Данная рубрика — это не лента всех-всех-всех рецензий, опубликованных на Фантлабе. Мы отбираем только лучшие из рецензий для публикации здесь. Если вы хотите писать в данную рубрику, обратитесь к модераторам.
Помните, что Ваш критический текст должен соответствовать минимальным требованиям данной рубрики:
рецензия должна быть на профильное (фантастическое) произведение,
объём не менее 2000 символов без пробелов,
в тексте должен быть анализ, а не только пересказ сюжета и личное мнение нравится/не нравится (это должна быть рецензия, а не отзыв),
рецензия должна быть грамотно написана хорошим русским языком,
при оформлении рецензии обязательно должна быть обложка издания и ссылка на нашу базу (можно по клику на обложке)
Классическая рецензия включает следующие важные пункты:
1) Краткие библиографические сведения о книге;
2) Смысл названия книги;
3) Краткая информация о содержании и о сюжете;
4) Критическая оценка произведения по филологическим параметрам, таким как: особенности сюжета и композиции; индивидуальный язык и стиль писателя, др.;
5) Основной посыл рецензии (оценка книги по внефилологическим, общественно значимым параметрам, к примеру — актуальность, достоверность, историчность и т. д.; увязывание частных проблем с общекультурными);
6) Определение места рецензируемого произведения в общем литературном ряду (в ближайшей жанровой подгруппе, и т. д.).
Три кита, на которых стоит рецензия: о чем, как, для кого. Она информирует, она оценивает, она вводит отдельный текст в контекст общества в целом.
Модераторы рубрики оставляют за собой право отказать в появлении в рубрике той или иной рецензии с объяснением причин отказа.
О том, что Нил Гейман начинал как журналист, знают, конечно, многие. Не так давно у русскоязычных читателей появилась возможность убедиться: начинал он как хороший журналист. Даже жаль, что художка затянула такого перспективного публициста... Шучу, конечно. Хотя и не совсем шучу.
Дуглас Адамс (1952-2001), «британский Курт Воннегут», один из популярнейших английских сатириков второй половины XX века, — типичный «автор одной книги» (правда, в пяти частях). Несмотря на все скетчи, пьесы, сценарии и романы, мир знает его как создателя цикла «Автостопом по галактике», и точка. Постоянно переиздается этот пятитомник и в России. Между тем, про самого писателя у нас известно до обидного мало. Для серьезных исследователей Дуглас Адамс остается в «слепом пятне»: с одной стороны — вроде бы уже классик, с другой — писатель-фантаст, и как о нем говорить — пойди разберись. Книга Нила Геймана «Не паникуй!», посвященная судьбе «Автостопа...» и его автора отчасти поможет нашим читателям восполнить этот дефицит информации.
Почему важна эта книга? Во-первых, Нил Гейман и сам не последняя фигура среди обитателей англо-американского литературного Олимпа. Мы знаем его как прозаика, поэта, киносценариста, автора сюжетов для комиксов и графических романов... Интересно посмотреть на его опыты в области нон-фикшн, эксперименты в документально-биографическом жанре — в этой роли он перед отечественными читателями пока не выступал. Надо заметить, как журналист Гейман оказался на высоте. Кажется, ни один из тех, кто имел отношение к «Автостопу...» — его инсценировкам, экранизациям, компьютерным играм «по мотивам» — не избежал внимания исследователя. Он сумел взять интервью у продюсеров и сценаристов, дизайнеров и актеров, разработчиков программного кода и музыкантов, и аккуратно разложить этот материал по полочкам в тридцати семи главах книги.
В истории «Автостопа...» достаточно интриг, драматических поворотов, взлетов и падений, чтобы хватило на долгоиграющий ситком. Известно в частности, что эта история началась с одноименной постановки на британском радио, которая вопреки всем прогнозам в одночасье прославила имя Адамса и стала культовым явлением для обитателей туманного Альбиона. Помимо прочего передача стала революционной в техническом плане: впервые для такого шоу была использована многоканальная запись, а на подбор звукового эффекта длительностью несколько минут команда могла убить целый рабочий день — невиданное расточительство для Би-Би-Си начала 1980-х. Сам Адамс вносил бесконечные дополнения и исправления до последней секунды, так что сценарии некоторых эпизодов, как свидетельствует Гейман, ему пришлось дописывать прямо в студии.
Стоит отметить, что на страницах этой книги Дуглас Адамс предстает фигурой неоднозначной, этаким безумным гением, меланхоликом с неровным характером и склонностью к затяжным депрессиям. Помимо феноменального умения затягивать сроки и срывать все мыслимые дедлайны, он умудрился вдрызг разругаться со своим другом и потенциальным соавтором первой книги «Автостопа...» Джоном Ллойдом, когда решил писать роман в одиночку, не нашел общего языка с продюсером британского телесериала, в результате чего телеверсия ограничилась одним сезоном, и торпедировал немало других начинаний, связанных с пенталогией. По его собственному признанию, Адамс не любил перечитывать свои книги и три раза клялся страшной клятвой ни за какие коврижки не браться за очередное продолжение — и трижды нарушал зарок. В общем, редакторам и режиссерам, которым довелось столкнуться с ним по долгу службы, можно поставить по памятнику — получилась бы целая аллея славы.
С другой стороны, только такой человек и мог написать этот цикл — смешной, мудрый, печальный, философский, человечный, циничный, под завязку набитый парадоксами. В своих книгах Адамс доказывает одновременно два диаметрально противоположных тезиса: с одной стороны, вся наша жизнь построена на невозможных совпадениях, фантастических и комичных случайностях. Каковы шансы, что в тот самый день, когда Землю пустят на снос для прокладки межзвездной трассы, рядом окажется ваш старый приятель, решивший наконец совершить коминг-аут и признаться, что на самом деле он инопланетянин, путешествующий по галактике автостопом?.. С другой стороны, все случайности неизбежны, все внезапные выверты мироздания предопределены и связаны железными закономерностями — от Большого Взрыва и до момента окончательного угасания Вселенной. Ведь если бы главный герой романа не успел сбежать с обреченной планеты, ему не пришлось бы отправиться на поиски смысла Жизни, Вселенной и всего остального, и будущее галактики оказалось бы под большим вопросом...
Как удалось автору сохранить при этом целостность истории, не дать ей рассыпаться на куски, развалиться на бессвязные эпизоды? Разгадка кроется одном из ответов Адамса Нилу Гейману: «Когда нужно написать что-нибудь смешное, я теперь обычно делаю так: беру какой-нибудь совершенно нелогичный ход, который кажется мне достаточно забавным. А потом начинаю пахать как проклятый, чтобы создать для него контекст, — причем такой, в котором этот ход или поворот сюжета будет казаться совершенно проходным и случайным. Читатель ни в коем случае не должен заподозрить, что все гигантское сооружение ты наворотил только ради одного этого хода. Это очень трудоемкий метод, но когда он срабатывает... о-о-о!»
Не то чтобы «Не паникуй!» в обязательном порядке нужно проштудировать каждому читателю «Автостопом по галактике», но поклонникам цикла безусловно стоит поставить эту книгу на свою заветную полку. Нил Гейман проясняет многие детали и утончает нюансы — то есть в конечном счете расширяет пределы безумной вселенной, придуманной Дугласом Адамсом. Что само по себе тот еще фокус — учитывая, насколько зыбки и пластичны эти границы.
Так исторически сложилось, что в последнее время я довольно регулярно пишу для «Книжного обозрения». Увы, у этой во многих отношениях замечательной газеты есть некоторые особенности. Например, ее невозможно купить в розницу, у нее нет ни работающего сайта, ни паблика, ничего – только почтовая рассылка по издательствам, библиотекам и частным подписчикам. Хотя эксклюзивного интересного контента выше крыши: я бы за денежку небольшую взялся и паблики вести, и сайт наполнять, но предложений таких пока не поступало. Так что пока в рамках информационной поддержки издания буду выкладывать кое-какие свои статьи сюда. Чтоб совсем не потерялись, с концами.
Рискуя прослыть ревизионистом, скажу вещь в общем-то очевидную: даже самый примитивный комикс — палка-палка-огуречик, вот и вышел человечек — по сложности организации нарратива (сиречь повествования) превосходит как «просто текст», так и «просто картину». В комиксе задействованы сразу два канала восприятия: история складывается из последовательно меняющихся кадров и из текстовых фрагментов — реплик героев, ремарок, звукоподражания, малозаметных граффити на стенах, газетных заголовков. Для многих читателей (и авторов) необходимость ежесекундно «синхронизировать дорожки» сродни прогулке по минному полю — занятие выматывающее и смертельно опасное. Для других это воскресный пикник в Стране Чудес: им открываются безграничные возможности для игры со смыслами, аллюзиями и реминисценциями, расстановки перекрестных ссылок и вкладывания многозначительных подтекстов. Разумеется, Нил Гейман принадлежит ко второй категории писателей — и в «Песочном Человеке», лучшем своем графическом романе, выжимает из жанра все, что может предложить комикс автору без тормозов, наделенному буйным воображением и широкой эрудицией.
Разумеется, когда речь заходит о Мире Снов любые рассуждения о хронологии теряют смысл, и все же — когда началась эта история? В 2010 году, когда издательство «Эксмо» рискнуло сделать ставку на «графический роман» и совместно с редакцией Александра Жикаренцева выпустило в свет первый том «Песочного Человека» на русском? Или в 2014-м, когда все тот же Жикаренцев, теперь уже руководитель петербургской «Азбуки», решил реанимировать проект? В 1987-м, когда Карен Бергер, главный редактор издательства «Vertigo», представительница холдинга «DC» в Великобритании, связалась с начинающим комиксистом Нилом Гейманом и из кучи идей, которые вывалил на нее молодой талантливый автор, почти наугад выбрала сюжет о повелителе Страны Снов, плененном смертными на 70 лет? Или все-таки в 1939-м, когда Сэндмен — в неизменном зеленом костюме и противогазе, с баллончиком усыпляющего газа наперевес, — впервые появился на страницах американского комикса?..
Неважно. Как бы там ни было, Нил Гейман пересоздал своего героя заново — не забывая о каноне, но ориентируясь не столько на работы предшественников, сколько на образы, подсказанные западноевропейской мифологией, юнгианской теорией бессознательного и современной поп-культурой. Наверное, тогда автор и сам не до конца осознавал, как сказочно ему повезло: он оказался в нужном месте в нужное время, и мир с распростертыми объятиями встретил нового героя. На протяжении 1980-х череда революций сотрясала основы англо-американской комикс-индустрии, расшатывала прутья клетки, в которую были заключены сценаристы и художники былых времен, взрыхляла почву — «Хранители» и «V значит Vендетта» Алана Мура и «Темный Рыцарь» Фрэнка Миллера уже вышли, были громко освистаны традиционалистами и стали предметом культа для поколения, родившегося в «эпоху перемен». Публика с нетерпением ждала новую историю — и чем безбашанней будет автор, чем дальше он уведет читателей от жанровых клише и уютных банальностей «золотого века», тем лучше.
Нил Гейман не обманул ожиданий. В одной из глав «Песочного Человека» (если точнее, во втором томе, в «Кукольном домике») появляется точный и емкий образ: вихрь снов, воплощенный в смертном человеке. Тот, кто стал вихрем, обретает способность ломать преграды, стирать границы между частными, сугубо индивидуальными снами, напрямую соединять разумы спящих. По замыслу Геймана, каждое сновидение выдержано в уникальном, неповторимом стиле — и каждое несет послание, имеющий значение только для самого сновидца. Но вихрь рушит преграды, создает из обломков хрупких вселенных единое эклектичное полотно — а потом схлопывается, унося в небытие целый мир. Одна из обязанностей Сэндмена — хранить неприкосновенность границ, стабильность изменчивой структуры Мира Снов. Здесь уместны любые методы, вплоть до физического устранения источника угрозы... Есть в этом нечто шизофреническое, но сам Гейман выступает попеременно то в качестве вихря, то в роли Сэндмена: то сметает в кучу фрагменты самых разных историй, от Ветхого Завета до сказок Шарля Перро и от эпической поэмы Джона Мильтона до романов Джеймса Брэнча Кейбелла, то раскладывает из них новый пасьянс, склеивает обрывки в непредсказуемой, экстравагантной, но вполне объяснимой последовательности. С одной стороны — посмодернистская цитатность и интертекстуальность: в этой пьесе на равных играют Шекспир и Честертон, супергерои из Американской Лиги Справедливости и Джон Константин, триединая Белая Богиня и древнегреческие музы. С другой стороны, каждую деталь автор пропускает через себя, дает ей новую интерпретацию — и гигантский коллаж, в котором цитаты из мировой классики и современной поп-культуры успешно дополняют друг друга, складываются в новую историю, невероятную и захватывающую.
Но на этом Гейман не останавливается. Многие его интерпретации — это интерпретации интерпретаций... или, наоборот, попытка вернуть образу исходный, подлинный смысл. Маска скрывается под маской, и так до бесконечности. Каин в «Сэндмене» — не только ветхозаветный братоубийца, первый человек, рожденный за пределами Эдема, древнейший архетип, герой «самой старой истории на Земле». Это еще и сквозной персонаж серии комиксов «Дом Тайн», выходившей в США в 1950-1960-е годы. Частый гость во вселенной «DC Comics» и Люцифер-Деница, падший ангел, повелитель Преисподней, с раскатами провинциального трагика декламирующий на страницах «Поры туманов» мильтонов «Потерянный Рай». Да и сам Песочный Человек — до того, как Гейман подобрал его на окраине Свалки Историй, отмыл-почистил-причесал и вывел в свет, — пережил несколько более-менее анекдотических воплощений в качестве традиционного «костюмированного супергероя».
Коллажный подход Гейман сохраняет и в «Поре туманов» (название четвертой части «Сэндмена» позаимствовано из оды Китса «К осени», но ту же строфу, как точно подметил комментатор М.Назаренко, цитирует Дживс, герой Вудхауса, одного из любимых писателей Геймана). Уподобившись Орфею (или герою «Болотной твари» Алана Мура — сами решайте, какая параллель вам ближе) повелитель Страны Снов спускается в Ад, чтобы вызволить свою возлюбленную. Он тщательно готовится к встрече с Люцифером, которого, как помнят читатели «Песочного Человека», публично унизил во время предыдущей встречи. Прощается с немногочисленными друзьями, завершает неотложные дела... Но вместо битвы с владыкой Преисподней на его территории, схватки, которая может стать для Сэндмена последней, главного героя ждет нежданный сюрприз, обременительный подарок, от которого никак нельзя отказаться. Разве что передарить... И вот уже в очередь к вратам замка Повелителя Снов выстраиваются представители полудюжины пантеонов, Анубис и Баст толкаются локтями с Локки и Одином, представители Порядка и Хаоса демонстративно не замечают друг друга (но хором передают привет Майклу нашему Муркоку), эльфы из Файерилэнда умоляют Сэндмена сохранить статус-кво, а крылатые посланники Небесного Града бесстрастно и отстраненно взирают на это столпотворение.
Несмотря на очевидную эклектичность, «Пора туманов», пожалуй, самая линейная, последовательная и стилистически целостная часть цикла, с минимумом отступлений и непредсказуемых вывертов. Эксперты, правда, предупреждают, что на страницах этой книги Гейман вводит новых героев и раскрывает обстоятельства, которые еще сыграют свою роль в следующих томах «Сэндмена». «Пора туманов» — передышка в пути, полустанок, где завязываются новые знакомства и закладывается основа новых отношений. Хорошо бы поезд не застрял на перегоне и поскорее добрался до следующей станции, обозначенной в дорожной карте цикла «Песочный Человек» как «Game of You» — «Игра в тебя».
«Ужасы тела. Не каких-то там мертвых тел. Ужас в вашем собственном теле. И что-то идет совсем не так… внутри вас. Ваше тело изменило вам – а поскольку это ваше тело, то не получится даже убежать». Слова, которыми Стюарт Гордон – надо ли его представлять? – открывает антологию, неплохо описывают суть представленного в ней направления (пожалуй, рановато называть его жанром). До поры до времени «телесные» ужасы оставались удобным термином, применимым к некоторым образцам хоррора независимо от способа их воплощения – в кино, литературе, видеоиграх и т. д. Выход и относительный успех межавторского сборника, целиком посвященного этой теме, сигнализирует, что боди-хоррор как явление окончательно определился и обособился – или вот-вот это сделает. Там, где прежде режиссеры и писатели искали наугад, появляются идейно подкованные люди, которые знают, чего хотят и как этого добиться. В теории страх перед фокусами собственного тела имеет больше шансов пронять потребителя, чем классический страх перед неведомым или внешней угрозой. Ночь прошла, взошло солнце – вот и нет неведомого, а изменчивое тело – всегда с тобой. Честно говоря, оно и есть ты – каких бы вершин духовности ты за собой ни числил. Пол Кейн и Мари О’Риган (к слову говоря, законные супруги) не впервые работали над антологией с уникальной концепцией: в 2009 году увидел свет томик Hellbound Hearts, посвященный миру «Восставшего из ада». Публикация была весомая: предисловие написал сам Клайв Баркер, введение – Стивен Джонс, послесловие – Даг Брэдли. Среди авторов оказались как новички (например, Барби Уайлд, знакомая аудитории как женщина-сенобит из второго «Восставшего»), так и мастера жанра, в том числе Конрад Уильямс, Сара Пинборо, Нил Гейман и Тим Леббон. У публики книга нашла теплый прием, критика также не злобствовала. А в 2012-м, уже после антологии боди-хоррора, вышел «Карнавал хоррора» (A Carnivále of Horror) – коллекция историй о темной стороне ярмарок и цирков. Тут, конечно же, не обошлось без Рэя Брэдбери, к которому скромно примкнули Джо Хилл, Уилл Эллиот, Джон Коннолли и другие. Впрочем, это повод для отдельного разговора – а сейчас вернемся к ужасам, «явившимся изнутри» (примерно так назывался в американском прокате ранний фильм Дэвида Кроненберга, более известный как «Судороги»).
Антология построена по хронологическому принципу: сначала «классика» боди-хоррора, затем кучка репринтных рассказов от современных авторов, а в замыкающих – полдюжины текстов, написанных специально для этого издания. Кавычки на слове «классика» не случайны. Именно здесь кроется проблема, которая для менее терпеливых читателей может оказаться решающей – и книга отправится в дальний угол, на кладбище недочитанных томов. Открывает сборник «Превращение» Мэри Шелли – высокопарная романтическая история, эксплуатирующая затасканный ныне сюжет о «похитителе тел», проще говоря – обмене разумов. В новелле имеются: а) порочный, но небезнадежный в итоге главный герой; б) его возлюбленная – воплощение невинности, красоты и других достойных качеств; в) злобный карлик-колдун (в эпоху Тириона Ланнистера этот штамп воспринимается с трудом). Множество ненужных подробностей, сомнительных нравоучений, увесистая мораль в финале – и, как несложно догадаться, ни намека на боди-хоррор… если только вас не пугают люди аномально низкого роста. Следом идет «Сердце-обличитель» Эдгара По. В отличие от предшественницы, эта новелла за полтора с лишним столетия нисколько не растеряла своей силы и остается образцовой хроникой сумасшествия, а концовка ее с каждым прочтением жалит только больней. И все же хочется усомниться, есть ли «Сердцу» место в подобной антологии – думается, тошнотворная «Правда о том, что случилось с мсье Вальдемаром» подошла бы гораздо больше. То же касается и «Герберта Уэста, реаниматора», порожденного воображением великого (и молодого еще) Лавкрафта. Единственная причина, по которой рассказ присутствует в антологии – это, очевидно, желание угодить Стюарту Гордону, чей «Реаниматор» сослужил большую службу и автору рассказа, и жанру ужасов в целом. Это не затеняет той простой истины, что история о Герберте Уэсте – это история о зомби (поэтому она прекрасно смотрится в соответствующей антологии Стивена Джонса – в компании «Вальдемара», кстати говоря). На ее место куда удачнее и без всяких оговорок могли бы встать «Сияние извне» (оно же «Цвет из иных миров») или «Холодный воздух» – произведения, целиком посвященные неприятным физиологическим метаморфозам. Череду классических текстов продолжает «Кто ты?» («Кто идет?») легендарного Джона Кэмпбелла. Здесь тоже сыграла роль нашумевшая экранизация (речь, само собой, о фильме Джона Карпентера, а не о ходячей морковке образца 1951 года) – но и здесь эта роль недобрая. В «Нечто» камера непрерывно следит за происходящим, фиксируя кошмарные мутации персонажей до последней детали. У Кэмпбелла те же превращения описываются одной-двумя скупыми фразами, а то и вовсе игнорируются. Кроме того, диалоги героев чаще всего представляют собой обмен мини-лекциями на заданную тему. Первопроходцам современной фантастики это простительно, но с жанром ужасов такой подход несовместим. Вообще же, случай удивительный: совпадая на 75% сюжетно, повесть и фильм производят совершенно разное впечатление и служат совершенно разным целям. К сожалению, с целями антологии «Кто ты?» согласуется неважно. Первым точным попаданием становится «Муха» Жоржа Ланжелана, также пережившая два воплощения в кино. В этом случае более верной оригиналу оказалась первая экранизация, снятая в 1958 году Куртом Нойманном. Сращение человека и мухи происходит в рассказе мгновенно, хотя и подается в ретроспективе – как сюжетная загадка, подлежащая раскрытию. Дэвид Кроненберг в 1986-м идет по иному пути и показывает мучительный процесс трансформации от начала до конца (кроме того, случившееся получает у него более правдоподобное объяснение). И все же – благодаря стойкости самой идеи – версия Ланжелана работает, хотя старомодный стиль и снижает градус напряжения. Более современные тексты, представляющие боди-хоррор как таковой, легко делятся на несколько смысловых групп. 1. Философские этюды, где изменения тела служат в качестве метафоры или следуют за изменениями души. Так, «Наследство Чейни» (The Chaney Legacy) Роберта Блоха – традиционная мистическая история, отдающая дань памяти великому голливудскому мастеру перевоплощений – Лону Чейни, «Человеку с тысячью лиц». Сюжетно рассказ близок к написанному несколько ранее «Гриму» Роберта Маккаммона, но воплощен с большим изяществом и фирменной грустью. Образы калек и чудовищ, сыгранных некогда Лоном Чейни, навсегда запечатлелись в некоем принадлежавшем ему предмете и не собираются так просто уходить в небытие… В «Ранах» (Walking Wounded) Майкла Маршалла Смита порезы и ссадины, словно бы ниоткуда возникающие на теле героя, скрывают за собой трагическую тайну – как и всегда у Смита, чреватую болезненным нравственным уроком. Внешне меланхоличный и неторопливый, рассказ до предела насыщен эмоциями и не предназначен для равнодушных. «Другая сторона» (The Other Side) Рэмси Кэмпбелла представляет собой ярчайший образец психологического хоррора, невероятным образом сочетающий тривиальные декорации (спальный район с не самым благополучным населением) и тягучую сюрреалистическую жуть; особо тяжко придется читателям, которые побаиваются клоунов. Метаморфоза, происходящая с героем, кажется тем ужаснее, что ее легко не заметить. В грязном и вязком «Конъюнктивите» (Sticky Eye) Конрада Уильямса банальное глазное заболевание становится ключиком, открывающим двери в прошлое – и за дверями этими кроется мрак. Наконец, «Бабочка» (Butterfly) Аксель Кэролин дает шанс на перерождение непоправимо изувеченному юноше. Впрочем, хоррора в этой милой притче намного меньше, чем в тематически сходном «Превращении» Рэя Брэдбери. 2. Социальные этюды. В этом случае мутации и модификации тела – повод пофантазировать о том, что ожидает человечество в далеком и не очень будущем. «Время превратиться в студень» (‘Tis the Season To Be Jelly) Ричарда Матесона – легкомысленная история о постъядерном мире, где форма и строение человеческого тела не отличаются ни постоянством, ни предсказуемостью. А людям хоть бы хны – живут и даже женятся. В «Переменах» Нила Геймана у долгожданного средства от рака обнаруживается пикантный побочный эффект – смена пола. Постепенно медицинские свойства препарата отходят на второй план, а род людской делает прыжок в новом, неожиданном направлении. Кошмар гомофобов и традиционалистов становится нормой жизни. В «Стиле» (The Look) Кристофера Фаулера мишенью становится высокая мода. Стремясь к модельной карьере, юные девушки готовы подгонять собственные тела под неестественные стандарты и ложиться под нож хирурга. В рассказе эта тенденция получает логическое продолжение: при достаточно развитых технологиях предела совершенству нет – и тело модели становится всего лишь заготовкой, из которой художник-модельер может слепить все что угодно, была бы фантазия. И разумеется, у куска мрамора не спрашивают, хочет ли он превратиться в модернистскую статую. А человеческий мрамор, увы, не просто хочет этого – жаждет. 3. Паразиты и захватчики. Одна из самых благодатных тем в боди-хорроре, пользующаяся заслуженной популярностью. «Плодовые тела» (Fruiting Bodies) Брайана Ламли выдают сильное влияние Лавкрафта (которое автор никогда и не скрывал). Описание заброшенной деревушки, приходящей в упадок под натиском странного грибовидного организма, живо напоминает о называвшемся уже «Сиянии извне». Рассказ развивается неторопливо, но точность деталей и яркий – хотя и ожидаемый – финал делают его увлекательным чтением. «Остаток» (Residue) Элис Хендерсон начинается как археологический триллер, переходит в леденящий боди-хоррор (с отвратительными крючками, выпирающими из кожи героя) – и заканчивается жирным штампом, ради которого не стоило и огород городить. Иное дело «Полип» (Polyp) все той же Барби Уайлд (которая, похоже, всерьез озаботилась литературной карьерой) – хулиганская, вульгарная, неправдоподобная, но странно обаятельная история о кишечном полипе, который по неведомым причинам обрел разум и пустился во все тяжкие. Это самый кровавый рассказ в антологии; если бы намечалась экранизация, то идеальным режиссером стал бы молодой Питер Джексон – и ему бы понадобилось очень, очень много литров бутафорской крови. «Дурной вкус» – это и о «Полипе» тоже. 4. Про уродов и людей. Нэнси Коллинз в «Шоу уродов» (The Freaktent) погружается в мир ярмарочных страшилищ – и становится ясно, что это тоже бизнес. А в бизнесе не всегда есть место гуманности… «Другие» (Others) покойного Джеймса Герберта – фрагмент одноименного романа, явно включенный в сборник по принципу «а пусть будет». Текст стартует с произвольной точки и заканчивается на полуслове; середина отведена под экскурсию некоего персонажа по подземной тюрьме, населенной всяческими мутантами. Зрелище, безусловно, впечатляющее, но с сюжетом было бы веселей. 5. Доктор твоего тела. Ряд рассказов так или иначе связан со странностями науки (медицины) и ее служителей. Дэвид Муди в «Почти навеки» (Almost Forever) рассказывает о поисках бессмертия, завершившихся крайне неудачно и для самого исследователя, и для окружавших его людей. Впрочем, тело тут почти ни при чем… Грэм Мастертон в «Собачьей жизни» (Dog Days) демонстрирует литературный класс, создавая высокую трагедию из сюжета, который в менее умелых руках превратился бы в убогий анекдот. Талантливые хирурги могут быть не только полезны, но и опасны – прежде всего для самих себя. Что из этого применимо к герою классического рассказа Стивена Кинга «Тот, кто хочет выжить» – большой вопрос. Неоспоримо лишь то, что эта небольшая вещица занимает уникальное место в литературе и четко делит человечество на тех, кто ее прочел, и тех, кто нет. Если вы из последних, то не обещаю, что она вам понравится – но вот запомните вы ее наверняка. Выживание – штука хитрая. Особенно если единственное средство для этого – собственное тело… Несколько текстов не укладываются ни в какие категории. Среди них, что неудивительно, и «Восстание» (оно же «Политика тела») великого оригинала Клайва Баркера. Сюжет рассказа основан на абсурдной предпосылке (части тела восстают против своего хозяина) и при желании может быть расценен как юмористический, но это лишь одна из возможностей. Другая, которая хорошо работает с впечатлительными читателями, – это животный ужас и несколько дней ни с чем не сравнимой паранойи. «Восстание» – боди-хоррор в истинном смысле слова, вот только лепить с него копии невозможно: как и «Тот, кто хочет выжить», это единственная в своем роде история. И совсем уж особняком идут три рассказа, задевающих жанр разве что по касательной (из них, что характерно, два написаны по заказу составителей – вероятно, отказываться от готового продукта было неловко). «Воспарившие мертвецы» (The Soaring Dead) изобретательного Саймона Кларка могут быть прочтены и как сюрреалистический хоррор, и как история психоза – но эффект гарантирован в обоих случаях, а центральный образ рассказа нескоро выветрится из памяти. «Царство плоти» (Region of the Flesh) Ричарда Кристиана Матесона повествует о необычной одержимости. Купив кровать, на которой жестоко убили мужчину, герой каждую ночь видит расправу во сне – и понемногу впадает в зависимость от этих грез, становясь их активным участником. Рассказ мог бы состояться, если бы не характерная для Матесона-младшего склонность к абстракциям и линейная манера изложения, не предлагающая читателям ни ловушек, ни загадок. «Черный ящик» (Black Box) Джеммы Файлс тоже характерен для своей создательницы – сумбурное повествование о медиумах и зловещих астральных двойниках, не имеющее никакого отношения к ужасам тела. Судя по еще нескольким антологиям, соответствие заданной теме — непосильная для Файлс задача. Итак, составителям «Большой книги боди-хоррора» (не такой уж, кстати, и большой – всего 24 рассказа и 1 повесть) не удалось избежать некоторых типичных ошибок, и назвать их детище бесспорной удачей было бы преувеличением. Вместе с тем у Пола Кейна и Мари О’Риган получилось показать, что боди-хоррор – реальное направление в литературе ужасов, способное порождать разнообразные сюжеты, окрашенные во все возможные тона – от черного юмора и трэша до тонких психологических зарисовок. Вместе с высоким уровнем отдельных рассказов это позволяет надеяться, что забвение сборнику не грозит.
Название: Одд и Ледяные Великаны / Odd and the Frost Giants
Серия: Внецикловая повесть
Язык: Русский
Издательство: АСТ (апрель 2013 года)
______________________________________
Знаменитый сказочник и фантаст Нил Гейман, автор «Коралины» и «Звездной пыли», на этот раз обратился к скандинавской мифологии.
В далекой стране викингов, жил мальчик по имени Одд. Ему было очень одиноко, потому что его отец погиб, отчиму не было до него никакого дела, а у матери просто не хватало на него вре мени. Однажды зима никак не хотела уступить законное место весне и Одду было очень грустно потому что больше всего он не любил именно это время года, когда весь мир оказывался скован льдом. И тогда он решил отправиться странствовать, даже не предполагая, что именно ему предстоит спасти мир от вечной зимы и помочь трем могущественным богам освободить Асгард, за хваченный Ледяными Великанами.
______________________________________
Эта история произошла давным-давно в далекой северной стране, где жили сильные и отважные люди, которых все называли викинги. В одном из поселений жил мальчик по имени Одд. Родной отец парня погиб в одном из походов, а после того, как мать второй раз вышла замуж, Одду пришлось уживаться со вздорным отчимом и его многочисленными отпрысками от первого брака. Как-то раз, когда по всем приметам и законам должна была уже наступить весна, но зима даже не думала ослаблять свою хватку, Одду все надоело, он собрал свои вещи и ушел в заснеженный лес. Там-то с ним и случилась эта встреча, которая не только изменила его судьбу, но и помогла спасти весь мир, вырвав его из оков вечной зимы.
Подобную историю вполне могли бы передавать друг другу могучие северные воины, собираясь вокруг стола или за праздничным столом, но первым ее рассказал добродушный британский литератор по имени Нил Гейман в трогательной повести «Одд и Ледяные Великаны». Произведение рассчитано прежде всего на детей и подростков, но это вовсе не значит, что более взрослые читатели найдут историю скучной или, упаси Один, детской. Просто Нил рассказывает в ней о таких важных, и в то же время таких простых вещах, что чем раньше ты о них узнаешь, тем лучше.
Другой известный британский автор и большой друг Нила Терри Пратчетт как-то сказал, что писать для детей гораздо труднее, чем для взрослых. Юные читатели безошибочно чувствуют фальшь, к тому же писателям приходится рассказывать даже самые сложные вещи максимально доступным языком. Нил, по всей видимости, не испытывает проблем ни с тем, ни с другим. Ему одинаково легко удаются как полные сложных образов, аллюзий, отсылок и сюжетных поворотов романы или комиксы, так и простые, но ни в коем случае не примитивные истории для подрастающего поколения. Вот и в «Ледяных великанах» Гейман с подкупающей искренностью рассказывает о том, как многого можно добиться, если есть голова на плечах, и о том, что смекалка, любовь и красота могут спасти этот мир ничуть не хуже, чем грубая сила.
Сюжет «Великанов» основан на скандинавской мифологии, однако не полностью следует канонам северных мифов. Для Нила Асгард и северные страны – лишь декорации, на фоне которых рассказывается философская притча о торжестве человеческого духа и разума над происками природы, проделками богов и даже деструктивным элементом в лице самих ледяных великанов. К слову, Гейман избегает заезженных клише, поэтому у него и асы, и обитатели Нифльхейма выглядят в первую очередь живыми персонажами, наделенными своими достоинствами и недостатками, а потом уже героями и злодеями эпоса с тысячелетней историей вражды.
Ну а главным действующим лицом всей истории является мальчик по имени Одд. Гейман выбрал своему персонажу на редкость говорящее имя, Одд на первый взгляд и правду выглядит очень странной личностью. Хромоногий калека, выводящий из себя окружающих своей постоянной, всезнающей усмешкой, Одд предпочитает решать все проблемы при помощи собственного интеллекта и мудрых слов, благодаря чему порой добивается поразительных результатов, например, страшный спойлер, первого бескровного разрешения конфликтов между асами и великанами со времен создания мира.
На русском языке «Одд» выходит отдельным изданием, но без замечательных иллюстраций Бретта Хелквиста, придававших особого шарма одному из изданий английских. Можно, конечно, поспорить о целесообразности подобного шага, ведь в «Великанах» наберется чуть больше ста страниц, но не стоит забывать, что в первую очередь это книга для детей, для которых подобные объемы вполне себе норма. К тому же выход российского издания подозрительно совпал с окончательным (по крайней мере, снег растаял) отступлением зимы, что намекает на некоторые мысли о шантаже со стороны ледяных великанов или асов, лоббирующих таким образом выход книги.
Удивительно, чему порой могут научить взрослых старые сказки. Когда человек вырастает, его мозг часто начинает отстаивать идею того, что в детской картине мире нет ничего такого, что можно было бы применить на практике в большой жизни. На самом деле это неправда. Это знают и любители сказок, и те самые — немного странные, чудаковатые сказочники, благодаря которым история из детства обретает новый смысл и начинает сверкать в совершенно других солнечных красках.
Чтобы поверить в силу детских историй многого не надо – нужно лишь отпустить границы своего воображения, отправить мысль в прошлое, и отдать себя на волю знакомой сказке. Это не всегда работает, и это не всегда к месту. Взрослым серьезным людям многое часто кажется привязанным не к месту. Но иногда… в темный вечер, когда погода на улице не позволяет и носа высунуть, рука совершенно случайно натыкается на шелестящие страницы, и вы начинаете верить в силу сказки.
Я уверен, Нил Гейман уж точно верит в силу своих сказок. Иначе они не были бы такими, какими увидели их мы. Увидели – и приняли. Такой дар веры – особый, его нельзя приписать случайному человеку. Да и не бывает таких случайностей. Для меня, одним из самых ярких примеров людей, обладающим таким даром помимо Геймана, является Терри Пратчетт.
В вере, с которой нам рассказывают “Историю с кладбищем”, кажется, будто и нет ничего особенного, ведь эта книга всего лишь рассказывает нам одну из множества вариаций истории взросления. Тем более что по фабуле сюжета и некоторым персонажам, “История с кладбищем” представляет оммаж Геймана “Книге Джунглей” Киплинга, о чем сам автор говорит в предисловии. Поэтому, в “Истории с кладбищем” нет ничего такого, что смогло бы удивить матерого читателя, который был знаком с оригиналом. Точнее, этого нет лишь с точки зрения предубеждения и логики. Потому что сама вера автора в историю, завораживает.
Внезапно оказывается, что рассказ о “новом Маугли” – это всего лишь первый пласт, который скрывает за собой другие важные линии. И нет ничего удивительного в том, что переосмысленные образы знакомых персонажей из “Книги Джунглей” вдруг начинают обретать собственные индивидуальные черты характера, превращаясь в нечто большее, нежели “современный взгляд на классику”.
Магия Геймана заключается не только в его вере – она пестрит волшебными искрами и в том настроении, которым пронизана эта история. Смесь легкой печали об ушедших временах, меланхолии, странных приключений и странных историй любви, произошедших на одном кладбище, ласковым туманом обволакивает читателя и без боя берет в плен его сердце. Это настроение не столь заметно – оно по чуть-чуть начинает проявлять себя в рассказах генералов старых армий, сожалении или безразличии к собственной истории смерти. Оно насквозь пронизывает любовь новых родителей мальчика, которые в другом времени и месте никогда бы не взяли на себе это бремя. Это ощущение тоски, с надеждой на будущее оформляется в коротких зарисовках, рассказывающих о ночи танцев, о боях на невидимых фронтах за жизнь одного ребенка. Наконец, оно заставляет что-то сжаться внутри, раскрывая истинный смысл слов всадницы на белом коне, и вместе с мальчиком отнимая у читателей возможность видеть старые чудеса.
И если смотреть на “Историю с кладбищем” рациональным взглядом, то ее сложно будет назвать книгой для детей. Здесь смерть и любовь соседствуют рядом, а жестокость жизни не скрывается за широким слоем метафор. Но в мире, в котором мальчик по имени Никто нашел приют, смерть не является ужасным явлением, потому что она возникает в нем с самого его начала. И если человек не увидит того, что смерть и потусторонние силы могут не просто спасти, но любить, то он поступит подобно героине Скарлетт. Это будет тот же вопрос веры, которую автор предлагает разделить с читателем, ставя его на перепутье. Если сможете поверить, то увидите одно. Если нет – то другое. Или просто ничего не увидите.
Да, “История с кладбищем” – это гораздо большее, нежели просто детская сказка. Об этом можно судить, не опираясь даже на сюжет и персонажей, а лишь взяв на заметку огромное количество тонких недомолвок и отсылок к культуре и реальной жизни. Этот “второй пласт”, заложенный Гейманом, если не смотреть в подсказки переводчика, может предоставить своему читателю особое удовольствие. Автор предлагает читателю поиграть, попытаться разгадать смысл его намеков, и это только сильнее подогревает интерес к поиску истины в той или иной отсылке.
Но в то же время, эту книгу нельзя назвать книгой для взрослых. Это история ребенка, и как часто случается – это история в первую очередь для ребенка, познающего мир. Будет ли она предназначена для ваших детей или для вас самих, но каждый сможет найти в ней что-то важное, если поверит. А если это произойдет, то где-то рядом, между застывшим временем кладбища, где-то над потертыми надгробными камнями, прямо за превращающимися в пыль розами, будет слышен стук. “Тук, тук”. Ваше сердце будет стучать сильно и уверенно, напоминая, что между грустью и потерей всегда присутствует вера в чудеса, а конец пути вполне может стать началом новой блестящей жизни.
P.s Хочется отдельным добрым (в этот раз без сарказма) словом упомянуть издание 2010 года (отличное офоромление) с предисловием и послесловием автора, а так же послесловием переводчика. Эти вступления и поскриптумы хорошо обрамляют эту красивую сказку, а так же настраивают на нужный лад. За это им поклон.
облако тэгов
Так что пока в рамках информационной поддержки издания буду выкладывать кое-какие свои статьи сюда. Чтоб совсем не потерялись, с концами.
