Данная рубрика — это не лента всех-всех-всех рецензий, опубликованных на Фантлабе. Мы отбираем только лучшие из рецензий для публикации здесь. Если вы хотите писать в данную рубрику, обратитесь к модераторам.
Помните, что Ваш критический текст должен соответствовать минимальным требованиям данной рубрики:
рецензия должна быть на профильное (фантастическое) произведение,
объём не менее 2000 символов без пробелов,
в тексте должен быть анализ, а не только пересказ сюжета и личное мнение нравится/не нравится (это должна быть рецензия, а не отзыв),
рецензия должна быть грамотно написана хорошим русским языком,
при оформлении рецензии обязательно должна быть обложка издания и ссылка на нашу базу (можно по клику на обложке)
Классическая рецензия включает следующие важные пункты:
1) Краткие библиографические сведения о книге;
2) Смысл названия книги;
3) Краткая информация о содержании и о сюжете;
4) Критическая оценка произведения по филологическим параметрам, таким как: особенности сюжета и композиции; индивидуальный язык и стиль писателя, др.;
5) Основной посыл рецензии (оценка книги по внефилологическим, общественно значимым параметрам, к примеру — актуальность, достоверность, историчность и т. д.; увязывание частных проблем с общекультурными);
6) Определение места рецензируемого произведения в общем литературном ряду (в ближайшей жанровой подгруппе, и т. д.).
Три кита, на которых стоит рецензия: о чем, как, для кого. Она информирует, она оценивает, она вводит отдельный текст в контекст общества в целом.
Модераторы рубрики оставляют за собой право отказать в появлении в рубрике той или иной рецензии с объяснением причин отказа.
Было время, когда я не любила повествование от первого лица. Но сейчас, мне кажется, я начала его понимать и открывать для себя заново. Повествование от первого лица сближает автора и читателя., помогает понять замысел автора, его чувства. Отношение к персонажам, идею произведения в целом.
«Когда бог был кроликом» — одна из тех книг, читая которую, понимаешь, что в жизни далеко не все так просто, как может показаться на первый взгляд. Это история жизни, история взросления девочки Элли, рассказанная ею самой, без утайки и без прикрас. Что-то в этой истории кажется нам пошлым, грязным, пустым или лишним, но так и в самой жизни. Мы просто не хотим замечать очевидного. Это история о рано повзрослевшей девочке, взвалившей на свои детские плечи груз взрослых проблем: старший брат-гей, тяжело переживающий первую любовь, несколько инфантильный отец, излишне рациональная мать, тетка-лесбиянка, непонимание сверстников – все это наложило отпечаток на Элли. Ее единственными близкими друзьями были кролик по кличке бог и странная девочка Дженни Пенни, но кролик вскоре погиб, хотя и не ушел из жизни Элли, а с Дженни ее разлучили обстоятельства. А когда Дженни и вовсе исчезла, ничего толком не объяснив, то Элли поняла, что разбился ее хрупкий мир, доступный лишь им двоим, и теперь она долго будет плутать по жизни одна.
Жизнь на новом месте далась Элли нелегко – отдаленность от родителей, погруженных в идею создания отеля, отъезд брата в школу, непонимание одноклассником, невозможность общаться с близкой подругой. Это вынуждает Элли искать уединения, которое она находит в общении с природой и с чудаком Адамом, уверенным, что он умрет от упавшего ему на голову кокоса, что в некоторой степени оказалось правдой (кокос на голову ему все же упал, но вызвал не смерть, а прозрение), хотя по началу звучало весьма абсурдно, учитывая, что в Корнуолле нет пальм, а сам Артур никуда не ездил.
Шли годы, Элли взрослела, она стала писать колонку в газете, где рассказывала историю своей жизни, рассказывала о людях из этой жизни, об их судьбах и о том значении, что они имели для нее – в первую очередь это ее брат Джо, его первая и безответная любовь Чарли и Дженни, которая снова вошла в ее жизнь, в виде писем из тюрьмы. Образ Дженни неоднозначен и до конца разгадать ее загадку так и не удается.
Мир показан с разных ракурсов, в разные периоды времени – глазами растущей девочки со всей незамутненностью ее взгляда и присущей ей откровенностью. Ее глазами мы видим мир, родителей, соседей, друзей, эксцентричного Рыжика, пытающегося залечить разбитое сердце брата, переживающую смерть родителей мать, стареющего гея Артура, любимую тетку – актрису и лесбиянку, влюбленную в ее мать, кролика по кличке бог, странную девочку Дженни, ее пьющую и распущенную мать, первую любовь брата – Чарли.
А сама Элли? Что собойо представляет главный персонаж книги? Замкнутую девочку, живущую в своем мире, куда он допускает лишь подругу, брата и кролика? Ищущую себя девушку, боящуюся ответственности и стабильности? Или стремящуюся понять близких молодую женщину, часто забывающую о себе в попытке помочь им?
Книга оставляет неоднозначное впечатление, много вопросов, открытый финал, неудовлетворенность и недоговоренность. В ней есть особое очарование. Книга с легким налетом грусти, дымкой недосказанности. Словно чего-то не хватает – соли, перца или корицы, – но в этом и прелесть, и особая атмосфера. История Элли словно окутана туманом, подана через призму времени. Книга о жизни, о борьбе, о стойкости, о семье, о поиске себя в мире, о дружбе, о раке, о башнях-близнецах, о том времени, когда «мечты были маленькими и исполнимыми, а бог был кроликом».
Запомнившиеся цитаты.
Аппетит к еде и аппетит к жизни сегодня начисто исчезли.
Они жили во временном мире временных мужчин.
Мир совсем неплохое место, когда ты молод и здоров. Мир прекрасен и добр.
Теория заговора рулит. Популярный роман, который стал бестселлером во всём читающем мире, никак не может выйти в России — почему? Перевести его на русский сложнее, чем на украинский? Или у "АСТ" есть опасения, что новый Кинг не окупится? Или издатель ждёт удобного момента для вывода книги на рынок — ещё более удобного, чем главная национальная книжная ярмарка? Мерещится за всем этим какой-то умысел, тайный запрет, чья-то гипертрофированная трусость.
Единственным основанием для таких фантазий является сам роман. Потому что Кинг написал книгу о политическом демагоге, который последовательно и цинично выстраивает в отрезанном от внешнего мира городке идеальную для него ситуацию — все рычаги власти у него в руках, но никакой реальной ответственности за последствия своих решений он не несёт. Сходство с российской ситуацией не столько в сюжетное, сколько ассоциативное, но вполне достаточное, чтобы ткнуть в него пальцем и помянуть пресловутую "теорию заговора".
Однако, не будем сосредотачиваться на произвольных допущениях — роман и без них достоин серьёзного разговора.
Совсем близкое будущее. Американский провинциальный городк Черстерс Миллс оказывается накрыт невидимым силовым полем. Прежде, чем существование "купола" осознано, он становится причиной нескольких крупных катастроф, в которых погибают или получают увечья десятки людей. Правительство США вводит в зоне "купола" чрезвычайное положение, но на события внутри самого "купола" оно может влиять только увещеваниями — реальной помощи отрезанным от мира людям оказать не может никто. Городу Честерс Миллс придётся рассчитывать только на себя.
Уже в самом начале романа Кинг сообщает читателю внешне простую, но чрезвычайно нетривиальную деталь (которую, кстати, проигнорировали почти все авторы обложек) — "купол" не является сферическим. Он строго вертикален, причём точно следует извилистой административной границе городка. Гениальный нюанс, который мгновенно вытирает из романа мотив "фантастической тайны" (вы думали, что тут у нас научная фантастика, как в "Кукушатах Мидвича"? — подумайте ещё раз!), делает очевидным его "политическую" памфлетную направленность, а заодно оставляет без оснований все упомянутые в романе "научные" гипотезы относительно "купола" (в том числе и ту, на которой остановился сам Кинг — но об этом позже).
Введение в роман этой единственной фантастической метафоры позволило Кингу создать стартовую ситуацию, которую он принялся развивать уже подчёркнуто реалистическим инструментарием. Ощущение достоверности всегда было его "коньком", он умеет находить точные детали, которые сами собой убеждают читателя в реальности происходящего — на это работает даже ироничное упоминание одним из персонажей экранизации кинговской же "Мглы", что уж говорить о тщательной имитации автором стиля обращения, присланного Президентом в адрес городских выборных деятелей.
Другая несомненно сильная черта Кинга как автора — цельность описанных им характеров. Я не рискнул бы назвать его персонажей "глубокими", да и не так уж многим среди нескольких десятков постоянных действующих лиц романа удаётся достаточно долго держаться в фокусе читательского внимания, так что именно их индивидуальная цельность становится для автора (и читателя) ключевой характеристикой, и эта же цельность отлично работает на ощущение достоверности. В том, как это в тексте реализовано, есть здоровая доля писательской "технологичности", но Кинг и не претендует на переход в более высокий "художественный эшелон", он вполне комфортно чувствует себя в качестве одного из бесспорных лидеров мировой массовой культуры.
И именно в таком качестве он вполне сопосбен озадачить миллиарды читателей вопросом, который так явно волнует его самого: как вылечить демократию от убивающего её рака некомпетентности? То, что "средний избиратель" склонен к конформизму, живёт сегодняшним днём и не хочет думать о дне завтрашнем, что он не желает вникать в смысл и оценивать последствия предлагаемых ему на голосование вопросов, что им запросто можно манипулировать через масс-медиа с помощью примитивной демагогии, то, в конце концов, что он готов верить в "теорию заговора" просто потому, что она универсально объясняет всё что угодно — всё это работает как безусловные предпосылки для появления и укрепления во власти политических интриганов, некомпетентных, циничных, корыстных, бесконечно убеждённых в собственной непогрешимости и незаменимости — и тем самым смертельно опасных и для социума в целом, и для каждого его члена. "В последние годы мы видели множество таких деятелей," — едко прорывается у Кинга во второй половине романа, когда масштабы социальной катастрофы в Честерс Миллс перестают укладываться даже в очень условные границы управляемости.
Мы знаем, кого Кинг имел в виду. Хуже того — у нас есть на этот счёт свои собственные примеры. Ничуть не менее, а чаще — гораздо более наглядные.
Слабости у романа тоже есть, причём одна из них ("объяснение" появления "купола", внедрённое Кингом в сюжет), привела меня в крайнее раздражение. Раз уж "купол" автором открыто создан как художественный приём (и в этом качестве отлично работает — смотри об этом выше), его последующая "рационализация" выглядит в романе притянутой за уши, неорганичной и чужеродной. Да, Кинг в итоге нашёл, как прицепить к этому совершенно необязательному "объяснению" мораль, но вышло это у него очень уж неуклюже, хуже того — эта неуклюжесть читателю отлично видна и начинает работать против автора, травестировать уже состоявшееся и фактически законченное произведение. И если финалом романа Кинг намерен был сказать, что "добро нам придётся делать из зла, потому что его не из чего больше делать", то он довольно сильно с этим откровением опоздал. Хотя, может быть, кому-нибудь именно эта мысль и покажется свежей, тем более что актуальности она не потеряет никогда.
Хотел было написать "не пропустите этот роман", но это было бы почти как совет "не забывать дышать" — у Кинга в России огромная читательская аудитория, и "пропустить" этот роман ей удастся только при совершенно особом стечении обстоятельств.
При том самом, привязанном к линии административных границ.
У священных книг есть свойство, за которое их ценят даже те, у кого их святость доверия не вызывает: всеохватность. На скромном текстовом пространстве умещается и человек со всеми его радостями, горестями и чаяниями, и устройство вещей, и громогласно-тихая поступь богов. Можно поспорить, что картина всегда неполна, что никаким писаниям не под силу вместить жизнь во всей ее полноте. Но ведь и чертеж машины не дает нам представления о шероховатости ее корпуса, о блеске металла на полуденном солнце, о тоне и ритме ее песен — а все-таки в черно-белых схемах заложено достаточно знаний, чтобы машина из умозрительной заготовки стала частью реальности и предстала перед нашими глазами.
Так и в «Богах Пеганы» содержится ровно столько мудрости, сколько нужно, чтобы с чистого листа набросать небольшую вселенную. Если бы судьба призвала меня стать основателем новой религии, я бы предал имя Дансени забвению и высек бы его слова на двунадесяти двенадцати каменных плитах — и кто знает, не стало бы тогда в мире больше добра, не растворилось бы без остатка зло в простом и разумном порядке вещей. Ибо боги и пророки Пеганы не учат безгрешности, не ворошат, подобно опавшим листьям, хитросплетений нравственности: призывают они лишь к примирению с тем, что нас окружает и составляет. В мире нашлось место и жизни, и смерти, и взрывам веселья, и минутам покоя — и, быть может, «это очень мудро со стороны богов», как сказал бы Лимпанг-Танг, бог радости и сладкоголосых музыкантов. Но правил, по которым играют они в свои игры, нам не понять. Остается лишь принимать мир таким, какой он есть — и помнить, что в сердце его…
Красота. Не бледная чахоточная особа, которой восторгался Уайльд; не пухлая земная человекородица, которую живописал Рубенс; не гибрид из силикона и плоти, что смотрит на нас с глянцевой обложки. Нет, эта первородная красота открывается лишь тому, «с кем во время одиноких ночных прогулок говорят боги, склоняясь с расцвеченного звездами неба, тому, кто слышит их божественные голоса над полоской зари или видит над морем их лики». Это красота бога, что гладит кошку, и бога, что успокаивает пса; красота человека, бессильного в схватке с мирозданием и сильного в своем бессилии; красота конца времен — неизбежного, непостижимого и не окончательного...
Проза лорда Дансени — не самый безопасный из наркотиков, но ведь дозу рискуешь получить в любую минуту — достаточно летней ночью оказаться в поле и услышать голос ночной птицы; выглянуть январским вечером в окно и увидеть танец снежных бесов; замереть на скалистом берегу, вглядываясь в круговорот безумных волн. То, о чем писал Дансени, всегда рядом — это мы далеко...
облако тэгов
