Рецензии на фантастические книги

По факту же есть все основания говорить о спекуляции (не думаю, что инициированной именно автором), уж не знаю, насколько коммерчески оправдывающейся, но, как минимум, заточенной на сугубо определенную аудиторию интересующихся творчеством знаменитого американского писателя. В общем, я купился. Теперь возвращаю «по заслугам» (в моем строго предметно-ситуационном понимании «воздаяния»).

Прежде всего, необходимо отметить, что Ктулху и некоторым другим обитателям вселенной Лавкрафта место в произведении нашлось, но далеко не центральное, а лишь постольку, поскольку эту нужно было автору для развития магистральной идеи, которая куда шире и глубже, масштабнее и глобальнее, нежели можно себе представить. Скажем так (дабы не спойлерить), Василий Рябинин рассказывает о поиске главным героем (а впоследствии – группой главных действующих лиц) всего того, что проливает свет на «тех, кто приходит и уходит» (собирательное поименование существ и сущностей, проникающих – прямо или опосредованно — в «наш мир» с целью стяжания особой энергии). А средь них, понятное дело, и Ктулху сотоварищи (в романе они сначала как объекты интереса и исследований, а затем – в роли антагонистов неявных и явных).

Надо отдать должное автору: в той части, в которой он увлечен (и это видно) творчеством Лавкрафта, образы и атмосфера, так или иначе присущие миру Ктулху, получились убедительными и, что называется, зримыми. Иной раз возникало ощущение, что отдельные сцены, характеристики и нюансы – вовсе не плод фантазии В. Рябинина, а результат отображения посетивших его видений: порой откровенно сложно было представить, что столь подробные и в то же время целостные картины описываемого можно придумать «специально».

Но! Впечатление портит язык произведения. Он, да простит меня автор, оставляет желать… лучшего. Частота употребления местоимений на условную единицу текста зашкаливающая, то же можно сказать и о глаголах «был (-а / -о / -и)». В первом фантлабовском отзыве на роман отмечается удачная стилизация под арабские произведения, и поначалу я разделял это мнение; потом решил, что стилизация эта весьма искусственна и строится, в основном, на использовании относительно длинных предложений и довольно большого количества прилагательных, в том числе несущих экспрессивную смысловую нагрузку. Вот, пожалуй, и весь секрет. Не сказал бы, что словарный запас так уж богат; он действительно небеден, но, правда, иной раз автор допускает употребление слов и выражений, которых мастера художественного слова категорически стараются избегать (ибо казенновато и канцеляристо).

В общем, огрехи исполнения – основная моя «претензия» к произведению, которое, не могу не отметить, к тому же излишне затянуто (при умелом сокращении текста раза так в полтора роман лишь выиграл бы). Ощущение недостаточной прокачанности чувства меры – возможно, в том числе ввиду сильной увлеченности автора замыслом творения.

Книга отнюдь не пестрит разнообразием повествовательных средств и методов, технический арсенал в этом плане скуден, и читать (в целом) откровенно нудновато, повествование содержит минимум диалогов; по сути, этот роман – рассказ от первого лица, за исключением вложенных историй, которые подаются столь же однообразно. Из технических недоработок отмечу еще то, что все персонажи говорят (когда это все-таки случается) одинаковым языком, независимо от принадлежности к тем или иным социальным группам и т.п. Соответственно, по совокупности исполнительских маркеров делаю вывод о том, что В. Рябинин еще пока стремится к тому уровню мастерства, по достижении которого авторский слог технических нареканий не вызывает. Нет, всё не так плохо, как может показаться из этого отзыва – условно приемлемо (и привычно, если брать средний уровень непрерывно выплескивающейся на рынок отечественной беллетристики); просто к тех.составляющей я придирчив и требователен.

Тем не менее, готов простить произведению то, что получил совсем иное, нежели ожидал. Виной тому оказавшийся заразительным энтузиазм автора (хотя, чего греха таить, при освоении процентов так 80-ти романа я ровно тем занимался, что укреплял силу воли). Плюс мне безусловно понравились идейные посылы, вложенные в произведение: исключительно гуманистические, ориентированные на расширение границ сознания, накопление и углубление знаний и духовный рост личности и человечества в целом. Конечно, развивая подобного рода идеи, трудно удержаться от скатывания в наив. Грешит этим и «Некрономикон», однако, не сильно – всё же автор, по ощущениям, старался не учить и не постулировать очевидное, а показывать, иллюстрировать, но, главное, стремился увлечь читателя так, как постижением нового и неведомого был преисполнен главный герой.

Однозначно могу порекомендовать книгу интересующимся вопросами саморазвития, других (в т.ч. параллельных) миров, эзотерикой (тут она мягкая и позитивная) и в целом прогрессивными веяниями антропологической направленности. Касательно же вселенной Лавкрафта: автор именно что «вписал» (возможно, отталкиваясь от / фантазируя на тему) Ктулху сотоварищи в свое произведение, являющееся, в общем-то, довольно самобытным. В итоге у меня, как, может, ни парадоксально, осталось приятное впечатление от собственно романа: я закрыл глаза на спекуляцию с названием и все те «минусы» текста, о которых написал выше, но оценку ставлю с учетом.

P.S. Вот, кстати, не припомню, встречается ли хоть раз по тексту слово «Некрономикон», вынесенное в заглавие? Так что, да, название романа с указанием псевдоавторства – чистой воды надувательство. А жаль (мне), потому что идеи и мысли произведения не заслуживают того, чтобы люди после покупки плевались. Обманывать нехорошо. Если В.Рябинин к решению издателя ТАК преподнести читателю книгу непричастен, не представляю, как ему может быть обидно.

За вложенные в роман идеи, мысли, посылы, за сам акт трансляции вовне всего того прекрасного и высокого (соответственно, правильного и нужного), чем автор столь искренне увлечен, я говорю ему спасибо. И – успеха на пути развития (в т.ч. на худ.-лит. поприще)!

Да, возвращаясь к аннотации: фокус в том, что она — правдивая. В том смысле, что — за исключением самого последнего предложения, где упоминается Г.Ф. Лавкрафт — очень правильно характеризует содержание романа. Но кто бы еще при этом сделал приписочку, что, мол, на название, "автора" и последнее предложение аннотации внимания обращать не стоит?.. Вестимо, "забыли"

Такие дела. Бизнес, ничего ли -чно/-шне го. Цена на книгу заломлена такая, что ... всё сходится. Г.Ф. Лавкрафт, Абдул аль-Хазред, Некрономикон. И — шелест-шелест-шелест шепот-шепот-шепот...

Мир, живущий в эпоху цветного солнца. Позабывший главное. Стоящий у черты.

… Мальчик Валь слышит, как кричат деревья, когда их рубят. И поэтому он не может помогать отцу. Но вот беда: Валь – сын древоруба, значит, от рождения сам древоруб, и другим он быть не может. Но крики деревьев невыносимы!

Древорубы враждуют с охотниками. С тех пор, как издан Закон о лосиной охоте, по которому разрешено бить лосей, охотники – влиятельная сила.

Бить лосей – подрывать защитные силы Леса. Так говорили кейрэки. Давным-давно они ушли, передав жителям острова свою мудрость и оставив заветы. Что осталось от них теперь? Охотники не щадят даже лосих с белыми пятнами. А ведь от них мог бы родиться белый лосенок… Он вырос бы во взрослого лося, Белого лося. Такой изображен на Башне охоронтов (незримых хронистов острова, которых с жителями страны скрепляет древний договор). Правда, в лучах разноцветного солнца не сразу и поймешь, что он белый.

На острове почти не осталось Белого…

Мертвая плешь. Из нее возникают плешеродцы – жуткие твари, охотящиеся по ночам. Их красные глаза долго будут сниться в кошмарах тем, кому посчастливится спастись.

Тревожные вести с гор. Там какое-то движение. Не иначе горыны – вспомнили старые обиды?

А Совет? Там интриги, «политика». Совет так не любит, когда на острове что-то не в порядке. Здесь всё должно быть хорошо. Ведь главное – красота.

… Высоко-высоко, на вершине горы Казодак растет Белое древо. Оно – святыня племени, в котором каждый когда-то мог летать. Но ушли те времена. Древо словно бы умерло. …И нет больше крыльев. Даже для вождя. А есть ли надежда?

Мукаран, отступник, считает, что нет. Теперь он возглавляет макабредов – тех, что, поправ Белое, спустились с вершины горы Кадодак в пещеры. И стали людоедами.

Дарилла (ее кожа так сияла когда-то!) скорбит: Нариан исчез. И с ним – надежда племени. Кажется, последняя. В груди женщины – птичка. Кем Даррила заменит ее, когда та умрет?

Вот спойлеры, немного открывающие образы и сюжетные завязки романа. Даже если не акцентировать внимание на всяких подтекстах и аллегориях, история затягивает, следить за развитием событий интересно. Сюжетные линии переплетаются в сложный, замысловатый узор. Отдельные его нити тянутся из прошлого Лосиного острова и некоторых персонажей, и только в финале автор раскрывает значение обстоятельств, вплетенных в кружево истории. Причем, делает это блестяще: каждая фраза, реакция, оказывается, не просто не случайны, но очень поведенчески и психологически достоверны и точно отображают суть отношений, действительная природа которых обнаруживается лишь в финале. В истории всё, как говорится, «закрючковано» и «закольцовано».

Несмотря на довольно небольшой объем романа, он насыщен событиями. Их, действительно, много. И если не следить, можно упустить мостики от одного к другому. Такая насыщенность достигается благодаря динамичному повествованию, а также специальным методам подачи (например, через диалоги двух обезличенных горожан; это, в свою очередь, дает дополнительный эффект объема). Повествование динамичное, емкое, но при этом очень живое и яркое. Сцены сменяют друг друга, складываясь в непрерывный калейдоскоп жизни персонажей, Лосиного острова в целом.

Углов зрения в романе тоже много. Читатель видит историю через восприятие совершенно разных героев: мальчика Валя, сверхмастера изящных ремесел, охотника Барлета, Коварда (сына Моховника, предложившего Закон о лосиной охоте), живущей с ним Сьяны, знахаря Мирче <один из самых удачно получившихся образов>, «лекаря» и интригана Крутиклуса <другой отлично вышедший персонаж>, князя племени Вершины Нариана, отчаявшейся Дариллы, мудрого жреца Даридана, настоятельницы Лунного скита Юруллы и ее помощницы Анризы, забитого мальчика, которого из-за постоянной его улыбки зовут Придурком, кейрэка Тайре и даже плешеродца. Как следствие, мир истории ощущается объемно и многопланово. Персонажи не статичны, развиваются. Не все, конечно, и в разной степени, но тем не менее.

Что меня подкупило с самого начала (когда много неизвестных персонажей, и мир истории только-только начинает открываться), так это по-настоящему оригинальные образы, созданные автором, живой, яркий, динамичный слог и драматизм ситуаций. В романе есть жесткость и жестокость, но они именно что (за небольшим исключением) ситуационно-событийны. Личные трагедии персонажей заставляют переживать им, а драматизм обстоятельств и переплетения сюжетных линий создают напряжение, подстегивающее интерес. Тут есть и гибель героев (одних из главных), и сложные ситуации, когда положительный персонаж, которому сопереживаешь, поступает злонамеренно, но при этом персонаж вызывает сочувствие.

Минусы. Автору, на мой взгляд, не удались батальные сцены. Их в романе одна-две и обчелся, но написаны они неудачно. Есть в романе и наивность (не много, но тем не менее). Плюс автор мало и скупо описывает облик героев. Меня удивил момент, когда в истории появляется Ураульф. Казалось бы, заглавный герой, соответственно, должен быть читателю представлен больше многих. Ан нет, о персонаже можно судить только по его поведению, поступкам, словам и общим характеристикам. Сразу же попытался оправдать автора: мол, это же легенда (по смысловой нагрузке названия), значит, средства выражения могут быть специфическими. Но, думаю, автору ничего не мешало дать пусть не самое подробное, но всё же описание. К слову, Ураульф, этот кейрэк, Говорящий с ветрами, один из наименее удачно получившихся персонажей, весьма схематичен и необъемен. То ли дело Кетайке, персонаж второстепенный, но яркий, живой и запоминаюшийся. Впрочем, как и ряд других.

На Лосином острове главное – красота! Это утверждение, раздающееся из уст персонажей, и то, что под ним понимается, – маркер, отображающий нелицеприятные качества общества, его характеристики – ханжество, закостенелость сознания, узколобость и ограниченность, серость и стремление принизить до собственного уровня, – довлеющие над разумом, добротой, искренностью, бескорыстием и истинной красотой. Автору отлично удалось – в штрихах, реакциях, каких-то диалогах, отдельных словах – показать читателю социум Лосиного острова, его ценности и настроения. А фраза «Ах, это…» в одной из финальных сцен – в контексте соответствующего диалога – просто «браво»!

Может сложиться впечатление, что после финала остается недосказаность. Однако, пожалуй, если читать внимательно, то претензий в этом плане не будет. Финал абсолютно в духе и стиле основного содержания романа – подан так же емко и концентрированно. Имеют значение буквально отдельные слова в описании персонажей, какие-то, казалось бы, незначительные детали – чтобы понять, как завершились некоторые основные сюжетные линии. А вот о судьбах двух героев, которых сложно назвать второстепенными, читателю придется додумывать и допредставлять, что же случилось на самом деле. Автор так мастерски выстраивает окончание сюжетных линий этих персонажей, что драма и счастливый исход для них возможны в одинаковой степени. Всё зависит от того, как понимать слова и реакции в контексте событий.

Подтексты и аллегории. Они по всему роману. Их выражение: от образов (как самих по себе, так и в контексте) до сцен и сюжетных поворотов. Эти подтексты и аллегории не сложны и не замысловаты, напротив, весьма просты, понятны, но красивы и убедительны.

По жанру «Легенда…» – это много менее фэнтези (здесь слово это несет больше атрибутики, чем наполнения), чем притча (ввиду пресловутого наполнения).

Особо благодарен автору за то, что «Легенда…» – очень доброе и светлое произведение (и в том числе поэтому такую высокую оценку ставлю). Доброе и светлое – вопреки всему: тенденциям и веяниям, конъюнктуре рынка, реалиям сегодняшнего дня. Оно несет посыл.

И, да, в итоге соглашаюсь с аннотацией («─ это захватывающее и глубокое по смыслу фэнтези, которое вправе считаться экологическим») – за тем изъятием, что это не столько фэнтези-роман, сколько перепетийно-событийный (слово «приключенческий» считаю не вполне уместным) роман-притча. Касательно глубины смысла: глубина есть, но не стоит искать марианских впадин; смысл понятен и прочитывается, произведение в этом плане берет тонкостью образов и их подачи, а еще – каким-то своим внутренним – гармоничным – звучанием.

P.S. Когда прочитал, на странице с выходными данными книги увидел пометку «для ст.шк. возраста». Нет, конечно, в истории есть дидактический подтекст, но в каком хорошем произведении его нет? В конце концов, в школьную программу для старших классов включены «взрослые» произведения мировой классики. Не ставлю роман Аромштам в один ряд с ними, но как при чтении, так и по итогам впечатления о подростковости произведения не было. Это совершенно не «подростковый» роман – в том смысле, в каком употребляется данный эпитет. «Легенда …» – это именно что роман-притча. По совокупности характеристик он значительно перерастает категорию «для подростков». А в классификаторе соответствующую пометку сделал как дань указанию, приведенному на странице с выходными данными книги. Наверное, издательству зачем-то нужно так позиционировать «Легенду…».

Мне этот роман-притча понравился на 9 из 10. Но произведение специфическое (выше постарался подробно охарактеризовать), не из тех, которые читателями могут оцениваться преимущественно высоко.

Собственно, наибольшие претензии у меня именно к финалу, но не к событийному его наполнению (тут как раз всё нормально), а к диалогам, которые ведут действующие лица, и к выказываемым ими реакциям. Представляется, что в ситуациях мрачных, напряженных, тяжелых и жестких люди вряд ли будут вести себя так, как то показал автор. Здесь отметил психологически-поведенческую недостоверность, которая несколько выбила меня из истории. Еще, как кажется, автор допустил сюжетно-событийное несоответствие (либо попросту забыл оговорить одно обстоятельство), оставляющее после себя ряд вопросительных знаков, совершенно ненужных, досадных. Также нарекания к изображению автором поведения злодея – тут мое «не верю!».

Вернусь к фотографиям, которыми изобилует книга. Эти фото зачастую интересны сами по себе, поскольку на них запечатлены то разного рода странности, то вполне обыденное, но с нетипичных ракурсов. Некоторые снимки очень атмосферны, другие притягивают каким-то внутренним напряжением или откровенно необычными образами и действиями, в которых застыли запечатленные на фото фигуры. Малышка, одиноко стоящая у пруда, на поверхности которого отражаются две разные девочки. Два мальчика, наряженные в белые костюмы с масками, покрой которых создает ощущение странности и абсурда. И другие фотографии, по-разному воспринимаемые, но неизменно работающие на произведение.

На фото часто изображены действующие лица, поэтому читатель самым наглядным образом знакомится с ними, и таким образом история не только в буквальном смысле иллюстративна, но и будто бы реальна. Отличный прием, который работает во многом благодаря содержанию фотоснимков, их атмосферности и необычности. Фотографии не просто выполняют описанные выше функции, но и сами по себе вплетены в сюжет, имеют в повествовании свое значение, порой очень важное. Поэтому использование фото – безусловно удачная идея. И роман без снимков воспринимался бы совершенно иначе – обыденно и глуховато. Фотографии включены в роман настолько органично и играют такую роль, что без них «Дом странных детей» представить уже сложно.

К языку повествования нареканий нет. Всё гладко, точно, без излишеств и в меру. Автор пишет уверенно. Попадались, правда, корявости, которые не знаю, на чей счет отнести – автора или же переводчика: что-то типа «небо было застлано тонким слоем облаков», в целом же, повторюсь, претензий нет.

Подводя итог:

— роман интересный;

— весомую роль в восприятии истории играют фотографии, создавая нужные впечатления, эффектно и эффективно работая на сюжет;

— никаких откровений и поводов для восторженных эпитетов;

— не «обязательное прочтение», но и отсутствие сожалений;

— увлекательное приключение, продолжение которого я бы прочитал (кстати, как кажется, оно потребует от автора очень ответственного к себе подхода, поскольку, исходя из того, чем закончился «Дом странных детей», подразумевает суровость и жесткость ситуаций, в которых должны оказаться персонажи, а ведь с передачей достоверности их поведения в финале этого произведения Риггз справился, на мой взгляд, не лучшим образом).

P.S. Почти в самом конце романа автор описывает место, где на участке стены высечены надписи с несколькими сокращениями имен, среди которых, например, «Дж.Р.Р.» (а еще «П.М.» и «Х.Дж.») – видимо, автор хулиганит, намекая на Толкина (а остальные сокращения – на других писателей?), включенного таким образом в ткань истории Риггза.

— пороки человека и общества, выпячиваемые на фоне то совершенно безобидных явлений и обстоятельств, то глобальных событий, то возвышенных образов, стремлений и чувств, то чего-то неведомого и непонятного (например, «И все же стучат в дверь», «Как убили дракона», «Третье “П”», «Конец света», «Собака отшельника», «24 марта 1958 года»);

— какие-то глубинные, дремлющие где-то под спудом повседневности переживания и состояния, вдруг пробуждающиеся и имеющие такую силу, что полностью завладевают человеком и ведут куда-то в неясную, манящую даль – туда, где мечта / либо потому что иначе уже не можешь (например, «Семь гонцов», «Стены Анагора», «Собственный город»);

— мудрость и внутреннее развитие, что – закономерно и узнаваемо – отдают грустью (например, «Исцеление», «Святые»);

— время и человек, быстротечность жизни и неуёмное, слепое и бесцельное по сути стремление обогнать время; важное и по-настоящему ценное в жизни, но сознаваемое лишь тогда, когда вернуться к нему поздно (например, «Курьерский поезд»).

А также россыпь других рассказов, для обобщения – пусть и весьма условного – которых не подберу родовых признаков, но рассказов ярких, богатых и запоминающихся (например, «Одинокий зов», «“Крушение “Баливерны”», «Маленький тиран», «Свидание с Эйнштейном», «Искушение святого Антония», «Летающая тарелка», «Любовное послание», «Линкор смерти»).

Буццати безукоризненно точно рисует психологическую составляющую историй, автору веришь. А иной раз в качестве выразительного и способствующего раскрытию идеи средства он использует парадокс и абсурд (например, «Семь этажей», «Капля», «Бомба», «Что-то случилось», «Запретное слово»). Есть в сборнике откровенно жуткий рассказ («Западня»), но причиной такого эмоционального дискомфорта в нем являемся мы сами, общество, его стадные бесчувствие и жестокость, нарочито утрированные в рассказе. А есть и страшный («Мыши»), в котором пугающий образ аллегоричен, и рассказ, по сути, о проявлениях человеческих качеств.

В сборнике нет безмятежных, радостных притч. Но «Шестьдесят рассказов» несут в себе свет, мягкий, мудрый. Выпячивая, например, ограниченность и узколобость, Буццати ни в коем случае не глумится, он только смотрит, грустно улыбаясь, не поучает и выводов не делает. Автор просто рассказывает свои притчи, которые красивы, аллегоричны и сильны – живостью образов, психологической тонкостью и достоверностью, мыслью.

У Буццати, как и у Дансени, в произведениях часто сквозят тоска и ностальгия – по утраченному / несбывшемуся / ощущаемому и желаемому, но несбыточному. И еще, как ни парадоксально это звучит, от них веет «тоской по мечте».

Есть рассказы, которых не понял, и те, которые понравились значительно меньше других, но в целом же сборник оставляет после себя по-дружески теплое, большое и глубокое впечатление. А отдельные из притч так и просто очень «близки».

Пусть избито и расхоже, но каждый найдет в сборнике что-то (или многое) для себя. А кто-то, возможно, откроет в Дино Буццати еще одного любимого писателя.