Новинка (которая уже год как вышла) в мире бажовианы. Отдельное издание сказа: "Малахитовая шкатулка" (М.: Акварель, 2024). Серия "Волшебники кисти". Художница — М.Дамбиева, которая уже делала в этой серии пару книг Бажова.

Мы иллюстрации к этому сказу разных художников уже смотрели, так что сегодня добавка к имеющемуся.

Сказ "Малахитовая шкатулка" — мистический. Маленькая девочка Танюшка получает волшебные чары от Хозяйки медной горы и уходит из этого мира к Хозяйке, растворяясь в малахитовой колонне в царском дворце. Потом вроде бы становится клоном Хозяйки. Этот сказ сюжетно связан с первой частью цикла — сказом "Медной горы Хозяйка"; Танюшка — дочь Степана, который умер от тоски по Хозяйке. А та Степана не удержала, так хоть дитё его забрала. И, вообще, есть у Бажова намёки на то, что Танюшка — подменыш; а современные толкователи и вовсе допускают, что Танюшка — дочь Хозяйки медной горы (теперь-то, когда мы знаем про суррогатных матерей...).

В общем, для современных художников достаточно данных, чтобы развернуть мистическую жуть (советским-то иллюстраторам приходилось сдерживаться). Но Дамбиева сделала подчёркнуто реалистическую сюиту, сосредоточившись на бытовом поверхностном слое текста. Традиционно действие "Малахитовой шкатулки" относят к дикому XVIII веку, но Дамбиева рисует начало цивилизованного XX века.

1) Бытовая сцена — вдова Степана примеряет самоцветы из малахитовой шкатулки, которая была передана семье лично Хозяйкой медной горы. Вдове украшения не нравятся. Знающий (и сильно пьющий человек) поясняет, что содержимое шкатулки стоит многих тысяч.

2) Украшения походят только Танюшке. Художники состязаются в отображении этой сцены — девочка наряжается в драгоценности. У Дамбиевой хорошо получилось.

Будем для простоты считать, что в шкатулке были и все пять драгоценных камней, не только самоцветы (хотя, опять же, уральский самоцвет демантоид — хризолит, который Серебрянное копытце высекал — получше драгоценного изумруда будет).

3) Некоторые мистические моменты художнице пришлось отображать. Пришёл раз хитник (от слова "хитить", похищать — потом это будет любимое слово Ю.Коваля), причём пришёл с топором, а Танюшка в камнях Хозяйки как раз была — так мужика как солнцем ударило, ослеп на время. У Дамбиевой это чудо подаётся меланхолически.

4) Линия со странницей, способной прозревать будущее, тоже подаётся исключительно как бытовая линия.

Так же подаются и другие линии, например, уморительные сцены с Паротей и его женой — чисто внешне: пришла какая-то тихая дама, уехала куда-то...

5) Сюжет развивается — начинается многоходовая комбинация с фиктивным женихом-олигархом, который нужен, чтобы провести Танюшку в царский дворец. Сцена — чисто шекспировская:

цитата

— Это мне безо внимания, что барин Турчанинов хочет у меня жену увезти. Пущай повезет! Мне такую не надо. У меня вот кто есть! — Да и достает из кармана тот шелковый патрет. Все так и ахнули, а Паротина баба и рот закрыть не может. Барин тоже въелся глазами-то. Любопытно ему стало.

А на рисунке — академизм лишь укрепляется (ручки старинных столовых ножей и вилок вон как грамотно выписаны).

6) Вот он — молодой влюблённый уральский олигарх.

7) Проход по дворцу. В тексте Бажова царица фигурирует: сердится, ворчит, ногами топает — самодержица. Ну а в эпоху, что на рисунках — какая самодержица? Уж, скорее, можно ждать, что Распутин объявится.

8) Финальные дворцовые сцены:

цитата

...царица в беспамятстве на пол брякнула. Засуетились, поднимать стали. Потом, когда суматоха поулеглась, приятели и говорят Турчанинову:

— Подбери хоть камни-то! Живо разворуют. Не како-нибудь место — дворец! Тут цену знают!

Турчанинов и давай хватать те каменья.

На рисунке всё благопристойно.

Нет в иллюстрациях бажовских страстей, бажовской мистики или хотя бы бажовского юмора. Холодный академизм поглотил всё. Но чего у академизма не отнять — красиво.

Летом 2024 года издательство "Нигма" подписало в печать книгу "Руслан и Людмила" с иллюстрациями нашего старейшего художника А.Иткина, которые он в возрасте девяносто трёх лет создал для этой книги.

Старая школа создания макета: крохотные рисуночки ("марки") в начале и в конце.

Иткин сделал иллюстрации подчёркнуто реалистичными. И без скидок на малышню как на основных слушателей и разглядывателей "Руслана и Людмилы".

Поскольку места для фантасмагорий в сюите Иткина места нет, к сказочному Вступлению он даёт только зыбкие образы — просветы меж реалистичной листвы.

Закрываем второй том избранных произведений Пушкина (Пятигорск: Снег, 2024) с иллюстрациями О.Граблевской.

Большим сюрпризом стало включение в это собрание сочинений "Бориса Годунова", разные иллюстрации к которому мы не так давно смотрели. Теперь вот иллюстрации Граблевской.

В сюите к "Борису Годунову" художница отказалась от "трауготовского" приёма (лёгкие контуры по яркому фону) — иллюстрации получались слишком праздничными. "Бориса Годунова" Граблевская воспринимает как слишком тяжёлую драму и выбирает классические приёмы рисунка. Академизма, к счастью, не получается. Из особенностей — хоть единой заливки листа нет, он всё равно весь закрашен.

Образ Бориса решён традиционно, в соответствии со схемой, заданной Пушкиным.

1) Царь Борис и лукавый царедворец Шуйский.

2) Мальчики кровавые в глазах и тяжёлая шапка Мономаха. Сохранившаяся многоцветность рисунка хорошо передаёт страстность эпизода.

3) Царь Борис с детьми. Здесь интересный выбор у художников. Эпизод с сыном, который склонился над картами — это державные мечты про то, как просвещённая Россия войдёт в европейскую семью. Эпизод с дочерью, которая потеряла жениха-европейца — это семейное горе. Граблевская выбирает эпизод с дочерью.

1) Первое появление самозванца у Граблевской. Он ярко-рыжий и с белесыми глазами. Эти черты взяты из розыскных примет у Пушкина: "А ростом он мал, грудь широкая, одна рука короче другой, глаза голубые, волоса рыжие, на щеке бородавка, на лбу другая". Другие художники Самозванца рисовали, опираясь на его прижизненный портрет — там выпирались бородавки и неправильные черты лица. Граблевская как раз рисует Самозванца без бородавок, с очень правильными чертами. Ну и ярко-рыжее пятно на рисунке — сильный приём.

2) А, вот где у Самозванца ярко-голубые глаза — при свете дня. Такой вот голубоглазый ариец-оппозиционер. Самозванец в польском платье, но и Курбский, перешедший к нему, тоже в иностранном обличьи — как будто и нет русских в шайке Самозванца.

Сцена у фонтана. В мелодраматические эффекты Граблевская не верит. Вялая Марина, вялый Самозванец.

1) А вот диалог царя и юродивого страстным получился (юродивый-то тоже голубоглазый).

2) Последняя сцена у Граблевской: "Народ, народ! в Кремль! в царские палаты! // Ступай! вязать Борисова щенка!". Радостный народ (в первых рядах — голубоглазый) в своей родной стихии.

И никакого "Народ безмолвствует". Свидетели третьей русской Смуты не склонны к пушкинскому оптимизму.

Продолжаем открывать второй том избранных произведений Пушкина (Пятигорск: Снег, 2024) с иллюстрациями О.Граблевской.

Праздник полноцветной графики продолжается: дополняются обзоры "Египетских ночей" и первых двух из "Маленьких трагедий". Приёмы всё те же: яркие фоны разных цветов, рисунок быстрой кистью на этих фонах. Волшебно.

Неоконченная повесть Пушкина, привлекавшая немало иллюстраторов — и, в первую очередь, богоподобного Кравченко (тут). Две линии, рассказ в рассказе.

Первая линия — современная (для Пушкина): поэт Чарский встречает итальянца-импровизатора и помогает ему устроить концерт. Вот они у Граблевской: русский поэт, мучительно работающий, и вдохновенный свыше импровизатор.

Вторая линия: поэма, на ходу сочиняемая итальянцем — легенда о Клеопатре ("Скажите: кто меж вами купит // Ценою жизни ночь мою?"). Вызвались трое претендентов.

Некоторых художников привлекает в этой линии эротизм, который они домысливают. Но мы не знаем, чем дело кончилось (повесть обрывается). Граблевская тоже не знает.

К "Скупому рыцарю" из "Маленьких трагедий" — большой цветной разворот. Художница посвятила его схватке на рыцарском турнире, о котором мы знаем со слов Альбера.

Основная линия пьесы (противостояние отца и сына) оставлена без внимания.

"Моцарт и Сальери" проиллюстрирован двумя рисунками исчерпывающе (действия там почти нет — мучаются художники, пытаясь создать полную сюиту). Вот Моцарт приводит к Сальери уличного скрипача. Болотный фон с болотным скрипачом, тёмным Сальери и светлым Моцартом.

А вот на кроваво-венозном фоне ярко-красный (кроваво-артериальный) Сальери подымает тост в честь синюшного Моцарта.

А тень выдаёт Сальери-лицемера: тень заносит кинжал над Моцартом. Ну надо же...

Во втором томе избранных произведений Пушкина (Пятигорск: Снег, 2024) есть много много произведений, иллюстрации к которым разных художников мы уже рассматривали.

В этом издании все иллюстрации выполнены известной художницей О.Граблевской. Сегодня — "Пиковая дама".

Приём Граблевской по созданию рисунков в "трауготовском" стиле позволяет ей поддерживать высокий уровень оригинальности сюиты даже к тем произведениям, которые уже многократно иллюстрировались. В "Пиковой даме" по одной иллюстрации к каждой главе — и у всех разный фон, на котором тонкими линиями другого цвета и наносится сюжетный рисунок. А цветовые пятна выполнены в общей гамме фона. Достигается этакий эффект "магического реализма" в живописи.

Графиня с униженной просьбой обращается к графу Сен-Жермену. Он ей секрет трёх карт раскроет.

"Московская Венера" в изображении Граблевской совсем не отличается колдовской красотой.

Синяя зимняя ночь. Волшебство жёлтых фонарей.

Редко какой художник воздержится от изображения ужасной старости графини. Можно использовать весь "ведьминский" набор, что подготовит появление призрака графини. Граблевская этого сюжета избежала.

Эту сцену игнорировать почти невозможно. Но и здесь у Граблевской уже развязка — графиня мертва.

Традиционная композиция, традиционные эмоции персонажей. Но яркий фон и большая контрастность — действие вышло из полумрака, скрывать больше нечего.

И эту эффектнейшую сцену Граблевская пропускает. Хотя, вроде бы, манера рисунка к ней призывала: черная ночь и белый просвечивающий силуэт призрака. Может быть, отказ от привидения и вызван этой напрашивающейся очевидностью. Это только Пушкин мог шутить над банальностью ожиданий: "Читатель ждёт уж рифмы "роза" — так на же, получи её". Граблевская же строга к читателю.

Зелёный фон игорного стола.

Не удержалась художница, усилила: у Пушкина Пиковая дама подмигнула Германну. У Граблевской она издевательски цветочек протягивает. Вместо лёгкой инфернальности появляется лёгкий комизм. В общем-то, в духе Пушкина.