ШЭЙМУС ФРЭЗЕР

(1912-1966)

The Yew Tree / Тисовое Дерево

(1958)

из авторского сборника

под ред. Ричарда Далби

“Where Human Pathways End: Tales of the Dead and the Un-Dead” (2001)

*******************************

Об авторе: Шэймус Фрэзер (1912-66) начал свою карьеру крайне способного новеллиста ещё в годы своей учёбы в Оксфорде. Его первый роман, "Жёлудевый Боров" (1933), был опубликован Чэпменом и Холлом, издателями самого Ивлина Во, и многие критики (включая Ховарда Спринга) незамедлительно объявили Фрэзера" в одном шаге" от Во. Его второй роман, "Фарфоровые Люди" (1934) не замедлил себя ждать, а затем последовали и более зрелые вещи, как, например, первобытное фэнтези "Дуйте, Дуйте в Свои Трубы" (1945). "У м-ра Фрэзера есть свежесть, остроумие, собственный дух", писал Сирил Конноли в журнале New Statesman and Nation; а Ральф Штраус (в Sunday Times) назвал его "имаджинативным писателем с крупными отличиями". Фрэзер провёл большую часть своих последних лет жизни, работая в Сингапуре, и после его кончины осталось несколько неопубликованных вещей: пара-тройка великолепных детских историй, коллекция "рассказов про мёртвых и не-мёртвых", озаглавленная "Там, Где Заканчиваются Человеческие Пути". К сожалению, этот сборник вирда так и не был целиком опубликован, хотя некоторые из его лучших фабул (включая "Флоринду", вошедшую в Chillers for Christmas) возникали в журналах и антологиях. Другая история, "Мелодия в Кафетерии Дэна", была экранизирована в америкосском сериале "Ночная Галерея" в 1971 году.

Ещё об авторе: Когда четыре из сверхъестественных рассказов Шэймуса Фрэзера появились в двух антологиях в 1965 году, редактор Чарльз Биркин приветствовал его как «уверенного новичка». Но этот «новичок» в середине 1930-х годов был уже признан мастером сатирической иронии и естественным преемником Эвелина Во. В течение тридцати лет Фрэзер был учителем в Англии, потом в составе морской пехоты служил в Европе во время Второй мировой войны, и под конец жизни стал преподавателем в Сингапуре, где написал несколько школьных текстов, один из которых, THE CROCODILE DIES TWICE, стал стандартным учебным текстом.

Хотя Фрэзер обратился к сверхъестественному рассказу в конце своей карьеры, его талант к жанру был тут же признан вследствие похвальных отзывов к его рассказам. Пять его странных рассказов были опубликованы ещё до его смерти в 1966 году, но автор завершил еще пять; и он намеревался опубликовать все десять рассказов вместе в одном томе, ТАМ, ГДЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ ПУТИ КОНЧАЮТСЯ.

Ash-Tree Press с гордостью предлагает эту коллекцию на поглощение крокодилам вирда в первый раз. В своем вступительном слове Ричард Далби рассматривает разнообразную карьеру Шамуса Фрэзера, а вдобавок вдова автора, Джоан Нил Фрэзер, дает представление о красочной личной жизни писателя. В этих десяти сказках и в одном стихотворении вы узнаете, где заканчиваются человеческие пути, а мертвые и не-мертвые встречаются в домашних и фантастических местах, где странные и ужасные вещи и явления никогда не за горами, и где человеческие протагонисты находят — часто ценой собственной жизни — что им нет там места.

*******************************

Я знаю хорошо тебя, что тисом же зовёшься,

Безрадостное, грюмое растенье! О ты, что любишь жить

Середь гробов, скелетов, червий, эпитафий древних:

Там сень твоя, где легконогих призраков гульба да ведьмовские тени,

Под тусклою, холодною луной (как то молва народная нам сообщает) -

Во плоти тленной там свои мистические чары сотворяют:

И нету для тебя другого развлеченья, о мрачное ты древо привидений!

из «Могилы» Роберта Блэра

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

Когда Мартин на прошлой неделе был проездом через Сингапур в Австралию, я взял его с собой в Ботанические сады. Такая уж у меня привычка – показывать Ботанические сады гостям из Англии; они чувствуют здесь себя как дома. Это просто те же наши сады Кью без стекла*.

Но в случае Мартина наш визит был весьма далёк от успеха. Сперва я принял его чудное поведение за боязнь змей. Когда же мы прокладывали путь по верхней оконечности озера, то он держался ближе к центру узкой тропы, беспокойно посматривая на громадные языки листвы, что окаймляла бордюры и ступеньки парка столь же деликатно, как то делал некогда Агаг**. Один раз он стушевался при виде свёрнутого, подобно питону, корня, что лежал поперёк тропы.

– Я был здесь сотню раз, – сказал я, – и ни разу не встречал здесь змей. Тут не опаснее, чем в Ирландии.

Мой компаньон собрался с духом и переступил через корневище, но я заметил, что его руки трясутся, а лицо приняло вид дешёвой статуэтки из мыльного камня – зеленоватая бледность, на которой черты казались размытыми и гротескно искажёнными.

Вы знаете это здоровенное баньяновое дерево, высящееся у деревянного мостика в дальнем углу озера – грот из бугрящихся корней и стволов толщиной с питона, состоящих из волокон, змеящихся вниз с ветвей подобно шевелюре Рапунцеля к самому основанию гиганта, погружённого в почву? Так вот, ничто не могло заставить Мартина пройти мимо этого дерева. Он застыл на краю озера и выглядел нездорово. Мы, в конце концов, возобновили наш путь в обратном направлении.

Если бы только я не додумался тащить его в эту террасную пергойлу, вечер мог бы закончиться в менее неприятной манере для нас обоих – но в то же время мне бы не удалось заполучить весьма странную историю.

Мы поднимались вверх по ступеням под аркой ползучих вьюнов, когда я вдруг услышал исходящий от Мартина вопль. “Милостивый боже!” – выкрикнул он. – “Только не говори мне, что здесь в Малайзии растут тисы.” Он как раз глядел на дерево, стоящее по левую руку от нас в нескольких ярдах на террасе – дерево, которое, в самом деле, имело некоторые схожести с тисом.

– Я думаю, что это синтада***, – сказал я. – Несомненно, сходство есть…

Затем я заметил выражение лица Мартина. Он в ужасе уставился на этот экземпляр синтада, и ещё он шатался на краю ступеней, словно бы собирался упасть в обморок. Я схватил его за руку, помог ему преодолеть последний пролёт и запихнул его в автомобиль. Он был бледен и в полуотключке, как зомби, и я уже всерьёз испугался, что у него мог случиться сердечный удар.

К тому времени, когда мы добрались до дома, он более-менее восстановился; однако зубы его стучали, подобно льдышкам, по краю хайбола, пока он пил двойное виски, что я нацедил ему.

– Мне очень жаль, – сказал он наконец. – Я вёл себя как ужасный осёл только что. Больше ни шагу в это чёртово место. Но откуда же мне было знать… Видишь, хотя это и случилось много лет тому назад, я всё же думаю, что до сих пор не превозмог себя. Возможно, я никогда не смогу это преодолеть.

– Не рассказывай мне тогда, если это вновь расстроит тебя, – сказал я с отвратительным лицемерием – ведь я любопытен по природе, и нет ничего более безрадостного для меня, чем неразрешённые тайны.

Мартин хранил молчание некоторое время, и я уже решил, что он собирается поймать меня на слове. Я налил ему напиток покрепче.

– Говорят, что такие вещи иной раз лучше рассказать отцу-исповеднику, – сказал я. Внезапный вздох ветра вызвал шуршание листвы в саду, и Мартин содрогнулся и со скрипом развернул своё кресло по направлению к источнику звука.

– Ты не поверишь, – произнёс тогда он. – Никто не поверит. Иногда я пытаюсь одурачить сам себя, внушая, что это был лишь сон. Однако этот номер не прокатывает. Это не было сном, видишь ли.

Он вновь заколебался. Затем спросил:

– Тебе знаком Даркшир?

– Я останавливался как-то невдалеке от Думчестера. Приятное местечко.

– Если только ты любишь деревья… – сказал он, без какого-либо выражения, – там есть остатки робинского леса, и ещё эти громадные феодальные наделы, герцогства.

– Всё сейчас распродано. – сказал я.

– Я привык проводить каникулы в тех краях, когда ещё был ребёнком. – сказал Мартин. – Я был влюблён в те угодья. В деревья тоже. Но мне была незнакома западная часть леса вплоть до нескольких прошлых лет, когда меня отправили туда в командировку по работе. Тебе известна та местность в принципе?

– Смутно. Унылая и холмистая – там полным-полно известняковых пещер, и шахт по добыче свинца, и ручьёв, выплёскивающихся на валуны.

– Это место зла, – сказал он и опять провалился в молчание.

– Но там же всего ничего деревьев, Мартин, – решил я призвать его к дальнейшей беседе.

– О, лес уползает вверх в эти пеннинские долины. Холмы достаточно голые, но зато там есть эти тайные мерзотные лощины. Подобно Холлоувейлу, например.

– Никогда там не бывал.

– Можешь быть благодарен судьбе, что тебе не выпало шанса. Ныне она под несколькими миллионами галлонов воды. Меня отправили туда для собирания сведений по местности. Тебе же знакома группа тамошних крупных водохранилищ, что питают Шеффилд и несколько индустриальных городов Йоркшира? Что ж, мои заказчики как раз планировали расширение тарнторпского водохранилища, и Холлоувейл выглядел заманчивым местечком для соответствия всем требованиям. За исключением одного – там никто не жил. Ни души там не было на протяжении доброй сотни лет. Поэтому меня отослали туда для предварительного осмотра.

Для начала я прибыл в Баронсбридж – там есть отличный паб; но это всё же далековато от нужной мне долины, и в продолжении командировки я присматривался к каким-нибудь более подходящим местам.

В итоге нашёлся старый заброшенный фермерский коттедж с видом на западный конец Холлоувейла, и моя фирма дала добро на его аренду для меня. Мои первые отчёты убедили их, что план по освоению Холлоувейла был вполне осуществим, и было решено, что я должен остаться и поохотиться на коряги, особенно в период зимы. Снег и зимние дожди могут опрокинуть даже самые лучшие бумажные калькуляции, насколько это касалось моей работы землемера.

Так вот, коттедж был той ещё корягой: мечта для молодожёнов, но сущая тоска для холостяка. Дорога от него вилась вдоль соседнего холма и затем внезапно ныряла вниз в сторону Баронсбриджа на другой стороне. Этим путём я любил ходить, особенно в вечерних сумерках. Была ещё другая дорога, которая вела прямо в Холлоувейл – через леса – но меня она не особо заботила. Она была тёмной и мрачной, и пройдя около четверти мили от коттеджа, ты оказывался у остова церквушки и ещё неких дереликтовых сооружений, и это всё, что осталось от старой деревни Холлоувейл. Я не явл… я не был никоим образом впечатлительным человеком, но там витала атмосфера своего рода заброшенного осознания, и я избегал того пути, если только мог.

Подрывные работы были начаты в восточном конце долины, и армия лесорубов принялась бодро валить плантации елей и сикамор, под суровым взглядом старика Уайка, который продал нам долину, но оставил себе процент с лесоматериала. Моя работа, с учётом приходящей зимы, состояла в проверке и пересмотре моих прежних подсчётов, и сюда же входила здоровая доля полевых работ: хождение по извилистым траншеям, измерение глубины грунтовых вод, тестирование альтернативных направлений ручьёв с применением флуоресцентного порошка, и так далее. Часто я не возвращался до самой ночи, и иной раз находил пригодным путь через лес и мимо старой деревни Холлоувейл. Тем не менее, я никогда не наслаждался прогулкой. Еловые чащобы заканчивались раньше, чем ты доходил до деревни – но там, среди руин, был знатный подлесок… и… и разные кустарники по дороге, ежевика, полагаю, которые хватали за колени и затрудняли ходьбу. Разрушенная церковная башня делала… она издавала звуки в лунном свете… Совы, надо думать… Потом, около сотни ярдов дальше по дороге, там было своего рода… пустырь… безобразного вида… что-то вроде перекрёстка исчезнувших дорог, если ты понимаешь, о чём я. И оттуда тракт забирал вверх весьма круто в сторону моего коттеджа, располагавшегося под гребнем холма. Именно того самого места я избегал в дневное время и едва ли мог заставить себя пройти мимо ночью. Видишь ли, там росло… тисовое дерево.

Опять этот взгляд мыльного камня. Я налил моему другу ещё один хайбол.

– Тисовое дерево, – повторил он. – кряжистое, чёрное как плюмаж катафалка, и в зимнее время покрытое сверху донизу сыпью кроваво-красных ягод. Возможно, его обкорнал садовник-топиарист столетие тому назад – однако, какую бы форму оно не имело раньше, она пропала. Форма этого тиса внушала мысль о какой-то крылатой твари; да, о сове или летучей мыши, некой летающей ночной штуке с рваными крыльями и бесформенным, распухшим туловищем. Я думаю, оно могло отмечать границу старого погоста – но это должен был быть очень обширный погост, и для его заполнения потребовалась бы не одна тысяча лет для такой деревушки, как Холлоувейл. Возможно и то, что это дерево принадлежало саду давно исчезнувшего дома, – но кто бы ни жил в том доме, они должны были быть дьявольски извращёнными существами, вот что я чувствовал.

Я спросил старого Уайка однажды о том месте, и его ответ не был ободряющим.

“Когда вы захотели приобрести коттедж, я же сказал вам, что вы были бы более счастливы там внизу, в Баронсбридже,” – вот что он сказал. – “И не говорите потом, что я вас не предупреждал. Что вы там слышали, молодой человек? О чём-то, что летает по ночам, знаю. Это всё бабкины сказки, но я не буду отрицать, что здесь, наверху, довольно-таки одиноко.”

Я, однако, ничего такого про коттедж не слыхал, а из старого Уайка невозможно было вытянуть и лишнего слова. Но после его ухода я задумался над его фразой о чём-то, что летает в ночи. Во время осенних бурь я часто воображал себе, будто слышу звук хлопающих крыльев, какое-то хлопанье внизу в лощине, как если бы некая гигантская тварь устраивалась там на насест. Я списывал всё на ветер, выкидывающий фортели на лесоповалах у подножья долины. Одной крайне ветреной ночью хлопанье раздавалось прямо за стенами коттеджа, и меня разбудили стучащие и скользящие звуки во входную дверь и царапанье по ставням.

Одним поздним ноябрьским деньком я отправился по работе в пещеру на северный гребень лощины с намерением проверить, насколько понадобится усилить дно бассейна, если воды планируемого водохранилища достигнут определённого уровня. Я взял с собой рюкзак с провизией; однако работа заняла больше времени, чем ожидалось, и зимнее солнце уже сплющивалось, подобно громадной красной пиявке, среди вершин холмов, раскинувшихся позади моего отдалённого коттеджа, когда я возвращался обратно. Скорейший путь пролегал через лощину, хотя вернуться до наступления ночи в дом я и не надеялся.

Поначалу всё было хорошо. Вскоре я достиг бульдозера, его силуэт вырастал из мрака, напоминая допотопное чудище. Он отмечал границу дневной выработки лесорубов. Один из рабочих – маленький сероволосый тип по имени Уиттейкер из Шеффилда – пожелал мне доброй ночи; сам он, по всей видимости, в этот час занимался расстановкой кроличьих силков, что можно было понять по торчащей из его карманов проволоке. Он запихнул что-то в свой жилет и, судя по всему, вознамерился поправлять свою красную шейную бандану, когда я проходил мимо него. Я решил, что, должно быть, выбрал неверный путь через крутую вырубку, оставшуюся позади, ибо, когда добрался до первого разрушенного здания Холлоувейла, на небе уже красовалась яркая заиндевелая луна, делавшая зияющие оконные рамы домов и лепрозную хохлатую церковную башню неописуемо пугающими.

Кусты ежевики после того, как я поравнялся с церковью, стали особенно навязчивы, и одиножды, а то и дважды я растягивался во весь рост вдоль дороги. Когда я достиг открытого пустыря, ну, того самого перекрёстка, помнишь… что ж, тиса на нём не было. Я просто констатирую факт. Его попросту там не было. На его месте была здоровенная яма, вроде разрытой могилы, с рваными краями на месте корней – но ни следа самого дерева. Я сказал себе, что лесорубы, по ходу, выкорчевали его с помощью лебёдки – хотя никаких признаков подобных действий вокруг не было замечено, одна только осыпавшаяся яма в почве. Это было чудовищное дерево, и я должен был бы радоваться, что его не стало, если бы не эта дыра, которую оно оставило по себе, так как она была невыразимо отвратительнее, прямо-таки кромешный кавардак. Мне показалось, что я вижу что-то белёсое на дне ямы, и вот я уже сделал несколько шагов к краю, когда до моего слуха вновь донеслось это монструозное хлопанье в долине позади меня, и ещё будто тонкий, нечеловеческий, отдалённый крик. Я не стал долее прислушиваться, но сразу рванул с места в карьер и, задыхаясь, одолел последний оставшийся подъём до моего коттеджа.

Я тут же зажёг в камине ревущее пламя и стал жарить тосты с сыром над ним, а после ужина читал вплоть до одиннадцати часов. Не думаю, что меня очень уж затянул триллер, который я читал. Я напрягал слух, пытался уловить в тишине этот чудовищный хлопот крыльев. Один-два раза мне казалось, что я слышал его – но это могла быть просто упавшая ветка.

В ту ночь мой сон был тревожен. Около двух я проснулся из-за скрипов и сотрясений входной двери. Ветер, решил я; однако, стоило мне сесть в постели, и мне стало ясно, что это не мог быть ветер: ночь была вполне себе тиха.

Раздалось шуршащее хлопанье, как если бы циклопическое пернатое устраивалось на своём насесте: звук, который ты слышишь, когда проходишь птичник ночью, но гротескно преувеличенный. Я зажёг ночник на прикроватном столике и стал ждать. Слышны были знакомые шуршащие звуки; на этот раз их источник располагался вверху, на крыше. Затем я услышал, как что-то скользит по каминной трубе, и в следующий момент увидел нечто змеевидное, корчащееся в камине, что-то желтоватое, что поползло вдоль пола к моей постели. Оно на полпути замерло, разочарованно содрогаясь, пробуя удлинить себя ещё чуть-чуть, борясь за каждый дополнительный дюйм. Эта вещь была не чем иным, как древесным корнем – корнем, с налипшим на него землёй. Вся моя комната провоняла кладбищем. На мгновение кончик корня затрепетал, задрожал и будто поманил к себе; затем медленно стал уползать обратно, и я слышал, как он сворачивается внутри дымохода.

После этого я просто провалился в забытьё, как прогоревшая спичка.

На утро я решил поначалу, что это был сон – но ночник на столике за ночь выгорел, а на каминной решётке и на ковре рядом были кусочки земли.

Снаружи стоял жестокий мороз, а на серебристом снегу обнаружились странные следы, словно бы по дёрну проползли змеи. На моём крыльце были разбросаны алые ягоды – и ещё там лежала веточка. Я мог бы назвать её пером тиса.

С дальней оконечности лощины раздавались отзвуки лесоповала. В то утро мне хотелось человеческого общества как никогда, так что я избрал кратчайший путь. И на том перекрёстке уже не имелось никакой ямы; на её месте высился, как и всегда, тис, чёрный, таинственный и зловещий.

Я нашёл Уайка с группой работяг, окруживших бульдозер. Старик буквально рычал от ярости.

– Один из парней пропал. Уиттейкер, тот самый мастер по лебёдкам. Нельзя полагаться на этих шеффилдцев. Просто взял свой багор и был таков. Однако этим всё дело с местными слухами не закончилось. Другие рабочие тоже прислушиваются к историям. Хотели умывать руки часом ранее, значит-с.

Я сказал ему, что вполне солидарен с большинством, и подкинул идею, что им стоило бы начать утренную работу с тиса, стоящего близ устья лощины.

Люди стали шептаться меж собой, а Уайк только и сказал:

– Тисовое дерево, оно самое! Вязанка бабкиных быличек, хех.

– Кумушкины сказки или же нет, мистер Уайк, – ответил я, – но ставлю об заклад десять гиней, что вы не станете ночевать сегодня в коттедже вместе со мной.

Уайк любил гинеи, но тут он заколебался, как лист на ветру, и решил блефануть.

– Это всё чушь собачья. И мне не хотелось бы, чтобы вы беспокоили моих людей своими байками.

Но люди были на моей стороне.

– Отличная ставка, мистер Уайк. – крикнул кто-то.

– Десять гиней, – повторил я, – либо по рукам, либо нет. Если же придёте, то возьмите с собой один из этих ваших топоров. Я возьму один себе тоже, если позволите. А с тисом мы можем начать хоть завтра!

Когда Уайк пришёл ко мне в гости около четырёх пополудни, то захватил с собой топор и ещё священника. Это был мистер Виринг, пастор Баронсбриджа, седоволосый человек с вытянутым, интеллигентным лицом и приятными манерами.

– Пастор тоже интересуется этими баснями, так что я взял его с собой.

– Холлоувейл принято считать частью прихода Всех Святых Баронсбриджа, мистер Кейт. У меня дома имеется журнал, сохранившийся ещё от моего предшественника, м-ра Эндора. Тот отслужил пастором здесь порядка сорока лет и отошёл в мир иной в 1810-ом. Холлоувейл был заброшен в конце восемнадцатого столетия, и мистер Эндор описывает причину случившегося… что ж, он был пожилым человеком, и милосердно предположить, что его ум начал блуждать.

Я рассказал им, что видел и слышал в течение ночи. Виринг несколько раз бросал на меня колючие взгляды, а Уайк беспокойно бормотал:

– Он наслушался праздных сплетен, пастор, вот в чём вся соль. Покойный пастор, полагаю, несколько неразумно распространялся о… вещах, содержащихся в дневнике Эндора.

– Единственная сплетня, которую я слышал, пришла ко мне от Уайка, – ответил я на провокацию, – касаемо чего-то, что летает в ночи.

– Ладно, ладно. Ну-с, видно будет, как говорится.

И мы увидели. Тварь прилетела и захлопала над коттеджем сразу после полуночи. В этот раз оно применило новую тактику. Оно расшатало несколько черепиц, и через открывшуюся щель зазмеились похожие на гадюк корни, которые обвились вокруг лодыжки Уайка. Тот в страхе вскрикнул, в то время как Виринг и я стали молотить по щупальцам нашими топорами. Корни были ужасно тверды, и когда мы прорубили их, отделённые завитки стали извиваться подобно червям на полу. Тяжесть на крыше сместилась в сторону, и мы услышали, как нечто уносится обратно в лощину с унылым хлопаньем.

– Оно вернётся вновь, – хрипло гаркнул Уайк. – Оно вернётся, говорю вам, и расширит эту дыру в крыше.

– Тварь привязана к долине, – произнёс тогда пастор. – Эндор сказал, что оно держится в пределах долины. Оно приходило именно так, и люди пропадали из своих домов.

– Оно вернётся! – взвыл Уайк, – стоило ему найти путь внутрь, оно прилетит вновь!

– Мы можем подняться наверх гряды, – предположил я, – и перевалить через неё вниз, к Баронсбриджу.

– Оно набросится на нас прежде, чем мы хотя бы доползём до верха. Мы обречены.

– Я не согласен тупо ждать, пока оно вернётся, – ответствовал Виринг. – За пределами долины мы находимся в руках Господа. Здесь же… мы можем по крайней мере молиться.

– И затем мы сами набросимся на него. – заключил я.

Долина была очень тиха. Мы опустились на колени – держась как можно дальше от этих по-прежнему корчащихся обрубков на полу – пока мистер Виринг молился, чтобы мы могли быть избавлены от Сил Тьмы. Затем мы вышли наружу через заднюю дверь и стали карабкаться вверх по холму. Тварь учуяла нас и начала охоту. Мы слышали, как оно хлопает позади нас, и порой выхватывали из мрака силуэт наподобии огромной птицы с канатами вместо когтей, кружащей над верхушками деревьев или же неуклюже распластывающейся на склонах долины. Мы делали всё, чтобы скрыть своё продвижение, но деревья заметно поредели, когда мы приблизились к вершине гребня, и стоило нам предпринять последний отчаянный рывок, как оно заприметило нас. Я услышал свистящий шум, когда Тварь начала пикировать на нас, а Виринг издал вопль. Он споткнулся и упал, а позади него я уже мог различить гротескную тёмную массу, скользящую и движущуюся за ближайшим уступом.

Поначалу я решил, что мы его потеряли. Твари оставалось сделать ещё один выпад и… и тут до меня дошло. Оно не могло взлететь ещё выше: оно было поймано в клетку этой нечистой лощины; оно угнездилось на нижнем ярусе гряды и послало вверх свои длинные жёлтые щупальца из змеекорней на захват добычи.

– Вставай же! – закричал я. – Во имя всех святых, Виринг. Ещё несколько шагов и ты спасён.

Тем временем один корень уже затянулся вокруг его ноги, и на подходе через траву уже непристойно извивались более толстые его собратья.

– Используй свой топор, проповедник! – крикнул Уайк. – Твой топор!

Виринг наконец услышал нас: раздался глухой стук, злобный свист, и в следующее мгновение мы вытянули его в безопасное место.

Какое-то время мы все трое лежали на дороге через гряду, полностью вымотанные, прислушиваясь к шороху этих корневищ, вслепую шарящих в поисках ускользнувшей от них жертвы. Затем мы повернули наши спины к Холлоувейлу и начали крутой спуск на ту сторону к Баронсбриджу.

Когда мы добрались до дома приходского пастора, мистер Виринг передал мне увесистый томик ин-кварто, обёрнутый в зелёную марокканскую кожу, и я просидел всю ночь, разбирая паучий почерк старого Эндора в выцветшей туши сепийного оттенка, пока Уайк съёжился в кресле у огня с раскрытой на коленях Библией. Проблема, согласно записям Эндора, началась с момента, когда тис принёс первые ягоды. Была легенда, ходящае в его дни, что в начале семнадцатого столетия некую женщину родом из Холлоувейла повесили за ведьмовство и закопали на том самом перекрёстке с вбитым в сердце тисовым колом. На виселице она якобы поклялась, что вернётся вновь, на крыльях ночи, и изничтожит всю деревню. Последние слова, сказанные ею, прежде чем палач натянул петлю, были следующего содержания: “Когда первая капля крови окропит её перья, сова выйдет на охоту за мышами.”

Утром мы взяли несколько канистр керосина и одну-две палочки гремучего студня**** и двинулись к тому самому тисовому дереву, что стояло как ни в чём не бывало на окраине разрушенной деревни Холлоувейл, и мы спалили проклятую тварь к чертовой бабушке. Оно вскричало, когда рухнуло.

Среди его корней обнаружились вросшие в них некие объекты – черепа и кости, заржавленный меч, старый кремневый пистолет и золотая цепочка, а также несколько кроличьих ловушек и красный нашейный платок-бандана, практически целёхонькие. Но самой ужасной вещью был огроменный розовый слизень, завёрнутый в кокон из серых волос – раздувшееся, пульсирующее существо, напоминавшее женщину, отвратительно распухшую от водянки. Мы вылили керосин между корней и внутрь этой нечестивой ямы и подожгли. Огонь полыхал весь день – и мало чего там осталось от дерева или вещей… или Существа в его корнях…

Когда я последний раз видел Холлоувейл, то лощина выглядела как тускло мерцающее водное зеркало. Опять же, когда моя фирма предложила мне работу, связанную с бурением грунтовых скважин в пределах австралийской Пыльной Чаши*****, я тут же согласился. Ты можешь пройти мили, сказали мне тогда, и не встретить ни единого дерева.

Конец

----------------------------------------

ГЛОССАРИЙ

*Сады Кью — имеются в виду Королевские ботанические сады Кью, расположенные в юго-западной части Лондона между Ричмондом и Кью, исторический парковый ландшафт XVIII-XX вв; "без стекла" — автор имеет в виду, что большая часть парковых растений содержится в крытых стеклянных оранжереях.

*Агаг (/еɪɡæɡ/; иврит: אֲגַג'Ăḡāḡ, арабский: يأجوج) — северо-западное семитское имя или название, применяемое к библейскому царю. Было высказано предположение, что «Агаг» – династическое имя царей Амалека, подобно тому как “фарао” (pr aA – “большой дом”) использовалось как династическое имя для царей древних египтян.

В Торе выражение «выше Агага и его царство будет поднято» было произнесено Валаамом в Цифрах 24: 7 в его третьем пророческом произношении, чтобы описать царя Израиля, который был бы выше царя Амалика, Под этим понимается, что царь Израиля займет более высокое положение, чем сам Амалек, и будет обладать более широкими полномочиями. Писатель использует намек на буквальное значение слова «Агаг», что означает «высокий», чтобы передать, что царь Израиля будет «выше Высокого». Характерной чертой библейской поэзии является использование каламбуров.

** Научные названия: Nageia polystachia, Nageia thevetiaefolia, Podocarpus thevetiaefolius; внешний вид синтады не очень схож с тисом, возможно, автор ошибся.

***Гремучий студень (гелигнит) — мощное бризантное взрывчатое вещество класса динамитов. Получается при растворении в нитроглицерине нитроцеллюлозы в виде пироксилина или коллоидинового хлопка. Впервые получен Альфредом Нобелем в 1875 году.

****Зона сильной ветровой эрозии и пыльных смерчей на австралийском континенте (а также на американском и евразийском: в Китае, Монголии и Северной Африке), особенная активность – 1895-1945 гг. См. Ткж. https://thewalrus.ca/the-chinese-dust-bowl/

-----------------------------------------------

НАУЧНОЕ ПРИМЕЧАНИЕ

===========================

Taxus baccata (европейский тис) — хорошо известное ядовитое растение. Употребление относительно небольшого количества листьев может быть смертельным для домашнего скота и людей. Токсичность тисовых листьев обусловлена ​​присутствием алкалоидов, известных как таксины, из которых таксин В считается как один из наиболее ядовитых. Известно, что таксины также присутствует в коре и семенах тиса, но отсутствуют в мясистых красных ариллах.

Возникновение таксинов в листьях, семенах и коре тиса часто обобщается в книгах и в интернете, поскольку «все части» тиса ядовиты, за исключением ариллов. Это создало путаницу в том, опасна ли древесина тиса.

Те, кто ищет доказательства токсичности древесины тиса, несомненно, найдут ссылку на наблюдения римского натуралиста и философа Плиния Старшего, который в своей «Естественной истории» (77-79 г. н.э.) отметил, что «даже фляги для путешественников, сделанные из дерева в Галлии, как известно, вызывали смерть». Однако в современной научной литературе доказательство того, что древесина тиса вызывает проблемы со здоровьем, ограничена несколькими случаями раздражения или дерматита.

Когда химики в Кью изучали научную литературу по химии древесины тиса, они обнаружили, что сообщения о таксинах, особенно таксине В, находимого в сердцевине тиса, также были двусмысленными. Заявления не подтверждались ссылкой на оригинальные исследования, демонстрирующие наличие таксинов, хотя были проведены некоторые общие и неспецифические тесты на алкалоиды.

В Kew ранее был разработан чувствительный метод обнаружения таксина B для помощи в исследованиях по отравлению скота. Способ включал изготовление экстракта испытуемого материала в метаноле и его анализ с помощью жидкостной хроматографии-масс-спектрометрии (LC-MS), метод, который способен обнаруживать следовые количества конкретного соединения в химически сложном растворе. Когда химики Кью применили этот метод к тису сердечника, они не смогли обнаружить таксин B.

В листьях тиса, как сообщается, имеются многочисленные алкалоиды в дополнение к таксину В, а основной таксин в коре отличается от такового в листьях. Ещё больше таксинов было обнаружено у других видов Taxus. Таким образом, чтобы расширить поиск таксинов, химики Кью разработали метод LC-MS для обнаружения таксин-алкалоидов в целом, а не только таксина B.

Недавно этот метод был опубликован в Journal of Chromatography B и дополняет специфичный метод для выявления таксина B при исследовании инцидентов, связанных с отравлением крупных рогатых животных листьями тиса. Когда новый метод был применен к тисовой сердцевине, то он обнаружил массив алкалоидов (включая основной алкалоид в коре), хотя концентрация алкалоидов была низкой по сравнению с листьями или корой.

Токсичность таксин-алкалоидов, обнаруженная в тисовой сердцевине, неизвестна. Тем не менее, поскольку химики Кью легко обнаруживали загрязнение в вине, в которое было помещено тисовое дерево, было бы разумно предостеречь от наблюдения Плиния и не пить вино из тисовой посуды.

Статья д-ра Джеффри Кейта (исследователь-фитохимик, RBG Kew)

НЕНАУЧНОЕ ПРИМЕЧАНИЕ

=============================

Одним из трех магических деревьев Ирландии был тис, известный под названием «Древо Росса». Ирландские оллавы почитали тис больше всех остальных деревьев. В сказании о Туатха де Данаан — богоподобной волшебной расе древних ирландцев — последней великой королевой-воительницей была Банба, сестра Фодл и Эйре. Банба была убита и обожествлена как одна из ипостасей Белой Богини, а именно той, что связана со смертью. Тис, как дерево жизни и смерти, был посвящен этой богине и именовался «Слава Банбы». Древние кельты давали тису и другие названия. Имя «Чары познания» говорит само за себя, а название «Королевское кольцо», как утверждают, имеет отношение к броши, символизировавшей смену циклов существования. Брошь носили правители кельтов, чтобы та постоянно напоминала им о неизбежности смерти и последующем возрождении. Тис был символом смены этих циклов. Смерть открывала путь к возрождению и вечному существованию души. Друиды считали, что тис способен преодолевать границы времени.

В ритуалах друидов тис олицетворял собой высокую степень жречества, именовавшуюся Оват (Ovate). Для посвящения в Оват претендент должен был пройти через символическую смерть, чтобы возродиться обладателем новых познаний, не имеющих границ и находящихся за пределами времени. Таким образом, тис становился средством прямой связи с предками и царством духа, где обитают ангелы и заступники, способные оказать помощь каждому из нас — если мы распахнем свои души, дабы принять ее.

С помощью тисовых жезлов маги предсказывали будущее, а на тисовых брусках для длительной сохранности вырезали огамические записи. После соответствующей выдержки и полировки древесина тиса может храниться тысячелетиями, и считалось, что заключенная в записи магия будет действовать до тех пор, пока существует запись. По древним верованиям, особой силой обладали жезлы и посохи, сделанные из тиса, поскольку благодаря своей долговечности они передавали магическую силу духа дерева, могущество богов и волю своего владельца. Во всем мире получили распространение легенды, в которых прикосновение тисового жезла или удар посоха может привести к грандиозным изменениям — как добрым, так и злым. Окружающий тис мистический ореол еще больше усиливал веру в его магическую силу. А становлению предрассудков помогали присущий всем людям страх смерти и использование тиса как оружия и смертельного яда.

Тис, как говорят, охраняет врата между этой жизнью и жизнью будущей, а также защищает нас от злых духов Иномирья. С древних времен тис как священное Древо бессмертия ассоциируется с местами захоронения, где он защищает и очищает мертвых. В Бретани верят, что кладбищенские тисы соединяются корнями со ртом каждого из покоящихся вокруг них тел. Древний обычай класть ветви тиса под саван умершего считался средством защиты бессмертной души покойника на пути в Подземное царство. В древних Греции и Риме тис был посвящен Гекате, культ которой распространялся вплоть до Шотландии. Зелье, булькающее в знаменитом котле ведьм из шекспировского «Макбета», содержит «собранные во время лунного затмения» побеги тиса. Дядя Гамлета, чтобы умертвить короля, наливает ему в ухо ядовитый, «дважды смертельный тис».

Для христианской церкви тис стал деревом воскресения — символом Иисуса Христа, восстающего из гроба после распятия. Тис находится также под управлением планеты Сатурн, а поскольку он связан с луком и стрелами, он ассоциируется с зодиакальным созвездием Стрельца.

Во многих легендах тис выступает в виде символа несчастной любви, когда возлюбленных соединяет только смерть. Примером служит сказание об ирландской даме Изольде, выданной замуж за короля Корнуолла Марка. Своего супруга Изольда не любила, и ее мать приготовила любовный напиток, чтобы приворожить дочь к мужу. Однако вместо Марка напиток выпил его племянник Тристан. Тристан и Изольда страстно полюбили друг друга, и после многих расставаний и перипетий судьбы они умерли, слившись в объятиях. Согласно легенде, Тристана и Изольду похоронили в Корнуолле, в замке Тинтагель чуть выше пещеры Мерлина. Через год над каждой из могил выросло по тису. Три раза король Марк вырубал деревья, и трижды они появлялись снова В конце концов Марк отказался от такого мщения и позволил деревьями расти. Прошло время, и их ветви сомкнулись и переплелись так, что разъединить их стало невозможно.

Источник: ПульсИНФО http://netpulse.ru/info/879.html

THE STRANGE POWDER OF THE JOU JOU PRIESTS

by

CHARLES B. CORY

================

"Странный порошок жрецов Джу-Джу"

автор: Чарльз Б. Кори, орнитолог-американо (1857-1921)

из сборника

"Замок Монтесумы и другие диковинные истории"

(1899)

перевод: Людвиг Бозлофф / Элиас Эрдлунг

Приятного спука.

* * *

…Доктор Уотсон осторожно приоткрыл небольшую античную серебряную коробочку, по размерам и форме идентичную обыкновенным карманным часам, и показал присутствующим её нехитрое содержимое – серый порошок и крошечную золотую мензурку, напоминающую миниатюрный напёрсток. Предметы были, по всей видимости, крайне старинными, крышка истёрлась до степени чуть ли не зеркальной гладкости, практически лишившись своеобразной иероглифики, которая была некогда выгравирована на ней.

– Это, – презентовал Уотсон, – мой chef-d'œuvre, мой "звёздный экспонат". Порошок обладает настолько чудесными свойствами и настолько отличается от любого другого известного препарата, что я затрудняюсь описать производимые им эффекты. Без сомнения, это могущественный яд, однако, принятый в малых дозировках, он достаточно безвреден.

– И какая же у него история, м-мм? – спросил доктор Фаррингтон.

– Я раздобыл его в Лондоне. Получил его от Барриджа, исследователя, только что вернувшегося из годового путешествия по джунглям Западной Африки. Он ездил в Бенин с англичанами, когда они обчищали этот город. Барридж сказал, что снял эту вещь с мёртвого жреца культа Джу-Джу, и заломил за неё весьма внушительную цену. Это замечательное снадобье, совершенно неизвестное за пределами Африки. Барридж полагает, что оно приготовляется из листьев какого-то растения, но секрет его изготовления держится в тайне жрецами культа.

Посему я предлагаю каждому из нас принять небольшое количество порошка этой ночью, а затем встретиться завтра вечером за обедом и сравнить впечатления. Могу вам сразу сообщить, что снадобье вызывает странные галлюцинации. Я уже как-то попробовал его, и мой опыт был, по меньшей мере, своеобразным. Так что не удивительно, что мне не терпится испытать его вновь и сравнить с вашими ощущениями, и полагаю, что могу обещать вам нечто новое и неизведанное.

Фаррингтон и Форстер проявили полную готовность приступить к эксперименту, который, по словам Уотсона, сулил столь захватывающие приключения, и между ними было условлено, что каждый примет дозу порошка перед отходом ко сну, а на следующий вечер было назначено очередное собрание.

Ровно в назначенное время, все трое джентльменов встретились в кабинете Уотсона, и после того, как зажглись сигары, Уотсон попросил Фаррингтона стать первым докладчиком, после чего доктор извлёк из кармана несколько страниц плотно исписанного манускрипта, и начал следующими образом:

---------------------------

Ацтекская Мумия

{История доктора Фаррингтона}

---------------------------

Я стоял в музее, созерцая витрину с мумиями. Одна из них была обозначена как "Ацтекская мумия, найденная в Скальных Жилищах" и крайне меня заинтересовала. Она была мала размером и прекрасной сохранности, с тем исключением, что кости ног были обнажены и присутствовали незначительные следы разложения. Тем не менее, руки, вплоть до ногтей, были совершенны, а на указательном пальце одной руки висело серебряное кольцо. В левой руке был зажат большой каменный топор – рукоять выглядела по-современному. Правая рука покоилась на груди, сжимая ожерелье из серебряной нити.

– Любопытный образец, не так ли? – раздался голос рядом со мной.

– Совершенно верно, – ответил я. – Но я терзаюсь сомнениями, действительно ли это ацтекская мумия.

– Что же заставляет вас так полагать? – резко спросил голос.

– Потому что я не верю, что ацтеки хоронили своих мёртвых в Скальных Жилищах. Как бы то ни было, это занимательная мумия, и притом в отменном состоянии презервации.

Я был так заинтересован изучением мумии, что разговаривал с незнакомцем, не поворачивая головы. Теперь же я поднял взгляд и узрел высокую, костлявую фигуру человека, одетого в вельветовую пару, в широкополой шляпе а-ля сомбреро, которые, как правило, носят на западных равнинах.

– Что ж, – сказал он, – на мой взгляд, это очень хорошая мумия. Я сделал её сам и вы должны это знать.

– Простите, что вы только что сказали? – переспросил я его, думая, что ослышался.

– Я сказал, что это одна из моих мумий.

– Что вы имеете в виду, сэр? – спросил я.

– Вы поймёте это, если я отрекомендуюсь вам в качестве торговца редкостями; в своё время я украсил не один музей множеством интересных и ценных экспонатов. Когда торговля шла медленно, я немного помогал природе, но теперь с этими делами покончено.

– Вы отказались от бизнеса? – спросил я.

– Если бы, но, возможно, вам неизвестно, что я мёртв. – ответил мой собеседник. – Упал с обрыва в прошлом году и сломал шею.

– В самом деле? – спросил я, изображая удивление.

– Как пить дать, сэр. Но позвольте мне рассказать вам об этой мумии. Как-то раз к нам пожаловал любитель науки и захотел приобрести ацтекские реликвии. Мы с партнёром пошли ему навстречу и продали ему кучу разного добра; но ему дюже хотелось раскопать что-нибудь самому, дескать, "чтобы быть уверенным в подлинности и древности мощей". Ну, мы с партнёром и решили, что в наших интересах отвезти этого выскочку в приличное Скальное Жилище, и договорились, что он заплатит нам как следует за всё, что сумеет там выкопать. Если он обнаружит мумию, с него сотня долларов; если каменные орудия и топоры, два бакса за каждый; наконечники стрел по 10 центов каждый; каменные тёсла и мешалки, в любом состоянии – доллар/штука; целая керамика – пять баксов.

– Так где вы нашли мумию? – спросил я. – Вы помните пещеру?

– Ну, мы знали, где было много пещер и индейских захоронений. С помощью нехитрой протравки и разумного расположения тела мы подготовили прекрасную ацтекскую мумию. Конечно, мы использовали тело одного индейца, мёртвого уже достаточно давно и как следует высохшего и ставшего рассыпчатым. Мой партнёр был смекалистым малым, он присовокупил топор и серебряное ожерелье к экспонату, мы захватили всё необходимое и отправились к каньону Верде. Мы выбрали просторную пещеру и выкопали в полу яму, в которую осторожно положили мумию и засыпали её сверху сухим пеплом. После чего мы покрыли яму слоем влажной глины, оставив пол твёрдым и гладким, как и раньше. Мы также захоронили около пятидесяти топоров и две или три сотни наконечников стрел, плюс полдюжины отличных образцов индейской горшечной керамики, которую мы обожгли дочерна.

Как только мы посчитали подготовку пещеры удовлетворительной, мы частично запечатали вход и вернулись в Флагстафф.

– Справедлив ли данный поступок?

– Справедлив ли? А как бы, по вашему мнению, чувствовал себя бедняга, пройдя всю дорогу до Аризоны, протратившись на оплату бензина для своего авто и прочие вещи, и в итоге не найдя ничего? Это называется филантропией, мой дорогой сэр, высшее её проявление.

– Был ли он доволен мумией?

– Доволен? Отчего же тогда, будь благословенна ваша невинная душа, он вскричал от радости, как ребёнок, когда мы случайно наткнулись на палец ноги во время рытья в нижней части пещеры?! Он упал на колени и счистил грязь до последней крупицы собственными руками, и чуть не зарыдал от счастья. Он столь перевозбудился, что мой партнёр едва не выдал нас обоих. У него имеется дурацкая привычка – если что-то ему понравится, он будет смеяться, а смех его подобен рёву осла.

Так вот, сэр, когда этот простофиля упал на колени и начал разгребать землю голыми руками вокруг фальшивой мумии, мой партнёр начал булькать. Я знал, что за этим последует, и ткнул его под ребро, но эффекта это не возымело. Любитель наш поднял голову и поинтересовался, в чём там дело.

– В чём дело, гришь? – крикнул мой камрад, а потом взревел, и завыл, и загоготал.

Во взгляде нашей жертвы появилось сомнение вкупе с раздражением, но партнёр вовремя взял себя в руки.

– Смотрите! – крикнул он в пароксизмах хохота, – да вы только поглядите на того канюка вон там! Будь он проклят, если это не самый забавный канюк, какого мне доводилось видеть!

После этого мой камрад завыл, заревел и запрыгал на месте.

– Вы только взгляните на это чудо! – реготал он. – Оно собирается взлететь! Вы когда-нибудь видели что-то подобное?

Я не вполне уверен, счёл ли наш клиент его за сумасброда, но так или иначе, ему не открылась истинная причина смеха моего камрада, так что раскопки вскорости возобновились. Мы пробыли там три дня и избороздили всю пещеру, забрав с собой корзину, набитую каменными топорами и наконечниками стрел, три больших доисторических вазы и мумию. Наш клиент самолично вёз повозку всю дорогу, из страха что-нибудь повредить, и когда мы добрались до Флагстаффа, он в течение двух дней кряду паковал находки.

– Считаете ли вы подобную деятельность благородным занятием? – спросил я.

– Благородным? Так ты выразился, сеньор Пучеглазио? Так вот, дружок, не думай, что если я мёртв и не могу прыгнуть на тебя, то ты можешь тут со мной фривольничать.

Я поспешил успокоить его.

– Что ж, проехали, но учти, что если бы я услышал от тебя такое в прошлом году, когда ещё был жив, я бы разметил по квадратам всю площадь твоего тельца куском мела, а потом устроил бы на нём игру в классики.

– Я не хотел вас обидеть. – смирённо сказал я.

– Может быть. Но стоит тебе вновь ляпнуть что-нить подобное, и я этого уже не забуду. Тебе рано или поздно придётся умереть, а затем – ох, мама!

– Ваш партнёр тоже мёртв? – спросил я.

– Не, Джим жив-живёхонек. Прошлой зимой я решил нанести ему визит в его калифорнийской берлоге, где он держит магазин. У него отличный туристическый бизнес – сделал уйму деньжат в этом году на русалках и морских дьяволах – на последних этой зимой отменный спрос. Он делает их из рыб.

Русалок же он творит из рыбьих хвостов и останков индейских детей – грабит кладбища, знаешь ли. Некоторые экземпляры – настоящие произведения искусства. Я говорю тебе, он художник в своём жанре.

К тому же у него есть дополнительный офис где-то в Нью-Мехико. Там он сколотил ещё пару чемоданов звонких песо на шерстяных накидках племени навахо и на индейском оружии, украшенном скальпами. Всё дело в скальпах – это как наживка для туристов. Он достаёт большую часть своих скальпов в Калифорнии, из тамошних больниц, но, когда материала не хватает, в дело идёт конский волос, он особенно натурально смотрится в древних индейских скальпах.

И потом, оригинальные манто племени навахо. Святой дым, это же прям золотой рудник! Их шьют из германтаунской шерсти и красят анилиновыми красителями, издержки на весь заводской процесс – от шести до десяти баксов, туристам втюхивают втридорога, сам понимаешь; иногда дело доходит до 75-80$. О, говорю тебе, у него золотые мозги, когда-нибудь они будут оценены в миллион долларов США!

Иной раз приходит к нему в магазин какой-нибудь простак и выдаёт себя за эксперта – подобные выхухоли всегда наполняют душу Джима радостью. Человек пересмотрит кучу одеял оценивающим глазом, после чего обыкновенно выдаст: "У вас что, мол, нету нормальных одеял? Это же германтаунская шерсть и минеральные красители."

Тогда Джим скажет: "Ах, я вижу, вы разбираетесь кое в чём."

"О да, чутка." – ответствует эксперт.

"Аутентичные старинные одеяла сейчас очень трудно достать." – не растеряется Джим.

"Я уж знаю," – ответит хитрожопый турист, – "Но всё-таки они же иногда попадаются, разве нет? Ну же, наверняка у вас где-то припрятана парочка таких."

Тогда Джим воровато оглядится, будто боясь, что его кто-то увидит невзначай, и крадучись удалится в заднюю комнату, где вытащит из-под кровати добротное дешёвое одеяло на сумму что-то около 3 баксов – и любовно расстелет его перед туристом.

"Глядите" – прошепчет он, – "вот оно, но не для продажи. Я держу его для себя, но возможно, вам будет интересно увидеть настоящее одеяло навахо, так как совершенно очевидно, что вы знаток в данной области. Разве оно не прекрасно?"

Я сам видел, как слова Джима воздействовали на ноги туристов – они аж прихрамывали, нехотя уходя из магазина. Ах, это были счастливые деньки!

Призрак глубоко вздохнул и молча уставился на дело рук своих.

– Ну, – сказал он, – мне пора; меня ждёт прорва дел, которые надо завершить до рассвета, тем не менее, буду рад свидеться ещё раз. Рад, что вам понравилась моя мумия. Забыл упомянуть, что большинство зубов отсутствовало, когда мы впервой раздобыли её, так что Джиму пришлось украсить её новыми тридцатью тремя костяшками, да и вообще реставрировать по полной.

Я поглядел на мумию, а когда вновь перевёл взгляд, мой спутник исчез.

---------------------------

Химический опыт

{История мистера Форстера}

---------------------------

Я принял порцию порошка, как и договаривались, и сел почитать вечернюю газету на сон грядущий, но в результате я не уснул вообще. Меня крайне заинтересовала статья о новых взрывчатых веществах, с которыми в последнее время экспериментирует правительство, и уже практически дочитал, как вдруг услышал голос, обращающийся ко мне со словами: "Интересная тема, не правда ли?

Я развернулся и увидел сидящего на моей кушетке человека весьма оригинального вида: его одежда вроде как сливалась в единое целое. Можно было разглядеть его контуры, но фигура была кака бы смазана – наподобие тумана, знаете ли. Что меня более всего удивило — я мог смотреть сквозь человека и видеть спинку софы.

Я сказал себе: "Это что, сон или эффект от порошка джу-джу?", после чего ущипнул себя за ногу, протёр глаза, но, хоть и ощущал себя абсолютно бодрствующим, фантом не пропадал.

– Что вы сказали? – переспросил я.

– Я лишь заметил, что тема взрывчатых субстанций решительна будоражит ум. – ответила призрачная фигура. – Я был химиком при жизни, но мне грустно думать, как мало я узнал. Химия, как и другие ветви научного древа, добились значительных успехов за последние поколения, но даже сейчас они очень мало знают.

– Но, – ответил я, – мне кажется, что взрывчатые вещества, которые у нас есть сейчас, имеют огромный потенциал, если бы мы знали, как использовать их в безопасных целях.

– Правда ваша. – ответил фантом. – Сейчас я располагаю парой лишних часов, и если вам будет так интересно, и вы соизволите посетить мою лабораторию, я буду счастлив преподнести вам одно или два подтверждения, могущих оказаться полезными для вас; я сказал, что это моя лаборатория, но по факту это не вполне верно – я пользуюсь любой лабораторией, которая только покажется мне удобной и знаю, какие в этом городе из них самые прогрессивные. Видите, мне нет нужды открывать двери ключами, это есть одно из величайших преимуществ, дарованное нам, в чём вы сможете сами убедиться, когда придёт ваше время. Теперь же я могу предложить вам посетить шикарнейшую лабораторию вместе со мной, так как хозяин её сейчас в отъезде. Я пойду первым и отопру вам дверь.

Я заверил своего визави, что буду несказанно польщён принять его приглашение; казалось самой естественной вещью в мире, что я беседую с призраком и он приглашает меня в чью-то лабораторию на опыты с химикалиями. Мне и в голову не приходило, что могло быть как-то иначе. Мы вышли из моих комнат и спустились вниз, теневой спутник плыл рядом со мной самым дружественным образом. Я мог видеть по положению его тела, что он держал меня за руку, но на моём рукаве пальто не было видно ничьих пальцев.

Мы поднялись в город примерно на пол-мили и вошли в большое кирпичное здание, в котором, как я успел отметить, были различные студии. Было темно, но, поднявшись наверх на три лестничных пролёта, мой гид распахнул дверь и впустил меня в просторное и богато обставленное лабораторное помещение, несомненно, принадлежащее некоему деятелю науки с известными средствами и опытом. Призрак повернул выключатель электрического освещения и указал мне на стул.

– Мой досуговый лимит, – сказал он, – несколько ограничен, так как у меня назначена встреча с дамой к полуночи, но я всё же покажу вам, какова структура взрывчатки, и, ежели останется на то время, мы с вами поговорим ещё о чём-нибудь. Трудность заключается не в изготовлении взрывчатых веществ, а в их дальнейшем использовании. Вы создаёте чудовищную силу, с которой не знаете, как управляться.

Недавнее изобретение технологии производства жидкого воздуха упростило проблемы в разы. Если вы можете создавать жидкий гидроген в массовых количествах, у вас появляется ещё больше средств для многих целей. Теперь давайте приглядимся к этому жидкому воздуху. Вы можете наблюдать, как он льётся будто вода. Как мне удалось выяснить, у нашего отсутствующего хозяина тут почти целых два галлона данной субстанции, или же столько было этим днём; часть уже успела испариться, но, как видите, осталось ещё более галлона, а нам нужно-то всего несколько кубиков, чтобы наглядно проиллюстрировать вам суть эксперимента, в котором мы с вами попробуем извлечь наисильнейшее взрывчатое вещество из столь же малого количества жидкого гидрогена, что помещается в напёрстке.

– Вы же не предлагаете опробовать взрывчатку прямо здесь, мистер… – я заколебался. – Кстати, как вас звать-величать?

– О, называйте меня любым старинным именем, это не имеет никакого значения.

– Скажем, господин Спок?

– Гм, возможно, несколько лично, но это не хуже всего прочего. Теперь, как я вам уже сообщил, я продемонстрирую вам изготовление наиболее мощной взрывчатой субстанции, когда-либо изобретённой.

Вполне возможно, что я не выказал должного интереса и энтузиазма, каких он ожидал от меня и, говоря по правде, я был довольно на нервах. Призраки ведь тоже не особо заинтересованы в безопасности своих экспериментов – одна оплошность или две, для них не имеет большого значения, но может быть очень огорчительно для меня. Возможно, мои мыслительные процессы отразились на моём лице, потому что Спок внимательно поглядел на меня.

– В чём дело? Вам не интересно?

– Напротив, – ответил я. – Я само воплощение научного интереса, но разве не ставим мы с вами себя в рискованное положение, проводя подобные эксперименты без согласия владельца?

– Вовсе нет, вовсе нет. Я использую крошечное количество этого вещества, так что не последует никакого разрушения.

– Вы пытались делать это раньше, мистер Спок? – отважился спросить я.

– О да, на прошлой неделе; тогда произошла ошибка – видите, теперь мне известно гораздо больше об этом; взрыв был поистине ужасен – он разорвал целое здание на куски. Если бы я делал это при жизни, то бьюсь об заклад, вы не смогли бы отыскать от меня ни единого волоска – это называется спонтанным самовозгоранием, однако, у нас не ожидается этим вечером чего-либо подобного.

– Пожалуйста, не надо. – ответил я.

– Нет, я вам обещаю. Сейчас мы возьмём щепотку этого красного фосфора – обыкновенный фосфор не годится – и выльем на него малость этого жидкого воздуха, осторожно помешивая, как видите. Теперь, если дать субстанции просохнуть, она взорвётся от малейшего прикосновения; но нам это вовсе не требуется, мы же только хотим ещё увеличить взрывную силу, посему добавим немного хлорида калия – теперь глядите, как он высыхает – видите, цвет меняется на светлый капут-мортуум. Теперь, стоит мне применить механическое воздействие или поджечь эту штуку, всё здание взлетит на воздух с тем же размахом, как если бы мы заложили здесь пятьдесят фунтов динамита.

Я инстинктивно отстранился от стола.

– Не бойтесь, я не намерен устраивать это. Теперь смотрите на меня внимательно. Я подожгу ничтожно малое количество, примерно вот столько, чтобы уместилось на шляпке маленькой чёрной булавки или же на дробинке ружейного патрона на птиц №4 (3.25 mm). Смотрите, остальное мы бросим в эту ведро с водой. Так – всё готово – поехали!

Он зажёг спичку и прикоснулся огоньком к крошечной коричневой точке – незамедлительно прогремел потрясающий взрыв и деревянный стол разлетелся в щепу. Звук был настолько мощным, а шок – столь неожиданным, что у меня случилось головокружение и затряслись колени.

– Святые угодники! – воскликнул я. – Вы раздолбали всю лабораторию!

– Ну что вы, – ответил призрак довольно стыдливо, – всё не так плохо, но полагаю, что этот стол и ещё некоторые предметы пришли в совершенную негодность. Однако, я буду более осторожен в следующий раз: субстанция оказалась ещё более эффективна, чем я ожидал. Как вы думаете, какой эффект будет произведён на, скажем, линкор, если ударить по его обшивке сотней фунтов данного вещества?

Я ответил, что и мокрого места не останется.

– Уничтожен? Я соглашусь с вами вполне, что крупнейший линкор будет рассеян на атомы.

Призрак взглянул на старомодные голландские часы в углу лаборатории.

– Какие первоклассные ходики. Рад, что не разрушил их нашей маленькой ракеткой минуту назад. Вижу, у меня ещё в распоряжении целый час. Хотите опробовать ещё какой-нибудь эксперимент?

Я сказал, что мне интересно решительно что угодно, но вот игры с детонациями меня более не прельщают.

– Я полагаю, вы знакомы с технологией изготовления алмазов, не так ли?

Я ответил, что в течение многих столетий люди пытались изготовлять алмазы, но практически безуспешно; что, насколько мне было известно, некоторым умельцам удавалось создать лишь микроскопические порции, так что это не имело никакого коммерческого успеха, а издержки производства значительно превышали выходной результат.

– Всё так и есть, – ответило привидение, – но на самом-то деле всё элементарно. Итак, я сделаю для вас алмаз.

Призрак прошёлся по комнате к камину и, взяв с решётки кусок угля размером с бильярдный шар, он положил его на стол.

– Энто, – сказал он, – представляет собой едва ли не чистейший углерод и, как вам должно быть известно, практически равноценно алмазу. Теперь я проиллюстрирую вам, как приготовить бриллиант из этого куска угля, который будет ничуть не хуже любого алмаза, найденного в шахтах. Мы произведём его в мгновение ока заместо того, чтобы поручать это дело неспешной природе.

Для начала положим уголь в эту стеклянную чашу, после чего зальём его достаточным количеством жидкого воздуха, чтобы накрыть его целиком. Мы оставим его на время, пока он не промёрзнет как следует – по крайней мере до 200 градусов ниже нуля. Теперь, всё что нам требуется сделать, это нагреть его и подвергнуть мощному воздействию… – Святой Джи Хосифат! – пять минут до полуночи! Я должен вас покинуть – как-никак, свидание с дамой ровно в двенадцать. Но я не закончил, старина – просто подержите уголь под паяльной трубкой и сделайте его горячим – настолько, насколько хватит терпения – я скоро вернусь, та-та-та.

Его последние слова донеслись до меня приглушённо из-за окна – он уже уплывал прочь.

Я взял необычного цвета кусок угля и стал нагревать его под паяльной трубкой. Он не прогорел, как я сперва решил, но стал сперва красным, а потом белоснежным. Одновременно мне казалось, что он становится всё больше и больше, ярче и ярче, пока я не открыл глаза и не нашёл себя в постели с сияющим в окне надо мной солнечным диском.

---------------------------

Любопытный призрак

{История доктора Уотсона}

---------------------------

– С величайшим трудом, – начал доктор Уотсон, – я заставляю себя верить, что того, о чём я собираюсь вам рассказать, на самом деле не происходило. По моему разумению, я находился в таком же бодром состоянии духа, что и в настоящий момент, так что единственно возможное объяснение той серии странных инцидентов, которым я стал свидетелем, может заключаться в некотором психическом расстройстве. Я отправился домой и лёг почивать, предварительно приняв порцию порошка, и мне казалось, что я уснул. Как долго я пребывал в объятиях Гипноса, мне неизвестно, но внезапно я обнаружил себя парящим по комнате с тем же ощущением, как чувствовал бы себя, плавая в воде, только не прилагая никаких физических усилий. Моё передвижение, казалось, всецело управляется волевым импульсом – стоило мне сфокусироваться на каком-нибудь объекте в моей комнате, как я тут же подплывал к нему. Вообразите моё изумление, когда я увидел собственное тело, по-видимому, крепко спящее на кровати; согласитесь, это чувство было бы для вас в новинку, мягко говоря.

После того, как я два или три раза описал вдоль комнаты полный круг, наслаждаясь этим диковинным ощущением, я начал задаваться вопросом, что там делается в больнице во время моего отсутствия. Я тут же перенёсся в больничную палату. Д-р Форд и две медсестры стояли у кровати в северной части помещения, и, взглянув на амбулаторную карту, лежащую на столе, я понял, что пациент серьёзно болен.

– При смерти, – сказал голос.

– Боюсь, что так, – подтвердил я. Тут же я обернулся и увидел пожилого джентльмена, наряженного в костюм прошлого века, плавающего рядом со мной.

– Печально, да? Я вижу, люди умирают по-прежнему, несмотря на замечательный прогресс в медицинской науке.

– Вы были врачом при жизни? – спросил я.

– Ну, по крайней мере, меня таковым называли, и я получал регулярную лицензию на убийство или исцеление. С сожалением вынужден признать, что в своё время убил гораздо больше народу, чем вылечил. Проблема в том, что когда вы умираете, вашим пациентам известно об этом также хорошо, как и вам, и они поминают вас недобрыми словами; даже этой ночью я получил известие от своего бывшего пациента, и призрак как следует дал мне понять, что собирался поймать меня и пробить мне голову. Я лечил его от почечной недостаточности, но умер он от аппендицита.

– И какое же свидетельство о смерти вы заключили? – спросил я.

– Сердечно-сосудистое заболевание, и позвольте мне заверить вас, что это было гораздо ближе к сути проблемы, чем принято у ваших современников.

– Вы не заслуживаете одобрения. – холодно сказал я.

– Возможно, что нет; но если вы полагаете, что мои критические замечания грубы и неуместны, давайте займёмся бесстрастными фактами. Вы когда-нибудь думали, отчего столь малое число людей доживало хотя бы до сто двадцати пяти лет? Вы, безусловно, признаете, что нет никаких причин, почему человек не может достигнуть такого возраста, не беря в учёт несчастные случаи. Нам известно, что в библейские времена на земле проживало множество старцев, которым перевалило уже далеко за третью сотню, а мудрец Мафусаил так вообще утверждал, что ему 999 лет.

– А разве не 969? – спросил я.

– Возможно, вы правы, но шестьдесят девять или девяносто девять, я склонен в целом скептически относиться к этой записи; в его пользу есть одна вещь, и она заключается в том, что Мафусаил, хоть и прожил до 999 годов, не достиг тысячелетнего возраста. Конечно, вам известно, что и сейчас существуют многие долгожители, которым уже за сотню лет, и даже те, кто дошёл до весьма почтенного возраста в 125 лет; большинство из них проживают, тем не менее, в Болгарии, Мексике или других отдалённых местах, и настолько бедны, что ведут чуть ли не аскетический образ жизни.

– То есть, вы полагаете, секрет долголетия кроется в правильной диете? – спросил я.

– Отчасти, в этом, и отчасти – в должном уходе за нервной системой; но давайте же спустимся вниз на перекур; я страсть как хочу подымить.

Мы поплыли вниз в офис, который оказался пустующим в этот час. Дух врачевателя подсобил себе сигаретой из портсигара, лежащего на камине, и, подкурив её, он уселся в кресло, затягиваясь с очевидным удовольствием. Я заметил, что дым, который он постоянно вдыхал, сочился из всех пор его призрачного тела.

– Мой дорогой друг, – внушительно произнёс он, – вы должны понимать, как никто, что все болезни вызываются микробами – микроскопическими насекомыми и растениями, многие из которых столь малы, знаете ли, что невидимы для обычных микроскопов или же, если вообще замечаются, то не опознаются. Тысячи и тысячи их разновидностей, и каждый отдельный микроорганизм имеет свою жизненную миссию, и охотится на других микробов, и уничтожает их. Так вот, человеческое тело постоянно втягивает в себя мириады не принадлежащих ему представителей микрофауны и микрофлоры. Какие-то попадают в лёгкие вместе с воздухом; другие – в желудок с едой и питьём; третьи – через кожный покров и т.д.

Эти микрозоа на своём пути сталкиваются со своими естественными врагами, населяющими человеческую кровеносную систему – телохранителями, если можно так выразиться – и уничтожаются. Но если атакующая армия слишком велика, или по какой-то причине цитадельный гарнизон ослаблен, тогда захватчики утверждаются на территории, процветают и крепнут день ото дня, и человек становится "больным".

– Идём, – сказал он внезапно, вставая и выкидывая недокуренный бычок в камин. – Пойдём со мной в лабораторию, и я покажу тебе за пару минут больше, чем мог бы объяснить на словах за несколько лет, к тому же гораздо более захватывающим образом.

Мы поплыли в лабораторию, призрак взял с полки широкогорлую бутылку и поднёс её к свету.

– Тут, – сообщил он, – мы имеем дело с биокультурой. Вам конечно, известно, как инфекционные микробы выращиваются для эскпериментальных исследований. Нет нужды объяснять вам, что подобные средства используются в таких биокультурах, как молоко, говяжий бульон и т.д.

Здесь у нас зародыш дифтерии, тут – туберкулёза, тут – брюшного тифа etc. Эта маленькая баночка вон там содержит немного бацилл холеры, выведенных в последнее время. Теперь взгляните на этих возбудителей брюшного тифа, как они здорово шевелятся! Но если добавить внутрь каплю крови тифозного больного, они прекратят активность через некоторое время, как вам известно. Видите этого тупоголового сорванца, которого нам нужно предварительно окрасить, чтобы надлежащим образом разглядеть, даже в этот чудесный микроскоп; это наш старый знакомый, Бациллус Туберкулёзис; но покамест вы не увидите самого пациента, я не верю, что вы смогли бы отличить этот штамм от лепрозного жучка.

Это довольно известные микробы, но взгляните через призму на эту вот каплю, и вы увидите, что на некоторых жучков стоит поглядеть, хотя медицинское братство ещё пока не оценило их по достоинству. Может быть, вам известно, что большинство бактериологов соотносят эти штаммы с растениями, а не с насекомыми, пусть и признают, что некоторые из них склонны к передвижениям. Как бы они были поражены, если бы только взглянули через это стёклышко! Видите этого пройдоху с зелёными ногами – он охотится на тифозного возбудителя; стоит врачам обнаружить сей факт, как им останется только привить пациента изрядной порцией этих маленьких зеленоногих охотников, а те уже довершат остальное.

Вот микроб с жёлтыми полосками, который немного смахивает на уменьшенную копию колорадского жука. Он смертельный враг возбудителя чахотки, посему будет атаковать и убивать его при любом удобном случае. Они приблизительно равносильные, хотя мне думается, что полосатый инсект чуть более напорист. Прошлой ночью я вместе с другим призраком устроили матч – семь схваток, для присуждения чемпионского пояса в микробоях без правил. Я победил. Первые шесть раундов прошли вничью. Наши протеже получили каждый по три победы, но в седьмом мой полосатый боец свалил туберкулёзного жука с ног и стал рвать его, как терьер производит это с крысой. Я и тот призрак чуть было сами не затеяли драку, чтобы добраться до ока микроскопа. Это было захватывающе, уверяю вас. А вот и сам чемпион, видите его? – который без четвёртой задней ноги.

– Но каким образом, – спросил я, – вы намерены предохранить людей от смерти ввиду престарелого возраста?

– Конечно, они умрут от старости; но само понятие "старость" теряет своё звучание под сто-пятидесятый юбилей; то, что вы зовёте старостью, не старость вообще. Есть два вида старости или дряхлости. Старость, собственно говоря, есть результат отдельных модификаций нервных тканей и отвердевания артерий – следствий, вызванных, прежде всего, неестественными условиями жизни, нервными напряжениями и беспутством, и уже после этого, перееданием и перепитием. Проблема обычного человека заключается в том, что он абсорбирует огромные количества жирно–азотистых продуктов заместо лимитирования своей диеты такой пищей, как орехи, молоко, фрукты и т.д. У сравнительно молодых людей нынешнего поколения часто наблюдается бесспорное изменение нервных волокон, сопровождающееся типичными симптомами неврастении. В таких случаях восстановить нервные центры до нормального состояния поможет гальваническая обработка. Поэтому, вы будете должны признать, что с помощью надлежащей орехово-фруктовой диеты и сеансов магнетизации гальваническими батареями человек может жить – за исключением возможной смерти в результате насилия – скажем, две сотни лет.

– Вы имеете в виду, – сказал я, – после того, когда мы научимся бороться с различными патогенными микроорганизмами с помощью натравливания на них естественных врагов?

– Именно, мой друг, – ответила тень, – но мне думается, мы что-то слишком заболтались; мой водно-соляной баланс, кажется, нарушен, так что предлагаю вам заглянуть в "Вальдорф" и пропустить по коктейлю.

– Как это возможно, – возмутился я, – что вы можете пропустить коктейль, будучи совершенно бестелесны?

– Конечно, – ответил призрак, – для меня невозможно на самом деле выпить коктейль. Я могу однако, проплыть вдоль бара, вдыхая приятные запахи, возникающие от приготовленных для гостей напитков, и пребывая в своём эфирном состоянии, я могу наслаждаться этими ароматами и даже опьяняться от них, будто я в действительности их пью.

Мы выплыли из дома и направились вниз от центра города, пока не достигли блистающего ночной иллюминацией отеля "Вальдорф". В барном зале было полно народа, а призрачный врач и я самолично плавали вокруг столиков, вдыхая с решительным удовольствием тонкие odors различных коктейлей, столь милых сердцу современного поколения.

К моему неудовольствию, мой эфирный спутник вскоре начал петь – он был, очевидно, в состоянии эйфории от моря запахов, в которых купалась его тонкая субстанция. Его манеры становились всё более фамильярными, так что мне стоило большого труда удерживать его от учинения погрома на столах. Наконец, мне удалось заставить его покинуть комнату, и в это самое время, когда мы выплывали на улицу, он начал горланить самым раздражающим образом, и я уже стал опасаться, что нас могут арестовать за нарушение общественного порядка.

– Замолчите, прошу вас. – взмолился я. – Видите того полисмена на противоположной стороне улицы? Мы, конечно, не оберёмся неприятностей, если вы продолжите создавать такой шум.

– Пплицйский?! – икнула тень. – Какое, дери его бесы, мне дело до пыльцейских? Смотри – щас я подлечу прям к нему и пну в живот.

Несмотря на все мои попытки отвратить его от этого поступка, старомодный призрак-грубиян уверенно двинулся прямо к офицеру, который безмятежно стоял на углу улицы, наблюдая за красивой девушкой, рассматривающей что-то в глянцевой витрине магазина. Теперь настал мой черёд действовать, и, чтобы избавиться от этого худшего из знакомцев, я пожелал оказаться в своей комнате.

Мгновенно я оказался витающим над своей кроватью, где моё тело по-прежнему спало сном праведника. Я был несколько уставшим, но помнил о нашем уговоре описать свои приключения, так что сразу же сел за письменный стол. После того, как я закончил с этим, я внимательнейше всё перечитал, боясь не упустить чего важного, а после пожелал оказаться в постели и уснуть. Следующий момент, который я запомнил – яркий дневной свет. Там же, на моём письменном столе, лежали страницы рукописи, написанные мною. Они было настоящими в достаточной степени, пусть в них и описывалось нечто фантастическое.