Друзья! Роман приключений Ивана Ефремова«Лезвие бритвы», опубликованный в журнале «Нева» в 1963 году (*), только что вышел отдельной книгой в издательстве «Молодая гвардия». Но главное в книге не приключения. Здесь масса интереснейших размышлений о психофизиологии человека, о любви, о сущности красивого в жизни и в искусстве, о геологии, архитектуре, палеонтологии и т. д. Для того, кто заботится о своей эрудиции, такая книга просто клад.
С. СЕРГЕЕВ. Люберцы.
----
P.S.
(*) Нева, 1963, №6, с. 3-92; №7, с. 6-92; №8, с. 51-146; №9, с. 8-84.
Научная фантастика ещё очень молода: первый роман Жюля Верна появился немногим более ста лет назад. Однако за столетие фантастика превратилась в неисчерпаемый источник научно-технических идей. Часто родословная изобретений начинается с идей, высказанных фантастами. Характерный пример — двойной корпус «Наутилуса». Жюлю Верну принадлежит не только приоритет, но и убедительное обоснование этой идеи. Тридцать лет спустя подводная лодка с двойным корпусом была построена и ее создатель французский инженер Лебеф, нисколько не преувеличивая, мог назвать Жюля Верна своим соавтором.
Для изобретателей наиболее интересны идеи, содержащие нерешенные технические задачи. Конечно, не все идеи, высказанные фантастами, могут быть предложены изобретателям в качестве конкретных тем. И все-таки очень заманчиво составить темник изобретений, заказанных мечтой!
Крылья и фантазия.
Мечта о крыльях возникла очень давно, но фантастика придала этой мечте больший размах и выработала твердую уверенность в том, что люди будущего обязательно станут «крылатыми». Правда, не всегда речь идет о крыльях в прямом смысле этого слова. Иногда, например, фантасты поднимают человека в небо с помощью антигравитационных поясов. Но суть одна — летать! Летать, рассекая грудью воздух, подниматься к облакам и нырять вниз, к земле, всем телом ощущая волшебную силу полета...
Таковы мечты. Действительность пока значительно скромнее. Мускулолёты, например, способны совершать лишь небольшие прыжки. Безуспешны пока и попытки сделать двухместный мускулолет: мощность «двигателя», конечно, удваивается, однако почти вдвое возрастает и вес конструкции. Лучшие современные мускулолёты весят 30—40 килограммов.
Итак, либо «невесомые» крылья, либо почти «невесомый» двигатель. Может быть, ракета?
Реактивный летательный ранец весит 43 килограмма. Из баллонов под давлением подается в газогенератор перекись водорода. В газогенераторе перекись разлагается. Парогазовая смесь, вырываясь из сопел, создает реактивную тягу. Человек поднимается на высоту около 10 метров, совершает прыжки длиной 120 метров и передвигается со скоростью 30 километров в час. Люди, испытывавшие новый аппарат, говорят: «Ощущение непередаваемое. Кажется, что ты стал птицей...»
Реактивный «ранец» — пока единственная надежно работающая конструкция. Но все-таки это не крылья, о которых мечтают фантасты.
Следующая традиционно фантастическая задача — создание двигателя для подводного скафандра. Небольшие скорости передвижения под водой — одно из главных препятствий в завоевании морских глубин. В шланговом скафандре, например, водолаз передвигается со скоростью всего полкилометра в час. Подводный пловец с аквалангом и ластами развивает в среднем 1,5 километра в час. Мало, очень мало! Несколько больше скорость подводного педального велосипеда. Такой велосипед, рассчитанный на двух человек, развивает скорость около 6 км/час. Но «запас хода» невелик: движение в плотной среде требует больших усилий, люди быстро устают.
Любопытно, что ранцевых аппаратов для плавания пока нет, хотя с точки зрения инженерной создание «плавательных» ранцев легче, чем ранцев «летательных». Что же касается фантастов, то у них в данном случае на редкость единое мнение: нужен именно ранцевый аппарат!
Да будет дождь!
Управление погодой считается, в фантастике чем-то само собой разумеющимся. Дежурный в Бюро погоды получает заказы, нажимает нужные кнопки и... Словом, в фантастике задача решается просто. Иначе обстоит дело в действительности. Лет пятнадцать назад научились более или менее удачно вызывать дождь из облаков (впрочем, недавно попытались вызвать дождь во Франции, а он пролился в другой стране). Но как быть, если на небе нет облаков?
Единственный «погододелательный» агрегат, существующий не на страницах романа, а в действительности, — это метеотрон. Двести мощных форсунок в течение тридцати секунд буквально заливают огнем пространство внутри окружности, диаметром около 70 метров. К небу взлетает огромный столб черного дыма... и через пять минут появляются облака.
Сейчас в Ливии испытывается другой метеотрон, работающий без пламени. Участок площадью в несколько квадратных километров покрыт водонепроницаемым битумом. Над этой поверхностью, поглощающей солнечное тепло, образуется интенсивный поток восходящего воздуха, и, следовательно, возникают дождевые облака. Пока новый метеотрон работает очень неустойчиво.
Как видите, до управления погодой с помощью кнопок еще далеко. К тому же управление погодой отнюдь не сводится к вызыванию дождя. Нужно научиться регулировать температуру и влажность воздуха, управлять снегопадом, получать ветер нужной силы и направления, наконец, предотвращать ураганы...
Кто изобретет орфоптер?
Мало кто помнит, что такое орфоптер. Этим словом Жюль Верн назвал машину, представляющую собой «синтез» самолета, автомобиля, корабля и подводной лодки.
Во времена Жюля Верна об универсальной машине можно было только мечтать. Сейчас над созданием орфоптера работают изобретатели многих стран.
Казалось бы, нехитрое дело — увеличить диаметр колес автомобиля. Но за каким-то пределом количество переходит в качество: машина приобретает способность передвигаться по бездорожью и болотам, плыть по воде, идти по снегу, песку, камням. Но машина, спроектированная канадскими инженерами, почти целиком состоит из гигантских колес; полезный объем и полезная нагрузка ее невелики.
В вездеходе советского изобретателя В. Пикуля нет колес. Опоры этой необычной машины выполнены в виде пустотелых лыж-поплавков. Под действием гидропривода одна из лыж выдвигается, «выползает» вперед. Другие лыжи в это время остаются на месте, обеспечивая надежную опору. Когда ушедшая вперед лыжа занимает крайнее положение, начинает выдвигаться вторая лыжа, и так далее.
Другой ползающий вездеход установлен на металлических спиральных барабанах. Эта машина хорошо движется везде… кроме обычных дорог. Зато трехколёсный «Монтекоптер» развивает на хорошей дороге скоро около 60 километров в час. «Монтекоптер» может подниматься на высоту до 5 километров. Машины на воздушной подушке не могут летать так высоко, но скорость у них больше, чем у «Монтекоптера».
Идея воздушной подушки не нова. Достаточно сказать, что в России первая привилегия на такое предложение была выдана еще в 1887 году. Однако фантастике принадлежит приоритет в идее «паровой подушки». Правда создание «паровой подушки» требует «неиссякаемых запасов электроэнергии. Такие запасы легко получить лишь в фантастике. Тем не менее изобретатели, заглядывая в будущее, выдвигают идеи еще более «энергоемких» изобретений. Например, в книжке советского изобретателя А. Г. Преснякова «Рождение и воплощение замысла» описан проект судна, движущегося на «газовой подушке». В носовой части этого судна установлены электроды, на которых при прохождении тока выделяются водород и кислород.
Мысль, расчет, исполнение.
У Герберта Уэллса, пожалуй, наиболее интересно предвидение бионики: техника марсиан в «Войне миров» полностью «бионична». Не только бионика, но и вообще вся кибернетика многим обязана научно-фантастической литературе. Даже слово «робот», ставшее одним из основных терминов кибернетики, впервые появилось в фантастической пьесе Чапека «РУР».
«Кибернетические» идеи фантастов не всегда относятся к далекому будущему. Так, в рассказе А. Днепрова «Крабы идут по острову» впечатляюще проиллюстрирована выдвинутая кибернетикой мысль о саморазвивающихся машинах. Уже сейчас назревает необходимость в машинах, способных к «саморазвитию». Пока создание их невозможно, и изобретателям предстоит решить другую задачу: нужно разработать машины, приспособленные к регулярной модернизации «на ходу». Такая техника будет первым шагом на пути к созданию «саморазвивающихся» машин.
Конечно, для изобретателей интересны не только научно обоснованные предвидения фантастов. Фантастика — прежде всего художественная литература. Она развивает творческое воображение, воспитывает смелость, зовет в новое, неизведанное.
Долго смущала меня такая странность. Ни один критик не переносит свой гнев с плохого стихотворения на всю поэзию. Но едва дело касается скверного произведения фантастики, тут уж нередко достается всему жанру: он-де и такой, и сякой, и вообще это литература второго сорта.
Попытался я узнать, откуда берется такая алогичность. «А вы попробуйте-ка сами почитать, что пишут халтурщики от фантастики», — многозначительно посоветовали мне. Я с сожалением отодвинул талантливые повести братьев Стругацких, постарался забыть о существовании многих других интересных писателей-фантастов и обложился книгами, которые мне порекомендовали. Прочитав первую из них («Последняя орбита», В. Шитик, изд. «Беларусь», 1964 г.), я, однако, не утратил душевного равновесия, хотя там были восхитительные абзацы:
«...Фотонная ракета — дело будущего. А что еще имеет подобную скорость распространения?
— Силы притяжения, гравитация, — сказал Павел.
— И кванты, — добавил Бурмаков, — поток частиц в квантовом генераторе, так называемом лазере или мазере. Если их превратить в механическую энергию и придать им нужное направление, то можно создать определенную тяговую силу. В космосе, куда корабль будет выведен с помощью обыкновенных двигателей, ее вполне хватит. Там корабль не имеет веса и, чтобы разогнать его, нужно совсем незначительное механическое усилие. Вот примерно такими установками и оснащается наш с вами звездолет.
Идея была настолько простая, что Павел не сразу поверил».
Я тоже не сразу поверил, что такая откровенная безграмотность могла быть размножена стотысячным тиражом. В любом школьном сочинении этот отрывок удостоился бы двойки сразу и по физике, и по литературе. Но — каких чудес не бывает! — факт оставался фактом. Однако он еще не давал права предавать анафеме всю научную фантастику. Обыкновенная средняя халтура — и только.
Но по мере чтения других псевдофантастических книг, щедро издаваемых иными местными издательствами, настроение портилось. Что за окрошка из уже опубликованного ранее, что за язык, какие примитивные герои!
Доконал же меня сборник «Формула невозможного» (Азербайджанское государственное издательство, 1964 год).
Нет, сам по себе сборник рассказов молодых бакинских фантастов был совсем неплох. Даже захотелось поблагодарить издательство за хорошую инициативу и пожелать дальнейших успехов в начатом. Но едва я дошел до самой, пожалуй, объемистой вещи сборника — пьесы Н. Гянджали «Сокровища сгоревшей планеты», как меня стали охватывать сомнения в незыблемости азбучных истин.
Вот сюжет пьесы — судите сами. Улетает звездолет. Зачем — неизвестно. Куда — тоже. Сказано, что в созвездие Центавр. А поскольку летать «в созвездие» — занятие достаточно бессмысленное, остается лишь гадать, не спутал ли автор звезду Альфа Центавра с созвездием. Перед самым стартом командир корабля выясняет, кто же летит с ним. Покуда суд да дело, появляется старый садовод Ами, который спешит положить в звездолет семена бамбука. «Вдруг... вы попадете в такой мир, где будет недостаточно кислорода. Посеете эти семена... и через 10—15 лет этот мир превратится в рай». Ну и шутник этот Ами! Что происходит дальше, вы, вероятно, догадываетесь. Корабль улетает вместе с «незапланированным» космонавтом. «Заглянул в корабль, а он оторвался от Земли, я свалился в кухню», — комментирует это событие сам садовод Ами.
«Какая глупая пародия на запуски космических кораблей! — подумал я, прочитав первые страницы пьесы. — Только зачем? Героический труд советских ученых, величие подвига советских людей, проложивших дорогу в космос, менее всего достойны пародии...»
Но нет, пьеса Н. Гянджали — никакая не пародия. Всё вполне серьезно. Корабль летит «в созвездие Центавр». Неожиданно он попадает в поток «высокозаряженных частиц» (интересно, а низкозаряженные частицы существуют?). Напрасно командир корабля хватается «за ручку приборов». Выходят из строя не то двигатели, не то приборы. Космонавты уже готовятся погибнуть голодной смертью (о работах Циолковского по кругообороту вещества в кабине корабля они, конечно, слыхом не слыхивали). Но «вдруг корабль начинает трясти». Это заработали приборы. Все ликуют.
Но... опять незадача! «Мы проскочили созвездие Центавр», — объявляет профессор. Бесстрашный командир корабля, однако, не теряется. Он моментально разворачивает корабль, летящий с субсветовой скоростью, тем самым отменяя некоторые элементарные законы механики.
Звездолет садится на какую-то планету. «Очень странная планета, — глубокомысленно замечает профессор. — Солнце и спутник поднимаются в одно и то же время». Действительно, странно: можно подумать, что на Земле луна и солнце никогда одновременно не бывают на небе... Впрочем, ирония здесь явно неуместна. Автор любезно поясняет, что «светящиеся и темные спутники планеты заговаривают друг с другом, и планету покрывает темнота». Объяснения этому феномену он, к сожалению, не дает.
На планете живут люди каменного века — матриархатцы. Низкий уровень культуры, однако, не мешает им тотчас спросить землян: «Скажите, кто вы и с какой планеты?» Говорят матриархатцы почему-то стихами. Такими, например:
Красивы ваши волосы... Не скрою —
мне хочется иметь вот эту прядь!
Отрежьте мне ее — ночной порою
подарок ваш я буду целовать!
Одновременно на планету попадают американские империалисты. Ведут они себя соответственно: интригуют из-за «куска радия», ежесекундно хватаются за пистолеты, дерутся друг с другом и с матриархатцами («Роберт, поймав одного из детей планеты, пытается унести его с собой»). Но матриархатцы побеждают бяк-империалистов с помощью животных, взгляды которых «то насмешливы, то устрашающи». Империалисты, естественно, хохочут под этими взглядами и умирают. А. может быть, и не умирают. Но что-то с ними происходит: они в конце концов исчезают. Все поют и танцуют.
Справедливости ради надо сказать, что и советские космонавты в этой пьесе ведут себя тоже не слишком умно. Один из них трогает палкой неизвестное животное, отчего едва не погибает, другой задает матриархатцу наивный вопрос: «У вас и отец и мать есть?». Когда же матриархатцы говорят им, что живут сотни лет, космонавтам даже в голову не приходит выяснить, равен ли тамошний год земному. Нет, они восхищаются так бурно, что в конце концов удостаиваются подарка — напитка, который возвращает молодость. Натурально, космонавты не остаются в долгу: они дарят матриархатцам громоотвод. Ничего лучшего от них, конечно, и ожидать не следовало, ибо счастье, в их понимании, это когда на Земле будет вечная весна и люди перестанут тратить силы на борьбу с природой...
М-да... Теперь вы понимаете мое самочувствие по прочтении этой пьесы? Теперь вам ясно, почему иные критики теряют голову после такой вот «фантастики» и топают ногами на весь жанр? Лично я наконец понял их состояние. Нельзя так глумиться над читателями, дорогой тов. Гянджали: они вправе требовать привлечения вас к ответственности. А почему бы и нет? Если третьесортная стеклянная ваза продается по цене первосортной хрустальной, ОБХСС тут как тут. А чем, простите, отличается от такой махинации публикация халтурной пьесы?
Но будем милосердны. Не надо прокурора. Есть великолепный, уважаемый, любимый молодежью (и не только молодежью жанр литературы — фантастика. И есть халтурные произведения. В любом жанре. И есть, наконец, совершенно немыслимая халтура — это пьеса «Сокровища сгоревшей планеты». Фантастика как таковая тут на при чем.
Хочется предъявить претензии и редактору сборника Ф. Мамедову. Серьезные претензии: незачем обрекать читателей на знакомство с пьесой, которую нельзя оценить иначе как карикатуру на наше будущее, как издевательство над здравым смыслом, наукой и литературой. И если руководство издательства захочет спросить с вас, тов. Мамедов, за ущерб, нанесенный пьесой Н. Гянджали эстетическому и идейному воспитанию, мы не будем возражать. Наоборот, мы будем приветствовать столь благое намерение.
После смешных событий связанных с выходом из печати «Библиографии авторов журнала «Искатель» (1961-2021), предлагаю посетить закоулок юмора и фантастики журнала «Крокодил» 1964 года. Такая публикация приблизит выход в свет очередной книги из серии «Библиографии Фантлаб», посвящённой фантастике в СССР в 1964 году.
Саленко А. Наш Куляба (рассказ) // Крокодил № 27, 30 сентября 1964, с. 9
Матлин А. Про обезьяний хвост (рецензия на книгу В. Ванюшина «Жёлтое облако») // Крокодил № 32, 20 ноября 1964, с. 12
-----
Что ж, начинайте чтение. И знайте, что у меня остались вопросы по двум произведениям. В одном случае неизвестен автор, в другом — не найдено иностранное произведение.
888888888888888888888888888888888888888888888888
Заметка из рубрики «Что нового в сатирическом цехе» // Крокодил № 11 1964, с. 14
---
«Открытие мистера Спарроу» предал гласности Гослитиздат Узбекистана. Автор нового романа-памфлета – О. Сидельников.
888888888888888888888888888888888888888888888888
Леонид Ленч. Человек и машина (рассказ, иллюстрация) // Крокодил № 12, 30 апреля 1964, с. 6-7
---
Недавно в одном кибернетическом конструкторском бюро проводили испытание интересного робота — электронной машины, способной управлять учреждением среднего звена.
На испытание пригласили общественность. Ее, в частности, представлял некто Петунников Василий Герасимович, старый номенклатурный служака, возглавлявший на своем веку немало контор самого разного профиля. Про него всякое говорили, но все сошлись на том, что этот «тертый калач» отлично знает, почем нынче обходится фунт канцелярского лиха, и, как человек несомненно умный, окажется способным высказать авторитетное
суждение от имени житейского опыта по поводу занятной
теоретической новинки в сфере управления.
Испытание проводилось так. В помещении кибернетического бюро оборудовали нечто вроде служебного кабинета — не пышного, но и не бедного, без особых претензий.
Робот сидел за письменным столом, одетый в темную приличную пиджачную пару, скрывавшую его металлическую плоть, и грозно поблескивал очами-лампочками.
Иллюзия живого начальника была яркой и полной. Общественности, в том числе и В. Г. Петунникову, очень понравилось, что машина-управляющий имеет приятное человеческое обличье.
Робот нажал механическим пальцем на кнопку настольного звонка, вызывая секретаря, и тогда в кабинет — так было задумано конструкторами — вошла живая дамочка — миловидная брюнетка, обладавшая к тому же соблазнительно четкими формами, подчеркнутыми шерстяным вязаным костюмчиком. Под мышкой она держала папку «К докладу». Брюнетка приблизилась к письменному столу, за которым восседала машина-начальник, и остановилась, почтительно улыбаясь своему электронному шефу.
Робот скользнул взглядом глаз-лампочек по ее хорошеньким ножкам, облаченным в чулки без шва цвета загорелого тела, и осклабился ответно.
Василий Герасимович Петунников крякнул и сказал соседу громким шепотом:
— Очень художественно у него получилось! И согласно натуре.
Общественность одобрительно зашумела.
Между тем миловидная брюнетка извлекла из своей папки какую-то бумагу и, назвав робота Робертом Робертовичем (видимо, по созвучию слов «робот» и «Роберт»), объявила:
— Получено указание проверить подготовленность нашей низовки к весне. Какие будут у вас распоряжения на этот счет, Роберт
Робертович?
Робот-начальник подумал и скрипучим, как бы ржавым голосом (тут В. Г. Петунников тем же громким шепотом заметил соседу: «По линии голоса надо им поработать, чтобы улучшить благозвучие!») сказал:
— Подготовьте циркулярное письмо для низовки. «С получением сего предлагается привести в состояние боевой готовности людей и механизмы в связи с приближением, согласно календарным срокам, весеннего времени года». Письмо отправить с нарочными.
Общественность ахнула.
Миловидная брюнетка обратилась к аудитории и сказала:
— Можете задавать Роберту Робертовичу любые вопросы, связанные с проектом циркулярного письма, он ответит!
Вопросы посыпались, как горох из мешка. Робот-начальник отвечал на них точно и четко.
Ему сказали:
— Вы не учли роль общественных организаций в деле приведения в состояние боевой готовности людей и механизмов в связи с приближением, согласно календарным срокам, весеннего времени года!
Робот проскрипел в ответ:
— Роль общественных организаций будет учтена.
Потом обратился к дамочке-секретарю и сказал:
— Надо подготовить по затронутому вопросу особое письмо на имя общественных организаций. За тремя подписями.
Кто-то выкрикнул:
— А роль женщин?!
— Учтем. По линии женщин будет особое воззвание. Его подпишет моя супруга.
Раздались удивленные возгласы, по помещению конструкторского бюро прокатился смех.
— Разве вы женаты, Роберт Робертович?
Робот-начальник сухо проскрипел:
— Ваш вопрос не имеет прямого отношения к проекту циркулярного письма о приведении в состояние боевой готовности людей и механизмов в связи с приближением согласно календарным срокам, весеннего времени года, и я его отвожу, по формальным мотивам.
Испытание машины-управляющего проходило успешно. Робот-начальник функционировал без запинки.
Тем же ржавым голосом он отдавал живой дамочке короткие распоряжения одно за другим.
Глаголы в повелительном наклонении так и вскипали на его железных устах:
«Согласуйте это с моим заместителем», «Оставьте это, я посоветуюсь!», «Не торопитесь, торопливость нужна лишь при ловле блох!» (здесь В. Г. Петунников заметил: «Ого! У него и юморок есть!»).
Всех умилило, когда робот-начальник, приказав дамочке «Дайте чаю», вдруг, после крохотной паузы, добавил с просительной интонацией: «Пожалуйста!»
В. Г. Петунников с добродушным смехом сказал громко:
— Знает, собака, что сейчас у Yас требуют вежливости в обращении с подчиненными... а не то и в фельетон можешь угодить!
В общем, общественность явно склонялась к тому, чтобы признать опыт кибернетиков удачным, как вдруг кому-то из членов жюри взбрело в голову сказать Роберту Робертовичу такое:
— А как вы будете реагировать, Роберт Робертович, если вдруг окажется, что, несмотря на все ваши циркуляры-письма, воззвания и обращения, низовка не привела в состояние боевой готовности людей и механизмы в связи с приближением, согласно календарным срокам, весеннего времени года?
Робот-начальник задумался, на его механическом лице, к удивлению общественности, появилось живое выражение растерянности и смущения, очи-лампочки замигали часто-часто, внутри у машины что-то защелкало и зашипело, раздался подозрительный треск, и в воздухе запахло жженой резиной.
Бедный Роберт Робертович бессильно поник над своим столом. Миловидная брюнетка растерянно объявила, что робот-начальник безнадежно вышел из строя.
Разочарованная общественность разошлась по домам.
Впоследствии, рассказывая близким друзьям о неудаче кибернетиков, Василий Герасимович Петунников говорил так:
— Машина вела себя очень хорошо! Все делала правильно, застраховала себя со всех сторон. В ответ на любую придирку могла бы предъявить соответствующий оправдательный документ. Да я бы на месте этого ихнего Роберта Робертовича ухом не повел, от любых обследователей отбился бы. Где отчетность, временно, конечно, того... подправил бы малость, где обещание торжественно вставил... на объективные всегда можно сослаться, да при том такого туману напустить, что никакой контроль не подкусит!.. Э-э, да что там говорить, делов на копейку! А этот механический болван заволновался, заметался и по пустяковому, в сущности, поводу схватил электронный, так сказать, инфаркт. Нет, братцы, никогда машина не сможет заменить живого человека, никогда!..
Студенты технического вуза создали робота-экзаменатора. Механический человек был честен, прям и объективен: не принимал во внимание при проверке знаний ни должности родителей, ни родственных связей. Футболистов — и тех не признавал.
Добросовестность робота превозносили в институте до небес. Предлагали его выдвинуть председателем приемной комиссии, заместителем директора по хозяйственной части или заведующим столовой. И если не выдвинули, то лишь потому, что на эти должности всякий раз было достаточно других, более активных претендентов.
Робот не обижался, а скромно и тихо выполнял свои обязанности. И все обстояло хорошо, пока механический экзаменатор занимался только проверкой знаний студентов.
Но вот его назначили постоянным оппонентом при защите кандидатских диссертаций. И сразу же полетели анонимные жалобы в вышестоящие организации: писали, что робот в рабочее время пьянствует, является нетрезвым на заседание ученого совета, что он морально разложился и скрывается от уплаты алиментов; сигнализировали, что робот не чист на руку, вымогает взятки.
В институт для расследования анонимок прибыла многочисленная авторитетная комиссия. Она не спеша и всесторонне исследовала робота: поставили возле него бутылку коньяку и закуску. Робот не притронулся. Водили его на пляж, где были девушки в ультрамодных купальных костюмах. Робот и тут показал себя с лучшей стороны. Вел себя благопристойно, никого не затрагивал. Пытались всучить ему взятку — дал решительный отпор. Комиссия единодушно отмела все обвинения, расцеловала робота и отбыла из института.
Вторая, такая же многочисленная и не менее авторитетная комиссия проводила еще более глубокую проверку. В рот роботу влили водку. Он тут же выплюнул. При попытке навязать ему взятку сердито ударил члена комиссии. Роботу дали еще более блестящую характеристику и заклеймили позором лживых анонимщиков.
Третья и четвертая комиссии подтвердили выводы первых двух и прилюдно похвалили робота.
На вопросы пятой комиссии робот отвечал сравнительно спокойно. Во время переговоров с шестой несколько стальных нервов у него не выдержали и лопнули. Когда седьмая комиссия влила ему в рот спиртное, он горько крякнул, безнадежно махнул рукой и проглотил. В присутствии восьмой комиссии бормотал «сколько можно», плакал и бил себя пластмассовым кулаком в железную грудь. У девятой взял подсунутую ему взятку и на эти деньги купил водку. В присутствии десятой, пьяно ухмыляясь, погладил бюст заместительницы председателя этой авторитетной комиссии. При исследованиях, проводимых одиннадцатой комиссией, рвал на себе металлические волосы и плевался...
Двадцать первая комиссия полностью подтвердила правдивость всех анонимных жалоб на робота.
г. Николаев.
888888888888888888888888888888
С. Спасский. О любви не говори! (рассказ) // Крокодил № 17, 20 июня 1964, с. 13
---
Как-то шел по Москве Пушкин.
Был тихий сиреневый вечер. На Тверском бульваре попарно, как октябрята, гуляли влюбленные.
Настроение у поэта было прекрасное. Он медленна шагал по направлению к площади, названной его именем, и негромко напевал:
К Пушкину приближался мужчина средних лет. Лик его был ужасен, движенья быстры. Он был весь, как божия гроза.
— Ага! — зловеще произнес мужчина. — Давно я мечтал с вами поговорить. Вы — Пушкин А. С, 1799 года рождения.
— Вы угадали,— учтиво ответил поэт.— Позвольте и мне узнать, с кем имею честь...
— Как меня зовут, неважно, — сказал собеседник.— Важно, что я Воспитатель.
— Очень интересно. Но объясните, сударь, чем я обязан...
— А вот чем: петь о любви я вам не позволю! Вас может услышать молодежь, юноши до шестнадцати лет.
— Что ж такого? — удивился Пушкин. — Мне и самому было чуть больше шестнадцати, когда я сочинил это стихотворение..
— Именно! — торжествующе воскликнул блюститель тишины, вскинув подобно дуэльному пистолету указательный палец. — Именно! Сами еще, можно сказать, из пеленок, а уже такие пакостные вещи писали! А известно ли вам, что такое любовь?
— Полагаю, что известно! — пылко возразил поэт.— Любовь — это чудесное, неповторимое чувство, которое делает человека чище, выше в своих помыслах...
Собеседник расхохотался.
— Чище? Выше? Эх вы, а еще классик! Любовь — это взаимное чувственное влечение противоположных полов. И ничего тут чудесного нет. А пропаганда этого влечения может очень просто привести к отрицательным последствиям. Да-да! Вы «воспевали », а мы теперь расхлебываем. Что приходится читать нашим несовершеннолетним деткам? Вот «Руслан и Людмила» — занимательная на первый взгляд сказочка. А вчитаешься — волосы дыбом! Клубок любовных интриг. Я уж не говорю о Людмиле, вокруг которой взвод ухажеров. Возьмем Финна. Он любит Наину, а она его не любит, а потом она его любит, зато он ее не любит. Какие-то морально разложившиеся субъекты. Тот же Ратмир: Людмилу быстро меняет на другую подозрительную девицу и еще хвалится: «Двенадцать дев меня любили». Подумать только — двенадцать! Да вам-то что — вы и двадцать четыре написали бы, если бы размер стиха подошел. А почитайте «Капитанскую дочку», «Русалку», «Алеко»...
— Не «Алеко», а «Цыганы», — сердито сказал Пушкин.
— Не оправдывайтесь! — возразил Воспитатель. — А чьи это слова: «Любви все возрасты покорны»? Ведь с этой фразы и началось великое моральное падение общества.
— Я вас не понимаю.
— Я разъясню. Вот мы пишем на афишах кинотеатров: «До 16 лет воспрещается». А вы: «все возрасты»... Я спорю с поэтом, что нельзя помещать в журнале «Юность» стихи о любви — рано школьникам знать об этом,— а он мне цитирует: «...все возрасты покорны»... Классик сказал! И везде так.
Ваншенкина знаете? Ну как же? «Я люблю тебя, жизнь!» Хитро закручено: вроде поэт жизнь любит, а не женщину. Восхищается природой, мужской дружбой... И все равно не выдерживает: «Полумрак, поцелуй на рассвете...»
— Неплохо, — сказал Пушкин.
— Знаете что? — задохнулся Воспитатель.— Я с вами серьезно разговариваю. Под влиянием подобных песен молодежь начинает заниматься черт знает чем. Смотришь, молокососу двадцати нет, а он уже влюблен. Нет, запретить надо писать о любви, петь о любви, снимать фильмы о любви!
— Простите, милостивый государь! — сказал Пушкин. — Ну, а вы сами-то, будучи моложе, не любили разве?
— Ну и что? Я любил по закону — жену!
— Значит, вы начали ее любить после того, как женились?
— Нет, я ее полюбил чуть-чуть раньше, но все равно без всяких там легкомысленных штучек. Такая любовь, как у меня, — это исключение. Я не типичен.
— Меня очень радует, что вы не типичны, — улыбнулся Пушкин.
Воспитатель закрыл было рот, но тут же открыл его.
— Слушайте, гражданин! — взорвался он.— Что вам от меня нужно? Я вас не знаю! Проходите себе в свой век и не мешайте современным прохожим!
Он круто развернулся и побежал вдоль бульвара, шарахаясь от идущих навстречу влюбленных парочек.
Пушкин весело рассмеялся.
888888888888888888888888888888888888
В. Губарев. Падение «Урагана» (рассказ) // Крокодил № 18, 30 июня 1964, с. 5
---
Уже после восьми туров стало ясно, что борьба за звание чемпиона разгорится между тремя известными международными гроссмейстерами и пятью роботами.
Особенно нравилась всем игра молодого робота по имени «Ураган». К концу двадцатого тура он стал единоличным лидером турнира. Ему осталось сыграть всего девять партий с самыми слабыми участниками.
И здесь произошло невероятное.
«Ураган» играл с гроссмейстером. Гроссмейстер начал партию очень неуверенно. Долго думал над каждым ходом, ерзал на стуле, все время пил из термоса кофе.
«Ураган» же, напротив, торопился. Он лихорадочно передвигал фигуры. Я внимательно наблюдал за ним. Робот всегда тщательно взвешивал все варианты, продумывал их, но сегодня это его почему-то не заботило. Странно!
Партия затягивалась. Наконец «Ураган» бросил взгляд на часы и... поставил своего, черного ферзя прямо перед ладьей противника.
Зал загудел. Робот жертвует ферзя! Гроссмейстер выглядел глубоко несчастным. Соблазн взять фигуру боролся с опасением жесточайшего разгрома. И все же дрожащей рукой он взял ферзя. «Ураган» быстро подошел к судейскому столику, взял протокол и что-то торопливо написал на нем.
На демонстрационной доске появилась надпись: «Черные сдались». «Ураган» же сразу куда-то исчез.
На следующий день газеты опубликовали сенсационное сообщение о поражении лидера. Комментаторы подчеркивали, что робот «прозевал» ферзя и победа гроссмейстера — чистая случайность.
Но «Ураган» проиграл вновь. Потом лишился еще двух очков. Он ужасно торопился и каждую следующую партию заканчивал на несколько ходов раньше, чем предыдущую.
К началу двадцать восьмого тура я опоздал. Раздеваясь, я увидел в вестибюле «Урагана». Он направлялся к выходу. Я остановил его:
— Ваш противник не явился?
— Явился. Я получил мат на девятом ходу... — ответил робот. Затем четко изобразил на физиономии огорчение и исчез за дверью.
Я вышел на улицу. Вдали маячила фигура «Урагана». Он спешил, как на свидание.
Я пошел за ним.
Минут через десять он быстро вошел в здание музея машин. Я — следом.
Тонкое лезвие света резало пол. Дверь в одну из комнат была чуть приоткрыта. Я подкрался ближе и услышал знакомый голос.
— Семь пик! — сказал «Ураган».
— Вист!
— Пас...
Сквозь щелку я увидел «Урагана». Он сидел за столом вместе с тремя роботами-пенсионерами, экспонатами музея машин, и играл в преферанс...
В один из летних дней 2194 года в кабинете начальника снабжения Ростовского кофе-цикорного комбината, что в Ярославской области, зажегся экран видеофона.
— Могу вас обрадовать, милый друг, — пророкотал бас руководителя управления пищевой промышленности Bepxнe-Волжского совнархоза. — Вчера с Марса прибыл транспорт силантия. Так что подавайте срочно заявочку, делайте запасец.
При славе «заласец» начальник снабжения затрясся мелкой дрожью.
— Не будет заявочки! Не надо силантия! Сами запасайтесь. А я цинком по горло сыт.
— Цинк? Где же я видел это слово? Ах да, в старом учебнике. Был, был такой металл, только он давно
нестандартным признан. Вам за него шею могут намылить.
Начальник снабжения возмутился:
— Мне намылить? Нет, это нашим предшественникам из двадцатого века нагоняй давать надо было. Моему — Г. П. Холопову и вашему — А. П. Исаеву. Комбинатские работники подсовывали раздутые заявки на черные и цветные металлы, а начальник управления только и писал «выдать» да «удовлетворить». Вот и запаслись цинком на 232 года вперед. До сих пор склады так им завалены, что кофейному зернышку упасть негде...
— Эх, жили же люди в двадцатом веке! — вздохнул начальник управления.
Экран погас.
Р. Б.
88888888888888888888888888888888888
А. Саленко. Наш Куляба (рассказ) // Крокодил № 27, 30 сентября 1964, с. 9
---
Обычный день на планете Вира в системе звезды Майна. Обычный, если можно что-либо назвать обычным на планете, лежащей в самом центре галактики.
Итак, обычный день на Вире. Чирикают воробьи, майновские лучи весело отражаются в свежих дождевых лужах. Начало июля — самого лучшего месяца на Вире.
Начальник отдела нервно комкает клетчатый носовой платок. Наконец, решившись, он подходит к референту по общим вопросам Кулябе и падает на колени.
— Голубчик! — заискивающе улыбается он.— Выручите, бога ради! Идите в отпуск в июле.
— Не могу,— отвечает Куляба.
Он свысока смотрит на начальника, и его высокий лоб мыслителя прорезывают две вертикальные складки. — У меня срочная работа, минимум на два месяца. Думаю отдыхать где-нибудь в декабре.
— А я так на вас рассчитывал, Куляба! — Светлая слеза повисает на реснице начальника. — Вы так нас выручили в прошлом году! В каком восторге приехали вы тогда с золотых пляжей Родессы!
— Мне стыдно теперь вспоминать об этом. — Куляба заливается румянцем. — Стыдно перед моим коллегой, который из-за меня получил отпуск только осенью, в дождь и слякоть.
— Не говорите так! — Рыдания душат начальника отдела. Он делает жест, отчаяния.— Не травмируйте мое старое сердце. Дайте спокойно уйти на пенсию.
Начальник вынимает из кармана пузырек с нашатырным спиртом, долго нюхает, вытирает глаза клетчатым носовым платком и устало говорит:
— Я же даю вам возможность тридцать дней безмятежно отдыхать на берегу моря! И это в июле, лучшем месяце на Вире!
— Нет!
— Подумайте!
— Нет!!!
— Я буду жаловаться в местный комитет! Я буду писать выше! В наш век нельзя так пренебрежительно относиться к своему здоровью. И из-за какой-то работы лишать себя пляжного загара.
— Ну и пишите, а в отпуск я не пойду! — Куляба отворачивается. — И не мешайте мне работать!
Начальник в отчаянии заламывает руки и падает без чувств. Его уносят.
***
Вы думаете, у нас на Земле этого нет?
Конечно, же, нет! Вот наоборот иногда бывает...
г. Херсон.
88888888888888888888888888888888888
Заметка из рубрики «Нарочно не придумаешь» // Крокодил № 30 1964, с. 2
---
В 1931 году некто К. Остервальд выпустил в Берлине книгу под названием «Россия 1950 года. Картина будущего». В этом «научно-фантастическом» романе автор утверждал, что в 1950 году большевики придут к выводу о «неосуществимости коммунизма». Россию «спасает»... немецкий мультимиллионер по имени Штейнбах. «К нему обратилась делегация русских, умоляла и заклинала его приехать в Россию и взять в свои руки бразды правления». Штейнбах великодушно соглашается и «наводит порядок» в России...
Трудно в наше время быть писателем-фантастом. Трудно и хлопотно. Какими-нибудь двумя десятками тысяч лье под водой уже не обойдешься. К центру Земли пешком не прогуляешься. Совершишь кругосветное путешествие за восемьдесят дней, а окажется, можно за полтора часа. Выстрелишь из пушки на Луну, а попадешь пальцем в небо. Такой уж это жанр — фантастика. Ответственный жанр. Большой он эрудиции требует от писателя. И теорию относительности надо знать, и в микробиологии разбираться, и о квантовой механике иметь представление. Все надо знать.
Единственное, пожалуй, чего может не знать в наше время писатель-фантаст, — это грамматики. Без нее вполне можно обходиться.
Писателю-фантасту не возбраняется сочинить, например, такую фразу:
«Он не принадлежал к числу тех людей, которые считали, что только человек Земли единственно правильно сложен, идеально гармоничен, красив, а разумные существа других миров, вероятно, одноглазы, косорылы, длинноносы, они могут быть в виде отвратительных моллюсков или даже состоящие из кристаллов».
Писатель-фантаст, оказывается, имеет полное право излагать свои мысли и в такой форме:
«Корреспондент нашел сказать кое-что новое о Новосельском».
В Одессе, на рынке, правда, говорят еще эффектнее:
— Вы имеете сказать что-нибудь плохого за этих бычков?
Но обитатели одесского рыбного ряда не пишут научно-фантастических романов.
А вот писатель В. Ванюшин пишет. Его книга «Желтое облако» издана в Алма-Ате тиражом 210 тысяч экземпляров. 210 тысяч раз напечатано типографским способом:
«Корреспондент нашел сказать кое-что новое...»
Причем в данном случае В. Ванюшин опирается на профессиональную помощь редактора Л. Золотовой. С ее редакторского благословения родились весьма причудливые фразы:
«...памятник слишком красив как памятник».
«В душе неистовствовала буря, какие она видывала в пустыне».
«Я сегодня скучен для вас?»
Натянутые отношения В. Ванюшина с падежами успешно компенсируются широкой эрудицией автора. Эрудиция переполняет книгу. Порой она вырастает до размеров сенсационного научного открытия.
Например:
«Лиши человека воздуха...— и он впадет в оцепенение».
Двести шесть страниц добросовестно укомплектованы всем, что положено иметь научно-фантастическому роману. Есть и космические корабли, и жители далеких планет, и видеотелефоны, и электронный мозг, и злодеи, непрерывно совершающие подлости. И, конечно же, нескончаемая вереница честных, серьезных, образованных, принципиальных, самоотверженных, красивых, обаятельных положительных героев.
Все они необыкновенно умны и потому говорят в основном задумчиво:
«— А почему бы и не вернуться? — задумчиво проговорила Карасаева».
«— Значит, едем на север? — задумчиво спросил Киджи».
«— Но что-то было, — сказала задумчиво Инга».
«— Да, оцепенение, — задумчиво повторил Валентин Юльевич».
Задумчивость положительных героев В. Ванюшина делает их склонными к размышлениям чисто философского характера. А так как это люди будущего, их философия строится в основном на физико-химической основе, даже когда дело касается литературы. В результате получается довольно своеобразный химический анализ творчества Хемингуэя:
«Знал ли он (старик из рассказа «Старик и море»), называя рыбу другом, что и рыбы, и птицы, и растения, и человек состоят из одних и тех же сложных молекулярных соединений?..»
Мы можем с уверенностью сказать: не знал. Понятия не имел. Бедный, примитивный Сантьяго, он безнадежно отстал от героев В. Ванюшина. Мог ли он, например, глядя на свои усталые, изрезанные лесой руки, задуматься над их биологическим смыслом?
Конечно, нет. А вот В. Ванюшин задумался. Задумался и изрек:
«Жизнь развивается только в труде, в борьбе, и разумное существо приобретает руку — совершенный орган трудовых операций (червеобразный отросток для этих целей не годится, он отмер бы, как обезьяний хвост, либо превратился бы в ту же рабочую руку)».
С этим нельзя не согласиться. Червеобразный отросток действительно не годится, тут уж ничего не поделаешь. В равной степени на должность руки не подошли бы и обезьяний хвост, и мозолевидный нарост, и роговидный придаток.
Так что насчет органа трудовых операций товарищ Ванюшин прав.
P.S. Если кому-то интересны сканы фантастических произведений в журнале "Крокодил" 1964 года, пишите в личку — отправлю. Здесь, в Авторской колонке, прикреплять сканы проблематично.
Писательские судьбы складываются подчас весьма необычно. К примеру, есть в нашей стране два человека, которые пишут вместе, а живут в разных городах, и, помимо писательской, имеют другие профессии, весьма несходные. Впрочем, это ещё ничего. Более удивительно другое. Эти писатели за пять-шесть лет написали восемь повестей и десятка полтора рассказов. Все они издаются массовыми тиражами и мгновенно исчезают с прилавков. Многие их проведения изданы и за рубежом — в Италии и ГДР, Канаде и Японии, Польше и Румынии. Книги Стругацких читают, о них спорят, о них думают. А критика молчит. До сих пор нет ни одной даже газетной статьи, посвященной их творчеству...
Странно, не правда ли? Да, странно. Но уточним; писатели, о которых шла речь — фантасты. Это Аркадий и Борис Стругацкие, авторы повестей «Страна багровых туч», «Путь на Амальтею», «Стажёры», «Возвращение», «Попытка к бегству», «Далёкая Радуга», «Трудно быть богом», «Суета вокруг дивана». А вокруг фантастики вершатся подчас ещё и не такие странности.
Фантастика все ещё остается на особом положении в литературе. Пока не установлено даже, что она такое.
Вот, например, не так давно Л. Коган опубликовал статью под названием «Обеднённый жанр». Здесь учинен разнос советской фантастике на том основании, что она не сводится к жанру утопии, а почему-то и зачем-то занимается также и совсем другими делами. В. Лукьянин в статье «Рождённый прогрессом...» (журнал «Москва», № 5 за 1964 год) наоборот заявляет, что фантастика — это, мол, та же научно-популярная или научно-художественная литература, с той разницей, что речь в ней идет не о сегодняшнем, а о завтрашнем дне науки. Это откровение напечатано даже вразрядку — как непреложная истина. Вооружившись этим тезисом, В. Лукьянин разделывает под орех весь «гибридный жанр» фантастики делая снисходительное исключение (неизвестно на каких основаниях) для двух-трёх произведений.
Некоторые вовсе относят фантастику к детской литературе, а поэтому осуждают все, что по их мнению, «дети не поймут».
Вот и разберись — то ли всем фантастам следует заняться писанием утопий, то ли пропагандировать науку вообще, то ли переключиться на сочинение книжек для детей…
Так что же такое фантастика? Если взять хотя бы вещи, опубликованные в этом году, – повести А. и Б. Стругацких «Трудно быть богом» и «Суета вокруг дивана», М. Емцева и Е. Парнова«Бунт тридцати трёх триллионов», рассказы С. Гансовского«День гнева», «Мечта», — то легко увидеть, что это не утопии, не пропаганда каких-либо научных идей (пусть и в перспективе) и уж никак не чтение для детей. Вместе с тем, что бы ни говорили досужие критики, это подлинная литература.
В последних произведениях Стругацких многие характернейшие свойства современной фантастики воплощены наиболее отчетливо и полно.
Уже первой своей повестью «Страна багровых туч» Стругацкие внесли в советскую фантастику нечто новое — углубленный психологизм, внимание к человеческой индивидуальности. После долгих лет господства «технической» фантастики, в которой не было места изображению человеческой души, а значит, не было места и вообще искусству, такая повесть особенно радовала, хотя сейчас она кажется лишь интересной заявкой.
В последующих повестях и рассказах Стругацкие дополняют и углубляют характеристики героев, полнее прорисовывают фон. Постепенно все шире, ощутимее, детальнее встает перед нами созданный их воображением мир «несуществующей действительности» — мир будущего. Этот художественный процесс завершается повестью «Возвращение», рисующей мир, построенный на принципах коммунизма, мир светлый и радостный, живой и гармоничный, мир, населенный добрыми и веселыми, умными и талантливыми людьми.
Но, выстроив в воображении этот чудесный мир, дав ему свет и воздух, жизнь и движение, Стругацкие неизбежно должны были «задуматься: а какими путями придёт человечество к этому миру? Какие преграды придется ему преодолевать и что будет помогать движению вперед? Это вопросы, которые должен задавать себе любой наш активно мыслящий современник, а уж тем более писатель.
Фантастика не ставит своей задачей пропаганду научных идей; её родство с наукой сказывается в другом: в принципах мышления, в методике анализа. Фантастика, в частности, широко применяет характерный для современной науки приём мысленного эксперимента, моделирования явлений. Писатель-фантаст, проводя мысленный эксперимент в области социологии, моделирует ситуацию, которая может возникнуть при соблюдении определённых условий. При этом он почти не связан временем и местом действия: он может отнести события в будущее или прошлое (если это не нарушает условии эксперимента), может переместить своих героев на другую планету.
Например, в «Попытке к бегству» Стругацких действие происходит в XXIII веке и большей частью не на Земле, а на далёкой планете, которую герои только что открыли, и в честь своего спутника Саула назвали Саулой. Общественный строй этой планеты напоминает ранний феодализм. Таким образом, здесь встречается наше будущее с нашим прошлым. А свидетелем и участником этой удивительной, трагической встречи является наш современник, советский офицер, бежавший из фашистского концлагеря. «При чем же тут мысленный эксперимент, моделирование? Это ведь фантастическая, ни при каких условиях не осуществимая ситуация?» — скажут иные. Но разве на Земле не существуют сейчас народы, находящиеся на самых различных ступенях общественного развития — от социалистического общества до первобытного родового строя? Разве нет сейчас государств, находящихся примерно на стадии феодализма, разве нет на земле фашистских концлагерей? Так что «сугубо фантастическая» ситуация «Попытки к бегству» имеет достаточно прочную реальную подоплеку.
Но для чего моделировалась эта ситуация? А для того, чтобы задать нашему современнику, советскому человеку сложный вопрос (приемы фантастики позволяют задать этот вопрос в общей форме, освободив его главную суть от случайных наслоений). Вопрос этот звучит примерно так: что должен ты делать, если видишь своими глазами чудовищную жестокость, произвол, невежество, царящие в другом мире, где ты — посторонний, хотя и горячо сочувствующий наблюдатель? В твоих руках – мощное оружие, против которого эти люди бессильны. Надо вмешаться? Перебить всех угнетателей, дать свободу рабам? И тогда всё будет в порядке? Ребенок ответил, бы именно так. Но ты не ребенок, ты взрослый человек, и должен отвечать за свои действия, должен представить себе, какие возможные результаты даст твое вмешательство – не только сейчас, но и в будущем. Ты обязан продумать – можно ли искусственно, извне, без участия народа продвинуть вперёд исторический процесс? А что, если рабы, получив свободу из чужих рук, не завоевав её, прежде всего захотят богатства и власти, ибо в мире, который их взрастил, только золото и оружие обеспечивают независимость и счастье? Что если самые жестокие и хитрые из этих вчерашних рабов завтра станут владыками, и мир, которому ты хотел дать свободу, ещё глубже спустится во мрак насилия и произвола?
Этот же вопрос, только еще более остро ярко, определенно, поставлен и в повести «Трудно быть богом», где действие происходит в Арканаре — государстве далёкой планеты. И в обеих повестях герои, отлично понимая, что их вмешательство принесет лишь вред, в конце концов не выдерживают и вмешиваются, потому что испытание, перед которым они поставлены, выше сил человека, а они — люди, и не могут играть роль бесстрастных и мудрых богов, наблюдающих с высоты за ходом событий.
Герои «Далёкой Радуги» живут в XXII веке. Конфликт здесь построен на борьбе противоречивых чувств в душах людей, оказавшихся лицом к лицу не только с неизбежной гибелью, но и с необходимостью решить сложный моральный конфликт. Опять-таки на первый взгляд обстановка здесь совершенно нереальная: далёкая планета в далёком будущем. Ученые работают над проблемами фантастической нуль-транспортировки, и, как побочное следствие их экспериментов, возникает загадочная грозная Волна, несущая с собой гибель. И все же Стругацкие моделируют здесь ситуацию, выведенную из современной действительности. Героический отряд исследователей рванулся далеко вперед, тылы не успели подтянуться. Волной некому было заняться как следует — и в результате поставлена под угрозу не только жизнь замечательных ученых, но и судьба целой отрасли науки...
Мы ясно видим мир Радуги, дышим ее воздухом; нам обжигают лицо порывы ледяного ветра, несущегося над заснеженными равнинами Саулы, нас физически давит тьма, сгустившаяся над несчастным Арканаром. Но сквозь яркие картины фантастической действительности проступают очертания того мира, в котором мы живем, и мы с удивлением убеждаемся, что, увидев эти знакомые очертания в новом, необычном освещении, мы кое-что поняли иначе, вернее, глубже, чем понимали прежде. Что мир Арканара, мир Саулы, мир Радуги в чём-то помог нам лучше понять наш мир, проблем которого никто не решит за нас.
А ведь это и есть самая благородная, самая высокая роль искусства – раскрыть человеку глаза на окружающий мир и на собственную его душу, осветив всё своим ярким и острым светом. Помочь думать. Помочь решать и действовать.
облако тэгов
