Джим Бишоп: “Да это же я, я создал его, откопал этого никчёмного говнюка из мусорной кучи отбросов, где бы ему и пропадать по сей день! Это я, Джим “Барракуда” Бишоп, распознал в этом скопище пороков нечто особенное, то, что ему самому никогда бы не развить без помощи моего продюсерского гения, будь он трижды неладен, этот себялюбивый потаскун!”
Ларри Вистл: “О Моисей, как же это было давно. Я встретил Энди, тогда ещё бездарного оборванного бомжа с окраин Каира, пьющего из луж наравне с псами и промышляющего игрой в напёрстки, на центральном базааре славного Эль-Фостата, как сейчас помню. Он, прикинувшись дервишем-отшельником, гадал по рукам и воровал финики и инжир с лотков.”
Джим Бишоп: “Я выхаживал его, выкармливал, водил его в бутики, на премьеры, знакомил с нужными людьми. И всё ради чего? Чтобы этот змей плюнул мне в лицо? Мне, Джиму “Барракуде” Бишопу?!!”
Сибил Браденбург: “Да-да, всё верно, я была очарована им с первого же знакомства, когда нас представил общий друг, старина Берт Крочерз, яхтсмен, владелец нескольких банков и режиссёр-любитель. Да, кстати, старина Берти не очень жалует приставку “любитель”, ему больше по душе, когда его называют “независимым художником”. Он считает самого себя эдаким Хитчкоком или Линчем, когда они ещё оба были молоды и своенравны. Душка Энди совершил с Бертом несколько морских круизов, в которых снимался в самых заглавных ролях. По его собственным словам, “… Это было незабываемо. Дул свежий тропический штиль и море сверкало как обложка глянцевого еженедельника.” По-моему, это очень поэтично. А вы как считаете?”
Берт Крочерз: “Невероятный тип, клянусь матушкиной бородой. Удачлив, как сам Морской Дьявол. Никогда не видал столько взрывной энергии, заправленной в столь невзрачную упаковку. Помнится, мы ставили один из эпизодов моей эпопеи “Ромео отмщённый”, что-то вроде гремучей смеси позднего Тарантино с ранним де Ниро, такой грубоватый мафиозный хоррор-экшн, и я был в восторге. В полоумном, ошеломительном экстазе. Да, сладкая, так и запиши. Представьте себе: палуба моей роскошной яхты “Леди Гамильтон”, форштевни, дроссели, швартовы, якоря, бушприты, канаты, матросы-арабы, полуобнажённые чики с гарпунами наперевес и в коповских очках, вокруг яхты вода бурлит от тихоокеанских акул-убийц, Энди лезет на мачту, весь в белом, его лихо обстреливают из афганской зенитки, мачта переламывается пополам и… что вы думаете? Ну? Хааа!! В точку! Энди героически падает за борт, отстреливаясь наудачу, прямо в голодные пасти кишащих в этих неспокойных водах тигровых акул! Фантастика!”
Ларри Вистл: “Никогда не знаешь, что у этого парня спрятано ещё в рукаве. Кажется, что знаешь его полжизни и тут он выкидывает новый фортель. У него явно девять жизней, семь из которых он уже промотал. После своего счастливого спасения из рук египтянской полиции (его хотели четвертовать прямо на базарной площади за нелегальную продажу самодельного тоника от бесплодия и облысения, пришлось мне вступиться за беднягу на правах посла ООН), так вот, после всего этого ему захотелось провести весёлую ночку в серале самого шейха! Подумать только! Его без пяти минут как избавили от скверной участи, а он и ухом не повёл! В итоге я, сам большой любитель рискованных авантюр, согласился, и мы придумали план тем же вечером. Переодевшись в знатных европейцев, мы отправились прямо во дворец шейха, где были незамедлительно приглашены на приём к владыке. Выкурив, ха-ха, крепчайшего наргиле и вдоволь нашутившись, мы с Энди обратились к шейху с вопросом: действительно ли у него такой большой гарем, как о нём судачят по всему Египтосу? Шейх возмутился и, конечно же, подтвердил сказанное. Мы, чуть не умирая со смеху, предложили ему продемонстрировать сей факт, коли он взаправду имеет место быть. Шейх, сам веселясь, что есть мочи, немедленно исполнил просьбу, приказав своим евнухам пригнать весь бабцовский клуб из сераля в пиршественный зал. Зрелище, надо признать, было то ещё. Девицы хоть куда, а числа им я не мог сосчитать!
Между тем Энди ни одна из закутанных в шелка сучек шейха не приглянулась, хоть тот уже и готов был в знак дружбы поделиться с нами сразу несколькими из своих драгоценных станков любви, и, разочарованные донельзя, мы потом долго ещё шли ночными улицами Каира, а Энди всё плевался по сторонам.”
Джим Бишоп: “Я старался привить ему чувство прекрасного. Нанимал ему самых лучших репетиторов со всего Нью-Йорка, поставивших на ноги не одно поколение акул шоу-биза. Так эта неблагодарная скотина либо с ними, репетиторами, напивалсь, либо дралась, либо занималась сексом, пока я не выгнал их всех вон, этих позорных неумех, неспособных справиться с каким-то там одним, пусть и сверхталантливым, ничтожеством. Какие же они все дерьмо! Не опускай ничего из моей речи, дерьмовый бульварный папарацци!!”
Нэнси Спун: “Это сложный, очень сложный характер. Его будто постоянно сжигает внутренний огонь и одновременно сковывает ледяной панцирь. Он словно алхимическая печь автономной работы. Дашь ему палец – и он отхватит перстень, не поперхнувшись. С ним всегда нужно держать ухо востро. Когда мы с ним изучали Танец Пяти Ритмов, он неожиданно отключился и упал мне на руки. Только я хочу привести его в чувство, как он уже лежит сверху и выкручивает мне соски. Когда мы изучали с Энди гимнастику Ци-гун, он внезапно начинал декламировать выборочные отрывки из сочинений Цицерона и Апулея. Когда мы вплотную подошли к овладению аюрведическими дошами, он внезапно впал в неистовство, обругал меня и ударил по лицу наотмашь со словами: “Не тебе, презренная дщерь Гесперы, своего господина жизни учить!” А когда мы занимались с ним тантрическим гипнозом, он смотрел на меня как на ветчину.”
Бойд Райз: “Я увидел его лицо и тут же понял – это тот самый.”
Родни Лугоши: “Энди всегда утверждал, что он, дескать, обладает исключительными талантами и дарованиями и может горы свернуть. «Кто, если не я?» – любимый девиз Энди. В конце 70-ых мы вместе работали с Энди в пиццерии “У Перкинса”, обычно в ночную смену и получали за это дело неплохой барыш. Снимали неплохие апартаменты в районе Денвера и арендовали звукозаписывающую студию по вечерам, где исполняли ломаный афробит и кул-джазз. Энди любил шлюх, особенно восточной наружности, и шлюхи любили Энди, да и не только они. Я тоже очень ему симпатизировал, а ещё наш общий друг, джазмен, битник и оккультист Питер Волкер. Он, кстати, на днях играет. Смешно было смотреть, как Энди курит сигары после фортепианных импровизаций. Такое впечатление, что он находится в турецкой сауне, когда втягивает дым, так его пот прошибает. А уж какие пузыри он умел выпускать! Чистое дело транс! В пиццерии он обычно ходил босиком и предлагал постоянным клиентам спарринг в ближнем гольф-клубе. На голову вместо традиционного поварского колпака он повязывал полотенце на манер тюрбана. Пиццу он всегда готовил с базиликом и анчоусами, по краям она фирменно, “по-мышеллокски” подгорала. В полнолуния у него обычно случались особые вдохновения, он закручивал на сковороде пиццу как Грандмастер Флэш. Другого такого оригинала я ещё в жизни не встречал.
Менеку Али Джембеза: “Лжец, распутник, хулиган, ёбырь, прощелыга, донкихот, англосакс, нищеброд, пьяница, лицемер, ханжа, дурак, грубиян, поэт, мормон, альфонс, шарлатан, страусиновый помёт, милейший из смертных.”
Барб Арчер: “Помню очень отчётливо его первое выступление на публике в маленьком и грязном «Billy Holiday’s». Была пятница, был вечер, и был блюз. Энди был одет в мешковатые сиреневые лосины с обтрёпанными швами, на шее болтался удавкой плохо завязанный полосатый галстук ярко-канареечного оттенка, малиновый вельветовый пиджак с кожаными заплатками на локтях дополнял этот маскарад. У него было загорелое подвижное лицо маньяка, только что сбежавшего с плантаций Касабланки. Непослушные каштановые волосы его были диковато взъерошены и набрызганы дешёвым лаком, это было сразу видно. Ни одного его слова я не запомнил, хоть убейте, но этот выскочка был смешон. Боже, как он был чертовски… ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!”
Эльза Пелевич: “Занятные черты? Да, у Энди было предостаточно занятных черт. У него была особенная манера теребить свой кадык. Ещё он обожает шевелить ушами! Да, ушами! Хихи. Такой уж уродился. По вечерам в нашем женском монастыре отключали электропитание и сестра-настоятельница совершала обход с тазиком холодной воды из фильтра и ворсистым махровым полотенцем. Так Энди, хихи, не поверите, умудрился как-то влезть по водосточной трубе в сестринскую, пока настоятельница отсутствовала, поменять воду в фильтре на какой-то свой бальзам и вылезти обратно на улицу. Наша подслеповатая гусыня, которая к тому же не отличалась особенным обонянием, налила в тазик бальзама и пошла по кельям растирать нам сосцы перед сном. Себя она в конце тоже растирала, а так как это был сильнейший афродизиак…”
Джим Бишоп: “Он всегда хотел большего, этот сукин сын. Ему не хватало чувства меры. Вот как я считаю. Да. Грёбаной золотой середины. Я слишком его избаловал. Но мог ли я поступить иначе?”
Рассказ Профессора Апалачина, I брата, под заглавием “Корни этнического шаманизма Сибири”.
“В низовьях реки Сологузы, что в двадцати верстах южнее озера Бехтеревых, местность весьма и весьма дикая и пересечённая. По данным, полученным экспедицией Крузинштерна, там расположен ареал обитания примитивных племён этнической группы ныряков, относящихся к тундромырскому типу строения черепа. Эти племена оглоедов ведут постоянные междуусобные войны за право обладания неким культовым фетишем, который они называют “Ахалты-Махалтуй”. Это нечто похоже на мумифицированное тело пришельца из телесериала “X-Files”. Размеры черепной коробки просто поразительны: они втрое превышают те же показатели у среднего европеоида, в то время как общий рост загадочного фетиша не более 53,7 см. Любопытен тот факт, что загадочная мумия продуцирует электромагнитное поле напряжением ~ 38-45 декатесла, искажающее любые радиосигналы, чем мешает её непосредственному обследованию точными лабораторными приборами и устройствами. Радиоуглеродный анализ показал возраст в ~ 4000 лет, что просто поразительно. Ахалты-Махалтуй передаётся от шамана к ученику, в порядке наследственности, и за него экспедиции Крузинштерна пришлось отдать все имеющиеся у них запасы табака, водки и утиного паштета, а также одного из членов экспедиции, француза Жерара Вилланову, который стал заменой культового фетиша (правда, его вскоре забрали обманным путём из лап ныряков). Ахалты-Махалтуй хранится в специальном соляном растворе в музее Криптозоологического Общества в Санкт-Петербурге, иногда к нему приезжает кто-нибудь из тундромырцев и начинает исступлённо поклоняться фетишу с пеной у рта прямо в выставочном зале.”
* * *
Рассказ м-ра Намедни, II брата, под названием “Нерон-коллекционер”.
“Отличительным признаком человека цивилизованного, иначе Homo Urbanis’а, является его страсть к коллекционированию.
Collectio с латыни: собирание, то бишь накопление в частном порядке любых культурных и даже метакультурных единиц. Страсть эта очень древняя, если не сказать, древнейшая, потому как исходит она из затаённых глубин индивидуального бессознательного и находится в тесной связи с нарциссизмом.
Ещё пещерные люди с массивными надбровными дугами страдали этой разновидностью самолюбования: в археологических раскопках часто можно обнаружить коллекции разноцветных камушков, бивней мамонтов, звериных шкур, орудий труда и тд.
Отметим, что сам факт собирательства чего-либо является уже достаточным доказательством развитости определённых свойств души и указывает на отличительную возвышенность идеалов данного человека. Дальнейшее своеобразие или даже уникальность вкусовых предпочтений могут быть выведены из анализа объектов коллекционирования, которые могут быть весьма и весьма экстравагантными.
Так, знаменитый своими излишествами римский император Нерон Клавдий Цезарь Август Германик Друз Луций Домиций Агенобарб в свободное время занимался тем, что собирал в своём зверинце экземпляры диковинных представителей флоры и фауны, которых очень любил, даже больше, чем своих придворных педерастов, служанок и гладиаторов. В его огромном зоологическом саду и прилегающих к нему оранжереях можно было встретить такие редкие виды, как:
– Гигантские грибы-дождевики, каждый из которых способен выбрасывать до 7 000 000 000 000 спор единовременно;
– Мартовские зайцы-боксёры, умеющие драться как задними, так и передними лапами (для них Нерон даже заказал своим портным несколько десятков миниатюрных комплектов перчаток, кап и борцовских туник, чем остался очень доволен, чего нельзя сказать о самих зайцах);
– Анаконда баснословных размеров, длиною в несколько храмовых столбов и невероятно прожорливая (император называл её “Саломея моя” по аналогии с иудейской принцессой, о которой он был много наслышан, и был привязан к чудовищу пуще прочих экземпляров зоосада; ежегодно, в дни римских сатурналий, анаконда якобы изрекала, а вернее, изрыгала пророчества в виде непереваренных останков её жертв – быков, лошадей, свиней, людей, по которым жрецы могли определить, успешным или неуспешным будет следующий год; после чего анаконда съедала очередного быка или пару-тройку жрецов и лениво переваривала пищу до следующей круглой даты);
– Жираф-альбинос, известный своим пристрастием к цикорию и корице, по имени Комильфо;
– Семья ленивцев, завезённая в Рим одним финикийским купцом (у этих странных малоподвижных зверей в густой шерсти росли водоросли и селились целые колонии мотыльков, светящихся по ночам; часто Нерон, в часы ночных раздумий о судьбах своей империи, забирался на дерево ленивцев и читал там учёные манускрипты, используя мотыльков в качестве естественного освещения);
– Растение-вампир омела, почитаемая у варварских племён Галлии за священное (заразившись кельтщиной, в особые дни сбора урожая Нерон читал перед омелой выученные у пленных друидов исковерканные заклинания и срезал молодые побеги паразитирующего плюща острым серебряным серпом);
– Удивительная тропическая раффлезия, не имеющая плодового тела, а только огромный пятнистый цветок, испускающий сильнейший запах тухлого мяса (знакомством с раффлезией Нерон часто пугал провинившихся придворных, некоторые из которых уже сталкивались с этим вонючим отродьем амазонских джунглей, отчего тут же делали в штаны);
– Маленькие зверьки галаго, родичи лемуров, обладающие настолько тонким слухом, что собираясь днём на боковую (они ведут ночной образ жизни), они складывают обыкновенно свои уши, замыкая слуховые отверствия, иначе голоса и звуки других жителей зоосада просто не дадут им уснуть;
– Ужасный снежный человек, настоящий гигант, пойманный целым отрядом легионеров в горах Кавказа, ростом в двух рослых центурионов (впрочем, он был достаточно спокоен в обычное время и бесновался только в брачные периоды, когда самки снежных людей покрываются снежно-белым пушистым мехом; Нерон особенно ценил его танцевальные навыки – снежного человека иногда в угоду императора дурманили психоделическими благовониями, после чего он начинал медленно отплясывать, как бы в трансе, при этом угрюмо что-то напевая и хлопая в ладоши, сам же Нерон в это время играл на флейте Пана).
Никто так и не удосужился поинтересоваться у знаменитого полководца, зачем же он содержал свой криптозоосад."
* * *
Рассказ Сэра Эзры Мередвайта Торна, эсквайра, он же III брат, под заглавием
“Фамильное древо виконтов Килдадских”.
I-й виконт Килдадский, Натаниэль Сибастьян Крэдлборн-младший, родом из Типперэри, юность, молодость и зрелость свои провёл в морских странствиях и военных кампаниях под водительством национального флота Соединённого Королевства.
Был он смел, отважен и доблестен, побывал он в Айгюпте, Абиссинии, Нубии, Византии, Османии, Иудее, Персии и Индокитае. К 36 годам Натаниэль Крэдлборн-младший был возведён в титул сэра, ему было пожаловано изрядное поместье в землях шотландских, неподалёку от исполинских вершин Бен Невиса и Карн Мор Деарга. Места были прекрасны своей особой дикостью и первобытностью. Ныне эта область известна как Лохабер (Loch Abar). По королевскому указанию было поручено расчистить несколько гектаров лесных угодий для постройки подобающего титулу хозяина манора. Строить решено было у тихого озера Лох-На-Мораг. Там сэр Крэдлборн и заложил фундамент будущего фамильного гнезда виконтов Килдадских и прижил за несколько лет троих детей от нанятой прислуги из крестьян. Умер он в 1828 году от неизвестной хвори, подцепленной им где-то на Аравийском полуострове, от которой мошонка распухает до слоновьих размеров, а в носовых пазухах растут грибы.
Наследники бравого Натаниэля: старший сын Натаниэль Себастьян-младший, средний Фердинанд и дочь Лоретта, были очень умными и не по годам развитыми детьми. Правда, Фердинанд так и не научился считать, как его не били, но зато рисовал отменно. Позже он уехал в Италию, где дух карнавала всегда был его музой, и прослыл за одарённого акварелиста. Фердинанд зарёкся от супружеской жизни, но как это часто бывает у творческих личностей, осчастливил некоторых своих преданных поклонниц внебрачным плодом любви. В ноябре 1873 Фердинанд благополучно скончался в своей постели, не оставив миру ничего, кроме изящных акварелей, рыцарских статуэток и нескольких детей-приблудков.
Старший сын, Себастьян, пошёл по стопам отца, плавал юнгой на кораблях “Королева Джезебель” и “Королева Харлот”, но потом ему всё это надоело и он решил варить вино. Натаниэль Себастьян-младший на отцовские сбережения приобрёл небольшой винокуренный заводик в Болгарии с прилегающими рощами благородного муската, но вскоре разорился и стал играть в покер с болгарскими матросами в злачных портовых тавернах Варны. Там же он получил несколько десятков ножевых ранений, от которых и скончался в 1857 году в возрасте 49 лет, оставив в наследство кучу долговых расписок.
Всё это пришлось расхлёбывать самой младшей из рода Килдадов Лоретте Крэдлборн. Девушка эта уже в юности оказалась одарена многочисленными талантами, причём особенно отличалась она в области оккультизма. Лоретта писала стихи, играла на скрипке, вышивала, пела, танцевала вальс, чечётку и тарантеллу, умела подражать кому угодно в чём угодно и знала несколько иностранных языков, в том числе хинди и арабский. Невероятно артистичная её натура требовала выхода, и вот она отправилась из родового гнезда в Россию, где познакомилась с тамошними деятелями культуры и искусства, но вскоре вынуждена была покинуть страну из-за приставаний одного особенно назойливого гусара, знаменитого волокиты поручика Ржевского. Из России она отправилась во Францию, где познакомилась с писателями-декадентами (Бодлером, Готье, Верленом и пр.), а так же с эпической личностью Жаном Мартеном Шарко, который был врачем, гипнотизером, учёным и умнейшим человеком одновременно. Под влиянием последнего написала несколько научных трактатов, в том числе “О мигрени, одышке и ночных выделениях” и “Уродства и болезни в искусстве”. Войдя в гипнотический транс в 1863 году, увидела себя в прошлом воплощении Жанной д’Арк, после чего прониклась духом революционерства и участвовала в беспорядках на улицах Парижа в дни Коммуны. Приняла героическую смерть в марте 1872 года, выпив яду, который передали ей сообщники в тюрьме Консьержери, что в центре Парижа.
Из наследников славного рода Килдадов остались, таким образом, лишь незаконнорожденные дети среднего сына, художника Фердинанда. Их было много, около двенадцати, и все от разных женщин. Большинство от смешения крови выросло непонятно кем, прощелыгами и лоботрясами, и только двое достойны упоминания – некто Чезаре Цивинетти и некто Джэймс Крэдл. Оба были ровесниками, только первый был весь в мать, смуглолицый и черноволосый южанин, а второй – настоящий ирландец, лицом очень похожий на славного деда. Друг с другом они не были знакомы, потому как матери ничего им не рассказывали. Чезаре был артистичен, как его родная тётушка, революционерка мисс Лоретта, умел ходить на руках и сочинять невероятно сложные мелодии, притом голосом он мог имитировать скрипку, контрабас, лютню, валторну, флейту, гобой, тромбон и даже виолончель. Жили они с матерью и дядьями в живописном Провансе. Джэймс же был молчаливым и строптивым силачом, работал в доках Неаполя грузчиком и пил только ром с содовой в равных пропорциях. В 1879 году Чезаре вступает в актёрскую труппу традиционной комедии дель арте, где красуется в роли носатого Капитана. Джэймс тем временем, как следует подзаработав и нахалтурив, едет в Венецию наслаждаться искусством в обществе кокотки Дульчимеи. В августе 1882 году они попадают на выступление театра Чезаре, где Дульчимея оказывается очарованной лицедейством смуглолицего брата её ухажера. Пока напившийся в дрибадан Джэймс отсыпается в таверне, Чезаре и Дульчимея крутят романс, результатом чего становится акт прелюбодеяния. Джэймс, увидев пылающие ожоги от поцелуев на шее любовницы, приходит в ярость, выпытывает у неё имя негодяя, душит Дульчимею, идёт на следующий спектакль дель арте и нападает на Чезаре прямо на сцене, размахивая большим моряцким тесаком. Чезаре, тем не менее, отбивается от яростного брата-ирландца и бьёт его по голове бочонком доброго amontillado из театрального реквизита, отчего Джэймс падает в обморок. Тут Чезаре видит оголившуюся волосатую грудь ирландца с родимым пятном в форме английского якоря, таким же, как у него самого. Чезаре вспоминает матушкины многозначительные умалчивания по поводу этого странного пятна, а также прекрасные акварели в её комнате, на которых стоят подписи “Ф.Крэдлборн” и авторский знак в форме якоря. Джэймс между тем приходит в сознание, вновь кидается на брата и бьёт его в пах. Остальные комедианты наконец разнимают дерущихся, истина проясняется, и братья уже с любовью жмут друг другу спины.
Вместе со всей честной труппой Джэймс Крэдл и Чезаре Цивинетти в сентябре 1882 года отправляются на пароходе “Святой Франциск” в Ирландию, Дублин, а оттуда – в родовое поместье виконтов Килдадских, где их встречает прислуга во главе со старинным дворецким Баррингтоном, чихающим пылью и жующим отменный ирландский табак “Clune’s Kincora Limerick”, и экономкой Милли Руд, от которой наследники узнают всю долговую подноготную их славного семейства. Радости их нет конца, и на том мы их оставим, ибо про счастье воссоединения с отчизной рассказывать уж совсем не интересно.”
* * *
Рассказ графа Орлоффа, IV брата, под заглавием “Сказ о подземных жителях и огнедышащем карбункуле”.
“Как известно любому шахтёру и нидерланду, область Харцских гор, что в Северной Германии, издавна считалась местом обитания стихийных и демонических сил, великанов и гномов. Вот об этих вещах и пойдёт у нас повесть. Жили себе в одной такой пещере, богатой горными породами, в предгорьях пика Брокен, кобольды. Клан их насчитывал пятерых представителей, и были они очень дружны и добры между собой, когда не дрались за редкоземельные металлы.
Старший, но отнюдь не самый мудрый из гномов, по имени Флунгрид Златокуй, умел выковать такую вещь, какой доселе нигде на свете не было. Был он широк и массивен, словно обломок горной породы, а тело его и лицо покрывала червоная руническая вязь, защищавшая его от неудач и злых козней саламандр. Всегда про запас у него имелась целая вязанка шуток и прибауток, и потому был Флунгрид главным забавником. На самом же деле старший кобольд, когда оставался наедине с самим собой, всецело погружался в долгие и унылые раздумья о судьбах всего сущего, и лик его мрачнел.
Следующий по старшинству кобольд звался Йоленстром Чароплут и умел он разные фокусы показывать. Когда кто-то из его сородичей был не в духе, хворал или печалился, Йоленстром у него на глазах мог вдруг превратиться в невиданное животное и начать отплясывать самым предурацким образом. Или же он возьмёт да и исчезнет, одна только вязаная шапка останется в воздухе висеть. Или Йоленстром топнет ногой по земле – и оттуда трещины пойдут во все стороны, а из трещин – шары разноцветные выпрыгивать начнут, и тогда уже понурому гному ничего другого не остаётся, как вступить с братцем Йоленстромом в занятные игры до самого упаду.
Третий кобольд, увалень Хангвар по прозвищу Тугодум, был столь неуклюж и неповортлив, что часто ему не доверяли даже самые простые дела, оттого и чувствовал себя бедняга ущемлённым в правах и недооценённым. Меньше всего он был способен что-либо отремонтировать, ибо от Хангвара было более разрушения, нежели созидания. У Хангвара было здоровое брюхо, потому как любил он и выпить, и закусить. Всё же, как это всегда бывает во вселенской механике, ради соблюдения некоего равновесия даже полные растяпы и долпеды оказываются одарены положительными сторонами, или талантами. Так и бедняга Хангвар, ещё будучи нескольких лет от роду, стал понимать, о чём глухо ворчат камни, что скрывают шуршащие корни деревьев, чем заняты помыслы подгорных родников и какие вести разносят огнехвостые саламандры, драконьи прислужники. Из-за обилия повседневных впечатлений и вырос Хангвар таким, каким есть: рассеянным и отвлечённым. Зато уж мог он поведать любому другому кобольду о таких делах, которые мало были известны во всём свете.
Четвёртым по старшинству кобольдом был Асквальд Книгочей, учёный гном. В бороде его было сто десять косиц, и ходил он всегда со словарём, висящим в медной оправе на поясе, и с ручным вороном на плече, умеющим говорить по собственной воле. Асквальд отличался непомерной строгостью и высокомерностью, его невозможно было переспорить или как-нибудь выбить из колеи, но и рассмешить его тоже никому было не под силу, ибо был этот гном холоден, как статуя Прокла. Высшие Силы, видимо, наделив Асквальда большим умом, взамен вынули у него сердце и заменили его куском мрамора, так про него думали иной раз его собратья, когда наблюдали исподтишка, как учёный кобольд вышагивает по подземным галереям, с привычной надменностью перелистывая жухлые ветхие страницы какого-нибудь мудрёного фолианта. Однако, Асквальд научился заклинать саламандр и ставить в тупик злобных троллей, сворачивая им все мозги набекрень всякими загадками, чем он мог по праву гордиться, так как не раз спасал весь клан от страшной участи.
Младшим из всех дварфов был братец Грёнлунг Молотобоец. Младшим, но отнюдь не слабейшим. Он был удивительно силён и даже Флунгрид частенько не мог с ним совладать. Ростом Грёнлунг не был велик, но мышцы его напоминали металлические пружины. Остальные кобольды даже предполагали, что тут не обошлось без вмешательства Тора-громовержца. Конечно, этот кобольд в силу своего сложения бывал отчаян, упрям и строптив и однажды чуть было не погиб, когда на них с братцем Хангваром напали тролли, и только тайная интуиция добродушного увальня спасла обоих от каннибалов и их гнилых клыков.
Хоромы у кобольдов были преотличные, есть где разгуляться! В совокупности они занимали внушительную часть подножия безымянной скалы Харцского нагорья. Была высокосводчатая общая опочивальня с резными каменными кроватями и вопиющих размеров очагом, была столовая с широким круглым столом из чистого берилоникса, где по вечерам было так приютно покемарить после нескольких кубков глинтвейна и всласть подварфить… Была ещё личная кузница братца Флунгрида, она же мастерская и выставочный зал, была библиотека Асквальда, куда он никого не пускал из вредности, был сад минералов братца Хангвара и галерея чудес иллюзиониста Йоленстрома. У Грёнлунга, как самого младшего (всего-то 300 лет!) не было до сих пор отдельного кондоминиума, да ему и не хотелось как-то. В многочисленные часы досуга любил крепыш Грёнлунг побродить по глубинам подземного пространства, поохотиться на детёнышей саламандр, попугать неуклюжих монструозных троллей и поискать всякие диковинки: говорящие камни-авгуриты, блуждающие огоньки, статуэтки утерянных божеств, благоуханные пещерные орхидеи. Всё, что он находил, обычно сносилось братцу Йоленстрому, за что тот очень хвалил младшего. Больше же всего нравилось Грёнлунгу совершать рискованные вылазки в дневной мир, хотя он и казался ему слишком суровым, непонятным и негостеприимным. Но снаружи всё было, по-другому, пахло новизной, солёным ветром и великим простором.
Однажды вылез Грёнлунг Молотобоец на свет божий. "Эх, ле-по-та!" — сказал он внешнему миру, почёсывая плетёную бороду и пощёлкивая шишковатыми суставами пальцев. Уже смеркалось, и было прохладно, как в родных пещерах. И вдруг видит Грёнлунг в небе летящий метеор, горящий алым, как чистейший корунд. Замерло сердце Грёнлунга от восторга и благоговения, зачесалась у него вдруг рыжая борода, как никогда не чесалась. Понял смышлёный кобольд, что близятся великие перемены. А что было потом, уж как-нибудь в другой раз доскажу.”
* * *
ПОСЛЕСЛОВИЕ, или СОБСТВЕННО, О БРАТСТВЕ
...Было некогда в одном восточноевропейском царстве-государстве одно эзотерическое братство. В нём были люди. Их было немного, смею даже сказать, совсем ничего: пять или шесть человек. Сколько братьев было на самом деле, они и сами не знали. Не могли они также и внятно ответить, какие цели преследовало их братство, когда оно было основано, где и кем. Ясно было одно – появилось оно не в каком-то там трактире. Братство состояло из персон исключительного склада ума, интеллигентных и (на этот счёт высказываются веские аргументы) некоторых даже дворянского происхождения. Встречи Братства Хрустального Сфинкса проходили тайно и в строжайшей секретности по вечерам последних пятниц месяца в апартаментах одного из членов Братства, он же был и самым старшим из братьев, так сказать, духовным наставником. Наставничество его обычно сводилось к сидению в глубоком бархатном кресле с отрешённым видом и потягиванию дурманящих благовоний из заморской экзотики-кальяна. Когда же, что случалось нечасто, страсти разгорались в известном смысле нешуточные, он с неохотой приоткрывал один глаз, оценивал обстановку, в особенности состояние его персидских ковров и оттоманок, и, извиняясь, вежливо обращался к присутствующим:
– Товарищи! Ну имейте же совесть!..
Братья утихомиривались и переставали на время друг друга обдавать слюной.
Сидели они, таким образом, обыкновенно в просторнойгостиной, каждый в своём кресле, кроме того, шестого, который, если уж являлся на встречу, то ему давали складной стульчик, и он с недовольством морщил рожу, но садился.
Любимым, да пожалуй, и единственным занятием членов тайного ордена было рассказывание в порядке очереди всяких занятных баек, чудесных историй, притч, быличек и небылиц. Братья, дабы не терять хватки, всё свободное время вне их сходок проводили в странствиях, наблюдениях, размышлениях, естествоиспытаниях, записях в своих дневниках всего пережитого и постоянной тренировке серого вещества, для чего поглощали невероятное количество орехов и сухофруктов ежедневно. Это не относится, конечно же, к их духовному наставнику, который был, по всей видимости, настолько умудрён и постиг такие высоты мысли, что ему оставалось только отстранённо внимать остальным своим братьям и оценивать их благородные умения по достоинству. А вот шестой член братства ничего путного никогда не сообщал, если вообще соблагоизволял появляться, поэтому его мнение никого особо не интересовало и остальные братья относились к нему, как к гумну, простите за выражение. Даже когда всем разливали по высоким изящным бокалам горячий пунш али грог, ему же давали вместо этого пластиковый стаканчик с каким-то лимонадом.
Кстати говоря, вы спросите, если уже не спросили, что это за название такое чудное и как оно соотносится с миссией Братства? Да очень просто. Т.е., вернее, ничего не просто, а очень даже сложно и неопределённо. Единственное, что роднило братьев с грозным Сфинксом, да и то, не с хрустальным, а обычным, египетским, так это их любимая забава – в перерывах между беседами они развлекались тем, что загадывали друг другу разные каверзные загадки навроде таких:
“ Сколько лет времени?”;
Или “Когда воровать перестанут?”;
Или ещё “Ни рук ни ног, а в зубах – молоток”.
Ежели ответчик бессилен дать верный ответ, все дружно гогочут и отвешивают продувшему крепкие затрещины.
Так вот, теперь давайте перейдём к четырём оставшимся героям нашей пьесы.
Первый из них самый громогласный, у него ещё всё время руки не на месте. То почешется, то суставами пощёлкает, то засунет палец в ухо да так и сидит. Кадык у него ещё предурацкий. А на рожу и вообще без слёз не взглянешь. Зато по части всяческих диковинных историй ему равных нет, всех заткнёт за пояс. Только говорит больно громко, а когда взбудоражится, так ещё начинает первые и последние слоги глотать, тут уж по нему зуботычина так и плачет.
Второй же, в противовес первому брату, сдержан, рассудителен, холоден, как речной угорь, и, наверное, такой же скользкий, потому что постоянно съезжает со своего кресла, как будто маслом намазан. Бывает, как гаркнет, так и скатится, как на санках с горки, только его и видали. Потом ищи его под столом или под шкапом. Нос у него знатный – весь в крапинку и всё время пунцовый. Это наверняка потому, что всякую гадость норовит туда сунуть.
Третий брат ещё занятнее двух предыдущих. Уж этот колорит так просто не обойдёшь на мостовой. Длинный, как фонарный столб, голова тоже, бывает, фосфоресцирует, ноги как вытянет на полкомнаты, так ходят все, спотыкаются, лбы расшибают. А то ещё шестому в шутку на голову их закинет, тот ни жив ни мёртв сидит, да весь бледны й от негодования. Потом изловчится и укусит длинного за лодыжку, а тот с криком вскочит и всем своим непомерным телом обязательно налетит на какой-нибудь стул, погнавшись за шестым. Грохот стоит неописуемый. Другой заслугой третьего брата является его выдающаяся способность вращать глазными яблоками во все стороны независимо друг от друга. Ни дать ни взять хамелеон!
Обратимся же к четвёртому брату. Он просто неподражаем. Тело у него стремится к шару, не считая тонких конечностей, глаза тоже круглые и навыкате и всё время моргают. Говорит он утробным квакающим голосом, и когда слишком часто разевает свою лягушачью пасть, распространяется запах гнилостных болотных испарений. А уж руки ему пожимать никто не любит – слишком уж они липкие и холодные, хуже даже, чем у второго брата. Зоб у него всё время вздымается и опускается, и кажется, что фрак на нём разойдётся в любой момент. Ещё этот брат очень любит всех поддевать и надувать, а потом заливаться своим квакающим вибрирующим хохотом, за что тут же рискует получить по лысому затылку. В общем, такое впечатление, что перед вами господин Жаб, сошедший со страниц сказок Кеннета Грэма, только более мерзопакостный.
Такая вот компания. А что же, скажите вы в который раз, из себя представляют духовный наставник и шестой брат? Ну, с духовником-то всё проще, лицо его прячется за дремучими, как вековой лес, бровями, и не менее окладистыми бакенбардами. Можно подумать, что и лица-то вовсе нет, так, волосы одни в клубах дыма колыхаются. Оно, может, и верно, кто его знает.
А про шестого что-либо конкретное вообще трудно сказать, известно лишь, что обыкновенно появляется он откуда-то из-за спины духовника. Поэтому никто его в оборот и не берёт за его сомнительное происхождение. А уж как выглядит сей прелюбопытнейший субъект, никто из братьев ничего вразумительного сказать просто не в состоянии.
Так к чему, собственно, все эти разглагольствования? Ах да, случился с братьями как-то один случай, что называется, из ряда вон. Дело было так. Собрались они, как заведено, и ждут уже шестого, как вдруг заместо него вылазает какая-то чумазая баба и начинает орать сиплым басом. Что было потом, одному дьяволу известно. Вот и всё, ребята.
Пентакль, термометр, диктофон: Заметки о психических следопытах
---
текст: Елиазъ Ердлунхъ, 2016
* * *
Это не серьезная научная статья и даже не эссе, поэтому мы вольны не вдаваться сейчас в расследование, что есть такое occult detective, кто его пращуры, какова хронология, почему именно в Британии, какие социальные катаклизмы и литературные коллизии вызвали этот субжанр к его мрачному существованию, что такое weird, почему раньше было лучше, какие авторы что написали и т.д. Мы сразу приступим к делу, с вашего позволения.
Hint: Даже и не пытайтесь повторять это в вашей обычной жизни.
* * *
1. Основные качества оккультного детектора
Какмысвамизнаем из множества прочтенных текстов, фигура окк. дет-а чаще всего является астральной проэкцией/антиподом/альтерэго автора (Сибьюри Куинн, Дж. Пэйн Бреннан, М.Ф. Шил, А. Кроули etc.), в которой воплощаются все наиболее яркие кочества, которых недостает самому пейсателю, ибо пейсатели живут больше опосредованными впечатлениями и параллельными жизнями, чем собственными телесными восприятиями in this time & space.
Типичными характеристиками частного инвестигатора могут быть следующие девиации:
а. фриланс-занятость;
б. склонность к коллекционированию;
в. известная доля эксцентричности, странный (чужестранный), анахроничный, эклектичный внешний вид;
г. способность к необычайно-сложным логическим умопостроениям (расследование происшествия, случившегося 40 лет назад, по случайной газетной вырезке — Lucius Leffing).
д. способность к долговременной концентрации мысли на одном предмете (мономания);
е. склонность к разного рода вредным для тела, но полезным для духа аддикциям (аль-ко-гойль, табакко, давамеск, опиум, кальян, кофий, вапор, пуэр, матэ и т.д.);
ж. известная доля ретроградного мракобесия (Leffing), приправленная желчным характером, агностицизмом и le humoire noire;
з. нестандартные методы расследования (маскировка, апология от обратного, нахождение иголки в стоге сена, психометрия, дивинация, сбор рандомных данных, измененные состояния внимания, провокационное поведение, поиск зацепок в одном и том же месте по нескольку раз, сопоставление несопоставимых вещей и явлений, ожидание случайного совпадения/повторения обстоятельств по нескольку месяцев на одном и том же пешеходном переходе, рассинхрон полушарий головного моллюска и т. д.);
и. домосядство и затяжные периоды отмрачной малохолии (когда нечем занять свой мыслительный скальпель), если только не шахматами и прочими старыми добрыми логическими приблудами.
к. наконец, холостяцкий образ жизни, строгий аскетизм (не всегда и не у всех, вспомним того же Нигро Вульфа) и бесконечные ночные бдения на балконе с цибаркой.
Можно апостериори предположить, что когда автор создает персону оккультного психонометра non grato, он напрямую обчается со своим даймоном/-ами (если их несколько), напрмр, герой всех баллад Сибьюри Куинна Жюль де Грандин имеет повадки всем известного Matagot/Grimalkin, ведьминского кота.
Соответственно, при должном развитии навыка и большом трудолюбии пейсатель может в дальнейшем настроить постоянный канал сообщения с даймоном (хотя бы ради того, чтобы получать от него новые фабулы и просто любопытные сцены, образы, имена и типажи from beyond), минуя надоедливого и вечно бдящего психического цензора.
* * *
2. Место действия
Литературное пространство — великолепный полигон для оттачивания мастерства в описании городских ландшафтов.
Оккультный детектив волен быть помещен в выдуманную локацию (Leffing, de Granden), либо даже в альтернативный исторический сеттинг (Лабиринты Ехо), либо же — в будничный мир всеми известных названий улиц и заведений. Тут, как гриццо, дело хозяйское. Напрмр, если афтор — молодой и виртуозный неумеха, проживающий в современном Птеросбурхе или в Евангельске, ему вполне позволительно заселить своего гениального альтерэго в соседний дом или даже на соседний этаж, ради придания дополнительной «ощутимой» труальности квазиисторическому пржевымыслу.
Психический детектив должен быть мастером уличного шляния, ему должны быть известны невысказанные терзания бетонных эстакад, понятны вздохи старых гостиниц, ощутимы дробные воздушные морзянки от эфирных телеграмм. Он — знаток психогеографии, прирожденный следопыт и проныра, который считывает с какой-нибудь аэрозольной росписи на гаражной стене или блика на темных очках случайного прохожего, да что там, с вывески гастронома, прочитанной задом наперед, больше тайных посылов для решения своего кейса, чем ученый-конхиолог с раковины пятисотлетней Afrorhytida trimeni — ее вид, семейство и биографические факты.
Он может, этот наш гипотетический автор (сродни абстрактному слепому, абстрактному читателю, абстрактному пифагорейскому телу или абстрактному демону Масквелла), может он, значит-с, сделать своего литгероя старым школьным другом, либо же умудренным возрастом ученым демонологом, либожеж эрудитом, орнитологом, пресвитерианцем или гугенотом.
А теперь, дамы и рапсоды, вопрос на 2.090 копирайтов:
Почему всегда мужской полк?
Ответы:
а. Потомушэ пейсатели-задроты старой задрочки сплошь М и сплошь шовинисты левой руки (впрчм, есть и немало исключений, к примеру, такие авторы, как Дион Форчун, Х. Херон, ну и Макс Фрай тот же).
б. Потому, что это создает атмосферу старого доброго джентльменского чтива.
в. Потому что по дефолту считается, что мужской логический аппарат суровее и изобретательнее женского, как и синдром Аспергера чаще проявляется у М, чем у Ж, благодаря врожденной склонности М к всевозможным мутациям, как физическим, так моральным, психическим и духовным.
Все эти рассуждения, конечно, носят сугубо приблизительный умозрительный характер.
* * *
3. Именной фактор в деле создания запоминающегося характера
<Памятка автору>
Изучая этнонимику и топографию того или иного цикла коротких историй об окк. д-вах и сопоставляя характеры и имена с прочей беллетристикой из мировой сокровищницы изящной словесности, мы неизбежно приплываем к следующему якорю: как посудину назовешь, так она и поплывет. Рассмотрим несколько известных экземплов:
1. Д-р Тавернер;
2. Люциус Леффинг;
3. Князь Залесский;
4. Миссис Марпл;
5. Саймон Ифф;
6. Томас Карнакки.
Все они, как мы видим, звучат запоминающееся, и, вообще говоря, имена звучные. В реальной жизни такие ФИО встречаются не часто, и оно понятно. Исторически сложилось так, что фамилии типа Smith (Кузнец) или Кондратьев-Забулдыгин более принадлежат народному промыслу и реальному миру крикливого будничного мещанства, чем Crowfish (Рыба-ворона) или Яхонт-Хризопразов. Процесс генерации фиктивных имен и связанных с ними фиктивных же личностей — вещь достаточно таинственная, интимная и малоизученная по сей день (как и рисование-из-головы). Этому невозможно научить в общепринятом значении «передачи практического знания через серию обучающих ютубов». Один пчеловег может биться месяц с лишним над концептом своего альтерэго, а другому, с нервными пальцами и наглым затылком, достаточно пяти-шести минут и доброго стака Хугардена.
Тута дело заключается в двух факторах (иже еси на небеси):
а. силе воображения;
б. накопленного на данный моментум багажа избранных литературных и услышанных имен (семесилам иао бакнафек).
Hint: не стоит и пытаться прибегать к клавиатуре своего нуббука для получения оракула вслепую, если только вы не первоклассный медиум, фантаст и чревовещатель. Это глупо и несерьезно. Вспомните хотя бы «Джентльменов Бронко». Лучше попытайтесь извлечь искомое сочетание буков из окружающего вас воздуха, для этого концентруйтесь на вопросе, вспоминая ваших излюбленных персонажей, в том числе фолклора и легенд. Ответ придет гарантировано во время сна или же бодрствования в течение нескольких дней, или же более длительного временного интервала.
Главное здесь — не отчаивайтесь. Если у вас есть даймон, он вас известит.
––––––––––––––––––––––––––––
цитата
*Даймон — > посланник от человека к Демиургу и обратно.
цитата
*Ангелос — > строго односторонний посланник от Демиурга к человеку → тот же даймон с ограниченными функциями.
––––––––––––––––––––––––––––
Тут мы имеем дело непосредственно с магической операцией школы теургии-урании, с т. н. «стяжанием божественных/варварских имен» (см. Papyri Graeco Magicae) или Слов Силы, какими пользовались античные волхвы.
Магу, чтобы заклясть того или иного духа или божество (читай = установить контакт), необходимо было неким нелогическим образом вызнать все его имена, эпитеты и титулы (вспомним знаменитое стихотворение в прозе К.Э. Смита “To the Daemon”). У древних египтян имя непосредственно соотносилось с сущностью любого разумного существа или объекта: человека ли, животного, духа, бога, храма, снадобья и т. д. Имя было, так скзть, его вербальным телом (по-египетски rn). В историях об оккультных расследованиях, как и во всех прочих история, мы встречаемся не с самими персонажами, а только лишь с их именами, по сути-то, описаниями их мыслей, чувств, действий и диалогов. Однако, часто эффект от прочтения той или иной новеллы остается такой, как будто от просмотра киноленты в 5D-очках. Это необычное явление напрямую связано со способностью активного воображария конструировать голографические модусы и сцены описываемых в текстовом виде событий (казалось бы, какие-то ряды типографских значков). Имя того или иного героя часто детерминирует весь его внешний и внутренний облик, придает бесплотному духу определенную и узнаваемую форму. Вы часто пережевывали в уме то или иное ФИО понравившегося вам текстового даймона, лежа в ванной с блокнотом для записей и пуская пузыри? Не скажете? Ну да хрен с вами. Вот почему так важно серьезно подойти к выбору имени для альтер-эго-триппинга. Чем более длительной будет ваша концентрация на сабже, тем более характерным, выпуклым и настоящим выйдет ваш/-а/-и герой/-иня/-и. Пусть даже его/ее/их будут звать Иоахим Монкс Грэймур IV.
Теперь приведем список фиктивных ФИО в порядке мыслительного умонапряжения.
1. Пржемысл Жерновецкий, польский пан, учитель и демонолог-аутопсист;
2. Каллиста Локхардт, полугречанка-полуавстровенгерка, специалист по семитским языкам и античной теургии;
3. рабби бен Йозеф, Шолем, хасид-ортодокс, каббалист и талмудист;
4. Сахиндара Айванашвара, брамин-раджпутан, йогин, тантрик и киберпанк-писатель;
5. Халима ибн Изкандер эль-Лишт, полуарабка-полукоптка, египтолог и высшая жрица Хатор-Тефнут;
6. брат Ишамаэль Мэзерс, монах-францисканец, богослов, часослов и краснослов, а также математик;
7. отец Макарий, православный архиерей, демонолог, экзорцист и БДСМ-гуру;
8. Эрнест-Жозеф Мария Клопке, бельгийский студент-долбоеп, поэт и ясновидец;
9. Амброзий Велигорский, антиквар, писатель, маг и частично аватара языческого полубога;
13. Ликандр «Адхок» Нурмагомедов, терапевт, массажист, мастер греок-римской и нью-эйдж-эзотерик;
14. фратер Онуфрио де Боскуальде, специалист по магическим и гностическим геммам, практикующий хаософ и неогерметист.
Ну и еще можно продолжить, да поздно уже.
* * *
4. Фабульная конструкция новеллы в жанре psychic detective
Как опять же прекрасно всем известно, детективные сюжеты строятся по известному лекалу:
а. рассказчик приходит в гости к своему альтерэго, крутейшему парапсихологу-инвестигатору, обыкновенно дело происходит в студеную зимнюю пору, друг угощает его вискарем, сигарами или трубочным зельем, начинается затравка истории;
б. сперва узнается ряд детальных подробностей и оказий, случившихся с тем или иным лицом. Эти детали данного case могут быть представлены в форме краткого биографического синопсиса, рассказанного из уст окк. д-ва, или же через подробное досье, через письмо о помощи или через самого виновника истории, также пришедшего в гости к инвестигатору чаю попотчеваться in real-time.
Вообще, чуть ли не все циклы об окк. д-вах старой школы построены по принципу сборников конкретных кейсов; рассказ в данном случае может сильно тяготеть к документально-эпистолярному жанру сухого описания событий. Сам цикл может быть назван «Досье такого-то», «Кейсбук такой-то». Опять же, по поводу достоверности: наибольшей достоверностью обладают такие циклы рассказов, в которых сверхъестественный элемент занимает примерно ⅓ от общего удельного неттто (Lucius Leffing’s Casebook или похождения отца Брауна). Сборники вроде кейсбуков Флаксмана Лоу, Жюля де Грандина или Томаса Карнакки обладают разной степенью соотношения реального/сверхъестественного, но в целом это 1/0,5, то есть многовато. А вот про душку Просто Саймона (Simon Iff Chronicles) говорить не приходится — дядя Алик-альпинист превзошел себя в строгом реализме происходящего, и все кейсы Иффа объясняются «естественными» причинами. Ну, а такие свэговые вещи, как Баффи или Доктор Ху — это ваще ***дец.
Основным фичем детективного жанра является разворачивание истории с зада наперед (метод ретроверсии).
Чтобы понаглядней, придумаем следующую фабулу.
Некий несчастный персонаж после поездки в древние развалины Египта/Шумера/Персии/Катая/Непала/Тикаля открывает в себе дар состаривания (aging) предметов, мест, людей, слов, чего угодно. Это некая разновидность хронофагии, или временного вампыризма. Человек, не зная, отчего цветы от его прикосновения, дыхания или даже взгляда вянут, а картины — трескаются, в ужасе обращается за помощью к герою нашей пьесы. Представим, что действие происходит в Италии.
Итак, в начале мы имеем краткое описание симптомов (желательно, зрелищный прием — > хронофаг в присутствии рассказчика и инвестигатора берет новенькую глянцевую фотокарточку и делает из нее ретровинтаж 200-летней давности, причем за две секунды) и примерные зацепки (жертва вспоминает, когда конкретно или после чего это началось). Мы узнаем, что с течением времени хронофагия усиливается, и состаривание происходит все более убедительнее — если пару недель тому назад жертве недуга требовалось три минуты, чтобы растереть в прах серебряный столовый прибор во время обеда, то теперь это происходит в считанные секунды. Далее нашему взгляду предстает экспозиция обиталища хронофага (или состаривателя) — герои рассказа, будучи приглашены к нему в гости, попадают в своего рода древний склеп, где любой предмет мебели напоминает доисторического идола, трясущегося от груза столетий. Собрав физические аргументы и психические улитки, наши следопяты убираются от греха подальше, так как чувствуют странную, неясную угрозу, исходящую от жертвы хронофагии, и приступают к штудированию книг по мифологии, демонологии и всему этакому, в донельзя уютной обстановке домашней библиотеки с красными обоями, деревянными панелями, глубокими плюшевыми креслами и зелеными абажурами. Также в действие вступают литры чая с медом и пряностями и килотонны трубочного зелья. Опять же, улик не хватат, чтобы утверждать что-либо наверняка. Видимо, жертва проклятия была не слишком откровенна.
На следующий день/черезнедель хронофаг заявляется к нашим следопытам в еще большем ужасе — у него возникли проблемы с работой, так как на рабочем месте все вокруг него чахнет и усыхает, а техника так просто трещит, тарахтит и морально устаревает. Все сослуживцы за глаза прозывают беднягу jettatura (с итало "злобоглаз"). Делается предположение, что это некоего рода порча. Оккультдетектифф, докурив уайтсплифф, точно Гизмо Радклифф, требует подробностей. Выясняется, что состариватель — страстный коллекционер магических и хтонических предметов, да еще и оккультист-нуб. Среди развалин одного храма к его проводнику тогда подошел местный торговец брелоками (на самом деле колдун) и предложил сахибу выбрать понравившийся талисман. Артефакт, естественно, оказался не самопалом, а подлинной вещью, найденной в руинах этим колдуном. Наш простак, конечно же, выбрал себе одну бронзовую статуэтку-медальон, заплатил некоторую сумму денег и повесил себе на шею. Статуэтка оказалась при ближайшем рассмотрении изображением погребального бога (или духа, связанного со временем, тот же Зурван Акарана, или Ахриман митраизма), должным образом заряженным еще две тысячи лет тому. Отсюда — все траблы. Однако даже уничтожение фигурины дела не меняет. Жертва древних чар за время ношения талисмана Безымянного Эона вобрала в себя сущность Бога Смерти/Времени, как бы слилась с ним, так что для изгнания теперь уж требуется могущественный ритуал Сааамааа, да и то не факт. Наши следопыты, совершив сложную подготовку, проводят церемонию в Священном Месте, в должный день, час и декан, применив, скажем, технику Звездного Тэтраэдра, нужные сигилы и варварские имена — и вуаля, древний дух оставляет своего носителя, возвращаясь обратно в свои владения. Но человек, ставший его временной бренной оболочкой, тут же рассыпается в прах. Это — > излюбленный прием мрачной концовки.
* * *
Выводы
Итак, мы в общих чертах расписали, кто есть такой О.Д. и с чем его сервируют. Благодарим за внимание. Отбой.
~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
Заметки по хонтологии
---
текст: тот же, 2014
* * *
В поздневикторианский период и последующую за ним эдвардианскую эпоху в английском социуме было немало людей, в буквальном смысле охотящихся за привидениями, собирающих эктоплазму на ещё не остывших лестничных маршах и не только. Они много ходили по всяким злопамятным особнякам, кладбищам, языческим капищам, психбольницам, закрытым колледжам, оккультным сборищам и т.п., а потом приходили к себе в кабинеты, курили крепкий чай, пили табачные листья и писали прелюбопытные отчёты о своей деятельности.
Среди этих паранормальных исследователей редакция выделила Эллиота О'Доннелла (Elliott O'Donnell), потомка знатного ирландского рода, имеющего свою фамильную banshee, человека смелого, наблюдательного и не лишённого обаяния.
Всё началось с того, что в возрасте пяти лет он встретился лицом к лицу с элементальным духом, после чего его интерес к оккультным феноменам стал стремительно развиваться.
Эллиот О'Доннелл написал over 50 работ по хонтологии, занимался журналистикой, работал на радио, давал лекции, сочинял пьесы, собирал крип-репорты, посещал дома с привидениями, играл в бильярд и катался на велосипеде в свободное время.
Далее редакция Клуба планирует разместить классификацию призрачных явлений по версии этого многоуважаемого джентльмена.
---
То, что принято в масс-медиа называть общим термином "haunting", на самом деле имеет различные природу и механику проявления.
Вот к каким выводам пришёл сэр Эллиот O'Доннелл в ходе своих бесчисленных экспириенсов.
-—
1. Записи / Recordings
Под записями О'Доннелл (и, к слову, не только он) понимает сильные эмоциональные "выбросы", оставляющие как бы след на чувствительной плёнке внешней среды, как на матрице фотоаппарата.
Это не есть действительные привидения, или сознательные манифестации, а лишь тусклые слепки былых событий, фантомы, повторяющиеся при определённых обстоятельствах вновь и вновь, но с каждым разом всё слабее. Обычно это происходит в местах преступлений, несчастных случаев, богохульств и прочих злодеяний. В английском языке существует специальный термин: apparition (калька на русский — аппариция). Это совершенно безобидные феномены, вроде театра теней, к которым можно испытывать только сострадание, хотя иной раз они могут и напугать как своим неожиданным появлением, так и внешним обликом и характером совершаемых действий. Часто они проявляются в форме звуковых эффектов (тяжёлые шаги, крики, дыхание, скрипы, щелчки, шёпоты, стенания, звуки борьбы и т.д.), которые психологи часто любят путать с субъективным галлюцинозом вследствии опьянения наркотиками, горячки или гипногогического состояния. Большинство классических историй о призраках, а также крип-репортов — именно про такие "эфирные записи". О'Доннелл обращает внимание, что "проигрывание" часто начинается ровно в полночь, когда в столовой бьют дедушкины часы.
Редкость: Низкая.
Степень опасности: 0-1.
2. Ментальные проекции / Thought projections
О'Доннелл приводит несколько наглядных примеров, когда "призрак" представляет собой астрального двойника или вовсе мысленную проекцию грезящего наяву человека. У него есть даже отличный анекдот по сабжу: один раз Уильям Уинн Весткотт, один из основателей Ордена Золотого Рассвета, будучи не в состоянии попасть в Британскую библиотеку, материализовался там в виде призрака, чем немало удивил посетителей и персонал. У Дион Форчун, продвинутой волшебницы из того же Ордена, в свою очередь, есть немало других забавных историй в том же ключе (например, про неожиданное нападение фантомных котов). Вообще, маги и посвящённые частенько использовали и используют данную форму "прижизненного призрака" в разных целях, и не всегда в благих. Созданная таким образом ментальная проекция чаще всего выглядит как точная копия своего оригинала, хотя, как в случае с котами, может иметь анималистическую или любую другую форму (улыбка Чеширского кота?). Также ментальные проекции могут возникать непроизвольно у определённого сорта людей (натуральных психиков), в момент переживания сильного стресса, разлуки, осознанного сновидения, транса и т.д.
Данная группа в силу своего источника считается некоторыми авторами ещё более многочисленной, чем первая.
Редкость: Низкая.
Степень опасности: 0-5.
3. Призраки из будущего / Future ghosts
Не совсем понятная часть классификации, что-то вроде миражей в пустынях. О'Доннелл сообщает о нескольких проведённых им бессонных ночах в аномальных локациях, во время коих он практиковал scry-инг и действительно видел картины и образы будущего (на потолке? на стенах? в воздухе?). Тут явно прослеживается фольклорная нить, столь сильная у кельтского народа. Ещё в эпосе "Мабиногион" (валлийский аналог "Махабхараты") герой Кухулин совершает головокружительное путешествие в параллельный мир сидхов, двери в который открываются в особые дни Бэлтайна и Самхайна, когда на тайных друидских полянах совершаются ритуальные танцы, произносятся заклятия и рисуются сигилы.
Что ж, Великобритания — действительно, остров чудес.
Редкость: Высокая.
Степень опасности: 0.
4. Элементали / Elementals
Одни из самых страннейших репортов в практике сэра О'Доннелла — это несомненно, встречи с так называемыми "элементалями" или стихийными духами.
Обыкновенно данный тип СЧМ (сверхчувственных манифестаций) представляет собой малоприятных полулюдей-полузверей, зачастую настроенных менее чем дружелюбно. Далее, сэр Эллиот считает, что сюда можно отнести большую часть явлений полтергейста, которые, в свою очередь, могут быть привязаны к определённой местности, жилплощади, объекту или персоне соответственно симпатически либо же антипатически. Эти странные языческие сущности могут быть охарактеризованы как до-христианские сатиры, эльфы, дриады, ламии, спригганы и нимфы. В кельтской мифологии это гении мест (genius loci), стражи или же покровители. В арабских странах они известны как джинны или ифриты. Далее О'Доннелл высказывает мысль, что некоторые "элементали" могут быть ментальными проекциями высокого порядка (т.н. автохтонные эгрегоры), кошмарами (nightmare), или независимыми пришельцами out of this world (Человек-мотылёк, Джэк-попрыгун, Фер Лиатх, разного рода шаровые молнии, болотные огоньки, торсионные вихри и пр.).
У писателей Золотой Зари элементальный аспект, пожалуй, довлеет над всеми остальными категориями haunting-ов. Достаточно вспомнить блестящую новеллу Блэквуда "Огненная Немезида", целиком посвящённую стихийным духам, или мейченовских "The White People". Дион Форчун же предлагает несколько рецептов по созданию "искуственного элементаля", что, впрочем, довольно опасное и малоприятное занятие.
Редкость: Средняя.
Степень опасности: 5-10.
5. Настоящие призраки / True Classic Ghosts
Здесь О'Доннелл почему-то не особо многословен и вообще не выделяет эту группу как одну из основных. Видимо, потому что эти явления сравнительно редки и действительно пугающи. Настоящие призраки — это, своего рода, аристократия среди hauntings, часто это сознательно неупокоенные души всяких злодеев-оккультистов либо же исключительно волевых и жестоких людей, переживших Вторую Смерть, то есть распад тонких оболочек, и проявляющиеся в виде вампирических суккубов/инкубов, фамильных проклятий и прочих запредельных тиранов. Наиболее холодящие ghost tales описывают именно такие сущности, например, у Уильяма Хоупа Ходжсона его герой-альтерэго, ghosthunter Томас Карнакки в рассказе "Свистящая комната" сталкивается с духом некоего придворного шута, жестоко убитого лет так пятьсот назад в этой самой комнате, с течением времени разросшегося в инфернальнейшего демона. Встреча с таким монстром едва не стоила Карнакки жизни и духовного благополучия. Хвала Свету, что такие вещи действительно очень редки. Другой великолепный пример: новелла Эдварда Бульвер-Литтона "Привидения и их жертвы", где на фоне I-го типа haunting-а ("записи") кристаллизуется нечто среднее между настоящим призраком и могущественной ментальной проекцией.
Редкость: Высокая.
Степень опасности: 10+.
6. Знамения смерти / Death omen
Ещё более малоисследованная группа оккультных феноменов, чем-то схожая с фамильными проклятиями. По мнению О'Доннелла, сюда входят плакальщицы-банши, призрачные корабли вроде Летучего Голландца, псы-призраки, доппельгангеры и тому прочее.
Редкость: Средняя.
Степень опасности: 0-10 (в зависимости от веры субъекта в подобные вещи).
-----------------------------
Post Scriptum
Интересен тот факт, что в своих ранних записях О'Доннелл выдвигал мысль, что призрачные явления чаще всего происходят в период с августа по октябрь-месяц и связаны с дождливой погодой, туманом и сумерками. Позже же он изменил своё мнение, написав, что "я могу наблюдать призраков в любую погоду, в любом месяце, в любое время дня и ночи, при любом освещении и в любом настроении."
Так что дерзайте, может быть, вместе мы создадим новую хонтологию или же перезапишем старую, добавив новые типы, например, wi-fi-geist'а или квантовых элементалей.
облако тэгов
