В «Литературной газете» от 20 мая 1950 г. я прочел заметку Кл. Павлова «Когда у критика коротка память...» В ней говорилось об изъянах в памяти критика Сергея Иванова, который в статье, опубликованной в журнале «Октябрь», осудил в романе В. Ильенкова «Большая дорога» те же самые страницы, которые он сам расхвалил в газете «Вечерняя Москва».
Мне же привелось убедиться в том, что у С. Иванова совсем не такая уж короткая память. Так, например, он не только слово в слово запомнил все то, что писали о романе Н. А. Некрасова «Три страны света» в комментариях к полному собранию сочинений поэта (том VII, 1948, стр. 838—839), но и включил это почти без изменения в свою статью «Фантастика и действительность» («Октябрь» № 1, 1950 г., стр. 157).
Впрочем, память все-таки изменила критику: он забыл сообщить, что все написанное им по поводу романа Некрасова (почти печатная страница!) принадлежит не ему, а авторам комментария — В. Евгеньеву-Максимову и А. Лурье.
Самолет находился в воздухе уже несколько часов. Он шел на высоте четырех тысяч метров, могучим винтом разрезая воздух. Москва давно уже осталась позади, но командир корабля Николай Орлов, сидевший у штурвала, все еще был охвачен странными чувствами: ему казалось, что этот небывалый беспосадочный перелет через два полюса вокруг земного шара является прекрасным и неповторимым сном. Орлов даже чуть улыбнулся. Он вспомнил раннее утро, бронированные ворота широкого подземного тоннеля, из которого вывели на бетонную площадку аэродрома его машину — краснокрылую бесхвостку со стеклянной кабиной «ЛС-1», — и незабываемые минуты старта вновь ожили в его памяти.
Навсегда запомнилась Орлову тишина, чуть нарушаемая жужжанием киноаппарата. Наконец послышался мягкий звук сирены, похожий на журавлиный крик. Орлов включил стартеры, и дизельные моторы начали работать на малых оборотах. Прогрев моторы, он дал полный газ: бешеный рев на мгновение заложил уши. Моторы работали, как часы. Раздался взрыв ракет, вспыхнули столбы холодного, похожего на бенгальский огонь пламени, и бесхвостый самолет — «летающее крыло», — подброшенный вперед огромной силой, рванулся в воздух.
От нахлынувшего восторга Орлов даже вскрикнул:
— Черт возьми, здорово!
Никогда еще он не был так; счастлив. Он посмотрел на второго пилота — веселого украинца Пашу Ильященко. Тот лукаво подмигнул и гордо запрокинул голову. Штурман — серьезный, редко улыбающийся юноша Алексей Сурин — подсунул ему запаску. Она была написана в торжественных, немного
даже выспренних тонах, но Орлов между строк почувствовал буйную радость штурмана.
«Для крылатых людей страны Советов, — писал штурман, — нет и не будет преград. И мы трое — только представители могучего племени большевиков, которые творят новую историю человечества».
— Славный чудак... — тихо прошептал Орлов и передал записку Ильященко.
Над Кремлем самолет с глубоким креном сделал прощальный круг. Рубиновые звезды струили мягкий, слегка фосфоресцирующий свет. Внизу широко простиралась величественная панорама Москвы. Орлов сбросил вымпел с короткой запиской:
«С образом великого Сталина в сердце отправляемся в небывалый рейс и убеждены в том, что родной образ вождя пронесем с победой».
Прошли многие часы. Самолет со скоростью пятисот километров мчал над морем Баренца, пробивая тяжелые облака, а Орлов все еще жил стартом. Как в тумане, перед ним вставали стены Кремля.
Он посмотрел на приборы. Они работали отлично. Перо высотописца непрерывно вычерчивало волнистую линию высоты.
Орлов мысленно пробежал маршрут: Москва — Америка через великую авиационную трассу, проложенную в свое время Героями Советского Союза Чкаловым и Громовым над Северным полюсом, американский материк и Южный полюс. Затем самолет должен будет пройти через Землю королевы Мод, Индийский океан, Африку, Аравию, Кавказ и — снова в Москву. Сорок с лишним тысяч километров! Чуть ли не пять суток в воздухе!
Орлов слегка отжал от себя ручку управления. Указатель скорости выбил новую цифру: 570.
Вошли в большое облако. В кабине сразу стало темно. Штурман высунулся из своей рубки, включил свет и ткнул пальцем вниз. По тому, как складывались его губы, Орлов понял, что самолет шел над полюсом. Он знаками дал понять штурману, что здесь нужно сбросить вымпел. Штурман сделал жест рукой и, пожалуй, впервые за время пути улыбнулся. Это означало, что он уже сбросил вымпел.
Но экипаж так и не увидел полюса. Полюс был задернут густой облачностью, а снижаться было опасно: самолет мог столкнуться с нагромождениями ледяных гор. Шли на высоте четырех тысяч метров.
Ильященко, которому в это время полагалось спать, чтобы потом сменить командира, занимался астрономическими наблюдениями. Он взял серию радиопеленгов, и глаза его засверкали. Он подскочил к Орлову и закричал ему в ухо:
—Ура, Коля! Скоро Америка!
И гут же показал большой палец, дескать, «вот как здорово!» Со времени старта прошло только девятнадцать часов, а пройдено уже четверть пути.
— Спи! — оказал Орлов.
— Что? — Ильященко был удивлен. — Спал мой дядя, а мне запретил. От сна жиреют, дружище... Я сейчас сяду за управление, а ты будешь отдыхать.
Орлов не спорил. Он был утомлен и молча уступил место своему другу.
Вновь появился штурман. Широко растягивая губы, он произнес: «Ар-хи-пе-лаг». И скрылся. Москва радировала поздравление с перелетом через Северный полюс и сообщала о восторге и ликовании всего народа.
Самолет вышел из облачности. Его чуть качнуло. Орлов догадался, что самолет встретился с нисходящим потоком. Ильященко начал постепенно набирать высоту. Здесь было значительно спокойнее. Орлов продолжал лежать на баке. Он пытался уснуть, но сон бежал от его глаз.
Он оглядел кабину самолета, сплошь занятую приборами, и поднялся с бака. Самолет шел над Северной Америкой. Справа должна была тянуться горная цепь Кордильеры. Под крылом самолета неясным рельефом лежала земля, в которой едва заметно пробивалась похожая на серебристую паутину длиннейшая река — Миссисипи. Вашингтон передал экипажу лично поздравление президента и приветствие Лиги американских летчиков.
Самолет шел на высоте 12.500 метров. Вторые сутки люди находились в воздухе, и никто ничего не ел, за исключением шоколада, и никто не спал. Орлов выпил бутылку нарзана, проверил расход бензина, масла, прислушался к шуму моторов и, убедившись, что все в порядке, вновь стал смотреть вниз. Внизу лежала гигантская капиталистическая страна. Огромные небоскребы, о которых он много читал, вонзали сейчас в небо свои железные крыши, похожие на спичечные головки.
Самолет вдруг начало болтать; но он по-прежнему неудержимо рвался вперед. Орлов посмотрел на приборы. Ничего ненормального он не увидел. В рубке показалось серьезное лицо штурмана. Он сунул записку Ильященко. Тот пробежал ее и, не оборачиваясь, передал Орлову. В записке было написано следующее:
«Близость к тропикам начинает оказываться».
Орлов сел за управление. Оставляя штурвал, Ильященко спросил у Орлова, прочитал ли тот записку. И когда Орлов утвердительно качнул головой, второй пилот засмеялся и пробормотал:
— А все-таки летим, и никаких гвоздей!
Он сунул в рот кусок шоколада и сел на бак…
Снова показался штурман. Он протянул записку:
«Питтсбург сообщает, что в тропиках на трассе полета ливень окончится между 16 и 20 часами. Сейчас 17 часов 42 минуты. Возможно, придется обходить зону ливней».
Орлов выругался. Какая нелепость! Сколько бензина пропадет впустую! И потом, где обходить? Самолет находился над Мексиканским заливом. Скоро Карибское море. Над ним особенно не разгуляешься; нужно возможно точнее соблюдать намеченную трассу.
Командир подумал и решил идти прямо. Пересекая тропик Рака, Орлов взглянул на небо. Огненный шар солнца медленно плыл в белесом пространстве. Несмотря на то, что самолет шел на высоте в 6.000 метров, Орлову было жарко. Пот выступил у него на лбу, и, что особенно раздражало, мелкие капли ежеминутно сбегали к кончику носа. Промчавшись над Большими Антильскими островами, Орлов увеличил высоту до 15.000 метров. На этой высоте он шел около трех часов. И только когда штурман дал знать ему, что внизу Панамский канал, Орлов снизился. Он хотел взглянуть на это грандиозное сооружение, которое в случае войны дает США возможность в течение двух суток объединить тихоокеанский и атлантический флоты воедино.
Проснулся Ильященко. Он сел на бак, удивленно посмотрел на руку, в которой зажат был шоколад, и стал дожевывать его. Орлов позвал украинца и сказал:
— Панамский канал!
Тот поглядел вниз, не переставая жевать. Потом повернулся к Орлову и спокойно заметил:
— Красивее наших каналов не бывает. У нас искусство, а тут деньги.
Орлов усмехнулся философскому замечанию второго пилота и приказал ему сменить штурмана.
Штурман вышел из рубки с красными, воспаленными глазами. Он чуть шатался от усталости. Взглянув на часы, он сказал: «В тропиках ливень» и пошел спать.
Спустя несколько часов самолет подошел к никогда не виданной Орловым полосе тропического ливня. Это был даже не ливень: сплошные потоки низвергались с неба на землю, перекрывая своим гулом шум моторов. Стояла огромная, необъятная стена густой облачности, которую пробить было трудно, а в ливне — и небезопасно. Картина настолько потрясающая, что Орлов не мог от нее оторваться. Он посмотрел вниз, — там гремела кромешная тьма. Самолет, казалось, неподвижно застыл в воздухе перед этой бесподобной водяной стеной. Несколько минут Орлов раздумывал. Ильященко нацарапал на записке, что ливневые облака имеют огромную мощность, доходящую до пяти-шести километров. Орлов развернулся и пошел вдоль фронта облаков.
«Обхожу»... — с горечью подумал он и с беспокойством посмотрел на бензиновый счетчик. Сальвадор передавал радиограмму Москвы: «В случае затруднений произведите посадку в любом пункте. Берегите свои жизни».
Обход длился ровно два часа. И когда через два часа Орлов вернулся, ливня уже по было. Он снизился до высоты ста метров и здесь увидел хаотическую путаницу деревьев. Кое-где в редких просветах сверкала под вечерним солнцем вода, в которой плавали вывороченные стволы неизвестных ему деревьев с лентообразными корневищами. Они были желто-красного, а иногда и ярко-оранжевого цвета. Откуда-то вынырнула огромная фиолетовая птица с короткими крыльями, похожими на веер. Она тревожно закричала и сгинула в гуще лесов.
Вдруг из штурманской рубки выскочил Ильященко. Он был возбужден и кричал:
— Смотри вперед! В небо!
Орлов поднял голову, и зрелище, которое он увидел, ошеломило его. В слегка туманном небе он увидел увеличенную силуэтную тень, своего самолета, окруженную несколькими пестрыми радужными дугами. От этих дуг бежали в разные стороны лучи.
—Такой картинки у нас на Арбате не увидишь! — вскричал штурман и, наставив
лейку, начал бешено щелкать. — Это какое-то святое вознесение нашего самолета!..
Орлов вспомнил из учебника, что такой «небесный фокус», который называется «глория» или «Брокенский призрак», — крайне редкое явление. «Глория» появляется при исключительном сочетании метеорологических условий.
Самолет шел вперед. Видение качнулось, разрослось и исчезло. Радужные дуги погасли. Через Кайенну передали в Москву, что пересекли экватор.
Штурман, обиженный тем, что его не разбудили во время «Брокенского призрака», хмуро занял свое место. Орлов впервые за время полета лег и уснул крепким сном. Проснулся он от холода. Самолет летел уже над Южным полюсом. Прекрасная советская машина уверенно покоряла пространство. Здесь, в Антарктике, климат суше и жестче, чем на Северном полюсе:
здесь нет моря, которое смягчает мороз, — материк Антарктиды увенчивает купол земли.
Штурман высунулся из кабины.
— Земля королевы Мод!
Начинало светать. Сумеречный воздух клубился за стеклом кабины, и звезды становились маленькими, далекими, тусклыми. Под крылом самолета, летевшего в пятидесяти метрах от воды, бушевал Индийский океан. Из пенистых волн его дикими стайками выскакивали какие-то крылатые, светящиеся рыбы и вновь исчезали в бурной пучине.
Однако эта экзотика сейчас не волновала Орлова. Насколько приятно было нестись над западным полушарием, настолько тяжело — над восточным. Особенно во время перелета над Африкой. Силы иссякали. Приходилось чаще смеяться, но спать никто уже не мог. Орлов взглянул на штурмана и ужаснулся — до того он был бледен и утомлен. Глаза его вспухли и слезились, как у старика. Губы растрескались. Всех мучила, жажда, а пить почти нечего было. Над Южным полюсом полопались почти все бутылки с нарзаном. Ильященко тогда вышвырнул битое отекло за борт. Сейчас утоляли жажду подогретым кофе. Оно горчило, раздирало горло, и пить хотелось еще больше.
Самолет шел над аравийской пустыней Нефуд. Это был самый неприятный этап пути. На безбрежном пространстве песок лежал огромными войнами, ветер местами вздымал его в воздух, вертел смерчем. Ильященко отплевывался. Чорт знает, сколько здесь воронок! Самолет чуть не вошел в штопор. Но Орлов с большой осторожностью огибал все эти песчаные смерчи, и машина пробивалась дальше.
Зато сколько радости было, когда пересекли полуостров Малой Азии! Черное море! Ведь это уже свое, родное море! Свои берега! Свой дом!
Усталости как не бывало. Даже, штурман, утомившийся, пожалуй, больше всех, и тот оживился. На впалых щеках его заиграл румянец. В Крыму прямо на ялтинский пляж, над которым низко промчались под аплодисменты многотысячной толпы, сбросили предпоследний вымпел и помчались дальше в приподнятом настроении.
Впереди была Москва! Родная, любимая Москва!
А там...
* * *
Светало, когда три друга — Николай Орлов, Павел Ильященко и Алексей Сурин — оставили комнату и вышли на улицу. Дворники из толстых шлангов поливали тротуары. По улице мчался автомобиль, разбрызгивая фонтаны воды по широкой гудронированной мостовой.
Наступало утро.
— Вот, — сказал Николай. — Мы так размечтались о кругосветном перелете, что не заметили, как прошла ночь... Мечты, мечты, где ваша сладость?
— Не дрейфь, Коля, отведаем... — уверенно заявил Ильященко.
— Конечно, — петушиным басом вставил серьезный Алексей Сурин. — Пока еще мы только учлеты. Нас впервые допустили к участию в воздушном параде. Но кто знает?.. Может быть, через несколько лет то, о чем мы мечтали, станет для нас явью... Все возможно...
— И даже должно! — твердо сказал никогда ни в чем не сомневающийся Ильященко.
Над Москвой всходило жаркое августовское солнце, похожее на тот большой огненный шар, какой почудился друзьям в тропических широтах.
Если бы меня спросили, какая картина произвела на меня наибольшее впечатление, я, не задумываясь, ответил бы: «Великий гражданин». Я до сих пор с волнением вспоминаю об этом замечательном фильме. Когда я вышел из кино, чувствовал огромный прилив сил, желание работать, жить, жить!
К моим любимым картинам относятся: «Ленин в Октябре», «Ленин в 1918 году», где создан чудесный образ нашего вождя, такой близкий нам всем и дорогой; картины «Чапаев», «Мы из Кронштадта», «Балтийцы», в которых отразилась героика гражданской войны, исторические фильмы «Александр Невский» и «Петр I».
Мне думается, что все, же очень мало появляется у нас комедий, веселых, жизнерадостных, актуальных.
Мало очень научно–фантастических фильмов. В наши дли, когда мечты претворяются в жизнь, хочется заглянуть и в будущее: каково оно? Был очень интересный фильм «Космический рейс». Почему бы не создать фильм о путешествии к центру земли, или, например, о какой-либо машине будущего? Молодежь вправе требовать от наших мастеров кино таких фильмов.
В. Токарь.
Ученик 10-ro класса 176-й школы, Свердловский район, г. Москва.
Звездолёт первого класса «Тантра» мчался к планете «Зирда», чтобы выполнить задание «землян» — этими словами начинается научно-фантастический роман И. А. Ефремова «Туманность Андромеды». Что послужило причиной создания этой книги! Ответ на этот вопрос можно было получить, прослушав лекцию писателя В. И. Дмитровского (1), состоявшуюся на днях в актовом зале университета (2).
В наш век техники, век совершенно неожиданных гигантских скачков научной мысли, подлинно советская научно-фантастическая литература получила огромное признание у читателя. Мы можем представить себе, какими должны быть машины тридцатых-сороковых веков. Но ни в одном произведении мы не видим попытки создать образ человека будущего.
Впервые за всю историю научной фантастики писатель И. А. Ефремов сделал эту попытку.
Автор посылает своего современника в будущее. Вместо привычного рассказа о том, что произойдёт, он пытается в какой-то степени глазами людей будущего увидеть прошлое нашей планеты. В этом произведении мы видим подлинный взлёт мечты наших потомков. Автор как бы призывает современников своим трудом ускорить приход этого времени.
Нельзя сравнить «Туманность Андромеды» с утопическими произведениями Г. Уэллса, в которых стремление героя к богатству, славе убивает в нём все человеческие чувства.
Трудно сказать, какие проблемы в романе не затрагиваются. Ефремову удалось широко и правильно показать ликвидацию противоречий между личностью и обществом, убедить читателя, насколько гармонична и едина связь между людьми. Мы верим в то, что простой физический труд станет необходимостью. Наука, которой овладели все люди земли, будет неотъемлемым элементом внутреннего мира каждого человека. Так, один из героев романа, физик, и математик Рен-Боз, становится простым механиком – дизелистом на звездолётах, когда почувствовал необходимость работать руками, а не головой. Человек будущего получит возможность развивать свои качества — духовные и физические. В романе есть глава «Остров забвения». Людей, совершивших плохое, эгоистов, изгнанных обществом, ссылают туда и держат там до тех пор, пока они не исправятся. Этой главой отдается дань нашему прошлому.
Сложен внутренний мир героев романа, хотя каждый из них живёт жизнью общества. Вот знаменитый звездоплаватель Эрг Hoop, влюблённый в космос и рождённый в нём. Его мечта — открыть неведомый мир под голубыми лучами Веги. Но это бесплодная мечта. Назревает конфликт в душе героя, он не может мириться с потерей мечты. Подлинная романтика борьбы переплетается с ненужной — мечтательной. Он разрешает конфликт тем, что улетает навсегда в своём звездолёте на поиски «циркониевой звезды».
Изумительны образы женщин — психиатра Эвды Наль, танцовщицы Чары Найди, археолога Веды Конг. Они отважны, горды, полны любви и преданности своим близким. Занятия искусством, музыкой и наукой сумели развить в них грацию, смелость и новое мировоззрение. Да, такими станут люди будущего.
И вот сбылось мечтаемое. И. А. Ефремов оказался прав. Его фантазия воплотилась в реальность. Наш человек-богатырь — уже новосёл космоса. Сейчас герои книги нам особенно дороги.
Н. НИКОЛЬСКИЙ.
Студент.
-------------------------------
Ленинградский университет № 26, 18 апреля 1961, с. 4
-------------------------------
(1) Вероятно, опечатка. Владимир Иванович Дмитревский.
(2) В газетах "Ленинградский университет" № 24, № 25 объявления о лекции нет.
Ещё одна победа советской космической науки! Прошла неделя с тех пор как был запущен «Восход-2», но голоса восхищения этим подвигом не утихают во всём мире.
Гордость за победу братского народа звучит со страниц газет, выходящих в странах социалистического лагеря. «Своими пятью метрами пути, совершёнными вне космического корабля, Алексей Леонов навсегда вошёл в историю», — пишет газета чехословацких коммунистов «Руде право».
В дни, когда совершаются фантастические события, интересно услышать мнение писателя-фантаста. Знаменитый польский романист Станислав Лем говорит о полёте «Восхода-2»:
— В Советском Союзе осуществлено одно из древнейших... мечтаний человека.
Широко комментируют блестящее достижение советской науки и буржуазные газеты. «Это был настоящий подвиг», — так сказал о полёте Беляева и Леонова американский космонавт Скотт Карпентер.
облако тэгов
