Продолжаем обзор иллюстраций к "Мухе-цокотухе". Сегодня — 1930-е гг., когда, помимо новой сюиты В.Конашевича, издавались рисунки известнейшего художника К.Ротова.

Ю.Молок, талантливый советский искусствовед, писал, что вроде бы издательства в 1930-е гг. охотнее печатали "Муху-цокотуху" с иллюстрациями Ротова, чем с иллюстрациями Конашевича. Посмотрим, что тогда издавалось. Текст Чуковского продолжал победное шествие. После небольшой заминки (частные издательства закрылись, а государственные не сразу перестроились) переиздания сказок, в том числе и "Мухи-цокотухи", выходят каждый год. Кстати, два упоминания про "именины" Мухи вырезаны были только сейчас, из изданий 1930-х гг., хотя (по записи Чуковского в дневнике) запрет по этому основанию был ещё в 1925 году, но тогда частный издатель ("Радуга") на него наплевал. А сейчас социалистическая законность начала соблюдаться. Ну и ладно, мухам повод не нужен, чтобы гостей собрать.

С иллюстрациями Конашевича выходит книжка "Муха-цокотуха" в "Молодой гвардии" в 1933 году.

Вариант иллюстраций 1933 года переиздавался потом отдельными книжками в Детгизе/Детиздате вторым (1934) и третьим (1936) изданиями.

Да ещё у Конашевича были иллюстрации в сборнике "Сказки" издательства Academia (1935), да ещё небольшие вариации в сборнике "Сказки" от Детиздата (1938).

Что же книжки с картинками Ротова? Первый сборник "Сказки" Чуковского с иллюстрациями Ротова вышел в 1935 году в двух вариантах: побогаче и попроще, потом было переиздание 1936 года (все — в Детиздате/Детгизе). Других изданий не обнаружено.

Так что по количеству изданий (и, видимо, по тиражам) Конашевич в 1930-е гг. всё-таки обгонял Ротова. Но, видимо, предпочтение издательств заключалось в том, что они очень хотели бы печатать весёлые рисунки Ротова, но приходилось довольствоваться поскучневшим Конашевичем.

А Конашевич в начале Тридцатых, действительно поскучнел. Поскольку началось это ещё до разгромной официальной критики "художников-пачкунов" (1934 г.), то причины лежали в самом Конашевиче — он душевно надломился. В Двадцатые его "Мухина свадьба" с Комаром-будёновцем — это праздничный карнавал. Насекомые — как люди, ярко одетые в человеческую одежду. В сюите Тридцатых годов Конашевич насекомых раздел (разоблачил).

Рисунки внутри книжек (видимо, по полиграфическим причинам) стали чёрно-белыми. Исключение — цветные вклейки в толстых сборниках. Но маленькие читатели сами раскрашивали картинки. У меня на сканах такие встречаются.

Пройдёмся по рисункам.

1) Застолье. Вот они, обычные насекомые без прикрас. Причём, если в 1933 году муха, сидящая во главе стола размешивает ложечкой чай, то в 1935 году (для издательства Academia) Конашевич даже эту деталь убирает. Просто натуралистичные насекомые облепили оставленный детьми набор игрушечной мебели.

Может, в этом и был специальный воспитательный посыл: дети наблюдают настоящих насекомых и выдумывают для них сказочные истории, сами их мысленно одевают, наделяют речью и человеческими повадками?

2) Гости-насекомые тащат Мухе-цокотухе подарки. Вот здесь Конашевич чуть-чуть допустил фантазийный элемент: если блошки тащат сапожки, то они в шляпах. В сюите 1920-х гг. такой подробности в изображении дарителей не было. А народ наверняка требовал!

Вот современный отзыв с Лабиринта по поводу переизданных рисунков Конашевича 1927 года (с Комаром-будёновцем)

цитата

Эх... Зря я не просмотрела иллюстрации перед покупкой. Прочли раз с дочкой, и я чувствую, как ее напрягают картинки, в частности, отрубленная голова паука отдельно от тела. И не хочу больше читать вместе с ребенком. На кучу вопросов вроде "а где блошки? а покажи бабушку Пчелу" ответить не могу, т.к. их нет на рисунках. Паука она откровенно испугалась.

Видать, такие же вопросы задавали Конашевичу и в 1920-е гг. Он решил исправится (отрубленных паучьих голов, кстати, тоже больше не будет).

И, кстати, Конашевич показал, что у мотыльков крылья складываются как настоящее длинное платье — наряжать насекомых в человеческую одежду совсем необязательно.

3) Появление паука, побег гостей. Тоже всё натуралистично (мебель-то — игрушечная, скоро детишки вернуться, опять играть будут).

4) Паук запутывает муху. Может, в живой природе так не бывает, но это только специалисты смогли бы определить.

Появляется натуралистичный комарик, но с фонариком (а что делать? — так в тексте написано). В 1935 году (для издательства Academia) Конашевич понял, что раз правды жизни в этой фигуре с фонариком всё равно не будет, решил уж и саблю комарику навесить. Но это ни в коем случае не красный кавалерист — комарику пририсована шляпа американского ковбоя (жду комментария, что это шляпа не американского ковбоя). Летучий ковбой с саблей и фонариком.

5) Битва с пауком опущена, адресаты стихотворения Гражданской войны не застали — отрубленной головы пугаются. В общем, сразу начинаются танцы. Фотография из журнала "Юный натуралист". Сумочку и зонтик насекомым фотограф-шутник пририсовал.

Но вот дальше тяжело придерживаться соцреализма: в тексте появляются барабаны и сапоги на клопе. Надо рисовать. Ну ещё жук — мужик богатый (это цензура пропустила в печать), ему дадим огромный кошелёк. Но больше — ни-ни! Обычные танцы неодетых насекомых.

И даже муравей на рисунке без лаптей.

Сравним рисунки Ротова и Конашевича из двух сборников, вышедших в одном и том же (1935-м) году. Иллюстраций в сборниках, посвящённых "Мухе-цокотухе" примерно одинаково у обоих художников. У меня современные переиздания этих книг.

В обеих книгах только по одной цветной иллюстрации к "Мухе-цокотухе". Сравним: сначала Ротов, следом — Конашевич. Отчётливо видна разница концепций.

Вот картинка Ротова. Композиция такая была у Конашевича в книжках 1920-х гг. Но у Конашевича всё было всерьёз, пусть и с лёгкой иронией. Детишки сопереживали: возмущались, боялись, радовались. У Ротова — карикатура, весёлые картинки. Вот этого хотелось советским издателям в 1935 году.

Вот картинка Конашевича. Это насыщенная цветом сказочная картина радости и счастья. Никакой клоунады. Вроде бы типичный ранне-сталинский довоенный стиль. Вот такого издателям, наверное, тоже хотелось. Но рисунки Конашевича в тексте были совсем другой тональности.

Да, разница в концепциях двух художников ещё более заметна в чёрно-белых рисунках в тексте.

1) Чаепитие. У Ротова — линеарный рисунок, на котором насекомые ведут себя как люди (Муха в платочке). У Конашевича — объёмный рисунок с натуральными таракашками.

2) Подарки Мухе. Конашевич, подробно отрисовывавший дарителей в отдельных изданиях, от иллюстрирования этой сцены в сборнике уклонился.

3) И вот оно — нападение Паука. У Ротова — забавная сценка. У Конашевича — трагедия.

4) Появление Комара-спасителя. Отрубленные головы уже никто из художников не показывает. У Ротова — забавная сценка коленопреклонённого Комара, который в два раза меньше Мухи. У Конашевича — мрачно-взволнованный спуск спасителя с тёмных небес.

5) Всё закончилось — теперь танцы. Поначалу разница между художниками заметна. У Ротова — насекомые с инструментами, клоп в сапогах с бутылкой (человеческой крови?) отплясывает, комар зубы скалит. У Конашевича в отдельных книжках ещё пару лет назад то же самое было (без зубоскальства)! Но теперь насекомые — из засушенной энтомологической коллекции, а их позы приданы человеком-засушивателем.

А дальше рисунки очень схожи. Но приглядевшись, художников различить можно. У Ротова насекомые в башмачках, а которые улыбаются-обжимаются. У Конашевича всё та же натуралистичность мёртвых жуков и мотыльков.

То же и в концовке. У Ротова муравьи отплясывают в лаптях. А ведь меньше десяти лет назад так же весело было и в рисунках Конашевича.

Как-то всерьёз Конашевич подошел к соблюдению требований соцреализма. Но всё-таки это был не конец художника. К беззаботности Двадцатых годов он уже не вернётся, но новую сиюту в в конце Пятидесятых сделает.

Размышляя над мухами и комарами, которые вдруг стали всенародно любимыми в сказке Чуковского, я вспомнил, как в своём детсадовском детстве завороженно рассматривал коробки с коллекциями всяких насекомых на булавках — причём, жуки интересовали больше, чем бабочки. Это было гораздо интереснее двух живых белочек, которые скакали в большущей клетке в том же детсаде. Формы насекомых, конечно, прекрасны. Не знаю, о чём думал Чуковский, а Конашевича как художника, видимо, рисование насекомых очень увлекло.

В.Конашевич — первый иллюстратор "Мухи-цокотухи" ("Мухиной свадьбы"). Конашевич — художник с изломанной судьбой. Три основных варианта его иллюстраций к "Мухе-цокотухе" — это этапы советской детской книги: бесшабашные 1920-е гг., хмурый сталинский период 1930-х — 1950-х гг., простодушно-радостная "оттепель".

Сегодня — ранний вариант иллюстраций Двадцатых годов. Хорошее время для детской книжки. Были варианты сюиты этого периода: вот обложки первого издания 1924 года, издания 1927 года (современный репринт), издания 1929-го года (сканы отсюда: https://babs71.livejournal.com/45286.html).

Посмотрим все иллюстрации из изданий Двадцатых годов в сравнении. Выбор фрагментов для иллюстрирования и композиция практически не менялись. Очень сильно через несколько лет изменилась цветовая гамма. Вот пришла муха на базар (квази-фронтиспис, открывающий книгу): у насекомых тщательно выписанные членистые ножки и брюшки, но они одеты в человечью одежду, указывающую на их общественный статус. Это концепция Конашевича для сюиты Двадцатых. У насекомых человечьи лица (в раннем варианте — условно-человечьи, в позднем — откровенно-человечьи).

Изысканные по цвету рисунки в первом издании "Мухиной свадьбы" 1924 года со всякими полутонами, хотя и в две краски (чёрная и охряная). А в издании 1927 года (6-е изд. под новым названием "Муха-цокотуха") — краски яркие, бескомпромиссные, их много (превалирует красно-жёлтая гамма). Фигурки из объёмных превратились в плоские. Изменил Конашевич технику рисунка — его ранние работы не для массовой полиграфии были (с другой стороны, и с яркими красками в СССР в 1927-м году стало получше, чем в 1924-м).

Пройдёмся по картинкам.

1) Муха нашла денежку — интересно, что этот момент отражён только в первом варианте иллюстраций; Муха купила самовар — это центральное событие было вынесено на квази-фронтиспис; к Мухе пришло много гостей, но в тексте есть только приглашение тараканов.

Муха одета по уличному — в демократическом красном платочке. Тараканы вообще не одеты — шушера.

2) Застолье. В первом варианте Конашевич чуть подробнее показывает вручение Мухе подарков (во втором варианте дарителей нет, только сами подарки условно обозначены). Возможно, это было вызвано первоначальным делением стихотворения на главки — надо было обязательно дать заставку ко второй главке.

В варианте 1924 года Муха мешковата, а в ярком варианте 1927 — элегантна, завивку под старушечьим чепцом не скрывает. Понятно, начало 1924 года (ещё не отошли от эпохи Военного коммунизма) и 1927 год — угар НЭПа. Бабочка-красавица за столом — явно из "бывших" (Муха ей заявляет с вызовом: "Кушайте варенье, или вам не нравится наше угощенье?"). Демократия. Рядом с изящной бабочкой восседает какой-то "красный купец": сапожищи, стрижка под горшок. Какой класс насекомых он (по мысли художника) представляет, мы узнаем только в самом конце

3) Третья главка: старичок-паучок. Он без явно выраженных классовых признаков. И даже на агента Антанты не похож.

4) Мелкие насекомые разбегаются.

В первом варианте Конашевич был более натуралистичен — показал много образцов мелких букашек, во втором варианте всё больше усы торчат. "А кузнечик, а кузнечик ну совсем как человечек" — сначала Конашевич шёл за текстом: кузнечик имел осмысленную мордочку.

5) Нагнетание ситуации с пауком, но у Конашевича паук всё тот же (особенно во втором варианте — просто дал зеркальное отражение).

"Мелик-Пашаев" при современном переиздании отошёл от оригинала: разрядил плотные картинки, убрал повторного огромного паука, перенёс на его место кузнечика (но получилось два кузнечика).

6) И вот, наконец... Шокирующая находка художника для первых изданий — Комар в образе красного кавалериста. Кровавая сцена с отрубленной паучьей головой.

В варианте 1924 года Комар небрит и очкаст (это комиссар только-только вернулся с фронтов Гражданской войны). В варианте 1927 года Комар юн, подтянут, щеголеват — вот и выросло новое поколение комаров, не нюхавших пороха.

В варианте 1927 года Конашевич добавил новую картинку: "Муху за руку ведёт и к окошечку ведёт <...> На тебе хочу жениться". Окошечко — как будто не окно на улицу, а окошечко для обращений в учреждении. Сразу в ЗАГС повёл — сразу и зарегистрировали (законодательство такое было, недавно заметку видел из "Красного журнала для всех" 1924 года: "Первое бракосочетание по радио).

7) Восхваление Комара.

Кстати, видно, как устанавливаются каноны вещей-символов. В варианте 1924 года будёновка с опущенными клапанами изображена так, что её ещё можно принять за какую-нибудь немецкую железную каску. В варианте 1927 года символ отработан за счёт поднятых и завёрнутых клапанов: теперь бесспорная будёновка. Видел я самые первые горячие рисунки на полёт Гагарина — и Гагарина не признать (не поймали ещё художники его улыбку), и в шлеме акценты не на тех деталях сделаны, которые потом будут по одному намёку указывать на космос.

8) Пляска Мухи и Комара. Здесь же в анфас видим пляшущим того "красного купца", который на первых картинках спиной к нам сидел за столом с мухой. В тексте он идентифицирован: "А за нею клоп, клоп, сапогами топ-топ". Ещё один классово близкий кровопийца (оба специализируются на человеках).

В 1924 году насекомые поотвязнее скакали. Радовались: на дворе стоял Красный Термидор.

9) Ещё танцы. Здесь у Чуковского в тексте единственный раз указан статус насекомого: "жуки рогатые — мужики богатые". Вот они, деревенские кулаки, с бабочками пляшут.

Кажется, что в 1924 году бабочка была грациозна в своём платье на бретельках, а в 1927 году уже опростилась, платочек нацепила и крестьянскую юбку. Теперь никто не скажет, что бабочка-красавица не пара жуку рогатому.

10) И ещё танцы. Теперь в центре со своей парой муравей, который не жалеет лаптей (т.е. это мужик небогатый).

11) Заключительные иллюстрации.

В издании 1924 года на задней стороне обложки — семейная идиллия Мухи с Комаром. Эта картинка (изображающая жизнь насекомых за пределами текста книги) потом переедет на лицевую сторону обложки.

Все издания вот этой сюиты Конашевича пришлись ровнёхонько на период НЭПа. В искусстве — невиданная свобода творчества. Но и закат НЭПа отразился на иллюстрациях к "Мухе-цокотухе". Хоть и плакался Чуковский в 1925 году, что ему цензура сразу же зарубила "Муху" из-за упоминания "именин", а переиздавалась сказка без остановки каждый год и всё с картинками Конашевича. Вышла "Муха" и в 1929 году — текст без изменений (по крайне мере, "именины" остались), а вот комара-будёновца пришлось убрать. Всуе Красную Армию не поминать. Конашевич заменил будёновца на персонажа допетровской Руси: то ли стрельца, то ли опричника. Замена была механической.

а)

б)

в)

г)

Дальнейшего развития сюита 1920-х гг. у Конашевича не получила. Кончился НЭП, закрылась "Радуга" — частное издательство. В следующий раз Конашевич будет рисовать картинки к "Мухе" в 1933 году для государственного издательства. И это будет совсем другая эпоха. Косметическая правка не поможет, картинки придётся перерисовывать полностью.

Приступаю к обзорам стихотворной сказки К.Чуковского "Муха-цокотуха" (1924 год). Как? Как омерзительные (для человека) муха и комар стали положительными героями, а полезный (для человека) паучок — отрицательным? Да рядом с таким нравственным переворотом все современные так называемые "повестки" рядом не стояли. Тема серьёзная — это вам не прозрачные "Маленькие трагедии" Пушкина.

Что с мухами и пауками происходит в народном творчестве? Когда-то мы смотрели белорусскую сказку "Муха-певунья" (отдалённый вариант "Теремка"). Очень близкие параллели с литературной сказкой Чуковского — муха обворожительна. Был персонаж по прозвищу Мизгирь, т.е. Паук в сказке Островского "Снегурочка". Но это человек, не насекомое.

Но существует известная русская сказка "Мизгирь" про настоящего паука. И иллюстрации к ней имеются двух замечательных художников. Посмотрим.

Я сказал, что сказка "Мизгирь" известная, но известная она, кажется, из-за иллюстраций Г.Нарбута. Выдающийся памятник русского модерна был издан Кнебелем в 1910 году. Тоненькая книжка с двумя сказками. На обложке от "Теремка" — череп, от "Мизгиря" — насекомые.

На сайте РГБ есть такая оцифрованная книга: "Об изданиях сказок для детей" / [Ред. библиограф К. Кипарисова]. — М.: Детгиз, 1955. Книга вполне сталинская. Вот такой фрагмент на странице 18:

Кто бы после этого не захотел почитать "Мизгиря"? А как прочитаешь "Мизгиря", так и понимаешь, что всё правильно сталинские методисты говорили: сказка нехарактерна для народного творчества, в народе непопулярна, детям недоступна [для понимания]. В общем, сказка только для продвинутых модернистов (так и хочется сказать Нарбуту: "Нас мало избранных...").

Текст, конечно, шикарный. Вот минимальная обработка Алексеем Толстым той сказки, что есть у Афанасьева.

цитата

В старопрежние годы в красну весну, в теплое лето сделалась такая срамота, в мире тягота – стали появляться комары да мошки, людей кусать, горячую кровь пускать.

Появился паук-мизгирь, удалой добрый молодец, стал он ножками трясти да мережки плести, ставить на пути, на дорожке, куда летают комары да мошки.

Муха пролетала да к мизгирю в сеть попала. Тут ее мизгирь стал бить да губить, за горло давить. Муха мизгирю взмолилась:

– Батюшко мизгирь, не бей ты меня, не губи ты меня: у меня много останется детей-сирот – по дворам ходить и собак дразнить.

Тут ее мизгирь и отпустил. Она полетела, всем комарам да мошкам весть посылала:

– Ой, вы еси, комары да мошки, убирайтесь под осиновое корище! Появился мизгирь-борец, стал ножками трясти, мережки плести, ставить на пути, на дорожке, куда летают комары да мошки. Они и полетели, забились под осиновое корище, лежат мертвы… Мизгирь пошел, нашел сверчка, таракана и лесного клопа.

– Ты, сверчок, сядь на кочок – курить табачок; а ты, таракан, ударь в барабан; а ты, клоп-блинник, поди под осиновое корище – проложи про меня, мизгиря-борца, добра молодца, такую славу, что меня вживе нет: в Казань отослали, в Казани голову отсекли на плахе и плаху раскололи.

Сверчок сел на кочок курить табачок, а таракан ударил в барабан; клоп-блинник пошел под осиновое корище и говорит:

– Что запали, лежите мертвы? Ведь мизгиря-борца, добра молодца, вживе нет: его в Казань отослали, в Казани голову отсекли на плахе и плаху раскололи.

Комары да мошки возрадовались и возвеселились, в разные стороны залетали, да к мизгирю в сеть и попали. Он и говорит: – Так-то почаще бы ко мне в гости бывали!

Афанасьев записал сказку в Зауралье от одного-единственного сказителя, других вариантов нет. Поэтому сказка, действительно, непопулярная, но Алексей Толстой её не случайно в свой сборник включил — пленился абсурдом и энергией.

Для книжки 1910 года с иллюстрациями Нарбута был взят сильно упрощённый афанасьевский текст. Концовка вообще дурацкая: "А Мизгирь говорит: "Что это вы очень мелки! Почаще бы ко мне в гости бывали, пивца-винца испивали и нам бы подавали!". Мизгирь-то комаров да мушек не изничтожал, а у себя в ласковых сетях гостей радушно привечал. Видать, поденщик, которому заказали редактирование текста, уловил общий радостный настрой сказки, но не смог сопоставить его с издевательскими словами Мизгиря (который до того проявил редкое милосердие). В общем, получилось как у Чуковского: "Будет, будет мошкара // Веселиться до утра". А что Мизгирь, он на самом деле — простой русский паук.

Ну ладно, начнём, наконец, картинки Нарбута глядеть. Помимо обложки Нарбут даёт общую иллюстрацию к обеим сказкам на второй странице обложки: вверху страницы заснеженная пустыня из "Теремка", внизу — комар из "Мизгиря". Убийственное сочетание.

"Теремок" из этой книжки мы уже смотрели — страшная вещь. Нарбута душит ненависть к русскому самодержавию. В иллюстрациях к "Мизгирю" Нарбут другой, хотя и Мизгирь ведь — кровопиец. Но пьёт кровь других — настоящих — кровопийцев. Кровопивец моего кровопийцы... В общем, Нарбут решил воздержаться от нравственных оценок, не смог сделать выбора между пауком и мухой.

Иллюстрации к "Мизгирю" — отстранённые.

1) Итак, лето. Появились комары да мошки. Двойственное чувство.

Пушкин о том же:

цитата

Ох, лето красное! любил бы я тебя,

Когда б не зной, да пыль, да комары, да мухи...

2) До и после. Надо вглядываться, чтобы заметить насекомых (всё как в жизни). Слева: пустая сеть, все мошки извещены о том, что Мизгирь объявился. Но паук уже проводит операцию по дезинформации: сверчок сел "на кочок", таракан бьёт в барабан. За кадром клоп уверяет всех, что паука уже и в живых-то нет. Справа: ночная охота. В сети к Мизгирю летят комары да мошки, таракан всё ещё сидит на барабане.

3) Две гусеницы в концовке: всех не передушишь! Скоро новые родятся летуны.

Неожиданно сказка "Мизгирь" попала в этот вот современный сборник сказок для младшего возраста.

Е.Антоненков — один из самых заметных современных иллюстраторов с большим культурным багажом. Он-то и картинки Нарбута видел, и Чуковского читал. Несогласен с обоими.

1) Совершенно невозможно пройти мимо потешной сцены сообщников Мизгиря, нанятых им для компании дезинформации. Хорошо Антоненков популяризирует этот абсурдистский фрагмент.

цитата

Сверчок сел на кочок курить табачок, а таракан ударил в барабан; клоп-блинник пошел под осиновое корище и говорит:

– Что запали, лежите мертвы? Ведь мизгиря-борца, добра молодца, вживе нет: его в Казань отослали, в Казани голову отсекли на плахе и плаху раскололи.

2) Ну и образ паука-кровопийцы подан в абсурдистском духе: весёлый Мизгирь, искренне зазывающий на смерть радостных мушек.

цитата

Комары да мошки возрадовались и возвеселились, в разные стороны залетали, да к мизгирю в сеть и попали. Он и говорит: – Так-то почаще бы ко мне в гости бывали!

Ну что ж, читал всё-таки Чуковский "Мизгиря":

1) Муха-жертва, которую паук схватил и которая молит о пощаде. "Вот это хорошо", — думает Чуковский. Паук муху отпускает. "А вот это непорядок, неправдоподобно. Это мы вычеркнем".

2) Таракан в барабан. "Надо запомнить", — думает Чуковский.

3) Ложный слух: паука "в Казань отослали, в Казани голову отсекли на плахе и плаху раскололи". Чуковский задумался: "А что, если пауку по-настоящему голову отрубить? Причём на месте, без Казанской чрезвычайки?"...