...Одним хорошим мартовским вечером один малость рассеянный и неопрятный, средней юности химический натурфилософ Пётр Семёнович надышался этилового спирта вкупе с медицинской ртутью и алкалоидным растворителем над своими ретортами и крепко уснул прямо в лаборатории, которую ему выделили старшие коллеги в одном из пустующих цехов НИИДАР, что на Преображенке. Вокруг на стенах были развешаны постеры старых рок-групп 70-ых и сисястые девахи из Playboy. В воздухе чувствовались излишняя сырость ранней весны и свежий оттенок терпентина, за окном во дворе что-то сверлили и колотили технари-затейники, весело переругиваясь.
Явилась нашему алхимику-неофиту дева неземной красоты в развевающихся алых и лазурных одеяниях, с кадуцеем в одной ручке и стеклянной сферой – в другой, сказала она ему нечто непотребное, а затем превратилась в обыкновенный стул. Стул затем превратился в элегантное кресло с ротанговыми подлокотниками, кресло – в изысканную кровать с балдахином эпохи Тюдоров, а она уже – в поле для гольфа, на котором резвились какие-то зайцеподобные. За дальним концом поля проявились лучащиеся в солнечном великолепии прибрежные скалы, как на фотографии из Крыма, формирующие собой естественную арку, в глубине которой блистала безупречная гладь морского простора. Над скалами в гламуре водных брызг на облаке парил хор энохианских ангелов с непроизносимыми именами и атрибутами, распевавших «Санта Марию де лас Сьеррас». В проёме арки из брызг и клочков воздуха соткались ажурные ворота. Философ жадно вглядывался, покусывая в напряжении свои невидимые губы на невидимом лице. Он испытывал одновременно крайнюю степень любопытства, испуга, замешательства и сексуального возбуждения.
Вот филигранные створки распахнулись, из-за них выпорхнул лучащийся радугой, крылатый шестиногий чудоконь Слейпнир, а на нём верхом – грозный ас-вещун Вотан, со свитой завывающих валькирий, вооружённых до зубов холодным оружием и закованных в кольчуги, ладно сидящие на их стройных девичьих станах. Одноглазый бог-пророк на скаку метнул в заспавшегося Петра Семёновича своё разящее рунное копьё – легендарный Гунгнир, подарок от ловкача Локи! – прямо тому в грудь, правда, с приличного расстояния в двести или около того шагов. За Гунгниром рванулись огромные вороны Хуни и Муни со злобным клёкотом. Пётр Семёнович, перепугавшись не на шутку, вскочил и бросился бежать куда глаза глядят, чувствуя, что копьё, словно баллистическая самонаводящаяся ракета, вот-вот проткнёт его спину насквозь, стоит ему только чуть замедлиться. Трубный зов неописуемой торжественности раздался позади убегающего алхимика со стороны крылатого воинства, громом отдавался перестук шести копыт могучего коня Вотана; валькирии улюлюкали и выкрикивали боевые кличи, бряцая мечами и копьями о щиты, в общем, стоял непередаваемый шум. Незадачливый философ-сновидец, одетый в какое-то груботканое рубище, запутался в ногах, поскользнулся на влажном дёрне поля и упал, здорово ударившись зубами о грунт. Гунгнир просвистел прямо над его головой и воткнулся в дёрн совершенно вертикально. Под копьём тут же образовалась лунка и в неё закатился рифлёный шарик, посланный метким ударом какого-то известного гольфиста с рыжими волосами с другого конца поля. Пётр Семёнович попытался встать, но понял, что лежать ему как-то спокойнее. Вороны Хуни и Муни тем временем подлетели к философу, ухватили его за плечи когтистыми лапами и мигом подняли ввысь. Пётр Семёнович стал стремительно удаляться от земли, сердце его замирало от страха высоты, но вместе с тем он испытывал некую форму экстаза от ощущения полёта. Поле для гольфа вместе с прибрежными скалами и какими-то городскими трущобами и промзонами поодаль стало отдаляться, и у Петра Семёновича перехватило дух.
Ворон слева гаркнул Петру Семёновичу в левое ухо, чуть не оглушив его нафиг:
— — ВИТРИОРРРК! В АССГАРРРДЕ НЫНЧЕ ХЕРРРРОВО КОРРРМЯТ!
Ворон справа, соответственно:
— ИНТЕОРРРО ПОСТЕОРРРО! ХОРРРОШАЯ БЫЛА ДЕВКА, СИСЯЯЯСТАЯ! А ТРРРРАХАЛАСЬ!
Тут глазам Петра Семёновича открылся славный град Асгард, высящийся прямо на радужном мосту, и сонмы крылатых альвов и прочих астральных существ с любопытством стали кружить вокруг них, однако угрюмые вороны Вотана, не теряя хватки, отпугивали их прочь, а кого-то даже ловили и поедали прямо на ходу.
Вот гигантские ворота Асгарда распахнулись рукой могучего белого аса Хеймдалла, и Петра Семёновича с помпой…
…выбросил в явь какой-то чересчур громкий строительный скрежет за окном. Натурфилософ резко выдохнул, сморгнул и протёр глаза – перед ним был заваленный всякой параферналией лабораторный стол, на горелке пузырилась колба с вонючими реактивами.
— Что за дичь? – ругнулся Пётр Семёнович, встал, нетвёрдой походкой прошёл в спальню, она же подсобка, и, не раздеваясь, рухнул на железную кровать как подкошенный. Голова у него раскалывалась, руки и ноги потели, в животе что-то крутило и очень хотелось спать. Налицо были все признаки химического отравления. Его чёрный питомец, кот-даэдрот Амадеус, спрыгнул с нагретой подушки, оставив после себя запах серы с примесью аммиака и мускуса. Пётр Семёнович тут же ушёл в Страну Имбирных Кореньев и Гвоздичных Листьев и узрел себя в буддийском святилище, вырубленном в горной породе либо созданном из естественной пещеры (да какая, к мандрагоре, разница?)
Наш философ встал с коленей – он лежал лицом вниз, точно так, как рухнул наяву на постель – отряхнулся, извлёк вывалившийся зуб мудрости, повертел его в руке, затем поднял его в торжественном жесте Инвокатио – и зуб воссиял будто неземной светоч, рассеивая чернильные сумерки. Вокруг слышались странные шорохи, какая-то тихая речь с напевами и ещё злорадное бормотание и хохотки. Философ прислушался и уловил слабый писк летучих мышей. Ему стало как-то боязно, но делать нечего – взяв в руку валявшуюся рядом швабру и подняв повыше Зуб Мудрости в другой руке, он двинулся в темноту. На нём был шерстяной балахон с капюшоном, как у средневекового монаха-бенедиктинца, и какие-то не очень удобные сандалии.
Пещера представляла собой вытянутую галерею с высоченными потолками, терявшиеся в темноте своды поддерживались мощными колоннами с буддийскими орнаментами. В стенных нишах стояли многорукие мрачные статуи гневных йидамов в обрамлении красных и чёрных толстенных свечей, между колоннами попадались наваленные в кучи тибетские гонги, трубы, караталы, колокольчики, костяные канлинги, костяные чётки, капалы, мриданги, кхатванги, ваджры, килы и прочие экзотические музыкальные и ритуальные инструменты, повсюду высились пирамиды из черепов, с перекрытий свода свешивались истлевшие многометровые тханки, медленно колыхавшиеся на призрачном ветру. Освещение в этой грандиозной пещере представляло собой рассеянный серовато-дымчатый нуар и как будто присутствовало везде без видимого источника, а свечи, канделябры и факелы, укреплённые на колоннах, служили скорее для антуража. В воздухе как будто постоянно висел приглушённый, но густо вибрирующий рокот огромного гонга в сочетании со священными слогами буддистов ОМ-А-ХУМ. Шаги Петра Семёновича вызывали многократное эхо, повсюду носились какие-то неясные тени, за ним определённо наблюдали со всех сторон тысячи любопытных и голодных глаз. В целом, было достаточно жутковато. Наконец, к нашему алхимику пришло понимание, что это никакой не храм, а самый что ни на есть склеп. Единственной своей защитой Пётр Семёнович видел сейчас свой Зуб Мудрости, уже обратившийся по дороге в Кристалл Света, неярко, но ровно пульсировавший у него в правой руке. Пётр Семёнович остановился, встал поудобнее на разбитых пыльных плитах, покрытых орнаментом из перекрещенных ваджр и лотосов, огляделся, поймав периферийным зрением несколько убегающих за колонны теней, прислушался к доносившимся отовсюду зловредным шепоткам и, собравшись с духом, крикнул:
— Эй, вы, кто там, черти тибетские! Выходите, будем биться, плевать я на вас!..
Тут дыхание у нашего алхимика малость перехватило, ибо из-за колонны на зов вышагнула одна из тех хихикающих теней. Ею оказалась женская фигура, и выглядела она как одна из тех статуй гневных йидамов, только ожившая. Демоница крутанулась на месте, звеня ножными колокольчиками и размахивая железным шестом с черепами и ваджрами на концах, хохотнула, лукаво и хищно глядя на похолодевшего сновидца, облизнула ярко-красные губы длинным раздвоенным языком и стала исполнять какой-то ритуальный танец, вышагивая и притоптывая, как механическая кукла. От ударов её голых ступней по плитам пола ощущалась заметная дрожь земли. Пританцовывая в меру округлыми бёдрами, эта полуобнажённая бесовка неземной красоты и страхоты, с черепами каких-то шакалов и обезьян в высокой, заплетённой в чёрные дредлоки копне спутанных волос, татуированная хной даже на лобке и покрытая с ног до головы пеплом, медленно приблизилась к философу на расстоянии вытянутой ноги и встала на одну ногу, облокотившись на шест одной рукой, а другой протянув Петру Семёновичу чашу из спиленного черепа человека с алой жидкостью, очевидно, кровью.
Наш алхимик, замерев на месте, был словно загипнотизированный и лишь с большим трудом смог помотать головой в знак отрицания.
Тогда чертовка отложила шест и чашу с кровью в сторону, затем подняла одну руку к языку, а вторую опустила в промежность и сделала одновременное движение кистями рук, после чего протянула их к лицу философа, с очевидным предложением то ли понюхать, то ли облизать её когтистые пальцы.
Философ задумался, затем спросил:
— Кто ты, чудное виденье? Уж не дурное ль наважденье, аль ангел чистой крипоты?
Бесовка ответила не сразу.
— Я твой йидам, смертный, или дакини, или ваджрайогини.
— Аааа… — протянул философ.
Едва он произнёс это, как дакини, одним движением подобрав свой боевой шест с пола, оттолкнула его ногой в грудь, так что он упал навзничь на голый каменный пол, весьма болезненно, затем той же ступнёй опустилась на его промежность и немного позабавилась с ней.
— Ждал меня? – лукаво спросила та.
Философ молчал, прикусив язык от боли и изощрённого наслаждения.
Тогда эта бесовка внезапно оскалилась, как дикая кошка, и издала низкий утробный рык, а её третий глаз заполыхал яростным огнём. Философ струхнул не на шутку. Дакини распрямилась всем своим гибким станом, размахнулась своим шестом с ваджровым набалдашником и резким толчком ударила Петра Семёныча в солнечное сплетение, отчего тот с резким выдохом повалился наземь, не успев даже осознать сей факт. Дакини напрыгнула на него и оседлала, после чего придвинула свой лик вплотную к испуганному лицу философа. Она несколько мгновений гипнотизировала его как кобра – кролика, затем разразилась довольным ведьмовским хохотом. От её дыхания исходил тошнотворный аромат тухлого мяса. Философ вспомнил, что такие сущности в тантрическом буддизме чаще всего выступают людоедками, и содрогнулся своими худосочными телесами. Но бесовка, состроив дьявольскую гримасу, твёрдо возвышалась над ним и, судя по всему, не собиралась давать спуска.
— Это тебе за накопленные кармические грешки, хехехе! – она размахнулась узкой когтистой ладонью розового цвета и наотмашь хлестнула философа по мордам. Тот взвыл в негодовании и ярости и произвёл попытку высвободиться, но крепкие бёдра демоницы плотно сомкнулись вокруг его таза и ног. Бестия словно приросла к нему, и не было от неё никакого спасения. Сидя на нём верхом, с высунутым языком и кроваво-алыми губами, дакини, продолжая гипнотизировать беднягу Петра Семёныча, стала совершать некий волнообразный танец своего пирсингованного живота, затем подняла руки над головой и добавила к животу танец шеи, на которой висело множество обручей, чёток, ожерелий, цепей и амулетов. Философ забыл обо всём и внимательно – завороженно следил за телодвижениями бесовки, которая, видимо, решила взять его измором. Она продолжала свой нечестивый богохульный эротический танец, неотрывно сверля свою жертву всеми тремя глазами. Философ углом своего смятённого ума смекнул, что если он не хочет быть сожранным этой демоницей, ему нужно усилием воли проснуться, либо как-то совладать с ней или обхитрить. Дакини, кажется, прочла всё это в его уме за долю секунды и разразилась гневным хохотом.
— Никуда ты не уйдёшь, голубчик! Будешь услаждать мою ненасытную йони в соответствии со своей грязной кармой ещё несколько тысячелетий!
Наш алхимик взвыл и яростно взбрыкнул, сократив мышцы брюшины, бёдер и кистей рук. Дакини на миг потеряла равновесие, но тут же восстановила его и всем своим худощавым, однако тяжёлым, словно бы каменным, телом навалилась на философа, а из её синего горла исходил низкий утробный рык разъярённой львицы. Философ опять больно ударился головой о камень пещеры; дакини рывком подскочила на нём и вдавила его руки своими коленями. Философ лежал на холодной скальной породе, вне себя от гнева, страха, унижения и негодования на своё положение беспомощного дитяти. Дакини, видя, что её жертва более-менее угомонилась, тоже будто смягчилась, лукаво посмотрела на Петра Семёныча сквозь полусомкнутые ресницы (а они у неё были изрядной длины), взяла в свою когтистую ладошку свою же наливную грудь, вымазанную в пепле, склонила головку чуть набок, высунула свой ярко-розовый язычок длиною в добрый локоть и стала его кончиком массировать набухший сосок, поглядывая с хитрецой на лежащего под нею горе-сновидца. Тот почувствовал в который раз за свой сон сексуальное желание, и его фалл зашевелился, как змея, между крепких ягодиц бесовки, пока не принял полностью боевой вид. Дакини, продолжая левой ладонью играться со своей грудью и не отрывая змеиного взгляда от своего партнёра/жертвы, аккуратно приподняла свою узкую тазовую область, обхватила напрягшийся лингам пальчиками и, немного поводив головкой члена по своим влажным половым губам и клитору, медленно ввела его внутрь до самого упора. Философ затаил дыхание. Дакини испустила протяжный стон, от которого под сводами пещеры стали носиться с испуганным писком маленькие крылатые вампиры, и откинулась назад, изогнувшись как в асане. У неё закатились глаза, оставив одни белки, и раскрылись пунцовые губки. Философ обхватил её ягодицы, освободив руки из-под её костистых коленей – а ягодицы у демоницы были горячи и упруги, как раскалённые спицы, а кожа была словно бархат. (Далее непотребство)
скрытый текст (кликните по нему, чтобы увидеть)
Усилием мышц рук и груди, а также пресса философ приподнял тяжёлый таз дакини, после чего вновь насадил её на свой лингам. Кажется, роли поменялись. Алхимик сделал ещё порядка 20 движений вверх-вниз (что сопровождалось исступлёнными стонами дакини), после чего нашёл в себе силы принять сидячее положение, обхватил дакини за талию и плечи, притянул её к себе и запечатлел на её губах страстный поцелуй. Тут она словно вернулась в своё тело и, тяжело дыша, вонзила в его рот свой длинный язык, одновременно царапая своим нарощенным маникюром его спину в кровь. Философ издал болезненный крик, опрокинул дакини на пол пещеры и совершил серию толчков с глубоким проникновением в её горячее, словно печь, хорошо смазанное лоно. Дакини извивалась под ним, как угорь, и стонала всё громче и громче. Вот философ сменил позицию, переместившись на бок и подняв одну стройную ногу бесовки и продолжил с упоением её трахать. Ещё серия мощных тантрических толчков – и алхимик почувствовал, что вот-вот выплеснет свою цзин внутрь дакини. Та ещё получила несколько оргазмов и теперь, постанывая от боли-удовольствия, одной рукой ласкала свой набухший клитор, а другой игралась со своими сосками. Пётр Семёныч, смутно соображая, где и с кем он находится, извлёк пульсирующий лингам из лона дакини и оросил её живот до самых грудей липкой белой спермой.
Дакини так же оргазмировала, после чего рассмеялась, слизала своим длинным раздвоенным язычком сперму с грудей и сказала:
— А ты хорош, парень. Только вот надо бы тебе подучиться удержанию семени.
Тут она схватила его за мошонку и с силой сжала, а пальцами другой руки надавила на середину его промежности, отчего философ почувствовал, как его кундалини молниеносно распрямилась из области копчика, будто пружина, и, раскрутившись вдоль позвоночного столба, ударила ему прямо в черепную коробку. Его словно ослепило от жуткой боли, и философ в ужасе проснулся на влажных простынях в своей пустой спальне-подсобке с рваными обоями, ящиками с реактивами и орущим некормленым котом.
— Фу ты блин, надо завязывать с этиловыми парами, — сказал сам себе вслух наш натурфилософ Пётр Семёныч, откидывая насквозь влажное одеяло с худых своих ног и приподнимаясь на локтях, — чёрт побери эти астральные приключения. Фуух… а ведь какая бесовка была!
Место и время действия: Патриаршие пруды, месяц октябрь, Вселенная A, 18:30 по Кремлёвскому времени.
* * *
Эдгар По (останавливается и снимает шляпу в знак узнавания): Здравствуйте, дорогуша! Как жильё-быльё? Чай, уже много воды утекло. Придумали чего нового-кайфового?
Эдгар По: Да ну что вы, что вы. Пойдёмте лучшее аперитива треснем. Я знаю, вы любите вино.
Франсуа Рабле: Хо-хо! Как же, имею слабость! Только не натощак. И вот ещё за душой ни гроша. Вы знаете, какие тут заведения подешевше?
Эдгар По: Это дело известное. Вон, через улицу, с другой стороны, перед супермаркетом, напротив Сбербанка, есть прекрасный кабачок, где всегда много интересных людей и ценных напитков. Пойдём-те же, дражайший мой сотруженик, что время терять!
Франсуа Рабле: Охотно с вами соглашусь, милейший. У меня как раз вот в горле першит.
<Двое писак, улыбаясь так, словно в них бьют своими лучами лазерные софиты, идут через улицу мимо бутиков, мимо аптек к кафе-бару “У Харитона”. Заходят, осматриваются, потом подходят к барной стойке, где видят сидящих Говарда Ф. Лавкрафта и Алистера Кроули, болтающих и попыхивающих сигарами. Освещение сцены – электрически-голубое. Вокруг много пьяных морд, жующих и говорящих. Играет разухабистое майями-техно вперемешку с дэнс-металл. Все делают вид, что очень удивлены и обрадованы. По и Рабле садятся рядышком.>
Говард Ф. Лавкрафт: Вот так история! Триллион эонов не виделись, господа дорогие! Чем обязаны?
<Алистер Кроули же молчит и только насмешливо поглядывает на новоприбывших, потягивая “мохито” через трубочку.>
Эдгар По: Здравствуй, Варди. Приветствую, Эл! Да мы так, ненароком, горло освежить. И тут такая встреча! У меня вот что намедни произошло: сажусь я значит-с на трамвай и только уже хочу проезд оплатить, как…
<Алистер Кроули начинает насвистывать какую-то презабавную мелодию и всё внимание переключается на него. Эдгар По замолкает, не окончив мысль. Кроули, ещё немного посвистев сквозь щербинку в зубах, деланно зевает и извлекает из внутреннего кармана пинджака портсигар и ещё какую-то порнографию. Все смотрят на фотографию. Она новенькая, глянцевитая, но уже замусоленная по краям. Алистер Кроули поясняет.>
А.К.: Это фотоотпечаток моей новой Багряной Блудницы. Как она?
<На фото 10х15 см изображена девушка в полный рост, у неё несколько неправильные черты широкоскулого лица и много веснушек, она в изящной позе восседает на софе на фоне турецкого ковра, голова у неё наклонена набок, и она расчёсывает свои чёрные, как сажа на вороновом крыле, лоснящиеся кудри гребешком. На её бледном лице виден румянец, и ещё загадочная улыбка играет на тонких чувственных губах. У неё крупная, но стройная фигура колхозницы, а одеяние её составляет сарафан малахитового цвета с узором из турецких огурцов. Мускулистые ноги сплетены в тугую косичку. На шее у Блудницы висит некий серебряный амулет, похожий на египтянский крест-анкх.
Говард Ф. Лавкрафт рассеянно и с некоторой боязнью всматривается в цветную картинку, словно она живая, Франсуа Рабле снисходительно изучает общую композицию, пропорции и освещение фотоснимка, а Эдгар По, поелозив на стуле, вдруг нервно выхватывает карточку из тонких пальцев Кроули и начинает жадно пожирать её глазами. При этом лицо его бледнеет и бледнеет, пока не становится похожим на восковую маску.>
Эдгар По: Поразительно!.. Необьяснимо!.. Где ты взял эту фотографию, мерзавец?! Да нет, это точно она! О, моя Аннабель Ли, иже еси на небеси. Чорт! Отвечай, ведьмин сын, чернокнижник, где ты её взял?!! О, горе мне, горе! А ну, отвечай, сотона!
<Эдгар По расталкивает товарищей и хватает А.К. за грудки, сдёргивая того с барного стула. Кроули роняет сигару и разливает “мохито” себе на брюки, но не теряет своего достоинства. Он смеётся Э.По в лицо.>
А.К.: До твоих навязчивых мыслей, садовая голова, мне нет никакого дела. Её зовут Сабрина Давыдовна. Так что прошу меня извинить.
<А.Кроули небрежно, как назойливых комаров, стряхивает с себя маленькие, но крепкие руки рассвирипелого Эдгара По. Тот же стоит, похожий на Чарли Чаплина, и тяжело дышит, что-то молниеносно соображая. К нему подходит Ф.Рабле и кладёт пятерню ему на плечо.>
Ф.Рабле: Успокойся, милый друг,
Виноват во всём недуг,
Оттого что все вокруг,
Все похожи друг на друг.
Ты давай садись за стойку,
Хлопнем мы сейчас настойку,
Пыл остудит она твой,
Запоёшь ты всей душой!
Будем петь мы и смеяться,
Можно даже и подраться,
Но не так, чтоб сгоряча,
Только ради весельча.
Жыснь она даётся свыше,
Ты на Богу не пеняй,
Веселись да отрывайся,
Да поэмы сочиняй.
Прошлый день на то и прошлый,
Потому что прожитой.
Будешь ты ещё в ажуре,
Потому как ты крутой.
Так что, друг, садись, за стойку,
Наливай себе вина.
Барышень на свете много,
Муза же всегда одна!
Эдгар По: Хойлала да хойлалэй!
Мудрый друг всего ценней!
Вы простите уж, друзья,
Взбеленился малость я.
<Возвращается на место с умиротворённым видом и возвращает карточку Алистеру Кроули.>
Э.По: Да, обознался как-то. У неё форма подбородка даже другая. Да и грудь совсем не та.
А.Кроули: Ну что вы, не извиняйтесь. С кем не бывает. Вот у меня тоже случай был…
<Тут вдруг Говард Ф. Лавкрафт вскрикивает и роняет свой бокал на пол. Тот с громким звоном разбивается.>
Г.Ф.Лавкрафт (дрожащими от ужаса губами): Вы… Вы.. Вы видели того чело… человека? Вооон за тем столом? С рыбьими глазами? Мне показалось, я увидел у него жабры…
Ф.Рабле (со смехом): Да ну? Никак ихтиандр? Давно таких не встречал, ещё со времен пречудеснейшего плавания великого и ужасного Пантагрюэля в заморские страны.
Э.По: Чувствую, сегодня день необыкновенных встреч. Давайте спросим у бармена, может он знает, что к чему.
<Говард Ф. Лавкрафт тем временем косо поглядывает на пришельца с рыбьими глазами и нервно грызёт кончик сигары.>
А.Кроули (подзывает бармена): Эмм-ммм… Милейший!
Бармен: Да-да? Хотите ещё что-то заказать?
А.К.: Да, пожалуй, всем по порции вашего фирменного Харитон-грога с куркумой и тмином… И вы не знаете случаем вот того господина за вооот тем столиком? Говорят, у него жабры.
Бармен: Конечно, наш постоянный завсегдатай, известный оперный певец Филимонов. Хотите его пригласить на беседу?
А.К.: Да-да-да, для нас с друзьями это будет большая честь.
Бармен: Ай момент!
<Отходит к столику Филимонова и что-то ему говорит. Филимонов оглядывается на сидящую за барной стойкой компанию, берёт свой коктейль и вальяжно подходит к четверым пейсателям, глядя на них своими медленными выпученными глазами.>
Филимонов: Добрый вечер, джентльмены! Чем обязан?
Ф.Рабле: И вам благоденствовать, сэр! Расскажите нам о себе, вы такая интересная личность. Откуда вы родом?
Филимонов (чешет жабры): Ну, я это… Бабка у меня из Кубани, а сам я из Рыбинска. А что? А, я понял, вас интересуют мои дыхательные приспособления?
<Г.Ф.Лавкрафт недоверчиво щурится на оперного певца и наконец не выдерживает.>
Г.Ф.Лавкрафт: Простите, имели ли ваши предки какую-то связь с глубоководными?
<Филимонов пристально изучает гладко выбритый рельеф породистого лица Лавкрафта, после чего медленно говорит.>
Филимонов: Н-дааа, милчеловек, если вам так интересно, то мой прадед, Панфил Панфилыч Суматрин, дай бог памяти, служил в имперском флоте старшим боцманом на крейсере Л***** и любил нырять с аквалангом. Он мне оставил по наследству свои дневниковые записи, где подробным образом описывал свои встречи с русалками и наядами… Хах! Вы это хотели узнать?
Г.Ф.Лавкрафт: Именно.
Филимонов: Ещё он писал, что когда они проплывали Курильские острова с разведовательными целями – тогда как раз шла русско-японская война – в прибрежных водах Парамушира и Шумшу они с ребятами обнаружили очень любопытные затонувшие безделицы. Видимо, какие-то предметы быта местных племён, известных под именем айнов, знаете, всякие резные коралловые фетиши…
А.Кроули: Как это интересно. Фаллического типа, полагаю?
Филимонов: Не совсем. Опять же по наследству мне кое-что передалось из прадедовой коллекции. И даже две вещи у меня с собой. Хотите посмотреть? Я ношу их с собой в качестве талисманов.
Ф.Рабле: Конечно, мы все хотим посмотреть!
<Даже бармен оторвался от чистки бокалов и подошёл к сидящим.>
Филимонов: Вот, зацен.
<Ихтиандр Филимонов извлекает из левого кармана брюк миниатюрного размера статуэтку из зеленоватого оникса, в форме сидящего на корточках уродливого земноводного с крыльями, как у летучей мыши. Потом из-под рубашки достаёт на тонкой цепочке тускло оствечивающий серебряный амулет в форме узорчатого ключа со множеством язычков. Лавкрафт снова вскрикивает, срывается с места и бежит к выходу, не разбирая дороги. Филимонов и компания пейсателей удивлённо смотрит ему вслед. После чего начинает играть лёгкий лаундж-джаз, вся сцена окрашивается зеленым цветом, а Филимонов, допив коктейль, ещё немного шутит и уходит к своему столу.>
Э.А.По: Вот дела. Что это случилось с нашим дорогим другом? Его как будто ветром сдуло. Даже и шляпу не взял, и не расплатился, дуралей.
Ф.Рабле (вздыхая): Боже, как мне осатанели неврастеники.
<Вдруг двери заведения отворяются, и входит Багряная Блудница Сабрина Давыдовна, в элегантном монто. За ней входит Бахус, стуча копытами.>
Багряная Блудница: Ну что, не ждали, мурзики?
А.Кроули (в сторону): Вот чёрт! Нашла-таки, стерлядь.
<Багряная Блудница подходит и страстно обнимает своего ёбыря, тот пытается отстраниться, но безуспешно. Они начинают остервенело лобызаться. Кроули всё же отталкивает её и закуривает сигару, она выбивает её из его рта и отвешивает ему знатную пощёчину. Закатывается отвратительная сцена, достойная кисти Фелисьена Ропса.>
Багряная Блудница: Я тебя ненавижу, сволочь! Сво-ло-чь!!
Ф.Рабле (обращаясь к Э.А.По): Вечер удался, дружище.
Э.А.По: Да-а, вечер удался. Скрестим же наши бокалы. Бармен, ещё абсента с сахаром! Ык!
Бахус (подсаживаясь бочком к Рабле и По): А мне перигидрат натрия. Ну, рассказывайте.
Как известно, у сэра Чарльза Линдли Вуда, 2-ого лорда Халифакса, было выдающееся и необыкновенное хобби – коллекционирование привидений, или, вернее, встреч с ними.
На британских островах это дело вообще в большом почёте, потому как потусторонний мир в этой точке планеты очень близко соприкасается с посюсторонним, они буквально трутся друг об друга. Оттого, видимо, у англичан такой тонкий юмор и такие дородные пропорции. Так вот, лорд Халифакс записывал сам и собирал разнообразные письменные свидетельства, так называемые «ghost stories», присылаемые ему от друзей и сослуживцев, а также третьих лиц со всей матушки Англии, в толстенную тетрадь, которая и была легендарной Книгой Призраков. Этот макабрический труд был переплетён освящёнными нитками и запечатан серебряной печатью, на которой были изображены кельтский крест и семейный герб Халифаксов, а хранилась эта кошмарная книга в особом стенном сейфе в библиотеке лорда Халифакса, спрятанном под старым портретом 1-го лорда Халифакса, и все эти подробности были известны только самому сэру Чарльзу, который был знатным конспиратором. Это, видимо, оттого, что его отец, 1-й лорд Халифакс, сэр Чарльз Вуд, генерал-губернатор Индии и крупный политический деятель, дал сыну строгое военное воспитание.
В Книге Призраков упоминались такие дикие и странные случаи, как “Человек в Железной Клетке”, “Кот-вампир”, “Зашторенный Наблюдатель”, “Голова Ребёнка”, “Неспокойное Бунгало”, “Испанский Нож” и “Серый Человек из Ротхэма”. Рассказы были очень сочные и неизменно скрашивали досуг домочадцев Хикльтон Холла угрюмыми зимними вечерами.
Сам лорд Халифакс ничего такого никогда не встречал (видимо, по закону тонкой иронии), до тех пор, пока не заполучил блестящий правдивый рассказ под заглавием “Встреча с Печальной Монахиней”, который был прислан ему неким Эптоном Шеклбери Фрайтингом из Северного Йоркшира.
В тот день на ужин подали великолепное охотничье меню: рагу из молодой баранины, фаршированных цыплят, ирландского осетра под шубой и с маслинами, маринованные телячьи языки, отменных жареных рябчиков, губу лося в винном соусе, устричное желе и кроличий паштет. Вечер удался, лорд посидел немного в библиотеке, переваривая сытный ужин, выкурил пару трубок, написал пару писем своим друзьям, лорду Мортону и леди Нортбрук, запер библиотеку и отправился в свою спальню, что располагалась в западном крыле Хикльтон Холла. Кости, бедные мои кости, думал достойный джентльмен, посматривая по сторонам и проводя пальцами по тёмным от патины и ржавчины картинам и рыцарским доспехам, слабо освещённым газовыми лампами. На лестнице ему встретился его сын, длинный, как шест и горделивый лорд Ирвин, который куда-то спешил и чуть не сбил по недосмотру своего отца. Ну и ну, вот уж не ожидал, подумалось лорду Халифаксу, пока он поднимался по скрипучей лестнице, отдуваясь от натуги. Затем сэр Чарльз Линдли зашёл в свою комнату, уставленную разными экзотическими диковинами, и провалился в сон.
Как это часто случается, посреди ночи можно ни с того ни с сего пробудиться. Так и произошло с лордом Халифаксом, он резко вскочил в постели, мокрый от пота и часто дышащий из-за трудно усваиваемого устричного желе. Ему снился какой-то невообразимый кошмар, который он, впрочем, тут же забыл. Ещё его мучила жажда, ибо стояла позднеиюньская духота, из подмышек лилось как из ведра. Ночные звуки настораживали сэра Линдли, он одел тапочки и, обуреваемый неясным предчувствием, зажёг газовую лампаду. Комнату осветил мерцающий свет, всё было как будто в порядке. Лорд спустился в уборную и, справив нужду, отправился в столовую за водой. У него была такая ночная привычка. Жара стояла такая, что хоть святых вон выноси. Половицы поскрипывали, насекомые и земноводные за окнами дома исполняли свои вальсы, а луна светила очень ярко и очень бледно, и впервые Чарльз Линдли, лорд Халифакс, отчего-то почувствовал себя неуютно. Он вспомнил про свою запертую на шифр книгу в запертой на ключ библиотеке, и дрожь пробежала у него меж лопаток. Дурацкая книга, – подумал сэр Чарльз, – одни неприятности от неё. И ему тут же захотелось пойти в библиотеку и всё проверить. Подойдя к дверям читальни, лорд стал прислушиваться. И вдруг слышит: неясные шорохи и ещё какие-то звуки, вроде шелеста страниц. Сэр Чарльз собрался с духом и отпер замок. Трепещущий луч света выхватил из темноты большого пустого зала письменный стол, за которым сидела сухопарая фигура в монашеской сутане и медленно листала Книгу Призраков, что-то бормоча при этом.
Ветхий её наряд, как это определил лорд, принадлежал, несомненно, ордену святой Хильды англиканской церкви. Фигура замерла, выпрямилась и резко захлопнула книгу, отчего поднялся столб пыли. Лорд охнул и убежал стремглав в спальню, забыв даже про свой радикулит, а также обо всём своём мужестве и воспитании. Наутро он прочитал в книге запись, сделанную каллиграфическим, но каким-то неаккуратным почерком, словно писавший писал через силу: “Dear Sir! I apologized it must be more dreadful. Much more. Excuse me. Sister M.”
Лорд Халифакс с той поры прекратил объедаться на ночь.
Встретились как-то Цифра и Аналог на Цветном. Аналог как раз выходил из магазина грампластинок и букинистики. Последний, будучи исключительно задушевного склада характера, первым обратился к Цифре приятным вибрирующим тембром:
– Ну здравствуй, Цифра!
Та медленно повернулась, наморщив носик, и холодно реплицировала:
– Салют, ковбой!
В её манере держаться сквозил отточенный здоровый цинизм. Острые глазки Цифры смерили старомодный наряд Аналога, потом спустились вниз к его начищенным ваксой туфлям.
Холодный, дребезжащий голос Цифры царапнул Аналога за душу.
– Это где теперь так одевают? Во Фрик-Фраке, поди, закупился, э?
Аналог понял, что с этой столичной выдрой надо держать ухо востро. Тёплым (по-прежнему) голосом он поинтересовался:
– Цифра, скажи мне, является ли дух человеческий измеримой величиной?
Цифра, нервно вытащив электросигу, закурила и покосилась на своего ретроградного знакомца сквозь насыщенно-синие линзы дополненной реальности.
– Знаешь что, душка, тебе бы к стилисту не помешало бы заглянуть. Твой haircut даже хуже, чем у моего блог-менеджера, а эта братия, как известно, вообще не знает, что такое расчёска. Они ж вообще из дома не выходят, дрочеры.
– Ты лучше на вопрос мой ответь. – не отставал Аналог, ощущая всем своим евклидовым телом, как в нём нарастает отвращение к этой виртуальной мокрице.
– Ладно, чудик, – едко парировала Цифра, – во-первых, твой вопрос антинаучен в силу того, что анахронизм "anima” был отвергнут ещё в начале XX-го века передовыми европейскими мыслителями из венского кружка за ненадобностью. Если ты читаешь современные (Цифра интонировала свой ровный металлический тембр на этом слове) научные электрозайны вроде "Петафлопс", "Снобсис" и "ReWired”, то поймёшь, о чём я. Сейчас рулит бионика, евгеника, трансгуманизм и экзистенциальный детерминизм. Бог, Дьявол, Эго и Атом давным-давно были отправлены в утиль. Остались только вы, мракобесы-дегенераты с классическим гуманитарным образованием, и вы тоже постепенно вымрете или же ассимилируете. Ах да, – Цифра равнодушно затянулась своим I-smoke, – если ты всё ещё хочешь знать, твою ненаглядную тёплую вибрирующую душу, она же ворох аналоговых сигналов, как то: эмоций, ассоциаций, желаний, фобий, фантазий, воспоминаний, снов и телесных практик, тоже можно с успехом оцифровать и перевести в биты полезной информации. Я тут на днях читала, что учёные из Мормоно-Экстропианского Университета в Арканзасе недавно загрузили в порядке эксперимента в свой суперкомпьютер все текстуальные работы Достоевского, перемешав их с Гоголем, Лавкрафтом и Кастанедой, и в итоге получился некий сорт пост-модернового мультиперсонального гностического оракула, вещающего о покаянии, чертях, шинелях, Орле, Нагуале и грядущем планетарном Хаототепокалипсисе. Своего рода говорящая голова Иоанна Крестителя. Очень потешно. И вот тебе встречный вопрос, ненаглядный мой, какая тогда разница, Аналог ты или Цифра, печатный носитель или электронный скрипт?
Аналог стоял и в ледяном ужасе хватал ртом питательную смесь для лёгких, состоящую из двуокиси кислорода, азота, водорода и карбоновых примесей.
– Да ты расслабься, дорогуша, – Цифра похлопала его по плечу, – и вот ещё, – она достала какую-то яркую чип-карточку из сумочки и протянула своему визави, — напиши им на мыло в режиме приватности, скажи, что от Цифры Матричной, они тебе сделают скидон на апгрэйд твоей гиковой ОС – может, в клуб какой-никакой пустят, с девушкой познакомишься, наконец.
С этими словами, сказанными совершенно безразличным тоном, Цифра развернулась и пошла роботизированной походкой к своему авто, а её натянутый на округлые формы силиконовый smart-suit переливался на солнце, как нефтяная лужа.
Аналог ещё некоторое время постоял, глядя вслед её покачивающейся цифровой заднице и растерянно хлопая глазами, наконец, перевёл взгляд на переполненный бульвар и сглотнул. Что-то в нём как будто перевернулось. Привычная картина мира, созданная годами спокойной мыслительной практики и чтением премодерновой литературы, разрушилась до основания. Аналог поглядел на карточку в своей руке, заряжённую пульсирующей цифровой энергией коммуникативного нейроэкстазиса.
На ней были тиснуты аккуратные золотые буковки:
"MultiImageLabFactory \\ M.I.L.F.
Смена пола, внешности, телесных габитусов, установка новых моделей поведения, расширение оперативного сознания, прививка амбиций, glazelook и многое другое. Органикам – скидки. Акция – приведи друга и получи биомедиаплеер X-Brass бесплатно.”
Далее шли контакты обычной кириллицей и Брайлевским шрифтом, а ниже была крохотная QR-голограмма с 3d-смайликом. Аналог, покрутив бессмысленно эту вещь между тёплыми пальцами, бросил карточку на тротуар, плюнул на неё и пошёл вдоль бульвара. В его глазах застыла ТОСКА.
– И вот человек встал и закончил свой рассказ. Он размял затекшие ноги, стряхнул пыль со штанин, собрал свой скарб, закинул его за плечо и пошёл по улице на закат.
– А как звали человека?
– Его звали Маскотт.
– Какое странное имя. Вроде марки джинс.
– А ты чего хотел, звёзд с неба? – хмыкнул Джиблус.
– У тебя самого имя более сказочное.
– Имя как имя, что уж тут.
В комнате собрались трое – два представителя XY-хромосом и одна представительница XX. Посреди комнаты стоял широкий дубовый стол, забитый всяким хламом. Чего только там не было! И шары, и чайные принадлежности, и книги, и папирусы, и маленькие резные идолы, и курекрякицы, и политические карты, и геммы, и орехи, и офорты, и мундштуки, и словари, и пантакли, и жевачки, и шумерские цилиндрические печати, и конструкторы, и скарабистры. Свет был приглушён, горели свечи в стеклянных баночках, распространяя запах лаванды и зелёного чая. Обладательница XX-хромосом, по имени Ельза, полулёжа в кресле, дрыгала ногой в тапочке, гладила котофея и сосала барбариску. Её друг-сосед, сидя на полу и оперевшись головой об потёртое сиденье софы, ободранное кошачьими когтями, сверкал в полумраке жаждущими знания зраками. Со стороны балкона был слышен ночной невнятный говор выпивох, отдалённый шум неумолчной автотрассы и пение сверчков. Рассказчик по имени Джиблус сидел на стуле за столом на противуположном конце комнаты, рядом с приоткрытой дверью и имел загадочный вид.
– А куда пошёл человек по имени Маскотт? – наконец спросила барышня Ельза (она была в косплеевском костюме а-ля школьница Алиса с бантами).
– Он отправился в Воздушный Замок доктора Граувакки.
– И долго он шёл?
– Весьма, милочка.
– Его кто-нить сопровождал? – спросил третий. – Ну там, животное-талисман или оруженосец, мэйби?
Джиблус, казалось, задумался на секунду-другую, потом его стул заскрипел, как бы в раздражении.
– Нет.
– А как ты узнал об этом?
– Он мне рассказал, когда я встретил его в таверне на перевале в Генуэзских горах.
– Он был пьян? – спросила Ельза.
– Отчасти.
– А вид имел потрёпанный?
– Слегка; медные пуговицы на его непромокаемом жёлтом плаще позеленели, а край рукава был зашит армейским швом.
– А он умеет завязывать морские узлы 38 способами?
– Да, в молодости он плавал на бриге "Кармадон-8" и научился не только узлы вязать.
– И что он тебе рассказал? – спросил третий.
– Он рассказал мне новости со всего света и со всего полусвета вдовесок.
– А про Воздушный Замок графа…
– Да, и про него тоже. Это жемчужина его коллекции приключений.
– Ну расскажи! – заканючила Ельза, как малое дитя (что, впрочем, является типичным паттерном поведенческого габитуса Алисы в Стране Чудес).
– Рассказываю. – Джиблус, со скрипом переместившись на своём заслуженном месте во главе стола в более удобное положение, вдруг изменил свой голосовой ключ с "нравоучительного" на "захватывающий". Тут же в комнате как будто стало темнее, а у Джиблуса виднелась над столом только часть острой скулы, блестящий глаз и глубокие провалы глазниц.
– Так вот, друзья мои. Чтобы туда попасть, нужно быть личным другом или хотя бы знакомым семьи Граувакки. Маскотт таковым не был; но он знал кое-каких высокопоставленных лиц, которые в свою очередь, одно время вращались в кругах, члены которых, в особенности, нефтяной шейх Зубир эль-Омар и княгиня Боровская, были однажды в гостях у сэра Грау.
– Ого! Как это он лихо завернул! – удивился третий.
– Да. Чтобы попасть в Воздушный Замок, надо подняться на вершину горы Джебель-Фуразим и поститься там пять рабочих дней. На утро шестого с горних высей спустится верёвочная лестница, по которой путник сможет влезть наверх.
– А эти… шейх и княгиня тоже постились неделю?
С улицы донёсся рёв восьмистакубового ротора яхтомотоцикла, неминуемый "тыц-тыц", напоминающий о британской индастриал-группе "throbbing gristle” и пьяные одобрительные вопли дворовых вурдалаков.
Джиблус переждал этот спектакль и вновь сконцентрировался на развёртывании своей невидимой трёхмерной шкатулки-фабулы.
– Я этого знать не могу, дорогой мой человек. Но сэр Граувакка справедлив ко всем слоям населения равноценно.
– А что такая примитивная система? С лестницей верёвочной? – спросила Ельза.
– Вот такая система. – ответил Джиблус. – Достигнув верха, путник оказывается на заоблачном плато, поддерживаемом антигравитационным силовым полем.
– Где-то я это видел или слышал. А, это ж у этого япо…
– Миядзаки, да. В точку. Но Маскотт не знаком с его мультипликацией.
– А, Граувакка – это вроде Роботника, да? – спросил третий с триумфальной ленцой, как будто справился с новой функциональной теорией диффузионных полей Шварца–Геймгейзинга.
– Сейчас всё узнаете. Обождите.
– Ну?
– Значит, так. Повсюду на том плато высятся колоннады изящных ротонд и садово-парковые ансамбли, в которых журчат фонтаны и гуляют фламинго, а на фоне шикарнейших ландшафтов из причудливых плавающих в воздухе сферических мониторов льются параболические ноктюрны симбиотического ритм-барокко. Но наша цель – замок, чья громада роскошных минаретов и куполов возносится ввысь на несколько сот кабельтовых. Башни Замка Граувакки сделаны из чистейшаго песка.
– Чего? Из песка? А почему не из граувакки?
– Потому что Граувакка – это фамилия хозяина замка, а не материал, из которого изготовлен замок.
– Но почему песок-то? Он же…
– Ладно, приврал я чутка. Замок сделан из прозрачного зеленоватого кварцита и частично – из горного хрусталя, с примесью стекловолокна, хромобсидианита и термобитума (это для фундамента), а сам исполинский дворец возносится на 1500 этажей вверх, сверкая золотом и лазурью в чистом небе. И каждый зал каждого этажа – это высочайшее произведение мультимедийного концепт-арта. На самой вершине центрального купола установлен гигантский громоотвод из сплава, известного как электрум.
– Ага, знаю, из него ещё зубные коронки Кармен Электры, да? – блеснул эрудицией третий.
– Точно. Вернее молниепривод. Когда в штормовые дни по ионосфере Земли прокатываются мощные разряды атмосферного электричества, эта восхитительная Игла Граувакки фокусирует на себе ужасное напряжение – по словам Маскотта, он оказался в тот день как раз в подобную погоду и сказал, что у него дух захватило от созерцания этого рукотворного сверкающего Мьёлльнира. Молнии бьют в неё ежесекундно – настолько быстро, что их дискретность перестаёт восприниматься глазом и создаётся эффект гигантического плазма-шара.
– А сам барон Граувакка, наверное, проводит опыты в своей лаборатории под куполом… ну, такой архетип безумного учёного XIX-го века? – завороженно, с придыханием спросила своим низким мурлыкающим тембром большая андрокошка Ельза.
– Этого я не знаю, но Маскотт сказал, что под куполом находится его самое драгоценное помещение, в котором барон занимается изысканиями в области образования природного электричества в морских организмах. В частности, Маскотт краем глаза увидел там плавающих в огромных аквариумах электромедуз, электроугрей и электрополипов, а также ужасных слепых глубоководных рыб вроде удильщиков.
– Вау, как это дивно! – воскликнула чуть ли не в оргазме Ельза, сжимая котофея в своих грациозных тисках бёдер. Котофей заурчал несколько придушенно. – А Граувакка ныряет в неуклюжем костюме водолаза к своим питомцам раз в неделю?
– Маскотт мне этого не сообщил. – отрезал Джиблус.
– Так он попал в Замок-то? – спросил уставший от чудес третий.
Внезапно за окнами прогремел раскат грома – уже давно ощущалось предвестие грозы, но все в комнате были заняты беседой. Вурдалаки за окном попритихли – видимо, разбрелись по подъездам. Ельза поёжилась в кресле, а котофей выскочил из её мягких цепких объятий и стремглав бросился на шкаф. Огоньки свечей затрепыхались в налетевшем порыве ветра, люстра закачалась в темноте, звеня блестяшками.
Джиблус внезапно расхохотался.
– Да, чёрт дери, он попал внутрь – на другое Маскотт и не рассчитывал! Клянусь всем, что заканчивается на "Йод", Маскотт был желанным гостем в любом месте, овеянном легендами!
Его слушатели, казалось, ощутило нечто странное в атмосфере окружающей их ночи благодаря синхронности надвигающейся грозы и стихийных элементов рассказа Джиблуса.
Первым подал голос третий, программист Эдик.
– Он что, был невидимкой? Или взломщиком-читером, э? – послышался наивный голос с дивана.
– Нет, монсеньор, Маскотт умел кое-что получше – он непревзойдённый мастер Вежливости, Этикета и Хороших Манер. Подойдя к угрюмым стражникам в смокингах и тёмных очках, что сторожили парадный вход, он продемонстрировал им своё высокое воспитание, рассказал незатейливую историю с моралью о Касатке и Гарпуне, и его тут же приветствовал мэтр-д-отэль с сияющей улыбкой безжизненного лица. Манекен-распорядитель провёл Маскотта в Гостиную Залу, похожую на Зал Павлинов в поместье Саммеццано, но гораздо вычурнее и помпезнее, где Маскотту были предложены прохладительные напитки и головные стереоскопы.
– Стереоскопы?
– Да, они необходимы для более целостного восприятия фантастической коллекции Замка Граувакки.
– Типа сеанса в Синемаксе 7D?
– Йеас. Один сплошной сеанс. Так вот, Маскотт поблагодарил голограмму мэтродотэля и начал персональную экскурсию.
– А Граувакка?
– Тот был оповещён, но не спешил с появлением.
– А голограмма дворецкого?
– Она/он сопровождала его по залам.
– Ага.
– Маскотт проходил через анфилады удивительных покоев, каждый из которых представлял собрание тематических и не очень диковин, которые Граувакка добывал ценой риска для жизни у зажратых коллекционеров изо множества параллельных миров.
– А с нашей Земли он добывал?
– С нашей Земли тоже кое-что имелось.
– А…
– Вот он вошёл в Зал Искусств Народов Палиманги.
– А там? – спросил третий.
– Там ему предстали гигантские морские раковины всех цветов и форм, резные идолы и невиданные вибрафоны из трубчатых продолговатых костей неких редких пустынных рептилий. Потом Маскотт направился в следующий зал, где были собраны причудливые механические артефакты династии Цю-Минь-Шо. Затем он оказался в Зале Памяти Древнего Архипелага Гулага.
– А там? – спросила Ельза.
– А там ему явились уродливые каменные изваяния и пыточные орудия чудовищного Ордена Серпокросса.
– Ух! – вырвалось у третьего.
– Затем он перешёл вместе с голограммой дворецкого и некой служанкой-креолкой по имени Зу в залу Дарданеллического Брош-Экра.
– А там? – спросил Эдик-руки-скрипты.
– А там он узрел поющие ониксовые статуи мастеров-аммонитов, а также музыкальные инструменты указанной эпохи.
– А потом?
– А потом Маскотт с отвалившейся челюстью, в стереоскопах и с кислородным коктейлем с запахом бордосского лаймфрута поднялся на скоростном лифте сначала в Купол Обзора, а потом на верхние галереи ТРК барона Граувакки.
– А там?
– А там были роскошные сады и лабиринты, в нишах которых стояли схоластические астролябии и разные клепсидры.
– А там?
– А ещё там на скамейках сидели одалиски в тончайших пурпурных, индиговых и изумрудных шелках, курили чубуки с мерванским опиумом и алафесским табаком, заплетали другу другу косы на краю фонтанов и мозаичных бассейнов, играли на арфах и взмахивали веерами, на которых двигались журавли и верблюды, как в праксиноскопах.
– А там? – не унимались слушатели.
– А там Маскотт увидел арку с надписью: "Арарам".
– А там? – спросил третий.
– А там стоял вигвам.
– А там? – спросила Ельза.
– А там сидел сам барон Граувакка и играл в покер с толстым носатым сквалыганом Нофрепутрой.
облако тэгов
