LEWIS SPENCE / ЛЬЮИС СПЕНС

(1874-1955)

~~~

THE HORN OF VAPULA / РОГ ВАПУЛЫ

(1932)

Переведено by Elias Erdlung © 2018

************************************

Об авторе: Льюис Спенс, хорошо известный поэт, антрополог, фолклорист и друид, стяжал обширные знания тайных и оккультных предметов за время своей длительной карьеры. Среди его многочисленных книг и научных работ (более 40!) – монументальные "Тайны древней Британии" (1900), “Энциклопедия Оккультизма” (1920), а также серия заманчиво выглядящих сафьяновых томиков по мифологии древнего Ягипта, Бабилонии и Ассирии, Мексики, Перу и других стран (остались только Индия, Китай и Ниппон). Также его перу принадлежат многочисленные добротные оккультные истории, выходившие в журналах навроде “Гранд” в 1920-ых гг, позже собранные в сборник “The Archer in the Arras” (1932). Некоторые из них, однако, были буквально погребены под толщей шотландского диалекта, тем не менее, “Рог Вапулы” – одна из его крутейших быличек, и наиболее “джеймсианская” по настроению. Cheers!

~*~*~*~*~*~

ЭББЕРСВЕЙЛ, расположенный на самой границе болотистых пустошей, яркое пятно на фоне волнующегося сиреневого моря вереска, представляет собой изолированную общину, по-прежнему хранящую многие обычаи и привычки средневековья. Люди там простые и суеверные до крайности, так что это просто золотая жила фолклора. Данное соображение и послужило основным мотивом, подвигшим меня прибыть в это место и арендовать скромное жилище в предместье, невдалеке от едва ли не уникальной старой нормандской церкви, вполне законно прославившей эту деревню. Однако, я обнаружил, что местных не так-то просто вывести на беседу. Века изоляции сделали их подозрительными людьми и изрядными молчунами; и когда я сравнивал скудные результаты моих фолклорных изысканий среди них с оными, полученными в других местах, то меня немного опечалил тот факт, что я связал себя с этим захолустьем шестимесячным сроком аренды моего коттеджа. Точно так же наслаждалась резиденцией в Эбберсвейле моя сестрица Маргарет, но по совершенно иным причинам. Она невзлюбила местных жителей, которых в открытую признавала немногим отличающимися от дикарей, деревню же она находила несказанно унылой, а жёнушек викария и доктора едва ли могла выносить.

Для меня же вечно переменчивая красота болот привлекательна, как море для моряка, и я открывал бесконечные вариации пейзажа, исследуя их во всех направлениях, часто возвращаясь из этих экскурсий в поздний час. Как раз во время одной такой прогулки случилось первое из тех странных происшествий, малопонятная природа которых делала их столь сложными для описания. Я проходил мимо церкви как раз в тот момент, когда последние лучи дневного света перекрывали ночные тени, и думал о том, что за чудесную картину представляло собой старое здание, очерченное на фоне серебра и туши поздних сумерек, когда вдруг остановился на месте с коротким вздохом удивления. Вдоль островерхой крыши церкви медленно кралась химерная, гротескная фигура, взбиравшаяся выше с помощью рук и пяток к острому углу, образованному коньком крыши. Чёрный силуэт этой формы странно напоминал человеческую фигуру, и ко мне тут же пришла мысль о ночном взломщике.

– Эй! – окрикнул я его бесцеремонно. – Ты чего это там забыл? Какое злодейство замыслил, а?

Ответа не последовало. Некто или нечто, кем бы оно ни было, повернуло свою голову, и я почувствовал, как оно внимательно разглядывает меня. Затем, к моему вящему ужасу, оно поднялось на паре худых ног, вытянуло длинные, неказистые ручищи, и в буквальном смысле нырнуло с карниза. Я успел увидеть чёрную тень, балансирующую как бы в полёте, тощую резкость её ребёр, и затем она исчезла. До моих ушей не донеслось никакого звука упавшего тела, хотя я был весь обращён в слух в тот момент и не мог бы упустить этого. Как мне тогда подумалось, я настолько испугал того несчастного налётчика, что в безумной попытке ускользнуть он поплатился собственной жизнью.

Я тут же бросился к воротам церковного двора, рывком отворил их и в спешке произвёл скрупулёзный осмотр. Однако я не нашёл ни искалеченного тела, ни вообще какого-либо намёка на то, что кто-либо, только что упавший на окружающий гравий, был здесь. Я решил, наконец, вернуться в деревню и, затарившись фонарями и заручившись поддержкой местных, произвести исчерпывающий обыск церковного двора.

Быстрым шагом идя вдоль шоссе, с мыслью о спасении несчастного, полыхающей в мозгу, я поначалу не придал какого-то особенного значения шуму позади меня, который я мог сравнить только с мягкой рысцой. Поступь позади была столь легка, практически бесшумна, что едва ли была различима за эхом моих собственных шагов, но вскоре я заметил, что она приковывает всё моё внимание самым примечательным образом. Сперва я подумал, что это, должно быть, какое-то животное, вырвавшееся на свободу, так как в Эбберсвейле и за рогатым скотом, и вообще за любыми видами зверья присмотр оставлял желать лучшего, даже по ночам. Раздражённый, не зная отчего, я остановился, дабы удостовериться в точной природе звуков, и стоило мне это сделать, как они тут же прекратились.

С возгласом нетерпения я продолжил свой путь, и тут же отметил про себя, что звук рысцы возобновился. И вновь я замер, и вновь нечто, что следовало за моими шагами, точно так же замерло. Я возобновил движение, сделав ещё пару шагов, и как только я это сделал, рык, подобный леопарду, раздался из темноты, а за ним – смех, столь чудовищный, что после мгновения ступора я, не побоюсь признаться в этом, крутанулся вокруг своей оси и бросился в дикое и нерассудочное бегство.

Я улепётывал вниз по тёмному шоссе сломя голову, в холодном поту нёсся я галопом по этому тенистому тракту, а человек во мне уступил место ужаленному страхом животному, что живёт в глубине всех нас.

В конце концов, к огромному облегчению моих взрывающихся лёгких и гудящих ног, я увидел свой коттедж. Перепрыгнув через изгородь, я громогласно застучал в дверь, и стоило ей распахнуться, оказавшись незапертой, я рухнул вповалку в маленький холл. Вновь поднявшись на ноги, я грохнул дверью об косяк и, войдя в маленькую гостиную, упал в кресло. Моя сестра была, по всей видимости, на кухне, помогая неопытной горничной готовить нашу вечерную еду, и, возрадовавшись, что она не идёт задавать мне вопросы, я облокотился на спинку кресла и начал медленно приходить в себя после эффектов моей бешеной скачки.

Однако моё состояние сравнительного умиротворения было самым грубым образом нарушено. Я едва ли просидел в спокойствии пару минут, когда скребёж и какая-то возня под окном за моей спиной заставили меня вскочить на ноги. Мой кураж, ну или по крайней мере большая часть его, ныне вернулся ко мне, и в сердцах кляня себя за недавнее поведение, я схватил тяжёлую трость из бирманского бамбука, усиленную свинцом, которую я ещё не успел пристроить в холле, и подошёл к окну. Царапанье и возня продолжались, и твёрдой рукой я откинул ставни и выглянул наружу.

К чести моей будет сказано, что моя отвага не оставила меня тогда при виде отвратительного существа, которое встретило мой взгляд. Вытянутая, сатироподобная морда, демоническая в своей безобразности, плотоядно глядела с бесовской неприязнью прямо мне в глаза, белые глазные яблоки, окружавшие яростные зрачки, угрожающе вертелись на худощавой чёрной физиономии, из верхней части которой вырастали маленькие рожки-полумесяцы. Рыльник заканчивался острым, лишённым растительности подбородком, а пасть над ним ощерилась сверкающими клыками. Две гротескные лапищи ощетинились когтями, яростно царапавшими стекло окна в попытках найти вход.

Пока я стоял, глядя в безумные глаза этой демонической формы, она выказала знаки живейшего рвения добраться до меня. Содрогаясь от возбуждения, тварь бросалась на толстое оконное стекло, прыгая туда-сюда подобно гончей, разгорячённой погоней, а её красный язык болтался из стороны в сторону в слюнявой пасти. Тогда сумасшедшая ярость охватила меня. Если зверь во мне вызвал до этого нечеловеческий страх, то теперь он же разжёг уголья гнева столь же животноподобного, и я с дикой силой ударил тростью ужасную тварь по другую сторону окна. Оконная панель задрожала от громкого дребезга, но пока я замахивался своей тростью, чтобы нанести новый удар, призрачная форма, с которой я схватился, стала таять и постепенно улетучилась в воздухе.

Звон разбитого стекла естественным образом встревожил мою сестру, которая вбежала в комнату в сильном испуге, спрашивая, что же произошло.

– Э… собака… бешеная собака набросилась на меня, – ответил я неуклюже, мои губы произнесли первую пришедшую на ум отговорку.

– Но никакая собака не смогла бы разбить окно, – воскликнула она, с удивлением глядя на меня.

– Зверь бросался на стекло, и я был столь взбешён… – начал я более детальное оправдание.

– Что ты вышел из себя и, решив разобраться с ним, разбил окно? – ответила она, в своей наиболее язвительной манере. – Как это по-ребячьи… и как по-мужски!

Если я вышел из себя или, вернее, временно слетел с катушек в припадке ненависти, то сейчас уже пришёл обратно и придержал язык. Мы залатали кое-как окно, и утром я прогулялся к деревенскому стекольщику вниз по дороге и заказал ему замену оконной панели. Тогда же ко мне пришла мысль убить за раз двух зайцев, и я намеренно перевёл разговор в сторону церкви. Стекольщик тут же стал шумно обсуждать её окна, медную утварь и скульптуру, но когда я вскользь спросил его о каких-либо легендах или историях, связанных с ней, он вдруг странно замкнулся.

– Были истории, сэр, как не быть, – отважился он наконец сказать, – но не имею никакого понятия, о чём бишь они там. Похоже на то, что они очень глупые, сродни всем старинным байкам.

Рассудительные вопросы в других частях деревушки не открыли мне ничего нового. Я обнаружил, что люди готовы охотно говорить про свою церковь, готовы даже расхваливать её на все лады, но вот когда возникал вопрос о легендах, относящихся к ней, то они тут же упрямо отказывались что-либо обсуждать. Само собой, это лишь раззадорило моё любопытство, и предчувствуя, что нахожусь на грани открытия, я решил обратиться за подробностями к викарию, с кем уже имел честь быть поверхностно знакомым.

Преподобный Эдвард Норт был примерно такой же сонной мухой как и его прихожане, и столь же несловооохотлив. Он выслушал мои вопросы с унылой, незаинтересованной миной, кивая раз за разом – я думаю, для того лишь, чтобы убедить меня, что он не спит.

– Полагаю, была там какая-то глуповатая легенда, – сказал он наконец, преодолев себя, – но что конкретно в ней было, я вам точно никак не смогу сказать, сэр.

– Но ведь и в округе никто не знает, – заартачился я. – Несомненно, это большая потеря для фолклора?

– Вы не сможете заполучить её у здешнего народа никоим образом, – прорычал он в манере, которая заставила меня подозревать его в том, что он гордится неразговорчивостью своих прихожан. – Поверьте мне, мистер Фрэйн, будет лучше для вашего же блага, если вы не станете продолжать своё расследование. Что же по делу, – тут он перешёл на напыщенно важный тон, будто бы придавая себе тяжеловесной убедительности, – люди вообще считают очень несчастливым намекать на подобное.

Если до этого мой интерес был разогрет, теперь же он находился в состоянии кипения.

– Но вы-то – вы же не разделяете этого суеверия? – спросил я. – Конечно, вы можете подкинуть мне какие-то зацепки, помочь мне встать на тропу фактов?

– Я?! – вскричал он, порядком ошеломлённый. – Нет, нет, мистер Фрэйн, я же говорю вам, что совершенно несведущ…

– Мистер Норт, – сказал я ему тогда, — что за существо лазает по крыше вашей церкви по ночам и преследует людей в темноте?

Он побледнел и рухнул назад в кресло. Затем он выпрямился обратно и принялся бушевать.

– Я понятия не имею, о чём это вы, сэр! – рявкнул он, вскакивая с кресла в великом гневе. – Я полностью отрицаю все ваши глупые намёки! Абсурднейшее суеверие! Нелепейший вздор!

– Будь по-вашему, – ответил я сердечно, – но вы же сами знаете, что видели это собственными глазами?

– Я – видел такое?! – он аж задохнулся вне себя. – Бред, сударь, полнейшая чушь!.. И даже если бы и видел, то позвольте, сэр, как образованного человека, моя честь обязывает меня не распространяться об этом.

Скорее заинтригованный и ни капли ни выведенный из равновесия, я пересёк деревенские лужайки по направлению к тому месту, где стояла серая церковь в стороне от скопления краснокирпичных домов. Я хотел, по крайней мере, произвести те исследования её убранства, которые считал нужными, а уж потом подискутировать с самим собой на тему, каков будет мой дальнейший план действий. С этим намерением я прошёлся вокруг всего сооружения, дабы понять по мере возможности, каким образом отвратительный монстр, с которым я намедни столкнулся, был связан со зданием. Едва ли я успел завершить свой круговой осмотр, когда моё внимание было внезапно приковано к одной точке под крышей – так как не далее, чем в десяти футах надо мной, находилось чудовищное наваждение предыдущей ночи.

Я невольно отшатнулся назад, но затем облегчённо вздохнул, уяснив, что то, к чему с такой тревогой был ныне пригвождён мой взгляд, было не более чем вырезанной из камня скульптурой. У меня, тем не менее, не было сомнений, что это была автотипия моего монстра, ибо схожесть была поистине впечатляющей. Тут было то же самое демоническое лицо с надетым на него тем же злобным коварством, какое сплелось на нём, когда в прошлую ночь оно угрожающе глазело на меня; тут были те же сатирообразные черты и заострённый подбородок – только что недоставало наличия жизни, чтобы сделать эту схожесть совершенной.

Долго простоял я так, впитывая каждую деталь отвратительной каменной поделки. Она находилась непосредственно над стеной церкви, ровно в том месте, где стена сходилась с крышей. Там были и другие горгульи, некоторые с человеческими атрибутами, другие со звериными, но было очевидно, что вырезаны они были другими, менее способными руками. Та же, которая интересовала меня, была не просто головой с плечами, торчащими из каменного блока, но полностью оформлена в фигуру с тонкими, получеловеческими ногами, заканчивающимися копытцами, с выпирающими рёбрами и маленькими, серповидными рожками. В каждом своём элементе это был своеобразный образец совершенства для средневекового демона.

Возвращаясь домой, я ощущал в себе исключительную решимость докопаться до истины касательно тайны эбберсвейльской церкви. Но, поразмыслив, я пришёл к выводу, что для одного человека это будет довольно мрачное и опасное предприятие, и тогда я решил заручиться поддержкой моего близкого друга, Мартина Рэдклиффа, хорошо известного антрополога. За письмом, описывающим мою дилемму, последовала ответная телеграмма, сообщающая, что мой друг приедет ко мне на следующий день.

В надлежащее время его прибытия на станцию и в течение долгой прогулки я описывал ему все подробности моих злоключений. Я мог бы несколько раз подумать, прежде чем доверить их кому-либо ещё, но Рэдклифф был тем человеком, который встречался со странными явлениями во многих частях мира, потому он отнёсся к моему опыту без какого-либо скепсиса и рассказал о некоторых примечательных случаях схожей природы, дополнивших мою историю. Итак, между нами было решено устроить наблюдение за церковью сразу после наступления ночи.

Для данной цели мы начали наше бдение в тени церковных стен в ту же ночь, последовавшую за приездом моего друга, но хотя мы наблюдали как минимум четыре часа, ничего необычного не происходило. Мы заняли позицию чуть ли не прямо под горгульей, что так сильно напоминала встреченного мною ужасного призрака, но на следующую ночь я подумал, что нам следует спрятаться в кустарнике напротив церкви. Мы обули галоши, чтобы быть увереннными в абсолютной бесшумности наших движений, осторожно перелезли через изгородь и присели на корточки среди густых кустов, как только последние серебряные струйки дневного света потонули в тяжёлых ночных тенях.

В этот раз наше бдение было вознаграждено с поразительной внезапностью: через минуту или две после того, как мы спрятались в кустарнике и уже настроились на долгое ожидание, произошло нечто пугающее. Я с самого начала зацепился взглядом за горгулью, сидящую над нами. Сперва я не мог поверить доказательствам своих органов зрения, но мне показалось, что по камню прошла будто бы дрожь. Я слегка толкнул локтём Рэдклиффа, который, пихнув меня в ответ, сигнализировал, что тоже заметил это. Медленно, очень постепенно, в изваяние стала просачиваться жизнь, анимируя жёсткие конечности и расслабляя их напряжённые контуры, пока, наконец, существо не подняло свою рогатую голову, будто очнувшись ото сна, и не посмотрело вокруг, как делает хищный зверь после пробуждения. Затем, совершив проворный скачок, оно запрыгнуло на крышу церкви и двинулось вдоль её хребта; добравшись до контрфорса, медленно сползло вниз по нему и приземлилось на землю. Затем оно, передвигаясь на руках и ногах, завернуло за угол церкви и исчезло из виду, а мы с предельной осторожностью пошли за ним вслед, напряжением всех сил стараясь не издать ни малейшего звука, могущего привлечь внимание этого существа.

Когда мы обогнули церковную башню, то смогли различить смутную форму примерно в тридцати ярдах впереди нас, медлительно ковыляющую вдоль шоссе, припадая носом к земле, как ищущая след собака. Каждую минуту существо останавливалось и оглядывалось кругом, и едва это происходило, мы замирали и прятались в придорожных тенях, затаив дыхание. Я чувствовал себя достаточно спокойно, но не без ощущения весьма серьёзной опасности, грозящей нам, но что до Рэдклиффа, видевшего это в первый раз, опыт был, как он позже признался, немного нервирующим.

Внезапно запнувшись, существо подняло свою голову и, издав низкий, короткий рык, перебралось через изгородь и продолжило двигаться через поле справа от нас. Соблюдая предосторожность, мы последовали за ним. Сейчас у нас не было никакого укрытия, и было жизненно важно сохранять незаметность. Припав всем телом к земле, мы крались за нашим зверем, пресмыкаясь и извиваясь через влажную траву, подобно индийским охотникам. Не раз и не два демоническое существо впереди нас должно было заподозрить, что его преследуют, так как оно замирало на месте, как вкопанное и стояло, втягивая ночной воздух в позе, красноречиво свидетельствующей о том, что оно не доверяет своему окружению. Один раз оно полностью развернулось всем корпусом вокруг оси, после чего вновь приняло исходное положение и затрусило дальше, как сделали и мы, дав существу несколько большую фору.

Постепенно мы догнали его и увидели, как зверь ковыляет по направлению к большому деревянному строению на задворках фермы. К этому времени мы были уже близко от него, и к нашему изрядному удивлению мы узрели, как тварь, материальная и живая, как нам казалось, прошла сквозь деревянную стену постройки. Мы бесшумно побежали к хибаре, которая, по характерному исходящему от неё аромату, оказалась коровником, и, припав к зазорам между стенными досками, стали искать внутри признаки монстра. Когда наши глаза привыкли к мраку помещения, мы стали очевидцами достаточно отталкивающего зрелища. Ходячий ужас схватил молодого бычка и его чёрные, вытянутые губы присосались к шее бедного животного. Отвратительный сосущий звук доносился до наших ушей.

Неожиданно мой компаньон издал непроизвольный возглас омерзения. Демоническая креатура мгновенно оставила свою жертву и, хотя мы были отделены от неё толстыми сосновыми досками, она, по-видимому, увидела нас, так как бестия развернулась прямо в нашу сторону, обнажив свои ужасные когти и издавая низкий, похожий на леопарда рык. Припав к земле, она вдруг прыгнула на нас с яростным воплем, прямо сквозь стену.

Мы отпрянули назад и в стороны, так что эта громадная, чёрная образина пролетела между нами. Самым мерзким образом взвыв, она обернулась, восстановив равновесие, и кинулась на меня в порыве вольчей ярости. Я был вооружён только лишь тяжёлой тростью, той самой, которой тогда разбил стекло в попытке ударить тварь, и как только я хлестнул ею по длинному, искривлённому телу, существо издало жалобный вой. Я ещё раз приложил его крепким бамбуком, и существо метнулось назад. Тут же Рэдклифф, схвативший здоровенный колун, прислонённый к стене коровника, произвёл могучий удар по твари, и я увидел, как лезвие топора раскололо ей голову. Издав серию воплей, тварь развернулась и умчалась в темноту.

Когда её не стало, к нам вернулось прежнее отвращение, и мы заспешили домой.

У нас обоих была беспокойная ночь, и около восьми следующего утра Рэдклифф зашёл ко мне в комнату.

– Давай прогуляемся немного, – сказал он устало. – Я за всю ночь ни минуты не поспал. Кроме того… я хотел бы поглядеть… на кое-что в церкви.

Я выпрыгнул из постели, и через десять минут мы были у церковных ворот. Затем мы обогнули здание по направлению к тому углу, откуда появилась горгулья.

– Она там! – пробормотал Рэдклифф. – Небеса, но как похожа!

– Да, – ответил я, – она, несомненно, там, но… но взгляни на её голову. На ней только один рог!

И в самом деле, виднелся лишь один полукруглый рог, украшавший грубую голову горгульи, а именно правый.

Глаза Рэдклиффа были направлены на землю. Я проследил за его взглядом. Там на гравии, прямо под горгулией, валялся недостающий рог с отколовшейся частью головы.

Мы уставились друг на друга.

– Это ведь был мой удар, Фрэйн. – пробормотал Рэдклифф.

– Тогда, сэр, я должен узнать ваше имя и адрес, чтобы сообщить об акте вандализма в полицию, – сказал голос.

Повернувшись, мы увидали преподобного Эдварда Норта. Он аж весь побелел от эмоций, и его тело сотрясала нервная дрожь.

– Я едва ли думаю, что вы сообщите об этом деле в полицию, мистер Норт, – ответил я очень вежливо. – На самом деле, я уверен в обратном.

– Но я сообщу, сэр! – взорвался викарий. – Я сделаю это без малейшей задержки.

– Тогда вперёд, сэр, – ответил ему я, – и вы увидите, что последует за этим. Удар, результаты которого вы наблюдаете, не был нанесён в пределах церкви. Вы что же, полагаете, что мой друг забрался на крышу чтобы совершить его?

– Я… я ничего не полагаю! – взревел он. – Вы не сможете подтвердить свои абсурдные россказни перед представителями власти. Вы просто пара вандалов.

– А вы, сэр, – прогремел тогда я, полностью утратив контроль над эмоциями, – попросту трус, который, боясь учинить скандал в связи с вашей должностью, готовы терпеть присутствие внутри вашей церкви отвратительного и богомерзкого кощунства, к тому же представляющего активную опасность для всего вашего прихода.

Он крутанулся на каблуках и заспешил прочь. Можно не добавлять, что он не проинформировал полицию.

Вернувшись в город, Рэдклифф произвёл весьма трудоёмкий поиск материалов, относящихся к Эбберсвейлу и, в конце концов, в хрониках диоцеза, к которому принадлежал приход, он ивзлёк легенду на свет божий. В ней упоминался некий епископ Бречет, прелат и сластолюбец, который, нежно лелея свой приход, возжелал иметь внутри него одну из богатейших архитектурных жемчужин в Англии. Отчаявшись на успех церкви Эбберсвейла, которую он сам же и спроектировал, он в итоге продал свою душу Лукавому в обмен на осуществление своих желаний. Сатана пришёл к нему на зов и помогал ему в делах его, но когда епископ Бречет раскаялся в содеянном, было уже слишком поздно, и с помощью искусства магии он заточил Вапулу, демона-фамильяра, коего прелату выделил в пользование его ужасный хозяин, в горгулью, которую он сам вырезал из камня, чтобы наглядно изобразить беса. Но всё это было тщётно, так как лишь при свете дня епископ мог удерживать своего падшего слугу в камне. Хроника умалчивала о дальнейшей судьбе Бречета – возможно, что и к лучшему.

Мы покинули округ вскоре после этого, и, соотносясь с моими самыми светлыми надеждами, манифестации полностью прекратились и мрачный, рогатый обитатель церковной крыши больше не оживал на закате. Достаточно странным фактом выглядит то, что, как намного позже мне удалось выяснить, моя бамбуковая трость, которую я прихватил с собой в ту ночь, когда мы с Рэдклиффом схватились с демоном, когда-то принадлежала бирманскому чародею. Данное обстоятельство, возможно, объясняет нежелание существа атаковать меня, когда мы встретили его позади фермы в ту незабываемую ночь ужаса в старом Эбберсвейле.

The End

=======================

ПРИМЕЧАНИЕ ПЕРЕВОДЧИКА

–––––––––––––––––––––––––––––-

«Шестидесятый Дух — Вапула, или Напула. Он великий герцог, могущественный и сильный; появляется он в форме льва с крыльями грифона. Его канцелярия состоит в том, чтобы обучать людей во всех ремеслах и профессиях, а также в философии и других науках. Он управляет 36 легионами духов, и вот его Печать, сделай её и носи как указано выше.»

“Гоэтия царя Соломона”