Рецензии на фантастические книги

Виктор Пелевин «t»

Какой-то там по счету роман Виктора Пелевина кажется на первый взгляд слишком простым. Некий граф Т. отправляется в путешествие на поиски таинственного места под названием Оптина Пустынь. На пути его ждут орды кровожадных убийц, преследователи-полицейские, роковые женщины, всевозможные члены всевозможных тайных обществ. Будет много перестрелок, схваток и убийств. Все это происходит в антураже условного XIX века. Раньше такие книжки называли бульварным чтением. Теперь могут назвать и трэшем. Тем более, что тут даже отстрел зомби случится. Учитывая литературные тренды 2009-ого года, когда вышел «t», сперва можно подумать, что Виктор Пелевин просто решил простебать книжки про чиновника по особым поручениям Ф. Но если присмотреться, то окажется, что он не щадит и других своих коллег по перу. Тут всем досталось. В том числе и самому Пелевину, уж в чем он себе никогда не отказывал, так это в том, чтобы высмеять миф имени себя.

Но если бы «t» оказался бы лишь чисто литературной пародией, то было бы, скажем честно, скучновато. Фишка этого романа в том, что граф Т. узнает, что он является не только Львом Николаевичем Толстым (а кому еще сдалась бы Оптина Пустынь?), но еще и персонажем авантюрного романа (что объясняет его непохожесть на прототипа и суперменскую лихость). А все потому, что в какой-то момент перед графом Т. предстает автор этого самого авантюрного романа. Безусловно, тут бы из-за кулис выйти самому Виктору Олеговичу, но нет – за автора выступает некий Ариэль Эдмундович Брахман. Этот Ариэль с помощью некоей кабалистической практики может погружаться в собственный текст и общаться с собственными персонажами. Позже, правда, выясняется, что романец-то сочиняет целый коллектив авторов, только они не умеют, как Ариэль. Таким образом Пелевин прорубает в дискурсе приключенческого романа XIX века окно в реалии начала XXI. Так что, читатель получает еще и порцию актуальной на 2009-ый год сатиры, тут вам и экономический кризис, и рассуждения про маркетологов, и проезд по всяким православным темам. Господи прости, в таком ключе «t» и вовсе выглядит книгой к 180-летию со Дня рождения Льва Николаевича. Есть подозрение, что сам Лев Николаевич не оценил бы такого подарка.

«t», конечно, предельно постмодернистский роман. А в каком еще романе герой мог бы осознать, что является персонажем романа? И по Ролану Барту с его «Смертью автора» Пелевин проехался с особым смаком. Но и без этого всяких деконструкцией тут хватает. А уж в своих шутках и отсылках Виктор Олегович и вовсе демонстрирует широчайшую эрудицию: выворачивая наизнанку русскую философию (тут на вторых ролях разгуливают Достоевский с Соловьевым), протягивая нити через всю русскую классику, периодически заглядывая и в зарубежную, перекидывая мостики к собственным текстам, автор еще и делает вид, что за всем этим много чего скрывается. Вы только копните, начните разбираться… И откроется бездна звезд (то бишь смыслов) полна. Вот только тут надо учитывать, что бездна по Пелевину всегда будет пуста. Потому стоит ли искать в ней смыслы? Может автор до самого конца будет юродствовать, зубоскалить и оставит своего читателя с носом? Это опасение небеспочвенно, въедливого читателя оно не оставит до самого финала.

Фэйри Изумрудного острова, или Знамена феминизма 10 века

10 век. Ирландия. На Изумрудном острове идет нормальная средневековая жизнь. Еще не ушли в прошлое конфликты между норманнами и аборигенами острова. Горят монастыри и деревни, льется кровь, умирают люди. Викинги чередуют грабежи с торговлей, ведь многие уже сменили на груди молот Тора на христианский крест. Властители многочисленных королевств норовят отгрызть кусочек земли у соседа, с вожделением посматривая на головной убор Верховного короля. Женщины вовсю манипулируют мужчинами, те традиционно пытаются поддаться всем пагубным страстям одновременно.

Но кроме людского населения, есть у Ирландии и иные обитатели, ведущие свою тысячелетнюю войну. Потомки Туата Де Дананн и фоморов, те, кому подвластно волшебство и могучие артефакты. Фоморы проиграли и повержены, но до конца ли?

Две женщины: из Потомков богини Дану, и племени ее извечных врагов. Одна жаждет дублинский трон для сына и верховную корону для брата – последнего из фоморов. Вторая – хотела лишь покоя и тихой жизни для сестры. Но воля Совета Потомков решила иначе, бросив ее в омут королевского двора, в окружение того, кто готовится вступить в схватку за Верховную корону.

Их интересы непременно пересекутся, повлияв на судьбы двух волшебных народов. И кто в результате одержит верх, не ведомо никому, кроме богов. А может и тем тоже.

Любопытное национальное фентези, приятное, но не без помарок. Перед нами две линии, которые долго не сходятся напрямую, но переплетены слухами, знакомыми именами, действиями, влияющими на всю Ирландию. Не обойдется без хронопрыжков, порой на пяток лет («Джонни, сделай монтаж»). Долгоживущие народы, что с них взять.

Главных героинь, как вы уже поняли, двое. Центральные женские персонажи с описанием от первого лица, становятся одним из главных достоинств романа.

Гормлат – дама с фоморской кровью. Женщина ослепительной красоты, лишь недавно избавившаяся от старика-козла-мужа. Ведомая одной единственной страстью – любовью к сыну, ради которого Гормлат готова на все. Не такая уж распространенная практика среди потомков волшебных народов, которые чаще всего воспринимают своих смертных детей как бабочек-однодневок, либо в лучшем случае, как фигуры в шахматной партии. Абсолютно безжалостная особа (материнские гены), в критических ситуациях не моргнув глазом способная на убийство своими руками. А уж тем паче на опосредованное участие в массовом лишении других жизни. Но обычно предпочитающая действовать более тонкими методами. «Хитра и изворотлива», шикарная интриганка, плетущая крепкую, долгоиграющую паутину козней, использующая манипуляции, психологию, знание реакций, желаний и слабостей других людей, их алчность, гордыню, жажду власти. Обладающая недурным актерским даром и стратегическим мышлением, лишь изредка затмеваемым страхом за сыночка. Живет на свете 40 годочков, сохраняя красоту и молодость (срок жизни здешних «фейри» до трех сотен лет). Уже понимает необходимость смены места обитания («выходи замуж, рожай, прячься»), но не хочет другой личности, очередного замужества и расставания с сыном. А придется — ведь потомки Туата Де Дананн находят своих врагов собирая информацию о людях, которые слишком долго не стареют.

Имеет брата по имени Малморда (да, вот такое вот говорящее имя, у! Морда!) – тоже знатный интриган (и он не последний в книге знаток козней, вспомним хотя бы Олафа), жаждущего захватить власть над страной и уничтожить, наконец, наследников богини Дану.

Дмитрий Костюкевич имеет репутацию создателя интеллектуальных хорроров. В его рассказах мы встречаемся с иной, не до конца традиционной жанру интерпретацией Зла. Там нельзя найти чистого мистического кошмара, который свойственен историям о потусторонних существах. Также, как и приземленных страшилок, где угрозой оказывается условный пьяница-насильник, живущий по соседству. Автор изображает пугающее иначе. Кошмар у него действительно не ушел от мистики и имеет метафизическую, непостижимую людям природу. Однако он проявляется через знакомые нам формы типа опасной для жизни стихии. То есть, достаточно приземлен – но, при этом, не уходит в бытовой триллер про условных маньяков.

Видно, что Дмитрий исследует природу Зла. Желает понять ее суть. К этому выводу с первых строк прочтения нас толкает манера автора работать с ужасным. Источники страха в его работах (будь то кровожадные боги древности или банальная стихия) постигаются рационально.

Потусторонним выглядит, как правило, космический ужас за пределами планеты. Но и в подобных случаях он проявляется более-менее логично: как иная форма жизни или не открытый человечеством физический закон. Но современного читателя трудно испугать понятными вещами. Из-за чего встает вопрос, как много в «Холодных песнях» настоящего кошмара? И, если он есть, насколько жутким является? Почему нас пробирает до костей при встрече со злом, о котором говорит писатель? Имеет ли оно экзистенциальную природу…

Откровенно говоря, настоящих хорроров в сборнике мало. Большей частью он состоит из триллеров, чьи герои сталкиваются с Первобытным ужасом в местах, казалось бы, покорившихся человеку. Реки, озера, леса и моря, как таковые, не несут угрозы – но в произведениях Костюкевича раскрывают свою древнюю, агрессивную сущность. Отметим, что безликая стихия здесь не несет угрозы, если ее не “провоцировать”. Но жестоко дает отпор любому человеку: прогоняет насильника, который хочет ее подчинить — например, колониста, пришедшего освоить Антарктиду («На Восток»).

Глядя на то, как жестоко природа дает отпор человеку, трудно допустить, что она не желает смерти людям. Но, тем не менее, большинство борющихся с ней героев первое время как бы хотят доказать, что агрессивность любой среды – это не качество ее, а свойство, которое нельзя изменить, но можно использовать. Что, например, делает водолаз из «Шуги», изучая рельеф подо льдом.

Несмотря на то, что история о подводнике успела стать визитной карточкой писателя, произведения с водным сетингом – редкость для книги. Как правило, древний кошмар ждет читателя в лесах, джунглях и болотах, а не на воде (прямую угрозу она несет лишь в «Морских пейзажах»). В сюжетах, чье действие разворачивается в океане или море, злом оказываются живущие рядом с человеком сущности. Даже упомянутая «Шуга», где герой борется со стихией, чтобы не утонуть, по факту не изображает воду агрессивной: она описана как нейтральная сила, могущая стать опасной, если человек ведет себя не осторожно.

При поверхностном взгляде кажется, что с угрожающей природой сталкиваются герои, которые ее обуздывают — то есть, суровые профессионалы, дерзнувшие бросить вызов стихии. Но по факту столкнувшиеся с такой мощью спецы не всегда изображены хладнокровными. В половине случаев они признают слабость перед стихией, не хотят с ней бороться и отступают, завидев угрозу (например, дети из “Дрожи”).

Но, какова бы ни была природа такого Зла, с ним сталкиваются не все профессионалы. В половине историй о нем, главные герои — обычные люди, которые боятся и не знают, как противостоять обрушившемуся на них кошмару.

Каким бы «крепким орешком» ни был герой, его статус существенно влияет на характер самого текста – в том числе, на жанровую составляющую. Как правило, в зависимости от типажа героя уже в начале чтения понятно, будет история психологичным триллером или, наоборот, динамичным экшеном, где человек станет бороться за выживание. Во многом это определено логикой действий, что видна в начале. Так, задача спеца при столкновении с опасностью – остановиться, определить источник угрозы и выбрать стратегию, как можно спасти себя и других. То есть, герои-профессионалы у автора больше подвержены саморефлексии. За счет чего произведения о них отличаются большим внутренним накалом и сильно растущей тревожностью. Естественно, здесь характерен саспенс – беспокойное ожидание приближающегося ужаса. Что и видно по первым строкам таких рассказов.

Признаться, этот стиль узнаваем: истории с крепким саспенсом характерны Костюкевичу. Но, когда он создает напряженный сюжет, тревога там основательно проседает. Поэтому среди работ с интенсивной динамикой так мало крепких рассказов.

Закономерно, что их герои тоже имеют общие черты. Зачастую это обычные люди, не способные противостоять злу. Их модель поведения при встрече с угрозой – бежать. Естественно, действие текстов более подвижно и не отягощено медленной, свойственной психологическому триллеру рефлексией.

Но странно, что вовсе не каждая сильная фабула держится на сюжете, богатом событиями. Создавая тревожное произведение, Костюкевич работает с разными типами накала, иногда совмещая их («Заживо») — причем, не всегда удачно.

Видно, что пугать для автора – не главное. Даже несмотря на то, что подавляющее большинство материалов в сборнике вызывают гнетущую неопределенность, саспенс для Дмитрия – лишь одна из приправ, которая используется по необходимости. Если она нужна, то тревога нагнетается визуальными приемами. Так писатель четко очерчивает зрительные образы, чтобы создать реалистичный эффект присутствия угрозы, которая притаилась в обычных предметах вокруг.

Там же, где их нет, чудовищем оказывается человек как таковой. Подобная подача делает рассказы достоверными — и потому особенно страшными. Просто потому, что мы сами вообразили чудовищ. Однако чтобы читатель обрисовал монстра в красочных деталях, одной-двух сцен недостаточно – иначе не получится передать все оттенки жути. Ведь скрытая угроза ощущается особенно сильно, когда мы подолгу скользим вглубь переживаний героя. А их трудно прочувствовать при интенсивном сюжете. Возможно, именно поэтому большинство историй сборника не отличаются яркой динамикой и, скорее, медитативны.

Это свойственно для всех сильных работ сборника. Нужное настроение сочинитель закладывает между строк. Так же, как при изображении монстров, он широкими штрихами очерчивает факты и события, которые ближе к кульминации или развязке сами заставляют аудиторию испытывать конкретные чувства – например, возросший психологический дискомфорт.

В этом смысле интересно, что среди по-настоящему тревожных произведений много тех, у которых есть черты, не характерные большинству текстов книги. Так, к тревожным относятся все материалы, писаные вязким стилем, в настоящем времени, от первого лица и в направлении ужасов. То есть, автор выходит за привычные для своих рассказов рамки сразу в нескольких местах. Вполне закономерно, что это отражается на стилистике и, одновременно, жанре – в ряде случаев последний кардинально меняется. Например, триллер превращается в хоррор. Это бросается в глаза потому как последних в сборнике мало.

Но, несмотря на такую исключительность, хорроры в сборнике все-таки имеют общую черту с наиболее характерными для Костюкевича сюжетами. В каждом угроза исходит от того самого Первородного Зла. Но уже с поправкой: им оказывается не стихия. В большей части страшных историй таким кошмаром являются потусторонние сущности типа духов, демонов и русалок.

Парадоксально, но, даже, несмотря на характер монстров, большая часть хорроров – реалистична. Возможно, ничего странного здесь нет, и перед нами доказательство того, что реализм у автора имеет ту же функцию, что и тревога: это не стремление изобразить объективную реальность, но техника и инструмент, при помощи которых он достоверно описывает фантастические грани мира, где происходит действие. Настолько достоверно, что потусторонние существа типа духов и инопланетян кажутся естественными – даже когда реальность, где они живут, ничем не отличается от нашей.

Также хорроры схожи с большинством других сильных работ в книге за счет крепкого внутреннего динамизма и высокого психологического накала. Последний усилен довольно редкой для автора чертой – вязким стилем. Длинные предложения, сложные словесные конструкции – отличительная черта большинства ужасов в сборнике.

Такой стиль бросается в глаза. Ведь уже давно Костюкевич зарекомендовал себя как писатель, излагающий просто. Даже в сценах с «мясным» потенциалом, где другие мастера не удержались бы от подробных описаний, желая посмаковать кровавой жанровой эстетикой, сочинитель обходит ее стороной. Он не описывает страдания героев, а просто ставит нас перед фактом: “Ивана ударили — тот упал” и т.п. Из-за чего напряженные сцены ряда острых сюжетов (не обязательно хорроров) трудно назвать эмоциональными.

Столь же осторожно Дмитрий ведет себя с фактической базой. Владея мат. частью и деталями узких тем, с которыми сталкиваются его герои-профессионалы, он, конечно, пользуется специфической терминологией, — но не объясняет, что значат конкретные понятия. Этому подходу следует отдать должное: отсутствие пояснительных сносок не отвлекает нас от главного текста, за счет чего легче погрузиться в происходящее с головой. К тому же, специфических – не расшифрованных – терминов используется мало и они не мозолят глаз.

Однако иногда Костюкевич погружает нас в действие, которое нельзя назвать медитативным из-за быстрой смены событий. Конечно, она редка для интеллектуального хоррора как суб-жанра, ведь в «умных» ужасах события зачастую развивается медленно. Основная ставка там сделана на растущем психологическом дискомфорте. Тем не менее, среди тревожных (засасывающих читателя) рассказов книги редко, но встречаются такие, где медитативностью и не пахнет. Возможно, автор умеет писать тревожные произведения, изредка выходя за рамки жанра. И не стесняет себя границами исключительно внутреннего динамизма, свойственного классическим слоубернерам.

Как видим, стиль для Дмитрия – не константа, но переменная. Она меняется, когда того требует фабула и проблематика истории. Выход за рамки привычного стиля, комбинация не свойственных сочинителю техник, работа с триллером как с методом изложения, где саспенс и реализм – лишь приемы, а не условия хорошего текста, а также чередование краткого слога с «вязкими» словесными конструкциями – примеры литературно-богатого сборника, которым будут довольны многие ценители жанра.

Важно, что столь же универсален подход есть в изображении Зла. Складывается впечатление, что понятие Тьмы для писателя — мистическое и абсолютное. В сборнике она изображена как часть бытия, один из его столпов, на которых держится зримый и невидимый мир. Или таким себе законом мироздания, что существовал до человека, и будет существовать после. Но, с другой стороны (пусть и в меньшей степени), мы видим, что Зло – это также и сам человек с его ошибками и «неправильным» выбором, когда личность соглашается стать источником Тьмы, как в рассказе «Свои». Или, не в силах противостоять Тьме подобно герою «Ззолета», пропускает Ее в окружающий мир.

Первая публикация — на странице автора ВК.

Не могу назвать себя фанатом сплаттерпанка, но временами, когда классический хоррор начинает уже приедаться, мне хочется почитать что-нибудь более кровавое и острое на язык. И вот в такой момент очередного выбора мой взор обратился к сборнику произведений Чендлера Моррисона "Ибо мы грешны", который открывает роман "Внутри я мёртв".

Скромный по объему текст рассказывает историю отношений безымянного ночного охранника из благотворительной больницы Престона Дроуза и работающего там же врача-акушера по имени Хелен Винчестер. Но не думайте, что речь идет об обычном любовном сюжете. Как раз таки наоборот. А виной тому весьма болезненные наклонности мужчины и женщины. Дело в том, что ему по кайфу предаваться плотским утехам с бездыханными девичьими телами в морге, а ей — поедать трупики почивших младенцев. В общем, как говорится, "встретились два одиночества". И итог этой встречи предугадать заранее будет очень не просто...

В предисловии к сборнику автор предупреждает, что проложил для нас "путь через ад". На брутальный дух книги также намекает и ярко-красная метка "шок-контент", красующаяся на обложке. Соответственно, держа два этих факта в голове и приступая к роману, я ожидал какого-то мощного буйства извращенной фантазии, а получил... да по сути пресную историю про двух почти что маргиналов, которые периодически проводят вместе досуг, ибо они способны худо-бедно общаться только друг с другом.

Нет, конечно, есть в повествовании и несколько жутких по смыслу эпизодов, но поданы они вскользь и без вводящих в ступор подробностей. Иными словами, впечатлиться и нервно поерзать в кресле при чтении у вас вряд ли выйдет.

Но несмотря на посредственную сплаттер-составляющую, роман мне все-таки понравился. Во-первых, я проникся тем как автор показал изменения, происходящие в характерах центральных персонажей в результате их взаимодействия. А во-вторых, меня зацепил мрачный с оттенком черного юмора финал, который прекрасно вписался бы в какой-нибудь хоррор-альманах типа "Баек из склепа".

Таким образом, к рассказам Моррисона я перешел в достаточно приподнятом настроении, но продлилось оно не долго. Честно говоря, не горю желанием освещать перипетии каждого текста, ибо большая их часть — это какие-то нелепые огрызки потенциально интересных сюжетов. Поэтому отмечу только действительно удачные произведения: "На полпути от крика к плачу" (жесткая зарисовка на темы ревности и раздвоения личности) и "Контрабанда" (прикольная фантастика о бегстве землян из лагеря временного содержания на чужую планету).

Отдельно хотелось бы выделить сегмент "Гора с плеч", но не потому что он крутой, а потому что он мог бы быть таким, если бы писатель не поленился сделать его развязку более внятной. А так мы имеем лишь неплохую постапокалиптику, которая кончается на понятной, но все же дурацкой ноте. Тогда как хотелось бы увидеть справедливое возмездие в отношении одного мерзкого беспринципного персонажа. Ну, что есть, то есть.

В целом, как вы уже догадались, вторая часть сборника Чендлера Моррисона оставила меня равнодушным. Так что спасибо издательству "Феникс" за труды, но без прочей малой прозы автора я вполне проживу. А вот с его романами я бы, пожалуй, ознакомился.

Оценки:

"Внутри я мёртв" — 7/10.

Рассказы — 3/10.

А вот и новый выпуск «ФантКаста» — абсолютно бесплатно на всех платформах, до которых смогли дотянуться ручонки организаторов Петербургской фантастической ассамблеи. На сей речь в нашем подкасте пойдет о «фантастической киномании». Ловите официальный анонс:

цитата

Когда мы говорим о книгах, то периодически соскальзываем на фильмы и сериалы: что экранизировано, как экранизировано, что не мешало бы экранизировать в ближайшем будущем, а что – ни в коем случае, никогда в жизни, ни за какие коврижки. Но иногда беллетристика мстит киноиндустрии – и тогда на свет появляются книги о кино, романы, где главными героями становятся актеры, режиссеры, а порой и сами фильмы с телесериалами. Книги, где писатели препарируют кино как таковое, в самой концентрированной его форме. «Киномания» Теодора Рошака и «Транзитная зона» Кристофера Приста, «Усмешка тьмы» Рэмси Кэмпбелла и «Дом листьев» Марка Данилевского, «ТИК» Алексея Евдокимова и «Сияние» Кэтрин Валенте – и многие другие. И, безусловно, существует «формула кино», которой подчиняются такие романы. В алгоритмах и закономерностях, которые можно увидеть в книгах о «темной изнанке кино», в этом выпуске «ФантКаста» пытается разобраться книжный обозреватель Василий Владимирский.

Слушаем выпуск и подписываемся на «ФантКаст» на платформах:

• Apple Podcasts

• Telegram

• Яндекс.Музыка

• ВКонтакте

• Castbox

• SoundStream

• Spotify

• Podcast Addict

• YouTube

• YouTube.Music

• Mave

• ЛитРес

• RSS

Реквизиты для тех, кто готов финансово поддержать Петербургскую фантастическую ассамблею и ФантКаст:

— ЮMoney

— Карта Сбербанка 2202206210159153

— И подписывайтесь на нашу страничку на Бусти!