"Моцарт и Сальери" в ксилографиях. Продолжение. Сегодня — книги 1960-х — 1970-х гг. Сборник 1961 года с гравюрами Фаворского и сборник 1977 года с гравюрами Константинова.
Фаворский — старшее поколение, Константинов — младшее. Константинов выпустил свою сиюту уже после смерти Фаворского. Константинов считался учеником Фаворского, но выступал, скорее, его альтернативой. По обилию чёрного цвета в оттисках и романтическим выражениям лиц, Константинов ближе к Кравченко, но без его изумительной техники.
Фаворский дважды обращался к "Маленьким трагедиям".
В первый раз Фаворский резал ксилографии для юбилейного трёхтомника 1949 года. Серия "Школьная библиотека". Невысокое качество воспроизведения всех иллюстраций.
К каждой пьесе Фаворский делал заставку и концовку. Заставка — сцена с участием слепого скрипача. Концовка — рыдающий Сальери слушает игру отравленного им Моцарта.
Рисунки маленькие. Вживую смотрятся чуть лучше, чем после сканера, но всё равно очень блёклые.
Второй раз Фаворский иллюстрировал отдельный сборник 1961 года — изящное без изысков издание с авторским макетом (у меня без суперобложки). Фаворский гордился этой работой, подробно объяснял смысл иллюстраций к каждой пьесе в книге "Рассказы художника-гравера".
Фаворский, наверное, последний из художников, кто следовал в советское время оформительским заветам "мирискусников". Любование простором книжного разворота:
Тщательное конструирование колонтитулов и виньеток:
В плане содержательном Фаворский пошёл по канве Врубеля: две иллюстрации к Сцене первой (раздумья Сальери и фрагмент со скрипачом) и одна иллюстрация к Сцене второй (Моцарт и Сальери в трактире).
В "Скупом рыцаре" Константинов дублировал композиции иллюстраций Фаворского по не вполне понятным причинам (см.). В "Моцарте и Сальери" это не так заметно, поскольку у Константинова иллюстраций больше. Посмотрим две сюиты параллельно.
Шмуцтитул. Аскетизм у Фаворского и перегруженность у Константинова.
У Фаворского одинокий человек может быть Чёрным человеком — мотив, который потом в сюите не встретится (даже то, что непонятно, Чёрный это человек или Сальери/Моцарт — играет в пользу таинственности). У Константинова центральная часть шмуцтитула — всё та же парочка, которая в сюите будет постоянно мелькать, но зато внизу мелкий рисунок, на котором Сальери подсыпает Моцарту яд (а я уж думал, что в ту пору художники этот фрагмент вообще игнорировали — Фаворский точно игнорировал).
1) Заставка к Сцене первой.
У Фаворского Сальери ожидаемый — старый, закостеневший. У Константинова Сальери необычный — молодой и романтический. Ну правильно, это же не заурядный убийца, а с возвышенными идеалами.
2) Игра слепого скрипача.
У Фаворского (как он сам пишет) Сальери в этой сцене — ханжа. А у Константинова — искренний истерик.
3) Концовки к Сцене первой.
Здесь только мелкие иллюстрации Константинова. Бытовая картинка про Моцарта и инфернальная картинка про Сальери.
1) Заставки к сцене второй. Только у Константинова.
Две полустраничных иллюстрации изображают одно и то же. Понятно, почему Фаворский отказался от такого повествовательного сопровождения текста — фрагменты застолья ничего не добавляют к раскрытию темы.
2) Прощальная игра Моцарта. У Фаворского оба персонажа внутренне изменились после акта отравления. У Константинова — не особенно.
Концовка итоговая. Тут, понятно, вообще разные концепции.
Многие отмечают, что Константинов проигрывает Фаворскому, отказывают работам Константинова в какой-либо ценности. Но в этом случае оценивать надо не столько мастерство рисовальщика, сколько искусство гравёра-ксилографа. К тому времени только они двое иллюстрировали массовые книги гравюрами, будто по-прежнему в полиграфии не было хорошей фототехники. Другие-то ксилографы справедливо причислили себя к элите, их серии становились подарком для эстетов (см. "Пиковую даму" Епифанова).
Их было мало, избранных. Всего-то два ксилографа — служителей искусства. У Фаворского — математическая сухость и строгая красота. У Константинова при небрежной отделке деталей всё-таки романтический подъём и чувственность. Фаворский алгеброй поверил гармонию, но всё же не стал бы травить Константинова — гуляку праздного.