Разгорелась война Испании с Нидерландами, война метрополии с мятежной провинцией — а это всегда отчасти и партизанская война.

Третья книга "Легенды об Уленшпигеле" — объёмная. Де Костер пытается войти повторно в воду Первой книги. Тут и беззаботность проделок Тиля, и появление призраков прошлого — Рыбника, донос которого перевернул жизнь Уленшпигеля, и напоминание о Каталине, у которой огонь рвётся из головы. Как выразить в одной иллюстрации квинтэссенцию Третьей книги? Такая задача стояла перед Кравченко и Бисти. Оба они выбрали военную тему. Бисти — отвлечённо, дал Уленшпигелю мушкет (или аркебузу). А Кравченко — роскошно вырезал сцену дуэли Уленшпигеля с немецким наёмником.

Сцену шутовской дуэли со смертельным исходом отметили все художники. Видимо, эта сцена и является символом третьей книги.

Обзор иллюстраций к Третьей книге я решил построить по модели "сравнялки" картинок разных художников к ключевым сценам. А ключевые сцены выбрал, опираясь, в основном, на те фрагменты, которые иллюстрировал Кибрик. Его литографии помещены все, а, например, рисунки П.Бунина даны очень выборочно. Такие неутомимые и быстрые художники как П.Бунин или Г.А.В.Трауготы основали в советском искусстве формат графического романа невиданного художественного уровня — но из-за этого и получается, что их сюиты без текста рассматривать невозможно.

Про казнь Эгмонта в романе только упоминается — никакого описания сцены нет. Но как скрытый двигатель истории и как ответ на слова Тиля в конце Второй книги ("Эгмонт — изменник") эта казнь занимает важное место. Многие художники рисуют плаху на заставке ко Второй книге (ну, может, им просто плаху интересно рисовать).

Кибрик на первой страничной иллюстрации в Третьей книге рисует (несколько опережая сюжет) вооружённых Тиля и Ламме. Забавный толстяк встал под знамёна революции. Лицо у него вдохновенное. Важная черта. Художники пока игнорируют этот посыл. Только Бунин при его подробности не мог не нарисовать вооружённого Ламме — и этот Ламме свиреп и бесчеловечен. Что война с людьми делает!

Как в старые добрые времена Тиль разыгрывает балаганную сценку. Тиль нанимается к служителю церкви — обжоре и пьянице. Обожрав приора, он сдвигает деревянные статуи святых в церкви и раскладывает возле них объедки еды и пустые бутылки. Приор по-свойски разбирается со святыми за кражу — избивает их (ломает хрупкие статуи). Ну и дальше — вместо поломанной статуи на крестный ход приходится нести звонаря, а Тиль ему и сопровождающим подсыпает порошка, от которого зуд по телу и т.д.

Почти все художники отметили в той или иной степени эту антицерковную шалость.

А Кибрик рисует только выразительный портрет приора-обжоры.

Ещё одна традиционная шутка-фокус. Тиль делает себе горб из костей рыбы, внутрь помещает пузырь с кровью. Намеренно богохульствует в церкви, получает в наказание горб, раскаивается, трётся обо что-то, горб ломается, хлещет кровь — Уленшпигель исцелён. Калеки осыпают его деньгами — деньги идут на революцию. Никого не грабил, только смошенничал. Эта сцена — только у Кибрика и Линена.

Ну вот и дуэль — запоминающийся эпизод. Тиль, находясь в рядах повстанческой армии, довёл своими шутками немецкого наёмника. Состоялась дуэль. Немец прибыл тяжеловооружённым, а Уленшпигель —

цитата

Уленшпигель снарядился как истинный рыцарь. Боевого коня заменял ему осел. Седлом служила ему юбка девицы легкого поведения. Вместо налобника с перьями на морде осла красовалась плетушка из ивовых прутьев, украшенная стружками, трепетавшими на ветру. Позаботился он и о латах – то была его рубашка в заплатах, ибо, пояснил он, железо дорого, к стали приступу нет, а меди столько ушло за последнее время на пушки, что кролику бы на вооружение не хватило. На голове вместо шишака шишом торчал лист салата, увенчанный лебединым пером, – то был прообраз лебединой песни на тот случай, если бы Уленшпигель приказал долго жить.

Взамен легкой негнущейся шпаги Уленшпигель захватил добрую длинную толстую еловую жердь с метелкой из еловых веток на конце.

Неуклюжий немец в горячке поединка упал на спину, Уленшпигель начал возить ему метлой по харе. Убивать немца не было в намерениях Тиля, но тот сам умер от чёрной ярости. Вот как это Кибрик изобразил.

Выявились особенности цветной сюиты Ю.Иванова. К Третьей книге у него много совпадений в книжных иллюстрациях и в открытках. Варианты картинок к одним и тем же эпизодам. Вот таких вот:

После сканера всё выходит в одном размере. Можно устроить полноценное сравнение вариантов. Вот Тиль в рыцарском наряде.

И иллюстрации остальных художников (все отметились, кроме Зусмана в 1935 году). Бунин дал дуэль в углу панорамы военного лагеря — так, обычное дело. Остальные рисуют сцену крупным планом.

Тиль и Ламме много разъезжали по своим шпионским делам на ослах, что особенно подчёркивал автор. Вели серьёзные разговоры. Кибрик нарисовал беседующих друзей.

Остальные художники тоже рисовали парочку на ослах, но больше как колорит эпохи или по ассоциации с Дон Кихотом и Санчо Пансой.

А у Тржемецкого парочка ослов попала во Вторую книгу. Возвращаю её на законное место. Есть ослы и у Линена.

Переклички с Первой книгой продолжаются. Тихая Неле разлучена с Тилем, ждёт встречи. Кибрик рисовал тихую Неле в Первой книге, ему повторяться незачем. Неле нарисовал Ю.Иванов — в двух вариантах (на открытке у ног Неле — дворняжка брабантской породы).

И Бунин нарисовал Неле. Хрупкая она у него очень. Лучший, наверное, женский образ у художника.

"Легенда об Уленшпигеле" — это, конечно, плутовской роман, проделки героев которого просты и наивны. Потому, наверное, роман и имеет успех у младших школьников, которые верят действенности нехитрых приёмов и думают, что сами смогли бы придумать что-нибудь позаковыристее. Есть забавный эпизод: Тилю на глазах у всех надо попасть к единомышленникам на какую-то барку так, чтобы это выглядело случайностью. Решено использовать втёмную Ламме: его задирает силач с корабля, Ламме отвечает тем же. Ему предлагают подняться на барку для драки. Ламме, конечно, "побеждает" силача под изумлённый выдох публики. Художник Кибрик к Ламме неравнодушен и выбрал для маленькой текстовой иллюстрации портрет отчаянного Ламме.

Некоторые художники тоже нарисовали этот эпизод

Тиль и Ламме помогают в кузне изготовлять холодное оружие для повстанческой армии. Почему-то советские иллюстраторы полюбили этот эпизод (возможно потому, что хоть революция и буржуазная, но подпольщики товарищи Уленшпигель и Гудзак оказались близки пролетариату).

Длинный эпизод, где Тиля и Ламме вроде бы заманили в ловушку (приманкой служит весёлый дом со старухой-содержательницей во главе). Но Тиль из этой ситуации выкручивается — у него уже везде сочувствующие. Под рефрен "время звенеть бокалами" революционные массы громят заведение, уводят девушек (вставших на путь исправления), вешают старуху-осведомительницу. Эпизод был безумно популярен, рефрен стал одним из символов "Легенды об Уленшпигеле". Даже песни какие-то бардовские на эту тему писали. Борьба против тайной полиции как-никак, но под выпивку. Очень душевно. Почти все художники (кроме трезвенника Зусмана) этот эпизод отразили в иллюстрациях.

Кибрик рисует самое начало — девицу-приманку, которая пританцовывает на ночных улицах.

Иванов рисует в двух вариантах застолье, когда пока ещё не очень грозно начинают звенеть бокалы.

Ну и остальные художники рисуют, что кому ближе: попойку или разгром.

И отдельно — про ксилографию Кравченко. Не получилось у него сделать полное совпадение пяти шмуцтитулов к каждой книге. К третьей книге было сделано две иллюстрации — про дуэль (я видел её на шмуцтитуле издания 1935 г.) и про "время звенеть бокалами". Эта гравюра, видимо, была помещена к Четвёртой книге в издании 1935 г. Конечно, застолий в романе хватает — можно во всякой части их отыскать. Но здесь явно иллюстрация к нашему эпизоду. Так что волю художника (или редактора) уважать не будем.

Тени прошлого: Рыбник, который погубил Клааса и Сооткин, теперь, оставляя волчьи следы, нападает на одиноких путников в дюнах. Все в мистическом ужасе. Но Уленшпигель — материалист, он в оборотней не верит, ловит Рыбника.

Тот же суд (возможно, в другом персональном составе), который более десяти лет назад приговорил к сожжению Клааса, теперь под всеобщее одобрение постановляет пытать Рыбника. И приговор справедливый:

цитата

Язык его будет прободен раскалённым железом, правая рука отрублена, а сам он изжарен на медленном огне

Клаас-то ещё дёшево отделался: всего-навсего гуманное сожжение на сильном огне.

Окончание Третьей книги: напоминание о всё ещё живой Каталине — матери Неле. Пока она жива, Неле не может присоединиться к Тилю.

Остальные художники не придали концовке значения. А зря. Композиционно это перекличка с Первой — самой сильной — книгой. Хотя де Костер, по-видимому, был слабым композиционистом.

Граф Эгмонт — историческая фигура. Уленшпигель в романе обозвал его изменником. А он просто был умеренным и законопослушным. Герцог Альба взял его в заложники и обезглавил. То есть изменником-то его испанцы посчитали. Метания Эгмонта между интересами малой родины (Нидерланды) и верностью законному правителю (испанская корона) и составили его драму. Ну и считается, что после казни Эгмонта точка невозврата была пройдена — жестокая война с метрополией стала неизбежной, Нидерланды стали свободными.

Гёте написал пьесу "Эгмонт" ещё в XVIII веке. В XX веке её проиллюстрировал уральский художник Волович. Издание у меня вот такое:

Немасштабированное фото потрёпанной невзрачной суперобложки ничего не скажет. Это издание — монстр советских времён. Книга огромная — высота 40 сантиметров, бытовых книжных полок под такие размеры никогда не предусматривалось. Книга кажется ещё выше из-за того, что она узкая.

Толстенная бумага, печать только на одной стороне листа. Иллюстрации — раскладные. В разложенном виде ширина — 60 см.

Книга вышла в Средне-Уральском книжном издательстве (Свердловск) в 1982 году. Отпечатана была в Московской Экспериментальной типографии ВНИИ полиграфии. Тираж — 1 тысяча экземпляров, мизерный для тех времён. А цена — государственная — 35 рублей. Неслыханно! Обдумывались советскими экономистами способы изъятия лишних денег у населения при сохранении цены 18 копеек за буханку серого хлеба.

А купил я этого монстра лет восемь назад на букинистическом развале за 100 рублей. Не оправдались надежды советских книголюбов на инвестиционные вложения.

В хорошем качестве сканы иллюстраций Воловича выложены на сайте художника (см.). Но все диптихи там разрезаны на изолированные части.

Трагедию Гёте я в юности не успел прочитать. Так что будет рассказ по картинкам. Это для Воловича более чем уместно. Тот случай, когда для русской культуры иллюстрации важнее текста. Да и Волович такой художник, который мыслил масштабно — к пьесе Гёте он не привязан, у него образы Революции и Реформации, которыми вполне можно и "Легенду об Уленшпигеле" проиллюстрировать.

1) Северное Средневековье.

Рыцари и католическое духовенство. Уходящие персонажи. Идея диптиха у Воловича такая: на одной (левой в данном случае) половине — мелкие фигурки, массовка, а на другой половине — крупная фигура, масштабная личность. Здесь масштабные личности — это закованный в латы рыцарь и лис-епископ. Лис-епископ, видимо, является отсылкой к поэме Гёте "Рейнеке-лис". Тогда и рыцарь на предыдущем диптихе — это волк Изенгрим, «тот, который с железным забралом». Волк, как известно, страдает от лисы в любом фольклоре.

2) Погром собора.

Сцена, неразрывно связанная с нидерландской революцией. Была эта сцена и в "Уленшпигеле", только не рисовали её советские иллюстраторы. А Волович нарисовал.

3) Правители

Слева — народ фламандский что-то горячо обсуждает и идёт на плаху, а справа — величественная испанская знать (может, и фламандского происхождения). А кто именно — не так важно (может, правительница Нидерландов — Маргарита и король Испании Филипп — так вижу).

4) Любовь и смерть

Наверное, на первом диптихе граф Эгмонт с возлюбленной, а на втором диптихе — епископ уже в человеческом обличии — и насылает он что-то вроде "коня бледного", всадника смерти.

5) Тревога

Торчат на кольях головы мучеников, железная испанская пехота твёрдо стоит на земле Фландрии (ниже уровня моря).

6) Конец и начало

Богиня славы поникла над крестами. Кто-то зловещий появляется. Но трагедия у Гёте заканчивается перед казнью — Эгмонт не умирает на сцене.

А вот бунт уже не погасить. И на последнем диптихе — масштабная фигура уже слева — простой фламанцец поднялся (петля на заднем плане как нимб). Уленшпигель это, ясное дело.

А массовка уже справа — наверное, Волович, в духе марксистской исторической концепции, думал изобразить так выход на сцену народных масс. Получилось, наверное, иное прочтение: толпа спешит выбраться из-под падающих католических крестов, а куда — не видно.

Посмотрим иллюстрации к Второй книге "Уленшпигеля". Она поменьше Первой книги, и сюжета там почти нет: Тиль встречает Ламме и они вместе бродяжничают. Ламме ищет свою сбежавшую жену, а Тиль теперь лазутчик гёзов.

Художников я решил объединить не столько по сходству, сколько на контрасте, чтобы яснее были разные подходы.

Кравченко и Бисти рисовали в разные эпохи. Но их сближает то, что у них по одной иллюстрации к каждой Книге.

В первом издании (1928 г.) ксилографии Кравченко были распределены по тексту на вклейках последовательно, но достаточно произвольно: некоторые можно было отнести как к одной части романа, так и к другой. Во втором издании (1935 г.) иллюстрации были однозначно привязаны к определённой книге романа: они предшествовали шмуцтитулу. Ко Второй книге в 1935 году Кравченко поместил на квази-фронтисписе ту гравюру, которая была на фронтисписе ко всему роману в 1928 году. Ну что ж, будем и мы считать эту гравюру квинтэссенцией Второй книги: Тиль и Ламме скитаются на фоне разгорающегося бунта.

У Бисти иллюстрация к яркому моменту: Тиль сидит на дереве, и вражеские солдаты кормят его с копий.

Основные сюиты к роману делали в разные эпохи Кибрик и П.Бунин.

а) Заставка

Кибрик в качестве основной темы Второй книги выбирает мирного и смешного обывателя Ламме, его эволюция в борца за свободу ещё впереди. А Бунин уже весь в революции: у него на шмуцтитульном развороте снова Уленшпигель в том же ракурсе, что в Первой книге, но уже гневный.

б) Встреча с собакой

Вроде бы малозначительный эпизод: за Тилем увязалась собака, но после кормёжки бросила его. Одиночество (Ламме будет вместо собаки). По-разному рисуют художники: Кибрик даёт масштабную картину, а Бунин — крохотную зарисовку на полях.

в) Подготовка бунта

Бунин интересуется социально-экономическими картинами, а Кибрик эти эпизоды опускает — они только фон.

г) Тиль ухо приложил к земле

Шалости Уленшпигеля продолжаются, но теперь они наполнены смыслом: Тиль будоражит массы.

цитата

Слышу, — отвечал Уленшпигель, — слышу, как растут деревья, которые пойдут на костры для несчастных еретиков.

— А больше ничего не слышишь? — спросил общинный стражник.

— Слышу, как идет испанская конница, — отвечал Уленшпигель. — Если у тебя есть что спрятать, то зарой в землю

И снова: для Кибрика это центральный эпизод, а для Бунина — проходной.

д) Кормление Тиля

Почему-то нравится художникам, как Тиля кормят снизу. Видимо, композиция их привлекает. А так — очередная выходка (но Тиль рискует жизнью, у него секретные письма).

е) Предатель Эгмонт

И вот вершина успехов Тиля как лазутчика: он подслушивает важный разговор.

Уленшпигель делает вывод: граф Эгмонт — изменник. А он как раз не стал изменять законному государю (испанскому Филиппу Кровавому), но испанцы именно ему — лоялисту (добровольно явился по приказу испанских властей) — в следующей Книге голову отрубят.

Кибрик сцену казни рисует на следующей заставке, а Бунин опережает события: палач стоит наготове уже в концовке этой Книги.

Художники Константинов и Иванов сюиты рисовали с промежутком всего в 10 лет, но они принадлежат к разным поколениям. И техника у них разная: у Константинова — чёрно-белые ксилографии, а у Иванова — полноцветные рисунки. Кроме шмуцтитула.

а) Краткий миг соединения Тиля и Неле перед странствием.

б) Тиль и Ламме.

в) Интересно: двойной портрет короля Филиппа и Тиля. У Кибрика подобный портрет был на фронтисписе ко всему роману. У Иванова — это цитата, конечно. Но подобное противопоставление, уравнивающее масштаб двух фигур, уместно именно во Второй книге.

г) Эпизод с дамами — малозначимый, но художники не упускают возможности нарисовать красивых женщин.

г) Кормление с алебарды вдохновило только Константинова.

Пятьдесят лет разница между сюитами. Зусман для заставки выбирает мотив бродяжничества Тиля, а Тржемецкий — Ламме-обжору (цитата из Кибрика).

Кормление на дереве рисует только Зусман.

Тржемецкий рисует что-то отвлечённое.

И снова 50 лет между художниками.

а) Общие темы.

б) А теперь — разные интересы. Шабанов рисует разгром толпой католического храма (революция-то на конфессиональной почве). Странно, что из всех советских художников только он один эту сцену выбрал. Кусков — кормление Тиля солдатами.

в) Опять сходство тем: Тиль подслушивает разговор важных персон.

Ну и бельгийский художник в 1914 году: примеры иллюстраций.

Продолжим обзор иллюстраций к Первой книге "Легенды об Уленшпигеле". Сегодня — художники поздне-советского времени, а в качестве постскриптума — бельгийские художники, современники Ш. де Костера.

В Тридцатых годах создал свою полную, безупречную и сдержанную сюиту Е.Кибрик, а в Семидесятых П.Бунин выступил со своей столь же полной, но небесспорной и буйной сюитой. Посмотрим рисунки этого художника максимально полно. На страничке издания в хорошем качестве представлены почти все иллюстрации. Буду, в основном, брать картинки оттуда (у меня лучше не получится).

По шмуцтитулу к Первой книге видно, что Уленшпигель у художника — гротескный персонаж. Весьма нервный.

1) Семейство Тиля.

П.Бунин в этой книге демонстрирует разные техники: цветные и чёрно-белые полотна, линейную графику.

2) Проказы Тиля.

Есть у П.Бунина многоцветные полноформатные иллюстрации про шуточки Тиля.

Но больший интерес представляют другие по технике рисунки. В экспериментах Семидесятых годов по книжному оформлению допускается использование приёмов искусства книги довоенного советского периода: наброски на полях. П.Бунин это приём активно использует. На огромном листе с текстом (книга большого формата) в уголочке притаились небольшие наброски про шалости Тиля.

А вот дальше художник откровенен. Де Костер пишет галантно:

цитата

Уленшпигель слез с дерева и полил драчунов — только не чистой водой...

А Бунин это вот так вот рисует, с точным указанием места попадания струи:

Писающий мальчик — это, конечно, часть бельгийской культуры, тут де Костер проговорился. Вот за это голландцы, наверное, и не признают де Костера своим, и к роману относятся прохладно: бельгиец и точка. Хотя именно де Костер создал Нидерланды такими, какими их знает и любит весь мир (как Гоголь, по мнению Д.Быкова, создал Украину).

Есть и более откровенные картинки, чем писающий мальчик:

Какая буйная эротическая фантазия у советского художника! И какие счастливые женщины! А у де Костера всего-то: средневековые туристы ("весёлые фламандцы, которые каждую субботу откладывали понемножку денег, чтобы раз в год съездить в Германию"):

цитата перевод Горнфельда

...обильно угощаясь, они двигались дальше под звуки дудок, волынок и забирая по дороге всех женщин, которые казались им подходящими. Они народили таким образом немало детей; случайная подруга Уленшпигеля впоследствии тоже родила сына, которого назвала Eulenspiegelchen...

цитата перевод Любимова

...выпивая и закусывая, играя на дудках, волынках и подбирая по дороге всех мало-мальски смазливых бабёнок, продолжали они свой путь. Этаким манером они произвели на свет младенчиков, в частности Уленшпигель, — его милка назвала в последствии своего сына Эйленшпилькен...

А в сокращённом детском варианте (с рисунками Е.Кибрика) этот фрагмент вырезали. Оно и к лучшему — фрагмент надо детям давать только в сопровождении эротического рисунка П.Бунина. Там чётко нарисовано, что женщины добровольно присоединялись к гулякам. А иначе, начитавшись про средневековые ужасы, ребёнок вообразит, что женщин похищали и удерживали насильно. Свободная любовь, а не сексуальное рабство — и это для Нидерландов, наверное, придумал де Костер.

3) Карл V и Филипп.

Касательно Филиппа, есть и сцена с сожжённой обезьянкой, есть и более невинные мерзости: юный принц поймал фламандскую даму, которая спешила на свидание к любимому и заставил её читать себе много раз "Отче наш".

А ещё художник достаточно много рисует императора Карла, причём не в связи со встречей монарха с Уленшпигелем. У де Костера шалости Тиля перебиваются историческими картинами с участием невымышленных персонажей.

Но и вознесение Карла к божьему престолу с недоеденной сардинкой тоже описывается (видения колдуньи Каталины). Такое сатирическое вознесение только Бунин нарисовал. Мне в детстве этот фрагмент запомнился. Теперь вот и картинку посмотрел: всё так, как я себе представлял — возносится покойный (правда, сардинка огромная).

4) Революционная ситуация.

П.Бунин любил рисовать "минуты роковые". В его рисунках много места уделено созреванию фламандского гнева. В этом отношении сюита художника адекватна тексту, где описанию страданий уделяется много места (но описание идёт сухо-документальное, и другие художники, видимо, считают эти фрагменты отвлекающими от основной линии сюжета).

5) Сожжение Клааса.

Достаточно подробно рисуется вся история краткого суда над Клаасом, но нет изображения столба с обугленным телом.

Книжная иллюстрация в тот период декларировала отказ от повествовательности, Бунин центральный эпизод драмы решил передать психологически — через портрет гневного Тиля крупным планом.

6) Романтизм.

А вот и символическая концовка Первой книги. Бунин нарисовал видения — как будто иллюстрация к "Синей птице" (что, может быть, и справедливо — "Легенда об Уленшпигеле" из из той же эпохи символизма)

У Бисти, помимо роскошной и многообещающей суперобложки, внутренние иллюстрации аскетичны — только шмуцтитулы к частям романа. К Первой книге — сожжение Клааса. Художнику приходится выбирать только одну сцену во всём разделе.

Тонкий график Ю.Иванов для иллюстраций, изданных в книге, избрал чередование символических картин и рисунков, отражающих сюжет. На всю первую книгу всего четыре картинки (одна на разворот). На первом рисунке (символическом) — распятый Христос и обобщённые муки фламандцев. На втором (сюжетном) — повествовательная сцена из романа: Уленшпигель предлагает императору Карлу поцеловать себя в зад.

На одном рисунке (символическом) — обобщённый шут яростно скалится на фоне невозмутимой знати. На другом (сюжетном) — Тиль с матерью горюют у столба (самого костровища не видно — упор на психологию, всё должно быть понятно из выражений лиц героев).

А через три года вышел набор открыток Ю.Иванова к роману. Там иллюстрации другие. К Первой книге они все повествовательные. Там, где иллюстрируются одни и те же сцены, видна разница концепций. В книге все картинки — с крупными деталями, в открытках — встречаются рисунки с очень мелкими деталями (можно сравнить сцену с задом Уленшпигеля). Рисунок с мелкими деталями — это отсылка не к форме, но к духу брейгелианской живописи. И вот такое следование эстетике северного позднего Средневековья вполне уместно.

Есть в открытках и сцены с крупными деталями — вероятно, просто не попали в книгу по условиям макета. Есть рисунок — Тиль с матерью на месте казни Клааса — почти полностью повторяющий рисунок в книге. На самом-то деле, большая разница в цветовых пятнах (в книге они яркие, контрастные и большие). Художник помещает в открытках не вариант, а картинку с иной концепцией. Становится понятно, что в книге рисунки выполнены в эстетике цветных витражей. И это тоже уместно (хотя витражи — они из католических церквей, разгромленных Тилем с товарищами).

Сюиту Б.Тржемецкого полностью приводить не стоит — можно только посмотреть на знаковые сцены: принц Филипп сжёг обезьянку (костровище за кадром) и Тиль с матерью на месте казни Клааса (костровище неразличимо).

Уленшпигель на ступенях виселицы показывает зад императору. Смысл этого эпизода романа я в детстве понял только из фильма — визуально надо было показать. У де Костера в тексте опять манерность: император Карл, который приказал повесить Уленшпигеля, разрешает ему высказать просьбу — и если император не сможет её выполнить, Тиля простят. Тиль высказывает просьбу "поцеловать его в те уста, которые не говорят по-фламандски". Я при первом чтении (у Кибрика соответствующей картинки нет) решил, что это интеллектуальная игра: других языков Тиль не знал, значит ту него просто не было губ, которые не говорили бы по-фламандски; императору объективно некуда было целовать Тиля. А оказалось — вон оно что, вон они какие уста бывают...

Художник И.Кусков многими любим как память детства: он много иллюстрировал приключенческой подростковой литературы. У меня таких воспоминаний нет, все его иллюстрации к "Уленшпигелю" выложены на Фантлабе: https://fantlab.ru/edition51181. Две картинки для ознакомления: цветная и и чёрно-белая с центральной сценой у столба. Рисунок сожжённого Клааса сделан в соответствии с альбомом по судебной медицине: "поза боксёра".

Бельгийские художники, заставшие в живых де Костера (1827-1879): это Ф.Ропс (1833-1898), очень известный карикатурист-сатирик и А.Линен (1852-1938), чьи иллюстрации стали мне известны благодаря их воспроизведению в "Уленшпигеле", изданном СЗКЭО. Есть у бельгийцев общая черта: им нравится рисовать закутанных женщин.

Самого Уленшпигеля они тоже рисуют.

Был у меня когда-то альбом Ф.Ропса, там я видел его картинки к "Уленшпигелю" (возможно, не всю сюиту) и удивился их заурядности. Художник Линен вроде бы поярче, но это касается только цвета в его рисунках.

Есть у него немного страничных иллюстраций: и символические, и бытовые.

Одна картинка меня заинтересовала. На ней изображён вроде бы король испанский Филипп II Кровавый. Но корона и мантия как-то навевают мысли о русском царе Николае II Кровавом (первое издание "Уленшпигеля" с иллюстрациями Линена вышло в 1914 году). Ф.Ропс в своё время из Бельгии короля Леопольда II сурово порицал русское самодержавие. Наверное, и Линен сохранил эти традиции — кровавые средневековые короли у него непроизвольно приняли шаржированный облик русского царя.

В романе "Легенда об Уленшпигеле" сюжета как такового нет — это собрание разноплановых эпизодов. Первая книга романа — тоже по большей части собрание коротких юмористических средневековых шванков, но сюжет в этой книге чётко обозначен.

Автор — Ш. де Костер — соединил утробный народный смех с почти документальным описанием горестей предреволюционной Фландрии. Мастера литературной формы, наверное, кривились от такой мешанины. Но, возможно, именно этой мешаниной объясняется повышенный интерес к книге у советских детей, достаточно развитых, но не избалованных ни площадным юмором, ни натуралистическими ужасами.

Первая книга самая объёмная, занимает более трети романа. Посмотрим иллюстрации из советских довоенных изданий и из книги, иллюстрированной в 1961 году.

Первой хочется подробно рассмотреть классическую сюиту Кибрика, изданную в 1938 году. Кибрик никогда не был "формалистом". Иллюстрации решены в стиле реализма, но сама техника литографии покрывает этот реализм романтической дымкой.

1) Вводная часть.

На фронтисписе — противопоставление короля Филиппа II на чёрном фоне и Уленшпигеля на светлом, переход ночи в день.

А через пару страниц — ещё один фронтиспис перед научной статьёй: портрет Тиля, сжимающего на груди мешочек с пеплом Клааса. Задаётся тон всему роману. Так оно и есть, но вот в издании для детей в 1979 году при сохранении почти всех иллюстраций, этот портрет был помещён в конце Первой книги (как положено по сюжету) — беззаботное начало романа ничто не омрачало. Зато следующая иллюстрация в издании 1938 года — это заставка к авторскому предисловие со смеющимся Тилем. Уравновесили.

2) Детство Тиля.

Родители и соседка склонились над колыбелькой. Маленький Тиль присутствует при издевательствах над богомольцами, которых заставляет лупить друг друга революционно настроенный дядя Уленшпигеля по имени Иост. Сцена с дракой — брейгелевская по технике исполнения иллюстрация: плотные фигуры в хаотично взаимодействии. Запомним эту картинку.

3) Забавы принца и нищего.

Следующие по порядку иллюстрации Кибрика. Наследник испанского престола Филипп сжигает живьём обезьянку. Запоминающаяся сцена. Ну а у Тиля любовь в майском цветущем саду. Прямолинейное противопоставление продолжается.

4) Паломничество Тиля.

Уленшпигель изгнан на три года и отправляется в Рим за прощением от Папы. На первой иллюстрации — встреча Тиля с Ламме (хотя знакомы они уже были). Художники любят эту сцену, учитывая дальнейшую близость парочки. На второй иллюстрации — обличение монахов, торгующих индульгенциями. У де Костера эта сцена описана смачно, и художники любят демонстрировать свои навыки сатирика.

5) Проделки Тиля.

Из всех проделок Уленшпигеля, которые пока чередой сыплются в тексте, Кибрик выбирает только парочку: Тиль заставляет осла бежать за мечтой, и Тиль рисует групповой портрет, который могут видеть только благородные (и все его видят на пустом полотне).

6) Возвращение Тиля.

Оказывается, не так уж много у Кибрика иллюстраций. Вот внезапно всё и заканчивается: Неле тоскует по Тилю, он вернулся аккурат к казни отца. Сцена у столба с обугленным телом — центральная для всей книги (далее постоянно будет рефрен "Пепел Клааса стучит в моё сердце). Кибрик сумел подать эту сцену.

Тиль с матерью тоже попали под пытки, золото украдено, Сооткин умирает.

7) Концовка Первой книги.

Вот иллюстрация, которую из детского издания исключили: немного наготы. Концовку с духами тоже исключили, но этого не жалко.

Два "Уленшпигеля" было с гравюрами по дереву: А.Кравченко и Ф.Константинова.

Странное положение было у ксилографа Ф.Константинова. Признание было, альбомы, ему посвящённые выпускались. Но это была не та оглушительная слава, которая досталась его учителям (и которую, наверняка, ученик примерял и к себе в будущем). В 1920-е гг. увлечение ксилографией было всеобщим: выходили периодические издания, специально посвящённые гравюре на дереве, в книгах, посвящённых графике, ксилографам уделялось повышенное внимание. Этим, видимо, отдавалась дань уважения каторжному труду резчиков по дереву. К тому же, тогдашние технические возможности позволяли адекватно переносить в книгу именно гравюру по дереву. А Константинов вошёл в силу уже после войны, когда фанаты ксилографии куда-то подевались.

1) Сожжение на костре.

а) 1928 год. А.Кравченко.

Кравченко Первую книгу проиллюстрировал сценой у столба с сожжённым Клаасом.

Первая гравюра была помещена в издании 1928 года внутри Первой книги, вторая была изготовлена тогда же и была опубликована отдельно уже в 1929 году в четвёртом выпуске "Гравюра на дереве", с указанием "вариант" (имелось в виду — вариант к сцене, которая была напечатана в прошлом году в книге) — см. на сайте "Электронекрасовка"). Потом этот вариант вошёл в издание 1935 года в качестве общего фронтисписа при сохранении внутри основной иллюстрации (т.е. в издании 1935 года было две гравюры с изображением вариантов одной сцены — плача над сожжённым Клаасом). Если добавить иллюстрацию с обложки обоих изданий, на которой схематично изображена агония сжигаемого — почти цитата из "Крика" Мунка — то сцене казни посвящена почти половина всех иллюстраций.

б) 1961 год. Ф.Константинов.

Сцена посещения Тилем с матерью столба с обуглившимся телом, конечно, самая сильная в романе, но в качестве материала для иллюстрации — чересчур натуралистична. Константинов в 1961 году не стал вступать в соревнование с Кравченко. У него — маленькая иллюстрация с пылающим костром и ещё живым Клаасом, эмоции которого поданы очень сдержано.

2) Вступление

Дальше почти везде только Константинов. Долгое вступление иллюстратора. Две программных иллюстрации: одна — ко всему роману (Тиль и Ламме видят цель), вторая — к Первой книге (Уленшпигель дурит публику на канате, проделывая один из фокусов из сборника шванков). Нет мрачных предупреждений о содержании романа.

3) Рождение и младенчество Тиля.

Идиллия, всё как у автора.

4) Забавы нищего и принца.

Слева — Тиль потешается над публикой. Справа — принц Филипп сжигает живую обезьянку.

5) Революционная ситуация.

Слева — мирная жизнь фламандских селян, живущих на окраине империи. Справа — завистливый испанский король сжигает и вешает этих селян. А Уленшпигель всё это видит во время своего первого странствия в Рим. Понятно, кто из него вырастет.

6) Проделки Тиля.

Нельзя сказать, что Кравченко увидел в "Уленшпигеле" только мрачную сторону. В первой книге он рисует гротескную сцену драки паломников — усмирителей плоти — друг с другом. Эта сцена из самого начала романа — Тиль ещё беззаботный ребёнок. А устроил сцену драки родной дядя Тиля — реформатор. Были у Тиля учителя по части злобных выходок.

Далее Кравченко выделяет на Первую книгу из своего небольшого числа гравюр ещё одну, посвящённую въезду императора Карла в город, где дозорным поставлен Уленшпигель (он на башне в очках принципиально не замечает монарха, который ломится в ворота). Последствием станет то, что Тиля поведут на виселицу, но он выскажет желание, которое Карл не сможет исполнить (поцеловать приговорённого в те уста, которыми он не говорит по-фламандски), и Тиля отпустят.

Константинову скучно иллюстрировать множество средневековых народных анекдотов — отмечают парочку эпизодов, да и ладно.

Встреча на рынке Тиля и Ламме (история тоже связана с проделками: как Тиль Уленшпигель был слугой Ламме Гудзака)

7) Возвращение Тиля.

Тиль спешит домой, а Клаас пытается убедить суд в своей невиновности. Взывает к справедливости, презирая формальные уловки обвиняемого.

Тему сожжения мы смотрели в начале, в сравнении с гравюрами Кравченко.

7) Концовка Первой книги.

Простая виньетка.

Посмотрим остальных художников, которые до войны иллюстрировали "Уленшпигеля".

1) Семейство Тиля.

Бытовая сценка у Зусмана.

У Могилевского сценка с точно такой же композицией. Вряд ли художники срисовывали друг у друга, это следствие очевидности выбранной для рисунка сцены.

2) Брейгелианская Фландрия

а) Худ. Зусман (1935).

Рассмотреть иллюстрации с точки зрения брейгелианства меня подвиг ув. AndrewBV, который в комментариях к моей прошлой статье сделал такое наблюдение:

цитата

У Леонида Зусмана в молодогвардейском издании 1935 года иллюстрации стилизованы под Брейгеля-старшего. И двукрасочная печать — серо-черная, на мой взгляд, добавляет книге «настроения средневековости». Алов и Наумов, снимая киноверсию в середине 70-х, наверняка ранее просматривали, среди прочих, и молодогвардейское издание. И, возможно, именно визуальный ряд Зусмана как-то повлиял на их кино-манеру.

И, действительно, большинство иллюстраций Зусмана к Первой книге напоминают брейгелевские темы.

Но всё же можно увидеть сходство с Брейгелем только по содержанию — по сюжетам и по интересу к смачным сценам, но не по форме (не по технике).

Насчёт советского фильма про Уленшпигеля.

Этот фильм, который я ребёнком смотрел в 1978 году, мне как фанату книги понравился. Когда через год я впервые увидел "Охотников на снегу" в "Юном художнике", влюбился в Брейгеля навсегда — и, наверное, фильм на это повлиял. Так что фильм, действительно, брейгелианский. Но главный парадокс романа: несмотря на основу из анекдотов брейгелевских времён, "Легенда об Уленшпигеле" с брейгелевской эстетикой не ассоциируется. Тут я согласен с замечанием ув. prouste, высказанным им в отзыве на роман:

цитата

книга имеет мало общего с манерной вымученной экранизацией симбиоза Брегейля с Де Костером, что получилась у Алова с Наумовым.

Так что если Зусман действительно ориентировался на Брейгеля, то это, возможно, было не самым удачным ходом.

б) Худ. Шабанов (1936/1948).

Есть и у Шабанова сцена с брейгелевским настроением.

3) Проделки Тиля.

Зусман этой теме внимания вообще не уделил, у Могилевского собственных рисунков мало. Только Шабанов как мог рисовал картинки к анекдотам. Тут и пляска на канате, и Тиль в роли шута и фокус собачьей шкурой.

А встреча Тиля с Ламме нашлась в журнале "Костёр" за 1936 год, где были впервые опубликованы иллюстрации Шабанова. В журнале и качество получше было, и сама картинка на удивление хороша: характер парочки весельчаков удачно выявлен.

4) Принц Филипп.

Зусман — единственный — избрал для иллюстрации сцену, когда принц в тёмном месте вытягивает ноги, о которые спотыкаются пажи, за что их жестоко наказывают. Мерзко, конечно, но с казнью обезьянки не сравнится. Зусман явно старался быть оригинальным.

А вот Шабанов традиционную обличительную сцену выбрал.

5) Классовая борьба на исходе Средневековья.

В советских учебниках история Средних веков заканчивалась на революции во Фландрии. Так что описываемые события по этой классификации — это осень Средневековья и проблески классовой борьбы. Шабанов уделяет много внимания линии созревания гнева.

  

6) Сожжение Клааса.

а) Шабанов подробно отрисовывает события, предшествовавшие казни.

б) Зусман рисует Тиля с матерью, которые были заперты соседями и видели столб дыма издалека (ещё одно подтверждение того, что Зусман избегал очевидных решений).

в) Могилевский показывает уже традиционную сцену посещения места казни.

г) Смертью Клааса Первая книга не заканчивается. Шабанов рисует продолжение: Тиля с матерью ведут на пытки, они проходят мимо Рыбника, по чьему доносу был сожжён Клаас.