Данная рубрика — это не лента всех-всех-всех рецензий, опубликованных на Фантлабе. Мы отбираем только лучшие из рецензий для публикации здесь. Если вы хотите писать в данную рубрику, обратитесь к модераторам.
Помните, что Ваш критический текст должен соответствовать минимальным требованиям данной рубрики:
рецензия должна быть на профильное (фантастическое) произведение,
объём не менее 2000 символов без пробелов,
в тексте должен быть анализ, а не только пересказ сюжета и личное мнение нравится/не нравится (это должна быть рецензия, а не отзыв),
рецензия должна быть грамотно написана хорошим русским языком,
при оформлении рецензии обязательно должна быть обложка издания и ссылка на нашу базу (можно по клику на обложке)
Классическая рецензия включает следующие важные пункты:
1) Краткие библиографические сведения о книге;
2) Смысл названия книги;
3) Краткая информация о содержании и о сюжете;
4) Критическая оценка произведения по филологическим параметрам, таким как: особенности сюжета и композиции; индивидуальный язык и стиль писателя, др.;
5) Основной посыл рецензии (оценка книги по внефилологическим, общественно значимым параметрам, к примеру — актуальность, достоверность, историчность и т. д.; увязывание частных проблем с общекультурными);
6) Определение места рецензируемого произведения в общем литературном ряду (в ближайшей жанровой подгруппе, и т. д.).
Три кита, на которых стоит рецензия: о чем, как, для кого. Она информирует, она оценивает, она вводит отдельный текст в контекст общества в целом.
Модераторы рубрики оставляют за собой право отказать в появлении в рубрике той или иной рецензии с объяснением причин отказа.
— третий роман неоднозначного автора, пишущего небанально о небанальных вещах.
На страницах романа один вопрос — вопрос о пределах и границах человеческой жестокости, о рамках допустимого и о способности контролировать животное в себе — рассматривается сразу с трех временных точек. Это события второй мировой и бесчеловечные эксперименты над людьми, проводившиеся в Харбине силами отряда 731. Это современность, и парадоксы, возникающие в гуманном обществе, не допускающем насилия над людьми, и ради этого готовом обрекать их порою на долгую и мучительную смерть от неизлечимых болезней. Наконец, это далекий двадцать седьмой век, где вопрос границ дозволенности ставится уже ребром.
Главная героиня — Майя — путешествует из будущего в прошлое, и оттуда обратно, с остановкой в двадцать первом веке, чтобы принять непростое решение, касающееся как ее лично, так и множество совершенно незнакомых ей людей.
Книгу очень интересно читать. Автор ставит действительно сложные с морально-этической точки зрения вопросы, и это огромный плюс. Роман «Законы прикладной эвтаназии» заставляет задумываться о вещах бесконечно далеких от нас в обыденной жизни, и одновременно — стоящих рядом, за неким порогом. Никто не застрахован ни от болезней, ни от произвола чиновников, пекущихся о благополучии масс, и потому абсолютно равнодушных к судьбам отдельных людей.
Однако роман может и разочаровать. Слишком многое в нем подчинено идее. В итоге книга напоминает скорее искусственный конструкт, нежели живое произведение. Абсолютная подчиненность идее вредит и персонажам: их поступки далеко не всегда достоверны, продиктованы логикой развития характера. Чаще за действиями героев видны пружины, механизмы, подталкивающие читателя в нужном автору направлении. В результате книга и предсказуема, и неправдоподобна — одновременно. Я как читатель вижу, куда подталкивает меня автор, но уж очень искусственна заданная траектория, слишком расходится с векторами действующих в романе сил.
Временами создается впечатление, будто позиция автора не до конца понятна ему самому, и тогда поступки героев не поддаются уже никакой логике. Таков, например, финал романа. Неожиданный, ничем не обоснованный, не имеющий никаких предпосылок в характерах героев, во всем их поведении на протяжении всей книги.
Полон противоречий финальный монолог Варшавского и Майи. Девушка, прошедшая через века, чтобы донести до отца одну простую истину, говорит вдруг странные вещи, почти оправдывая уже совершенные преступления:
– Нам оставалось немного, – хрипит Варшавский.
– И делали бы это в тишине. Никому не показывая. Твой законопроект подпишет смертный приговор не только тем, кто умирает от вринкла. Он убьёт тысячи здоровых людей. Исчезнет вринкл – найдётся что-то новое. И снова будут жертвы. И снова люди станут «брёвнами».
В этом финальном диалоге сконцентрированы все противоречия книги, и неопределенность авторской позиции просматривается наиболее выпукло.
Тем не менее, это достойная прочтения, нешаблонная книга, выгодно отличающаяся от сонма типовых поделок, скроенных по одному лекалу. Автор ищет свой путь. Ошибки и неловкости неизбежный результат этого поиска.
Если очень вкратце, я бы назвал этот роман «золотым сечением», потому что по соотношению текста и подтекста роман, на мой взгляд, хорош, и хорош весьма. А разгадка проста: Борис Георгиев построил интеллектуальный план «Космогона» в первую очередь на общекультурных ценностях, а уж во вторую – на диалоге с НФ-багажом читателя.
В трилогии «Третий берег Стикса» автор, разговаривая с читателем, заострил внимание именно на подтексте: программные ассоциации, ассоциации с классикой фантастики вплоть до имен героев, вплоть до мелких ситуаций. И был там провокативно простой рассказ не то на первом, не то на втором плане, где планетарные и даже межпланетные проблемы решаются без вмешательства «широких народных масс», без чудовищных жертв и катаклизмов. Вот и получалось, что скользя по поверхности, скользя без внимания к пред-тексту, автора не понять, а хорошо это или плохо, – каждому читателю приходилось решить для себя.
В «Космогоне», несмотря на отсылки к классике НФ, автор сюжетно играет главным образом с тем пластом культуры, который интуитивно знаком многим. Да, не все могут быть в курсе, почему вдруг политерии зарождаются только в системах двойных звезд, но уж за сколько дней бог создал бытие, – это минимальный культурный контекст. Сперва Голубь, а потом уже Сын – не сложно, правда? Прямой намек на то, что жизнь на Земле может быть изначально отягощена злом. Сущность жертвы во имя всеобщего блага… Надо ли указывать источник, от которого отталкивался Борис Георгиев?
И что интересно: превосходя «Третий берег…» в масштабах проблематики, «Космогон», на мой взгляд, имеет куда более «острый» сюжет. Посудите сами.
Перед нами роман-мозаика, или, вернее, роман-косичка, в котором отдельные, казалось бы, направления с неизбежностью сходятся к кульминации. Линия поиска смыслов в послании иномирного разума, линия лунного полета — и особняком, конечно же, сюжет о Космогоне. Эти направления романа выдержаны в разных стилях, что лишний раз напоминает: полифония, товарищи, романная полифония! И это действительно — звучит.
Борис Георгиев создает две (курсивом: две) отдельные детективные линии: классическое следствие в замкнутом пространстве и интеллектуальное расследование рассказчика по имени Борис. Обе линии напряженные, обе выдерживают высокий уровень того, что принято теперь называть «саспенсом», – хотя каждая и на свой манер. Примерно как соавторство Агаты Кристи и Хорхе Луиса Борхеса.
Следует отметить, что и в прочих сюжетных ветвях есть свои элементы нешуточной интриги. И если в линии «Космогона-огородника», создателя миров, разгадки сдаются автором легко и даже с юмором, то данные перехвата лунной станции – это та еще головоломка.
К чести автора, он накрепко цементирует связи между отдельными линиями, не стесняясь подталкивать к самостоятельным выводам и читателя. Рассказчик Борис не выдает ни одного готового ответа, зато умело напоминает нужные вопросы, если вдруг читатель сподобился их проворонить.
Герои романа – не маски комедии дель арте, но их типажи заострены автором по вполне понятной причине: одиночество, обособленность несчастных людей («думотериев» по местной терминологии) – вот та плоскость, в которой преподносит своих героев Борис. Если нет трагедии, значит, будет загадка. Если не псевдоним, значит, непонятное прошлое. Герои лунного «детектива» в этом смысле очень хорошо отражают проблемы, заявленные в других линиях.
В этом смысле очень хороша игра слова «побег» — росток и бегство, процесс и результат. Замечательное отглагольное существительное, не пропускайте его в тексте — чуть ли не каждый случай его употребления Борис Георгиев расцветил немного иначе.
Роман очень насыщен проблемно. Уже слоган на обложке — «Каким станет Дело, если Слово убого!» — заявляет вполне библейский уровень прочтения произведения, и в дальнейшем градус серьезности вопросов не спадает. От кого исходит святой дух? Кто заложил основы для эволюции на Земле? Неужели наш мир единственный и неповторимый? Почему мы обречены на зло? Добро ли божественный промысел?
Очень хочется спросить: «а есть ли вообще шансы у добра в этой космогонии?» – но Борис Георгиев уже дал ответ.
облако тэгов
