Продолжаю всматриваться в орнамент на ксилографиях Фаворского к "Борису Годунову" (начало — тут).

В третью часть трагедии Фаворский включил две сцены, объединённые дошедшим до Москвы известием о воскрешении царевича Димитрия.

1) Шуйский вон на малых иллюстрациях опять мутит воду. Что за человек!

2) Вот любимая всеми иллюстраторами сцена: Борис с детьми, наследник Фёдор занимается науками. У Фаворского здесь внимание не на проблески вестернизации Руси, а на личную драму: у Ксении — дочери Бориса — умер жених (Борис перед тем жаловался: всё к одному).

Орнамент понизу страничной иллюстрации: изящные, но хрупкие ростки без листочков.

3) Орнамент концовки: крупный резной лист с переплёта (видимо, олицетворение Бориса Годунова) и слабый росток с картины семейной сцены (олицетворение борисовых детей).

1) Фаворский уделяет очень много внимания польским сценам, начиная с заставки. Самозванец за границей получил признание. Для русского читателя второй половины XX века это приговор герою. Но Фаворский не выпячивает иностранную поддержку Самозванца: в соответствии с пушкинским текстом и историческими свидетельствами вокруг него вьются русские люди.

Но русские люди у Фаворского смущены, с потупленными взорами — вроде как неудобно им, будто бы понимают, что их используют (на самом деле, перебегали к Димитрию искренне, иностранной помощью не гнушались — казалось, что это чисто династические игры).

2) Польские магнаты в эйфории: объединение славянства состоится под их эгидой.

3) И вот центральная сцена: Фаворский рисует вдохновенного Димитрия, лицо которого даже стало красивым. Довела его-таки Марина: "Тень Грозного меня усыновила!". Марина — истинный делатель королей. Но её Фаворский рисует без восторга: жеманная кукла.

Как сам Фаворский пишет, орнамент, сопровождающий сцену у фонтана — "легкомысленный, польский".

4) Концовка: сабля и легкомысленные польские тюльпанчики. Влюблённый и воодушевлённый Димитрий.

Сцены, объединенные Фаворским в отдельную часть — это триумф самозванца: продвижение его по русской земле с боями, публичные обвинения Борису, смерть Бориса.

1) Заставка и одна из малых иллюстраций в тексте посвящены кремлёвским сценам. Они повествовательны у Пушкина, статичны у иллюстраторов.

2) Француз пытается заставить драться русские правительственные войска. Русские правительственные войска его не понимают.

3) Юродивый на площади бросает царю обвинение в убийстве ребёнка-царевича. Все изображены мощно: и сам юродивый, и его коллеги-нищие (слепой вслушивается в крамольные речи), и стрельцы, и бояре. Царь Борис, отшатывающийся с плаксивым выражением лица, чересчур мелодраматичен.

Что же с орнаментом этого важнейшего для Фаворского разворота? Нервная синусоида.

4) Малые иллюстрации в тексте, посвященные Димитрию: он допрашивает пленного, он безмятежно засыпает после проигранного боя. В этих сценах Самозванец у Фаворского отталкивающий, число окружающих его поляков увеличилось. Пушкин увлечение Димитрия "полячкой гордой" одобряет, а увлечение польскими наёмниками — не очень.

Историк Платонов писал, что в Польше к Самозванцу прибилось 200 человек московских людей, в Россию вторгся отряд тысяч до четырёх; из них была только тысяча поляков, навербованных в частном порядке, большинство — донские и запорожские казаки.

5) Смерть Бориса — одна из самых совершенных и запоминающихся работ Фаворского.

Как, опять-таки, пишет сам Фаворский, "орнамент, сопровождающий трагедию — смерть Бориса, носит мрачный характер". Чёрные засохшие цветы как скрюченные пальцы — их много. Подобный мотив орнамента сопровождал лично Годунова с самого начала.

6) Концовка — усиление мрачного орнамента, сопутствовавшего смерти Бориса.

1) Заключительная часть трагедии в членении Фаворского. После смерти Бориса. Окончательное обрушение власти. Димитрий — русский царь (за сценой).

Правительственное войско переходит на сторону Самозванца. Вот это настоящий конец. Пушкин (предок) убеждает военачальника Басманова прекратить боевые действия: "Но знаешь ли, чем сильны мы, Басманов? // Не войском, нет, не польскою помогой, // А мнением; да! мнением народным".

Переход сановников на сторону мятежников — это Фаворский знал по февралю 1917-го. Задумчивый Басманов — очень современен.

2) Последний разворот Фаворский составил из двух разноформатных иллюстраций. Кинематографический приём — наезд камеры. Народ отправляется вязать борисовых щенков, при этом собирается не только вязать, но и топить. Конец совершенно очевиден. Зверские выражения лиц. Чего ж они потом-то так удивились?

3) Детей Бориса сначала, действительно, только низвергли и изолировали. Чуть позже, не стесняясь, открыто (по Пушкину) убили. И вот последняя "народная сцена". Народ безмолствует. Фаворский рисует светлые облагороженные лица.

Ну что ж, художник не виноват — это Пушкин так подыграл "народу". Первоначально, как известно, концовка была более естественная и исторически правдивая — народ, не смущаясь убийством царя Фёдора Годунова, славит нового царя — Димитрия. Интересно, как бы иллюстраторы-гуманисты рисовали такую концовку?

После полной сюиты Свитальского 1937-го года к "Борису Годунову" следующий подробный цикл иллюстраций появился в 1956 году. Автор — богоподобный Фаворский, техника — неизменная ксилография (гравюра по дереву).

Библиографическая справка из каталога-справочника "Пушкин в русской и советской иллюстрации".

Дополнения: Тираж обычный — 200 тыс. экз.

Цена умеренная — 4 рубля 75 копеек (с 1 января 1961 года будет всего 48 копеек).

У меня оказалось две книги из первого тиража: одна из первого завода (первые 10 тыс. экземпляров), вторая из последнего завода (170.001 — 200.000). На переплёте и авантитуле второй книги — 1957 год. Значит, этот завод и был той допечаткой 1957 года, о которой библиографическая справка упоминает.

А не упоминает библиографическая справка о том, что первый завод — это улучшенная часть тиража, представляющая интерес для библиофилов.

Слева — экземпляр из первого завода тиража, справа — из последнего завода.

Первенец ощутимо тяжелее и толще: переплёт коленкоровый, бумага плотная (но не мелованная, по крайней мере, не глянцевая). В последней допечатке — тканевый неважнецкий переплёт и бумага — хороший, но тонкий офсет. Ни различия в материале переплёта, ни различия в виде бумаги в выходных данных не указаны. Цена разных частей тиража тоже единая — всё те же 4 рубля 75 копеек.

UPD.

Не угадал с материалом. Склоняю голову перед коллегой AndrewBV:

цитата AndrewBV

Небольшое уточнение: издание 1956 года — парадная часть тиража не в коленкоре, а в ледерине (лак на ткани, подобный нынешней «жидкой коже»).

А вторая книга, из финальной части тиража — как раз в коленкоре, но жиденьком, из тонкой неплотной ткани.

Ледерин, как оказалось впоследствии, гораздо менее стойкий ко времени материал, лак высыхает и облезает в проблемных местах, обнажая тканевую основу. Но зато выгорания на солнце не боится.

А вот коленкор (если, конечно, его бережно хранили) спустя десятилетия способен сохранять товарный вид. Но как раз под действием света: а) выгорает, б) становится хрупким, и ткань на сгибах может лопнуть.

Не афишировали элитарность первого завода. А ведь у него есть и визуальное отличие: цветной форзац! Коллекционеры и за меньшее друг друга убивали.

Орнамент поражает: он чисто шестидесятнический, эти мотивы будут у Булатова-и-Васильева. От сурового Фаворского такого никак не ожидал. Я решил сперва, что на форзаце — русский модерн, который вспомнился Фаворскому на склоне лет. На самом же деле, орнамент форзаца явно перекликается с орнаментом на переплёте, а тот, по свидетельству самого Фаворского, подлинный русский орнамент XVII века. Впрочем, "мирискусники" этот период русской истории тоже любили. Так что сходство не удивительно. Вот вам год 1598-й перед Смутой, и он же год 1913-й...

Что касается книги, то здесь деталь эпохи такая: сразу после выхода книги, в феврале 1957 года, она стала призом победителю заводской пушкинской викторины.

Вариантов аббревиатуры много. Город не указан. Скорее, Московский кабельный завод, но, может быть, и Магнитогорский калибровочный...

Качество воспроизведения иллюстраций в первом и последнем заводе примерно одинаковое.

Светлые гравюры Фаворского позволяли одинаково хорошо воспроизводить их и на хорошей, и на обычной бумаге — Фаворский отлично понимал, какой полиграфический уровень был уготован советским читателям.

Но всё же и Фаворский был бессилен перед многочисленным репродуцированием иллюстраций с убитых клише.

UPD.

И здесь меня поправили. Коллега nal65 пишет: "В издании середины 60-х не убитое клише, а офсетная печать. Я держал в руках пробы обоих вариантов (с досок и на офсете). В умелых руках прекрасно и то и другое)". Да, термина не смог подобрать. Тогда уже всё делали фотоспособами (отпечатывали одну гравюру с доски и этот лист уже репродуцировали).

Вот рядом с эталоном бюджетное переиздание 1981 года. Переплёт картонный, бумага совсем плохонькая, просвечивающая. Тираж 100 тысяч, цена 35 копеек.

Иллюстрации сильно затемнены, детали теряются.

Сильные искажения (лица персонажей изъедены чёрной заразой).

Количество иллюстраций в переиздании 1981 года сильно сокращено. В первую очередь, вычищены походные сцены с Самозванцем.

Фаворский, так же как и Зворыкин за 30 лет до него, почувствовал, что "Борис Годунов" нуждается в членении на крупные составляющие, и разделил пьесу на шесть частей. Многое в этом членении подразумевал сам Пушкин (указанные им разные годы событий или резкая смена места действия). Зворыкин делал для своих частей шмуцтитулы на отдельных листах. Фаворский обозначил деление на части заставками и концовками.

Фаворский, как и Зворыкин, стилизацию под XVII век делать не стал. Рисунки реалистичные в современной манере. В этом случае сильнее ассоциации с нашей эпохой (это как в фильме: наш современник, играя историческую роль, вкладывает в неё опыт собственных исторических переживаний). Фаворский, как и эмигранты 1920-х гг., был свидетелем второй русской Смуты, но глядел на неё через 40 лет уже отстранённо.

1) Заставка к первой части: народная демонстрация под лозунгами "Бориса на царство". Точнее, народ сбоку — во главе колонны бояре. Очень похоже на шествия февраля 1917-го года.

2) Иллюстрация в тексте: Шуйский и Воротынский обсуждают текущее междуцарствие.

3) Ещё одна малая иллюстрация: это уже народ ждёт согласия Бориса. Ракурс — с задов толпы. Народ на заднем плане. Но это не безликая толпа: можно разглядеть пушкинских эпизодических персонажей — бабу с ребёнком, например.

4) А вот и иллюстрация на разворот. Фаворский писал в "Записках художника-гравёра", что разворотными иллюстрациями он отмечал наиболее важные моменты. Здесь новоизбранный царь Борис просит содействия бояр, а те обещают не изменить присяге. Это на левой стороне разворота. А на правой — те же Шуйский с Воротынским. Воротынский припоминает Шуйскому его недавние намёки (самим бы царями стать), Шуйский же говорит, что притворялся и хотел испытать Воротынского. Воротынский в шоке: "Лукавый царедворец!". А Шуйский нормальный царедворец: послужит всем по очереди, сам станет царём, Европу повидает (в польском плену помрёт).

Фаворский обращает внимание на растительный орнамент, который он пускает внизу разворотов и страничных иллюстраций. Здесь — чахлые побеги. Непрочная власть Бориса.

5) Концовка первой части. Пышное цветение из маленькой вазы. Но что цветёт? Вроде бы, что-то садовое (слева) вместе с чертополохом (справа). Россия, чай, не Шотландия: чертополох — символ запустения. Но пока ещё неизвестно: задушит сорняк лилею или нет.

1) Заставка: хороши русские монастыри-крепости.

2) Страничная иллюстрация: любимая всеми художниками сцена, поворотный исторический момент. У Григория Отрепьева под влиянием бесстрастных речей Пимена зарождается авантюрная мысль.

Орнамент внизу: листья крепкие, плотные.

3) Малая иллюстрация: Гришка Отрепьев в волнении предрекает Борису: "И не уйдешь ты от суда мирского, // Как не уйдешь от божьего суда".

4) Страничная иллюстрация: уже царь Борис в волнении: "И мальчики кровавые в глазах". Орнамент внизу: чёрные засохшие листья — будто гангрена расползается.

Вот эти последовательные иллюстрации, в книге разделенные текстом, рядышком. Поза и у Гришки, и у Бориса одинаковая: за голову схватились. Композиция тоже одинаковая: и Гришка, и Борис у самой рамки картины стоят.

5) Всё, момент невозврата настал: Гришка Отрепьев сбежал за границу. Самая живая сцена у Пушкина (устал Карамзина в белый стих перелагать, пустился в сочинительство). Самый любимый эпизод у художников

Продолжение следует.

В советское время провинциальные книжные издательства разрабатывали свои региональные темы — и часто добивались больших успехов на этом пути. При удачном стечении обстоятельств такой подход позволял раскрыться местным художникам. Вот, например, известны очень удачные в полиграфическом и художественном исполнении сборники произведений Пушкина, издававшиеся Волго-Вятским книжным издательством в г. Горьком (в области находится село Болдино). Ну а Средне-Уральским книжным издательством (г. Свердловск) выпускались хорошо оформленные книги Бажова. Местным художникам было где развернуться.

Первое отдельное издание "Малахитовой шкатулки" вышло в Свердловске в 1939 году и сразу с иллюстрациями (сказы уже были опробированы на читателях в газетных и журнальных публикациях). Первый иллюстратор — А.Кудрин. Потом в Свердловске и в столицах при жизни автора выходило ещё несколько сборников, но иллюстраций к "Хозяйке медной горы" в них не было, поэтому сразу переходим к сборнику, который выпускался в Москве на иностранных языках. У меня сборник на немецком языке (без года выхода в свет, но в печать подписан в ноябре 1955 года, что означает 1956 год выхода). Книга московская, но художник уральский. Хорошо известный О.Коровин. Потом сборник 1959 года (художник — Г.Перебатов).

Слева направо: 1) Бажов П. Малахитовая шкатулка. — Свердловск: Свердловское областное издательство, 1939 (худ. А.Кудрин). 2) Bashow P.P. Die Malachitschatulle. — М.: Издательство литературы на иностранных языках, 1956 (худ. О.Коровин). 3) Бажов П. Малахитовая шкатулка. — Свердловск: Свердловское книжное издательство, 1959 (худ. Г.Перебатов).

Обильным на выпуски Бажова для Средне-Уральского издательства был после-сталинский период. Подключалось и Пермское издательство. Выходили книги улучшенного полиграфического исполнения в уменьшенном формате — для библиофилов. Художники все местные, хоть и с всесоюзной известностью: В.Волович, О.Коровин, В.Васильев.

Слева: 3) Бажов П. Малахитовая шкатулка. — Свердловск: Свердловское книжное издательство, 1963 (худ. В.Волович). Рядом с видом на корешок — с теми же иллюстрациями уменьшенное подарочное издание в футляре: Бажов П. Малахитовая шкатулка. — Свердловск: Средне-Уральское книжное издательство, 1969 (худ. В.Волович).

Справа вверху: 4) Бажов П. Медной горы хозяйка. — Свердловск: Средне-Уральское книжное издательство, 1977 (худ. В.Васильев).

Справа внизу: 5) Издание уменьшенного (карманного) формата в зелёной суперобложке под малахит: Сказы Павла Бажова. — Пермь: Пермское книжное издательство, 1979 (худ. О.Коровин). Рядом — с теми же иллюстрациями издание обычного формата: Сказы Павла Бажова. — Пермь: Пермское книжное издательство, 1984 (худ. О.Коровин).

И ещё — цифровая копия (самой книги у меня нет)

Это 6) Бажов П. Малахитовая шкатулка. — М.: Государственное издательство художественной литературы, 1961 (худ. О.Коровин).

Негусто. Экспериментальная и очень дорогая по тем временам книга 1983 года выпуска, и сборник 2005 года, выпущенный на закате деятельности одного очень хорошего издательства из Екатеринбурга. Художники наши: старшего советского поколения гениальный Г.Мосин, и младшего поколения — С.Ковалёв.

Слева направо: 7) Бажов П. Малахитовая шкатулка. — Свердловск: Средне-Уральское книжное издательство, 1983 (худ. Г.Мосин). 8) Бажов П. Малахитовая шкатулка. — Екатеринбург: У-Фактория, 2005 (худ. С.Ковалёв).

Первый иллюстратор Бажова — А.Кудрин был очень хорошим художником. У него и заставка в технике силуэта, и концовка в виде штрихового чёрно-белого рисунка, и раскрашенная страничная иллюстрация. Потолок был тогда задаваем полиграфическими возможностями — для провинции он был невысок. Хорошие иллюстрации выходили у тех, кто учитывал возможности полиграфии.

Заставка и концовка соответствуют своим названиям: на заставке первое появление Хозяйки медной горы, в концовке — плачь ящерицы над телом мёртвого Степана.

Страничная иллюстрация предсказуема для первого издания: сцена в подземном царстве, когда Хозяйка показывает свои богатства — "приданое" — человеку. Вот Кудрин сумел намекнуть на волшебство этой сцены: слева водопад изливается из скалы, которая при внимательном рассмотрении оказывается человеческим лицом.

Глядя на эту картинку, кажется мне, что в ней есть какие-то отголоски русского модерна — не Билибина, а Лансере с Бенуа. Наверное, художник Кудрин в глуши не успел пропитаться принципами соцреализма.

Художник Г.Перебатов, сделавший линогравюры к сборнику сказов в пору "оттепели", фантазиям не предавался. Его больше интересовала бытовая сторона сказов, а в горно-заводском цикле сторона эта была, в общем-то, беспросветной. В качестве заставки и единственной иллюстрации к самому сказочному сказу Перебатов нарисовал как "двое наших пошли траву смотреть" на фоне ужасающей нищеты.

О.Коровин — удивительный художник. Меня он поразил своими вариантами "Евгения Онегина" 1949 г. и 1989 г. — ничего общего (смотреть тут). Понятно, что прошло 40 лет, но многие художники свою манеру не меняют на протяжении жизни. Тогда мне показалось, что в этой восприимчивости Коровина новым веяниям было что-то конъюнктурное. Но теперь на примере иллюстраций к сказам Бажова, сделанным в разное время (а здесь было минимум три варианта), вижу, что Коровин был как раз настоящим творцом, с редкой способностью к эволюционированию. Он действительно всю жизнь учился и совершенствовался. При этом он выделялся из общего круга художников на всех этапах своей эволюции.

Сначала был свердловский сборник сказов Бажова 1949 года, где Коровин участвовал, но к "Медной горы хозяйке" в этом сборнике нет ничьих иллюстраций. Потом был свердловский сборник 1952 года, где тоже Коровин участвовал наравне с другими художниками, но опять к нашему сказу нет ничьих иллюстраций. А потом был московский сборник на иностранных языках (у меня на немецком 1956 года). В нём иллюстратором был один Коровин, и он сделал заставку к "Медной горы Хозяйке" в типично реалистическом стиле сталинских времён.

Цветных иллюстраций к "Медной горы Хозяйке" в этом томе у Коровина не было (к другим сказам есть, и они производят сильное впечатление — там уже не реализм, а фантасмагория).

Далее иллюстрации одного Коровина были помещены в московском сборнике 1961 года. Вот какие цветные полосные иллюстрации к нашему сказу (сканы взяты отсюда: https://shaltay0boltay.livejournal.com/41...

Судя по всему, это иллюстрации предыдущего периода творчества Коровина (1940-х гг.). Смотрятся они и в новом времени по-прежнему мощно. Интересен здесь образ Хозяйки. Коровин однозначно трактует её как существо нечеловеческой природы — в целом, очень неприятное. Хотя смотришь на эти грубые черты и взгляда не оторвёшь. Это наиболее адекватное прочтение Бажова.

Совершенно новый цикл иллюстраций к Бажову в современной манере был у Коровина в сборнике 1967 года, но "Хозяйка медной горы" осталась без иллюстраций — всё-таки не любил он её рисовать. Поэтому переходим сразу к позднему периоду творчества Коровина конца 1970-х гг.

Это из пермского сборника 1979/1984 г.

Вот две страничные иллюстрации — это уже не картинки сталинских времён. Манера изменилась. Первая картинка — схватка с приказчиком у шахты (реалистичная линия), вторая — прощание Степана с Хозяйкой (фантазийная линия). И опять главное внимание — к образу Хозяйки. Она по-прежнему чуждая человеку, но стала совсем хрупкой. Это уже про невозможную любовь богини и смертного. Очень эмоционально.

А вот загадочный форзац к пермскому сборнику. Женские фигуры в античном стиле. В 1970-х гг. таких могли в виде панно размещать в фойе каких-нибудь общественных зданий (дома культуры, вокзалы). В центре (немного правее) помещена Хозяйка медной горы с цветком и кайлом. Остальные фигуры — вряд ли из бажовских сказов (есть одна с контрабасом).

Это Коровин перевёл Хозяйку медной горы в разряд пленительных женских образов, строящих светлую жизнь. Ну а античный антураж — программа самого Коровина тех времён: отстранённый, слегка холодный академизм.

Изображение Хозяйки медной горы в исполнении Воловича хорошо известно: оно помещено на суперобложку подарочного уменьшенного издания 1969 года. Издание это не редкое, постоянно попадается у букинистов и в Интернете — так что многие его видели:

Очевидно, что на обложке — иллюстрация к сказу "Медной горы хозяйка": первая встреча, девица сидит на камне вполоборота. Однако в издании 1963 года эта картинка относится к сказу "Горный мастер", а в издании 1969 года — к сказу "Две ящерки". У Воловича было в этих изданиях не более одной цветной страничной иллюстрации на сказ, поэтому он не мог поместить портрет к первому рассказу цикла (там уже имелась чётко идентифицированная картинка). Вот и начала "плавать" иллюстрация с Хозяйкой. Будем считать, что этот портрет относится к сказу "Медной горы хозяйка".

Собственно рисунки к сказу. Заставка изображает зачин: двое наших идут траву смотреть.

Цветные иллюстрации: первое появление Хозяйки и смерть Степана, поданная как планетарное событие: женщины ломают руки, плачь стоит по всей земле, солнце померкло.

Эмоциональность Воловича делала напряжённым и гиперболизированным любой сюжет. Бажов у этого художника в романтическом ореоле, что, по всей видимости, было удачной находкой.

Полноценная сюита в книжке, которая вышла в 1977 году в неформальной серии Средне-уральского книжного издательства "Сказы П.П.Бажова". В этой серии в предверии 100-летнего юбилея Бажова выпускались крупноформатные книжки-картинки в мягкой обложке (потом многие из них были объединены в сборник под твёрдым переплётом). Отличные сканы с книги в хорошем состоянии взяты отсюда: https://knizgkin-dom.livejournal.com/1218...

Все перипетии сюжета:

1) Локализация: уральский пейзаж.

2) Встреча Степана с простой девушкой — Хозяйкой медной горы.

3) Противостояние Степана приказчикам. Непоколебимый Степан, сам как античный бог, и карикатурные угнетатели.

4) В гостях у Хозяйки и прощание с ней. Отвергнутая девица льёт драгоценные слёзы и сыплет их в руку Степана.

5) Тоска Степана по Хозяйке медной горы.

Эта сюита интересна тем, что она повторяет концепцию сюиты Баюскина сталинских времён (см.). Хозяйка медной горы стала постройнее и избавилась от крестьянских манер. Но никакого волшебства и никакой потусторонности: это обычная женщина. И платоническая любовь у Степана с Хозяйкой земная — с человеческими страстями.

Лучший, вероятно, уральский художник советских времён Г.Мосин реалистом не был. У него — полное доминирование волшебной линии в бажовских сказах. Хозяйка медной горы, скорее, призрак, чем существо, похожее на земную женщину.

Ну а С.Ковалёв рисует бажовские сказы уже как обычную сказку, но всё же как сказку для взрослых.

Мосинская школа в иллюстрациях Ковалёва иногда чувствуется.

P.S. 20/02/2021

Моё отношение к С.Ковалёву смягчилось, как только я понял, что этот уральский художник использует в своих рисунках приёмы Г.Мосина. Купил, наконец, переиздание сказов Бажова, иллюстрированных Ковалёвым. Это "Малахитовая шкатулка", изданная "Стрекозой" в 2018 году. Слева — сборник 2005 года ("У-Фактория"), справа — сборник 2018 года ("Стрекоза").

В московском издании хорошая бумага (не просвечивает), поэтому иллюстрации можно печатать в тексте, а не на вклейках. Все иллюстрации стали цветными.

В московском издании 2018 года добавились красивые форзацы и титульный разворот с уральским пейзажем.

Сами цветные иллюстрации стали не такими яркими и контрастными, но, может быть, так они и выглядят в подлиннике. Слева — сборник 2005 года ("У-Фактория"), справа — сборник 2018 года ("Стрекоза")

Ну а главное, в московском издании 2018 года увеличилось количество иллюстраций (к некоторым сказам их стало по две страничных, не считая заставки). Поздно на это обратил внимание, потому и купил так поздно. Правда, полная стоимость книги переваливает за тысячу рублей — поэтому ещё дождался скидки в 70 % в "Лабиринте", чтобы взять книгу за приемлемые 369 рублей. Так что полный набор иллюстраций Ковалёва к "Медной горы Хозяйке" выглядит так: