облако тэгов
Джозеф Пейн Бреннан / Joseph Payne Brennan
Солнечное наваждение / Apparition in the Sun
из авторского сборника рассказов
The Casebook of Lucius Leffing (1972)
Перевод на русский: И. Бузлов (2022)
...Одним дождливым июльским вечером, когда у меня не было никаких особенных планов для досуга или работы, я получил пригласительный звонок от моего нового друга, Луция Леффинга, исследователя психических феноменов.
— Не могу сказать, что этот случай ожидается быть особенно захватывающим, — раздался его голос через телефонный провод, — однако у него имеются необычные аспекты. Я намерен заняться им завтра. Если ты вдруг надумаешь присоединиться, то можешь заскочить ко мне сегодня вечером, и я поделюсь с тобой немногими известными мне фактами относительно этого дела.
Я немедля согласился. Леффинг жил менее, чем в миле от меня, кроме того, мне нравится гулять под дождём. Надев непромокаемый плащ и шляпу, я вышел наружу, навстречу освежающему летнему ливню.
Очень скоро я уже был у двери дома под номером 7, Отэмн-стрит. Леффинг встретил меня сердечным рукопожатием и пригласил меня в свою причудливую викторианскую гостиную. Антикварная мебель оттенка тёмно-красного дерева [англ. mahogany] была мягко освещена газовыми светильниками, мерцавшими вдоль стен. Я будто бы вернулся обратно в девяностые. Я погрузился в исключительно удобное кресло Морриса. Вскоре хозяин сей гостиной вернулся с двумя гранёными хрустальными бокалами, наполненными холодной сарсапарелой.*
— Это странная история, — начал он, усаживаясь в другое кресло, стоящее на другом конце комнаты. – Миссис Вулмор с Проспект-стрит просит моей помощи. Она ныне хозяйка особняка с историей длиною в сотню, а может быть, и более лет. Можешь называть его усадьбой. Дом примечателен архитектурным элементом — укороченной башенкой, которая поднимается над общим уровнем здания. В башенке этой имеется превосходная небольшая комната, которую м-с Вулмор использует в качестве гостевой. Она весьма обеспечена и часто принимает у себя гостей.
Он прихлебнул сарсапарелы и продолжил.
— Что ж, если начистоту, эта комната в башне, по-видимому, одержима призраком. Один гость открыто жаловался на это, и как минимум двое других покинули её под какими-то предлогами.
— Звучит интригующе, — заметил я. – Ты планируешь провести ночь в этой комнате в башне?
Леффинг отрицательно покачал головой.
— Никоим образом. Манифестации, судя по всему, происходят в послеполуденное время, когда солнце проникает в окно башенной комнаты.
Я решил, что Леффинг дурачит меня, и так ему и сказал, однако он отверг мои домыслы.
— Таковы обстоятельства, Бреннан. Я пока что не способен объяснить их. Но завтра мы отправимся туда и увидим всё сами.
В продолжении следующего часа или около того мы беседовали о книгах, а затем я покинул его. Я вновь был у Леффинга на следующий день рано утром.
Пока мы ожидали такси, Леффинг высказался по поводу ясного солнечного света, заполнявшего его комнаты.
— Погожий денёк. Возможно, наш посетитель комнаты в башне соизволит явиться!
Такси взобралось на холм по направлению к Проспект-стрит, и уже через несколько минут мы катили по длинной частной аллее, обрамленной огромными старыми дубами и вязами, которые выдерживали натиски дождей и ветров, должно быть, уже две сотни лет. В конце подъездной аллеи светился массивный особняк, хорошо отремонтированный, однако имеющий меланхолическую ауру ушедшей эпохи.
Я почувствовал, будто возвращаюсь вспять во времени, и я знал, что Леффинг испытывает то же самое. Он с явным удовольствием созерцал окружение, а на его угловатом лице играла лёгкая улыбка.
Однако наше задумчивое настроение внезапно было нарушено появлением м-с Вулмор, ожидавшей нас и открывшей входную дверь. Женщина эта была ширококостная, имевшая скорее мужские, нежели женские, черты, и наделённая рокочущим голосом. Она воодушевлённо приветствовала моего друга.
— Столь хорошо видеть вас! – сказала она Леффингу. – Надеюсь, вы сможете избавить нас от этой ужасной штуки – чем бы она ни была!
Леффинг поклонился.
— Мы сделаем всё, что в наших силах, м-с Вулмор.
Он представил меня, и м-с Вулмор провела нас в гардеробную.
Леффинг отказался от напитков, сославшись на то, что наркотические средства могут затуманивать психическую восприимчивость человека. М-с Вулмор тут же погрузилась в свою историю о комнате в башне.
Недавняя гостья, а именно, молодая девушка по имени Сельма, намедни спустилась вниз совершенно бледная. Сначала она сказала, что приболела, однако, когда кто-то пошёл к телефону, чтобы вызвать врача, она призналась, что видела «нечто» в башенной комнате, которую выделили ей после её прибытия прошлой ночью. Она рассказала, что поднялась наверх, чтобы написать открытки, когда внезапно была до ужаса напугана безымянной формой, появившейся прямо внутри окна, на фоне яркого послеполуденного солнечного света. Она сказала, что существо имело некоторые признаки человека, однако, как ей показалось, имело больше общего с животными. Она использовала такие выражения, как «отвратительная деформированная обезьяна» и «чудовищная вытянутая жаба, стоящая на задних лапах». Сущность к тому же находилась в постоянном движении; по факту, она практически «танцевала». Девушка понимала, что перед ней какая-то разновидность привидения, так как она могла видеть солнечный свет, струящийся через фантом. Однако она была столь же напугана, как если бы перед ней было твёрдое тело, возможно, даже ещё больше.
Два других гостя, которым выделили комнату в башне, попросили поменять им её на другие. Один сказал в качестве извинения, что дело в высоте. Другой указал на то, что там нет пожарного выхода.
М-с Вулмор была весьма чуткой к просьбам своих гостей.
— В самом деле! Мы не потерпим такого в Оукхилл-хаус, мистер Леффинг! Когда что-либо тревожит моих гостей, ему должно исчезнуть! Вы положите конец этому?
Леффинг поднялся.
— Я попытаюсь, м-с Вулмор. Там, где имеют место психические манифестации, там не следует ничего обещать!
Физиономия м-с Вулмор выражала нетерпение. Я не сомневался, что она тайно верила в то, что хороший удар рабочим концом метлы способен изгнать любого обычного фантома прочь.
Однако она провела нас вверх по устланной плотным ковром лестнице к башенной комнате без каких-либо дальнейших комментариев и пинком распахнула дверь.
— Вот она. – Она прошлась вдоль комнаты и развернулась к нам. – И ни одного призрака в пределах видимости!
Это была небольшая комната с высоким потолком, роскошно меблированная а-ля будуар. В маленьком алькове стояли письменный стол и кресло. Было здесь и одно большое окно, через которое только-только начинало светить послеполуденное солнце.
Леффинг бегло осматривался вокруг, однако я ощущал, что он схватывает каждую деталь.
— Спасибо вам, м-с Вулмор. С вашего позволения, мы проведём час-другой в этой комнате. Также хочу попросить, чтобы нас никто не беспокоил в это время.
М-с Вулмор энергично кивнула.
— Оставайтесь сколько душе угодно. И я прослежу, чтобы никто вас не беспокоил, по крайней мере никто из нас!
Сказав это, она удалилась. Леффинг улыбнулся.
— Матриарх старой школы, Бреннан!
Подойдя к окну, он раздвинул в стороны гофрированные занавеси и стал изучать внутренние края оконной рамы. Он казался поглощён этим занятием, хотя я и не видел чего-либо стоящего внимания. Окно было слегка экранировано и выглядело совершенно обычно, за исключением того, что оно едва заметно изгибалось.
Наконец Леффинг отвернулся от окна и уселся в одно из кресел.
— Что ж, будем ждать, пока солнечный свет не начнёт более интенсивно просачиваться в комнату. Между тем, я думаю, что нам следует по возможности свести общение к минимуму.
Я уселся в хрупкое с виду, покрытое сатином кресло будуара, которое, однако, оказалось на удивление удобным, и стал ждать.
Если бы наше бдение происходило ночью, я ощущал бы настороженность; в нынешней же ситуации я просто чувствовал себя немного глуповато. Было непостижимо для меня вообразить фантом, материализующийся в подобной светлой, невинной обстановке, в которую только-только заглядывало послеобеденное солнце.
Леффинг сидел без движения и был весь внимание, как если бы он созерцал самое захватывающее театральное представление, когда-либо исполнявшееся.
Я дивился его терпению и пристальному вниманию, однако, когда солнце начало припекать, меня стала одолевать дремота. Более одного раза я замечал, как моя голова клонится вниз, и я тут же приводил себя в чувство, кидая быстрый взгляд на Леффинга, пытаясь понять, заметил он это или нет.
Если и заметил, то он не подавал виду.
Прошёл час, и я уже был готов намекнуть, что нам пора закругляться, когда увидел, что Леффинг вперился в окно вопросительным взглядом. Этот факт мгновенно перевёл мои глаза в ту же сторону.
Поначалу я не увидел ничего, помимо солнечного сияния, льющегося через открытые занавески. Однако, пока я вглядывался туда, внутри прямоугольника солнечного света начало сгущаться нечто.
Извивающаяся сероватая монструозность постепенно обретала свою форму. Она пребывала в постоянном движении – подпрыгивала, вращалась, выкидывала коленца. Сущность имела некоторое сходство с искажённым человеческим обликом, однако у неё были конечности там, где их быть не должно, а её плоская рыбообразная голова, кажется, вырастала прямо из туловища. Конечности твари – ноги или руки, было невозможно сказать с уверенностью – были покрыты волосами и тонкие, как у паука. Это была кошмарная форма, своего рода жертва аборта. Такие обычно лицезрят одни только врачи в родильных палатах, прежде чем эти несчастные уродцы не испустят свои последние вздохи по истечение отведённых им нескольких секунд или минут жизни.
Даже в статике это было достаточно пугающее зрелище, однако исступлённое и непрекращающееся движение этой сущности наполнило меня чувством отвращения. Я ощущал, что не выдержу находиться в комнате вместе с этой тварью хотя бы одну лишнюю минуту.
Леффинг же наклонился в своём кресле вперёд, его глаза сузились, каждый орган восприятия, казалось, напрягся в нём до высочайшей степени экзальтации. У меня промелькнула мысль, что он ощущает не меньшее отвращение, какое испытывал я сам, однако лицо его оставалось подобно маске.
А серая, уродливая паучья тварь по-прежнему танцевала и кружилась в солнечном свете; покрытые плёнкой, выпяченные глаза сущности были пусты и бездвижны.
Внезапно Леффинг поднялся, проворно обогнул танцующую мерзость, подошёл к окну и сдвинул занавеси обратно.
Практически сразу отвратительная форма начала тускнеть. Она будто сжималась сама в себя, сморщивалась, и внезапно её не стало.
Когда Леффинг вновь раздвинул портьеры, то не было ничего зримого в прямоугольнике солнечного света, за исключением нескольких крупиц плавающей в воздухе пыли.
Он кивнул, как будто самому себе.
— Как я и думал, оно приходит, чтобы встретить солнце.
Он на какой-то момент застыл, что-то обдумывая, затем посмотрел вокруг и на меня.
— Я думаю, что нет смысла оставаться здесь дольше. Мы спустимся вниз к м-с Вулмор.
Мы нашли м-с Вулмор в гостиной. Она лежала рядом со своим журналом.
— Есть успехи?
Леффинг склонил голову.
— Мы видели… материализацию. Однако, на данный момент её происхождение и та причина, что побуждает её к проявлению, не вполне ясны для меня. Мне требуется больше времени, прежде чем я получу полное объяснение. Покамест же я бы рекомендовал, чтобы комната в башне оставалась незанятой.
Было очевидно для меня, что м-с Вулмор была разочарована тем, что Леффинг не смог незамедлительно прояснить тайну, однако она согласилась продолжить взаимодействие при любом возможном исходе, и сердечно пожелала нам обоим доброго дня.
На обратном пути в такси к Отэмн-стрит Леффинг будто бы затерялся в своих мыслях, однако он всё же задал мне один вопрос.
— Ощутил ли ты какое-либо присутствие зла, когда сущность находилась в комнате?
Сперва я был готов ответить утвердительно, однако перепроверил свои ощущения и в конце концов признался, что, хотя я и испытывал ощущение невыносимого отвращения, на самом деле я не чувствовал присутствия какого-либо зла.
Леффинг, по-видимому, удовлетворился моим ответом и вновь погрузился в многозначительное молчание.
После того, как Леффинг пообещал дать мне знать, если и когда у него будет дальнейший прогресс в расследовании этого случая, я оставил его у дома под номером 7, Отэмн-стрит, и отправился домой.
Прошло около двух недель прежде, чем я получил весточку от него. Луций позвонил мне одним августовским вечером. По его словам, ему удалось разрешить тайну материализации в Оукхилл-хаус, и не буду ли я столь любезен заглянуть к нему и услышать объяснение?
Уже через пару минут я был на улице, и вскоре уже обнаружил себя уютно устроившимся в залитой газовым светом прихожей Леффинга.
— Дальнейшие расспросы м-с Вуллмор, — начал он без лишних церемоний, — открыли тот факт, что вплоть до недавних месяцев комната в башне использовалась лишь в качестве чулана для хранения вещей. Она была переоборудована в гостевую комнату для леди только в прошлом декабре. Это, по моим ощущениям, объясняло, почему сообщения о манифестациях в ней стали поступать лишь в последнее время.
Он выдержал паузу, сложив вместе кончики пальцев.
— Ты можешь помнить, Бреннан, что я произвёл осмотр оконной рамы в той комнате весьма тщательным образом. Я заметил в частности ряд круговых отметин, расположенных на равном расстоянии друг от друга, идущий вдоль краёв рамы. Они были замазаны краской, но видны по-прежнему. Они смутили меня лишь на мгновение. Я тут же смекнул, что некогда оконный проём в башне был наглухо зарешёчен.
Прутья были спилены вместе с крепежами, и следы от них до сих пор различимы.
М-с Вулмор даже не замечала их и не дала никакого объяснения об их происхождении.
Далее я стал копаться в прошлой истории поместья. М-с Вулмор владела им примерно четыре года. Ранее он был собственностью Хирама Каллестона, зажиточного банкира, который жил в особняке вместе с сестрой. М-р Каллестон владел домом порядком тридцати лет. Я не нашёл ничего в истории Каллестона, чтобы объяснить материализацию в башенной комнате. Я узнал, что Каллестоны, подобно м-с Вулмор в начале её собственного владения этим особняком, пользовали комнату в башне по большей части для хранения вещей.
Таким образом, мы видим, что комната в башне фактически пустовала более тридцати лет. Возможно ли, спрашиваю я себя, чтобы монструозная тень возникала там все эти годы, невидимая никем, что она на самом деле предшествовала Каллестонам?
Я произвёл дальнейшие исследования в записях о владении этим домом. Прежде Каллестонов Оукхилл-хаус принадлежал Фаррингтонам, влиятельной семье, контролировавшей один из некогда процветавших концернов по производству повозок Нью-Хэвена.
Леффинг нахмурился.
— Фаррингтоны, как удалось мне выяснить, были социально значимыми и весьма почтенными людьми. Ни одной стигмы от скандала, никаких тайн или странных слухов не относилось к ним. Было похоже на то, что я, фигурально выражаясь, бьюсь головой об лёд.
Однако я отказывался считать дело закрытым за недостатком улик. Переворачивая некоторые старые бумаги семьи Фаррингтон, хранящиеся в архиве местного исторического общества, мне посчастливилось наткнуться на записанную вручную платёжную книгу. Маленькая книженция содержала в себе имена, адреса и платежные реквизиты слуг, домашних, садовников и пр. семьи Фаррингтон. Я скопировал имена и адреса, после чего попробовал нащупать следы этих людей из числа бывшего наёмного персонала Фаррингтонов.
Выглядело это дело безнадёжным. Большинство из них умерло годы назад. Кое-кто просто испарился, не оставив ни записей, ни адресов. Поэтому ещё более невероятным выглядит тот факт, что самая последняя фамилия из этого списка принесла успех! Я не буду разглашать имя того джентльмена; он был записан в платёжной книге Фаррингтонов как «рабочий теплицы». Ныне он приближается к столетней дате и тихо себе живёт с замужней племянницей в пригороде.
Я вызвал такси и прибыл по адресу, чтобы повидаться с ним. Я нашёл старого работника скрюченным от артрита, отчасти слепым и немного глухим, однако пребывающим в ясном рассудке. Поначалу он отказывался говорить об этом, хотя и с должной готовностью признал, что некогда трудился у Фаррингтонов. В конце концов, после того, как мы с ним проболтали какое-то время на разные темы, он рассказал мне, что знает тайну комнаты в башне.
Он сказал мне, что последний Фаррингтон умер более двадцати лет назад, и что сам он не видит никакого вреда в том, что раскроет эту тайну.
— Во времена их величайшего успеха, — начал сказ старый трудяга, — одна из семьи Фаррингтонов произвела на свет аномального отпрыска, «чудище». Оно было столь безобразно деформировано, что доктора резонно предполагали, что существо задохнётся спустя несколько часов. Слепое, искажённое и чудовищное, оно, тем не менее, осталось жить. С домашней прислуги, большинство из коих были старожилами, взяли клятвы о неразглашении. Чужим же говорили, что существо было мертворожденным. Возможно, по причине боязни жестокого обращения с ним, или же по причине того, что риск общественного резонанса был для них важнее всего прочего, Фаррингтоны ни разу не пробовали отдать существо в специализированные учреждения. Его заперли в башенной комнате, и его нужды были удовлетворены.
По мере того, как чудище росло, оно начало ползать по комнате, и однажды его поймали на полпути вниз из окна. В оконную раму были незамедлительно вставлены прутья, вероятно, руками наёмных работников Фаррингтонов.
Существо прожило в башенной комнате более сорока лет. В полдень, когда небо сияло лазурью, солнце ударяло в окно комнаты в башне около часа. Согласно моему рассказчику, хотя чудище и было слепо от природы, оно, однако, стремилось к солнцу. Когда солнечный свет входил в башенную комнату, существо ощущало это. Подползши к окну, оно начинало танцевать и подпрыгивать, купаясь в лучах солнца, пока свет его не угасал. По мере старения существо стало большую часть времени лежать в одном и том же углу комнаты без движения, однако оно никогда не упускало момента выползти на солнечный свет и устроить пляски.
Старик сказал, что слуга, кормивший чудище, поведал ему о том, что даже в последний день своей жизни оно прыгало и выкидывало коленца около окна, когда в комнату проникло солнце.
Леффинг покачал головой.
— Странная и печальная история, Бреннан. Каким бы отвратным оно ни было, всё равно чувствуешь сочувствие к этому несчастному уродцу.
Я кивнул.
— Однако почему оно возвращается туда? Как и почему оно продолжает материализовываться спустя все эти годы?
Леффинг умолк на мгновение, как если бы тщательно подбирал слова.
— По моему мнению, ты практически выразил мысль, что существо даже не понимает, что оно мертво. Оно продолжает приходить потому, что его особенный тип сознания не способен полностью постичь, что его уже не стало. Оно родилось и прожило в полнейшей темноте. Смерть для его причудливого сознания была, возможно, лишь ещё более глубокой тьмой. Какой-то жалкий остаток его, некий лоскут нефизического бытия остаётся в той комнате. Когда солнце входит в окно, побудительная сила привычки, выработанной за сорок лет, призывает нашего бедного уродца вновь танцевать в лучах его. Это бездумное, лишённое разума побуждение, что наделяет несчастный астральный слепок достаточной силой, чтобы спроецировать его прежний физический облик. Это то самое, что мы видели.
Должен признать, что я не был полностью удовлетворён объяснением Леффинга, однако мне нечего было предложить самому.
Я поинтересовался, рассказал ли он всю историю целиком м-с Вулмор.
— Да, — ответил он, — и более того, советовал ей запереть ту комнату. Химерная тень, конечно же, может внезапно прекратить свои материализации, хотя может и продолжать их в течение ещё долгих лет. Я не могу этого спрогнозировать.
— Разве нет никакого способа изгнать призрака?
Леффинг пожал плечами.
— Экзорцизм здесь бессилен. Существо это не злое; я вообще сомневаюсь, есть ли у него осознание зла как такового, в нашем понимании. Оно, выражаясь технически, лишено разума. Экзорцизм тут будет совсем не к месту. Нет, чудище не одержимо.
Он встал, заметно усталый, как подумалось мне.
— Что ж, Бреннан, даже пусть и проблема для м-с Вулмор остаётся нерешённой, я считаю ещё одно своё дело закрытым. Разгадка этого случая заслуживает небольшого праздника. Составишь ли мне компанию в распитии одной-двух унций** хорошего бренди?
Я присоединился к нему, и никогда в моей жизни бренди не был столь вкусен.
ПРИМЕЧАНИЯ ПЕРЕВОДЧИКА
* Сарсапарель (непр.: сассапарилла) – род лиан или лазающих кустарников из семейства смилаксовые. Придаточные корни растений рода Смилакс содержат стероидные сапонины – олигозиды париллин и сарсапариллозид, производные сарсапогенина. Отвар корней применяется как мочегонное, противосоифилитическое средство, при ревматизме и подагре. Сарсапариловый корень был ввезён в Европу испанцами в 1536-45 гг. Сарсапарилль растёт на черноморском побережье Кавказа, в частности, в окрестностях города Сочи и в Абхазии. В Западной Грузии подваренные усики сассапарили используют для приготовления грузинской национальной закуски пхали из экалы (груз. назв. сассапарили). – Wики.
Очевидно, что Луций Леффинг предпочитает готовить из сарсапарели тонизирующий напиток, рецепт которого известен лишь ему.
** Жидкая унция (аббревиатура fl oz) (английская) имеет объём 28,4 мл. Составляет 1/20 английской пинты (0,56 литра) — Wики.
P. S. Возможно, что Бреннан в данном сюжете использовал мотив XIX аркана таро, а именно Sol, переиграв его достаточно гротескным образом — вместо двух детей-близнецов, танцующих под солнцем (традиционная иконография), в его версии 19-го аркана присутствует одно несчастное деформированное существо, обожающее принимать солнечные ванны.
05.09.2022
