Виктор Пелевин «t»: Философский боевик

Виктор Пелевин «t»

Какой-то там по счету роман Виктора Пелевина кажется на первый взгляд слишком простым. Некий граф Т. отправляется в путешествие на поиски таинственного места под названием Оптина Пустынь. На пути его ждут орды кровожадных убийц, преследователи-полицейские, роковые женщины, всевозможные члены всевозможных тайных обществ. Будет много перестрелок, схваток и убийств. Все это происходит в антураже условного XIX века. Раньше такие книжки называли бульварным чтением. Теперь могут назвать и трэшем. Тем более, что тут даже отстрел зомби случится. Учитывая литературные тренды 2009-ого года, когда вышел «t», сперва можно подумать, что Виктор Пелевин просто решил простебать книжки про чиновника по особым поручениям Ф. Но если присмотреться, то окажется, что он не щадит и других своих коллег по перу. Тут всем досталось. В том числе и самому Пелевину, уж в чем он себе никогда не отказывал, так это в том, чтобы высмеять миф имени себя.

Но если бы «t» оказался бы лишь чисто литературной пародией, то было бы, скажем честно, скучновато. Фишка этого романа в том, что граф Т. узнает, что он является не только Львом Николаевичем Толстым (а кому еще сдалась бы Оптина Пустынь?), но еще и персонажем авантюрного романа (что объясняет его непохожесть на прототипа и суперменскую лихость). А все потому, что в какой-то момент перед графом Т. предстает автор этого самого авантюрного романа. Безусловно, тут бы из-за кулис выйти самому Виктору Олеговичу, но нет – за автора выступает некий Ариэль Эдмундович Брахман. Этот Ариэль с помощью некоей кабалистической практики может погружаться в собственный текст и общаться с собственными персонажами. Позже, правда, выясняется, что романец-то сочиняет целый коллектив авторов, только они не умеют, как Ариэль. Таким образом Пелевин прорубает в дискурсе приключенческого романа XIX века окно в реалии начала XXI. Так что, читатель получает еще и порцию актуальной на 2009-ый год сатиры, тут вам и экономический кризис, и рассуждения про маркетологов, и проезд по всяким православным темам. Господи прости, в таком ключе «t» и вовсе выглядит книгой к 180-летию со Дня рождения Льва Николаевича. Есть подозрение, что сам Лев Николаевич не оценил бы такого подарка.

«t», конечно, предельно постмодернистский роман. А в каком еще романе герой мог бы осознать, что является персонажем романа? И по Ролану Барту с его «Смертью автора» Пелевин проехался с особым смаком. Но и без этого всяких деконструкцией тут хватает. А уж в своих шутках и отсылках Виктор Олегович и вовсе демонстрирует широчайшую эрудицию: выворачивая наизнанку русскую философию (тут на вторых ролях разгуливают Достоевский с Соловьевым), протягивая нити через всю русскую классику, периодически заглядывая и в зарубежную, перекидывая мостики к собственным текстам, автор еще и делает вид, что за всем этим много чего скрывается. Вы только копните, начните разбираться… И откроется бездна звезд (то бишь смыслов) полна. Вот только тут надо учитывать, что бездна по Пелевину всегда будет пуста. Потому стоит ли искать в ней смыслы? Может автор до самого конца будет юродствовать, зубоскалить и оставит своего читателя с носом? Это опасение небеспочвенно, въедливого читателя оно не оставит до самого финала.

И вот за три главы до окончательной точки возникает важный вопрос, его нельзя пропустить. Если есть некий Автор, разве целью его при написании Книги не является спасение ее Героя? В конце концов, спастись из ситуации, из которой вроде бы и нет спасения… Разве может быть приключение занимательней? Высмеивающий до этого даже буддизм, в этом месте Пелевин вдруг проявляет сильное искреннее чувство, почти благоговение. Выглядит все это, почти как новая формулировка основного вопроса философии. Хотя нельзя исключить, что это всего лишь еще одна тщательно выверенная поза. И вот тут сам Пелевин чуть ли не прямым текстом указывает, что все зависит от Читателя, сиречь интерпретатора. А коль так, то, конечно, это нам решать, сколько здесь искренности, а сколько очередного постмодернизма.

Есть читатели, которые знакомятся с романами Пелевина по мере их выпуска. В общем, каждую осень на пару недель эти читатели не только закапываются в новую книжку, но еще и в сетевые споры вокруг нее. Как раз они и скажут, что, мол, Пелевин всю жизнь пишет один и тот же роман, вот у нас новая версия. Они и будут искать переклички с предыдущими текстами, искать параллели и парафразы, встраивать вот этот вот текст в общий канон. Но в данном случае есть предложение взглянуть на книгу Пелевина по-другому. Отсечь все, что было написано до нее, забыть и о том, что было написано после, посмотреть на «t», как на текст сам по себе. И тогда, возможно, мы избежим того разочарования, которое постоянные читатели Пелевина то и дело испытывают практически от каждой новой его книжки.

Первоначально «t» кажется прямолинейным квестом, на самом деле им он и остается. Но, несмотря на прямолинейность, квест этот устроен изобретательно, в нем масса подсюжетов, всевозможных отступлений и неожиданных поворотов. Автор буквально подошел к выражению «приключения духа» и сделал это так, что общий абсурд происходящего, не мешает чтению. Видно, что поиски подходящих декораций к мысли о том, что наше бытие иллюзорно, привели Пелевина к практически идеальной метафоре – мир есть текст. Это позволило ему раскидать по тексту всяческие религиозные мотивы, используя простые и интуитивно понятные категории: Автор, Читатель, Персонаж. При этом смысловая нагрузка гармонично ложится на событийный ряд, перестрелки не мешают Просветлению. Все-таки это не приключенческий роман, но и не философский трактат, в меру от того, в меру от другого. Можно было бы сказать, что это философский боевик, самый настоящий, отличный, с ног сбивающий.

А еще, «t», несмотря на то, что его действие происходит где-то на полях воображаемого, является еще и документом эпохи. Да, из этого романа вы можете узнать много чего про Россию и мир 2009-ого года. Нам, ныне обитателям 2024-ого, при чтении «t» не избежать легкой ностальгии. Вот еще одна Россия, которую мы потеряли. И в этом конец нулевых, несомненно, прекрасно рифмуется с концом XIX века.