Иллюстрации пушкинской "Метели" последнего десятилетия советской власти.

Миниатюрное издание, что тогда почти автоматически обозначало "библиофильское". Иллюстрации в таких случаях, как правило, были "продвинутыми". У Берштейна, как мы уже видели, каждая повесть предваряется разворотом. К "Метели" — сброшенная фата.

Следующая иллюстрация — длинная панорама. Но в книжке она разрезана на две страничных иллюстрации и два разворота. В отличие от "Выстрела" в альбомах образца неразрезанной панорамы нет. Поэтому придётся мысленно собирать её.

На первом элементе этого искусственно созданного триптиха видим за деревьями Владимира в санях, стремящегося вперёд. Цель путешествия — церковь в Жадрино — видим на последней части. А между Владимиром и церковью — пустота с брошенной рухлядью. И фата колышется вмести пурги. Собственно метели-то как погодного явления и нет.

Попытался склеить в редакторе: получилось только для самого общего представления:

Весь этот символизм и длинный показ пустот очень кинематографичен в стеле тогдашних фильмов Тарковского и Михалкова. Тогда это, действительно, было для искушённых зрителей.

Ещё одно миниатюрное издание. Но уже без обращения к высоколобой публике. Гравюра на дереве после Фаворского стала понятна массам. К тому же художник Бакулевский следует за сюжетом. Некоторая условность — от избранной техники. Это самая подробная сюита к "Метели".

Традиционной сцены "Бурмин у ног Маши" не предусмотрено. Видимо, не это самый запоминающийся поступок Бурмина в рассказанной истории. Бедная Маша!

Опять кинематографические иллюстрации: киевская художница Якутович. Это тоже интеллектуальное кино, но не заумное, а в стиле фильмов Марка Захарова. Театральные броские декорации и крупные планы.

В театрах любят, изображая военных пушкинских времён, вешать прапорщикам на шею большие белые кресты: с задних рядов видно. Вот и Якутович не удержалась.

Сказано же у Пушкина: у Бурмина георгиевский крест в петлице. Но художница рисует крест с георгиевской лентой на шее к Бурмина (и отдельно ещё крупно на ленте его показывает). Был бы Бурмин в звании полковника награждён такой степенью, его бы вся Россия знала!

Как всё-таки нравы смягчились в нашу просвещённую эпоху: в 1988 году готов был убить за такое, а сейчас — не готов.

После всех изысков картинка Косульникова к "Метели" позволяет расслабиться.

Продолжаем обзор книг и художников, уже знакомых по "Выстрелу". Сегодня — "Метель" и 1970-е гг.

У алтайского художника Туманова в распоряжении был только шмуцтитул. Он для представления "Метели" выбрал сцену в церкви, когда Маша падает в обморок, поскольку осознаёт ошибку: её мужем стал незнакомый человек. Многие художники в этой сцене показывают ещё и убегающего Бурмина. Но на этой картинке Бурмин сохраняет уверенное спокойствие.

У куйбышевского художника Коновалова было побольше возможностей: две иллюстрации на всю повесть. Он избирает героем для иллюстрирования Машу. На первой иллюстрации она пишет прощальные письма подруге и родителям перед побегом, а на второй — уходит в метель. Маша сказала — Маша сделала. Сильная женщина.

Киевский художник Дозорец, работавший в этой книге в технике силуэта, выбрал для иллюстрирования линию Бурмина: вот он убегает из церкви, аки заяц, а вот он — само благородство, когда объясняется с Машей.

Нижегородский художник Смирнов. Заставка к эпиграфу. Здесь метель. Но на первом плане — горящая свеча.

Смирнов выбрал нестандартную концепцию для "Метели". У него главный герой — Владимир.

Сначала Владимир в семействе Маши — стоит, гордо хмурясь и глядя на потенциальную тёщу (а Маша в это время в дальнем углу с женихами сидит — вся такая напыщенная, тоже гордится, наверное).

Потом Владимир пешком упирается в стену метели — сильный образ (вот так и при Бородино пойдёт пехотный прапорщик против свинцового ветра).

А вот финал повести: мы из окна смотрим в сад, где какой-то гусар коленопреклоненный перед какой-то барышней. А на столике -потухшие свечи...

Иллюстрации — это как тизер книги (дразнилка, намекающая на содержание). Я вот и в детстве, и сейчас сначала просматриваю картинки, потом читать начинаю. И о чём же повесть "Метель", исходя из этих иллюстраций-тизера? О том как сильный духом Владимир борется с судьбой, и о незначительных персонажах (Маша, Бурмин), которых мы видим издалека.

У московского художника П.Бунина иллюстраций к "Метели", разбросанных по разным книгам, поменьше, чем к "Выстрелу". Цикл не сложился. Главный герой — Маша.

Но Бунин, пока что единственный из всех рассмотренных художников, отразил пушкинскую тему Войны 1812 года. Восторженный абзац про возвращение русских войск из-за границы нашёл отклик у Бунина — такого же, как и Пушкин, восторженного певца войны.

Бунин в издании 1974 года, одновременно с Коноваловым из Куйбышева, даёт образ Маши в момент написания ею писем к подруге и родителям. Тут Маша предстаёт серьёзной женщиной: верится, что она возьмёт на себя управление семейным имением после смерти отца (как и произошло при встрече с Бурминым после войны).

А дальше — ни метели, ни Владимира, сразу финальная сцена. Два варианта — ранний и поздний — очень похожие, но разные: Бунин добивается большей точности в этой сцене со стремительным броском Бурмина к ногам Маши (хотя стремительность — именно в раннем варианте)

Художник Носков по-своему проиллюстрировал текст издания "Болдинская осень". По одной гравюре к каждой повести. К "Метели" — метель. Стихия средствами ксилографии.

UPD/05.10.2020

Художник И.Бруни. В иллюстрированной пушкиниане был известен только рисунками к "Сказке о мёртвой царевне". И вдруг внезапно обнаружилось, что в энциклопедии-справочнике С.В. Чистобаева Художники детской книги СССР. 1945-1991. Т. 2. «Б» на стр. 790-791 помещены несколько иллюстраций Бруни к "Метели" и "Барышне-крестьянке". Настоящее открытие!

Решил немного подкорректировать последовательность обзоров отдельных повестей Белкина. Уже писал про странность: в 1960-е гг., когда в СССР рождалась современная графика, новые иллюстрации к "Повестям Белкина" не издавались. Наверное, этот пробел должен восполнить В.Милашевский. Его иллюстрации были изданы посмертно в 1983 году, но по духу вполне вписываются в волну книжной графики шестидесятников (к тому же, работу над иллюстрациями он начал в 1965 году).

Милашевский в Шестидесятые был представителем старшего поколения, он просто возродил свою манеру 1920-х гг. (как и Н.Кузьмин), но иллюстрации того поколения прекрасно вписались в движение по обновлению искусства оформления книги.

Цикл иллюстраций остался незаконченным, в "Метели" картинки только к самому началу относятся. Но, может, это и к лучшему: мы следили за тем, как предыдущие художники отражают метель-непогоду, так вот у Милашевского — только метель, и никакого хулигана Бурмина!

На заставке — метель с ураганным ветром (сучья летят). Чей возок — Маши или Бурмина — непонятно, скорее всего условный.

Это заставка к сказке — у Милашевского в "Повестях Белкина" сказочный антураж. В "Выстреле" он был приглушён, а здесь проявился сразу: виден столб с бюстом существа, похожего на Мефистофеля. Это вблизи русского Жадрина с православной церковью!

Вероятно, ассоциации со стихотворением про метель "Бесы", которое Пушкин написал первым в свою Болдинскую осень 1830 года.

Далее — Маша уходит из дома. Ни лица крупным планом, ни психологии — только стихия. Вороны вот ещё летают — они хорошие летуны, любят с ветром поспорить.

Переход к Владимиру. Знакомая сцена, которая многими художниками варьировалась: Владимир вылез из саней. Но только у Милашевского видно, насколько безнадежно положение Владимира.

А вот и настоящая зимняя сказка: "Вечор, ты помнишь вьюга злилась, на мутном небе мгла носилась... А нынче — погляди в окно:".

Вьюга утихла, Владимир добрался до Жадрина... Грустная сказка.

В эту минуту Милашевский оставляет героев "Метели".

Иду по накатанной для "Выстрела" дорожке: те же сборники, и те же художники послевоенной сталинской эпохи.

Цикл иллюстраций именитого художника Д.Шмаринова. Гравюры по его иллюстрациям были опубикованы в трёхтомнике 1949 года и — без изменений — в "Избранном" 1959 года.

В отдельных изданиях "Повестей Белкина" иллюстрации к "Метели" выходили: первый вариант в 1946 году (фактически был сделан в 1937 году: даты читаются в правом нижнем углу рисунков, и даже на гравюре по рисунку). Второй вариант вышел в 1977 году. Во втором варианте "Метель" подверглась серьёзной переработке (в отличие от "Выстрела", где была подправлена только заставка).

Основа сюиты — заставка и две страничных иллюстрации. Посмотрим их в разных изданиях.

Заставка в трёхтомнике вообще не различима (безобразное качество), рассмотреть её можно только в "Избранном" 1959 года. Нормальная чёткость и в отдельном издании 1946 года. На заставке — тема Маши, её побега из дома в метель.

В отдельном издании 1977 года заставка изменена полностью: Шмаринов понял, что блуждания Владимира он никак не отразил, а это центр всей повести — настоящая-то грозная метель именно Владимиру все планы разрушила, явилась предвозвестником его скорой гибели. Поэтому на новой заставке — бедный Владимир.

Первая страничная иллюстрация продолжает тему ухода Маши в метель. Маша намеревается обвенчаться, переждать гнев родителей (потому узлы с необходимыми вещами), а потом получить прощение.

Ранний вариант рисунка — в отдельном издании 1946 года, ужасная гравюра по этому рисунку в трёхтомнике 1949 года, обновлённый рисунок в отдельном издании 1977 года. Позднейший вариант — в лучших традициях Шмаринова: совершенная композиция и пленительный женский образ. Мастерства у Шмаринова с годами не убавлялось.

Вторая страничная иллюстрация — Бурмин после венчания с незнакомкой убегает из церкви. Шутка удалась. Имеется только в отдельных изданиях. В раннем варианте Бурмин от души забавляется, а в позднем варианте Бурмин прям-таки дьявольски хохочет. Не знаю, зачем Шмаринов так сделал.

А счастливой встречи влюблённых Шмаринов рисовать не стал.

Провинциальное издание 1949 года (г. Молотов — ныне Пермь).

Здесь иллюстрации — это силуэты на шмуцтитуле.

К сожалению, без сюрпризов: пока всё та же унылость и беспомощность.

Издание 1947 года (Ленинград). К "Метели" две страничных иллюстрации.

А вот Веселов меня удивил. До сих пор я считал, что в этом издании просто безобразное качество воспроизведения. Но вот изображение метели заставило задуматься о технике и замысле художника. Белые штрихи на чёрном, сани Владимира почти не видны. Сильное впечатление присутствует. Так позднейшие наши оригинальные художники нонконформисты рисовали (на Забирохина даже похоже). Может, что-то в этих рисунках авангардное есть, редкое для сталинской эпохи? Но воспроизведение всё равно хромает.

После впечатляющей метели мне и вторая страничная иллюстрация стала казаться очень атмосферной: глухая ночь, полупустой, слабо освещённый собор, непоправимая ошибка...

Иллюстрации Ванециана: первое издание 1950 года (подарочное, большого формата, рисунки вклеены вручную), второе издание 2018 года в составе сборника (уменьшенного формата, издательство "Речь").

Заставка и страничная иллюстрация. Ванециан избрал только тему Владимира. На заставке — метель уже утихла, Владимир наутро отъезжает от церкви, где ему сообщили поразительное известие.

Страничная иллюстрация изображает Владимира в метели — он вышел из саней, чтобы нащупать дорогу. Театрально подбоченился. Эта иллюстрация обнаружилась в альбоме иллюстрированной пушкинианы 1987 года. Вот она.

Это было воспроизведение оригинала: необрезанный рисунок, черты лица и усики можно разобрать. А вот сравнение с тем рисунком, который в издании 1950 года печатался отдельно способом цинкографии: черты лица смазаны.

У Ванециана, конечно, не графика, а "станковая" иллюстрация, но в лучших традициях живописи. Например, как нарисован снег! На оригинале видны его оттенки (другое дело, может ли быть розоватый отсвет в метель, без солнца). При воспроизведении этой картины цинкографией в книге, конечно, оттенки снега были потеряны: просто грязная колея.

Теперь сравним оригинал с современным изданием.

Видно, что современное переиздание не с оригиналов делалось. Подправили, что смогли компьютерной техникой — но ни черт лица, ни оттенков снега, конечно, не восстановили.

"Метель" — повесть, поставленная Пушкиным на второе место в белкинском цикле. "Метель" близка по времени действия к "Выстрелу": период 1812-1815 гг. (собственно Отечественная война остается за кадром). Если "Выстрел" — тягостная повесть о душе, истерзанной жаждой мести, то "Метель" считается светлой повестью со счастливым концом (такому восприятию много способствует знаменитый вальс Г.Свиридова из музыки к одноимённому кинофильму).

Сегодня — первые иллюстраторы "Метели" (по 1937 год).

Скелет сюжета. Барышня Маша любит бедного офицера Владимира. Родители против. Молодые решают тайком обвенчаться. В избранный для этого дела день разыгралась метель. Маша до церкви доехала. А Владимир сбился с дороги и в церковь попал только на следующее утро: "Какое известие ожидало его!". Через несколько дней он известил родителей Маши о разрыве и уехал в армию (потом умер от ран, полученных при Бородино). "Меж тем война со славою была кончена". Победоносный полковник Бурмин залечивает лёгкую контузию в поместье Маши. Новая взаимная любовь. Бурмин рассказывает, как перед войной в метель сбился с дороги, попал в неизвестную церковь и в шутку встал к аналою с чьей-то невестой. После произнесения сакральной формулы сбежал из церкви. Но считает, что женат-то он не в шутку. Поэтому с Машей у него будущего нет. Как он ошибся!

цитата

— Боже мой, боже мой! — сказала Марья Гавриловна, схватив его руку, — так это были вы! И вы не узнаете меня?

Бурмин побледнел... и бросился к ее ногам...

Для иллюстраторов ключевые моменты — те, которые сам Пушкин описывает с большим напряжением. Знаменитый лингвист академик Виноградов акцентировал внимание на этих моментах в связи с метелью.

Во-первых, это Маша, выбегающая в метель, чтобы ехать на тайное венчание: ветер пытается остановить Машу, "метель воспринимается как предвестие несчастья". Машу метель не остановила.

Во-вторых, это Владимир, рвущийся к месту венчания: "метель как длительный и разрушительный процесс, как действие грозной и враждебной силы". Владимир не смог преодолеть воздвигнутое метелью препятствие.

В-третьих, это Бурмин, который метель не воспринимает как бедствие; напротив, Бурмина метель подталкивает в сторону Маши (т.е. к счастью).

Вот художники и любят рисовать Машу в метели и Владимира в метели. А Бурмина в метели не рисуют.

В русской графике я не считаю заслуживающим внимания ничего, что было до художников "Мира искусства". Но это несправедливо по отношению к старым мастерам: некоторых современных-то беспомощных художников приходится показывать. Пусть уж и Суриков будет.

Знаменитый живописец, который несколько раз пытался делать иллюстрации к Пушкину. Бывал за это жестоко бит искусствоведами. В альбоме "Пушкин в изобразительном искусстве" 1936 года суриковские иллюстрации к "Полтаве" были объявлены "скудными и слабого качества" (Э.Голлербах). К "Метели" суриковских иллюстраций не приводилось (видимо, считались ещё хуже, чем к "Полтаве").

Но уже в аналогичных альбомах 1961 г. и 1987 г. иллюстрации Сурикова к "Метели" поместили. К тому времени значение Сурикова как живописца стало уже бесспорным, это подняло в цене и его книжные иллюстрации.

У Сурикова первая картинка — метель, стихия. А вторая картинка — жанровая, сцена в церкви, когда раскрылась подмена жениха. Стихию наши живописцы всегда хорошо рисовали, а вот в жанровой сцене основательность Сурикова вошла в противоречие с лёгкостью Пушкина.

На самом деле суриковские картинки наглядно показывают разницу между живописью и книжной графикой. В обычной деятельности для гениального Сурикова это были бы наброски, которые года через два переросли бы в огромную картину маслом. А здесь приходится останавливаться.

Сборник 1929 года, отмеченный тем, что это первый пушкинский сборник, проиллюстрированный одним художником. Забытый ныне график Н.Алексеев.

А вот к этому художнику Голлербах в 1936 году сочувственно относился. Видимо, считалось, что для книги такие рисунки лучше суриковских набросков. Выбрана сцена в церкви — та же, что и у Сурикова. Рисунок плоский, кажется примитивным после суриковской штриховки.

Но бесспорно, что стремительность пушкинской сцены у Алексеева передана лучше, чем тяжеловесная массовка у Сурикова.

цитата

Нас обвенчали. «Поцелуйтесь», — сказали нам. Жена моя обратила ко мне бледное свое лицо. Я хотел было ее поцеловать... Она вскрикнула: «Ай, не он! не он!» — и упала без памяти. Свидетели устремили на меня испуганные глаза. Я повернулся, вышел из церкви безо всякого препятствия, бросился в кибитку и закричал: «Пошел!»

"Повести Белкина" 1936 года из "ленинградской серии"

Очень стильная гравюра по дереву. Церковь (место встречи) в вихрях метели. Вроде бы, нейтральный пейзаж. А по существу — тема судьбы (кто-то встретился, а кто-то нет) как квинтэссенция пушкинской повести.

Книга, изданная в издательстве "Academia" в год пушкинского юбилея.

Гравюра Пискарева была высоко оценена искусствоведами и приводилась как образцовая графика в альбомах иллюстрированной пушкинианы как в 1961 году, так и в 1987 году. Владимир честно боролся с метелью, но в отчаянье признал своё бессилие.

Было две иллюстрации: заставка с метелью (которую воспроизводили потом) и жанровая концовка, когда Бурмин пал на колени перед Машей.

Этой книги у меня нет. Привожу сканы обеих гравюр, помещённых в текст повести.

Тоненькая книжка из серии пушкинских повестей, изданная большим тиражом "Детиздатом" в предюбилейный 1936 год. Отлично воспроизведённые для массового издания иллюстрации. Мы смотрели иллюстрации К.Рудакова к "Выстрелу" из этой серии. К "Метели" тоже иллюстрации Рудакова. Сканы — из Интернета, поскольку и этой книжки у меня нет.

Полностью отсканированная книга в свободном доступе выложена на сайте РГДБ: https://arch.rgdb.ru/xmlui/handle/1234567....

Рудаков сделал целый цикл из трёх страничных иллюстраций (плюс на обложке — тема бессилия перед метелью, как у Пискарева в дорогом издании).

Идеальная сюита, соответствующая пушкинской краткости и насыщенности. Отражены все три узловых момента: Маша в метели, Владимир в метели, Бурмин с Машей (без метели).