Ученые, однако, все более проникают в суть вещей, явлений и понятий, которые лежат далеко за пределами самоочевидного жизненного опыта. Один из таких поисков привел физиков в начале нашего века к признанию относительности времени. Относительность времени и вытекающий из неё «парадокс времени» — лишь частный вывод из теории относительности, разработанный Эйнштейном, Пуанкаре и другими учеными.

Проведем небольшой опыт, инструментами которого служат воображение и логика. С Земли со скоростью 295 тысяч километров в секунду запущена ракета. С включенного на ракете прожектора вперед послан луч света. Известно, что свет движется примерно со скоростью 300 тысяч километров в секунду. С какой же скоростью свет обгоняет нашу ракету? Правила арифметики легко позволят найти ответ: свет удаляется от ракеты на пять тысяч километров в секунду. Можно сказать: свет движется относительно ракеты со скоростью пять тысяч километров в секунду.

– Но как же так? — могут нам возразить. — Скорость света всегда постоянна. Измерения производились не раз Майкельсоном и другими выдающимися экспериментаторами. Измеряли скорость луча бегущего навстречу вращению Земли, и скорость луча, бегущего по ходу вращения планеты, и показания точно совпадали, так, будто Земля оставалась неподвижной. Точность наблюдений исключала ошибку. Это, конечно, не слишком понятно, ибо вращение Земли должно в одном случае увеличивать скорость света, в другом – уменьшать ее. Но опыт есть опыт — скорость света всегда постоянная. Поэтому арифметика чего-то недоучла.

Свидетельство наблюдателя, который измерял скорость света, обгоняющего ракету, с борта ракеты, еще больше запутывает дело. По его словам, свет убегал от ракеты со скоростью 300 тысяч километров в секунду! Проверка приборов на ракете подтверждает правоту наблюдателя.

Нелепость! И логика подсовывает, на первый взгляд, совершенно дерзское объяснение. «А не было ли так, – говорит она, что секунда на ракете не равнялась земной секунде? Если это действительно так, то посмотрите, как легко устраняются все, вроде бы неустранимые противоречия».

Но что же подтверждает такую догадку? И почему в таком случае человек в ракете не замечает, что с увеличением скорости секунды растягиваются?

Представим себе, что вдруг исчезли все материальные процессы, по которым можно было бы измерять время. Прекратилось бы вращение Земли вокруг своей оси, замер бы распад радиоактивных элементов. И так далее и тому подобное. И время как бы перестало существовать для нас. Не было бы ни прошлого, ни будущего, мгновение застыло бы.

Картина поистине невероятная — ведь материальные процессы исчезнуть не могут, как не может исчезнуть и самая материя. Такая картина дает наглядное представление об абсурдности самой мысли, будто время можно оторвать от материи, представить его в виде голого, неосязаемого «нечто».

Не здесь ли лежит ключ к «парадоксу времени»? Давайте поищем.

Мы знаем, что чем большую скорость мы желаем сообщить телу, тем больше энергии мы должны затратить. Закон взаимосвязи энергии и массы подсказывает, что, ускоряя тело, мы одновременно утяжеляем его.

Итак, нагретый утюг тяжелее холодного, вес мчащегося автомобиля увеличивается, зажжённая лампочка массивней потушенной. Но вряд ли скоро удастся взвесить эту разницу в массе – уж слишком она ничтожна. Даже масса первой лунной ракеты, которой было сообщено громадное количество энергии, увеличилась всего на один миллиграмм. Иное дело космические полеты с субсветовыми скоростями. Для достижения скоростей, даже отдаленно близких к скорости света, нужно израсходовать фантастическое количество энергии. Это уже вызовет значительный прирост массы.

Ход любых часов — равномерный периодический процесс. Ракета близится к световому порогу. Каждая частника материи постепенно как бы наливается массой. И все без исключения ритмичные процессы замедляются. Медленней пульсирует сердце, проталкивая по сосудах отяжелевшую кровь; ленивей колеблются атомы в кристаллической решетке, всё замирает, как в ускоренной съемке.

Но астронавты не замечают этого. Каждый день врач меряет пульс астронавтов: 70 — 75 ударов в минуту — норма! А по земным часам было бы 5 — 6 ударов пульса в минуту. Но ведь на ракете все процессы замедлились равномерно! И число сердцебиений уменьшилось в столько же раз, во сколько замедлился ход часов — попробуй, установи, что ты находишься во власти «парадокса времени»!

Есть и опытная проверка. В распоряжении науки находятся микрочастицы – крохотные «снаряды», летящие почти со скоростью света. И вот что показывают наблюдения над ними.

Наша планета движется под проливным дождем космического излучения. Сталкиваясь в верхних этажах атмосферы с атомами газов, космические частицы распадаются — возникают новые частицы. Среди прочих «осколков» образуются и такие микрочастицы, как мю-мезоны. Их век ничтожен – «покоящиеся» мю-мезоны живут примерно две миллионные доли секунды. Зная время их жизни и скорость полета в атмосфере, легко высчитать путь их пробега. Получается, что они должны улететь от своей колыбели не далее чем на 600 метров. Рождаются мю-мезоны примерно на высоте 30 километров. Выходит, что коснуться Земли они ни при каких условиях не могут. И тем не менее Земли они достигают...

Объяснение может быть одно: для летящих мю-мезонов течение времени замедляется. И опытный подсчет этого замедления полностью соответствует теоретическим выкладкам теории относительности.

На Земле физикам-экспериментаторам приходится иметь дело и с мю-мезонами, и с многими другими частицами, обладающими высокими скоростями движения. Для опытов их выпускают на трек — разгоняют в гигантской «баранке» ускорителя. И оказывается, при ее строительстве инженерам-проектировщикам и конструкторам пришлось учитывать «парадокс времени»!

Так, далекая от повседневной жизни теория властно врывается в кабинеты инженеров-практиков. И это первые ласточки из странного мира парадоксов современной физики. Ведь мы ничего не сказали о том, что при околосветовых скоростях линейные размеры тел сокращаются. Следствия этих парадоксов тоже перестают быть достоянием бесед пера с бумагой. Ибо велика сложность природы, но не менее велика и сила человеческого разума, познающего ее законы.

Д. Биленкин.

888888888888888888888888888888888888

Д. Біленкін. Чи можна обігнати час? (статья)

-

Молодиі комунар (Кіровоград) (Молодой коммунар (Кировоград). — 1961. — 7 апреля (№ 42). — С. 4.

Молодиі комунар (Кіровоград) (Молодой коммунар (Кировоград). — 1961. — 12 апреля (№ 44). — С. 4.

-----

Тридцятирічний капітан поцілував однорічного сина і захлопнув за собою люк. У земному небі зірколіт прокреслив прощальний слід. Доганяючи промінь світла, корабель помчав до невідомої і далекої зірки.

Йшов час. Спогади про сміливих дослідників встигли зітертися, померкнути. Але ось на небосхилі затеплилася нова зірочка; це зірколіт повертався на батьківщину. В космопорту сорокарічного капітана зустрів старезний дід — його син...

Сюжет науково-фантастичного роману? Звичайно. Але що в ньому належить безумовно вимислу, а що науці?

У сталість, абсолютність часу вірили найвидатніші уми дев`ятнадцятого століття. І як було не вірити, якщо здавалося, що завжди, в будь-яких умовах хвилина, яка минула, точно дорівнює хвилині теперішній? Людина двадцятого століття і сивобородий ассірієць були однієї думки про властивості часу. Істина, що потік часу рівномірно і безупинно тече від минулого до майбутнього, не викликала сумніву. Дуже добре вона узгоджувалась з повсякденним досвідом, легко було переконатися, що ніякими силами ні людина, ні земна природа не можуть ні стиснути час, ні його ходу.

Вчені, проте, все більше проникають у суть речей, явищ і понять, які лежать далеко за межами самоочевидного життєвого досвіду. Один з таких пошуків привів фізиків на початку нашого століття до визнання відносності часу. Відносність часу і «парадокс часу», який з нього витікає — лише частковий висновок з теорії відносності, розроблений Ейнштейном, Пуанкаре та іншими вченими.

Проведемо невеликий дослід, інструментами якого служать уява і логіка. Із Землі з швидкістю 295 тисяч кілометрів на секунду запущена ракета. З увімкненого на ракеті прожектора вперед послали промінь світла. Відомо, що світло рухається приблизно з швидкістю 300 тисяч кілометрів на секунду. З якою ж швидкістю світло обганяє нашу ракету? Правила арифметики легко дозволять знайти відповідь: світло віддаляється від ракети на 5 тисяч кілометрів за секунду. Можна сказати: світло рухається відносно ракети з швидкістю 5 тисяч кілометрів на секунду.

— Але як же так? — можуть нам заперечити. — Швидкість світла завжди стала. Виміри проводились не раз Майкельсоном та іншими видатними експериментаторами. Вимірювали швидкість променю, який біжить назустріч обертанню Землі, і швидкість променю, який біжить по ходу обертання планети,і покази точно співпали, так, ніби Земля залишалась нерухомою. Точність спостережень виключала помилку. Це, звичайно, не дуже зрозуміло, бо обертання Землі повинно в одному випадку збільшувати швидкість світла, в іншому — зменшувати її. Але дослід є дослід — швидкість світла завжди постійна. Тому арифметика чогось не врахувала.

Свідчення спостерігача, який вимірював швидкість світла, що обганяє ракету, ще більше заплутує справу. За його словами, світло тікає від ракети з швидкістю 300 тисяч кілометрів на секунду! Перевірка приладів на ракеті підтверджує правоту спостерігача.

(Закінчення буде)

Нісенітниця! І логіка підсовує, на перший погляд, цілком сміливе пояснення. «Хіба не було так, — говорить вона, — що секунда на ракеті не дорівнювала земній секунді? Якщо це справді так, то подивіться, як легко усуваються всі, здавалося б неминучі протиріччя».

Але що ж підтверджує таку догадку? І чому в такому випадку людина в ракеті не помічає, що із збільшенням швидкості секунди розтягуються?

Уявімо собі, що раптом зникли всі матеріальні процеси, за якими можна було б виміряти час. Зупинилося б обертання Землі навколо своєї осі, завмер би розпад радіоактивних елементів і т. д. і т. п. 1 час ніби перестав би існувати для нас. Не було б ні минулого, ні майбутнього, і мить завмерла б. Картина воістину неймовірна — адже матеріальні процеси зникнути не можуть, як не може зникнути і сама матерія. Така картина дає наочне уявлення про абсурдність самої думки, ніби час можна відірвати від матерії, уявити його у вигляді голого, невловимого «дещо».

Чи не тут лежить ключ до «парадоксу часу»? Давайте пошукаємо.

Один із наріжних законів природи — це ейнштейнівський закон взаємозв’язку маси і енергії: «Енергія дорівнює масі, помноженій на квадрат швидкості світла». Дослідним доказом справедливості цього закону служать і полум’я вогнища, і термоядерна плазма Сонця. І в тому, і в іншому випадку частина маси переходить в енергію.

Але закон можна прочитати і по-іншому: «Маса дорівнює енергії, поділеній на квадрат швидкості світла». Тобто, чим більше ми будемо надавати тілу енергії, тим більшою стане маса.

Отже, нагрітий утюг важчий від холодного, вага автомобіля, який мчить, збільшується, запалена лампочка масивніша від погашеної.

Але навряд чи скоро вдасться зважити цю різницю в масі — до того вона незначна. Навіть маса першої ракети, запущеної до Місяця, якій надали величезну кількість енергії, збільшилась всього на один міліграм. Інша справа космічні польоти з субсвітловими швидкостями. Для досягнення швидкостей, навіть віддалено близьких до швидкості світла, потрібно витратити фантастичну кількість енергії. Це вже викличе значний приріст маси.

Хід будь-якого годинника — рівномірний періодичний процес. Ракета наближається до світлового порога. Кожна частника матерії поступово ніби наливається массою і всі без виключення ритмічні процеси уповільнюються. Повільніше пульсує серце, проштовхуючи по судинах обважнілу кров; лінивіше коливаються атоми в кристалічній решітці, все завмирає, ніби на прискореній зйомці.

Але астронавти не помічають цього. Щодня лікар міряє пульс астронавтів: 70 — 75 ударів за хвилину — норма! А за земним годинником було б п’ять — шість ударів пульсу за хвилину. Але ж на ракеті всі процеси уповільнились рівномірно! І серцебиття уповільнилось у стільки ж разів, у скільки уповільнився хід годинника — спробуй, встанови, що ти знаходишся під владою «парадокса часу»!

Є і дослідна перевірка. У розпорядженні науки є мікрочастинки — маленькі «снаряди», які летять майже з швидкістю світла. І ось що показують спостереження над ними.

Наша планета рухається під зливним дощем космічного випромінювання. Стикаючись у верхніх шарах атмосфери з атомами газу, космічні частинки розпадаються — виникають нові частинки. Серед інших «осколків» утворюються і такі мікрочастинки, як мю-мезони. Іхній вік мізерний — мю-мезони, які «покояться», живуть приблизно дві мільйонні долі секунди. Знаючи час їхнього життя і швидкість польоту в атмосфері, легко вирахувати шлях їхнього пробігу. Виходить, що вони повинні своєї колиски не далі, ніж на 600 метрів. Народжуються мю-мезони приблизно на висоті 30 кілометрів. Виходить, до Землі вони ні за яких умов не можуть. І все-таки Землі вони досягають...

Пояснення може бути одне: для мю-мезонів, які летять, рух часу уповільнюється. І дослідний підрахунок цього уповільнення повністю відповідає теоретичним викладкам теорії відносності.

На Землі фізикам-експериментаторам доводиться мати справу і з мю-мезонами, і з багатьма іншими частинками, які володіють високими швидкостями руху. Для дослідів їх випускають на трек — розганяють у гігантській «баранці» прискорювача. І виявляється: при її будові інженерам і конструкторам довелось враховувати «парадокс часу»!

Таким чином, далека від повсякденного життя теорія владно вривається в кабінети інженерів-практиків. І це перші ластівки із дивного світу парадоксів сучасної фізики. Адже ми нічого не сказали про те, що при світлових швидкостях лінійні розміри тіл скорочуються. Наслідки цих парадоксів теж перстають бути надбанням бесід пера з папером. Бо велика складність природи, але не менш велика й сила людського розуму, який пізнає її закони.

Д. Біленкін.

Сильнее любых ядерных взрывов потрясли Земной шар слова:

                      В КОСМОСЕ ЧЕЛОВЕК!

И, как и ожидали все, в космосе летел советский человек, простой советский человек из трудовой семьи, двадцатисемилетний, бодрый, жизнерадостный, человек острого взгляда и точного слова, литейщик, формовавший в земле детали машин, а мечтой улетавший к звёздам, ставший мастером производственного обучения, а обучивший весь мир беспримерной отваге, беззаветному служению своему народу и человечеству, недавно ещё любитель Саратовского аэроклуба, а потом военный летчик, майор и, наконец, первый космонавт Земли, её первый звездолётчик!

Нет в мире равнодушных! На беспримерный подвиг Героя Знания окликаются все. Шквал восторга прокатился по Европе, Америке, Африке, по всем материкам...

Недавно в иностранной кинохронике демонстрировали трёх американских летчиков: капитана Вирджила Грисса, Аллана Шепарда и подполковника Джона Гленна, готовящихся на мысе Канаверал (в штате Флорида) лететь в космос. Американцы показали своих будущих астронавтов задолго до их заблаговременно объявленного космического полёта – дома, в семье, на Земле…

Сейчас мы узнали по телефону их мнения. Все трое, признавая большую победу русских, выразили своё разочарование: не они открыли новую эру.

Сам наш Юрий Гагарин, после полёта сказал: «Мы, конечно, будем рады успехам американских космонавтов, когда они полетят. В космосе места хватит для всех. Но эта арена должна быть использована не для военных целей, а для мирных. Американским космонавтам придётся догонять нас. Их успехи мы будем приветствовать, но постараемся всегда быть первыми».

Весь мир признал наше первенство!

Лицо первого звездолётчика мира Юрия Гагарина, простое, открытое, на редкость располагающее к себе русское лицо, люди увидели впервые на телевизионных экранах сначала в минуты полета, потом на Внуковском аэродроме и во время поездки с Никитой Сергеевичем Хрущевым через Москву, наконец, на митинге на Красной площади.

Это была первая телевизионная передача из Москвы, которую видели не только во многих городах СССР, но почти по всей Европе и за океаном, в Америке.

На первого звездолётчика мира люди разных стран смотрели как на своего героя, как на Героя Земли, его имя нельзя уже забыть и его не забудут далекие потомки.

Голос первого космонавта во время его полета ловили радиоприёмные станции и радиолюбители, записывали на магнитные плёнки, как в своё время «голос спутника, чтобы прослушивать без счёта раз, пусть не разбирая слов» незнакомого языка, но улавливая деловитое спокойствие и краткость фраз, посвящённых служебной информации, но исполненных величайшего значения и подлинно родственной близости для всех людей Земли.

Меньше всего я думал во время полёта Гагарина, что именно мне выпадет счастье продемонстрировать этот голос миллионам советских радиослушателей.

Вместе с моим другом писателем Владимиром Немцовым меня пригласили в радиоцентр и дали нам в руки драгоценную пленку.

Голос из космоса.

Впервые он прозвучал 4 октября 1957 года, возвестив всему миру, что человек, советский человек достал рукой космос! Страна победившего социализма оставила позади мир прославленной деловитости и технического расцвета и, вслед за оковами угнетения порвав оковы гравитации, запустила в космос маленький тогда еще шарик с отброшенными назад, словно подчеркивающими небывалую скорость, лучами антенн.

Когда первый искусственный спутник Земли сделал свой тысячный оборот, можно было с уверенностью сказать, что за тысячу оборотов нового небесного тела, новой маленькой луны, за полторы тысячи земных часов на земном шаре в соотношении сил и представлений о них произошли изменения большие, чем за предшествующую тысячу оборотов земного шара. И с той минуты голоса радиоприборов из космоса возвещали миру о все новых и новых победах советской науки, советского строя.

Впервые вырвалась из зоны земного притяжения и прошла вблизи Луны космическая лаборатория с целым штатом автоматических научных сотрудников. Она стала «десятой» планетой нашей системы, получив имя Мечты.

Новая планета солнечной системы знаменовала мечту человечества проникнуть в космос. Миллионы лет будет она двигаться по обретённой орбите, и, кто знает, может быть, далёкие наши потомки, на могучем звездолёте облетая (в памятный день 12 апреля по древнему календарю) солнечную систему, сняв шлемы, почтительно поравняются с первым космическим аппаратом, который, как знамение своих побед и стремлений, подарили солнцу «древние люди», только ещё строившие у себя коммунизм. А вскоре имя Мечты было присвоено новому Лунному морю, обнаруженному на невидимой стороне Луны.

Тогда голос из космоса, записанный на магнитную ленту, отозвался на земле не звуками, а световыми всплесками, строчка за строчкой воспроизводя фотографию всегда скрытой от людей страны высочайших гор, мореподобных низин и циклопических цирков, среди которых на новых лунных картах ныне значатся имена Ломоносова, Жолио-Кюри, Жюля Верна и где появился «залив космонавтов».

А сегодня москвичи просят переименовать Манежную площадь в Площадь Космонавтов. Голос первого из них только что прозвучал из космоса, живой, бодрый, деловой, голос человека, летевшего среди звезд.

Бесценную его запись держим мы сейчас в руках.

С волнением прослушали мы её на магнитофоне.

Мысленно мы были с ним, с первым космонавтом, представляли себе обстановку, в которой он находится, старались понять, что стоит за каждым произнесённым им словом.

Слова нелегко разобрать, они пробивались сквозь шум и треск словно взбунтовавшейся атмосферы, которую впервые всю до конца дерзко пронизал человек. Мы повторяем эти слова.

Вот что он говорил сразу после старта, перенеся шум и вибрацию, перегрузку ускорения, потеряв вес, видя вокруг себя летающие предметы, уже не сидя в кресле, а повиснув над ним:

САМОЧУВСТВИЕ ОТЛИЧНОЕ.

НАБЛЮДАЮ ЗЕМЛЮ, ВИДИМОСТЬ ХОРОШАЯ. СЛЫШУ ВАС ОТЛИЧНО.

Он работал. Для него полёт был не только испытанием его организма, он был сложной и напряжённой работой.

Пилоты Земли знают, что значит для них в полёте заботливая служба радаров и радиомаяков, бюро погоды и аэродромов.

По в каком необычном положении по сравнению с ними летел их собрат в космосе, не просто пилот, а сверхпилот, не просто лётчик, а звездолётчик!

Он мог взлететь над миром, стать живым спутником Земли потому, что не просто радары и радиомаяки помогали ему. Ему служили невиданная, изумительная техника, нигде, кроме Советского Союза, не существующие приборы, управляемые электронным мозгом, с быстротой электрической искры вычисляющие траектории полета, на которых одна десятая метра в секунду скорости сказывается сотнями километров отклонения.

Но вот снова звучит голос звездолётчика, который успел пролететь огромное расстояние:

ПОЛЁТ ПРОДОЛЖАЕТСЯ ХОРОШО. НАБЛЮДАЮ ЗЕМЛЮ, ВИДИМОСТЬ ХОРОШАЯ... НЕКОТОРОЕ ПРОСТРАНСТВО ПОКРЫТО КУЧЕВОЙ ОБЛАЧНОСТЬЮ.

Он видит Землю, первый видит её со стороны звёзд!

Если подняться высоко над Землей, она кажется вогнутой чашей, горизонт словно на уровне твоих глаз, а под тобой — пропасть. Но если уйти от Земли в космос, она превращается в шар, в исполинский глобус. Весь мир слышал рассказ Гагарина о том, что он различал на этом глобусе не только океаны и знакомые по школьному глобусу очертания материков, но даже большие города, реки, квадраты колхозных полей… Они виднелись сквозь мраморные прожилки облаков, которые лишь местами полупрозрачной сетью прикрывают планету.

И он видел гигантскую сферу планеты с голубым ореолом, переходящим в непостижимо чёрный цвет космического неба.

— КРАСОТА-ТО КАКАЯ! — воскликнул он еще в самом начале полёта, поражённый феерическим зрелищем.

Освещённый солнцем рельефный шар планеты с четкими линиями

океанских берегов, с пятнами больших городов, с зелеными массивами лесов окаймлялся, казалось, тонкой полоской, в которой голубой цвет постепенно переходил в синий, в фиолетовый, становясь чёрным. И вспоминалось старое и прекрасное русское слово «окоём». Только таким словом можно было назвать видимый из космоса земной горизонт.

А над ним, несмотря на день, мёртвыми самоцветами, пристальные, немигающие в десятки раз более яркие, чем с Земли, светили колючие звёзды. Казалось странным найти среди этих диковинных светил знакомые созвездия. И в противоестественном соседстве света и мрака на небе тьмы, неистово косматое, сверкало медузообразное Солнце, всё в пламенной короне языков. Нет! Звездолётчик не просто видел, он словно окунулся в этот бездонный мир миров, который так немыслимо огромен, что его измеряют не мерами длины, а годами пути лучистой энергии, столь долгими, что на Земле успевают смениться геологические периоды, подняться и опуститься материки, погибнуть допотопные ящеры и появиться Человек с его всепобеждающей способностью мыслить. Из глубины миров на Землю можно смотреть словно из иного времени, видеть планету не разделённой ни океанами, ни мировоззрениями, ни границами государств или характером общественного устройства, видеть Землю такой, какой она будет в грядущем.

Развитие науки, принесшее человечеству за последние сто пятьдесят лет невиданные достижения: победу над тысячелетним энергетическим голодом, увеличение скоростей передвижения от десятка до сорока тысяч километров в час, появление паровоза и парохода, автомобиля и самолёта, электричества, радио, телевидения, ядерной энергии, электронного мозга и автоматики, наконец, победу над тяготением, — это развитие не могло проходить оторванно от подъёма общественного самосознания, и вынесенный на гребне научных достижений в космос человек не может не думать о том, что необычайный расцвет науки нельзя оторвать от того, что одна треть человечества строит общество на коммунистических началах, а в подавляющей части человечество пересматривает основы общества, крушит сам фундамент колониализма и эксплуатации. Так пусть ощутится символом грядущего то, что Человеком, достигшим космоса, разбиты цепи тяготения!

В полёте.

Из космоса доносится бодрый голос:

ПОЛЁТ ПРОДОЛЖАЮ. ВСЁ НОРМАЛЬНО.

ВСЁ РАБОТАЕТ ОТЛИЧНО, ВСЁ ОТЛИЧНО РАБОТАЕТ, ИДЁМ ДАЛЬШЕ.

Он сказал «идём дальше», словно был не один!

Он сказал это среди бездонной пустоты и бесконечной тишины, по сравнению с которой земная тишина — симфония звуков: шум раковины, звон молчания, треск кузнечиков, далекий лай собаки, но одиночества он не чувствовал!

Юрий Гагарин, пользуясь одновременно многими каналами связи, выстукивая передачи ключом, наслаждаясь передававшейся специально для него музыкой, а главное, слушая голос, призывавший его к Земле, голос столь близкого человека, товарища по подвигу, не ощущал одиночества, находясь в космосе.

Да, звездолётчик Гагарин был не одинок и в своём полёте и в своём научном подвиге. Он чувствовал заботу командиров перелёта, своих товарищей по его осуществлению, оставшихся на Земле, но делавших не менее важную часть работы, чем он сам; знал о пристальном внимании и заботе руководителей партии и правительства. И один среди звезд, паря в невесомости посреди кабины, он говорил:

ИДЁМ ДАЛЬШЕ. ВАС СЛЫШУ ОЧЕНЬ СЛАБО. САМОЧУВСТВИЕ ХОРОШЕЕ, НАСТРОЕНИЕ БОДРОЕ.

Он чувствовал себя хорошо, даже ощущая невесомость! Он рассказывал потом об этом удивительном чувстве. Он не весил ничего, рука его ничего не весила, ничто его не тянуло вниз. Чувство необыкновенной лёгкости... Но на работоспособности не сказывалось. И питался он в эти минуты нормально...

Надо было лишь следить, чтобы не улетел карандаш, не уплыл планшет, когда пишешь. А почерк не изменился...

Как вообразить себе это испытанное лишь одним человеком Земли чувство невесомости, непередаваемой лёгкости, опьяняющей внутренней свободы?!

Впрочем, одним ли человеком?..

Нет, я не имею в виду тех, кто во время специальных научно продуманных тренировок короткие секунды испытывал на себе это ощущение или у кого замирало сердце при спуске высотного лифта.

Нет! Я вспоминаю о странном, всеми пережитом, особенно в юности, ощущении во сне, когда без всякого мышечного напряжения вдруг взмываешь вверх и медленно плывёшь над землёй, даже не уподобляясь птице, не затрачивая усилий, летишь по воздуху, невесомый!.. Помните, какое это невыразимое блаженство?!.

Откуда это ощущение у людей, память каких переживаний предков? Почему человек летает во сне? Откуда у него понятие о невесомости?

Однако оставим это вопросом! Подумаем совсем о другом.

Невесомость! Она не связана при полёте на орбите спутника с исчезновением гравитационного поля. Ускорение силы тяжести лишь компенсировано центробежным ускорением космического корабля, летящего по почти круговой орбите вокруг Земли.

В последующих полётах человек ощутит ту же невесомость при достаточном удалении от Земли.

Когда думаешь о том, как человек вырвется из цепей гравитации, вспоминаешь, что Эйнштейн после гениального своего взрыва мысли, в двадцать пять лет создавший теорию относительности, всю остальную свою долгую жизнь посвятил построению единой теоретической системы, объединяющей все виды полей: и электромагнитные поля (радиоволны и свет) и гравитационные (тяжесть)...

Если видеть в этих полях, как стремился он это осознать, частные проявления одного и того же начала, как хочется допустить, что и в отношении поля гравитации можно ждать того же, что и от электромагнитного поля! Если мы можем экранировать электромагнитное поле, искривлять его силовые линии, произвольно ослаблять, вызывать или компенсировать его, то... Ведь Эйнштейн показал взаимосвязь электромагнитного поля с полем тяготения, искривление светового луча вблизи больших масс... Неужели мы лишь не умеем пока владеть в полной мере гравитацией? Неужели, проникнув в её тайны, мы сумеем?..

Впрочем, не будем заглядывать в «неподтверждённое».

Недавно мне привелось беседовать с крупнейшим американским физиком Лео Сциллардом, тем самым, который вместе с Эйнштейном обратил внимание президента Рузвельта на возможность создания атомной бомбы (боясь, что она может быть создана у Гитлера) написал так и непрочтённое покойным Рузвельтом новое письмо, настаивающее на отказе от применения атомной бомбы, которой не оказалось у противников.

Я спросил Лео Сцилларда, что он думает о перспективах познания гравитационного поля. Он сразу понял меня.

— Хотите подняться вверх? — сказал он, делая выразительный жест рукой, и отрицательно покачал головой. — Не выйдет.

— Не выйдет?..

Впрочем, мы так мало знаем о тяготении, едва ли больше того что знал Ньютон, наблюдая за падением яблока, хотя с того времени мы открыли электромагнитное поле и научились им управлять, создав новые науки, новые виды техники. А гравитация...

Она притягивала нас к Земле, от которой волей вооружённых знанием людей оторвался Человек, Герой Знания!..

А если летит над нами в космической высоте Герой Знания, кто помешает нам помечтать о таком скачке Знания, когда Человек познает все тайны гравитации, которую уже научился побеждать?

Конечно, можно отрицательно качать головой. Так же отрицательно качал головой открывший первые ядерные превращения маститый Резерфорд, говоря о том, что ядерная энергия никогда (?!) не будет использована человеком. То же самое повторил потом прославленный Нильс Бор и, наконец, сам великий Эйнштейн...

У великих людей — великие ошибки.

Победит ли человек гравитацию иным способом, чем сегодня, — это вопрос грядущего. Но уже ныне наши корабли способны вырваться из поля гравитации Земли, лететь к Луне, Венере, Марсу, нести туда человека вслед за автоматическими межпланетными разведчиками, которых мы шлём вперёд.

Корабль-спутник «Восток» прошёл над Южной Америкой... Латиноамериканец потом спросил Гагарина, как понравилась ему Южная Америка из космоса. Юрий со светлой улыбкой ответил:

— Очень красива!

Корабль «Восток» за несколько минут пересек Атлантический океан, оказался над Африкой.

ПРОДОЛЖАЮ ПОЛЁТ. ВСЁ ИДЁТ ХОРОШО. МАШИНА РАБОТАЕТ НОРМАЛЬНО.

Эти спокойные слова были сказаны незадолго до конца космического рейса.

Предстояло торможение.

Лётчикам не желают счастливого пути, им желают удачных посадок.

Перед отлётом Юрия Гагарина спросили, боится ли он.

Я представляю, как улыбнулся он (мы все теперь знаем его улыбку). Он ответил:

— Я ведь человек.

Но как волновался об этом человеке весь мир, когда в 10 часов 25 минут, спустя восемьдесят минут, за которые корабль-спутник «Восток» облетел весь земной шар, он начал торможение.

Помните, как, затаив дыхание, слушали мы сообщения о запуске первых космических кораблей? Как поразило весь мир известие о первом удачном спуске?..

И как горевали потом все друзья науки, узнав, что один из кораблей вместо того, чтобы притормозить перед спуском, разогнался до ещё

большей скорости и вышел на более удлиненную орбиту. А другой, пойдя не по расчётной траектории круто вниз, сгорел вместе со всеми приборами, кабиной и подопытной собакой...

Это волновало, тревожило, кое в кого вселяло неверие.

И напрасно!

Если научный опыт получается сразу, в этом нет гарантии дальнейшего успеха. Могут сказаться благоприятные случайности, которых не знает экспериментатор. В другой раз этих случайностей может и не быть и опыт не удастся, причём неизвестно почему. Если же опыт первоначально не удается, экспериментатор может последовательно выявлять и устранять мешающие успеху причины. Тогда достигнутый после неудач успех будет уже не слепой, выпавшей на лотерейный билет экспериментатора удачей, а закономерно и расчётливо достигнутым результатом.

Вот почему неудачи спуска космического корабля были даже нужны науке. Устранение вызвавших их причин стало гарантией успеха эпохального эксперимента, гарантией благополучного полёта в космос человека.

В космосе летел семейный человек, отец двух дочек, Лены двух лет и Гали одного месяца. Нет, он не выглядел и не был «смертником», самоотверженно отдававшим свою жизнь во имя науки! Он любил жизнь, хотел жить и был уверен в удачном исходе.

И в этом были уверены те, кто посылал его, кто создавал удивительный корабль... Были уверены, а всё-таки...

Голос из космоса умолк.

Там ревели сейчас тормозные установки.

Их работу, в восемьдесят минут облетев вокруг света, ценой своей жизни проверял отважнейший из людей — Юрий Гагарин.

«Вокруг света в восемьдесят дней».

Ни один роман великого фантаста не имел такой бурной, громкой и мгновенной славы, как этот роман Жюля Верна.

Жюль Верн печатал его отдельными фельетонами в газете «Тан»,

точно не зная, что будет дальше. Его герой — порождение процветающего капитализма, эксцентричный, добивающийся своего Филеас Фогг, сопутствуемый приметой века, деловитейшим пройдохой Паспарту (что в переводе значит «везде пройдёт»), — неукротимо двигался из страны в страну, опоясывая земной шар. И читатели жадно следили за путешествием, раскрывавшим перед ними захватывающе разнообразный мир, спорили о препятствиях, которые встретятся на пути, о том, что увидят герои. Филеас Фогг не останавливался ни перед чем, пользовался всеми видами транспорта, какие существовали или появлялись в дни Жюля Верна, будь то поезд, лодка или слон. Филеас Фогг двигался вперед символично олицетворяя собой прогресс, успех, преуспеяние и вместе с беспринципностью Паспарту — победное шествие по Земному шару капитализма.

Восемьдесят дней, которые назначил своему герою Жюль Верн для путешествия вокруг света, казались в то время невероятно коротким сроком, знаменующим небывалый прогресс техники.

И уже в жизни, совсем не в книгах, путешественники, не вымышленные, а подлинные, увлечённые идеей побить не поставленный никем рекорд не раз пытались обойти Земной шар быстрее литературного героя.

Но до самого конца XIX века намеченный прославленным провидцем рекорд не был бит, точно отражая возможности времени, даже характеризуя его.

Средства сообщения, меняясь, отражают развитие человеческой культуры.

Когда-то человек ходил только пешком, он познавал край, до которого мог дойти ногами, измерял мир только шагами. Племена, жившие далеко, или враждовали, или не знали друг друга. К концу своего младенчества человек приручил животных. Дороги сблизили людей, помогая взаимопроникновению культур.

Потом человек использовал реку с её естественной гладью, а вслед за тем море и ветер. Ветер, могучий ветер, рожденный солнечной энергией, заряженный ею, надувал паруса, отдавая эту энергию кораблю, превращая ее в скорость. И корабли плыли в чужие страны, к неведомым землям. Далекие народы узнавали о существовании друг друга, торговали или воевали. Разделенные океаном, они становились соседями более близкими, чем государства, отгороженные горой или лесом.

Но разрозненное человечество ещё не соприкоснулось всеми своими частями…

Филеас Фогг начал по воле Жюля Верна своё путешествие именно тогда, когда человечество, пусть раздробленное враждой и неравенством, поняло что оно живёт на планете, любое место которой стало достижимым благодаря появлению машин.

Пути машин пересекли материки, сблизили края. Столкнулись разные языки, начали смешиваться народности.

На подножке первого паровоза, у дымящей трубы первого парохода начинал своё шествие по свету молодой, обещающий, смелый и жадный капитализм. Его энергией, оптимизмом и неукротимостью был полон герой Жюля Верна Филеас Фогг.

Какой же мир увидел он? Страны богатства и бесправия, страны так называемой «экзотики», нищеты, гордой борьбы за свободу и алчного и жестокого угнетения, мир смены одного рабства другим, мир воинствующего, захватывающего колонии капитализма, мир, который обошёл герой Жюля Верна за восемьдесят дней восемьдесят лет тому назад!

Девятнадцатый век! Век великих гуманистов, писателей, художников, музыкантов, подаривший человечеству гениальных провозвестников коммунизма, век великих изобретателей, людей дерзкой, ищущей мысли, часто одинокой, но всегда возвышающейся над общим уровнем техники. Ему свойственны свои черты прогресса.

Великие бойцы прогресса, искатели, пытливые учёные и вдохновенные изобретатели за один девятнадцатый век продвинули цивилизацию от открытия электрической индукции Фарадеем до промышленного электромотора Доливо-Добровольского, от первых паровых машин Ползунова и Уатта до железнодорожной сети, охватывающей Европу и Америку, от электрической дуги Петрова (так называемой вольтовой дуги) до электрических солнц Яблочкова, от обобщений Ломоносова до изобретений Эдисона.

И вот на смену девятнадцатому веку пришёл двадцатый.

Никто из преемников Жюля Верна не написал роман о новом путешествии вокруг света. Теперь книгу пришлось бы уже назвать не «Вокруг света в восемьдесят дней»...

«В восемьдесят минут вокруг света».

Роман этот не написан, но беспримерное путешествие за десятки

Минут вокруг Земного шара вписано в историю человечества самой жизнью, талантом советского народа, волей нового общества, которое, строя коммунизм, подводит итог прогрессу.

Для прогресса в двадцатом веке характерны уже не счастливые находки и «великие изобретения» доброй памяти эдисоновских времён, а вместе с появлением новых отраслей техники кропотливое и развёрнутое улучшение конструкций и методов производства, и теперь уже массового производства, в конце концов вылившееся в современные автомобили, самолёты, холодильники и телевизоры.

И если девятнадцатый век славен рождением телеграфа, телефона, фонографа, паровоза и других шедевров техники, то в двадцатом веке рождаются уже не просто шедевры, а новые области науки, техники с несчётными шедеврами, такие, как радиотехника и автомобилестроение, химия пластмасс и самолетостроение, ядерная энергия, телевидение, кинопромышленность, кибернетика и, наконец, реактивная техника, вынесшая Человека на орбиту спутника, по которой он совершил ныне полет вокруг света за восемьдесят или чуть больше минут.

Поистине в сопоставлении двух «кругосветных сроков» можно как бы отразить черты прогресса двух столетий.

И если герой Жюля Верна, герой XIX века, отражал общественный строй капитализма, то сегодня с невообразимой для современников Жюля Верна скоростью вокруг Земли летел человек коммунистического времени, управляя не допотопным штурвалом, а пользуясь электронным мозгом приборов и в космосе и на Земле, — знамение небывалого прогресса науки, техники, летел над миром наследник Октябрьской революции, выразитель неиссякаемых сил нашего народа, строитель нового общества, коммунист.

Герой девятнадцатого века передвигался по Земле.

Герой нового времени, советский человек Юрий Гагарин, летел в космосе!

И летел он уже над новой Землёй. Как изменились страны «процветания и обогащения» и вместе с тем страны «экзотики и угнетения»! Одряхлели рассыпающиеся колониальные империи «доброго, старого», викторианского времени, отпали от них поднявшиеся с колен страны древних культур и новых возможностей, многие страны отвоевали свою независимость в Азии и в Африке, свалены в кучу цепи и гербы. Одна треть человечества словно живёт на другой планете, с иным масштабом времени, с иным темпом жизни, с иными целями, стремлениями, возможностями.

Девятнадцатый век знаменовался завершением «открытия Земли», стиранием последних белых пятен с её географических карт.

Полёт в середине двадцатого века первого звездолётчика, посланца коммунизма в космос, начинает новую эру развития человечества — открытие Вселенной.

Космос.

Среди египетских пирамид, в тени колонны храма бога Ра, среди беломраморных статуй Паллады и Юпитера или в философском уединении пустынь безвестные учёные глубокой древности наблюдали звезды, заложив основу астрономии, этой науки ночной тишины, сосредоточенного одиночества и острого зрения, науки жрецов, мечтателей и мореходов.

Египетскими иероглифами или клинописью, кабалистическими знаками или греческим алфавитом в течение тысячелетий велись записи взаимного расположения звёзд, планет, появления комет, солнечных и лунных затмений: человек пытливо познавал Вселенную.

Древние свидетельства и современные наблюдения позволяют видеть космос в относительном движении, меняющимся на протяжении столетий.

Девятьсот лет назад, когда в средневековой Европе лжеучёные

астрологи в мантиях составляли по звёздам гороскопы, предсказывая закованным в латы рыцарям победу и славу, а врагам в чалмах — погибель, далеко на Востоке, за Великой китайской стеной, мудрый звездочёт двора царствующей династии Сун заметил ночью яркую вспышку сверхновой звезды. Он запечатлел это открытие тушью на шёлковых свитках и внёс тем самым огромный вклад в современную… радиоастрономию — новое средство познания космоса. Описанная китайским звездочётом сверхновая звезда породила массу светящегося газа – туманность, которую ныне называют Крабовидной. Её радиосигналы принимаются современными радиотелескопами — телескопами без линз, но с мощными электронными усилителями. Учёные изучают вещество, отделённое от нас пугающими безднами пространства, через которые радиоволны идут долгие годы.

Нет более благородной неудовлетворённости, чем в поиске истины Знания! От былых наблюдений с крыши храма, от сферических башенок с телескопами, от решётчатых гигантов, сооружённых для исследования космического радиомира, человек ныне сделал новый шаг, перешёл к самому желанному для него исследованию – исследованию путешественника.

С той самой минуты, когда люди Земли услышали из космоса голос советского звездолётчика, увидели на телеэкранах переданное его изображение, астрономия и география путешествий сливаются воедино, порождая великую географию Вселенной. Дерзкий человек провозглашает планеты солнечной системы новыми, не исследованными ещё континентами, своими новыми землями, с которых предстоит стереть белые географические пятна! Человек отныне будет смотреть на звёзды как на различимые, но пока ещё не достигнутые берега!

Звёзды! Силы тяготения собрали миллионы миллионов звёзд в гигантские звёздные скопления — Галактики, круглые, сплюснутые и напоминающие колоссальные диски циклопических дискоболов. Смотря ясной ночью на Млечный Путь, мы видим изнутри обод такого звёздного диска нашей Галактики через всю его толщу. Наблюдая в мощный телескоп далёкую спиральную туманность в созвездии Волосы Вероники, мы видим извне обод, но только другого, стоящего к нам ребром диска чужого, бесконечно далекого звёздного мира. Множество подобных Галактик можно увидеть в небе, и многие из них отчётливо вырисовываются в черноте неба, как огненные колеса со спиральными спицами.

Несомненно едины законы развития материи в любой части космоса, как бы таинственны они ни были. Но из всех великих тайн космоса величайшей останется тайна цветущей Земли, тайна самосовершенствования материи, зарождения и развития жизни, через которую в конечном счете, как говорил Энгельс, природа познаёт самое себя.

Образование солнечной системы отнюдь не исключение. Планетные системы, несомненно, существуют и у множества звёзд. И есть, конечно, есть такие планеты, условия на которых во всем сходны с земными! Жизнь на них должна была зародиться, как и на Земле. Неуклонно развиваясь, стремясь к высшему совершенству, жизнь с неотвратимой неизбежностью приходит к своему совершенству — к мыслящему существу!

Самые строгие скептики, оценивая возможности жизни во Вселенной, считая, что лишь у одной звезды из миллиона существует не более одной планеты, условия на которой сходны с земными, вынуждены были признать, что в одной только нашей Галактике можно ожидать существования жизни на ста пятидесяти тысячах миров! И по крайней мере на половине из них жизнь не уступает земной и даже превосходит её по развитию, в том числе и по уровню культуры разумных существ!..

Семьдесят пять тысяч высших цивилизаций в одном только нашем звёздном острове! Это едва ли не больше, чем городов на Земле!..

Зачем лететь в космос?

Но зачем нам всё это? Зачем тяжёлым ракетам, зачем человеку лететь в космос?

Неужели раздаются такие голоса?

Да, раздаются... и даже из очень почтенных кресел королевских учёных, с трибун политиканов и от прилавков, где толкутся обыватели.

Именно сегодня, пожимая руку первому звездолётчику, Герою Знания, Герою Советского Союза, стоит ответить на этот вопрос.

Зачем человеку лететь в космос?

Усилиями подлинных Героев Знания, в числе которых мы чтим и Циолковского, и Кибальчича, и Александра Попова, и всех тех учёных и инженеров, которые воплотили в реальность мечту, кому адресованы слова признания и благодарности руководителей партии и правительства, мы создаём в нашей стране фантастических возможностей беспримерную технику, создаём её вовсе не для того только, чтобы использовать космически точный прицел тяжёлых ракет для наземных целей, скажем, в небольшом квадрате Тихого океана.

Нет! Космическая точность прицела, сравнимая с сверхсказочным Вильгельмом Телем, попадающим за сотню километров в муху, — эта точность наших приборов, могучие реактивные двигатели ракет и топливо поразительной энергоёмкости, позволяющее развивать мощность двигателей, сравнимую с величайшими энергостанциями, — это всё нам нужно не во имя абстрактных далей, а во имя Земли!

Во имя Земли изучают астрономы далёкие туманности, познавая исходные законы развития материи, во имя Земли и её людей занимались учёные, казалось бы, совсем отвлечёнными идеями вроде, например, бесперспективного, как казалось даже корифеям науки, расщепления атомных ядер или, ещё раньше, курьёзных опытов с подергиванием лапок лягушки, породивших в конце концов Великую Электротехнику...

Во имя Земли стремятся изучать люди вторую часть нашей двупланетной системы — Луну, где в девственной неприкосновенности видны следы первородных процессов развития планетного тела, давно стершиеся на Земле.

Во имя Земли должны мы узнать, что скрыто под вечными облаками Венеры, этой первой из трёх планет, находящихся в зоне жизни. Во имя Земли мы должны узнать и утвердить величие Жизни, которая, по Энгельсу, должна зарождаться всюду, где условия будут благоприятствовать ей, и породить в конце концов как вершину развития породу разумных существ.

Но есть ли такие условия на Венере? Кто прав: профессор И. С. Шкловский, радиоастроном, недавно утверждавший, что температура на поверхности Венеры около 300° С и нет там ни морей, ни жизни — одно лишь мрачное дно плотного воздушного океана ядовитой атмосферы, или же доктор наук, пулковский астроном Н. А. Козырев, открывший на Луне вулканическую деятельность, который на днях объяснил по радио заблуждение радиоастрономов тем, что ионизированный слой Венеры не пропускает радиоволн и измеренная радиоастрономами температура относится не к поверхности Венеры, а к её ионизированному слою в верхних слоях атмосферы. (А на Земле в верхних слоях атмосферы температура в её условном понимании и того выше!) На самой же Венере, как считает Козырев, отражая взгляды многих астрономов, температура совсем, как на Земле, в жарких её краях... А если так, то какую жизнь создала природа под слоем вечных облаков в этой удивительной всепланетной оранжерее?

А Марс? Если на Венере хочется увидеть прошлое ещё юной Земли, то на Марсе встретишь дряхлость планеты, которой никогда не будет на Земле. Ведь Земля не теряет, как Марс, атмосферу и водяные пары. Но, может быть, на Марсе жизнь когда-то была совсем такой, как на Земле. Неужели не появились в первородных океанах Марса первые живые клетки, не образовали организмов, не породили в конце концов разумных существ?

И не прав ли в этом случае тот же профессор И. С. Шкловский, который увидел объяснение загадочного замедления во вращении двух спутников Марса в том, что они полые и созданы искусственно былой марсианской цивилизацией?

Как же не знать того, что переживала Земля, что может ей грозить в грядущем, как не побывать во имя Земли на Луне, её седьмом материке, на Венере, перенесясь в земное прошлое, на Марсе, чтобы увидеть предостерегающие картины замирания или... или обогатить там нашу цивилизацию за счёт инопланетной цивилизации, рассчитывая на которую мы, по-видимому, ведь и вложили в вымпел посланной на Венеру станции такие символы, как модель земного шара и схему солнечной системы, понятные любым братьям по Разуму!

И дело, конечно, не в одних только близких к Земле планетах. Ведь, как мы уже видели, даже самые скептические умы допускают, что где-то в космосе разумная жизнь, несомненно, существует, местами достигая более высокого уровня развития, чем на Земле. А это значит, что наша мечта о вступлении человека в космос, осуществившаяся на Земле сегодня, где-то в другом месте Вселенной могла быть осуществлена раньше. И если люди за какие-нибудь сто лет заставили свои машины увеличить скорость от десятков километров в час до сорока тысяч километров в час, если в одном только двадцатом веке человечество сделало непостижимый скачок от признания атома до использования его внутренней энергии, то можно допустить, что где-то в космосе звездолёты уже летают со скоростями, близкими к скоростям света. Стоит вспомнить, что тогда ощутимо скажется парадокс времени, вытекающий из теории относительности, когда время космонавта, летящего с субсветовой скоростью, течёт медленнее, чем время любых обитателей Галактики.

Этот парадокс времени, как оказывается, делает возможным перелёты между звёздными системами за время, доступное, скажем, человеку. Понять этот парадокс времени сравнительно просто, если допустить для наглядности, что течение времени, абсолютное и неизменное для всех точек и условий пространства, измеряется углом поворота воображаемой стрелки. Однако прожитый отрезок времени, отмечаемый длиной дуги, не одинаков для конца стрелки, для ее середины или для точки у самого центра вращения.

Для миров с обычными скоростями, для нашей Земли, любых звёзд и планет прожитый отрезок времени соответствует перемещению конца стрелки. Звездолёт же, набирая скорость, по мере приближения к субсветовой как бы перемещается по стрелке времени к оси её вращения. И естественно, что при скоростях движения, близких к световым, когда прожитый отрезок времени на звездолёте отмечается точкой близ центра вращения стрелки времени, дуга, пройденная ею, будет, скажем, в тысячу раз короче, чем дуга, описанная концом стрелки.

Подсчитано, что до самых далёких пределов видимой Вселенной космонавт мог бы долететь за время нормальной человеческой жизни.

И если мы только что могли представить себе звездолёт в космосе, то у нас нет оснований отказываться от того, чтобы представить его летящим через бездны пространства к Земле.

Во время грядущих наших полётов в глубины космоса контакты земной цивилизации со звёздными будут не только возможны, но и желанны. Их будет искать устремившийся в космос человек.

И во имя всего этого человек у стоит заглянуть в самые сокровенные, казалось, навечно закрытые от него пределы Знания — вот для чего человек полетел в космос.

Знание открывается не тем, кто с близорукой корыстью тянется к нему захватывающей рукой. Знание в полной мере раскрывается лишь перед теми, кто одержим великой и благородной, неуёмной и зовущей вперёд жаждой знания, которая подарила человечеству силу и разум, пар и электричество, металл и пластмассу, радио и телевидение, электронный мозг, атомную энергию, наконец, великие идеи коммунистического общества.

Человек, вступив в космос, уже побывав в нём, стоит на пороге самых удивительных открытий, которые прежде всего отзовутся на самой Земле, на жизни её людей. Именно потому удовлетворение неуёмной нашей жажды знания становится характерной чертой страны строящегося коммунизма, совершившей посылкой человека в космос подвиг, достойный коммунистического общества.

Мечта и прогресс.

С Земли в небо, к звёздам, увидев их без помехи атмосферы, поднялся Юрий Гагарин, первый разведчик космической армии землян.

Думая о грандиозных задачах, которые встанут перед этой армией, мы позволили себе помечтать даже о контактах с инопланетными цивилизациями.

Но это правомерная мечта, её в глубине души, а может быть, и в программе возможных работ будут иметь многие космонавты, когда пойдут в космос.

Космонавты и люди их века не могут жить без фантазии. Фантазия, как говорил Владимир Ильич Ленин, — качество величайшей ценности. Когда наш первый звездолётчик совершил свой беспримерный космический рейс, газеты задавали мне характерный вопрос:

— Что вы считаете фантастичным после полёта Гагарина?

В этом вопросе крылась ядовитая мысль. Человек вступил в космос. После этого уже нечего сказать фантастам. Действительность обогнала мечту.

Как это ошибочно!

Действительность никогда не может обогнать мечту, ибо мечта подобна прожектору на автомобиле Прогресса. Как бы ни мчался прогресс, он всегда находится в том месте, которое мгновение назад освещалось лучом Мечты, и луч этот светит уже дальше.

В этом самое чудесное свойство Мечты. Она зовёт и ведёт вперёд!

Учёные, искатели, изобретатели и космонавты живут Мечтой. Вспомните, Юрий Гагарин признавался, что мечтает сам увидеть марсианские каналы!..

Сам увидеть!

Он, первый и единственный, увидел в космосе уже так много! И увидит ещё, потому что своим полётом он разрешил острый спор о том, кому быть в космосе: человеку или машине!

Утверждали, что машина надежнее, нетребовательнее, дешевле человека в космосе. Ей не нужно ни питания, ни запасов кислорода, ни защиты от всяких космических бед, она всё заметит, всё запишет, всё передаст...

На пресс-конференции, посвящённой первому космическому полёту, президента Академии наук СССР академика А. Н. Несмеянова кто-то из иностранных корреспондентов спросил, почему было не ограничиться фотографиями, снятыми из космоса. Академик Несмеянов ответил, что ведь очень многие из приехавших на эту пресс-конференцию корреспондентов не пожелали ограничиться изучением фотографии космонавта Гагарина, а захотели на него посмотреть сами. Стремление, понятное и в отношении космоса!

Да, никогда машина, как бы совершенна она ни была, не сможет

заменить человека-исследователя, зоркого и находчивого!

Пусть труднее запустить в космос, на Луну или другие планеты человека, но полететь туда должен именно человек. Машины полетят, полетят раньше него, но лишь как его разведчики, прокладывая ему путь, полетят чтобы сделать возможным и безопасным его полёт.

Человек стал космическим путешественником, и перед ним открылись необъятные загадочные и манящие просторы.

Сдерживая дыхание, смотрел в них наш Первый Вселеннопроходец, сменивший в истории землепроходцев прошлого.

Вселеннопроходцы будущего!

Первый из них облетел Землю за восемьдесят минут.

Его собратья завтра облетят Солнце... за восемьдесят дней, исследуя, как завещал Циолковский, околосолнечное пространство.

Их преемники проложат пути к братским цивилизациям Разума, отправляясь с субсветовыми скоростями в рейс, когда, быть может, благодаря парадоксу времени теории относительности удастся в пределах жизни звездолётчика совершить фантастическое путешествие вокруг Галактики за какие-нибудь 80 месяцев!

И ведь недаром, совсем недаром в дни, когда совершён нашими Героями Знания подвиг, достойный коммунистического общества, эти же Герои уже, наверное, рассчитывают фотонные ракеты, способные развивать скорости, близкие к световым, чтобы утвердить Величие Человека, который, как нынче подсчитано, на протяжении своей жизни сможет достигнуть самых отдалённых глубин пространства.

Мы поймём, что так оно и будет, если прочувствуем стремительный разбег цивилизации, осознаем те перемены, которые произошли в жизни общества, если представим себе, что даёт человечеству воплощённая в жизнь светлая Мечта о коммунизме.

================================================================

Перевод в текстовый формат ЛысенкоВИ.

------------------------------

Примечания:

Вирджил Гриссом (3 апреля 1926 — 27 января 1967) — американский астронавт. 21 июля 1961 года Гриссом совершил второй американский суборбитальный космический полёт.

Аллан Шепард (18 ноября 1923 — 21 июля 1998) — американский астронавт. 5 мая 1961 года совершил первый американский суборбитальный космический полёт.

Джон Гленн (18 июля 1921 — 8 декабря 2016) — американский астронавт. 20 февраля 1962 года совершил первый американский орбитальный космический полёт.

Лео Сциллард (Силард) (11 февраля 1898 — 30 мая 1964) — американский физик, автор нескольких фантастических произведений.

---

0. Первоначальный замысел: статья "Звёздная трасса" в "Комсомольской правде" № 89, 14 апреля 1961, с. 2.

1. Статья "В восемьдесят минут вокруг света" в переработанном виде вошла в книгу "Ступени грядущего" (глава "В 80 минут вокруг света", а также подглавы "Всемирное внимание", "В полёте", "Зачем лететь в космос?").

2. "Вместе с моим другом писателем Владимиром Немцовым меня пригласили в радиоцентр" / читать воспоминания В. Немцова.

3. "Недавно мне привелось беседовать с крупнейшим американским физиком Лео Сциллардом" / когда и где?

Наконец, в-третьих, «Бегство мистера Мак-Кинли» использует острый, как удар резца, прием гиперболического изображения, шаржа на тех, кто толкает человека к гибели и смерти, кто занес над миром руку убийцы. Памфлетная линия в этой киноповести вызывает страстную ненависть к носителям зла. Писатель касается многих сторон современной жизни капиталистического мира. Взгляд его беспощаден. Суровая интонация, трагический колорит подобны набухшим сумраком тучам, за которыми, однако, неминуемо присутствует солнце. И только сознание этого дает человечеству радость, оно озарит в конце концов и бедного Мак-Кинли.

Все три указанных приема: документализм, лирико-реалистическое письмо и остро-памфлетные преувеличения используются в цепи отдельных, острых, небольших новелл, сцементированных судьбою сорокавосьмилетнего клерка Мак-Кинли. Такой прием дает возможность вести от круга к кругу капиталистического ада этого смирного человека, солдата, контуженного на войне, с раз и навсегда безропотно склоненной набок головою.

Я недаром упоминаю об аде: я имею в виду Дантов «Ад». Не думая сравнивать масштабы, жанры и форму этих двух произведений, хочу только отметить, что воплощение повести Л. Леонова на экране может действительно выглядеть как некое путешествие в самые глубины жизни современного западного ада.

Вопрос «быть или не быть» поставлен ребром. Писатель утверждает бытие, хотя, по правде говоря, хаос и ужас со всех сторон протягивают лапы к горлу бедного клерка.

Где выход?

Автор вводит в свой предполагаемый фильм дьявола и бога. Дьявол входит собственной персоной, а бог выступает под видом молодого священнослужителя. Они должны ответить на вечный вопрос: «В чем есть истина?». Однако в произведении Леонова боги бессильны решать судьбы мира. Человек — сам мерило и судья.

Наука делает человека всемогущим, в ней и возможность величайшего расцвета жизни, и самоубийственная сила атомных грибов, водородных взрывов и мало ли еще чего, ну, хотя бы пылающей поды, о чем повествуется в «Бегстве мистера Мак-Кинли». «Человеку надо быть начеку», — говорит эта киноповесть.

Война. Владыки концернов смерти готовят ее. Они стремятся сделать жизнь простого человека невыносимой, чтобы оболваненный человек безропотно согласился оплачивать деньгами и кровью их страшный бизнес.

В качестве литературного произведения «Бегство мистера Мак-Кинли» становится в ряд романов и драм Леонова, всегда с блеском написанных, отличающихся высокой точностью языка, диалогов и четкостью в обрисовке персонажей. Однако эта киноповесть полностью рассчитана на экранное воплощение.

Режиссеру пришлось бы провести вместе с писателем немалую работу для отбора и уточнения эпизодов и сцен. Очевидно, щедрость леоновского материала должна быть ограничена киновременем. Но, право же, дело сейчас не в том, как режиссер истолкует и осмыслит эту киноповесть. Дело в том, что уже и сейчас она дает нам ощущение великолепного зрелища. Все, что написано в повести, видно предметно, автор чрезвычайно интересно связывает философию, литературу и кино, находя новые пути выразительности и обобщая опыт прошлого.

Мак-Кинли. Он становится в ряд с маленьким человекам Чарли Чаплина, он так же одинок, он так же грустен, добр и гуманен. Если когда-то маленький Шарло пригрел на своей груди ребенка-оборвыша, то Мак-Кинли готов согреть у своего сердца всех детей будущего, но он не знает, как это сделать. Он беспомощен и во мраке ищет на ощупь путь. Итак, Мак-Кинли не чурается своего родства с маленьким Шарло, но в то же время в этом произведении автор удивительно интересно и своеобразно расширяет ассоциации, связанные с маленьким человеком Чарли Чаплина.

Неожиданно некогда безобидный гонимый полицейскими всех стран маленький Шарло здесь вырастает в фигуру идущего на преступление во имя полубезумной своей мечты человека. Жаждущий укрыться от пугающей войною и гибелью жизни в Сальватории, Мак-Кинли не может, однако, попасть в обетованную землю, не имея на руках достаточного количества долларов. Он готов идти на убийство, чтобы их заполучить.

Мак-Кинли берет топор и, повторяя путь Раскольникова, собирается убить и ограбить богатую и никчемную старуху. Неожиданно и, казалось бы, произвольно совмещение загнанного историей и жизнью клерка и этого дерзающего героя Достоевского из «Преступления и наказания». Но, по сути дела, это вполне справедливое и удивительное по своей глубине совмещение разных судеб и разных персонажей.

Созданный Чаплиным «Мосье Верду» уже пытался однажды жить и содержать семью за счет старых женщин, которых он убивал и грабил.

Леонов, введя мотив убийства старухи, прямо указывает на его связь с романом Достоевского (Мак-Кинли идет на убийство старухи, услышав однажды прерванный рассказ о Раскольникове от каких-то бездельников в кафе). Однако писатель превращает в страшную буффонаду сцепу убийства. Старухи не оказалось, топору не суждено было ее сразить. Она обманула Мак-Кинли, она хитрее его. Процентщица из Петербурга стала хищницей Шамуэй. Удары топора не могут изменить что-то в мире, они не разрубают страшной петли, затянутой на шее маленького человека капиталистического общества.

Автор не пытается оправдать своего клерка, нет. Жалок и смешон Мак-Кинли в спальне старухи. Он перерыл все: шкафы, столы, комоды. Он плачет навзрыд, потому что денег нет, их теперь не держат под подушкой. Но дело-то даже не в деньгах. Жалок сам замысел: желание вырвать себе из вечности 250 лет жизни путем преступления.

Сальватории Боулдера, эти «обители блаженства» сохраняют человека в некоем коллоидальном газе-кокильоне. (Кстати, новелла об изобретателе этого газа Кокильоне — острая сатира на бум в науке по поводу некоторых открытий, на рекламу и сенсации).

И вот для того, чтобы сохраниться и течение столетий, переждать возможный на земле хаос атомных войн, поток насмерть испуганных человечков устремляется в подземные газовые хранилища для исторической передышки. Эти люди готовы на все во имя своего жалкого, но влекущего к себе «загробного» блаженства.

Но разве дело только в газе-кокильоне? Мне думается, все это глубже. В конце концов, что значит одна обреченная Мак-Кинли на смерть старушка по сравнению с сотнями, тысячами, миллионами жертв войны.

Киноповесть подчеркивает очевидное сходство «кокильонного» будущего с «царством божьим» в раю. Оно даже имеет своего мессию, своего пророка — Боулдера, это сальваториальное будущее. С большой силой сделана новелла о выступлении Боулдера в сенате.

Кто этот Боулдер? Создатель треста Сальваториев, делец и философ. Он безнаказан. Он расплющивает и растирает каблуком пытавшихся осудить его представителей властей. Ему курят фимиам лести. Он стар и немощен сам. Леонов с великолепным мастерством противопоставляет фактическую мощь, наглость, безнаказанность этого владыки концернов успокоения с его собственной, Боулдера, дряхлостью и гнилостью.

В киноповести превосходно показано, что утешительная патока Боулдера не менее страшна, чем воинственность империалистических государств и церкви. Этот господин Боулдер (так похожий на многих елейно-шамкающих зарубежных политических старцев) видит мечту человечества в безвольных воздыханиях, примиренности, но творческая мечта человечества всегда неразрывно связана с трудом, с единством людей в труде.

Единство в труде и в борьбе. Вот, собственно, о чем киноповесть, посвященная маленькому человеку Мак-Кинли.

Маленькому? Почему маленькому? Автор сумел в новелле о судьбе самого Мак-Кинли, в новелле о его дружбе с мисс Беттл, о его дружбе с соседями по квартире, по дому, по улице, в новелле о его огромной любви к живым, не будущим, а настоящим детям, окружающим его каждый день, показать удивительное сердце этого человека, его подлинный гуманизм. Наиболее глубокое раскрытие его происходит в замечательной сцене встречи с проституткой. Этой несчастной женщине, которая перетерта ладонями капиталистического города, но не потеряла облика человеческого, ни духа живого, Мак-Кинли готов отдать самое дорогое, что имеет, — свой талон в Сальваторий. Но нет, она не возьмет этот билет, это право на бегство. Она говорит о том, что все должно быть выстрадано и создано здесь, на земле.

Мистеру Мак-Кинли не пришлось убивать, чтобы получить свой пропуск в «бессмертие». Обыкновенный лотерейный билет, подброшенный ветром, дал ему возможность проникнуть в царствие избранных. Автор с чудесной иронией вводит эту удачу судьбы в биографию Ман-Кинли. Но новый жизненный опыт, все пережитое и обдуманное Мак-Кинли делают для него этот билет ненужным.

Писатель с мрачной силой показывает, что было бы через те триста лет, на которые Мак-Кинли спрятал бы себя в подземелье Боулдера. Самое величественное и поражающее в этом якобы финале — его обыденность. Вышедший через триста лет из Сальватория Мак-Кинли видит опустошенный мир, прикрытые герметическими крышками люки от подземных ходов. Все человечество зарылось в траншеи, шахты. Трубный глас, вой сирены — атомный налет. На поверхности земли мечется только одна обезумевшая кошка. Но это... сон.

Мак-Кинли просыпается в своей комнате, на своей маленькой земной площадке, из которой, однако, он может выйти в жизнь и борьбу. Во имя будущих детей нельзя же оставлять их, живущих с нами сегодня, на смерть, они — залог нашего бессмертия, ибо в них воплощаются труды и подвиги наши на земле. Эстафета поколений не будет прервана Сальватарием трусов.

Очень хочется, чтобы это произведение большого нашего писателя стало и значительным произведением нашего большого киноискусства, чтобы прекрасный язык реплик и ремарок нашел такой выразительный язык кадра, мизансцен и звука, чтобы все образы, иногда одним штрихом и с четкостью офорта очерченные Леоновым, были воплощены на экране в той же острой и неповторимой манере.

Вне всякого сомнения, при переходе в новое качество кинематографического произведения киноповесть обогатится всей той выразительностью, которая свойственна современной кинематографии.

Обнажая те пружины страха, который обуревает людей, обманываемых пропагандой монополистов и разносчиков смерти, автор показывает, что мужество должно сейчас явиться основной чертой человека. В этой киноповести — не только бегство Мак-Кинли, но и его возвращение. Возвращение к вере и надежде. За мир надо бороться, и мир может и должен победить.

Леонид Леонов — подлинный борец за мир. В нашу эпоху, когда Советский Союз делает все возможное, чтобы в мире были радость и надежда, это произведение входит в арсенал нашей борьбы с силами реакции и косности.

Г. Рошаль. Народный артист РСФСР.

-------------

— Всегда готов, — ответил он и сжал двумя указательными пальцами свой нос. — Попался, наконец!

— Кто попался, милый?

— Прыщ.

Он рассмеялся, повернулся к ней и крепко обнял. Нанси была очень красива. Ему здорово повезло, что у него такая жена. Если бы у него была жена дурнушка, его никогда бы не выбрали. Нанси составляет половину его успеха, а может быть и больше. Когда их показывали вдвоем по телевизору, — их снимали у этой виллы для передачи «Витамин космоса», — Нанси звонили по телефону гораздо больше, чем ему. И с каким шиком она отвечала на вопросы! Уитнэю не приходится беспокоиться за нее. Она сама всегда знает, что надо сказать. У нее это получается так естественно. Когда этот тип из Нью-Йорка спросил, например: «Что вы чувствуете, когда смотрите на своего мужа и думаете, что он скоро полетит в космос?», она, не задумываясь, ответила: «Я вижу звезды на небе». Ну не прелесть ли?

Он покорно последовал за женой. Спальня была самой красивой комнатой домика, подаренного им фирмой Хартлей. Стены ее были обтянуты холстами, имитирующими росписи тканей XVIII века, с изображением первых полетов на воздушном шаре. Вот уже десять месяцев, как они живут в этом бунгало, и, право же, жаловаться не приходится. В белоснежном гараже, под большой магнолией, их ждет спортивная машина, преподнесенная заводами «Больдмобиль». Рано утром, позавтракав на террасе, он понесется на ней на базу «Астронотик». Так уж заведено. Правда, с некоторого времени у него создалось впечатление, что настоящее дело делается где-то в другом месте. Впрочем, это его не касается. Он выполняет все, что от него требуется, и ему не в чем себя упрекнуть. Он просиживает столько, сколько требуется в испытательных камерах и в центрифугах. Вначале ему было немного не по себе, но теперь он привык, и тренировки его даже немного развлекают, точно он несется на карусели усовершенствованного типа. На этой базе он проходил обучение вместе с тремя другими парнями. Не хвастаясь, он мог с уверенностью сказать, что у него было наибольшее количество шансов быть назначенным, и это благодаря мистеру Уитнэю. Ему просто подвезло, что удалось напасть на типа такого класса. Ни Боб, ни Джони, ни Дик не могли и мечтать о подобном. Мистер Уитнэй занимался не только тем, что пытался сбыть свой товар; нет, он жаждал сделать из Фреда идеального космического человека. «Фредди, — говорил он, — если вы будете меня слушаться, через год сто миллионов американцев, услышав слово «космос», произнесут: «Фредди Локнесс». Я готов держать с вами пари на что угодно...»

И Уитнэй не подвел его. В бунгало пришлось даже установить настоящие книжные шкафы, чтобы разместить туда все, что было напечатано о Фредди и Нанси, все фото, интервью, кучу статей, которые они подписывали. И это, не считая передач по телевидению и радио. Да еще ему пришлось напеть пластинку. Он даже обнаружил у себя недурной голос, и теперь тысячи американцев повторяли вслед за ним: «Один в бесконечном просторе, я вижу тебя, мой друг».

Он не мог уснуть. Заложив руки за голову, он прислушивался в ночной тиши к ровному тиканию часов. Странная, незнакомая тревога вдруг овладела им: «А если это всерьез? Если эти безмозглые дураки и в самом деле попытаются ее запустить? Ну хотя бы только для того, чтобы насолить русским! Они способны на это! И так всем ясно, что мы здорово отстали. Во время тренировок их заставляют скручиваться в клубок, чтобы влезть в эту ореховую скорлупу, в то время как русские посылают в космос спальные вагоны! А эти контейнеры, которые падают в море, как только их запускают. Пфи-и-и-и-т! Взрыв пламени и — конец! Нанси получит десять тысяч долларов. А дальше?». Он подумал: «Еще два месяца, не больше. Затем я все брошу».

Он тяжело вздохнул. Нанси повернулась в кровати рядом.

— Ты не спишь? Надо спать, мой милый.

— Я думаю.

— Это плохо, — пробормотала она в подушку. — Думать вредно.

Он зажег лампу на ночном столике, и свет ее упал на длинные, рассыпавшиеся по лиловой простыне волосы Нанси.

— Дорогая, — заговорил он, — я хочу бросить все.

Нанси резко села на кровати, и выражение паники исказило ее

ненакрашенное лицо.

— Ты с ума сошел! Что с тобой? А что мы будем делать?

Он пробурчал:

— У меня же есть специальность.

— Твоя специальность! Что ты называешь специальностью? Неужели ты думаешь, что стюард второго класса, да еще на внутренних линиях, может себе позволить такую жизнь, как наша? Мой глупый мальчик! Ты же ничего не понимаешь! Что у тебя будет? Форма, и только. Разве что какие-то дурочки из Пинки Рэнч могут принять тебя за летчика. Ну нет. К тому же чем ты рискуешь?

Он сухо прервал ее:

— Что ты знаешь? Ты знаешь, как все это может кончиться...

Надув щеки, он изобразил звук вылетающей пробки из бутылки шампанского.

— Вот как все может кончиться...

Тонкие брови Нанси поползли на лоб, и она окружила лицо ладонями.

— Ты же знаешь, что на этой базе, это же не всерьез. Это только ради рекламы. Неужели ты когда-нибудь мог поверить, что тебя действительно пошлют туда, наверх. Я бы и одного дня не прожила, если бы поверила, что это возможно на самом деле.

Он покачал головой вместо ответа. Конечно, у него не раз закрадывалось сомнение, что база «Аэронотик» не очень солидное предприятие. Но в конце кондов какая разница между ним и парнями с базы Ленглей? Разве не посвящает «Лайф» целые страницы им и их женам, публикуя их портреты вдоль и поперек? Что это доказывает?

— Есть одна вещь, которая меня давно уже мучает, — заговорил он внезапно. — Во всем том, что говорят и пишут повсюду, как-то упустили из виду бога.

— Бога?

— Да, да, бога. Мне кажется, что следует найти подходящий случай и сообщить, что я верю в бога. Ведь есть же, наверное, люди, которых не может не беспокоить эта история с вознесением на небо. Я уверен, что многим это совсем не по душе. Ведь сказано, что человек должен знать свои пределы или что-то в этом роде.

— Я сама не знаю. Может быть, ты и прав. А почему бы тебе не сказать, что когда ты полетишь туда, то возьмешь с собой медальон, который дала тебе твоя мать?

Его толстые пальцы машинально нащупали в заросшей волосами широкой груди голубой медальон с изображением богоматери, который он носил на шее.

— Я, право, не знаю, — заговорил он нерешительно. — Надо спросить у Уитнэя. Медальон может прийтись по вкусу католикам, а ведь протестантам это может и не понравиться.

— На всех не угодишь, — примирительно произнесла Нанси. — А теперь спать, мой милый.

Он наклонился и поцеловал ее в мягкие губы.

— Не волнуйся, — проговорил он тихо. — Я выдержу. Спи.

Когда зазвонил телефон, ему показалось, что он спал целую вечность тяжелым сном, без видении. Он подскочил на кровати и зажег свет. Его объял ужас: «А если это и есть? А если все правда?» Совсем растрепанная Нанси вздрогнула от неожиданности:

— Что там такое? Что они вздумали звонить в такой час? Не отвечай. Ты мог и не слышать звонка...

Он поглядел на нее усталым взглядом человека, который знает свой долг и которого не могут остановить мольбы жены, и снял трубку.

— Алло, Фредди, — говорил чей-то голос, — одну фразу, нам нужна одна только фраза.

— Среди ночи?

— Я полагал, что вас уже разбудили, — говорил голос в трубке. — Не я же первый звоню вам. Это говорит Ди Маджио. Ди Маджио из радио. Мне нужна только одна фраза, ваше впечатление. Если вы готовы, начинайте. Я включаю микрофон.

— …….

— Как вы ничего не знаете? Нет?

— Я ничего не знаю, — ответил Фред.

Прикрыв левой ладонью трубку, он объяснил Нанси:

— Это из радио. Они окончательно помешались.

— Повесь трубку. — ответила Нанси. — Да ну их совсем.

Но в это мгновение она увидела на лице Фредди такое невероятное удивление, что соскочила с кровати.

— Ах ты, боже мой. — приговаривал он, — вот те, что! Ну и здорово! Ах ты, черт!

— Что такое? — повторяла Нанси. — Что там случилось?

— Свершилось. Русские в космосе. — сказал он мрачным голосом. — Они послали своего, и у них получилось. Он облетел вокруг Земли.

— И что же, — спросила она.

— Что же…

На том конце провода Ди Маджио начинал терять терпение:

— Одну фразу, Фредди. Скажите, что вы чувствуете? Вы же должны чувствовать что-нибудь! Черт возьми! Я включаю микрофон. Начинайте...

Фредди Локнесс сдвинул брови, затем медленно, отчеканивая каждое слово, тоном боксера, проигравшего мировое первенство, произнес: «Поздравляю парня, который сделал это. Конечно, я разочарован. Никто не любит проигрывать».

Нанси, не переставая, подсказывала: «Хартлей, Хартлей». Внезапно его осенило: «Я хочу сказать еще только одно слово всем тем, кто меня слушает в этот час: — Зато у нас есть то, чего нет у русских. У нас есть пилюли Хартлей, витамин космоса».

— Вы немного переборщили, — заговорил Ди Маджио в телефон. — Но вы хорошо сыграли.

Фредди Локнесс положил трубку и глубоко вздохнул. Вытянувшись на спине, он уставился в потолок.

—Ты был великолепен! — сказала Нанси.

МОСКВА.