Когда заходит разговор о литературе приключений, я всегда вспоминаю историю, о которой мало кто сейчас помнит.
Утром 8 февраля 1898 года на стол Жюлю Верну, праздновавшему в этот день свое семидесятилетие, легла телеграмма из далекой России:
«Жюлю Верну — первому после отца и матери — посылаю мое поздравление и от глубины души желаю долгой плодотворной жизни. Признательный Александр Куприн».
Сколь многое должен дать душе человека писатель, сколь большую роль сыграть в судьбе его, чтобы сердце продиктовало такие трепетные слова. Не для одного Александра Куприна, автора знаменитого «Поединка», стали верными друзьями на всю жизнь герои великого французского фантаста. А скольких возвысило, помогло обрести себя вдохновенное слово Пржевальского, Миклухи-Маклая, Обручева, Крачковского, Ал. Толстого, А. Гайдара, Б. Житкова, А. Беляева, Ефремова — десятков писателей, разговаривавших с молодыми в самом любимом юностью жанре — жанре приключений.
И сколько бы ни проходило потом лет, какую бы профессию ни избрал человек, как бы ни сложилась жизнь, навсегда остается в его сердце доброе имя писателя, обогатившего его душу, вдохнувшего в него огонь высоких идеалов.
Но хуже, если ты начинаешь разочаровываться в писателе-друге, видеть, как обманываются твои ожидания. Так случается, когда ты ждешь от литератора рассказа о жизни, осмысления ее, мудрого совета, а он, не принимая собеседника всерьез, невпопад рассказывает наспех сочиненную детективную историйку.
Мы подумали об этом, перечитывая книги Н. Шпанова, вышедшие за последнее время. Те, кому случалось перелистывать журналы «Всемирный следопыт» и «Следопыт», видели, как входил в литературу интересный писатель. Поколение, познакомившееся со Шпановым по романам «Поджигатели» и «Заговорщики» и последующим произведениям, наблюдало обратный процесс: творческое своеобразие Н. Шпанова растворялось в море обветшалых, низкопробных схем, приемов и образов.
Читатель с прискорбием замечал, что Н. Шпанов все далее и далее отходил от тех творческих принципов, которые обеспечили успех его романам «Земля недоступности», «Первый удар», отчасти «Поджигателям» и «Заговорщикам». На смену живым, полнокровным героям приходили злодеи с железными челюстями, неунывающие сыщики типа Нила Кручинина с манерами, неумело скопированными на Бейкер-стрит, тихой обители бессмертного Шерлока Холмса.
Писатель весьма своеобразно воспринимал критику печати и общественности. Стоило им предостеречь его от легких дорожек в литературе, как он немедленно направлялся по такой дорожке. Сколько писем, отражающих тревогу читателей за литературную судьбу Н. Шпанова приходило в редакции в годы Отечественной войны, когда маленькими выпусками по всей стране расходилась на редкость нелепая, сработанная Н. Шпановым на манер небезызвестных брошюрок о похождениях Нат Пинкертона «Тайна профессора Бураго». Сейчас «тайна» разрослась до пятисот страниц и 225-тысячным тиражом разлетелась по белу свету под новым интригующим заголовком «Война невидимок». Действу этому помогли совершиться издательство «Советская Россия» и ее редактор В. Острогорская. Н. Шпанов вторгался здесь в сложные научные и психологические проблемы.
Как и многие несведущие люди, мы полагали, что для экспериментов, ведущих к величайшим научным открытиям, нужны элементарная аппаратура, приборы, лаборатории. У Н. Шпанова все оказалось намного проще.
Хотите знать, например, как экспериментирует крупнейший ученый, открытие которого должно перевернуть все представления о войне на море и в воздухе, ибо он изобрел средство, делающее суда и самолеты невидимыми? Извольте:
«— Фантасмагория! — воскликнул старик... — Тащи-ка чашку кипятку, — сказал он, а когда она (его дочь. — А. Е.) вышла, отпер ящик письменного стола и достал из него небольшой металлический стаканчик... Когда Валя вошла с чашкой горячей воды, Бураго поспешно накрыл стакан газетой.
Прячась за газетой, он налил в стаканчик воды... Через несколько секунд он отдернул газету и патетически провозгласил:
— Прошу!
...Стаканчик исчез».
Нет, мы не ошиблись, не процитировали отрывок из повествования о похождениях мелкого провинциального фокусника. «Старик» — крупнейший ученый, контр-адмирал, главный герой «Войны невидимок».
Впрочем, с суетливым контр-адмиралом читатель расстается очень скоро. Бураго исчезает, а на трупе отравленной собаки находят его записку, где профессор уведомляет ближних о решении покончить жизнь самоубийством. Друг Бураго — Житков не верит записке и отправляется на поиски. Что было с героями дальше, пересказать невозможно. Во всяком случае скучать им не пришлось, свидетельством чему красноречивые названия хотя бы некоторых глав романа: «Поединок на трапе». «Колония призраков», «В огненной западне», «В список мертвецов!», «В плену у привидений», «Похищенный жених», «Отвратительный характер повешенных», «Мертвец, который стреляет», «Белая смерть» и т. д. и т. п. Кажется, все, что может способствовать психическому расстройству читателя, собрано в романе.
Для того, чтобы писать о современной науке, нужно иметь хотя бы элементарное представление о ее началах и ее людях. Колоссальный материал, добытый в результате самых скрупулезных исследований, дал крылья книгам Обручева. Для того, чтобы написать один маленький рассказ, Жюль Верн прочел все, что смог достать, об истории воздухоплавания и природе Альп, куда по ходу действия нужно было перенести героев.
Конечно, идти таким путем труднее, чем, скажем, заставить героя, как это сделал Н. Шпанов в «Войне невидимок», жонглировать стаканом.
Любое истинно художественное произведение, независимо от своих жанровых особенностей, будь то строго реалистическое повествование, приключенческий или научно-фантастический роман, должно развиваться в пределах человеческой логики, жизненного правдоподобия. В противном случае нельзя относиться к книге хоть сколько-нибудь серьезно. Она воспринимается как плод досужих вымыслов автора, как развесистая клюква, взращенная отнюдь не ради интересов развития литературы.
Элементарная логика и не ночевала в «Войне невидимок» — писании, рассчитанном на куриное мировосприятие. Познакомьтесь с содержанием хотя бы одной из главок.
Один из героев романа, Найденов, оказывается с мертвецами на борту покинутого судна, команда которого была отравлена. Неизвестный призрак швыряет в Найденова «пудовой кувалдой», в ответ на что наш герой «запасся двумя парабеллумами». Тогда призрак начинает травить его «тяжелым газом». «Наконец герой ухватил его (призрака. — А. Е.) за плечо и тут же в ужасе отпрянул: это был окоченевший труп матроса». Далее следует глава «Мертвец, который стреляет», где Найденов приходит к выводу, что никто, «кроме Бураго», не «мог оказать... столь яростное сопротивление». Найденов и Н. Шпанов здесь явно забыли, что древний старец, опирающийся на трость, каким автор показал нам Бураго в первых главах, вряд ли может швыряться пудовыми кувалдами. Но, видимо, неугомонный контр-адмирал обладает не только тайной невидимости...
Необыкновенные похождения Бураго и его коллег написаны в традиционном «штиле» недоброй памяти «Пещеры Лейхтвейса». Посудите сами: «...Житкова поразила легкость, с какой новый знакомый погасил инерцию его броска. Восемьдесят килограммов, которые весил Житков, были остановлены в прыжке так, как можно остановить анемичное движение какой-нибудь ветхой старушки»; «Житков упрямо ел горячее, помня, что это полезней, и потому не замечал ни обожженных губ и пальцев ни облитой супом рубашки...»
Впрочем, «Война невидимок» — не исключение в творчестве Н. Шпанова.
Лишь как безответственную спекуляцию на современной теме можно принять факт публикации Н. Шпановым элементарно невыправленного, беспредельно клочковатого и растянутого романа «Признания господина Галича». «Почти фантазия» — этот подзаголовок к «Признаниям» звучит, помимо желания автора, символично. Образы романа, стиль его действительно стоят на грани фантастики. Создается впечатление, что перед вами невыправленная стенограмма плохо произнесенной речи. Посудите сами: «Мысль Томаса споткнулась о послышавшееся в глубине аллеи шуршание гравия...»; «Его спокойствие казалось флегматичностью на фоне первых движений хозяина...»; «Может быть, поиски нервной разрядки после происшествия с механиком или то, что все члены экипажа приложились к большой фляжке инженера Мароши, но что толкало их на разговор».
После таких стилистических виражей любое косноязычие покажется перлом изящной словесности.
Далеко не случайно развилась у Н. Шпанова болезнь гигантомании. Все симптомы этой, надо сказать, не в меру затянувшейся болезни налицо. Горы языковых сорняков, рыхлость, утомляющая читателя растянутость повествования, свойственные всем последним произведениям писателя, идут, думается, от несерьезного, потребительского отношения к литературе. Если бы речь шла о молодом, начинающем писателе, то подобные просчеты можно было бы отнести за счет его творческой неопытности. Но Н. Шпанов не новичок в литературе. Работая в ней с 1926 года, он имеет огромный литературный и редакторский опыт. Он опубликовал около 30 книг. Какой же пример подает он, на кого должно было бы равняться молодым, обращающимся к приключенческому, да и не только к приключенческому, жанру! Нужно прямо сказать — пример, которому нельзя подражать.
Надо в полный голос говорить о героях книг для юношества. В литературу приключений может быть открыта дорога только полнокровным, живым людям современности. Хватит злодеев с железными челюстями, замуровывающих свои жертвы в колоннах, недалеких шпионов, перебирающихся через границу с заданием поджечь сарай, где хранятся старые хомуты из сельской конюшни. Довольно полусумасшедших контр-адмиралов, хранящих секретные документы в тросточках, «ладно скроенных» майоров, на тридцать лет вперед знающих все мысли врага. Пора перестать изводить драгоценную бумагу на «Прыжки смерти». Пора расценивать выпуск подобных комиксов как преступление перед читателем и государством, как кощунство над советской литературой.
Идеологический брак — худший вид брака, ибо можно заменить испорченную деталь, но трудно лечить человеческую душу.
Дело здесь не только в личных срывах и ошибках Н. Шпанова. Речь идёт о вещах более серьезных, чем компрометация приключенческого жанра. Сочинения, подобные «Войне невидимок», дурно влияют на эстетические вкусы молодежи, прививают ей несерьезное, бездумное отношение к жизни.
Приближается III Всесоюзный съезд советских писателей. Нам кажется, что на этом съезде должен состояться разговор и о тех литераторах, кто, не являясь новичками в искусстве, изменил принципам, кто вольно или невольно стал поставщиком литературных поделок, отупляющих молодежь. О тех, кто объективно способствует возрождению рыночной литературы.