— Всегда готов, — ответил он и сжал двумя указательными пальцами свой нос. — Попался, наконец!

— Кто попался, милый?

— Прыщ.

Он рассмеялся, повернулся к ней и крепко обнял. Нанси была очень красива. Ему здорово повезло, что у него такая жена. Если бы у него была жена дурнушка, его никогда бы не выбрали. Нанси составляет половину его успеха, а может быть и больше. Когда их показывали вдвоем по телевизору, — их снимали у этой виллы для передачи «Витамин космоса», — Нанси звонили по телефону гораздо больше, чем ему. И с каким шиком она отвечала на вопросы! Уитнэю не приходится беспокоиться за нее. Она сама всегда знает, что надо сказать. У нее это получается так естественно. Когда этот тип из Нью-Йорка спросил, например: «Что вы чувствуете, когда смотрите на своего мужа и думаете, что он скоро полетит в космос?», она, не задумываясь, ответила: «Я вижу звезды на небе». Ну не прелесть ли?

Он покорно последовал за женой. Спальня была самой красивой комнатой домика, подаренного им фирмой Хартлей. Стены ее были обтянуты холстами, имитирующими росписи тканей XVIII века, с изображением первых полетов на воздушном шаре. Вот уже десять месяцев, как они живут в этом бунгало, и, право же, жаловаться не приходится. В белоснежном гараже, под большой магнолией, их ждет спортивная машина, преподнесенная заводами «Больдмобиль». Рано утром, позавтракав на террасе, он понесется на ней на базу «Астронотик». Так уж заведено. Правда, с некоторого времени у него создалось впечатление, что настоящее дело делается где-то в другом месте. Впрочем, это его не касается. Он выполняет все, что от него требуется, и ему не в чем себя упрекнуть. Он просиживает столько, сколько требуется в испытательных камерах и в центрифугах. Вначале ему было немного не по себе, но теперь он привык, и тренировки его даже немного развлекают, точно он несется на карусели усовершенствованного типа. На этой базе он проходил обучение вместе с тремя другими парнями. Не хвастаясь, он мог с уверенностью сказать, что у него было наибольшее количество шансов быть назначенным, и это благодаря мистеру Уитнэю. Ему просто подвезло, что удалось напасть на типа такого класса. Ни Боб, ни Джони, ни Дик не могли и мечтать о подобном. Мистер Уитнэй занимался не только тем, что пытался сбыть свой товар; нет, он жаждал сделать из Фреда идеального космического человека. «Фредди, — говорил он, — если вы будете меня слушаться, через год сто миллионов американцев, услышав слово «космос», произнесут: «Фредди Локнесс». Я готов держать с вами пари на что угодно...»

И Уитнэй не подвел его. В бунгало пришлось даже установить настоящие книжные шкафы, чтобы разместить туда все, что было напечатано о Фредди и Нанси, все фото, интервью, кучу статей, которые они подписывали. И это, не считая передач по телевидению и радио. Да еще ему пришлось напеть пластинку. Он даже обнаружил у себя недурной голос, и теперь тысячи американцев повторяли вслед за ним: «Один в бесконечном просторе, я вижу тебя, мой друг».

Он не мог уснуть. Заложив руки за голову, он прислушивался в ночной тиши к ровному тиканию часов. Странная, незнакомая тревога вдруг овладела им: «А если это всерьез? Если эти безмозглые дураки и в самом деле попытаются ее запустить? Ну хотя бы только для того, чтобы насолить русским! Они способны на это! И так всем ясно, что мы здорово отстали. Во время тренировок их заставляют скручиваться в клубок, чтобы влезть в эту ореховую скорлупу, в то время как русские посылают в космос спальные вагоны! А эти контейнеры, которые падают в море, как только их запускают. Пфи-и-и-и-т! Взрыв пламени и — конец! Нанси получит десять тысяч долларов. А дальше?». Он подумал: «Еще два месяца, не больше. Затем я все брошу».

Он тяжело вздохнул. Нанси повернулась в кровати рядом.

— Ты не спишь? Надо спать, мой милый.

— Я думаю.

— Это плохо, — пробормотала она в подушку. — Думать вредно.

Он зажег лампу на ночном столике, и свет ее упал на длинные, рассыпавшиеся по лиловой простыне волосы Нанси.

— Дорогая, — заговорил он, — я хочу бросить все.

Нанси резко села на кровати, и выражение паники исказило ее

ненакрашенное лицо.

— Ты с ума сошел! Что с тобой? А что мы будем делать?

Он пробурчал:

— У меня же есть специальность.

— Твоя специальность! Что ты называешь специальностью? Неужели ты думаешь, что стюард второго класса, да еще на внутренних линиях, может себе позволить такую жизнь, как наша? Мой глупый мальчик! Ты же ничего не понимаешь! Что у тебя будет? Форма, и только. Разве что какие-то дурочки из Пинки Рэнч могут принять тебя за летчика. Ну нет. К тому же чем ты рискуешь?

Он сухо прервал ее:

— Что ты знаешь? Ты знаешь, как все это может кончиться...

Надув щеки, он изобразил звук вылетающей пробки из бутылки шампанского.

— Вот как все может кончиться...

Тонкие брови Нанси поползли на лоб, и она окружила лицо ладонями.

— Ты же знаешь, что на этой базе, это же не всерьез. Это только ради рекламы. Неужели ты когда-нибудь мог поверить, что тебя действительно пошлют туда, наверх. Я бы и одного дня не прожила, если бы поверила, что это возможно на самом деле.

Он покачал головой вместо ответа. Конечно, у него не раз закрадывалось сомнение, что база «Аэронотик» не очень солидное предприятие. Но в конце кондов какая разница между ним и парнями с базы Ленглей? Разве не посвящает «Лайф» целые страницы им и их женам, публикуя их портреты вдоль и поперек? Что это доказывает?

— Есть одна вещь, которая меня давно уже мучает, — заговорил он внезапно. — Во всем том, что говорят и пишут повсюду, как-то упустили из виду бога.

— Бога?

— Да, да, бога. Мне кажется, что следует найти подходящий случай и сообщить, что я верю в бога. Ведь есть же, наверное, люди, которых не может не беспокоить эта история с вознесением на небо. Я уверен, что многим это совсем не по душе. Ведь сказано, что человек должен знать свои пределы или что-то в этом роде.

— Я сама не знаю. Может быть, ты и прав. А почему бы тебе не сказать, что когда ты полетишь туда, то возьмешь с собой медальон, который дала тебе твоя мать?

Его толстые пальцы машинально нащупали в заросшей волосами широкой груди голубой медальон с изображением богоматери, который он носил на шее.

— Я, право, не знаю, — заговорил он нерешительно. — Надо спросить у Уитнэя. Медальон может прийтись по вкусу католикам, а ведь протестантам это может и не понравиться.

— На всех не угодишь, — примирительно произнесла Нанси. — А теперь спать, мой милый.

Он наклонился и поцеловал ее в мягкие губы.

— Не волнуйся, — проговорил он тихо. — Я выдержу. Спи.

Когда зазвонил телефон, ему показалось, что он спал целую вечность тяжелым сном, без видении. Он подскочил на кровати и зажег свет. Его объял ужас: «А если это и есть? А если все правда?» Совсем растрепанная Нанси вздрогнула от неожиданности:

— Что там такое? Что они вздумали звонить в такой час? Не отвечай. Ты мог и не слышать звонка...

Он поглядел на нее усталым взглядом человека, который знает свой долг и которого не могут остановить мольбы жены, и снял трубку.

— Алло, Фредди, — говорил чей-то голос, — одну фразу, нам нужна одна только фраза.

— Среди ночи?

— Я полагал, что вас уже разбудили, — говорил голос в трубке. — Не я же первый звоню вам. Это говорит Ди Маджио. Ди Маджио из радио. Мне нужна только одна фраза, ваше впечатление. Если вы готовы, начинайте. Я включаю микрофон.

— …….

— Как вы ничего не знаете? Нет?

— Я ничего не знаю, — ответил Фред.

Прикрыв левой ладонью трубку, он объяснил Нанси:

— Это из радио. Они окончательно помешались.

— Повесь трубку. — ответила Нанси. — Да ну их совсем.

Но в это мгновение она увидела на лице Фредди такое невероятное удивление, что соскочила с кровати.

— Ах ты, боже мой. — приговаривал он, — вот те, что! Ну и здорово! Ах ты, черт!

— Что такое? — повторяла Нанси. — Что там случилось?

— Свершилось. Русские в космосе. — сказал он мрачным голосом. — Они послали своего, и у них получилось. Он облетел вокруг Земли.

— И что же, — спросила она.

— Что же…

На том конце провода Ди Маджио начинал терять терпение:

— Одну фразу, Фредди. Скажите, что вы чувствуете? Вы же должны чувствовать что-нибудь! Черт возьми! Я включаю микрофон. Начинайте...

Фредди Локнесс сдвинул брови, затем медленно, отчеканивая каждое слово, тоном боксера, проигравшего мировое первенство, произнес: «Поздравляю парня, который сделал это. Конечно, я разочарован. Никто не любит проигрывать».

Нанси, не переставая, подсказывала: «Хартлей, Хартлей». Внезапно его осенило: «Я хочу сказать еще только одно слово всем тем, кто меня слушает в этот час: — Зато у нас есть то, чего нет у русских. У нас есть пилюли Хартлей, витамин космоса».

— Вы немного переборщили, — заговорил Ди Маджио в телефон. — Но вы хорошо сыграли.

Фредди Локнесс положил трубку и глубоко вздохнул. Вытянувшись на спине, он уставился в потолок.

—Ты был великолепен! — сказала Нанси.

МОСКВА.