Представляю интерактивное переиздание вышедшей в 2021 году книги-игры "Дом Медузы", придуманной основателем легендарного журнала химерной прозы "Аконит" Эй-Бором вместе с автором этой колонки, то есть мною, а также с оригинальными иллюстрациями от Екатерины Бренчугиной.
Тогда это любопытное приключение во вселенной Мифоса прошло практически незамеченным фантлабовцами, что данное переиздание должно исправить.
Игра на стадии разработки, делалась в период с февраля по март этого года. Для перевода в интерактивную версию на Twine мне пришлось освоить программирование в html и java практически с нуля.
Особенности:
— атмосферное повествование в духе лавкрафтианского мистического хоррора и оккультных детективов XIX века;
— зловещие тайны нечестивого поместья и его не менее нечестиво одарённой владелицы;
— множество концовок;
— отсылки к античной мифологии и магическим практикам;
— жуткие и смертоносные противники из вселенной Мифоса;
— пошаговая боевая система в стиле D&D и Arkham Horror:
— необычные артефакты и гримуарные ритуалы;
— достаточное количество иллюстраций и звуковых эффектов;
— лампово-хардкорный геймплей в целом;
— контент 18+
В интерактивной версии добавлены следующие фичи:
— тематический саундтрек;
— звуковые эффекты;
— доп. иллюстрации (от нейросетей);
— автоматические расчёты бросков дайса и формул сражений;
— аптечка (при должном везении);
— пасхалки.
Инвентарь сделан не до конца, так как бета-версия. Возврат в основной игровой режим осуществляется с помощью кнопки "Назад".
Также есть возможность сохраняться и загружаться (главное, не переусердствовать с этим, иначе будет слишком легко ).
Далее распакуйте в отдельную папку и запустите файл игры в любом современном браузере (тестировалось в Google Chrome).
Если вам понравилось данное интерактивное произведение и/или вы желаете увидеть новые сюжеты из необычайной жизни Вацлава Энгелькинга, можете поддержать авторов донатами.
Ну и конструктивная критика, замечания по геймплею и просто фидбэк приветствуются!
Об авторе:Родившийся в 1918 году в Бриджпорте, Джозеф Пейн Бреннан женился и жил в Нью-Хэвен, где он работал в Йельской библиотеке. Бреннан состоял в штате Theatre News, а также был редактором поэтических журналов Essence и Macabre, в последнем также печаталась химерная проза.
Его собственная проза и поэмы издавались в большом количестве журналов, таких как The American Scholar, The New York Times, Voices, Weird Tales, The Readers Digest, Coronet, Esquire, The Christian Science Monitor, Variegation, The Carolina Quarterly и во многих других.
Бреннан – автор двух книг поэзии, «Сердце земли» и «Гудящая лестница». Среди написанных им брошюр: «Г. Ф. Лавкрафт: библиография», «20.000 футов над историей» и «Г. Ф. Лавкрафт: оценка (его творчества)».
Бреннан признавал ностальгическую привязанность к антикварным районам городов и посёлков старого Коннектикута. Подобно растущему числу его современников, он возражал против замены прекрасных исторических достопримечательностей безликими пустошами бетона и похожих на коробки из-под яиц многоквартирных домов. Сочинения Бреннана часто отражают его проницательное чувство времени.
**********************************
«Для меня непостижимо», — писал мой друг Луциус Леффинг, исследователь парапсихических феноменов, — «чтобы кто-либо, обладающий достаточным уровнем восприятия и чувствительности, мог бы провести долгий период жизни в каком-либо месте и не оставить там часть себя, не впитать свою жизнь в самые камни, дерево и известку своего жилища.»
Сколь живо вспоминалось мне это его утверждение позднее! Но позвольте мне начать с самого начала.
Я был вдали от Нью-Хэвена многие годы, вернулся же, находясь в довольно усталом состоянии, преисполненный воспоминаний и сожалений. Моё здоровье было не в порядке. Ревматическая лихорадка моего детства в конце концов повредила моё сердце. К тому же, у меня были проблемы со зрением. Зрительные нервы были по непонятной причине воспалены. Яркий свет вызывал у меня болезненные ощущения. Тем не менее, в тусклом или приглушённом освещении я мог видеть очень даже сносно. Причём до такой степени хорошо, что я начал приходить к идее, что моё зрение становится неправильным.
После того, как мне удалось арендовать комнату в одном из нескольких ещё оставшихся жилых кварталов города, не охваченных расползающейся заразой человеческой и социальной дегенерации, я начал предпринимать длительные, бесцельные прогулки по городу. Обыкновенно я ждал дня, когда солнце было скрыто за тучами. Когда небо было пасмурным и свет был серым, нежели золотистым, мои глаза переставали дрожать, и я мог прогуливаться в относительном спокойствии.
Город значительно переменился. Временами я едва мог понять, где нахожусь. Целые акры знакомых прежде зданий были снесены. Памятные улицы исчезли. Громадные новые постройки, эффективные, однако безобразные, вздымались тут и там. Новые шоссе загибались в петли и кривые линии во всех направлениях. В недоумении я часто отступал к ещё не захваченному центральному скверу Коммон, или Грин, как его ещё называли. Однако, я понимал, что даже это последнее лиственное убежище уже было в осаде. Разные интересы сходились на том, чтобы покрыть травяной полог цементом, в целях создания гигантской платной автопарковки.
Однажды после полудня в конце октября, когда в воздухе висела угроза дождя, я вышел на прогулку. Мои глаза отдыхали в отсутствии солнца; холодный воздух как-то успокаивал. Час или около того я шатался без какой-либо цели. По внезапной прихоти я решил посетить городской район, которым столь долго пренебрегал. Я жил в этом квартале, когда был совсем ещё ребёнком – больше сорока лет назад. Хотя мне едва ли исполнилось больше трёх, когда наша семья переехала, у меня сохранились яркие воспоминания об окрестностях и о самом доме.
Дом наш был двухэтажным, из красного кирпича, крепкой кладки, расположен он был по адресу Стэйт-стрит, 1248. Когда я жил там, на лужайке перед домом рос большой вяз. В задней части дома находился крупный пустырь, тянущийся до соседней улицы, Сэдар-Хилл-авеню, и бывший идеальным местом для игрищ. Впоследствии вяз срубили, пустырь почти что целиком заполнился дешёвым многоквартирным зданием, и вся округа стала приходить в упадок.
Пока я приближался к старому кварталу, то был потрясён его внешним видом. Некоторые дома были снесены под корень; прочие стояли пустыми, демонстрируя выбитые окна, сломанные двери и рухнувшие веранды. На одной улице пустовал и частично развалился буквально каждый дом. Я был удивлён и расстроен. Мне не доводилось встречать такую заброшенность ещё с военных лет.
Под этим серым октябрьским небом, с уже начавшим опускаться вокруг меня тонким шлейфом тумана, это была, пожалуй, самая мрачная сцена, какую только можно себе вообразить. Я испытал отчётливый упадок духа, и пока продолжалась прогулка вдоль тех странных пустынных улиц, моё настроение подавленности только углублялось.
Наконец мне встретился пешеход, уже закутанный в зимнее пальто. Он подозрительно прищурился на меня, когда я спросил его, почему столь много домов стоят покинутыми и раздолбанными. «Маршрут 91…» — пробормотал он, спеша прочь.
Хотя я узнал, что было вполне себе рациональное объяснение этой разрухе, мне легче не стало. Я был твёрдо убеждён, что всего лишь лёгкое изменение в чертежах нового шоссе могло бы увести его прокладку на несколько миль в сторону, через пустынные болотные просторы. Причём стоимость этих работ, несомненно, равнялась бы всего лишь части общих затрат на обширное судопроизводство по конфискации зданий.
Я всецело ожидал, что кирпичный дом моего раннего детства уже лежит в руинах. Я ощутил тихую радость, найдя его всё ещё стоящим на своём месте. Я сказал «тихую», ибо, конечно же, мне было понятно, что и он тоже обречён. Его окна уже были разбиты, дверь провисла, а часть передней изгороди была сровнена с землёй трактором или бульдозером.
Пока я стоял так, вспоминая отчётливо эпизоды сорокалетней давности, мне пришло на ум соображение о той беспочвенности, отсутствии корней, что является характерной чертой среднестатистического городского жителя. Руководствуясь выбором, или же, что более часто, необходимостью, этот архетипический горожанин движется от одного дома к другому. У него нет якоря, нет никакой преемственности. Когда он навещает свой старый район, то может обнаружить, что его бывшего дома уже и след простыл. На месте того может уже быть какой-нибудь финансируемый городом «проект» для перманентно обеспеченных классов, или же гараж из шлакоблока, или же унылая парковка. Дом, деревья, задний двор, сами бордюры и пешеходные дорожки могут полностью пропасть.
Возвращенец может пережить пугающее чувство утраты, ощущение путаницы, хаоса. Он может наконец начать ощущать, что теряет даже свою собственную идентичность, что, по факту, у него и нет никакой идентичности. Он будет ощущать потерянность во времени, не имея ни будущего, ни прошлого. Нет ничего, к чему он мог бы вернуться, как нет и ничего постоянного, что он мог бы проследить в неопределённом будущем.
Изолированный, мимолётный, бродяга по сути, этот горожанин должен будет пережить одиночество духа, которое ничто не способно утишить. Тысячи ему подобных населяют современный город, и всех их гложет чувство их собственной бескорневищности, и тщётно жаждут они оказаться дома, в обители, где ощущается аромат времени, в постоянном и заветном месте на земле, которые бы связывало их собственное прошлое с каким-либо исполненным надежды будущим.
Одолеваемый этими депрессивными мыслями, я стоял перед покинутым домом моего детства из красного кирпича. У меня был импульс войти, но я предположил, что это может быть небезопасно, и скорее всего, под запретом.
Опустились сумерки. Туман стал плотнее; я же по-прежнему находился в этом квартале. Двигаясь прочь от обречённого дома, который был мне знаком, я бродил вдоль тех пустующих улиц, глядя через треснутые окна, сквозь покосившиеся двери, которые никогда уже не откроются дружественной рукой.
В некоторых окнах видны были истрёпанные, почернелые занавески, оставшиеся висеть в беспорядке по причине принудительного выселения, развевающиеся на холодном октябрьском ветру. Странные кусочки сломанной мебели, столовой посуды и орнаментов валялись повсюду вокруг. В некоторых из этих домов были прожиты целые жизни от начала до конца. Ныне же они стояли подобно пустым скорлупам, в ожидании абсолютной и финальной деструкции.
Вся округа казалась вымершей, безмолвной, лишённой всяких признаков жизни. Даже обычные городские шумы казались здесь странно приглушёнными и отдалёнными.
Я брёл без перерыва на отдых, ошеломлённый запустением, что окружало меня, и одновременно с этим не желая покидать его. Туман уплотнился, и вот уже наступила ночная темнота. А я всё оставался там.
Несмотря на тьму, я мог прекрасно видеть. Эта аномальная способность, очевидно, была связана с необычной чувствительностью моих глаз к сильному свету. Я ощущал, что оба этих состояния происходят от воспалённости оптических нервов; недуга, ранее мною упомянутого.
Я прошёл по аллее, странно поблескивавшей из-за кусочков разбитых оконных стёкол, и стал созерцать покинутое жилище по соседству, которое невероятным образом перекосила просевшая крыша. Это был небольшой белый каркасный дом дешёвой постройки, и всё же я заметил, что кто-то тщательно ухаживал за ним прежде. Краска была яркой; маленький почтовый ящик выглядел так, будто его недавно вымыли. И вытоптанные останки некогда ухоженного садика окружали это строение.
Пока я стоял так и предавался раздумьям, глядя на эту печальную развалюху сквозь всё возрастающий слой тумана, мне почудилось лицо в одном из двух передних окон первого этажа. Это было лицо старика, белёсое, исполненное скорби и невыразимого отчаяния.
Я взирал на него в остолбенении. Моей первой мыслью было, что какой-то пожилой бродяга пробрался в остов белого дома, намереваясь провести там ночь. Вероятно, сырость заставляла его старые кости ныть.
Лицо продолжало глядеть на меня. Я побрёл прочь, испытывая смутное чувство беспокойства. По пути меня передёрнуло, и я тут же списал это на холодный туман.
Я прошёл меньше половины улицы, когда увидел женщину. Ненормально полная, она сидела в плетёном кресле на полуразрушенной веранде двухэтажного особняка. На ней были очки с очень толстыми линзами, которые, казалось, отражали свет, шедший из некого невидимого источника. Луны, разумеется, не было видно, и я не видел каких-либо искусственных источников света вокруг.
Я был изумлён, однако предположил, что, должно быть, несколько жителей всё ещё могли нелегально проживать в своих старых домах, ожидая окончательной договорённости о выселении их в новые апартаменты.
Какой-то импульс заставил меня ускорить шаг, смотреть прямо перед собой, а не по сторонам. Тем не менее, я проявил упрямство и воспротивился этому, пойдя наперекор собственной интуиции.
Вместо этого, я остановился, прочистил горло и заговорил.
— Добрый вечер! – обратился я к женщине.
Толстуха не ответила. Она даже, казалось, не услышала меня. Вероятно, рассудил я, в дополнение к своим слабым глазам, она ещё и тугоуха.
Я прошёл несколько шагов вверх по дорожке, ведущей к её дому, и кивнул.
— Добрый вечер! – повторил я, уже громче.
После чего я моргнул, не веря своим глазам. Плетёное кресло было пусто! Я застыл как вкопанный и вперился в него. На мгновение перед этим я кинул взгляд вниз на дорожку, чтобы убедиться, что не наступаю на обломки. Возможно, что в эти несколько секунд толстуха вскочила с кресла и втиснулась внутрь дома?
Я не знал, что и думать. Для человека её телосложения женщина эта двигалась с непостижимой прытью. Развернувшись, я побрёл обратно на тротуар и продолжил свою прогулку. Мне пришло на ум, что женщина эта была осведомлена о том, что продолжает занимать конфискованную жилплощадь. Поэтому она тут же скрылась в доме, чтобы избежать любой возможности обсуждения этой темы с незнакомцем.
Удаляясь прочь, я обернулся. И вновь я увидел проблески света на тех очках с толстыми линзами. Полная женщина вновь была в своём плетёном кресле.
Что-то помимо вихрящегося тумана заставило меня содрогнуться. Хмурясь, я прибавил шагу. Уже поздно, говорил я себе, и мне лучше бы сейчас покинуть эти заброшенные, заполненные туманом улицы и пойти, наконец, домой, чтобы выпить несколько кружек горячего чая с бергамотом.
Я шёл быстрым шагом, однако не мог противиться желанию смотреть на пустующие остовы домов, мимо которых проходил.
Внезапно я остановился. Моё сердце застучало. Ледяной поток страха вызвал покалывание кожи моей головы. Широко раскрыв глаза, приоткрыв рот, я взирал сквозь эту тонкую пелену тумана и ощущал, что логика и трезвый ум покидают меня.
Около половины тех поломанных и заброшенных домов внезапно наполнились жильцами. Я видел печальные бледные лица, глядящие на меня из дюжины разных окон. Неясные, окружённые туманом фигуры сидели на нескольких скамейках. Какой-то старик, скрюченный от артрита, с трудом занимался своим крошечным садиком перед домом. Женщина средних лет, белая как смерть, однако с выражением безнадёжной ярости, отпечатанной на её лице, глядела на меня, стоя у сломанных ворот.
Ещё хуже, чем это, были другие явления. Я увидел, как кресло-качалка движется туда-сюда на крыльце, хотя в нём никого не было. Я увидел похожую на клешню руку, хватавшуюся за кирпичную стену здания. Рука переходила в смутный рукав, который, в свою очередь, ускользал в пустоту. На заднем дворе полуразрушенного особняка я уловил нечто, что было похоже на отделённую от тела голову женщины в большой соломенной шляпе. Та медленно проплывала над спутанным клубком зачахшего цветка в горшке.
Я ощутил хватку приближающегося безумия. У меня более не было ни малейшего желания находиться здесь. Моим единственным императивом ныне было немедленно убраться прочь отсюда.
Не помня себя от ужаса, я бросился через те заброшенные, хотя и не совсем, улицы, страх же мой был подобен псу, гонящемуся за мной по пятам. Я бежал, пока моё сердце не забилось гулко, и меня не одолело головокружение. Наконец, оставив далеко позади тот проклятый район с глядящими белыми лицами, липнущим туманом и странной тишиной, будто наполненной чем-то, я ввалился в дверной проём.
Спустя часы после того я достиг дома и упал в постель. Я проболел несколько дней. Моё сердце вновь испытало перенапряжение, и вдобавок к этому у меня проявились симптомы плеврита. Пока я лежал в кровати, то размышлял о своём гротескном опыте на той улице, полной молчащих домов. Я говорил себе, что мои глаза, воспалённые и сверхчувствительные, сыграли дурную шутку со мной, что тому виной были дрейфующий туман и моё собственное воображение.
Однако недели спустя, когда я поведал о своём городском приключении моему другу-парапсихологу, Луциусу Леффингу, он только покачал головой в ответ на мои объяснения.
— Я совершенно уверен, — сказал он, — что те фантомы, которые ты описал сейчас, не явились плодом ни твоего воображения, ни твоих воспалённых глазных нервов.
Как я уже писал тебе ранее, для меня невообразимо помыслить, чтобы любая личность, обладающая достаточным уровнем восприятия и чувствительности, могла бы прожить долгий период в каком-либо месте и не оставить после себя хотя бы что-то, запечатлев это что-то в самих камнях, дереве и известке.
То, что ты видел, было психическим остатками несчастных сгинувших душ, которые в совокупности прожили сотни лет в тех конфискованных домах. Их психические скорлупы всё ещё цепляются за свои единственные земные якоря, что у них остались. Причём, как ты описываешь, некоторые из них уже уменьшились и истёрлись до состояния отдельных фрагментов.
Stories from the golden age of the occult detective
Введение, или Что такое оккультный детектив?
Автор: Ник Реннисон, 2017
Перевод: Эл. Эрдлунг, 2023
Об авторе эссе: Ник Реннисон — писатель, редактор и книготорговец. Он издаёт книги по широкому кругу вопросов — от Шерлока Холмса до «голубых табличек» Лондона. Реннисон является постоянным обозревателем «Sunday Times» и «Журнала истории» телеканала BBC. Его публикации для Pocket Essentials включают «Зигмунд Фрейд», «Питер Марк Роже: Человек, который стал книгой», «Робин Гуд: миф, история и культура» и «Краткая история полярных исследований».
Также Реннисон редактировал два предыдущих сборника рассказов для No Exit Press: «Соперники Шерлока Холмса» и «Соперники Дракулы».
Аннотация: Призрак бедного афганца возвращается, чтобы преследовать врача, однажды ампутировавшего ему руку. Таинственная и злобная сила обитает в комнате родового дома и нападает на всех, кто в ней спит. Человек, осквернивший индийский храм, превращается в хищного зверя. Замок в Тироле — место мнимого воскрешения аристократического убийцы.
В рассказах этого сборника ужасы из загробного мира и других измерений посещают повседневный мир и требуют расследования. Шерлоки сверхъестественного — от «Томаса Карнакки, искателя призраков» Уильяма Хоупа Ходжсона до «Эйлмера Вэнса» Элис и Клода Эскью — это те отважные души, которые рискуют своей жизнью и своим рассудком, чтобы узнать правду о призраках, упырях и прочих массмедийных суевериях, которые приходят в ночи.
Период между 1890 и 1930 годами был «золотым веком» оккультного детектива.
Известные авторы, такие как Киплинг и Конан Дойл, писали о них рассказы, как и менее известные, подобно оккультистке Дион Форчун и Генри С. Уайтхеду, другу Лавкрафта и соавтору целлюлозных журналов того периода.
* * * * * * *
Итак, что же такое оккультный детектив? В самом базовом определении, оккультный детектив – это вымышленный персонаж, отдающий предпочтение расследованиям сверхъестественных тайн, нежели событий обычного мира. Такие психические инвестигаторы стали привычными фигурами в популярной литературе, начиная с 19-го века. Истоки того явления, что я назвал Шерлоками потустороннего, находится за пределами временных измерений этой антологии. Прежде 1880-ых гг. уже существовали персонажи, которых можно ретроспективно охарактеризовать как оккультных детективов. Ещё в 1830-ых уэльский юрист, член парламента и писатель Сэмуэл Уоррен опубликовал серию историй в Блэквудс Мэгезайн, где от лица доктора повествуется о случаях, в которых встречаются стандартные темы из готической литературы – от лунатизма и алкоголизма до явлений призраков и грабежа могил. В лучших историях Уоррена оккультный и макабрический элементы смешиваются в достаточно зловещее варево. Они были весьма популярны в середине 19-го века, как в Британии, так и в Америке, где Э. А. По читал их, хотя он и отзывался о них, как об отвратительно скверной писанине. Фитц-Джеймс О’Брайен, ирландский писатель, эмигрировавший со своей родины в Штаты в 1850-ых и убитый в Американской гражданской войне, написал изрядное количество фантастических и химерных историй за свою короткую литературную карьеру. В двух из них («Кувшин с тюльпанами» и «Что же это было?») появляется персонаж по имени Гарри Эскотт, который применяет навыки детектива, чтобы раскрыть сверхъестественные происшествия. Д-р Мартин Гесселиус, появляющийся в новелле Дж. Шеридана ле Фаню «Зелёный чай», и действующий как рассказчик нескольких других историй в авторском сборнике 1872 года «В тусклом стекле» (In A Glass Darkly) – ещё один пример оккультного инвестигатора-первопроходца.
Как бы то ни было, именно в конце 19-го столетия оккультный детектив вступил в свои полные права. Это были годы, во время коих были впервые изданы истории о Шерлоке Холмсе авторства Конан-Дойла. Они же стали столь невероятно успешны, что вдохновили несметное количество подражателей. Это также были годы, в которых наблюдался растущий интерес к сверхъестественным явлениям. Такие медиумы, как Дэниел Данглас Хьюм, знаменитый своей предполагаемой способностью к левитации и общением с мёртвыми, пользовались большой известностью. Производимыми ими чудесами восторгались в газетах и журналах, их даже восхваляли в высшем свете. Общество психических исследований (далее ОПИ), первая организация подобного рода в мире, была основана в Лондоне в 1882 году. И это не была какая-то там кучка лунатиков, состоящая исключительно из эксцентриков и едва вменяемых джентльменов-спиритистов. В число основателей Общества входили ведущие учёные и академики того времени. Первым президентом ОПИ стал кэмбриджский философ и экономист Генри Сиджвик, а в составе этого замечательного клуба были такие имена, как химик Уильям Крукс (тот самый, с которым постоянно пререкалась мадам Блаватская), физик Оливер Лодж и американский психолог Уильям Джеймс, старший брат известного литератора Генри Джеймса (который, кстати, сочинял добротные ghost stories).
Рост интереса к научным исследованиям паранормальностей и сверхъестественностей шёл одновременно с растущей увлеченностью публики к историям о привидениях (ghost stories). Былички о призраках и одержимых местах существовали, конечно же, ещё с тех времён, как мужчины, женщины и дети собирались вокруг костра, чтобы воодушевиться и отогнать ночной мрак. Во всех культурах есть примеры этого. Духи мёртвых появляются в Библии и в эпосах Гомера. Они есть в литературе древней Японии, в средневековых арабских сказках из Тысяча и одной ночи и в драмах ренессансной Европы. Упыри и гоблины буйно плодились в готическом романе конца 18 – начала 19 вв. Эдгар Аллан По и Шеридан ле Фаню брали темы из готического жанра и развивали их в своих новеллах. Чарльз Дикенс же, заприметив коммерческий потенциал ghost stories, начал сочинять собственные образчики жанра, самый известный из которых, пожалуй, «Рождественская песнь в прозе» (A Christmas Carol). Тем не менее, «золотой век» историй о потустороннем начался в последние десятилетия 19-го века, когда писатели принялись заполнять страницы периодики историями о домах с духами и призрачных посетителях из иного мира.
В 1890-ых из мешанины бульварного периодического фикшена возникает новый поджанр. В нём смешиваются элементы детективной истории, не так давно популяризированной сэром Конан Дойлем, и ghost story. Оккультный детектив – в смысле, архетип персонажа, специализирующегося на раскрытии сверхъестественных мистерий – пришёл в бытие. Персонаж писательницы Арабеллы Кенили, лорд Сифрет, впервые появившийся в историях, изданных в Ладгейт Мэгезайн в 1896, имеет некоторые черты оккультного детектива. Однако, в целом все историки согласны в том, что первым полностью созревшим оккультным детективом был Флаксман Лоу. Оный джентльмен был создан авторским дуэтом Кейт и Хескетом Причард, матерью и сыном, работавших под псевдонимами Э. и Х. Хэрон. Лоу сражается с нечистью в ряде рассказов, опубликованных в Пирсонс Мэгезайн в 1898. В следующие годы эти истории были собраны в отдельный том (цикл/кейсбук), озаглавленный «Призраки: Из личных опытов Флаксмана Лоу». Персонаж Причардов, подобно многим своим коллегам по цеху того периода, в известной степени наследует Шерлоку, однако не лишён собственной оригинальности. Многие другие литературные экзорцисты последовали по его стопам.
В дальнейшие два десятилетия целая когорта оккультных детективов выстроилась в ряд, чтобы дать бой силам тьмы. Джон Сайленс, «экстраординарный психотерапевт», как гласит подпись к собранию рассказов о нём 1908 года, был плодом воображения Элджернона Блэквуда, одного из наиболее одарённых писателей сверхъестественного ужаса 20-го столетия. Причём Блэквуд ещё раньше создал персонажа по имени Джим Шортхаус, которому посвящены четыре коротких рассказа и который также обладает некоторыми атрибутами оккультного инвестигатора.
Л. Т. Мид (псевдоним Элизабет Томасины Мид Смит) и Роберт Эустейс сотворили Диану Марбург, ясновидящую даму, расследующую преступления и тайны. (Также они сгенерировали Джона Белла, оккультиста-любителя, чьим приключениям посвящён цикл новелл «A Master of Mysteries», разумеется, не переводившийся до сих пор на русский и вряд ли вообще известный корифеям химерной прозы с ФантЛаба. — прим. пер.)
Тем временем плодовитый писатель бульварного остросюжетного чтива Виктор Руссо, под псевдонимом Х. М. Эгберт, наклепал дюжину коротких рассказов для разных американских газет в 1910 (причём с репринтом в 1920 в легендарном журнале Weird Tales), где главная роль отведена д-ру Ивану Бродскому, раскрывателю паранормальных тайн (и попутно – редкостному извращенцу и фрику. Переводчику данного эссе хватило беглого знакомства с персонажем на соответствующей страничке фантлаба, чтобы отбилось всякое желание углублять чтение – прим. пер.).
Многие из этих оккультных детективов, подобно своим аналогам в стандартном жанре, имеют особенные таланты или дары (они же скиллы, фичи или перки на современном медийном арго – прим. пер.), способствующие успехам в избранной ими области исследований. Эндрю Лэттер, авторства Гарольда Бэгби, появляющийся в шести коротких сюжетах, изданных в Лондон Мэгезайн в 1904, имеет способность входить в мир снов и перемещаться по нему для получения доступа к информации, скрытой от других (аналогично Морису Клау у Сакса Ромера – прим. пер.).
Утончённый охотник за наваждениями Эйлмер Вэнс, созданный Элис и Клод Эскью, вместе со своим ассистентом Декстером, весьма схожим с д-ром Уотсоном, появляется в цикле рассказов, изданных в журнале Уикли Тэйлтэллер в 1914. Вэнс может быть признан наиболее шерлокианским из всей разношёрстной компании психических инвестигаторов.
Пожалуй, самым известным ловцом демонов и духов периода до Первой Мировой был (и остаётся) м-р Томас Карнакки, The Ghost Finder, герой серии рассказов Уильяма Хоупа Ходжсона, которые по большей части издавались в журнале Айдлер в 1910. Истории про Карнакки были собраны в твёрдый книжный переплёт тремя годами позднее (1913). Более, чем любой другой оккультный детектив своего времени, Карнакки склонен возникать вновь и вновь в поп-культуре. Современные писатели сочинили несколько новых историй о похождениях бравого демоноборца (по факту, уже несколько новых циклов, причём от одного только Уильяма Мейкла – прим. пер.), сам же Карнакки становится членом «Лиги выдающихся джентльменов» в одноимённой графической новелле Алана Мура.
комиксный Карнакки в исполнении M.S.Corley
Авторы, снискавшие известность другими своими произведениями, также не чурались на досуге посочинять сюжеты в жанре оккультного детектива. Под псевдонимом Сакса Ромера Артур Генри Сарсфилд Уорд придумал своего знаменитого китайского криминального гения Фу Манчу. Однако он также создал и Мориса Клау в 1913 (своего рода светлый брат-близнец Манчу – прим. пер.), ясновидящего, антиквара, египтолога и эксцентрика, основным методом коего в деле раскрытия странных происшествий было погружение в состояние lucid dreaming (или магического транса, на особой подушке, пропитанной эфирным маслом вербены – прим. пер.).
Во время Первой Мировой печально известный оккультист, трикстер и практикующий маг Алистер Кроули (позднее названный «самым извращённым человеком в мире»), по причине нищебродства решил тоже попытать удачу в написании оккультных детективов. Его новеллы о философе-мистике-психическом детективе по имени Саймон Ифф (или просто Душка Саймон) были впервые изданы в журнале в 1917,* и вскоре были собраны в отдельный книжный цикл, как полагается (к слову сказать, большая часть кейсов Иффа в итоге объясняется совершенно рациональным образом, подобно историям о Холмсе Дойла или рассказам о Сметерсе Э. Дансейни, что довольно-таки скучно — прим. пер.).
скрытый текст (кликните по нему, чтобы увидеть)
цитата
*The Scrutinies of Simon Iff («Исследования Саймона Иффа») были впервые опубликованы в 1917–18 годах в нью-йоркском журнале The International под псевдонимом Эдвард Келли (отсылка к алхимику, медиуму и шарлатану елизаветинских времён, компаньону д-ра Джона Ди).
Первая Мировая Война, с её ужасающими человеческими жертвами, стимулировала интерес к идеям о загробной жизни. Столь много молодых и не только людей погибло на фронтах, и те, кто любили их, искали хоть какие-то утешения своим потерям. Многие тогда желали убедиться, что души мёртвых продолжают жить (как и во времена древнего Египта – прим. пер.). Традиционные моно-религии далеко не всегда могли дать людям успокоение души по этому извечному вопросу, посему активное развитие получили спиритическое движение и прочие альтернативные системы верований.
В данном контексте рассказы о сверхъестественном в целом – и о паранормальных инвестигаторах в частности – продолжили получать широкий читательский резонанс. Многие из новых сочинителей оккультно-детективных сюжетов в 1920-ые были женского пола. Актриса и писательница Элла Скримсоур-Николс опубликовала цикл историй о Шиле Крерар, молодой шотландской леди, наделённой психическими скиллами.
Другая писательница с впечатляющим именем Роза Шампьон де Креспини создала оккультного следопыта по имени Нортон Вайз. В то же время другая дама Джесси Дуглас Керруиш издала по-прежнему читабельный роман под названием «Неумирающее Чудовище», который в 1940 экранизировали в формате голливудского хоррора. Героиня романа, Луна Бартендейл, женщина многих психических дарований, занимается расследованием вспышки ликантропии.
Как бы то ни было, самой знаменитой из всех этих писательниц оказалась Дион Форчун (урождённая Вайолет Мэри Фирт). Её имя до сих пор пользуется спросом на полках нью-эйджерской литературы в британских книжных магазах (тот же Aquarius), и её сочинения по оккультным материям и магической философии, вроде «Космической доктрины» и «Лунной магии», по-прежнему находят своих читателей 70 лет спустя её смерти.
В 1920-ых Форчун также выпустила в свет цикл развлекательных историй о мультиталантливом психическом исследователе и целителе по имени д-р Джон Тавернер (как сообщала сама писательница, «это своего рода художественное приложение к моей книге «Психическая самозащита» — прим. пер.). Форчун даже смогла найти место для своих рассказов про Тавернера в традиционной периодической прессе (в частности, в Ройял Мэгезайн).
Однако этот рынок сбыта для авторов, работающих в жанре сверхъестественных триллеров, столь процветавший в поздневикторианскую и эдвардинскую эпохи, начал медленно угасать. По контрасту, журналы остросюжетного чтива (pulp fiction – от англ. “pulp” – «мякоть», «целлюлоза» — прим. пер.) стали набирать популярность, особенно в Америке. Начиная с 1920-ых и далее оккультного детектора можно было скорее обнаружить на глянцево лоснящихся страницах Weird Tales, чем, скажем, в Пирсонс Мэгазайн или в Стрэнд. Идеальным образчиком жанра в этом плане выступает Джеральд Каневин, оккультный протагонист Генри С. Уайтхеда, одно из приключений которого я включил в эту антологию. Во многих смыслах Уайтхед был достаточно изысканным писателем, и его проза была бы не менее к месту в более престижных журналах. Возможно, начни он издаваться двадцатью годами ранее, именно в таких журналах её и можно было бы найти. Все новеллы о Каневине были опубликованы в палповых журналах, преимущественно в «Химерных Историях».
В десятилетки, последовавшие за 1930-ым, годом, который я выбрал в качестве верхней границы для этой антологии «золотого века» оккультных детективов, данный архетип персонажа продолжил преуспевать в массовой оккультуре. Американский писатель остросюжетной химерной прозы Сибери Квинн в 1925 году создаёт своего гиперактивного весельчака Жюля де Грандена, эксперта в области оккультных тайн и бывшего члена французского Сюртэ.* На протяжении последующей четверти века бойкий крепыш де Гранден, наделённый, кроме всего прочего, кошачьими повадками, появляется в более чем 90 (!) новеллах, изданных, опять же, в основной своей массе в Weird Tales. В них хитроумный француз, вместе со своим компаньоном д-ром Троубриджем, опять же, аналогом д-ра Уотсона, сражается со всевозможными призраками, стихийными демонами, родовыми проклятиями, полтергейстами, носферату и прочими тварями, бродящими в ночи. (Стоит упомянуть, что большинство, если не все, сюжеты Квинна про Грандена происходят в одном и том же маленьком захолустном американском городишке Харрисонвилле, который выдуман автором, очевидно, по аналогии с сумрачным Аркхэмом Лавкрафта. – прим. пер.).
скрытый текст (кликните по нему, чтобы увидеть)
цитата
фр. Sûreté (букв. пер. «безопасность», «сохранность») — организационное название гражданской полиции во многих франкоговорящих странах, особенно её детективного подразделения. – прим. пер.
«Химерные Истории» также стали первым домом для персонажа Мэнли Уэйда Уэллмана, а именно – Джона Танстона, богатого учёного и оккультиста, который противостоит целому ассорти из потусторонних креатур, подобно де Грандену. Танстон возникает в рассказах на всём протяжении 1940-ых; позднее в своей карьере Уэйд Уэллман публикует два романа с участием этого персонажа.
В 1960-ых другой не менее талантливый писатель химерных ужастей, Джозеф Пэйн Бреннан, знакомит читателей Альфред Хичкок’с Мистери Мэгезайн со своим оккультным детективом Люцием Леффингом, который в дальнейшем фигурирует более чем в 40 историях, многие из коих собраны, как полагается, в упитанные твердотельные томики (и продаются за баснословные ценники на амазоне, хех. – прим. пер.).
На протяжении 20-го столетия оккультный детектив появляется не только в традиционных печатных медиа, но и в других форматах тоже. В 1930-ые и 1940-ые по радио шли передачи «Тень» (в краткой озвучке Орсона Уэллса) и «Таинственный Бродяга». Оба этих радиошоу представляли собой криповые аудиокниги в исполнении загадочных нарраторов, повествующие зачастую о сверхъестественных событиях.
Естественно, телевидение тоже не обделило психических инвестигаторов своим вниманием, начиная с «Колчак, Ночной Сталкер» (лучше смотреть в оригинале, на русском есть с характерной гнусавой озвучкой из 90-ых – прим. пер.) и заканчивая братьями Сэмом и Дином Уинчестерами из сериала Supernatural. В конце концов, кто ещё Малдер и Скалли из «X-Files», как не оккультные следопыты? Фильмы вроде «Сердце Ангела» Алана Паркера (снятого по роману Уильяма Хьорстберга) также обязаны данной традиции.
Конечно же, на ум приходят «Охотники за привидениями», в версиях 1980-го и 2016-го. В основу сюжета блокбастера положена насыщенная событиями трудовая жизнь слаженной группы оккультных исследователей, причём гостбастеры обладают гораздо более продвинутыми технологиями, чем когда-либо имелись у того же Томаса Карнакки (Стоит также вспомнить и трэшовый фильм «Страшилы» на ту же тематику – прим. пер.). Оккультный детектив давно стал знакомой фигурой (если не сказать мемом – прим. пер.) в комиксах и графических новеллах, от «Оккультных документов д-ра Спектора» до «Хэллблейзера» (Джона Константина).
Хотя классические психические инвестигаторы вроде Гарри Дрездена авторства Джима Бучера продолжают преуспевать на печатных и электронных книжных страницах, всё же будущее оккультного детектива в 21 веке находится скорее в фильмах, ТВ-шоу и играх для ПК (про последние будет сделан отдельный обзор – прим. пер.).
Тем не менее, всегда стоит помнить, что архетип этот имеет длительную хронологию. В данном издании я осветил пятьдесят лет этой истории. Я попытался собрать вместе все виды историй из «золотого века» оккультного детектива. Антология начинается с рассказов (включая Редьярда Киплинга и Артура К.-Д.), в которых задействованы инвестигаторы-любители, благодаря своему любопытству сталкивающиеся с теми или иными паранормальными феноменами. Далее следуют примеры кейсов Флаксмана Лоу, Томаса Карнакки и Эйлмера Вэнса, которые были сразу задуманы как профессиональные или полупрофессиональные экзорцисты. Я также отобрал несколько рассказов про бесстрашные души, которые берутся за исследования одержимых духами особняков. Они также заслуживают именоваться «Шерлоками сверхъестественного». В итоге, я надеюсь, получилось собрание классических чиллеров, которые по-прежнему способны заставить шевелиться волосы и вызывать озноб позвоночника у современных ридеров.
P. S. Если кто-то из подписчиков оставит хотя бы какой-то осмысленный коммент, пусть даже критический, помимо стандартных likes, то это будет просто офигеть как приятно.
облако тэгов
).
