| Статья написана 28 апреля 20:48 |
Дмитрий Биленкин. Опасность спокойствия // Комсомольская правда № 130, 5 июня 1965, с. 4 — - Разин лежал на спине, ладони под затылком, ноги он положил на ветку, — тяжелые ботинки чернели в просвете ярко-красных кустов. Классическая поза отдыхающего туриста! Поодаль валялся рюкзак. Мешал лишь жёсткий пояс скафандра. Но поворачиваться не хотелось. Так приятно было вглядываться в бесконечную даль неба, куда струйками крови стекали тонкие и прямые, почти без веток деревья. В первый день эти деревья его поразили и потрясли. Но через месяц он уже привык, а через три месяца смотрел на пейзаж чужой планеты равнодушно. Такова уж сила привычки! Его напарник, Сережа Зубов прислушивался к тиканью часов. — Пошли, — сказал он. Разин поворчал, но поднялся. Работа есть работа... Они шли перелесками, лугами, останавливались, брали образцы трав. В первые дни это было спортом; кто принесет из маршрута больше неизвестных растений. Они упивались классификацией, изощрялись в выдумывании звучных латинских названий. Но вскоре надоело: на десяток находок меньше, на десяток больше — велика доблесть на планете, которую приходилось открывать всю с начала и до конца. В таких условиях легко вообразить себя Гумбольдтом, но ребята понимали, что их действительные заслуги невелики.
Дул слабый ветер, ласково, совсем как в Подмосковье. Плыли облака. В траве копошились насекомые. Очень тянуло распахнуть ворот рубашки. — Дачные условия, — ворчал Зубов. Да, здесь было уютно и спокойно. Тенистый склон устилали мокрые после недавнего дождя листья, ботинки скользили. — Тряхну-ка стариной, — сказал Разин. Он оттолкнулся, заскользил по склону в безудержном падении, держа курс на ствол ближайшего дерева. Он подлетел к нему, раскрыл объятия и, резко затормозив, опять заскользил вниз от дерева к дереву. Их снесло чуть влево. — Гляди, какая лужа! — сказал Зубов. — Скорей болото, — поправил Разин. За деревьями в котловине лежало озерцо грязи. Она жирно и черно блестела. Кусты на берегу топорщили голые ветки. Было очень тихо, ветер сюда не долетал. — Озеро Спящей грязи — ничего название? — спросил Зубов. — Подходит. Интересно, кто обглодал эти кусты? — Небось анки. Они стригут чище наших лосей. — Надо бы взять образец. — Время, дорогой, время. Кроме того это типичное место водопоя. После больших дождей здесь наверняка много воды. — Да, ты прав. Разин достал фотоаппарат, прицелился. Как всегда с досадой подумал, что снимок не передаст главного: молчаливого спокойствия пейзажа. — Ну, пошли, — сказал он, пряча камеру. Зубов поднял с земли рюкзак, а заодно и камень (он стоял на каменистой косе возле берега). Повертел в руках голыш и, размахнувшись, с удалым присвистом бросил его в грязь. Они не сразу поняли, что произошло. Камень не поднял фонтанчика, не дал кругов, он ушел в глубину, точно проглоченный. Тотчас грязь колыхнулась, встала бугром и вдруг стремительно выбросила на берег бесформенный обрубок. Он слепо метнулся влево, вправо, будто нашаривая что-то. К нему не прилипали даже песчинки. «Псевдоподие-ложноножка»! — похолодев сообразил Разин. Отросток коснулся Зубова. — Беги!!! — закричал Разин. Поздно; скафандр прилип. Бесшумно, распухая наростами, близился новый обрубок. Зубов рванулся: напрасно. Его тянуло в озеро. Каблуки вспахивали глубокие борозды. Грязь всей своей тяжеловесной массой выходила на берег. С противоположной стороны обнажалось гладкое дно. Зубов упал, руками, коленями вцепился в плоскую каменную плиту. Металл шлема скрежетал по камню. — А-а-а! — кричал Сергей, теряя силы. Крик вывел Разина из столбняка. Машинально он схватился за пояс: пусто. Вот уже месяц, как они «забывали» пистолеты — кому охота тащить в маршруте лишнюю тяжесть? Он скатился вниз, ударил каблуком по отростку. Каблук мгновенно прилип, будто его схватило клеем. Разин упал. Отросток ослабил хватку, — теперь Зубов мог хотя бы держаться за камень, в кровь обдирая пальцы, — и выбросил в сторону Разина тупой, безглазый аппендикс. Мерно покачиваясь, лоснящийся, гладкий, он тянулся к шлему. Сзади тяжеловесно близилась основная масса. Разин бешено рванулся и освободил ногу. Вскочил, увернулся от змеиного броска другого щупальца. Задыхаясь, побежал что есть силы вверх. Споткнулся о камень. И тут мелькнула надежда. Он поспешно хватал камни, набивал ими рюкзак, забыв о криках товарища, об отростках, которые ползли за ним. Наполнив рюкзак, он побежал что есть мочи на другой конец «озера», разом схватил сразу пригоршню камней и швырнул их в зловещую «грязь». Опять камни исчезли без плеска. Место удара тотчас вспухло, выстрелило щупальцами. Разин с радостью увидел, как заполняется «грязью» обнажившееся ранее дно. Он кидал и кидал камни, то и дело отбегая, стараясь не думать, успеет ли он и будет ли этого польза Зубову. Тот еще кричал, значит, — значит, был цел. Напротив Разина «грязь» уже грозно встала валом, отростки при всей их медлительности лихорадочно шарили по берегу, и Разин с ужасом видел, как после их прикосновения бесследно исчезают редкие травинки. Он улучил момент и кинул взгляд на другой берег. Там начинался «отлив». На суше остался лишь один отросток, и тот более не тащил, а лишь держал Сергея. Действовало! Он швырнул последний камень и заплакал от бешенства. Здесь берег был гол. Он бросил еще компас, кривой нож, которым выкапывал корни. Теперь оставалось только броситься самому. Ну нет: этот последний гибельный козырь он прибережет. Разин схватил ближайший ствол низкорослого дерева. С силой, удесятеренной отчаянием, рванул. Почва под деревом напружинилась, но корни еще держали. Тогда он навалился всем весом, гнул дерево, бил по нему кулаками — и растянулся в обнимку с деревом в опасной близости от щупалец. Но теперь это не имело значения. Он закрутил ствол над головой, как пращу, и метнул. На этот раз «грязь» слабо ухнула. Секунду ствол еще держался снаружи, потом его заглотнуло. И тут Зубов вырвался. Опрометью, спотыкаясь, падая, помчался прочь. Разин не скоро нагнал его. Они долго шли молча, постепенно сбавляя шаг. — Слушай, что же это такое было? – сказал, наконец, Разин. — Не знаю! – Зубов всё ещё тяжело дышал. – Гром среди ясного неба, вот что это такое! — Просто мы размякли, потому он и грянул. Только поэтому! Ласковый ветер, тепло, то сё… Дачные условия. — Да, будь они прокляты! ------------------------------------------------------ - Газетная публикация имеет отличия от редакций в сборниках.
|
| | |
| Статья написана 12 апреля 17:11 |
Д. Биленкин. Не дёргайте «ручку приборов». О фантастике и халтуре (рецензия) // Комсомольская правда № 262, 5 ноября 1964, стр. 4 ------ Долго смущала меня такая странность. Ни один критик не переносит свой гнев с плохого стихотворения на всю поэзию. Но едва дело касается скверного произведения фантастики, тут уж нередко достается всему жанру: он-де и такой, и сякой, и вообще это литература второго сорта. Попытался я узнать, откуда берется такая алогичность. «А вы попробуйте-ка сами почитать, что пишут халтурщики от фантастики», — многозначительно посоветовали мне. Я с сожалением отодвинул талантливые повести братьев Стругацких, постарался забыть о существовании многих других интересных писателей-фантастов и обложился книгами, которые мне порекомендовали. Прочитав первую из них («Последняя орбита», В. Шитик, изд. «Беларусь», 1964 г.), я, однако, не утратил душевного равновесия, хотя там были восхитительные абзацы: «...Фотонная ракета — дело будущего. А что еще имеет подобную скорость распространения? — Силы притяжения, гравитация, — сказал Павел. — И кванты, — добавил Бурмаков, — поток частиц в квантовом генераторе, так называемом лазере или мазере. Если их превратить в механическую энергию и придать им нужное направление, то можно создать определенную тяговую силу. В космосе, куда корабль будет выведен с помощью обыкновенных двигателей, ее вполне хватит. Там корабль не имеет веса и, чтобы разогнать его, нужно совсем незначительное механическое усилие. Вот примерно такими установками и оснащается наш с вами звездолет. Идея была настолько простая, что Павел не сразу поверил». Я тоже не сразу поверил, что такая откровенная безграмотность могла быть размножена стотысячным тиражом. В любом школьном сочинении этот отрывок удостоился бы двойки сразу и по физике, и по литературе. Но — каких чудес не бывает! — факт оставался фактом. Однако он еще не давал права предавать анафеме всю научную фантастику. Обыкновенная средняя халтура — и только. Но по мере чтения других псевдофантастических книг, щедро издаваемых иными местными издательствами, настроение портилось. Что за окрошка из уже опубликованного ранее, что за язык, какие примитивные герои! Доконал же меня сборник «Формула невозможного» (Азербайджанское государственное издательство, 1964 год). Нет, сам по себе сборник рассказов молодых бакинских фантастов был совсем неплох. Даже захотелось поблагодарить издательство за хорошую инициативу и пожелать дальнейших успехов в начатом. Но едва я дошел до самой, пожалуй, объемистой вещи сборника — пьесы Н. Гянджали «Сокровища сгоревшей планеты», как меня стали охватывать сомнения в незыблемости азбучных истин. Вот сюжет пьесы — судите сами. Улетает звездолет. Зачем — неизвестно. Куда — тоже. Сказано, что в созвездие Центавр. А поскольку летать «в созвездие» — занятие достаточно бессмысленное, остается лишь гадать, не спутал ли автор звезду Альфа Центавра с созвездием. Перед самым стартом командир корабля выясняет, кто же летит с ним. Покуда суд да дело, появляется старый садовод Ами, который спешит положить в звездолет семена бамбука. «Вдруг... вы попадете в такой мир, где будет недостаточно кислорода. Посеете эти семена... и через 10—15 лет этот мир превратится в рай». Ну и шутник этот Ами! Что происходит дальше, вы, вероятно, догадываетесь. Корабль улетает вместе с «незапланированным» космонавтом. «Заглянул в корабль, а он оторвался от Земли, я свалился в кухню», — комментирует это событие сам садовод Ами. «Какая глупая пародия на запуски космических кораблей! — подумал я, прочитав первые страницы пьесы. — Только зачем? Героический труд советских ученых, величие подвига советских людей, проложивших дорогу в космос, менее всего достойны пародии...» Но нет, пьеса Н. Гянджали — никакая не пародия. Всё вполне серьезно. Корабль летит «в созвездие Центавр». Неожиданно он попадает в поток «высокозаряженных частиц» (интересно, а низкозаряженные частицы существуют?). Напрасно командир корабля хватается «за ручку приборов». Выходят из строя не то двигатели, не то приборы. Космонавты уже готовятся погибнуть голодной смертью (о работах Циолковского по кругообороту вещества в кабине корабля они, конечно, слыхом не слыхивали). Но «вдруг корабль начинает трясти». Это заработали приборы. Все ликуют. Но... опять незадача! «Мы проскочили созвездие Центавр», — объявляет профессор. Бесстрашный командир корабля, однако, не теряется. Он моментально разворачивает корабль, летящий с субсветовой скоростью, тем самым отменяя некоторые элементарные законы механики. Звездолет садится на какую-то планету. «Очень странная планета, — глубокомысленно замечает профессор. — Солнце и спутник поднимаются в одно и то же время». Действительно, странно: можно подумать, что на Земле луна и солнце никогда одновременно не бывают на небе... Впрочем, ирония здесь явно неуместна. Автор любезно поясняет, что «светящиеся и темные спутники планеты заговаривают друг с другом, и планету покрывает темнота». Объяснения этому феномену он, к сожалению, не дает. На планете живут люди каменного века — матриархатцы. Низкий уровень культуры, однако, не мешает им тотчас спросить землян: «Скажите, кто вы и с какой планеты?» Говорят матриархатцы почему-то стихами. Такими, например: Красивы ваши волосы... Не скрою — мне хочется иметь вот эту прядь! Отрежьте мне ее — ночной порою подарок ваш я буду целовать! Одновременно на планету попадают американские империалисты. Ведут они себя соответственно: интригуют из-за «куска радия», ежесекундно хватаются за пистолеты, дерутся друг с другом и с матриархатцами («Роберт, поймав одного из детей планеты, пытается унести его с собой»). Но матриархатцы побеждают бяк-империалистов с помощью животных, взгляды которых «то насмешливы, то устрашающи». Империалисты, естественно, хохочут под этими взглядами и умирают. А. может быть, и не умирают. Но что-то с ними происходит: они в конце концов исчезают. Все поют и танцуют. Справедливости ради надо сказать, что и советские космонавты в этой пьесе ведут себя тоже не слишком умно. Один из них трогает палкой неизвестное животное, отчего едва не погибает, другой задает матриархатцу наивный вопрос: «У вас и отец и мать есть?». Когда же матриархатцы говорят им, что живут сотни лет, космонавтам даже в голову не приходит выяснить, равен ли тамошний год земному. Нет, они восхищаются так бурно, что в конце концов удостаиваются подарка — напитка, который возвращает молодость. Натурально, космонавты не остаются в долгу: они дарят матриархатцам громоотвод. Ничего лучшего от них, конечно, и ожидать не следовало, ибо счастье, в их понимании, это когда на Земле будет вечная весна и люди перестанут тратить силы на борьбу с природой... М-да... Теперь вы понимаете мое самочувствие по прочтении этой пьесы? Теперь вам ясно, почему иные критики теряют голову после такой вот «фантастики» и топают ногами на весь жанр? Лично я наконец понял их состояние. Нельзя так глумиться над читателями, дорогой тов. Гянджали: они вправе требовать привлечения вас к ответственности. А почему бы и нет? Если третьесортная стеклянная ваза продается по цене первосортной хрустальной, ОБХСС тут как тут. А чем, простите, отличается от такой махинации публикация халтурной пьесы? Но будем милосердны. Не надо прокурора. Есть великолепный, уважаемый, любимый молодежью (и не только молодежью жанр литературы — фантастика. И есть халтурные произведения. В любом жанре. И есть, наконец, совершенно немыслимая халтура — это пьеса «Сокровища сгоревшей планеты». Фантастика как таковая тут на при чем. Хочется предъявить претензии и редактору сборника Ф. Мамедову. Серьезные претензии: незачем обрекать читателей на знакомство с пьесой, которую нельзя оценить иначе как карикатуру на наше будущее, как издевательство над здравым смыслом, наукой и литературой. И если руководство издательства захочет спросить с вас, тов. Мамедов, за ущерб, нанесенный пьесой Н. Гянджали эстетическому и идейному воспитанию, мы не будем возражать. Наоборот, мы будем приветствовать столь благое намерение. Д. Биленкин.
|
|
|