Рон Уэйхелл (1950-2020)
д’Арка
из авторского сборника
Summonings (2014)
Перевод: Э. Эрдлунг, 2024
****************************
«Первая история из этого сборника, ранее не опубликованная «D'Arca», задаёт общий тон: это шведский стол тайных материй, который можно читать сколько угодно; чудесное панно странной учёности и еще более странных артефактов. Англичанке-реставратору, работающей в Италии, предоставляется возможность изучить библиотеку виллы, где недавно скончалась эксцентричная графиня. Вместо обычного случая haunting’а героиня новеллы обнаруживает дневник путешественника 18-го века, который приобрёл диковинные оккультные знания на Ближнем Востоке.»
Вальдемар, https://suptales.blogspot.com
****************************
Дотторесса Антония Марчи была Грязевым Ангелом.
Рождённая в Британии, девушка была плодом любви итальянки и англичанина. В 1966 году она находилась во Флоренции, изучая свою страсть – инкунабулы и ранние итальянские книги, когда Арно вышла из берегов, затопив город потоком вонючей грязи.
Тихая и застенчивая по своей натуре, девушка не была склонна к широким жестам или к риску, однако угроза книжным сокровищам Флоренции пересилила её природную сдержанность. Присоединившись к волонтерам, следующие несколько недель Антония провела, спасая множество драгоценных фолиантов от уничтожения. Делая это, она присоединилась к разрозненной группе людей, которая заработала себе это достойное, хотя и странноватое прозвище, как и ежегодно выражаемую благодарность от итальянского народа.
Она трудилась в Библиотеке Национале, когда случилась катастрофа, и именно посредством неё девушка постепенно, но с наибольшей отдачей втянулась в социальную деятельность. Она узнала о себе удивительные вещи. Обстоятельства, в которых Дотторесса была вынуждена работать, временами мало чем отличались от кошмарных. Сырой животный клей, с помощью которого было склеено столь много древних веленовых обложек, издавал такую одуряющую вонь, что для спуска в чернильно чёрный подвал требовалась газовая маска.
В хаотических последствиях наводнения, когда экспертиза и ресурсы были исчерпаны до предела, а горы потенциально гниющих книг громоздились повсюду, Антония даже начала оказывать поддержку некоторым вдохновлённым импровизациям, включая сооружение самодельных тимоловых испарительных камер для борьбы с плесенью во влажных помещениях.
Академические контакты, налаженные в те безумные дни, впоследствие облегчили ей доступ в Скуола Ватикана ди Палеография, при Архивио Сегрето Ватикано, где она, по большей части полусознательно, проводила время среди множества священников и монахинь, слушая курс по древним и средневековым формам письма в документах и надписях. Не то чтобы она испытывала какое-то особое желание выучиться на архивиста-палеографа. Её целью было попросту получить ценные инструкции для чтения надписей, аббревиатур, лигатур и прочего такого, а также различные зацепки для установления провенанса манускриптов.
Если бы ей была ведома собственная подлинная ценность, девушка вряд ли бы так удивилась, когда её попросили изучить, и при необходимости консервировать, библиотеку виллы д’Арка в Мантуе. Та была «передана по желанию завещателя» Британской школе, чтобы «использоваться в качестве места для исследований, а также способствовать согласию и пониманию между нашими двумя культурами». Антония приняла приглашение со смешанными чувствами возбуждения и тревоги.
Покойная Марчеза Габриэль ла д’Арка, которая и сделала завещание, была, что называется, «немного англофилкой». В частности, её страстью была английская литература.
Путешествие Дотторессы в Мантую, организованное гениальным секретарём Школы, дало ей достаточно времени, чтобы просмотреть объёмистую папку информации. Та была собрана в достаточно короткие сроки, что лишь подтверждало репутацию секретаря как весьма изобретательной дамы.
Вилла оказалась не слишком крупной в размерах и не особенно примечательной в эстетическом плане. Очевидно, она была построена в эпоху Ренессанса, а в изысканном 18-ом столетии к ней был пристроен новый фасад в стиле «древнеегипетского возрождения». Видимо, тогда же был расширен и небольшой парк посредством покупки соседней земли.
Никаким чужакам не дозволялось входить на территорию виллы многие годы, однако из того, что было известно, ни само здание, ни его содержимое не считались чем-то особо выдающимся. Разве что за исключением библиотеки, утеря которой вызвала незначительную жалобу со стороны итальянского правительства.
Во времена своей зрелости Марчеза, как считалось, вела декадентствующий, даже откровенно дикий образ жизни. Там был беспорядочный секс, наркотики и все виды странных верований, не говоря уже о культивировании английских художников. Она прожила многие годы на Сицилии и была знакома с Д. Х. Лоуренсом во время его пребывания в Таормине в ранних 20-ых. Марчеза утверждала, что присутствовала (хотя это и не упоминается в итоговом стихотворении), когда английский поэт столкнулся с той знаменитой змеёй в саду Фонтана Веккья. Она даже заявляла, что якобы намекнула Лоуренсу на тот факт, что он упустит свой шанс (на встречу?) с одним из божеств этого мира, когда тот бросал (в змею?) камень.
Каковой бы ни была истина, однако затем последовало неприятное событие в Чефалу в тот же период, с участием одного неназванного англичанина. Оно закончилось её быстрым отъездом из Сицилии и внезапным обращением к суровому католицизму её юности. Марчеза стала едва ли не суеверно набожной, а с годами — всё более замкнутой, живя при свете лампад в одиночестве за закрытыми ставнями, в обществе лишь двух преданных слуг. Вышедший в отставку английский доктор, занимавший неофициальную позицию её личного врача и присутствовавший в день её смерти, сообщил, что ему вместе с её священником пришлось распахнуть ставни, дабы впустить достаточно света, чтобы видеть Марчезу. И ещё он поведал, что та была крайне смущена и звала саму себя по имени снова и снова.
Дотторесса обнаружила, что размышляет над другой загадкой, большей, чем та, что связана с поведением покойной. Огромное число великолепных поместий в Италии управлялось старыми леди, обладавшими железной волей и будто бы неразрушимыми. От Венеции и до залива Неаполя она посетила многие виллы и палаццо, по-видимому, находившиеся под единоличным надзором пожилых и внушающих страх вдов. Марчеза д’Арка не была исключением; она хорошо пожила вплоть до восьмидесяти с лишним лет. Очевидно, что было нечто такое в атмосфере больших домов Италии, столь же пагубное для продолжительности жизни их мужчин, как и полезное для их женщин.
Одно она знала точно. Атмосфера покинутых и практически необитаемых зданий часто была менее, чем желательна для сохранности тамошних книг. Девушка была заинтересована в состоянии библиотеки.
Тем не менее, тут не о чем было сокрушаться. Первое впечатление разумной сохранности – то, что фасад виллы был обновлён в причудливо-циклопическом стиле «египетского возрождения», с отдыхающими тут и там сфинксами – только лишь подтвердилось, когда она вошла внутрь. Эксцентричный стиль жизни Марчезы, жившей в замкнутом полумраке, по-видимому, возымел эффект сохранения всего имущества в доме как в заливном желе.
Адвокат семьи д’Арка был уже готов впустить её, однако внешность и имя девушки несколько его смутили. Где же английский доктор литературы? Он что, задерживается? Или же итальянские власти включили голову и решили предохранить этот кусок их наследия от кражи его британцами? Когда Антония полностью представилась, эмоциональный морозильник снова включился, и неодобрение семьи д’Арка утратой виллы было выражено с исчерпывающей очевидностью. Манера поведения адвоката с ней намекала на то, что он испытывал некоторые сложности, пытаясь убедить себя в том, что она не специалист по уборке помещений. Уставшая за годы подобных мужских реакций, девушка поймала себя на том, что извиняется перед ним.
Наконец-таки избавившись от его компании, Дотторесса прошла через холл, увешанный фамильными портретами. Поднявшись по лестнице, она нашла по-спартански обставленную комнатушку, отведённую ей в помещениях для прислуги, где освежилась и отправилась на поиски библиотеки, бывшей центром её работы.
Судя по всему, укутанная словно бы в кокон почти что полной темноты жизнь в полностью запертом особняке – это идеальный рецепт для сохранности вещей. Герметично защищённое от воздействий света и перепадов температуры, всё имущество пребывало здесь в прекрасном состоянии, включая и книги.
Большинство ставней на окнах нельзя было сдвинуть с места, так что девушка зажгла лампы и свечи, отметив с некоторым удивлением отсутствие телефонов.
И всё же, если условия были здесь старомодными, Марчеза не была мисс Хэвершем. Всюду здесь была лишённая пыли чистота, а воздухе не было и следа затхлости. Если и вправду было так, что книги находились в тех же идеальных условиях, что и их владельцы, подумалось ей, тогда Марчезе должно было быть здесь весьма уютно. Возможно даже, что навыки консервации Дотторессы могли оказаться здесь излишними.
Библиотека была обставлена в том же «египтизирующем» стиле, что и фронтон виллы; с каждого конца просторного помещения находился огромный мраморный камин, на котором были вырезаны древнеегипетские божества, иероглифы и даже акробаты в немесах, стоящие на руках. Порождения буйной фантазии, эти гимнософисты-факиры-фараоны очень напоминали ей чертежи каминов Пиранези, отражая его несколько игривое, если не пренебрежительное отношение к предмету. Ничто в них не заставило её смеяться. Однажды она видела приставной столик из эбенового дерева, выполненный в форме африканского туземца, балансирующего на руках, и что-то решительно неприятное в нём смутило девушку. Это что-то выходило даже за рамки неудачного выбора темы для столика. Вот и эти камины внушали ей схожее чувство. Как бы то ни было, если непривычно мягкая ноябрьская погода изменится в худшую сторону, то Антония вскоре будет рада этим каминам.
У книжных шкафов имелись лотосовидные капители; к тому же они были целиком покрыты смутными изображениями древнеегипетских фигур. Весь этот декор практически, хотя и не полностью, затмевал впечатляющее множество кожаных, холщовых и веленевых переплетов, выставленных там.
Над одним из каминов элегантным итальянским почерком было выведено мрачноватое послание: «Плоть и кость, лишённые письмён, жалки».
— Аминь. – произнесла Дотторесса вслух.
Она знала, что если позволить себе начать просмотр книг, то вполне можно пробыть здесь и до полуночи, дойдя до изнеможения, поэтому девушка принудила себя оставить их на потом. Даже при беглом взгляде она уже поняла, что тут была собран весьма особенная коллекция.
Вместо изучения библиотеки она решила в быстром темпе осмотреть оставшиеся комнаты. Как и в читальне, ставни по всему дому были закрыты уже столь долгое время, что большинство из них было вовсе не сдвинуть с места. Дотторессе всё же удалось сдвинуть несколько ставней, что как раз позволяло ей видеть, куда она идёт.
Это было невероятно: на кухнях по-прежнему имелись полные наборы медных сковород и форм, а также оловянных блюд. Не было здесь и никаких намёков на какой-либо современный метод готовки еды. Довольно-таки посредственные картины, покрывавшие стены парадной залы, должно быть, отражали несколько веков из жизни достойных представителей семейства д’Арка. Факт того, что они все были одинакового размера и оправлены в схожие рамы, намекал на то, что они могли быть изготовлены одной партией.
Лучшей находкой за день для Антонии стала механическая дама, игравшая на небольшом харпсихорде, хотя она и не смогла завести её механизм.
Первым общим впечатлением было то, то Британская школа унаследовала нечто в духе благородного Белого Слона.
Разумеется, это не касалось сияющего исключения, а именно – библиотеки.
Сады первоначально не были слишком обширны, но где-то в конце 18-го столетия, примерно в то же время, когда был возведён «египетский» фасад, к поместью докупили прилегающий дом с садом, что значительно расширило территорию.
Экседра, некогда отмечавшая границу старого сада, была ныне пробита воротами, ведущими в английский парк, сильно запущенный и заросший сорняками. Далее тропа вела к какой-то мастерской и ренессансному зданию; видимо, это и была приобретённая в 18-ом веке недвижимость.
На следующее утро Дотторесса сосредоточила всё свое внимание на библиотеке. Первым её сюрпризом оказалась вовсе и не книга даже. Обнаружив то, что по её мнению было сотым зеркалом, драпированным в траурный чёрный, она стянула ткань и воззрилась на полноразмерную копию Скрижали Изиды.
Этот странно впечатляющий артефакт, сделанный из серебра и бронзы, был скопирован с древнеегипетской плиты, некогда принадлежавшей кардиналу Бембо. Скрижаль была предметом множества исследований учёных-арканологов; на неопытный взгляд Антонии, эта стела могла быть датирована греко-римским периодом по своему стилю. Девушка смутно припомнила, что видела оригинал в Милане, однако никогда прежде не встречала столь добротную копию. На Скрижали имелась подпись за авторством некого Энея Викуса из Пармы.
В удобном уголке рядом с одним из неприятного вида каминов находилось кресло, за счёт длительного использования превратившееся в гнездо из подушек. На журнальном столике расположилось множество католических объектов культа, а также стопка английских книг, включая труды Малкольма Лоури, Д. Х. Лоуренса и Вернона Ли. Очевидно, что это было излюбленное место чтения Марчезы.
Одержимость этой итальянской дамы английской литературой, видимо, охватывала вообще все книги на английском языке, независимо от национальности авторов. Судя по состоянию книжной подборки, самым часто читаемым томиком было роскошное кожаное издание иллюстрированных Гарри Кларком сочинений Э. А. По. Дотторесса исполнила собственную версию «библейских сортировок», чтобы посмотреть, к чему Марчеза обращалась чаще всего. Удерживая книгу на своей ладони, она позволила ей упасть и естественным образом раскрыться. Томик недвусмысленно разделился надвое, явив «Лигейю».
Что касается столпившихся на полках книг, собрание их было определённо впечатляющим. Кто-то из прежних членов семьи, как обнаружила девушка, разделял страсть Изабеллы д’Эсте к работам, сделанным великим венецианским печатником Альдусом Мануцием в их самой что ни на есть исключительной и дорогой форме.
Тут были и упоительные «Сонеты Петрарки», переплетённые в тёмно-оливковый сафьян с орнаментом из узелков и листьев ольхи; сам текст был напечатан на велени. Были и «Комментарии Цезаря» в роскошном зелёном сафьяне; и фолиант «Фукидид» с его обычными застёжками на переднем крае, усиленными ещё двумя в начале и конце; и издание 1517-го года «Теренции» с письмом, посвящённым Жану Гролье и подписанным Франциско Асулано, который, как было известно Дотторессе, был отчимом самого Альдуса Мануция.
Она также нашла «Метаморфозы» Овидия в переплёте из прямоволокнистого фиолетового сафьяна, руководство по фехтованию, иллюстрированное Марком Антонио Раймонди, и несколько манускриптов с корешками в изысканном «арабском» стиле, с такими заглавиями, как «Imaginibus», «Picatrix» и «Hygromanteia».
Нокаутирующим ударом стала для неё «Гипноэротомахия Полифила», напечатанная на велени. Насколько ей было известно, лишь две таких копии были известны во всём мире; одна из них принадлежала герцогам Девонширским, другая – Публичной библиотеке Нью-Йорка. Судя по всему, была ещё и третья, и она как раз держала её в своих руках. Раскрытие утраты подобного сокровища итальянским властям было бы упражнением по тонкому расчёту времени.
Это небольшое откровение потребовало глотка свежего воздуха. Девушка решила сделать круг по парку, блуждая за экседрой по территории, приобретённой в конце 18-го века.
Много работы потребовалось бы, чтобы привести парк в его исконное состояние. Антония вошла в небольшую постройку, которая некогда была мастерской, где имелись инструменты как для работ по камню, так и по дереву. Повсюду была разбросана каменная крошка и части того, что могло быть часовым механизмом. Тут также было нечто странное, похожее на небольшую купель, прямо посреди помещения. Зачем кому-либо понадобилось добавлять эту причуду, но при этом оставить инструмент и фрагменты камня и дерева валяться вокруг, было ей невдомёк.
Останавливаясь лишь урывками, чтобы взглянуть на несколько гротескных и экстравагантно уродливых статуй по дороге, Дотторесса попробовала открыть дверь большого здания в конце парка. Та была незаперта.
Цокольный этаж, похоже, был своего рода аптекой, заполненной склянками с сушёными травами.
Весь первый этаж состоял из зала, в котором хранилась мебель под пылезащитными кофрами, однако потолок и стены были покрыты фресками.
Антония тут же подумала о Зале месяцев в Палаццо Скифонойя в расположенной неподалёку Ферраре. Потолок изображал зодиакальный круг, отдалённо напоминающий оный в Дендере, что в Египте, за исключением того, что в центре находился восьмиугольный стеклянный купол. Большая часть проникающего в него света была отрезана полотнищем, подвешенном на блоках и обвязанном вокруг настенных светильников.
Стены были разделены на двенадцать больших панелей; по-видимому, на каждый знак Зодиака по одной. К сожалению, значительные области этих панелей, примерно до уровня поднятых рук человека среднего роста, были грубо замалёваны чем-то вроде побелки. На расположенных выше областях некоторых панелей оставалось, тем не менее, ещё достаточно проблесков, чтобы можно было различить голову рычащего льва, тело скорпиона, головы смотрящих друг на друга двух фигур и голову барана. Девушка подумала, что это всё, что осталось от знаков Льва, Скорпиона, Близнецов и Овна. Возможно, именно из-за этого печального состояния фресок, подвергшихся вандализму, помещение и использовалось попросту под склад.
В послеобеденное время в библиотеке обнаружились ещё более интересные открытия и инсайты.
Среди изданий типографии Альдуса была «Иероглифика» Гораполлона, а также копия перевода Марчилио Фичино 1497-го года классических и византийских текстов, включая «Ямвлиха», «Порфирия», «Синезия», «Пселла» и «Прокла». Переплёт был сделан из чёрной козьей шкуры, с необычного вида камеей, вставленной прямо в середину передней панели. На гемме был гравирован крошечный образ сидящего бога с множеством свивающихся змей и гротескной головой, по-видимому, вырывающейся из его торса. Это тут же привело девушку к мысли о странных статуях в саду.
Досадная вещь заключалась в том, что большинство наиболее выдающихся из этих изданий, включая те, что происходили из типографии Альдуса, как и некоторые фолианты Пиранези, имели экслибрисы в «египетском» стиле, на которых было выписано лишь одно имя, «Серкет».
Первые несколько ночей в непривычной кровати никогда не бывают удобными, и помещения для слуг на вилле д’Арка, где ей выделили место для ночлега, определённо не были спроектированы с расчётом на какую-либо роскошь. Не помогало и то, что она была намного выше предполагаемого обитателя кровати, и ей приходилось лежать, свернувшись калачиком. Антония едва ли вообще сомкнула глаза в первую ночь, а во вторую, впервые за годы, ей снилось, будто она вновь во Флоренции и спускается в вонючий подвал Библиотеки Национале. На голове у неё вновь был тяжёлый резиновый противогаз, а внизу под ней маячила темнота. Сон сопровождался пугающим ощущением реальности, даже когда она изо всех сил пыталась вернуться в сознание.
Дотторесса связалась с Британской школой по поводу того, сможет ли кто-нибудь помочь ей разобраться с запертыми ставнями на вилле. Она отнюдь не удивилась, когда узнала, что эта работа была поручена местной фирме более двух недель назад.
Это дело об экслибрисах Серкет не давало ей покоя. Она не встречалась с этим именем ранее, и в любом случае оно едва ли было итальянским. Мог ли ящик с книгами быть купленным у какого-нибудь француза, гадала она. Дальнейшее изучение заметок секретаря явило ей, что во времена «египетской» трансформации виллы и покупки прилегающей недвижимости здесь проживал знатный господин по имени Джамбатиста д’Арка. Девичье имя его жены Градивы было Бевисанж.
Бевисанжи, как ей смутно припомнилось, были старинной тосканской родословной, в чьих предках 12-го века имелись некоторые личности сомнительной репутации. Девичье имя жены Джамбатисты было, по-видимому, французского происхождения, однако какая-либо непосредственная связь между Бевисанж и Серкет не наблюдалась.
продолжение ожидается