Тесно переплетаясь с обличительными произведениями критического реализма, развертываются в этот же период социалистические искания передовых европейских и американских писателей.
Социалистические утопии Золя были окрашены реформистскими иллюзиями, что принижало их пафос, но важен сам факт обращения к социализму крупнейшего французского писателя.
Анатоль Франс с его социалистическими устремлениями становится необычайно характерной фигурой литературы начала ХХ века. Созданные им социалистическая утопия «На белом камне», горячая революционная публицистика, эпический цикл «Современная история» неоспоримо свидетельствуют о том, что наиболее значительные достижения всемирной литературы начала ХХ века не имеют ничего общего с модернистской мишурой.
Социалистические симпатии Верхарна и вдохновленная ими романтическая утопия «Зори» раскрывали новые возможности перед всемирной литературой.
Социализм Джека Лондона, облик которого буржуазная критика стремилась грубо исказить, был явлением для американской
литературы. Мы имеем в виду и «Железную пяту» Джека Лондона – фантастическое прозрение, в котором неизбежность столкновения труда и капитала показана с огромной силой, и его публицистику. Джека Лондона привело к социализму сознание того, что он находится «на дне социальной пропасти».
Понятие «социальной пропасти», проходящее сквозь всю публицистику Джека Лондона, может являться ключом и к сатирической фантастике Франса, и к позднему Твену, и к обличительному театру Шоу, и к «Верноподданному» Генриха Манна.
«Революция уже пришла. Попробуйте остановить ее», — провозгласил Джек Лондон. Подобное восприятие современности присуще большинству передовых писателей того времени — Ромену Роллану, Эптону Синклеру и многим другим.
Как известно, бурно протекавший процесс социалистических исканий не привел писателей, искренне стремившихся найти выход, к успеху. Золя, Верхарн, Франс, Джек Лондон, Эптон Синклер и другие рано или поздно переживают глубокий духовный кризис: социализм, лишенный революционной перспективы, не мог удовлетворить их, дать их творчеству животворный импульс.
Мысли о будущих формах и границах мира — того мира, который и впрямь почувствует себя частицей космоса, используя все то, что может ему предложить сегодняшняя и завтрашняя наука, — мысли о героизме, вдохновении и стремительном движении вперед являются для меня своего рода отрывом от тех будничных и прозаических раздумий, которые столь свойственны моей натуре.
Мир будущего тревожит и волнует меня. О нем всё время напоминает наш сегодняшний день, и не только сегодняшний. Мне напоминает о нем Луна — вечный небесный странник, который перестал уже быть романтическим союзником влюбленных и всерьез готовится к встрече самых первых и самых отважных покорителей космоса. Мне напоминают о нем причудливые созвездия и архипелаги планет, которые теперь перестали быть недосягаемыми, как еще совсем недавно, всего пять лет назад. Мне напоминают о нем и красный свет Марса, и мерцающие огоньки Волос Береники, и холодный пронзительный блеск полярных звезд.
И все же не по звездам судим мы о будущем мире. Нет, не движение звезд определяет наши гороскопы. Мы ведь вовсе не маги, которые изучали движение планет и формы внутренних органов животных для того, чтобы переступить порог вечной тайны. Ничего не осталось в нас от астрологов средневековья, хотя именно со звездами мы, величайшие из рационалистов, связываем свои будущие судьбы.
О мире, каким он будет через пятьдесят или сто лет, мне постоянно напоминают наши земные дела и люди, создающие космические корабли и посылающие их в звездные странствия. Мне напоминают о нем и те, кто строят и приводят в движение атомные реакторы и циклотроны. Итак, нас заставляют думать о будущем мире, формы и границы которого, как я уже говорил, определяет современная наука и техника и машины и аппараты, удивительные по своей точности и полному подчинению воле человека. Один поворот рычага заменяет груд сотен людей! А чудесный электронный мозг, который уже не только производит сложнейшие вычисления и расчеты, но и все более приближается к тому (как это ни прискорбно!), чтобы переводить строки поэтов с одного языка на другой.
Эти мысли, набегая как волны, пробуждают мою фантазию и вызывают в моем воображении картину жизни наших потомков. И хотя картину эту я создаю сам, она меня опьяняет.
Но, думая о будущем, я всегда остаюсь человеком, чья профессия является одной из старейших в мире. В этом, собственно, нет ничего особенного, так как подобных профессий множество. Ведь и профессии врача и бухгалтера, а быть может, и редактора толстого журнала существуют испокон веков. Вся разница заключается лишь в том, что мое ремесло не привыкло пользоваться благами техники и не изменилось ни на йоту с самых незапамятных времен. Моя профессия – профессия формирования чувств и восторгов, профессия определения линией или цветом тех или иных переживаний как бы игнорируется наукой, которая отлично знает, что не может ничего добавить к ее величию. Вот почему нет сегодня для людей моего ремесла никаких аппаратов и приборов, которых бы не знали уже много веков назад. Ни одного нового цвета не прибавилось и на нашей палитре. Так же, как в пещерах Альтамиры, в древней Греции, далеком Файюме, Византии, Риме, Новгороде или оазисах Сахары, рука художника вооружена самым примитивным приспособлением — пучком волос, прикрепленным к гладко оструганной палочке.
Что же принесла нам, художникам, цивилизация или наука? У писателя, например, еще имеется иллюзия технического прогресса, так как девяносто девять из ста писателей выстукивают свои произведения на пишущей машинке. Пользуясь дарами теле-, радиосвязи, это дело можно довести и до такого совершенства, что писатель будет выстукивать свой текст дома в Варшаве, а буквы станут отбиваться на чистом листе бумаги на улице Горького в Москве. Впрочем, это не будет оказывать никакого влияния ни на смысл, ни на стиль, ни даже на орфографию. Так и композитор от имени людей своей профессии может выражать благодарность цивилизации, но вовсе не потому, что открыты способы записи и передачи на расстояние голоса — ведь и нам, художникам, предоставлены средства механического воспроизведения наших картин, — а потому, что время от времени конструктор изобретает новый музыкальный инструмент, обладающий неизвестным до сих пор регистром или окраской звука. Вибрирующий, металлический голос электронных органов, резкие и хохочущие звуки саксофонов — все это, быть может, позволяет музыкантам, несколько иначе, чем художникам, верить в будущее и в собственную роль в этом будущем.
И все же самое удивительное и чудесное то, что художники и скульпторы — именно художники и скульпторы – отлично знают: и в будущей эпохе, независимо от открытия новых синтетических материалов, они будут все той же старой кисточкой (в крайнем случае — полихлорвиниловой) и стальным резцом, по которому ударяют обязательно деревянным молотком, создавать самые прекрасные произведения из тех, какие только открывались человеческому взору. Самые прекрасные потому, что они самым неизмеримым и непредвиденным образом расширят границы нашего познания и восприятия, а глаз художника откроет новый арсенал форм, новые взаимосвязи и пропорции вещей и ритмов, новые темы и новые функции произведения искусства, определяемые еще неизвестной сегодня силой воображения.
-
Поэзия новых открытий.
-
Я уже говорил, что думаю о приметах будущего мира, а также о том, что мысль эта, отличаясь необыкновенным упорством, стала у меня почти повседневной. Однако возникла она сравнительно недавно и как бы мимоходом, точно заметки на полях технической энциклопедии, с которой мне хочется сравнить наш век. На полях потому, что я ничего не смыслю во всей этой технике, не понимаю законов, которые управляют современной механикой. Я способен уловить ее поэзию, но законы, управляющие ею, совершенно чужды мне. Восторгаясь кибернетикой, я не умею объяснить себе всей ее сложной механики; так же обстоит дело и с проблемами ядерной физики и других родственных отраслей знаний. На меня больше воздействуют гуманитарные аспекты этих явлений или их следствия в сфере этической.
И все же независимо от этого мое воображение оплодотворяют реальные факты работы чудесных машин, так же как поистине фантастические полеты спутников и лунников, вычерчивающих великолепные эллипсы установленных человеком орбит. Точно так же пробуждают мысль художника первые корабли и ледоколы, движимые атомной энергией, и ступени ракет, отделяющиеся от корпуса по сигналу, переданному с земли, и черная магия изотопов. Да, в своем понимании техники я отстал по крайней мере на целую сотню лет (надеюсь, что в этом я вовсе не одинок ), хотя связываю с ней все мои надежды и все опасения. Но при всех своих недостатках я все же имею смелость называть себя человеком ХХ века и даже присваивать себе право фантазировать на темы будущего — XXI столетия.
***
Новая поэзия, поэзия до сих пор не высказанная, будет порождением фактов — ведь дело заключается вовсе не в том, чтобы найти гладкую рифму к слову «спутник», — поэзией межпланетных пространств, среди которых будет парить человек, поэзией новых открытий, по сравнению с которыми покажутся бледными все путешествия Магеллана, Колумба и Писарро, являющиеся не больше чем детской игрой рядом с полетом в космическом безвоздушном пространстве. Это будет поэзия познанного голубого лунного света и таких форм жизни, которые я предчувствую, но, к великому моему сожалению, совершенно не умею представить в их реальных очертаниях.
Ведь формы жизни, столь разнородные даже на нашей планете, готовят нам самые непредвиденные сопоставления, когда человек окажется на других планетах вселенной. Эти сопоставления будут особенно непредвиденными и необычными, поскольку каждый человек теоретически, хотя и без каких-либо научных оснований, представляет себе, что если где-нибудь еще существует жизнь – а существует она обязательно, — то она вовсе не должна и, возможно, даже и не может быть похожей на нашу жизнь. Открытие других измерений в рамках все той же управляющей всем гармонии — в том числе, быть может, и пресловутого «четвертого измерения» — возможно, опрокинет все новые существующие понятия, особенно же по вопросу о том, что мы видим и как мы видим. Быть может, там мы, вечные дети, найдем и сказочную шапку-невидимку, и скатерть-самобранку, и чудесные деревья, на которых растут пироги с ананасами или капустой, в зависимости от нашего вкуса.
Развитие науки, как мы это отлично знаем, — процесс бесконечный, и именно благодаря этому всегда будет жить величайшая из страстей человека – страсть познания. Результатом этой страсти может быть открытие и новых источников энергии, и новых средств питания, вплоть до посадки чудо-деревьев с их плодами-пирогами.
Ведь каждый мечтает о будущем по-своему, в соответствии со своими потребностями. Я, например, мечтаю о картинах, о неизвестных еще цветовых сочетаниях, другой — о полной автоматизации жизни, а третий — о пирогах. И, пожалуй, самое смешное, что каждое из этих желаний, с точки зрения нашей науки, является одинаково реальным.
-
Автоматизация и благоухание цветов.
-
Вы видите, я доказываю, что каждый из нас, исходя из собственных наклонностей, носит в себе образ будущего мира. И чем более развита фантазия человеческой особи, тем полнее идеи и формы ее видения будущего. Для меня оно равнозначно с эпохой, когда человечество будет окончательно освобождено, когда не будет больше классовых, национальных и религиозных различий, когда исчезнет все, что являлось причиной большинства конфликтов. Будущее для меня — это золотой век искусства и чтобы уж все было ясно — искусства, ищущего вовсе не каких-то подпорок в развитии техники, а наиболее индивидуального, наиболее гуманного и совершенно неповторимого. Итак, оно будет чем-то напоминать письмо, адресованное самым близким людям. Это будет для искусства самая индивидуалистическая из всех индивидуалистических эпох в самой коллективной из всех коллективных форм общественной жизни.
Вот почему я так уверен, что, несмотря на угрюмые пророчества некоторых скептиков, никогда не исчезнет веселое племя художников, так же как не исчезнут и поэты. Люди останутся людьми, несмотря на то, что нам, быть может, суждено познакомиться с другими, совершенно на нас не похожими разумными и интеллигентными существами, которых мы уже разыскиваем при помощи наших гигантских телескопов; раньше или позже они подадут нам знак при помощи понятных для всех символов или значений, вернее всего математических. Люди останутся людьми, и постоянно напоминать им об этом будет искусство, так как оно глубже всего хранится в тайниках души.
Я лично не верю в это, но шутя мог бы предположить, что искусство способно поставить человечество даже перед серьезными конфликтами. Ведь чем больше в нем заложено страсти и душевного жара, тем меньше можно будет гарантировать, что по его поводу не будут вестись ожесточенные баталии, подобные войнам иконокластов с иконодулами. Как видите, это довольно грозная мысль, но высказанная лишь ради шутки.
Что же касается сферы влияния будущего «уникального» искусства, то в зародыше оно видно уже и сейчас. Сегодня, в век печатного слова, репродуцированных картин и механически записанной музыки, число художников не только не уменьшается, а растет с невиданной быстротой.
Пусть же электронный мозг сочиняет стройные сонеты, пишет музыку и добивается безошибочного распределения цветовых пятен — все это будет лишь условностью, так как подлинная правда жизни останется в области чувств человека, так же как это происходит сегодня и как это было всегда.
Быть может, именно поэтому я не люблю и не читаю столь модной сегодня «фантастики». В большинстве подобных произведений образ будущего мира чрезвычайно сужен и лишен человечности. Фантасты рисуют его доведенным до абсолютного порядка, но пустым и холодным. Я же верю, что в наш будущий мир мы внесем с собой немного беспорядка и старых привычен, таких, например, как привычку нюхать живые цветы, а не их нейлоновые, пропитанные запахом духов заменители. Я верю, что известная толика этого беспорядка позволит нам, усыновляющим для своих нужд иные планеты вселенной, не растерять своей натуры. Я мечтаю, что нам удастся создать нечто подобное эллинским Садам академии, продолжить ее традиции и сохранить достижения нашей цивилизации. Ведь в основе ее в числе прочих лежит принцип, сформулированный еще древними греками: человек должен быть «калос кай агатос», то есть прекрасным душой и телом.
Искусство позволит нам сохранить также и то, о чем говорит, называя это поэзией, старый и мудрый (а такими обычно бывают сказочники) Корней Чуковский. Он рассказывает о том, как ребенок впервые открывает рифму и ритм, ударяя камнем о камень и вслушиваясь в тот отзвук, который приобретает для него особое значение и смысл.
-
Воспоминание о прошлом и видение будущего.
-
Это было в Париже осенью 1959 года. До краев наполненный живописью, я не интересовался тогда ничем, проводя целые дни в скитаниях по музеям, преодолевая километры залов Лувра, посещая выставки, галереи и галерейки. Мир красок, ошеломляющий, единственный и неповторимый, поглотил меня без остатка, поглотил настолько, что даже на чудесный Париж я смотрел сквозь какую-то особую непокорную призму. Непрерывная
экскурсия, во время которой я метался от керамических львов Ассирии к «Лилиям» Клода Моне, как бы сотканным из тончайших туманов, пресыщение яркостью красок или их бесконечной нежностью требовало минут полнейшего спокойствия. В такие минуты я садился обычно на террасе какого-нибудь маленького кафе, с наслаждением отпивал небольшими глотами кофе, затягивался дымом сигарет «Голуа» и всматривался в проплывавшую перед моими глазами толпу парижан, на которую можно глазеть целыми часами хотя бы только из-за одних девушек, которые вовсе не нуждаются в моей рекламе.
В тот день я сидел на террасе кафе «Селент» в самом сердце Монпарнаса, где он сливается с бульваром Распай, в треугольнике, образованном «Ротондой» и «Кафе дю дом». Там в начале нашего века любили посидеть молодой Пикассо, молодой Аполлинер, молодой Макс Жакоб, там рисовал свои грустные и потрясающие портреты с длинными шеями и овальными лицами божественный Модильяни. Здесь происходили все крупные художественные скандалы, здесь Тристан Тзара читал свои дадаистские поэмы, здесь провозглашались сюрреалистические манифесты и здесь же, дымя своей неизменной трубкой, писал удивительные повести Илья Эренбург, а также сидели Элюар, Арагон и сотни других, кого я любил или люблю.
В конце этой улицы окруженный листвою деревьев и освещенный бликами лунного света проплывал роденовский памятник Бальзаку.
Здесь вызывал я, словно духов, тени эпохи, живописной, но сегодня уже музейной. Ко всему остальному я был равнодушен. Вот уже десять дней я совсем не читал газет, выключился из хода событий и до конца погрузился в свое созерцание. Но меня удивило вдруг, что все вокруг меня держат в руках не такие, как обычно, листы газет. На первой их странице чернел огромный снимок с белым кругом посередине.
Я купил «Франс суар». Это была фотография Луны, но Луны с другой, никогда не виденной стороны. Фотография была сделана советским лунником. Побледнели, поблекли краски моих воспоминаний. Разбуженная мысль направила свой полет в другую область, в область фантастики. Я проникся признательностью к людям, которые окрыляют мечту, покоряют космос и подчиняют себе материю.
***
Я думал об этом огромном, невероятном подвиге и его значении для будущего. Потом возвращался мыслью к тому, что произошло в мире. Я представил себе тот путь, который надо было пройти, чтобы так приблизить к нам небо. Я посмотрел на луну, она была такой же, как семнадцать лет назад, когда освещала своим мертвенным блеском заснеженные степи под Сталинградом. Мне вспомнилось, как ожидали мы ее появления, чтобы совершать наши ночные фронтовые марши. Я видел луну — нашего солдатского друга, который вел нас вперед, к родимой Висле.
Это была все та же луна, но уже и не та, так как она позволила луннику с выгравированным на его борту серпом и молотом открыть одну из основных своих тайн, которая была так долго скрыта от человека.
-
И Луна не та, и Земля не та.
-
И вот, как бы вопреки моей воле, Луна стала лейтмотивом очерка, который я пишу, вернее, не очерка, а некоторых высказываний и наблюдений. Но все же я прощаюсь с ней — моим «солдатским Другом» и «бледноликим Нико» из бульварных романсов. Луна вошла теперь в разряд повседневных понятий, и ее круглый сверкающий щит символизирует сегодня новый этап процесса познания.
Процесс познания… Достижения науки… Победы советских ученых, срывающих одну за другой завесы непознаваемого, — все это, как я уже говорил, этапы величайшего и неизбежного общественного переустройства мира. В то же время это конкретная форма защиты от разлагающего влияния пессимизма, который присущ тем, кто не понимают революционных перспектив. Это защита от мрачного образа будущего мира. Это защита от апокалиптического видения Земли со все возрастающим числом ее жителей, которым для того, чтобы поместиться на ее континентах, придется через шестьсот лет стоять плечом к плечу, не имея возможности даже присесть. Это защита от призрака голода, полного исчерпания энергетических ресурсов и лишенной жизненных сил почвы, то есть призрака той Земли, которая будет не в состоянии прокормить разросшееся человеческое племя. Это защита от такого образа будущего мира, который мог возникнуть только в воображении людей, совершенно лишенных фантазии и веры в творческие силы человека.
Этим малодушным умам не хватает фантазии, свойственной современной науке, особенно той, которая базируется на коммунистической основе, — науке советской.
Быть может, в современных условиях это идет порой в ущерб достижению наших некоторых временных целей. Но, так же как в период первых пятилеток, в период индустриализации и электрификации необходимо было ценою огромного напряжения и серьезных жертв построить могучую промышленность, чтобы не быть побежденным, так и теперь, когда в каких-то бытовых вопросах мы немного отстаем от некоторых богатых капиталистических стран, мы сознательно и самоотверженно направляем свой труд на благо наших потомков.
Высокоразвитая система научной работы, сотрудничество науки и производства, централизация научно-технических исследований, направленных к единой цели, — все это почти неизвестно капиталистическому обществу и к тому же не может быть там осуществлено. И, как мне кажется — а я не ученый и не экономист, — система «свободной конкуренции», несмотря на любые усилия, не в состоянии добиться большего. А социалистический лагерь дает гарантии осуществления нашего идеала, все более близкого каждому из нас, — создания счастливой жизни для потомков.
Современная наука строит фундамент этой будущей жизни, и для нас вовсе не безразлично, на как их научных принципах он будет покоиться.
Порой наша натура сопротивляется сознательному самоограничению ради достижения общих целей. И вовсе не из
чувства противоречия, а благодаря укоренившейся на протяжении веков привычке мы предпочитаем иногда превозносить ученого, который в своем изолированном от мира кабинете, напоминающем монашескую елью, склоняет голову над абстрактными проблемами науки. Но таких ученых больше не существует. Сегодня их творческим поприщем стали огромные лаборатории и целые города науки. Одной из научных целей является мирное использование атомной энергии, той энергии, которая может либо ввергнуть мир в катастрофу, либо направить его по пути бурного развития. Итак, здесь перед нами альтернатива. Задача заключается в том, чтобы победило то, что предотвратит смерть и разрушение.
* * *
Эти странички написаны в стиле, не совсем обычном для меня. Ведь чаще всего я пишу о художниках и их картинах. А тут перемешано все: немного улыбки, немного серьезного, немного воспоминаний, надежд и неумелой литературной фантазии.
Эти странички, где перемешано все, я, признаюсь, писал с трудом. В них нет ни порядка, ни системы. Но они искренни. Вот почему, желая говорить о науке и будущем мире, я начал с искусства, как та девица, которая умеет танцевать только от печки.
Основными для меня были размышления над проблемами науки, подчиненными идеалам, над фантазией и действительностью, берущими свое начало в социалистическом понимании окружающих нас явлений.
*
Как ни старался я избежать излишнего пафоса, мне все же не удалось это сделать. Я не терплю сусальности и поэтому позволил себе разбавить некоторые свои лирико-публицистические пассажи юмористическими рисунками. Это, быть может, как-то дополнит то, о чем я здесь размышлял.
Например, глава об образе ученого проникнута горькими сожалениями о том, что американская литература не уделяет внимания ученым, что «ученый — обычная фигура в советской художественной литературе, но не в американской». Гибиан констатирует, что «произведения Митчела Уилсона об американских физиках почти неизвестны в его стране и популярны в России», что научная фантастика в США служит только «развлекательным чтивом» и «лишь немногие считают», что такие произведения «заслуживают того, чтобы их воспринимали серьезно».
Веркор. [Творческие планы] // Иностранная литература № 5 1961, с. 242
Веркор.
К сожалению, мои литературные планы в данный момент, что называется, на мертвой точке. Мой последний роман «Сильва» выходит во Франции, а затем почти одновременно в Англии, Германии и Соединенных Штатах. Новой темы, к которой я мог бы обратиться, я еще не вижу.
Роман «Сильва» продолжает линию, начатую переведенной в Советском Союзе книгой «Люди или животные?». В романе та же тема — «человеческое начало в человеке»: человек вытесняет животное в примитивном существе, и, наоборот, трусость и пассивность постепенно приближают человека к ровню животного. Я надеюсь, что моя книга, написанная в развлекательной фантастической форме, является прогрессивным произведением, поможет читателю осознать свое «положение человека» и заставит его задуматься над тем, к чему это положение обязывает.
В «некотором штате, в некотором году» в маленьком американском городке Пекот была сделана попытка... купить ребенка. Дело о покупке расследовала особая комиссия сенаторов. Об этом рассказывает писатель Джон Хэрси в романе «Скупщик детей».
Почти два с половиной века прошло с тех пор, как Джонатан Свифт в памфлете «Скромное предложение» рекомендовал приготовлять различные вкусные и питательные блюда из маленьких ирландских детей.
Происшествие, описанное в книге Хэрси, невероятно. Ведь даже наиболее реакционные и бесчеловечные представители большого бизнеса, как правило, не торгуют детьми. Впрочем, и в XVIII веке самые жадные и злые английские помещики не употребляли в пищу ирландских детей. Но условное, неправдоподобное в книге Хэрси так же, как и у Свифта, возникает на реальной почве.
Представитель могущественной корпорации «Юнайтед лимфо» Висси Джонс скупает одаренных детей. Они нужны для какого-то таинственного мероприятия, «связанного с национальной обороной».
Вначале скупщик наталкивается на сопротивление, но он очень быстро находит «ключ» к каждому из сопротивляющихся, и сделка, которая сперва почти всем казалась невероятной, ненормальной, отвратительной, — совершается.
О намерениях Висси Джонса, о мальчике Барри Радде, которого хотят купить, о том, как и чему учат и как воспитывают детей в маленьком американском городке Пекот, читатель узнает из протоколов сенатской комиссии. В форме протоколов этой комиссии написан весь роман.
«Я не вижу, почему стремиться извлечь хоть какую-либо пользу из этого неестественно», — говорит на сенатской комиссии отец Барри, подразумевая выдающиеся способности сына.
И действительно, почему неестественно? Если в обществе продаются честь и совесть, политические убеждения и религиозные верования, то почему бы и не продать талантливого ребенка? Где здесь предел, граница?
Только в самом конце романа выясняется, что одаренных детей хотят превратить в живые вычислительные машины. Сначала, чтобы заставить ребенка потерять память, его запирают в «комнату забвения», где своеобразно сочетают методы фашистского концлагеря и американской суперцивилизации. Обнаженного ребенка насильно пичкают особыми лекарствами, ему непрерывно показывают специальные телепередачи и кинофильмы, дают читать специальные книги. Ребенка лишают органов чувств — ведь вычислительной машине не надо ни осязать, ни обонять, ни видеть, ми слышать и уж тем более не надо ни радоваться, ни печалиться. Созданные таким образом живые счетные машины полностью изолируются от других людей. Большинство детей подвергаются стерилизации.
Маленьких роботов приучают поклоняться новому божеству — «Юнайтед лимфо». Корпорация становится предметом культа, трепетного обожания, в котором, как в некоторых древних восточных религиях, сочетаются мистические и сексуальные элементы. Впрочем, в изображении этой новой религии автор не слишком преувеличивает: ведь и в реальной Америке уже давно доллар стал национальным божеством.
Когда один из членов комиссии сенатор Менсфилд опрашивает у скупщика, не кажется ли ему такой процесс превращения человека в машину несколько страшноватым, тот очень удивлен. Он, Висси Джонс, напротив, убежден, что это великое изобретение «Юнайтед лимфо» может сравниться лишь с расщеплением атомного ядра.
Так, фантастический гротеск помогает Хэрси лучше раскрыть некоторые черты реальной действительности. Скупщику Джонсу, как и многим другим «продуктам» буржуазной цивилизации, нет надобности проходить специальную обработку в «Юнайтед лимфо» — они и так уже лишены многих черт простой человечности. Поэтому они не видят преступления в том, что «расчеловечивают» одаренных детей.
В ряду общих социальных институтов буржуазной цивилизации в романе Хэрси наиболее конкретно раскрывается система образования в городе Пекот. Джон Хэрси более десяти лет был в своем штате участником различных комиссий, изучавших работу учителей, родительских комитетов, занимался учебными пособиями, программами, вопросами работы с отстающими и одаренными детьми и т. д. Этот живой реальный опыт автора повсюду проступает в книге.
Сенатская комиссия вызывает на заседания педагогов города Пекот. Биолог Фредерика Гозар — энтузиастка своего дела, образованная, умная преподавательница, которая учит детей по-настоящему любить науку. Учительница Перрин — добрая, хотя и невероятно запуганная женщина, вначале она, как и другие, возмущена продажей ребенка, однако агент фирмы очень быстро покупает ее согласие за крупную сумму. И она счастлива, ибо впервые в жизни она может не бояться потерять работу.
Непоколебимой остается только библиотекарша Клауд, которая заявляет сенатору Скайпеку, главному охотнику за крамолой: «Если вы только приблизитесь к городской общественной библиотеке, чтобы выискивать какие-то книги и устраивать из них костры, я встречу вас на пороге с ружьем в руках». Но так отвечает сенатской комиссии только она. Даже Фредерика Гозар в конце концов примирилась с продажей мальчика, утешая себя тем, что он не поддастся превращению в машину.
Большинство же преподавателей — глупцы и трусы. Не удивительно, что и сам мальчик готов бежать от них куда угодно, хоть в объятия «Юнайтед лимфо».
Расследователи вполне могут соревноваться со свидетелями: интеллектуальный и нравственный уровень тех и других весьма убог. В комиссии три сенатора. Только один из них, Менсфилд, пытается объективно разобраться в том, что происходит, только он отвергает саму возможность продажи и покупки ребенка. Его коллега сенатор Войолко — совершенно ничего не понимающий кретин; время от времени другие члены комиссии «переводят» ему, растолковывают то, что происходит.
Наиболее активен в комиссии сенатор Скайпек. На всем его облике словно поставлено клеймо: «Сделано в США в 1960 году». Самоуверенный, наглый, преклоняющийся перед бизнесом, ненавидящий не только всякое проявление самостоятельной мысли, но и простую образованность, интеллигентность, он постоянно занят поисками крамолы. Он презирает все народы мира. Скайпек с самого начала считает, что мальчишку надо продать и не о чем долго разговаривать: дело связано с большим бизнесом и национальной обороной. Никакие соображения гуманности для него просто не существуют.
Сатирический гротеск? Да, и вместе с тем реалистический коллективный портрет правящего класса.
В конце концов сделка заключена. Невероятное событие произошло, и с ним примирились даже неплохие по существу люди. И в этом писатель верен жизненной правде.
Разгул маккартизма в США, преследования выдающегося физика Оппенгеймера или талантливого драматурга Артура Миллера, позорный судебный процесс и казнь супругов Розенберг тоже вначале казались многим простым людям США невероятными. Но не многие осмелились по-настоящему противостоять реакционерам. И об этой трагической и постыдной деморализации Джон Хэрси рассказывает в своем романе.
Но когда дочитана последняя страница, все же не остается ощущения безнадежности. Потому что в книге ясно и недвусмысленно выражена авторская позиция. Писатель-гуманист не приемлет общественного порядка, в котором продажа ребенка — не столь уже далекий от действительности вымысел.
Хэрси был на фронте и хорошо знает, что такое война и фашизм. Он первым из иностранных корреспондентов попал на пепелища Хиросимы; он разговаривал с жителями этого города и ясно представляет себе, что несет человечеству атомная война. Внимательный и зоркий наблюдатель, он видит вокруг себя немало страшного и уродливого.
Многих писателей по-настоящему тревожили, пугали сложные, трудно обозримые противоречия действительности.
Больше трети века прошло с тех пор, как был написан страшный рассказ Франца Кафки «Превращение», рассказ о том, как человек стал насекомым и погиб одиноким в равнодушном враждебном мире. Кафка сам был смертельно напуган обществом, в котором жил, он предчувствовал фашизм, который пришел к власти уже после смерти писателя. В его творчестве запечатлен судорожный ужас человека, не способного противостоять гибельному и, как ему казалось, неотвратимому наступлению жестоких, мрачных сил зла.
Совсем недавно на сценах Парижа, Западного Берлина, Нью-Йорка была показана пьеса Эжена Ионеско «Носороги». В этой пьесе люди тщетно пытаются оставаться людьми. В них гибнет все человеческое, они с неумолимой последовательностью превращаются в диких, тупых животных. В этом чудовищно фантастическом сюжете — отражение реальных процессов современной истории, напоминание об уродливой бесчеловечности капитализма, и в особенности фашизма. Но автор сам боится «носорогов» и мало верит в способности людей противостоять наступлению бесчеловечности.
Фантастика в романе Джона Хэрси — тоже отражение мучительно трудных проблем действительности. Но в отличие от Кафки и Ионеску он верит, что, даже отступая в страхе или недоумении перед этими проблемами, человек не перестанет мыслить и чувствовать, не превратится в насекомое, не станет ни носорогом, ни живой вычислительной машиной и не вернется к торговле людьми.
Роман «Скупщик детей» по форме во многом неожидан для творческой манеры Хэрси. В жанре сатирического гротеска он выступает впервые. Но это не просто карикатура, беллетризованный памфлет, а интеллектуальный роман, воздействующий примерно так же, как и эпический театр Брехта: прежде всего на разум, а уж потом через разум на чувства читателя.
Характерен, например, такой эпизод: Висси Джонс организует нападение мальчишек-школьников на дом Раддов, чтобы устрашить мать Барри, сорвать с нее тонкую пленку респектабельности и обнажить перед глазами окружающих, и прежде всего самого Барри, тупое животное. Этот погром — один из важных этапов для достижения цели, поставленной Висси Джонсом.
Но смысл эпизода шире. Хэрси касается здесь очень современной, больной проблемы — организованное сверху насилия, использования низменных инстинктов и направления их против разума, против человечности, по существу — проблемы фашизма.
Причем эта сцена не рассчитана на непосредственную эмоциональную реакцию — гнев, отвращение. В книге нападение не изображается, а пересказывается разными персонажами, которых допрашивает сенатская комиссия. Уже этим ослаблена непосредственность воздействия, и это не случайность: прежде всего автор хочет заставить читателя не просто возмущаться, а думать.
Для этого Хэрси как бы вводит читателя за кулисы событий, по нескольку раз возвращается к одному эпизоду, изображает его с точки зрения разных действующих лиц и, так сказать, раскрывает механизм. Раскрывает для того, чтобы вооружить разум читателя, помочь ему понять причины уродства.
Таким образом всемерно усиливается активность читателя, становящегося как бы соавтором, — активность прежде всего интеллектуальная.
Подобно Брехту, Хэрси прибегает к условной форме не для эстетических экспериментов, а для того чтобы нагляднее воплотить сложные противоречия определенных участков действительности.
С точки зрения нормального, честного человека, фантастичны и сами заседания комиссии и нападение на дом Раддов. Но в конкретно-исторических условиях середины XX века в США эта фантастика — вместе с тем почти натуралистическое следование действительности.
Несмотря на известную монотонность основного приема — к концу книги автору несколько изменяет чувство художественной меры, нарушается магическое «чуть-чуть» — книге свойствен большой внутренний драматизм.
Роман — зеркало, проносимое по большой дороге. Но дорога меняется, и это не может не сказаться и на отражающих приборах. Все больше усложняется жизнь, и, чтобы отразить не только ее поверхность, теперь мало простого зеркала. Нужна и лупа, и телескоп, и рентгеновские аппараты... Неизбежно меняется и форма романа.
Избранная на этот раз писателем форма полно, глубоко, художественно убедительно служит именно реалистическому раскрытию главных закономерностей действительности.
Ведь в самой жизни ведущие тенденции часто скрыты, выступают в зародыше, переплетены с другими, соседствуют с прямо противоположными.
Основные процессы общественного развития в наше время завуалированы и мистифицированы еще в большей степени, чем в то время, когда Маркс писал о товарном фетишизме.
В самом деле, ведь даже самая простая, основная экономическая закономерность буржуазного общества — получение прибавочной стоимости — не видима простому глазу, не может быть сфотографирована, ее нельзя потрогать, она недоступна восприятию органов чувств. Еще сложнее обстоит дело с процессами интеллектуального или нравственного развития. Они не поддаются простому описанию, иной раз необходима более сгущенная, сжатая, более условная форма для их наиболее реалистического воплощения.
Лайка не погибла. Эта самая прославленная в мире собака, первый астронавт, пролетев на советском звездном корабле миллионы километров в космическом пространстве, достигла другой планеты, Горы, доселе неведомой обитателям Земли. Там она нашла не только живых существ, но и несравненно более высокую, чем земная, цивилизацию. Необычайно умная и образованная собака, приобщившаяся ко многим достижениям культуры благодаря своему другу советскому мальчику Нико, смогла многое сообщить горянам о людях и записать при помощи изготовленной специально для нее пишущей машинки все, что она увидела и узнала, побывав на Горе. Счастье, изведанное Лайкой на гостеприимной планете, не заставило ее забыть о родной Земле и горячо любимом Нико. Она мечтает вернуться на родину и тем самым послужить благородному делу общения жителей двух миров. Горяне сооружают космический корабль, и Лайка в сопровождении шестиногой собаки Ниора и робота Джео отправляется в новое космическое плавание, захватив с собой свои мемуары, размноженные в виде микрофильмов. Что сталось с этим кораблем и самой Лайкой, пока неизвестно, но ее мемуары, предназначенные для людей и главным образом для детей, каким-то путем попали на Землю. Прочтя их, каждый может узнать подробности о небывалом путешествии славной «космической собаки».
Таково в самых общих чертах содержание книги прогрессивной итальянской писательницы Терезы Ноче «Приключения Лайки», удостоенной Национальной премии Гастальди.
Нет надобности доказывать, что книга эта не выдерживает научной критики, но к ней и не следует подходить как к научно-фантастической повести. «Приключения Лайки», конечно, сказка, современная сказка в самом точном смысле слова. И дело здесь не только и даже не столько в том, что в приключениях Лайки нет ничего сверхъестественного, что им дается пусть наивное, но вполне реалистическое истолкование и обоснование, что здесь нет места ни колдунам, ни волшебной палочке, что отправным пунктом приключений служит вполне реальное, всемирно-историческое событие. По самому духу своему сказка эта отвечает нашему времени, когда совершаются стремительное обновление общества и взлет к невиданному еще могуществу человека над силами природы, когда реальность во многих ее аспектах даже нам самим представляется поистине сказочной, а вчерашняя сказка на наших глазах обертывается реальностью.
При всей фантастичности похождений Лайки, это сказка реалистическая, ибо в самом существенном она не отрывается от действительности, а в полете фантазии продолжает ее в будущее. Так, в Джео и других роботах нетрудно увидеть приукрашенных фантазией потомков нынешних «мыслящих» электронных машин, а в «кристальплазме», которая в зависимости от того, что нужно человеку, то бишь горянину, становится твердой как сталь или мягкой как пух, «просвечивают» наши синтетические материалы. Сказка Ноче проникнута пафосом дерзаний и свершений, горячей верой в безграничные возможности человеческого разума, и в этом одно из ее главных достоинств.
Другое, не менее важное достоинство книги Ноче состоит в том, что прогресс науки и техники рисуется в неразрывной связи с социальным прогрессом, что расцвет материальной культуры мыслится автором как предпосылка и вместе с тем следствие возникновения и упрочения высшей формы общественных отношений, построения бесклассового, коммунистического общества. И в этом плане цивилизация горян, навсегда покончивших с войнами и не знающих оружия, освободившихся от нищеты и угнетения и социального неравенства, забывших о существовании денег, превративших труд из тяжелого бремени в жизненную потребность и наслаждение и т. д. и т. д., — прообраз будущей цивилизации «землян» и вместе с тем отражение великих социальных завоеваний нашей эпохи, исторических побед советского народа и всего социалистического лагеря.
Книгу Терезы Ноче, вдохновленной высокими гуманистическими идеалами, можно назвать сказкой о будущем, поистине светлой сказкой о светлом будущем. А в такой сказке как нельзя более нуждается «большая литература для маленьких».
Г. Рабинович. Рассказы Станислава Лема (рецензия) // Иностранная литература № 7 1961, с. 261-262
---
С. 261-262
Рассказы Станислава Лема.
-
Станислав Лем. Вторжение с Альдебарана. Научно-фантастические рассказы. Перевод с польского. Москва, Издательство иностранной литературы, 1960. 235 стр.
-
Вслед за романами «Астронавты» и «Магелланово облако» в русском переводе появился сборник рассказов Станислава Лема. Советский читатель теперь получит более полное представление о творчестве этого интересного польского писателя.
Лем — мастер научно-фантастического жанра. Увлекая читателя описанием чудес техники будущего, покоряя его смелой и неистощимой «звездной» фантазией, ведя его сквозь многочисленные захватывающие приключения, он ни технику, ни фантазию, ни приключения никогда не делает самоцелью. Главное для Лема — человек, его торжествующий разум; ко всему, что враждебно разуму, Лем беспощаден.
Разуму уже давно противоречит капиталистическая собственность — и Лем предает ее осмеянию в открывающем сборник рассказе «Существуете ли вы, мистер Джонс?», выбирая для этого парадоксальную «научно-фантастическую» ситуацию. Некая американская электронная компания по суду требует признать за ней право собственности на... автомобильного гонщика Джонса: дело в том, что компания постепенно заменила кибернетическими протезами все органы мистера Джонса, потерявшего их во время многочисленных автомобильных катастроф. Но гонщик не рассчитался с компанией — и она хотела бы в возмещение убытков «разобрать» его на части... Научно-фантастический рассказ приобретает черты острого политического памфлета.
Совсем иные, героические, ноты звучат в рассказах «Испытание» и «Альбатрос». В первом из них молодой астронавт Пиркс, чудаковатый и нескладный, столкнувшись со смертельной опасностью, ведет себя как герой, а его самоуверенный и самодовольный товарищ не выдерживает испытания. Традиционная тема несоответствия внешнего облика и внутреннего содержания человека очень своеобразно выглядит на «космическом» фоне, особенно в сочетании с совершенно неожиданной концовкой.
Во втором рассказе экипаж космического корабля, потерпевшего серьезную аварию, гибнет, до конца выполняя долг, не уронив человеческого достоинства.
Вера в Человека, гордость за него — вот что составляет главную силу этих двух превосходных рассказов.
Особо следует выделить рассказы «Вторжение с Альдебарана», «Друг», «Вторжение». В них Лем, иронически осмысливая ультрапессимизм буржуазной научно-фантастической литературы, пародирует произведения тех американских писателей, которые одинаково мрачно расценивают возможности «мирного сосуществования» жителей разных планет или человека и созданных им «мыслящих» машин, не верят в познаваемость Вселенной.
В последнем рассказе сборника, «Exodus», звучит ненависть Лема к поджигателям новой войны, писатель вместе со своими героями отказывается считать их людьми. Они — лишь извращенное подобие людей, злая и подлая выдумка притаившихся где-то в космосе врагов человечества, мечтающих вызвать на Земле междоусобную войну, чтобы потом захватить нашу планету. И если можно спорить с лемовской концепцией «межпланетных отношений», то его благородного беспокойства за судьбы «землян» оспорить нельзя.
Лем — писатель, много и напряженно думающий, ищущий, непрестанно стремящийся вперед. У нас есть все основания ждать от него не только новых произведений, но и новых ярких мыслей о путях и судьбах людей сегодняшнего и завтрашнего дня.
Большой интерес итальянских читателей, как сообщает римская печать, привлекает сборник советских научно-фантастических рассказов, выпущенный издательством Фельтринелли. В сборник вошли 14 рассказов разных авторов, отобранные Жаком Бержье для издания, вышедшего ранее во Франции. В рецензии на сборник, помещенной в литературном приложении к газете «Паэзе сера», критик Берто Дель Бьянко отмечает отличие советской научно-фантастической литературы (самым большим достижением которой он считает «Туманность Андромеды» Ефремова) от американской.
«Советская научная фантастика, — пишет критик, — более считается с наукой и техникой, более реалистична; даже самые смелые догадки и предположения находятся в соответствии с общими законами Вселенной, чему очень часто — и преднамеренно — не следуют американские писатели».
Приветствуя выход сборника, Дель Бьянко вместе с тем критикует принцип отбора Бержье, включившего в сборник некоторые рассказы, не носящие характер научной фантастики, и не представившего в сборнике другие, более характерные произведения советской научно-фантастической литературы.
Против комиксов (заметка) // Иностранная литература № 7 1961, с. 280-281
Пакистан.
Против комиксов.
«Отрадно отметить, — пишет журнал «Иллюстрейтид уикли оф Пакистан», — что не только наши писатели, но даже большинство здравомыслящих издателей теперь понимают, что если они не будут выпускать для юных читателей высоконравственные и увлекательные книги, то наполненные ужасами заокеанские комиксы и надуманные рассказы о космических приключениях, не имеющие ничего общего с реальной действительностью, окончательно наводнят наши рынки, оказывая плохое влияние на юных читателей».
Ввиду усилившегося влияния низкопробной американской литературы на молодое поколение многие известные писатели Пакистана приступили к созданию книг для детей.
Среди первых удачных произведений журнал называет повесть «Бай забан дост» Анвара Инайатуллаха — молодого литератора, ранее писавшего для взрослых. Он показал «умение глубоко проникать в тайны детской души» и создал ряд интересных образов, полных жизни и энергии.
Свою мечту о лучшем обществе Томмазо Кампанелла выразил в «Городе Солнца», книге, которую он писал в тюрьме, отбывая двадцатисемилетнее заключение за организацию заговора против правления испанских инквизиторов в Неаполитанском королевстве. «Город Солнца» являет собой поистине поразительный замысел, если принять во внимание времена, в которые он был создан. Кампанелла исходил из возможности благополучия и единения всего человечества, его утопические идеи отрицали почти все то, что считалось приемлемым или дозволенным в современном ему обществе. Кампанелла был доминиканским монахом, но в основе его видения будущего лежали два принципа: он хотел, чтобы власть принадлежала мудрым и действительно уважаемым всеми людям, и предлагал строить общество на основе разума и соблюдения познаваемых законов природы. Невелика была надежда на то, что когда-нибудь будет построен «город Солнца», идеал Кампанеллы, и все же его мечта основывалась на глубоком понимании общества, в котором он жил. Он взял из истории и политики все лучшее, все то, что не будет помехой на пути прогресса.
Вот почему всякий раз, когда я пытаюсь фантазировать о будущем, я ловлю себя на том, что вспоминаю Кампанеллу как образец провидца, а не ищу вдохновения в произведениях современных предсказателей — писателей-фантастов. Фантасты — умные люди. Они переносят нас в мир будущего с потрясающей изобретательностью и искусством. Однако в целом они не могут удовлетворить меня, поскольку многие из них (хотя и не все) обнаруживают прискорбное незнание того, откуда в действительности придет это будущее. Известно, что XXI век станет веком такого развития науки и техники, в которое сегодня трудно поверить и которое практически невозможно оценить. Уже теперь развитие науки и техники грозит подчинить себе человека. Именно это привлекает фантастов. На самом же деле источник проблем XXI века следует искать не столько в области технических достижений, сколько в сфере устройства самого общества. Если мы действительно хотим узнать, что будет происходить в следующем тысячелетии, нам необходимо начать с изучения современного мира, чтобы понять, куда ведут нас развитие общества и техники.
Трудность состоит в том, что социальные процессы не могут быть отделены от науки и техники. Особенность же современной эпохи состоит в том, что впервые в истории одновременно существуют две совершенно различные социальные системы — капитализм и социализм, — использующие одну и ту же технологию. Существует еще и третий тип общественной организации — с первобытнообщинным или феодальным строем, также использующий передовую технику, в которой он нуждается и которую в состоянии купить. Это — развивающиеся страны, прежде всего самые богатые из них, например Саудовская Аравия.
Заглядывая в будущее, необходимо учитывать эти различия. Фантазируя о будущем, не следует выдумывать какую-то нейтральную глобальную структуру, использующую фантастические достижения науки и техники. Истинная проблема заключается в ответе на вопрос: будет ли и в XXI веке наше общество оставаться обществом хаоса, разделенным на два непримиримых лагеря? Мы должны спросить себя: что произойдет в XXI столетии с двумя мировыми социальными системами — социализмом и капитализмом — как в области технического, так и социального развития?
Сегодня перед человечеством стоит вопрос, которым Кампанелла даже не мог задаваться: выживем ли мы вообще? Недавно я слышал утверждение, что сама идея существования человечества в XXI веке — утопия, «несбыточная мечта», если вспомнить о том, что впервые за всю нашу историю существует средство всеобщего и полного уничтожения жизни на Земле. Если учесть, что есть еще люди, готовые обрушить на нас оружие массового уничтожения, то беспокоиться о сохранении жизни — это не верх пессимизма.
Итак, что станет с этим миром противоположных социальных систем и неуправляемого развития техники? Попытаемся понять, что нас ожидает.
Что предлагают нам мечтатели XX века в качестве общества будущего? То, что предлагают техники, общеизвестно. А что говорят социологи и философы?
Два известных писателя нашего столетия предложили два различных видения будущего, и если мы попытаемся сейчас разобраться в их взглядах, то, может быть, станет ясно, на какой почве мы взращиваем наше дерево надежды.
На одном полюсе — общество будущего, каким его представлял Джордж Оруэлл в книге «1984 год». На другом — общество, описанное Джеком Лондоном в романе «Железная пята».
Оруэлл, выходец из высших слоев английского общества и анархист по убеждениям, полагал, что к 1984 году социализм утвердится во всем мире и будет управлять людьми посредством сложной системы технического контроля над сознанием, изо дня в день пичкая людей извращенными идеями, тем самым превращая их в беспомощных роботов — жертв чудовищной дисциплины. Эти идеи проникают в дома людей в течение всех 24 часов каждые сутки и насаждаются недосягаемой и неприступной властью, воплощенной в образе «Большого брата». Таким представлял себе Оруэлл «социализм» в 1984 году.
1984 год наступил. Под окнами моего лондонского дома рабочие копают канавы, в которые будет уложен телевизионный кабель, и по нему, по двенадцати каналам кабельного телевидения, в дома лондонцев потекут «американские» насилие, порнография и ужасы. Кабельное телевидение принесет с собой круглосуточные программы «новостей», в которых в новой упаковке, с комментариями и пояснениями нам будут даваться рецепты, как думать (или не думать). К концу века, когда трансляция программ через спутники связи станет обычным делом, около сотни станций получат возможность наводнять наши экраны 24 часа в сутки нескончаемым потоком ужасов, насилия и так называемых новостей. Такой способ и был описан Оруэллом как один из путей оказания развращающего влияния на человека. Но эта машина развращения, проникающая в умы и души людей, находится не в руках оруэлловских «социалистов», хозяева транснационального бизнеса взяли книгу «1984 год» за основу, как руководство для крупномасштабных капиталистических махинаций.
Лидер подпольного движения, борющегося против «партии» и ее «социализма», спрашивает у Уинстона Смита, главного героя «1984 года»: «Готовы ли вы заниматься мошенничеством, подлогом и шантажом, развращать души детей, продавать наркотики, поощрять проституцию, заражать венерическими болезнями — то есть делать все, что может способствовать разложению общества и ослаблению власти «партии»?» Смит отвечает: «Да», и глава подполья продолжает: «Если, например, в наших интересах нужно будет плеснуть серную кислоту в лицо ребенку, готовы ли вы сделать это?» И Смит вновь отвечает: «Да».
Каждый день в нашей западной прессе мы читаем о мошенничествах и подлогах, о шантаже, развращении детей, наркотиках, проституции — все это стало неотъемлемой частью западного образа жизни. «Героическая» идея Оруэлла о способах сопротивления «социализму» — это часть повседневной жизни капиталистического общества. Серную кислоту пока еще не плещут в лица детей, но в Ливане на них обрушивали град фосфорных бомб. На Западе, следуя той же схеме Оруэлла, мы рождаемся в соответствии с показаниями компьютера, живем по компьютеру и умираем по компьютеру. Каждый наш шаг педантично фиксируется электронной памятью, и скоро наступит время, когда британские власти, например, смогут в считанные секунды получать полный отчет о каждом англичанине — мужчине, женщине или ребенке,— достаточно будет нажать кнопку, чтобы узнать их возраст, адрес, круг знакомых, политические убеждения. Эта информация будет черпаться из источников, которые мы никогда не узнаем, возможно, ее будут получать от людей, которые нас ненавидят. Мы, в капиталистическом обществе, уже вступили на этот путь. Кошмарный сон Оруэлла становится реальностью, но вовсе не в социалистическом, а в капиталистическом обществе 1984 года.
Но профанация Оруэллом социализма и его будущего сыграли значительную роль. Его взгляды так повлияли на умы двух поколений западных интеллектуалов, он их настолько напугал своими представлениями о социализме, что те не заметили назревавших в самом капиталистическом обществе тенденций, не увидели ужасов нашей жизни. Оруэлл отравил уже отравленную почву. Это необходимо принимать во внимание, когда мы заглядываем в будущее, в следующее столетие, потому что с этой-то реальностью нам приходится сталкиваться сегодня, с ней нам предстоит бороться завтра. Если мы хотим выжить, яду необходимо найти противоядие.
Иной точки зрения на будущее придерживался Джек Лондон. В «Железной пяте» он предсказал неизбежное и решающее столкновение между силами труда (социализмом) и властью олигархии (капитализмом). Его роман-предсказание написан в форме отрывочной записи событий, найденной шесть или семь веков спустя, и рассказывает историю участия Эрнеста и Эвис Эверхардов в ожесточенных войнах и революциях, охвативших мир в XX столетии. Лондон описывает события, якобы происходившие в начале нынешнего века. Многое из того, что он предсказал, оказалось предвидением фашизма и нацизма. Но Лондон пошел дальше, видя в столкновении конфликт между трудом и капиталом, борьбу, охватившую весь земной шар. Лондон писал свой роман до того, как революция 1917 года в России дала совершенно иное представление о том, как будет происходить эта борьба. И тем не менее в «Железной пяте» есть большая доля политического предвидения: с течением времени фантазия автора приобретает черты реальности.
Будущее в представлении Джека Лондона было, по сути дела, борьбой мятущегося, политически разнородного революционного движения против могущественной, но также пребывающей в смятении олигархии. Он предвидел возможность расколов и конфликтов внутри сил социализма, ведущих к предательству и иногда к поражениям. Он предсказал ловкость, с какой финансовая олигархия способна проникать в социалистические партии и группировки и противопоставлять их одну другой. Он предвидел создание финансовой олигархией специальных служб, в обязанности которых входит охота за руководителями подполья. Он с точностью предсказал те провокационные методы, к которым будут прибегать эти специальные службы: заявлять о своей приверженности социалистическим идеалам, являясь в действительности орудием правящего класса. Сегодня эти предсказания уже частично сбываются в капиталистическом мире. И хотя нынешняя ситуация еще отличается от описанной Джеком Лондоном, многое в странах Запада уже стало реальностью. Армия и полицейские силы обучены и вооружены для ведения боевых действий в городских условиях. Полиция оснащена электронной аппаратурой для слежки, с помощью которой можно узнавать, что происходит в любом доме; есть и провокаторы, выдающие себя за социалистов. Внутри рабочего движения есть предатели и шпионы, готовые разделаться со своими товарищами по борьбе во имя собственных корыстных интересов. Некоторые наши профсоюзы изъедены коррупцией, их лидеры куплены властями. Массы людей не имеют работы. Забастовщиков бросают в тюрьмы, против них используют суды, полицию, армию, и так далее, и так далее.
Итак, «Железная пята» Джека Лондона — это не просто предсказание, но и предупреждение: если мы позволим олигархии быть всемогущей, если силы социализма допустят предательство и раскол в своих рядах и проникновение в них враждебного влияния, то борьба, в ходе которой решается будущее мира, превратится в кровавый хаос. И хаос этот будет стоить жизни многим миллионам людей, прежде чем вопрос о будущем мира будет окончательно и бесповоротно решен в пользу социализма. И хотя история Эверхардов обрывается на явном поражении трудящихся, конец книги рисует нам будущее, в котором от власти «железной пяты» капитализма осталось лишь горькое воспоминание, а победа социализма — освященный временем факт.
Три книги — три различных взгляда на будущее. Кампанелла пытался сформулировать наиболее действенные морально-этические принципы будущей социальной системы. Оруэлл пытался доказать, что будущее — плод его собственных болезненных измышлений. А Джек Лондон рассказал, что, по его мнению, должно произойти на самом деле. Но все это лишь прогнозы, ни один из трех авторов не был в состоянии сказать с уверенностью, что ждет нас в будущем, потому что проблемы современного мира гораздо сложнее и опаснее, чем они представлялись пять, пятьдесят или триста лет назад.
Нынешняя обстановка в странах Запада настолько сложна, что любые надежды на счастливую жизнь в будущем столетии зависят от слишком многих факторов. Монополистические круги и действующие заодно с ними правительства уже планируют свою социально-экономическую деятельность в XXI веке, как если бы будущее принадлежало им. Будет ли это так или иначе, решит сама жизнь. Но уже сейчас мы твердо знаем, на что они не могут рассчитывать. Они не могут рассчитывать на то, что народ с готовностью поддержит их планы. Они не могут рассчитывать на пассивность народа. Они не могут рассчитывать, что им удастся отстоять свои привилегии и выжить как классу. Они не могут рассчитывать даже на то, что вообще досуществуют до XXI века, потому что настоящее и будущее зависят от борьбы, охватившей половину земного шара.
Нынешняя действительность едва ли не превосходит худшие предсказания. Поэтому нельзя строить новый мир, иное будущее без некоторой доли фантазии. Фантазия открывает новые горизонты. Но чтобы строить новый мир, мы должны обладать социальной теорией, способной побороть ужасы сегодняшнего дня. Надежда всегда противостояла невозможному. Во время второй мировой войны бывали дни, например, когда казалось, что верить в победу Советского Союза мог только безрассудный оптимист.
Итак, надо обладать воображением, устремленным к невозможному, без этого нет будущего. Учитывая все это, стоит, пожалуй, еще раз попытаться заглянуть в будущее, на этот раз так, как сделал это Томас Мор в своей «Утопии». Его взгляды — не просто надежда, мечта об идеале, а четкая, законченная концепция.
Написанная в 1516 году книга Томаса Мора «Золотая книга, столь же полезная, как забавная, о наилучшем устройстве государства и о новом строе Утопии» оказала серьезное влияние на развитие социалистической мысли вплоть до XVIII века, века Просвещения и философии рационализма, когда закладывались основы научного прогнозирования будущего. Но Мор был первым, кто четко сформулировал концепцию обобществленного производства, основанного на коммунистической организации труда и распределения. Семью он рассматривал как идеальную ячейку общества. Все в обществе будущего, считал Мор, будут равны в труде. Противоречия между городом и деревней, между умственным и физическим трудом исчезнут. Все люди будут работать по шесть часов в день, что позволит им большую часть времени уделить занятиям наукой и искусством. Превыше всего станет всестороннее развитие индивидуума. Мор полагал, что достичь этого идеала можно только через трудовое воспитание людей. Слабость его концепции заключалась в том, что он мыслил категориями производства, основанного на ручном труде, и не понимал, что его идеальное общество может быть построено лишь при высоком уровне развития технологии.
Слово «утопия» значит «нигде». Маркс и Энгельс перенесли идеи утопического социализма из области мечты на твердую почву научной теории. Соединение мечты с техническими возможностями дает возможность представить себе, каким будет общество XXI века, лишенное классовых противоречий.
Давайте помечтаем об этом. Мы не строим иллюзий относительно того, что можно построить идеальное общество без упорной и продолжительной борьбы. И мы по крайней мере можем представить себе общество, за которое боремся. Предаваясь мечтам о XXI веке, мы вновь должны вернуться в область техники. Она либо спасет, либо уничтожит нас. Мы рискуем не дожить до XXI века, если не сможем обуздать чудовище, о существовании которого иногда просто забывают общественные науки. Другими словами, необходимо сделать все, чтобы избежать отчуждения машины от человека и построить общество, в котором не нужно было бы бояться, что машины начнут воспроизводить сами себя.
Что мы можем сделать для этого?
Всем известно, что сама по себе ЭВМ функционировать не может. Ее «ум», или функционирование, полностью зависит от информации, заложенной в нее человеком. Но по быстроте обработки данных, по количеству операций в единицу времени компьютер намного опережает человеческие возможности. И здесь человек может попасть в зависимость от ЭВМ, и это ужасно. Но ЭВМ — не более чем инструмент и, подобно ружью, может быть использована во имя добра или зла, в зависимости от того, в руках какого человека или какого общества она находится. Истинное назначение укрощенного компьютера — экономия времени и сил человека для того, чтобы он мог употребить их для познания мира. ЭВМ открывает возможности, о которых мы не могли и мечтать.
Роботы могут выполнять почти любую работу, на которую до сих пор люди затрачивают уйму сил и времени. Это наблюдение вряд ли может претендовать на оригинальность: робототехника уже существует и, кроме того, в сотнях научно-фантастических рассказов подробно описаны огромнейшие возможности роботов, используемых на благо человека. Но мы не можем знать, что будет означать для человека его освобождение в результате широкого применения ЭВМ. Ведь если техника освободит его от одного вида трудовой деятельности, то вряд ли он будет счастлив, пока не найдет себе другое занятие по душе. Меня удивляют те, кто говорят: «А чем займут себя люди, когда роботы возьмут на себя основную тяжесть работы? Это будет настоящая катастрофа!»
Возможно, в западном обществе так оно и будет. Автоматизация уже стала катастрофой, потому что ведет к массовой безработице. Но там, в нашем воображаемом будущем — и это не фантазия, я опираюсь на научное предвидение, — машина освободит человека от многих забот. Вся же сила человеческого разума будет направлена на разрешение самой важной задачи: сделать жизнь на Земле достойной человека. С нищетой не справишься в один день, но сложные промышленные и сельскохозяйственные комплексы смогут обеспечить для начала по крайней мере предметы первой необходимости для всех людей. Невежество не исчезнет сразу же, даже если в это дело вмешаются электронные машины. Но оставим пока машины в стороне и рассмотрим мир как живой организм, нуждающийся в перестройке и переосмыслении.
Прежде всего, мне кажется, необходимо отказаться от такого мира, в котором люди разделены в географическом и культурном смысле, живут разобщенной жизнью и зачастую даже не в состоянии понять друг друга. Необходимо создать всемирную культуру и единое для всего человечества мировоззрение, но в то же время нельзя утратить богатейшие возможности, заложенные в каждой национальной культуре. Чтобы прийти к свободному будущему, нам необходимо изменить все стороны жизни общества. Всесторонне развитым должно быть все общество, а не его отдельные члены. Тогда мы по-новому сможем освоить опыт истории, более глубоко исследовать общественные силы, действующие внутри социальной системы. Наше познание человека в целом и его история, что бы мы об этом ни думали, только началось, и, я убежден, в более совершенном обществе будущего все мы будем учиться со дня нашего рождения и до самой смерти, и не насильно, а в силу внутренней потребности. Только тогда начнет по-настоящему удовлетворяться огромная любознательность, присущая человеку. И когда каждый сможет позволить себе быть любознательным, когда мы все вместе сможем искать ответы на бесчисленные загадки природы и строить планы общего будущего в условиях беспрепятственного развития культуры, вот тогда мы превзойдем самые смелые прогнозы фантастов. И перед нами распахнутся недра Земли и просторы Вселенной. Вдохновенная фантазия даст новый импульс развитию науки.
До сих пор, например, мы сами не проникали в глубины Земли. Для исследования недр мы использовали электронные зонды и другую технику, фиксировали вибрацию коры и глубинных недр планеты. Так мы изучаем Землю. Но мы должны знать больше, чем записано на перфокарте ЭВМ. На первых порах получить эти знания будет не так-то легко. Чтобы проникнуть в глубь Земли, потребуется сверхмощная техника, но мы добьемся своего, потому что мы должны знать свой дом. Я вспоминаю известный рассказ Артура Конан Дойла, в котором рассказывается о том, как люди пробивали шахту к центру Земли, чтобы разгадать тайну кипящей магмы. И когда бур пробил наконец оболочку Земли, воздух сотряс пронзительный крик, слышимый за тысячи миль. Это кричала Земля, кричала, как живое существо, которому сделали больно. Но крик Земли не остановит ученых, они проникнут в ее глубины, и мы узнаем наконец, как устроена наша планета.
Мы проникнем и в глубины океана. Выдающийся исследователь моря Жак Ив Кусто справедливо отмечает, что загрязнение поставило моря и океаны на грань гибели. Их надо спасать, а если мы не сделаем этого, то в XXI веке нашим потомкам придется заново создавать морскую флору и фауну, которые мы безжалостно уничтожаем потоками кислот и соединениями тяжелых металлов.
Эта проблема стоит настолько остро, что недавно 150 стран попытались пересмотреть принципы морского права, включить в него положения, касающиеся загрязнения вод. Они попытались выработать соглашение, ограничивающее безрассудную эксплуатацию морей и океанов и ограждающее их от опасных злоупотреблений со стороны человека. Провозглашалось, что моря и океаны являются общим наследием всего человечества и их богатства принадлежат всем народам. Но когда дело дошло до подписания конвенции, когда государства должны были зафиксировать свое согласие с ее положениями, в том числе и об охране природных богатств морей и океанов, США отказались сделать это. Эта страна стоит за неограниченную, приносящую огромную прибыль монополиям эксплуатацию природных богатств морских глубин крупнейшими американскими добывающими компаниями, которые замышляют разграбление ресурсов. Даже лондонская «Тайме» отмечала, что, «решив не подписывать договор по морскому праву, правительство США проявило близорукость и вызвало глубокое разочарование. Это решение — результат закулисных махинаций могущественных американских монополий, которые всеми силами защищают свои финансовые интересы...».
Вся беда в том, что океаны и моря всегда были уязвимы для всякого рода злоупотреблений. Они были и остаются полем боя, и теперь над ними нависла опасность превращения в огромный плацдарм для развертывания ядерного оружия. Человеческий гений, создавший атомную подводную лодку, способен покончить с мирным потенциалом морей. Но несмотря ни на что, мы должны мечтать о том дне, когда военные корабли, лишенные вооружений, послужат не делу войны, а делу мира.
Придет день, когда люди будут плавать не по поверхности морей, где бушуют штормы, а под водой. Не так уж фантастично предсказание, что в будущем торговые перевозки морем в основном будут осуществляться на глубине около тридцати метров, подобно тому как современные реактивные лайнеры летают над непогодой на высоте десяти тысяч метров. Мы больше не будем зависеть от неблагоприятных условий погоды. Строительство автоматизированных подводных путей громадной протяженности возможно уже теперь, так что подводные грузовые перевозки — вопрос времени. Атомные подводные лодки перестанут быть орудием войны. Сбудется наконец надежда капитана Немо, и океан станет зоной мира.
Покорить море мы можем, лишь изменив нашу собственную психологию и наше отношение к нему. Море испокон веков притягивает и пугает человека. Море — и друг и враг. Мы должны освободиться от страха перед ним и вернуться к нему, вернуться к той природной стихии, из которой мы вышли. Наши друзья, киты и дельфины, готовы гостеприимно встретить нас, и не будет преувеличением сказать, что, когда мы преодолеем страх перед темнотой и неизведанностью морских глубин, мы почувствуем себя в море как дома и оно станет окружающей нас средой. Я знаю по опыту многих лет занятия подводным плаванием, что когда привыкаешь к этому забытому измерению пространства, то чувствуешь себя совсем так же, как и наверху. Часто, плывя в глубине, я забывал о том, что нахожусь в необычных условиях, в другой среде, пока хрипы в клапане акваланга не напоминали о том, что я под водой и воздух на исходе.
Возможно, однажды мы сможем прикрепить к своему телу какое-то приспособление, извлекающее кислород прямо из воды, как это делают рыбы при помощи своих жабр. Оно не позволит нам погружаться на большие глубины, но громадные просторы неглубоких морей и отмелей станут для нас обитаемым домом.
Нужно по-новому взглянуть на возможность исследования морских глубин с помощью батисферы. Нет никаких сомнений, что первыми опробуют глубоководные аппараты роботы. По сути дела, исследования в этом направлении уже ведутся. К началу XXI века человек уже будет достаточно знать о топографии и природе самых глубоких морских впадин, чтобы считать океан скорее продолжением земной поверхности, а не потаенными глубинами.
Я так подробно рассказываю о море, потому что в воображении уже вижу то, что ждет нас там. Море так богато природными ресурсами, что если мы сохраним в нем жизнь, то потомки в XXI веке будут благодарить нас за нашу дальновидность. Наши меры по охране морей и океанов принесут им неисчислимые выгоды. Но пока не похоже, что будущие поколения станут благодарить нас за нынешнее отношение к морю. Мы отравляем его сточными водами, радиоактивными отходами, ядовитыми веществами. Мы вылавливаем больше рыбы, чем нам необходимо. Море агонизирует, и я не удивлюсь, если еще до конца нынешнего века оно закричит от причиняемой ему боли.
Мы должны позаботиться также о том, чтобы человек мог жить на защищенной планете. Человек уже нанес серьезный вред атмосфере: мы загрязняем ее сернистыми соединениями и пылью тяжелых металлов, аэрозоли, которыми мы пользуемся, поднимаются в стратосферу и остаются там, нарушая атмосферные процессы. Широкое использование аэрозолей в быту и в промышленности ведет к тому, что в стратосфере создается неразрушаемый слой отходов, он растет изо дня в день и когда-нибудь достигнет такой толщины, что начнет поглощать часть ультрафиолетового излучения Солнца. И если этот процесс не остановить, ощутимая часть растительности на планете погибнет.
Сегодня каждая без исключения промышленно развитая страна вносит свой вклад в разрушение атмосферы, и похоже на то, что отравленную атмосферу XX века мы возьмем в следующее столетие.
Особое вдохновение фантазия человека черпала вне Земли, в космосе. Сейчас, когда я, помнящий и первые автомобили, и первые аэропланы, пишу эти строки, советские космонавты вот уже который месяц находятся в космосе, и мне это кажется невероятным. Но все это произошло на протяжении одной человеческой жизни. Люди проникают все дальше в космос, они учатся жить там, потому что знают, что вскоре покинут Землю. Мы ждем следующего шага — создания управляемых космических кораблей, способных отправляться с человеком на борту далеко в космос, за пределы видимости или прямой связи с Землей.
Но зачем лететь в космос, когда люди голодают на Земле? Что ж, законный вопрос. Ответить на него можно так же, как отвечали на подобные вопросы раньше и отвечают сейчас — ведь их задают всякий раз, когда человечество делает новый шаг вперед по пути познания. За одно столетие наука продвинулась от классической до квантовой механики, но вряд ли чья-то жизнь была лучше сегодня, если бы мы застряли на ньютоновском видении мира.
Так или иначе, но мы идем вперед наперекор самим себе, и, хотя темпы этого движения неравномерны, а следовательно, неравномерно и распределение благ этого развития, в конечном итоге наука и техника открывают новые горизонты, мы используем их в интересах мира. Эти новые горизонты спасут человечество. Вот почему космические исследования необходимы, они становятся частью нашего движения вперед.
Я никогда не соглашусь с теми, кто утверждает, что необходимо разрешить все земные проблемы, прежде чем отправляться в космос. Решение земных задач и изучение космического пространства идут рука об руку, и, если в будущем столетии мы совершим чудо создания единого, прочного общества, наши сегодняшние дела будут казаться шагами ребенка по сравнению с тем, к чему мы придем. Рано или поздно задача выхода из околоземного пространства потребует от человечества очень сложных решений. Освоение космоса — еще одна область, требующая полной перестройки нашей психологии. Нужно переосмыслить наши представления о том, кто мы, что мы и куда идем. И я верю, что мои внуки в следующем столетии начнут по-настоящему осваивать просторы открытого космоса и ответят на эти вопросы, отправляясь в далекое путешествие.
Большинство западных фантастов (хотя и не все) предсказывают, что будущее столетие станет веком нескончаемых и жестоких космических войн, войн между соперничающими планетами. Я не верю в это. Человека всегда интересовало, есть ли жизнь на других планетах и если есть, то похожа ли она на нашу. Теперь этот интерес становится настоящим поиском, может быть примитивным, но ведь это только начало. Мы посылаем радиосигналы в неизвестность в надежде на то, что на них ответят разумные существа. Кажется невероятным, чтобы в открытом космосе среди миллиардов и миллиардов галактик с их солнцами и планетами не было хотя бы одного мира, сходного по своим условиям с Землей.
Вряд ли жизнь на других планетах будет точной копией жизни на Земле. Мы даже не можем представить себе, в каких формах она там существует. Писателям-фантастам пришлись по душе маленькие зеленые человечки с антеннами вместо ушей. Еще им приглянулись люди-мутанты и роботы в образе человеческом. Но если существуют другие формы жизни, вполне вероятно, они совершенно отличны от того, что может представить наше воображение. И тем не менее мы сразу узнаем разумных существ, как только столкнемся с ними лицом к лицу.
Я не верю в летающие тарелки, в «неопознанные летающие объекты» — и рад бы, не могу. Любому же подростку наших дней — человеку следующего тысячелетия — предстоит отнестись к проблеме существования жизни на других планетах гораздо серьезнее, чем нынешним писателям-фантастам.
* * *
Многие писатели-фантасты дезориентируют нас, копируя в своих произведениях собственный мир и собственное отношение к нему. Если писатель считает общество, в котором он живет, обществом невежества и жестокости, то и его научно-фантастические произведения будут заполнены свидетельствами невежества и примерами насилия. Такой подход зачастую искажает представления о еще не изведанном, ведь неведомое всегда пугает. Во всех этих кошмарных видениях есть что-то примитивное, что-то от религии, поскольку именно всемогущество неведомого (бога или дьявола) — источник религии. Подлинная наука опровергает религию: религия стремится сохранить неведомое ради своей выгоды, наука исследует и объясняет его, чтобы рассеять наш страх. Чтобы освоить космос, мы должны перестать относиться к нему как к потенциальному театру военных действий или обиталищу монстров. Космос таит в себе много гораздо более удивительного. Думаю, что к концу столетия мы покончим с детскими представлениями о нем и примем истинно научный подход для познания того, что лежит за пределами нашей Вселенной. К тому времени мы будем знать гораздо больше и сможем выдвигать здравые и в то же время будоражащие наше воображение гипотезы о том, что пока еще недоступно нашему пониманию. Разумный подход к проблемам космоса так же необходим, как и к проблемам земным, но это ни в коем случае не исключает воображения, выдумки, изобретательности из арсенала средств познания.
Коль скоро мы решили, что в XXI веке мы хотим жить в социалистическом обществе, необходимо излечить науку от многих ее заблуждений. Как никогда ранее, наука становится инструментом, орудием в руках общества. И если общество несовершенно, то и достижения науки могут быть использованы им во вред человеку. Сегодня, когда мы стоим на пороге новых открытий, существует опасность их извращенного использования. Нет нужды напоминать об открытии ядерного распада и термоядерного синтеза, о том, как они используются или могли быть использованы. Это общеизвестно. Но существует так много областей биологии и генетики, химии и медицины, исследования в которых приближаются к такой же опасной грани. Если не принять своевременных мер, то даже результаты исследований химических и биологических процессов в человеческом организме могут быть использованы во вред человеку. Некоторые другие направления исследований в области медицины и фармакологии в результате своеобразного технического прагматизма явно зашли в тупик. Объясняется это тем, что человеческий организм по-прежнему рассматривается как обычный механизм, своего рода химическая фабрика, перебои в функционировании которой можно легко устранить, исправляя работу отдельных звеньев этого производства. Но такой путь далеко не всегда ведет к желаемому результату. В Англии, например, согласно опубликованным данным, треть всех заболеваний является следствием побочного действия лекарств, прописанных врачами против других болезней. Существуют лекарства, регулирующие, противодействующие, нейтрализующие, изменяющие, восстанавливающие и даже помогающие зачать ребенка. Всего их насчитывается около десяти тысяч. И более половины, а возможно, три четверти из них оказывают известное или пока неизвестное побочное воздействие на организм.
Безусловно, медицина творит чудеса. Она избавляет от боли и страданий, продлевает жизнь. Она покончила со многими эпидемическими заболеваниями, расширила наши возможности в борьбе с раком и сделала тысячу других добрых дел. Но лечение человеческого организма — дело гораздо более сложное, чем просто вмешательство в химические, физиологические или биологические процессы. Поэтому необходимо новое философское переосмысление медицины, оно придет на смену бытующей сейчас тенденции рассматривать болезни и недостатки человеческого организма как чисто механические неполадки или реакцию на вторжение чужеродных элементов, с чем можно бороться техническими и химическими средствами.
Верно, научные исследования не стоят на месте, но они зачастую ограничиваются изучением узких проблем и не занимаются человеческим организмом в целом. Не отрицая достижений современной медицины, можно все же предположить, что в будущем столетии медицинские проблемы будут решаться более широко.
Особую опасность таит в себе пока малоизученная область генетики. Генетика проникает в самые сокровенные тайны жизнедеятельности человека. Уже сейчас известны ее удивительные способности совершенствовать человеческий организм и исправлять его недостатки до того, как они дают знать о себе. Генная инженерия, перспективная сама по себе, сегодня играет с огнем, рискуя повторить ужасы Франкенштейна. Одно дело — оплодотворить человеческую яйцеклетку в пробирке и затем снова внедрить ее в женский организм или хранить сперму и использовать ее для оплодотворения, но совсем другое — брать семя или клетку и играть с ней, как бог. При этом зачастую экспериментаторами движет не стремление сохранить жизнь, а проводить отбор людей уже при рождении.
И сегодня, и в следующем десятилетии самым драгоценным нашим достоянием есть и будет жизнь. Поэтому с самого начала необходимо пресечь всякий произвол в генной инженерии. Нужно ввести строжайший контроль за экспериментами, чтобы генетика развивалась на благо человека, а не во вред ему. Нужно покончить с анархией и легкомыслием в этой области, инженерная генетика может представлять угрозу существованию всего человечества, всего живого.
В чьих руках окажется генная инженерия? Кто будет проводить эксперименты в этой области? И применять на практике их результаты? От ответов на эти вопросы сохранение жизни человека зависит в такой же мере, как от контроля за ядерной энергией. В мои намерения не входило запугивать читателя, я хотел лишь еще раз напомнить, что генетики работают в области крайне опасной, развитие которой зависит от разработки новой философской концепции. Мы забываем, что имеем дело с природой, и именно в этом состоит опасность. Биологи и химики не только исследуют природу, но и калечат ее. Именно благодаря достижениям химии тысячи гектаров леса во Вьетнаме превращены в пустыню. Понадобится около ста лет, чтобы земля там вновь обрела свои плодородные свойства после того, как американцы обработали ее дефолиантами. Биологическое оружие и бинарные отравляющие вещества официально включены в военные арсеналы Соединенных Штатов.
В результате совместных усилий физиков-ядерщиков, химиков и биологов мы опасно близко подошли к самой сути природы. Вот почему мы должны воспитать в себе более глубокое уважение к природе и научиться жить в мире с ней ради сохранения и самого рода человеческого. Социалистическое общество стремится к тому, чтобы защитить природу от хищнического отношения. И если не социализм, то кто же защитит ее? Кто спасет нас от непоправимых ошибок?
Восстановить утраченную общность с природой, а не обособляться от нее — вот что должно стать целью грядущих поколений. И это подразумевает нечто большее, чем загородные поездки на свежий воздух. Я имею в виду совершенно иное. Доисторический человек настолько отождествлял себя с миром природы, что ему и в голову не приходило изменять ее. Он не мыслил себя вне природы, и его тотемы были копиями окружающего мира. Австралийские аборигены, например, считали себя продолжением природы, именно поэтому они сохранили свое место в ней, и — хотя их представления основывались на невежестве и порождали суеверия — они были уверены в своей слитности с каждым деревом, с каждой травинкой и птицей, с каждым детищем живой природы, делившим с ними Землю.
Мы утратили это чувство, но мы вновь должны обрести его — безусловно, не на основе суеверий и невежества, а на основе научных достижений, которые сблизят нас с природой. Мы уже делаем шаги к такому состоянию. Мы стараемся изучить «язык» китов и дельфинов. Мы узнаем много нового о поведении животных, но нам еще необходимо изменить свое отношение к ним, чтобы лучше их понять. Человек должен слиться с природой, как сливается с ней, например, трава, почувствовать себя ее частью, и только таким путем он сможет познать ее.
Чарлз Дарвин в своей работе «Происхождение видов», опубликованной в 1859 году, прослеживая эволюцию жизни, предложил теорию исторического развития органического мира, которая дала первое подлинно научное представление о природе. Теория Дарвина вновь ставится под сомнение на Западе. На этот раз не только религиозными мракобесами, но и некоторыми учеными, которые изымают из нее принцип естественного отбора и заменяют его новой концепцией. Согласно их представлениям, происхождение видов шло не путем плавного эволюционного процесса, а гигантскими скачками. Я недостаточно компетентен в этих вопросах, чтобы четко сказать, в чем они правы, а в чем — нет. Мне ясно только, что в будущем теорию эволюции необходимо будет еще не раз внимательно пересмотреть, но не с целью ее ниспровержения, а чтобы в точности узнать, как протекали процессы, которые Дарвин вывел теоретическим путем. Данные палеонтологических исследований и достижения в области других наук смогут или подтвердить теорию Дарвина, или вызвать серьезный спор о мутациях и о происхождении видов.
Что за удивительный мир откроется перед нами в следующем столетии! Результаты научных исследований не только позволят нам проникнуть в тайны природы, не только сблизят нас с подобными нам, но и со всем окружающим миром.
* * *
Хотя человек — часть природы, но живет-то он прежде всего в обществе себе подобных. Поэтому, какие бы надежды мы ни возлагали на науку и природу, необходимо вновь вернуться к рассмотрению тех общественных условий, в которых будет находиться человек. Существует уже немало теорий, объясняющих то, как мы живем. Но этого мало, недостаточно. Я думаю, что мы должны стремиться к новому «городу Солнца» и приближать время его создания, если хотим быть достойны стоящих перед нами задач. Одно дело — с изумлением наблюдать со стороны за стремительным техническим прогрессом, совсем иное — самому приближать будущее, его чудеса или ужасы. И мы вновь возвращаемся к той же проблеме: кто будет направлять технический прогресс и станет ли он нашим слугой и помощником или превратится в чудовище из кошмарного сновидения.
Управление техникой, конечно, не главное. Нам предстоит построить всемирную систему, основанную на разуме и гуманизме, и мы сделаем это, потому что это — социальная необходимость. В. И. Ленин в шалаше в Разливе не мечтал о космическом будущем зарождавшегося советского общества. Он думал о революционных перспективах ближайших дней. Если он и смотрел на звезды, то, подобно многим, наверное, тоже спрашивал себя, сможет ли человек достичь их когда-нибудь. Но когда он клал на колено блокнот и писал статьи для газеты «Рабочий путь», он думал прежде всего о том, что происходит в Петрограде. Ленин, конечно, заглядывал и в более отдаленное будущее нового общества, и «город Солнца» начинался для него с построения социализма.
Что мы ожидаем теперь, строя будущее, от «города Солнца»? Требования ко всемирному обществу справедливости просты: мир, работа, равные возможности для всех, условия жизни, достойные человека, более совершенная система образования, развитие, уничтожение всякой эксплуатации, раскрытие всех возможностей человека. Мы мечтаем о строе, который не будет довлеть над нами. Сама собой напрашивается мысль о том, что человек, будучи существом разумным, давно должен был сформулировать эти критерии. И все же большая часть человечества до сих пор лишена возможности удовлетворить свои самые насущные потребности.
Но предположим, у нас есть возможность обеспечить каждого предметами первой необходимости. Как будет выглядеть жизнь в нашем «городе Солнца»? Каким будет наше идеальное общество?
Легко предаваться утопическим иллюзиям давних времен. Общество же, задуманное на научной и разумной основе, мы можем не только представить себе, поверить в него, но и создать. Речь идет не о недостижимом идеале. Мы лишь стремимся к такому состоянию человека, когда он наконец будет свободен от векового наследия первобытных конфликтов и противоречий.
Если нам действительно предстоит выстрадать то, что предсказал Джек Лондон, или пережить те ужасы капитализма, которые нам уготовил Оруэлл, то тогда человечество, без всякого сомнения, осознает, что единственная его надежда — построение социалистического общества, которое сокрушит власть «железной пяты» и победит кошмары «1984 года». Допускаю, что сегодня человеку на Западе трудно представить себе такое развитие событий. Кажется, что мы постоянно находимся накануне чего-то. Нас не покидает чувство, что какая-то огромная волна вот-вот захлестнет нас. Беспомощность стала точкой зрения, даже философией, и повинны в этом некоторые западные интеллектуалы. Годами они проповедовали, что человек может только страдать в нищете, что покончить с ней невозможно, потому что человек беспомощен. Жертвами этого философского и политического обмана стали миллионы людей, которые не могут найти работу и которых авторитетные специалисты убедили в том, что ничего изменить невозможно.
Если нам суждено дожить до следующего столетия, то для нас, на Западе, проблема будет заключаться в том, чтобы переубедить людей — заставить их поверить в то, что они должны и могут изменять свое настоящее и будущее. У нас часто проводятся забастовки. Сотни, тысячи бастующих выходят на улицы, чтобы потребовать повышения заработной платы, улучшения условий труде, протестуют против закрытия предприятий, выдвигаются и политические требования. Как поднять эти проявления недовольства и протеста до уровня движения за изменения самого общества? Это древний вопрос, есть в истории достаточно примеров того, как это может быть совершено, как убедить и наглядно указать народу на существо его проблем и пути их разрешения.
Но нужно пожить на Западе, чтобы увидеть, как умело удается существующей системе власти удерживать народные массы в невежестве, смятении и обмане. Если бы не это, мы давно могли бы жить в обществе, достойном человека, в социалистическом обществе. И тем не менее, несмотря на давление, дезинформацию, ложь, мошенничество и коррупцию, правда проникает в умы людей. Противоборство двух тенденций — стремление к социалистическому будущему и стремление капитализма уничтожить социализм в огне ядерной войны — превратилось в вопрос жизни или смерти человечества. Я предвижу, что у нас, на Западе, силам, выступающим за социализм, несмотря на их разобщенность, предстоит невиданная по своей остроте борьба. Пока они не ставят перед собой цели построения «города Солнца», их задача — освобождение трудящихся, запуганных, разобщенных, дезориентированных. Зачастую кажется, что все преимущества в этой схватке на стороне угнетателей. Но если внимательнее присмотреться к идущей борьбе, то станет ясно, что происходит постоянный сдвиг в пользу социалистического будущего. И это вселяет в нас надежду. И если появились такие деятели, как господин Рейган и госпожа Тэтчер, оголтелые антикоммунисты, то причина тому кроется не только в том, что коммунизм представляется угрозой миру транснациональных корпораций, но и в том, что половина населения Земли начинает сопротивляться обману и жестокой эксплуатации, с помощью которых обворовывали этих людей на протяжении столетий. Крылатые ракеты НАТО нацелены не только на Советский Союз, но и на каждого человека, который жаждет жить в лучшем мире, чем навязанный ему мир насилия и жестокости.
Мы должны сделать выбор. Но выбираем мы не между двумя великими державами, в одной из которых все хорошо, а в другой все плохо. И европейская история и культура, например, дали человечеству богатое наследие, идеи, совместимые с будущим, к которому мы стремимся. Мы не отрицаем свое национальное наследие и не намерены уничтожать его. Единая мировая культура в социалистическом будущем не будет сведена к бесцветному однообразию. Социализм, победив во всем мире, будет существовать в разнообразных формах. Нет нужды копировать друг друга, каждый народ построит свое будущее на фундаменте своей культуры и истории. И залог победы социализма в мире — многообразие его форм и его универсальный характер.
В нашем «городе Солнца» начнется возрождение человека, которого описывали Кампанелла и Мор, — человека, который возьмет на себя ответственность за все общество для своего личного совершенствования. И Кампанелла, и Мор были ограничены в своих воззрениях рамками эпохи, но их разумные идеи и проекты коммунистического общества всеобщего благоденствия приблизили человека к идеалу.
Сегодня, мечтая о будущем, мы должны мыслить шире, чем утописты прошлого, и не потому, что мы живем в век усложненной техники, но потому, что современное общество гораздо сложнее общества XVI века. Кампанелла и Мор мечтали изменить феодализм, исторических законов развития которого они не понимали. Сегодня же мы стремимся изменить капиталистическое общество, исторические законы развития которого мы знаем. Благодаря Марксу и Энгельсу мы вооружены гораздо лучше для достижения своей цели, чем мечтатели средневековья. Благодаря Октябрьской революции 1917 года и В. И. Ленину существует зримое доказательство тому, что построение нового общества возможно.
Мир теперь предстает более сложным, чем в XVI веке. Это происходит еще и потому, что возросли наши знания о нем. Кампанелла и Мор знали о мире только то, что было непосредственно доступно их взору. Сегодня мы можем взять газеты или включить телевизор и узнать и даже увидеть то, что происходит в самых отдаленных уголках земного шара. Но вместе с тем наш кругозор вряд ли стал намного шире, потому что ни один человек не может быть в курсе всех событий и успевать их осмысливать. Я не знаю, например, какова политическая ситуация на острове Фиджи, но я знаю, что происходит на Ближнем Востоке. И если я не в курсе положения дел на Фиджи, то не потому, что я не могу этого узнать.
Человек в эпоху Возрождения мог располагать обширными знаниями в области наук, философии, политики, искусств всего мира, но сам мир ограничивался для него узкой полосой известного, окружавшего его географического пространства. Для нас дело оборачивается прямо противоположным образом. Мы завалены информацией изо всех уголков Земли, но наши познания в области наук, философии, искусств и политики в современном мире сравнительно ограниченны. В будущем нам предстоит как-то восстановить утраченные связи со всем обществом в целом. Нам придется воссоздать связь между нашей повседневной жизнью и огромным миром вокруг нас.
Трудно представить себе это сейчас. Потребуется новая система воспитания человека, благодаря которой окажется преодоленным отчуждение нашей общественной жизни от нашей работы, от искусства, от науки, от философии. Я думаю, наш «город Солнца» будет иметь сравнительно простую социальную структуру. Покончив с вековыми классовыми различиями, мы сделаем просвещение всеобщим достоянием. Это позволит нам перевоспитать самих себя, значительно расширит наш кругозор, что, конечно, не значит, будто мы превратимся в бестелесные чудовища, состоящие из одного мозга, как представляют это иногда фантасты. Напротив, у нас наконец появится возможность избавить человеческое тело от бесполезной растраты сил и истощения, от потакания его слабостям, от всего, что калечит и уродует его, от нервного напряжения и стрессов, которые разрушают его.
* * *
Сможем ли мы осуществить все это?
Теперь все зависит от того, быть на Земле миру или войне. Все наши силы должны быть направлены на разрешение этой дилеммы. Мир — наша главная и единственная надежда. Речь идет не просто о выборе между войной и миром. Необходимо выбрать между строем, стремящимся к войне, и строем, которому жизненно необходим мир, то есть между капитализмом и социализмом.
Люди самых разных убеждений должны решить для себя, какой социальный строй более всего отвечает интересам человечества. Не надо быть социалистом, чтобы не хотеть войны. У нас в Англии и в руководстве консервативной партии, и даже среди военных есть люди, которые хотят, чтобы наша страна отказалась от американских ракет на английской территории. Каждый сейчас задается вопросом, не является ли выживание первым шагом на пути к «городу Солнца»?
Кампанелла, вдохновленный мечтой о мирном прогрессе, ведущем к золотому веку человечества, говорил, что хотел бы знать все обо всех сторонах жизни человека: о страдании и горе, красоте и уродстве, радости, борьбе, надежде и, наконец, о путях освобождения человека от плена обстоятельств. Мечта, вдохновлявшая Маркса, Энгельса и Ленина,- это мечта о том, как разорвать оковы обстоятельств и дать человеку возможность быть хозяином собственного будущего. Сейчас мы находимся в преддверии этого будущего. Об этом прекрасно написал ирландский поэт Луис Макнис в своем «Осеннем дневнике»: