шляпы вполне современный, а ведь корейцы её в Средневековье изобрели, пока европейские варвары панамы с перьями осваивали.

Художник Г.Калиновский и его двухтомник "Волшебный котёл"

Ну наконец-то!

У Калиновского подача материала осуществляется не через назойливые частности (детали национальной одежды), а через общее воссоздание настроения корейской национальной графики/гравюры. Поэтому его корейцы вне текста сказки опознаваемы только искусствоведами (хотя корейские шляпы мы уже сами распознаём).

При этом Калиновский сохранил свой собственный почерк: мимика на лицах персонажей такая, что по ней можно опознать художника (тем же искусствоведам). Всё-таки гениальный художник.

UPD/11.04.2020

Художник Р.Халилов и книжка-картинка "Честный мальчик: корейские народные сказки" (М.: Детская литература, 1986)

Халилов — интересный художник. Корею он нарисовал как мы себе представляли её в то время из народной живописи, то ли японской, то ли китайской: сумерки, сакура, аисты... Я эту книжку упустил, вставляю позднее, потому что был уверен, что в ней иллюстрации к китайским сказкам (а у Халилова такой же сборник китайских сказок следующего, 1987 года, совсем другой по технике, хотя атмосфера восточной невозмутимости та же)

Художник Н.Кочергин — сборника вьетнамских сказок у него нет. Есть цветные иллюстрации к одной вьетнамской сказке в сборнике "Гора солнца". Книжки-картинки в этом сборнике торжественные, а книжка с вьетнамской сказкой так откровенно пафосная. Вот таких парадных героев Кочергин изобразил.

Конусная шляпа — узнаваемый элемент вьетнамской одежды. Художники будут максимально эксплуатировать этот символ, по которому советские читатели безошибочно опознавали вьетнамцев (на политических плакатах, в основном). Но Кочергин рисовал, когда это ещё не стало штампом — мужская парадная одежда (с саблей и без конусной шляпы) смотрится как-то необычно.

Есть вьетнамская сказка и у Ф.Лемкуля в его сборнике "Наши сказки. Вып.3".

Лемкуль нарисовал смеющуюся вьетнамскую гору.

Художник В.Юдин (однофамилец нескольких более известных Юдиных) с книжкой "Гора смешливая, справедливая" (М.: Детская литература, 1977. В серии "Мои первые книжки"). Всю книжку можно посмотреть здесь.

Юдин тоже нарисовал смеющуюся вьетнамскую гору.

Но иллюстраций ему дали побольше сделать — национальные костюмы вьетнамцев он тоже изобразил

Художник С.Остров и большого формата книжка детских стихов вьетнамских поэтов "Павлин мечтает" (М.: Детская литература, 1977).

Собираю всё, что было сделано С.Островым — потому и эту книжку приобрёл когда-то у букинистов.

Иллюстрация больше передает атмосферу лирической поэзии. Но малые дети в узнаваемых шапках — всем понятно, что это вьетнамцы

Художник А.Аземша

Аземшу тоже коллекционирую — так бы эта книжка, наверное, не попала бы ко мне: "Меч Лелоя: Рассказы о Социалистической Республике Вьетнам" (М,: Малыш, 1983).

Аземше представилась возможность рассказать о средневековых подвигах вьетнамцев, борющихся против соседей. Изображено сражение на реке Батьданг против неназванных захватчиков. Только теперь из Интернета мы узнали правду: этими морскими захватчиками были монголы (к 1989 году превратившиеся в братьев по соцлагерю).

Художница Е.Антимонова уже встречалась нам с иллюстрациями к японской сказке "Иссумбоси" (см.).

Книжка-картинка "Чудесная жемчужина: вьетнамские народные сказки" (М.: Детская литература, 1987). Картинки из книжки здесь.

Здесь даны такие образы вьетнамцев (коническая шляпа присутствует обязательно).

А что если вьетнамцы не каждый день коническую шляпу носили? Может, это как шапка-ушанка для изображения русских?

Драконы нашлись там, где их не ждали: в изображениях вьетнамских праздников. Их носят как транспоранты.