«Три корня поддерживают дерево, и далеко расходятся эти корни. Один корень – у асов, другой – у инеистых великанов, там, где прежде была Мировая Бездна. Третий же тянется к Нифльхейму, и под этим корнем – поток Кипящий Котел, и снизу подгрызает этот корень дракон Нидхёгг. А под тем корнем, что протянулся к инеистым великанам, – источник Мимира, в котором сокрыты знание и мудрость. Мимиром зовут владетеля этого источника.»
(С) Младшая Эдда, пер. О. А. Смирницкой
I
ВАМ, СКОРЕЕ ВСЕГО, знакомо имя профессора Даниэля Раттера из колледжа им. Св. Эмерана в Кэмбридже. В своё время он был выдающимся фолклористом, написавшим несколько трудов по чёрной магии и демонологии, которые по-прежнему остаются актуальными. Он встретил свой конец в довольно странной манере в 1929 году, во время изысканий в разрушенном монастыре св. Дихула, что в австрийском Тироле. Газеты попросту сообщали, что он утонул во время поисков спрятанного прохода, который, по его предположению, находился в колодце на территории монастыря. По сути, факты более-менее подтверждают данное утверждение, но конкретные детали были, тем не менее, подвергнуты цензуре при публикации статьи в силу своей исключительной невероятности. Ещё только одно лицо помимо меня знает тайну смерти профессора, и им является хранитель монастырских развалин. Он, однако, умер месяц назад, и теперь я чувствую себя свободным описать всё как есть.
Дэниел Раттер, несмотря на его учёную степень, не был особенно популярным в научной среде. Любительские занятия оккультизмом в течение многих лет наделили его зловещей репутацией, которая отнюдь не опровергалась его внешним видом. Он был высок и тёмен, примерно пятидесяти лет, и всегда носил чёрный плащ и широкополую чёрную шляпу. В стенах колледжа св. Эмерана на него глядели искоса, и мало кто из его коллег могли замолвить за него пару добрых слов. Его комнаты располагались в углу Невинсон Корт, между часовней и библиотекой, и он выходил в Холл нечаще, чем это было необходимо. И всё же, как мне стало ясно впоследствии, он был добрым, великодушным человеком.
Я поступил в колледж в 1924 году и, будучи не слишком усердным, не имел особых ожиданий помимо ординарного получения степени. Вскоре я уже знал профессора на расстоянии, однако моя первая встреча с ним произошла в более чем неортодоксальной манере во время окончания моего последнего семестра в Университете. Я отужинал с друзьями, жившими в Котене, деревушке на расстоянии около трёх миль от Кэмбриджа, и уже возвращался домой вдоль полей, примерно к одиннадцати часам вечера. Ночь была ясной, полная луна освещала окрестности практически так же ярко, как солнце днём. Дорога была отчётливо видна довольно далеко впереди, а башни и шпили Кэмбриджа обрисовывались вполне себе отчётливо. Я как раз вышел на узкую аллею, что пересекала Мэйдингли Роуд, когда увидел тёмную фигуру прямо перед собой. Она имела вид высокого мужчины, одетого в длинный плащ, и я без труда распознал профессора Раттера. Я предположил, что мне не помешает компаньон, и также подумал, что было бы весьма интересно, если им окажется такой известный учёный. Поэтому я ускорил свой шаг с намерением нагнать его. Внезапно другая фигура выпрыгнула из-за живой изгороди и бросилась вдогонку за первой. Было что-то неописуемо мерзкое в этом новом попутчике. Он был низкоросл и кряжист, и передвигался резкими, дёргающимися, прыгающими скачками. Пока я наблюдал за ним, я почувствовал страх, но страх этот был не за меня, а за профессора. Я ускорил свой шаг ещё, пока практически не перешёл на бег. Приземистая фигура также стала двигаться быстрее, и скоро она уже почти дышала в спину профессору. Внезапно она накренилась вперёд. Огромные ручищи, подобно лапам обезьяны, рассекли воздух, обхватили человека и повалили его наземь. Я услышал, как Раттер закричал, и бросился вдоль дорожки ему на помощь. Последовала короткая схватка. Я сознавал, что ударяю по чему-то холодному и дряблому, покрытому жёстким волосом, как вдруг нечто с животным рыком освободило свой захват на жертве и отскочило обратно, перемахнув через живую изгородь.
Профессор невозмутимо поднялся с земли, извлёк откуда-то электрический фонарь и направил его луч прямо мне в лицо.
“А!” – сказал он, увидев мой галстук. – “Студент св. Эмерана. Это хорошо. Вы прибыли как раз в нужный момент и, возможно, спасли мою жизнь. Я был несколько не подготовлен для подобного нападения, хотя мне следовало бы лучше подумать заранее, чтобы идти этим путём после наступления темноты.”
“Отправимся вдогонку за тварью?” – спросил я. – “Она может навредить кому-нибудь ещё.”
“Нет,” – был дан ответ. – “Оно ушло. Оно уже прекратило существование – растворилось в чистом воздухе. Тварь, что вы только что наблюдали, не является ни человеком, ни зверем. Это был элементал*, и он атаковал меня, так как боялся моей власти.”
Он произнёс это столь спокойным тоном, что было похоже, как если бы он констатировал обыкновеннейший факт. Я уставился на него в изумлении и выдал, запинаясь, какое-то бессмысленное замечание.
“Полагаю, вы считаете меня чуточку психом”, – продолжил он. – “Идёмте, мы отправимся обратно в колледж вместе, и я попробую объяснить вам суть этого дела. Конечно, вы знаете, кто я?”
Я подтвердил, что это, несомненно, так, и он продолжал.
“Я отправился в Мэйдингли, чтобы попробовать угомонить привидение в одном одержимом доме. Оказалось, что это никакой не призрак, а исключительно злонравный элементал, привязанный к месту отвратительным преступлением, которое было совершено несколько лет назад. Произведя древний ритуал, я сумел изгнать тварь из дому, и уже решил, что экзорцизм одолел её полностью. Но тварь оказалась более могучей, чем я ожидал, и, одержимая идеей навредить мне, стала преследовать меня по полям.”
“Но могло оно нанести вам физический ущерб?” – спросил я.
“Естественно. Элементалы суть духи земли, злобные сущности, или даже множество злобных сущностей, способных принимать материальную форму. Если бы не ваше своевременное вмешательство, оно могло, поди, и задушить меня. К несчастью, я притягиваю подобный вид духов, но обычно я подготовлен к встречам с ними.”
Я проборомотал какую-то банальность и почувствовал облегчение ввиду того факта, что мы были уже вблизи огней Уэст Роуд. Профессор, по-видимому, счёл всё происшедшее весьма прозаичным и вскоре сменил тему беседы. Он стал расспрашивать меня о моей персоне. Когда он услышал, что я уже близок к окончанию последнего семестра, то поинтересовался, чем же я собираюсь заниматься по жизни.
“Боюсь, у меня нет особо светлых перспектив,” – ответил я. – “Мои близкие – люди небогатые, и мне придётся искать какую-то работу. Думал занять должность секретаря или отправиться за границу. У меня есть дядя, у которого плантация на Ямайке, и вполне возможно, что он сможет предложить мне должность клерка.”
“Определённо не самые блестящие перспективы,” – заключил профессор с улыбкой. И после он вновь сменил тему разговора, так что мы обсудили Юнион, современную университетсвую жизнь в сравнении с теми днями, когда он сам был студентом, и грядущий визит известного политикана на вручение почётной степени. Он был прекрасным собеседником, и время пролетело незаметно, пока сторож не отворил ворота и не впустил нас на Большой Двор св. Эмерана. Когда мы прощались, профессор схватил меня за руку, сказав:
“Вы оказали мне изрядную услугу и ныне я в глубоком долгу перед вами. Приходите повидаться, пока ещё вы здесь, и я, может быть, предложу вам несколько более конкретные выражения моей признательности. Между прочим, скажите мне ваше имя.”
“Джон Эванс, сэр.” – сказал я.
“Джон Эванс,” – повторил он. – “Не забыть бы.”
Я смотрел, как его высокая фигура пересекла площадь двора и прошла мимо Щитов, мало думая о том замечательном приключении, которое я волей судьбы должен был разделить с профессором Раттером – приключении, по сравнению с которым странное происшествие этой ночи было не более, чем незначительной прелюдией.
II
Я навестил профессора Раттера, как он и предложил, за день или два перед своим выпуском из Кэмбриджа. Невзирая на всю его зловещую репутацию, в его комнатах не было совершенно ничего примечательного. Думаю, что я отчасти ожидал найти там чучело крокодила, свисающее с потолочных балок, хрустальный шар на столе и чёрного кота, сидящего на его плече. Вместо этого, комнаты оказались очень даже комфортабельными и даже обильно меблированными, отражая вкус человека, знающего толк в искусстве и любящего окружать себя изысканными вещами.
“Что ж, молодой человек,” – приветствовал он меня. – “Материализовалась уже какая-то работёнка?”
Я признался, что пока ничего такого не обнаружил, и боялся, что это будет значить для меня билет на Ямайку и кофейную плантацию.
“И вы не то что бы очень рвались на эту вашу Ямайку. Это же очевидно. Итак, я тут подумал и решил, что стоит предложить вам место, которое придётся вам больше по вкусу. Мне требуется компаньон-секретарь – кто-то с крепкими нервами и не возражающий против путешествий. Вы шпрехаете по-немецки?”
“Да, сэр,” – с живостью откликнулся я. – “Я пять лет учился в Германии, посему могу похвастать отличным знанием языка.”
“Хорошо! У меня тут намечается кое-какое исследование, которое потребует от меня переместиться в австрийский Тироль на несколько недель, и непременным условием для моего секретаря является знание немецкого на должном уровне. Итак, давайте проясним суть дела. Работа ожидается с привкусом опасности. Цель моих изысканий представляет определённый оккультный интерес, и мы можем столкнуться со сверхъестественным. Я уверен, что буду способен защитить вас так же хорошо, как самого себя, иначе я бы не предлагал вам данную позицию. Как вы на это смотрите?”
Сказать, что я был огорошен предложением профессора – значит, налить воды вместо вина. С практической стороны вещей я не знал ровным счётом ничего о любимом предмете моего нанимателя, но зато искренне желал схватиться за любое дело, означавшее авантюру. И мне также угрожала перспектива остаться куковать без работы, тем самым подвигая моего отца на дальнейшие расходы, а это уже было бы выше его сил. Здесь же имелся шанс, что я смогу вернуться домой с добрыми вестями касаемо того, что мне удалось занять должность, требующую немедленного вовлечения в деятельность. Результатом данной дилеммы стало то, что я с превеликой благодарностью принял предложение профессора и получил место его компаньона-секретаря с окладом в 200 фунтов годовых, с учётом оплаты всех издержек. Мы хлопнули по бокалу шерри, чтобы запечатать сделку, и мой новый наниматель предложил мне взять двухнедельные каникулы, после чего быть готовым сопровождать его в Тироль.
Я вернулся в колледж св. Эмерана в качестве секретаря профессора Раттера в конце июня 1929-го года. Оказалось, что нам предстоит задержаться в стенах университета ещё как минимум на неделю, так как были некоторые вещи, которые необходимо было завершить профессору прежде его отбытия из Кэмбриджа. В первые два или три дня я был ангажирован в обычную рутину с корреспонденцией, корректуру доказательной базы статей для американских журналов и оплату счетов за расходные товары в течение семестра. Затем, одним ранним утром профессор вошёл в комнату, где я работал, и поместил грязный кусок пергамента на столешницу.
“Вот!” – воскликнул он возбуждённым голосом. – “Тут причина нашего предстоящего отбытия в Тироль. Этот документ написан монахом аббатства св. Дихула в 1414 году. Прочитайте его целиком и сделайте перевод для последующего использования.”
Хотя манускрипт был краток, его дешифровка оказалась довольно-таки сложным делом. Когда-то он был повреждён от воды, и некоторые буквицы были размыты. К тому же он был написан на старонемецком диалекте, который оказался для меня чем-то новым. Наконец, я закончил с переводом и почувствовал, что он вполне сносно соответствует значению оригинала. Вот что он гласил:
“Я, Отто фон Унтерзейн, монах ордена св. Бруно в аббатстве Нашей Дамы и св. Дихула, сим возглашаю, что Жемчужина Зелло была передана мне на хранение Братом Вальдибрандом из Стэмса, вместе с тем, что суть страж жемчужины. Во время последних войн я писал императору и предлагал ему помощь теми средствами, что я располагаю под рукой. Однако же, предложения мои не нашли должного отзыва у него. Вместо же этого, была снаряжена комиссия, назначенная произвести обыск в моём имуществе и содержимом дома этого. Ибо считали они (и, возможно, небезосновательно), что такая сила, о какой я заявлял, могла происходить только от Сатаны, и что тот, кто владеет Жемчужиной Зелло, должен зваться хоязином Сатаны.
Посему, пока не было открыто всё, я призвал Брата Килиана на совещание и вместе мы сделали тайник в старом колодце к северу от церкви. Там мы спрятали жемчужину и её стража, и поместили надёжный замок на входе. Пусть же те, кто будут искать её, остерегутся. Для лучшей сохранности этого тайника я постановил, что если со мной вдруг произойдёт что-то дурное, то пусть ключ от колодца будет помещён внутрь моей гробницы. Когда же придёт мастер (а он не может не прийти), чтобы найти драгоценность, он должен сперва вскрыть мою могилу и там найти ждущий его руки ключ.”
Позже тем же днём профессор вернулся ко мне и одобрил перевод.
“Что ж,” – сказал он, устраиваясь в кресле. – “Я полагаю, ты желаешь знать, о чём это всё?”
“Ну да,” – подтвердил я, – “смысл этой рукописи слишком тёмен для меня. Кто такой был Отто фон Унтерзейн и что такое эта Жемчужина Зелло?”
“Отто, мой дорогой друг,” – ответил Раттер, – “был именно тем, кем он себя описал – монахом аббатства св. Дихула, неподалёку от Шваца. Жемчужина Зелло была, или же есть и поныне, драгоценным камнем, по поверью, найденным персидским астрологом Зелло и якобы наделяющим своего носителя разнообразными оккультными силами – такими, как например, тайной трансмутации металлов, искусством исцеления и способностью находить спрятанные сокровища. Отто, кто, несомненно, был мастером чёрных искусств, заполучил жемчужину у монаха из Стэмса и, что не очень мудро с его стороны, раструбил о том, что теперь он – владелец драгоценного камня, на всю страну. Комиссия, о которой он говорит в документе, признала его виновным в ведьмовстве и колдовстве, и он был приговорён к смерти. Насколько я смог удостовериться, его обезглавили. Но, прежде чем он был помещён под трибунал, ему удалось спрятать жемчужину в тайнике, и я надеюсь найти её там.”
“Конечно,” – воскликнул я, – “сами вы не верите в эту историю. Ну а что, документ же был написан более пяти столетий тому.”
“Это вовсе не отрицает тот факт, что жемчужина существовала и, с учётом всего нам известного, продолжает существовать. Я уверен, что мы должны найти её в монастырском колодце – в том самом месте, где Отто её запрятал.”
“И что же вы будете делать с ней, когда найдёте?”
“А! Это ещё будет видно. Многие оккультисты склоняются к мысли, что драгоценный камень – не жемчужина вовсе. Возможно, данная мысль происходит из рационального объяснения тех странных сил, которыми эта вещь якобы обладает. Я отнюдь не удивлюсь, обнаружив, что это ни больше, ни меньше, чем кусочек радия.”
“Там ещё что-то про стража говорится,” – указал я ему.
“Да. Я полагаю, мне следует принять это всерьёз, и у меня уже есть некоторые мысли по этому поводу. Это может быть просто какая-нибудь кукла, сделанная, чтобы отпугнуть профанов; или же это могло быть животное; и, хотя я думаю об этом в последний черёд, существует отдалённая вероятность того, что Отто был достаточно подкован в вопросе, чтобы создать элементала для охраны сокровища.”
Два дня спустя мы покинули Кэмбридж и направились в Иннсбрук.
III
На верхушках гор всё ещё лежал небольшой снег, но погода была тёплой и солнечной, а долины были оживлены цветами. Мы сняли комнаты в маленьком отеле в Иннсбруке и провели день или около того, изучая приятный городок. Я никогда не был здесь ранее, но Раттер знал его неплохо и показал мне все его достопримечательности. Сперва мы отправились поглядеть на статую Короля Артура в Хофкирше, затем на рельефы Грассера на Гольден Дахле, после – в тирольский музей искусств и под конец – на замечательный ансамбль фонтанов на улицах и в парках. Также мы совершили несколько экскурсий в горы и посетили некоторые интересные замки и монастыри. Но прошла неделя, прежде чем мы наняли водителя и, под надзором профессора, доехали до аббатства св. Дихула. Мне уже стало известно, что монастырь был запущен порядка сотни лет, когда он вошёл в собственность семьи Стеесмер. Они ни разу не обратили на него должного внимания и позволили зданиям медленно разрушаться. Нам удалось опросить графа Антона фон Стеесмера, и профессор объяснил ему, что желал бы произвести некоторые антикварные исследования в аббатстве. Граф с готовностью дал нам своё разрешение на посещение этого места и также любезно позволил производить любые экскавации, которые профессор сочтёт нужными. Конечно, он был не в курсе истинного интереса Раттера среди заброшенных монастырских стен, и решил, что мы планируем составить архитектурный план зданий. Он также сообщил нам, что в аббатстве имеется местный смотритель, и посоветовал нам расположиться у него в доме для гостей на несколько дней. Это нас вполне удовлетворяло, и граф пообещал написать смотрителю и проинструктировать его касательно подготовки комнат для нас.
Первоначальный вид на аббатство св. Дихула был удручающим. Более мрачного нагромождения камней я не встречал. Серые стены заросли какими-то унылыми ползучими растениями, уцелела лишь половина церковной башни, а ржавые ворота валялись под разбитыми петлями. Мы въехали на угрюмый монастырский двор, и шум автомобиля потревожил сотни грачей, гнездящихся в руинах. Их хриплый грай явился для нас как бы странным хором приветствия. Единственным знаком человеческого обитания была тонкая струйка дыма, поднимающаяся из дымохода постройки, стоявшей рядом с воротами. Это, предположительно, и был дом для гостей. Я спешился и постучал в дверь. После нескольких минут послышалось шуршание ног, отпирание засовов, снятие цепочки, и на пороге следом за распахнувшейся дверью возникло белое лицо. Оно шокировало меня, так как это был облик человека, жившего под тенью ужасного страха. К этому времени ко мне присоединился профессор и на своём беглом немецком представил нас. Смотритель поклонился и улыбнулся, приветствуя. Тонким, дребезжащим голосом он ответил, что получил сообщение от графа, и всё уже было приготовлено для нашего приёма.
“Я уверен, вы извините меня за грубость обстановки,” – сказал он. – “Здесь я совершенно один, и ко мне не часто заходят посетители. Два дня в комнатах горят свечи, так что я думаю, вы найдёте их хорошо проветренными и достаточно комфортабельными.”
Он вытащил наш багаж из машины, после чего мы последовали за ним вверх по лестнице к двум большим комнатам с сообщающейся дверью. Они были весьма скудно обставлены, и кровати выглядели так, как будто они находились здесь ещё с монастырских времён. Старик, которого звали, как он нам сказал, Хансом Штейнгелем, кажется, не испытывал особого удовольствия покидать нас. Я заметил, что вновь и вновь он бросает косые взгляды через плечо, будто ожидая, что кто-то следует за ним. Один раз он будто стал прислушиваться к чему-то, и мне показалось, что я услышал звук низкого смеха из какого-то отдалённого угла дома. Наконец, нам удалось избавиться от Ханса с обещанием, что мы спустимся на приём пищи в течение получаса.
“Вы обратили внимание на этого человека?” – спросил профессор, как только дверь захлопнулась. – “Его что-то или кто-то преследует, и он попросту истосковался по общению с другими людьми.”
“Да,” – согласился я. – “Он определённо чего-то боится. Хотя зачем нервозному человеку следует жить в подобном заброшенном месте – свыше моего понимания.”
Мы помылись, распаковали наши чемоданы и спустились вниз в обеденную комнату. Это оказалась длинная сводчатая зала с массивным трапезным столом по центру. Ханс совершил чудеса в приготовлении провизии. Здесь была жареная птица, сервированная с картофелем и бобами, тушёные яблоки, крем-сыр из козьего молока, и ещё большой кувшин холодного лагера. Профессор настаивал, что смотритель должен отобедать с нами, так что Ханс, с этой лёгкой грацией, отличающей тирольского крестьянина, занял своё место за столом. Он стал более весёлым под влиянием еды или же компании. Однако всё время он, по-видимому, продолжал прислушиваться. В какой-то момент он бросил взгляд через плечо, и один раз я увидел, как он осенил себя исподтишка знаком креста. Раттер также приметил его страхи и в конце концов спросил:
“Тогда вы не должны жить в одиночестве в этом мрачном месте,” – сказал профессор. – “В таком месте можно расшатать любые нервы, и вряд ли людям робкого склада характера может быть полезно здесь находиться.”
“Н-но я н-не могу п-покинуть е-его,” – объяснил Ханс. – “М-мои п-предки были с-слугами у м-монахов ещё до того, к-как аббатство б-было з-заброшено, и н-начиная с-с того в-врем-мени здесь в-всегда б-был смотритель из р-рода Ш-штейнгелей. К-когда я ум-мру, этому п-придёт к-конец, так как я н-не имею с-сына, чтобы он м-мог продолжить т-традицию. Но, п-пока я-я ещё ж-жив, м-мне д-должно оставаться з-здесь.”
Профессор оставил всё как есть, но я видел, что он далёк от удовлетворения. Позже он объяснил Хансу, что, возможно, понадобится потревожить одну из могил в церкви аббатства. Старик воспринял эту весть вполне спокойно, пока Раттер случайно не обмолвился, что могила, которую он собирался вскрыть, принадлежит Отто фон Унтерзейну. Мне никогда не доводилось видеть столь внезапную перемену в человеке. Его бледное лицо чуть ли не позеленело, и он вскочил со своего кресла.
“Нет, нет!” – вскричал он. – “Не трогайте его, я вас заклинаю! Если вы освободите его из гробницы, тогда никому не станет покоя.”
Та самая Жемчужина Зелло
“Чепуха, мой добрый друг,” – сказал профессор резко. – “У меня есть разрешение от графа делать что мне угодно, и я нахожу крайне необходимым вскрыть могилу фон Унтерзейна. Да и отчего бы вам беспокоиться о человеке, кто мёртв уже без малого пятьсот лет?”
“Мёртв,” – повторил объятый ужасом смотритель. – “Возможно, что и мёртв… и всё же он жив. Это ведь он рыскает в этом месте, постоянно ища что-то, чего не может найти.”
“Тогда, выходит, дом одержим?” – спросил Раттер.
“Да. Его наваждает безголовый монах, который иногда стенает, иногда смеётся. Я не знаю, что более ужасно – смех или же стоны. Мой отец, который был прежним смотрителем аббатства на протяжении шестидесяти лет, рассказал мне, что это не иначе, как призрак Отто фон Унтерзейна, монаха, продавшего душу дьяволу.”
“Думаете ли вы, что вскрытие могилы сделает призрачные феномены ещё хуже?” – спросил я.
“Не знаю, сэр. Но я боюсь последствий подобного акта. До сих пор он не причинял никакого вреда. Он ходил по церкви, в аркадах, в этом самом доме, и обычно исчезал около старого колодца. Возможно, если вы вскроете его могилу, он отомстит нам за это.”
И едва он закончил говорить, как из угла комнаты рядом с очагом послышался раскат гулкого смеха. Профессор тут же вскочил на ноги и бросился к этому месту. Но там ничего не было.
“Возможно,” – сказал Раттер несколько позже, после того как Ханс оставил нас, – “что места, подобные этому, наваждаются мыслительными формами. Мыслительная форма не может навредить кому-либо, хотя она и может быть весьма неуютной. Реальная опасность происходит от привязанного к земле духа злого человека, а наш друг Отто был определённо не святым.”
Мы удалились на покой вскоре после одиннадцати часов. Ночь была очаровательна, и я постоял некоторое время у окна, обозревая разрушенную, скрытую вуалью из плюща башню церкви. Внезапно я увидел что-то, двигающееся вдоль низкой стены, по-видимому, бывшей парапетом для колодца. Это была фигура закутанного в чёрную рясу монаха без головы, и, пока я смотрел туда, она медленно растворилась.
IV
На следующее утро, после завтрака, мы втроём, вооружившись ломами, проделали путь к монастырской церкви. Некогда она, должно быть, была почтенным зданием, и даже в своём нынешнем упадке впечатляла прекрасными пропорциями. Хоры отсутствовали, и птицы свили гнёзда в резных нишах высокого алтаря. Разбитое распятье над кафедрой смотрелось странно покинутым, и некоторые статуи выпали с алтарной преграды**. Ханс, по-видимому, набрался храбрости и был в прекрасном расположении духа. Он провёл нас вверх по нефу и внутрь в амбулаторий***, где указал на плоскую надгробную плиту с надписью: ОТТО ФОН УНТЕРЗЕЙН 1415, ПОКОЙСЯ С МИРОМ. Плита была покрыта зелёным лишаем, штукатурка вокруг неё раскрошилась в пыль. Профессор просунул свой лом под один угол надгробия и указал мне, чтобы я сделал то же самое с другого конца. За несколько минут мы отбросили его в сторону, и нам открылась зияющая полость со свинцовым гробом внутри. Я никогда ранее не присутствовал на эксгумации, и это занятие мне показалось достаточно гнетущим. Но Раттер вёл себя беспечно и даже стал насвистывать популярную танцевальную мелодию, пока приступал к взламыванию крышки гроба. Его весёлая мелодия сменилась удивлённой нотой, едва он увидел содержимое. По всем правилам естественного закона природы, тело монаха должно было разложиться давным-давно, но тут, обёрнутое в лоскуты чёрного монашеского одеяния, лежало идеально сохранившееся тело мужчины сорока – сорока пяти лет. Я сказал, идеально сохранившееся, но это не совcем верно. Голова, вместо того, чтобы быть на плечах, покоилась в мёртвых руках. Я вспомнил, что Отто фон Унтерзейн был обезглавлен. Весь кураж бедняги Ханса испарился в миг, и он подвывал от ужаса. Я был более-менее шокирован, но профессор, кажется, и бровью не повёл.
“Достойный пример средневекового бальзамирования,” – заметил он. – “Отто, должно быть, пользовался определённым почётом. А теперь – что касается ключа.”
Он наклонился вперёд и стал осматривать в деловитой манере содержимое гроба; наконец, там нашёлся маленький свиток пергамента.
“Где же, чёрт побери, этот ключ?” – пробормотал Раттер. – “Он, несомненно, должен быть где-то здесь. Раскройте эту штуку, Эванс, и поглядите, есть ли там какие-то надписи. Они могут послужить нам ориентиром.”
Я взял обрывок пергамента и развернул его. Там были какие-то выцветшие надписи на смеси латыни и старонемецкого, но прочесть их не составило особого труда.
“Пусть язык мой прилипнет к нёбу рта моего,” – прочитал вслух я. – “Замок заперт: ключ к нему подобен словам рта моего до того, как они сказаны.”
Профессор выхватил пергамент из моей руки и удостоверил перевод.
“Не такая уж и сложная головоломка,” – сказал он. – “Предполагаю, что это означает, что ключ спрятан у Отто во рту.”
С брутальной бессердечностью он поднял отделённую голову и попытался вручную разжать челюсти. Сперва они не поддались его приступам, тогда профессор надавил на голову со всей силой, и нижняя часть лица раскололась. В тот же момент вся голова раскрошилась в труху, и что-то выпало на плиты пола с металлическим лязгом. Едва помедлив, чтобы скинуть фрагменты костей обратно в гроб, Раттер набросился на металлический объект и зажал его в триумфе. Им оказался бронзовый ключ.
К этому времени Ханс уже свалился на каменную скамью, окружавшую по периметру колонну, и рыдал от ужаса. Я сделал попытку расположить остатки тела в должном виде, и затем профессор и я вернули крышку гроба на место и задвинули тяжёлую плиту обратно в пазы. Она упала с тяжёлым стуком, и, пока эхо замирало под сводами церкви, жуткий визг пронёсся через всё здание.
“Это была просто сова,” – сказал профессор, засовывая ключ в свой карман и собираясь уходить. Но я знал, что это не была сова, так как видел теневую форму безголового монаха, стоящую у алтарной преграды.
V
Полдник выдался у нас странным, тягостным. Ханс по-прежнему был слишком ошарашен и взвинчен, чтобы взяться за готовку чего-либо. Я уговорил остатки курочки, доел сыр с чёрным хлебом, после чего приготовил себе чашку кофе. Но ни у кого из нас не было особого аппетита. Даже профессор, казалось, был поглощён чувством некой надвигающейся опасности, хотя и сносно поддерживал пламя шумливой беседы. Она была даже как-то неестественно шумна, эта беседа, и я знал, что он тоже был весь на нервах. В конце перекуса он оглядел меня и сказал:
“Мы тут все как на иголках, Эванс, и я обязан признать, что по этому аббатству вполне определённо разгуливают оккультные силы. И всё же мне следует изучить колодец, чтобы работа была так или иначе доделана.”
Ханс, сидевший, уткнувшись лицом в ладони, не произнёсший до сих пор ни слова, вдруг вскочил на ноги с криком:
“Не делайте этого, герр профессор! Верните ключ в могилу и идите своей дорогой.”
“Вернуть ключ,” – поддразнил его Раттер. – “Не будьте столь глупы, друг мой. В течение получаса я должен быть на самом дне колодца и искать подходящее отверстие для ключа.”
“С вашей стороны было бы мудро держаться от колодца подальше.” – ответил старик бесцветным голосом. – “Там есть что-то такое внизу, на что вовсе не следует смотреть.”
“И что бы это могло значить?” – спросил профессор.
“Не знаю, что это может быть. Всё, что мне ведомо, это то, что крышку колодца ни разу не сдвигали с того времени, как её запечатал епископ Зальцбурга в 1522 году. Мой отец рассказывал мне, что нечто злобное сокрыто в этом колодце, но оно не может сбежать, пока печать остаётся целой.”
“Там и впрямь можеть что-то такое быть,” – задумчиво произнёс Раттер. – “Но мне следует взять на себя риск.”
Я также приложил усилия, чтобы отговорить его от исполнения сего сумасбродного замысла. Но он отмёл в сторону все мои очевидности и поклялся, что завершит свои расследования даже в одиночку, если вдруг мы будет слишком напуганными, чтобы помочь ему в этом нелёгком деле. Это, разумеется, было немыслимо, так что в конце концов мы все втроём, вооружившись мотком прочной пеньки, отправились к колодцу.
Люк был сделан из железа, проштампованного фигурой святого внутри цветочной рамки. Четыре тяжёлых свинцовых печати были помещены туда, где железо смыкалось с парапетным камнем, и до сих пор можно было разобрать на них герб принц-епископа****. Печати отвалились, как только мы приподняли крышку. Из-под неё вырвался отвратительный смрад, столь зловонный и неудержимый, что я даже понадеялся, что скопившиеся в этой дыре газы отобьют профессору всякую охоту туда спускаться. Но Раттер был крайне дотошен и подготовлен к любым оказиям. Он прихватил с собой какие-то фейерверки, нужные для очистки затхлого воздуха в горнодобывающих шахтах, и с полдюжины этих палочек должным образом очистили колодец от удушливого смрада. Мы поэкспериментировали с зажжёнными бумажными листами, и, увидев, что они продолжают гореть до самого падения в воду, профессор объявил, что теперь дело в шляпе и можно начинать спуск. Наши мощные электрофакелы осветили ряд врезанных в камень ступеней, и ещё какой-то гребень, выпирающий из стены около сорока футов***** ниже поверхности.
“Тайник должен быть где-то рядом с этой платформой,” – заключил Раттер. – “Вряд ли они спускались ещё ниже, ведь ясно как белый день, что ниже неё ты просто окунёшься в стоячую воду.”
Профессор закрепил канат на талии и проинструктировал Ханса, чтобы тот удерживал конец верёвки, в то время как я должен буду перегнуться через край колодца и направлять луч фонаря на ступени. Я же, как только голова профессора скрылась за парапетом, почувствовал практически неодолимое желание вытащить его обратно, но он крикнул оттуда, что спуск не представляет никакой сложности, так как ступеньки для ног врезаны достаточно глубоко.
Я глядел, как он цепляется за покрытую слизью стену и медленно уходит всё ниже и ниже, пока, наконец, он не достиг выступа.
“Мне нужно поскрести камни,” – крикнул он, и его голос прозвучал как-то гулко и странно. – “Они все покрыты мхом и тут не разглядеть никакой чёртовой дыры.”
И он начал орудовать деревянным скребком. Раттер занимался этим делом более десяти минут, как вдруг издал возглас триумфа. Он-таки обнаружил замочное отверстие. Я увидел, как свет его фонаря мерцает далеко внизу, пока он пытался очистить скважину. И вот ключ был вставлен в паз. Мой собственный торшер осветил его фигуру, лихорадочно вертящую ключом туда-сюда и тянущую дверцу на себя, и затем каменный блок подался наружу, открыв тёмный проём. Дикий вопль радости донёсся из зева колодца. “Оно здесь! Оно здесь!” – восклицал он. Раттер просунул руку в дыру, и я услышал всхлип блаженства. И затем моему взору явилась жемчужина. Она была размером чуть ли не с куриное яйцо и вдобавок светилась будто лунное озеро. Однако артефакт не был единственным обитателем этого тёмного тайника. Что-то шевелилось во мраке – нечто зеленоватое и пугающее, со светящимися глазами и со множеством змеящихся конечностей. Я выкрикнул предостережение, но поздно – одно из этих щупалец выстрелило и ударило Раттера в лицо. Он пошатнулся, перевалился через край выступа и ухнул в глубокую воду внизу.
На какое-то мгновение я был слишком ошеломлён, чтобы двинуть хотя бы пальцем, но затем схватился за канат, и мы вместе с Хансом что есть мочи налегли на него. Мы ощутили, как наша ноша вынырнула из воды и ударилась о выступ, и тут внезапно её вес увеличился. И всё равно мы продолжали тащить канат вверх, пока, спустя, казалось бы, целую вечность, мрачное зрелище не возникло на краю парапета. Это была голова профессора, буквально рассыпавшаяся на части, точно так же, как он в свой черёд раздробил голову Отто фон Унтерзейна. Ханс вскрикнул, я же почувствовал себя очень нездорово, но мы всё же каким-то чудом перетащили тело через парапетный камень. Именно тогда нам открылась та тварь, цеплявшаяся за ноги Раттера. Это было некое склизкое, зелёное существо с кучей щупалец, из семейства каракатиц. На один лишь миг его злобные глазища пронзили нас, и в другой миг оно уже переползло обратно в колодец, и мы услышали громкий всплеск, когда его тело соприкоснулось с водой.
Мы уложили мёртвого профессора на землю и после этого вернули люк на место. По совету Ханса мы утяжелили его большим камнем, взятым из монастырских руин, и восстановили разбитые печати из всех тех кусочков, которые нашлись вокруг. Затем мы оттащили тело профессора Раттера в домик для гостей. Одна его рука по-прежнему сжимала электрофонарь, но Жемчужина Зелло, судя по всему, покоилась на дне колодца, где, как я на то надеюсь, она будет оставаться во веки вечные. Мы условились с Хансом держать увиденное в тайне и говорить, что профессор свалился в колодец во время поисков тайного прохода и разбил себе голову об каменный выступ.
Я взял машину и поехал в Швац, чтобы сообщить о происшедшем в полицию. Ханс был в таком паническом состоянии, что я решил, что было бы не очень разумно оставлять его в монастыре, так что настоял, чтобы он сопровождал меня. Должностные лица выслушали нашу повесть с дружелюбным вниманием, молодой офицер и штатный патологоанатом получили задание сопроводить нас обратно в аббатство св. Дихула. Эти джентльмены оказались исключительно полезными и предусмотрительными людьми, и наша версия трагедии была принята ими без каких-либо оговорок. Несколько других официалов последовали за нами, и внутренняя часть колодца была должным образом проинспектирована. Была вторично обнаружена тайная дверца, но, больше к моему облегчению, нигде не было видно следов той твари. В последовавшем расследовании был вынесен вердикт “смерть от несчастного случая”, и, за исключением обычных некрологов, английская пресса мало что могла присовокупить к этому делу. Обстоятельства преждевременной кончины профессора были почти забыты ко времени, когда я вернулся в Англию.
Ханс Штейнгель остался в аббатстве св. Дихула, верный своим семейным традициям. Он умер около месяца назад, и спустя неделю по его кончине пожар уничтожил монастырскую церковь.
Я так никогда и не смог определиться с мыслью, была ли тварь в колодце на самом деле осьминогом. Мог ли такой монстр прожить в тайнике в течение пяти столетий? Это выглядело невозможным. Однако какой была альтернативная версия? Была ли эта тварь неким страхолюдным элементалом, созданным чёрным искусством колдовства, чтобы сторожить Жемчужину Зелло? Ответы на эти вопросы нам не суждено знать.
Восемь лет прошло с тех пор, как я простился с Хансом и выехал из ворот одержимого аббатства. И всё же, оглядываясь сейчас назад, я так же чётко вижу запущенный монастырский двор и чёрную фигуру безголового монаха, стоящую у колодца смерти.
Конец
***************
ПРИМЕЧАНИЯ
---------------------
*Элементалы — по воззрениям анимизма/шаманизма и средневековой магии и алхимии, стихийные духи, принадлежащие тому или иному Первоэлементу (в зап. традиции — Ignis, Aeris, Terrae, Agua, в вост. — Огонь, Металл, Дерево, Воздух, Вода) и обитающие в нём. Особенно эту тему разрабатывал средневековый маг, врач, шарлатан и алхимик Филипп Ауреол Бомбаст Теофраст Парацельс фон Гогенгейм (1493-1541), он называл их саламандрами, гномами, ундинами и сильфами — см. например, http://a-pesni.org/zona/demon/onimfah.php и http://teurgia.org/index.php?option=com_c.... Существовали даже специальные Молитвы Элементалей. Однако, вопрос со стихийными духами не до конца прояснён до сих пор, так как в эту категорию подпадают также разного рода враждебные genius loci и вампирические обитатели Клипот в форме feral shadows, как явствует из некоторых классических рассказов weird fiction разных авторов. Обыкновенно для экзорцизма данных инфернальных тварей применяются те же средства, что пригодны и для экзорцизма злых духов, демонов и нежити. То же самое мы видим в новелле Коулса — отношение к элементали выражено здесь определённо не как к нейтральному стихийному существу, а как к активной и опасной колдовской манифестации. Впрочем, более подробно тема будет рассмотрена в специальном исследовании данной категории weird tales.
**Алтарная преграда — общий элемент декора в позднесредневековой церковной архитектуре. Это, как правило, богатая перегородка между алтарем и нефом, с более или менее свободными узорами из дерева, камня или кованого железа.
***Место для прогулок, особенно — проходы вокруг апсиды или аркады в католической церкви или монастыре.
****Принц-епископ — епископ, который также является гражданским правителем какого-то светского королевства или суверенитета. См. “Принц-епископы-близнецы Вёрцбурга и Бамберга.”
...Это рассвет дроновых чародеев. Звуковая Эра Хора манифестировала себя 9-го ноября 2013 года в "Стар энд Шэдоу Синема", Ньюкасл, Англия, через магическую работу, озаглавленную не иначе, как "Выкапывание Забытых Хорроров". Свободное творческое объединение эзотериков, экспериментаторов, музыкантов, путешественников и эксцентриков явилось на зов, чтобы поделиться своей музыкой, опытными изысканиями и интересами в сверхъестественной и трансцендентальной земной реальности. Инвокация "Взрывного Пластика" неизбежна, если её производят Кеннет Ангер и Алекс Сандерс; кинематографические бэкграунды "Крови На Клешне Сатаны" и "Каменной Ленты" открывают каналы для работы с глубоким наследием британского хоррора, помогая выстроить должную атмосферу для музыкальных колдований таких артистов, как "Кульвер", "Психогеографическая Комиссия" и "Храм Сохмет", звучания которых вызывают страдающих духов гонимых ковенов, друидские жертвоприношения на пропитанных кровью камнях и одичалых призраков заброшенных аббатств. Творения Монтегю Родса Джэймса, Артура Мэчена и Уильяма Ходжсона, визуалы Студии Хаммер, Армикус и Тигон, философские концепты сэра А. Кровли, мистера О. О. Спэйра и мистера К. Гранта, плюс окрестности Каменного Круга Семи Ведьм, одержимого прихода ректора в Борли и туманного Данвича – вся эта дичь проходит сквозь широкоугольную призму звуковых перформансов. Комбинируя ритуализированный нойз, задумчивые гудельни и вихрящиеся, резонантные сэмплы, а также жутковатые полевые диктофонные записи, эти артисты, леди и джентльмены, не просто музыканты или эстеты; они – маги, исследователи, странники, очевидцы и историки, иначе, психогеографисты, замешивающие звук, образ и сверхъестественное, дабы деформировать время, пространство и сознание. "Выкапывание Забытых Хорроров" (далее – ВЗХ) стало апофеозом растущего андеграундного движения, имеющего некое общее ядро интересов, но выражающего их через крайне творческие и разнокалиберные мультимедийные метатезы. На протяжении последней декады, эта мистическая сеть музыкантов-художников–писателей–режиссёров-учёных занималась коллаборациями, исследованиями и презентацией своих уникальных и могучих творений тем, чьи вкусы тяготеют к ночной стороне природы. Четверо из ключевых участников ВЗХ и по совместительству лидеров жанра occult wave – это "Английский Еретик", "Трансмиттер Чёрной Горы", "Ансамбль с Тупиковой Улицы" и, наконец, Джозеф Кёрвен. Эти одержимые хоррором странники вирдовых электроизмерений были так добры, что согласились выделить чутка временного ресурса для Хоррор Ньюс Нетворк, дабы просветить адептов weird music по эту сторону пруда.
* * *
“Culver”
Любителям дронового мозговыносного шума нет нужды представлять плодовитый сольный проект Ли Стоко. Участник таких групп, как “Skullflower”, “Inseminoid” и “Индийская Леди”, “Калвер” отличается нефтесмольными, густонасыщенными гусиными дронами и дребезжаще тяжелыми кромешными саундскейпами, которые поистине зловещи, как шпили Горменгаста.
Путём многих релизов и частотных микроизданий на серьёзных крутых лейблах сформирован неизменно жуткий подход к звукам и визуальным эффектам в потрясающем теле атмосферных и ужасно одержимых работ.
"Психогеографическая Комиссия"
Психогеографическая комиссия была сформирована в начале 2008 года для изучения множества интерфейсов между построенной средой и людьми, населяющими ее, посредством магических и звуковых экспериментов.
Опираясь на экспериментальные звукдорожки «Доктор Кто» в эпоху Джона Пертви, тридцатилетние саундтреки к фильмам ужасов и массовые всплески психоделического шума, "The Dead End Street Band" не выказывают никаких усилий, доставляя нам свои плутовские шутки. Этот неуловимый трехголосный ансамбль, закрепленный на безжизненном конце кинотеатра ужасов 70-х годов, проносится сквозь некоторые действительно кошмарные звуковые ландшафты и адские синтезаторные дроны.
Несколько изданий ручной работы на своих собственных отпечатках и на лейбле Indiana's Occult Supremacy позволяют видеть, как группа развивалась от самодельной электроники до черно-белых, болезненных саундтреков из несуществующих головоломок, обнаруженных в темных подземельях подземного кинотеатра.
www.facebook.com/scumelectronics
Джозеф Кёрвен
Джозеф Кёрвен творит вдохновлённые ГФЛ злобные эмбиентные дроны, основанные на том странном состоянии между жизнью и смертью на следующий день после большой вечерины. Все цифровые шумы в комплекте.
Уфт! Родившиеся в пепле первых мастерских Психогелиофизики, последующих асимметричных пробуждений Операции Вакханале и прикрывающиеся эзотерической апофенией, супергруппа Ньюкасла/Глазго/Ипсвича – это солнцезащитные оккультисты, вскормленные горькими лактациями М. Р. Джэймса, Китая Мьёвиля, Кането Шиндо и Жана Пенлеве. Не обошлось тут и без синестетического экспериментирования досталинского советского союза. Развивая солярных/теллурийских цепей для проведения хтонических экспериментов с землей в поисках захороненных солнц и убывающих солнечных храмов, с намерением дестабилизировать человеческую нейрофизическую функцию на расстоянии, "Храм Сохмет" выдает новое предупреждение любопытным: раскрыть свое любопытство ко всему, что является жутким и устарелым, или же умереть холодной, холодной смертью доксичного подчинения ...
Nota Bene. Вахтунг Алярма! Может произойти семантическое расплавление, если принимать его в значительно больших дозах. "Храм Сохмет" не несет никакой ответственности за любую сенсорную или церебральную перегрузку или пробуждение ... Ooft!
На "Выкапывании Забытых Хорроров" будут представлены редкие кинопоказы классического английского фильма ужасов «Кровь На Клешне Сатаны» и шедевр сверхъестественного телевидения «Каменная лента» от Питера Сасди.
* * *
"Английский Еретик" (Пердурабо)
Описывая самих себя как "творческую оккультную организацию, посвящённую овеществлению вредных энергетических спектров и затемнения современного клифот", "Английский Еретик" – это крышесносная инфоперегрузка из редакции Man, Myth and Magic, встречающих коллектив Re/Search, встречающих Apocalypse Culture. Используя музыку, лекции, перформансы, журнальные статьи и полевые дневники из внешних пределов, агентура "Английского Еретика" охватывает ведьмовскую электронику, народные суеверия, абсурдистские остроты и сохраняет вирдовое течение британской истории сверхъестественного. И "А.Е." не просто сосредоточены на чудесах старинных времён, скорее, эти ребята – современные алхимики навроде Майкла Ривза, Дж. Х. Балларда и Яна Синклера, связанных воедино, как пересекающиеся, рекурсивные реальности, через космомагический континуум, объединяющий прошлое, настоящее и будущее. Земля Британии неотделима от личностей и жизненного опыта этих магических икон, потому энергии, хранящиеся в их блаженных фабулах, в их земле, в их измерении, высвобождаются с помощью мультимедийных проектов "А.Е." Сайт конкретных музыкальных/литературных/визуальных/spokenword-овых работ (https://englishheretic.bandcamp.com/), а также артефакты, такие как "Священная География Британского Кино: Сцена Первая", "Радарная Ангелология — Дроны для Джо Кеннеди", "Истории Новой Ложи Исиды" и "Антигерои" – всё это положительно доказывает нам, что английские еретики — это озаренные светом иерофанты этого нового дня, занимающегося для скрытых тайн оккультной музыки Великобритании.
ХНН: С чего началось твоё увлечение хоррором и оккультизмом?
А.Е.: Всё началось ещё в мою бытность ребёнком, это были 70-ые годы в Англии. В течение лета BBC показывало двойной киносеанс хорроров каждую субботнюю ночь. Шоу эти содержали классические трэшняки и современные фильмы ужасов ("Сатанинские Ритуалы Дракулы", "Дракула Н.Э. 1972", etc.). После того, как стало доступно домашнее видео – примерно в 81-ом – мы брали напрокат фильмы уже на каждую ночь. Мой интерес к оккультизму проявился в раннеподростковые годы – тогда меня сильно вдохновило контркультурное движение, скапливающееся вокруг индастриала. Кроули был, само собой, первоначальной точкой входа, однако вскоре меня больше заинтересовал его протеже Кеннет Грант. Его работы были столь странны и запредельны, что сравнительно быстро до меня дошло, что эти книги не касались оккультной практики, но были фактически Некрономиконами. С другой стороны, они были источниками перекрёстных ссылок на другую книгу и фильм – "Культы Тени", посвящённый Беле Лугоши – что представляло собой заманчивое взаимодействие с хоррором в его работе. Я аргументирую, что подслеповатые атавизмы сверхъестественного мира не должны разрываться между "подлинным" ритуалом и надлежащим образом поставленным кинематографическим представлением – по факту, они скорее предпочитают последнее, ибо оно богато украшено!
ХНН: Твои основные музыкальные влияния?
А.Е.: Разумеется, всё музыкальное подполье, выпущенное Индастриал Рекордз ("Кабарэ Вольтер", "Пульсирующий Хрящ", "Психическое ТВ" и т.д.), повлияло на мой контент изрядно, но я считаю это скорее культурным наследием. Меня прельщает мысль, что все эти люди шли по пути автодидактического обучения – и это сильно сказалось на моём личном становлении, посему я горжусь данной традицией. Однако, с точки зрения музыкальной стилистики, на меня повлияло множество других источников, менее ожидаемых для фолк-хоррориста: я люблю слоистые, эпические звуки таких ребят, как "Моно", к примеру. Или тот же "Электрический Кудесник" – и за звук, и за содержание. "Раненая Медсестра", и "Автоматическое Письмо" Роберта Эшли – в плане вокала и апатичной атмосферы. Перемещаясь в другую степь, я безусловно был вдохновлён DJ Шэдоу – его мастерским сэмплированием.
ХНН: Как происходит творческая работа "Английского Еретика"? Каковы твои цели?
А.Е.: Ну, цели были, значит-с, сформулированы по большей части около 10 лет тому. Общая идея состояла в том, чтобы проиллюстрировать процесс оплодотворения воображария с помощью своего рода возрождённой гиперсвязи художественной литры и исторических фактов с привлечением конкретных людей и мест. Я планировал взрастить всю эту инфу, которую кропотливо связывал в подсознании многие годы, и посмотреть, какой эффект это произведёт на мой воображариум. Проект, собссно, состоит из трёх частей: Люди (Чёрные Мемориальные Плиты), Локусы (Исторические Места Ересей) и Сказки Вирда (которые, как я надеялся, станут результирующей творческого колоброжения, иначе говоря, плоды фикции, взросшие из первых двух частей).
Однако, всё оказалось ещё более захватывающим – "Английский Еретик" стал таким вот широкоформатным проектом, концентрирующимся в основном на первых двух аспектах (Люди/Локусы), и гораздо меньше – на третьем. Полагаю, что причина здесь в том, что если хочешь выудить что-то из подсознания, ты должен для начала дистанцироваться от материи сознания. Надеюсь, что фикция также получит должное развитие в ближайшие годы.
ХНН: Как же твои оккультные интересы и музыкальные инфлюэнции состыковались меж собой?
А.Е.: Меня всегда занимало создание креативных сигил, и много лет назад, особливо когда я работал с книгами Кеннета Гранта – "Ночной Стороной Эдема", к примеру, – я очень любил сочинять звуковые этюды, как отличное средство для исследования оккультных предметов. Эта работа, по сути, продолжилась в "Английском Еретике": именно потому там столько повторяющихся вокальных сэмплов. Кроме того, мне было интересно изучить церемониальные нарративы с точки зрения звучания; мы имеем очень хороший образчик такого спеллинга в интерпретации гностической литургии Дж. Р. С. Мида, включающей звуковые элементы: хлопки, шипение, скрежет зубовный и т.д. Сам Грант, в свой черёд, интерпретирует анализ Мида в свете лавкрафтианского гнозиса, говоря, что приближение Древних сопровождается шипящим звуком. Так что, само собой, меня интересует экстраполяция оккультного значения таких звуков, в смысле, чтобы можно было создать не только символическую, но также, хотелось бы, и театрализованно-драматическую точку доступа к чуждым нам измерениям!
цитата
Джордж Роберт Стоу Мид (1863-1933) – английский писатель, историк и религеовед, действительный член Теософского Общества, весьма плодотворный. Родился в графстве Уорвикшир, Англия. Работая в тесном сотрудничестве с Блаватской и партнёрами, Мид также опубликовал множество своих работ: «Мировая тайна» (1895), «Плотин» (1895), «Орфей» (1896) и «Пистис София» (1896). Спустя более века его издание «Pistis Sophia» остается одним из лучших переводов и комментариев, доступных по этому важному гностическому тексту. Вскоре после этого Мид опубликовал еще две крупные работы: «Фрагменты затерянной веры» (1900) и «Трижды Величайший Гермес» (1906). Оба примера иллюстрируют все лучшее, что накопилось в его высококвалифицированных, научных, но в высшей степени читаемых исследованиях духовных корней христианского гностицизма и, в более общем плане, личной религии в греко-римском мире. Но его работа охватывала гораздо больше, чем просто гнозис: Мид чувствовал себя одинаково в своей тарелке и с санскритскими текстами, святоотеческой литературой, буддийской мыслью, проблемами современной философии и психических исследований. Он посвятил свою интеллектуальную энергию сложному взаимодействию гностицизма, эллинизма, иудаизма и христианства. – прим. пер.
ХНН: "Английский Еретик" – невероятно мультимодальная труппа. Является ли создаваемая вами музыка важнейшим средством самовыражения?
А.Е.: Музыцирование – чуть менее интенсивное занятие, чем, скажем, сочинительство, но последнее имело и имеет очень большую важность. Алсо я делаю уйму и тележку разной работы для А.Е. вечерами после полночасового рабочего дня – и нахожу, что музыцирование по вечерам более расслабляет, чем сочинительство – посему данное обстоятельство и имеет больший вес только лишь в прагматических соображениях.
ХНН: Локусы играют значительную роль в ваших работах. Как же окружение воздействует на твой художественный процесс?
А.Е.: В этом вся соль. Я посетил прктчски каждое место, которое изображается мною в музыке или в письме. Я всегда делаю полевые аудиозаписи, будь то атмосфера или какие-то эвристические взаимодействия с этим местом. Я также записывал музло прямо в самой локации, однако со временем этот процесс сменился с непосредственной импровизации на более современный концепт, в коем реальность становится звукозаписывающей студией. Итак, теперь я достаю свой лаптоп и композирую голые кости той или иной увертюры прямо на месте. Я недавно сделал это на мемориале Кеннеди в Раннимеде. Процесс студийной концентрации на материале, только перенесённый на природу, создаёт довольно интенсивный цикл обратной связи. Я впервые обратил внимание на данный эффект после того, как отщёлкал кучу фотографий одной локации и проглядывал их на ЖК-дисплее камеры, не сходя с места. Казалось, я попал в это самое гиперреальное состояние ума, и ко мне тогда пришла мысль – а что будет, если использовать другие цифротехнологии сходным образом. Я заметил тот же самый вейрд-эффект годы спустя, когда юзал радио в звуковых экспериментах. Тут есть довольно мощная петля обратной связи, когда ты эксплуатируешь технологии навязчивым и повторяющимся образом – похожее состояние ума, как мне кааца, достигают экспериментаторы с ФЭГ, наподобии Рэймонда Кэсса. Своего рода ощущение чрезмерной взаимосвязи с космосом, которое становится по мере усиления всё более волнительным и пугающим, а это мои любимые состояния ума.
ХНН: Отчего упаковка и бонусные материалы (Wyrd Tales, Англицкие Еретические Досье, Гиды для Путешествующих, Презентации Английских Чёрных Мемориалов) настолько неотделимы от самого проекта?
А.Е.: Упаковка – важный способ создания целостной и в должной мере определённой эстетики. "Английский Еретик" начал свой путь в известной степени как подрывная деятельность, направленная против правительственной гик-программы "Англицкое Наследие", утопающей в задолбавших всех нас штампах – чайные полотенца, фруктовое варенье, всякие там паззлы с древними замками – всё это наше "Наследие", по их мнению. Поэтому мне зело захотелось создать это иномирье, в котором разгул безудержного потреблядства истории ниспровергается в чистилище. Упакованные и серийные продукты – вполне естественный способ реализовать эту подрывную сюрреалистическую деятельность в пику исторического здравномыслия.
ХНН: Композиция "Мондо Паранойя" затягивает в тайную синхронность между убиением Кеннеди, "Предисловием к Цареубийству/33" Джэймса Шелби Даунэрда и контркультурной деменцией шестидесятников. Что ты думаешь о связях промеж оккультной феноменологией и теорией заговоров?
А.Е.: Мой аргумент в "Мондо Паранойя" состоит в том, что теория заговоров – форма творческой терапии, производная непосредственно от паранойи. Сомнительная природа Доклада Комиссии Уоррена, по ходу, создала большие подозрения в авторитарной реальности. Это подозрение, смешанное с массовым шоком и горем, вызванными ассасинацией Кеннеди, породило этот мощный и нездоровый способ рационализировать труальность. Но стоит отметить, что оккультизм и магика по своей природе параноидальны. Чтобы практиковать магию, тебе нужно принять параноидальную позицию. В самом деле, оккультист Кеннет Грант рассматривает паранойяльно-критический метод Сальвадора-в-Дали как магическую формулу, а не как фрейдистскую хрень. Мой особенный интерес заключён в том, как ты можешь использовать эти параноидальные нарративы в смысле эстетических и поэтических средств для создания мощного мифа. Сходным образом можно сказать, что Роберт Грэйвз "ткёт поэтические истины в своей «Белой Богине»"; то же самое делает Шелби Даунэрд в "Цареубийстве". Истины и в теории конспирации, и в магии не есть буквальные истины, это поэтические истины.
ХНН: Насколько для А.Е. важно выступать вживую?
А.Е.: Важно, ясен Пан, однако я считаю, что это та часть проекта, которая требует массы усилий, чтобы быть эффективной. Наши спектакли сильно изменились со времён ранних робких упражнений в ритуальной электронщине, придя к более традиционному бэндкэмп-формату. Были и более концептуальные движняки, смешанные с классикой перформанса – навроде нашего спектакля с "Синим Деревом", основанного на "Квартирной Трилогии" Романа Полански. нашей попыткой было заново представить звуковое полотно к фильму Полански "Жилец" как своего рода документалку по психиатрии, с цитатами научных статей о шизофрении, накладывающимися на музыку. Это именно то, что я именую "внутренним кинотеатром" – вид персонализированного толкования киноленты. Я весьма заинтересован в развитии данной идеи.
ХНН: Планы на будущее у "Английского Еретика"?
А.Е.: Больше релизов и исследований. В этом кроется истинная сила, я чую это; она всегда вплеталась в ткань моей жизни – моих путешествий и обучения. Что касаемо релизов, то у нас есть два проекта, которые идут полным ходом: "Желаю Тебе Быть Еретиком" – продолжение "Анти-Героев" и "Историй Ложи Новой Исиды". Тут в дело вступают кинематографические связи с местностью – то, что я называю священной географией британского кинематографа. Во-вторых, я работаю над сиквелом к "Мондо Паранойя", который задействует "Трилогию Квартирника" Полански в целях исследования середины 60-ых в том же паранойяльном ключе, что и первый блокбастер. Я ещё буду говорить об этом в Гёттисбурге, в марте-месяце, на конференции "Исследование Экстраординарного".
P.S.На данный момент Английские Еретики записали плюс четыре альбома: "Outré Bound — Live and unreleased” (2014), "The Underworld Service" (2014), "Temple Of Remembrance/Sacred Geography Of British Cinema" (2015) и "Volcano Adventures" (2015). Однако "Мондо Паранойя 2", очевидно, по-прежнему находится в проекте.
===========================
"Трансмиттер Чёрной Горы" (De Profundis Ad Lucem)
Базирующийся в Белфасте музыкант и художник Джэймс Р. Мур – настоящий многостановочник. Когда он не занят созданием абстрактных клипов, рисованием, живописью или фотографией, Мур сочиняет музло под разными наименованиями, и самые зловещие телеги выходят под псевдонимом "Трансмиттер Чёрной Горы". Пульсирующий бакен, зовущий верующих на честной Шаббат, "Т.Ч.Г." на данный момент выпустил такие релизы, как "Теория & Практика", "Чёрный Козёл Лесов" и "Играя с Мёртвыми Вещами", которые жужжат подобно Ми-Го в рассказе Лавкрафта "Шепчущий во Тьме", призывая самого Шуб-Ниггурата с его легионом младых. Сам Мур описывает свою музыку как "саундтрэк к некоему забытому низкобюджетному трэшняку, вновь обретённому на старой и запиленной VHS-кассете, найденной в процессе разложения в старом заброшенном доме в лесной глухомани", должный учащать пульс у любого истинного эпикурейца сверхъестественной звуковой жути. Эстетика "Т.Ч.Г." уходит глубже типичной театральности хоррора, в транс феноменальных электронных голосов, где живёт и дышит прошлое, к Древним Богам и другим духовным сущностям, настроенным на канал связи и пробившим путь в земную сферу. Собственный инди-лэйбл Мура "Лизергиновая Ушная Вакса" занят дистрибуцией данных записей, однако в распространении ужасающего госпела "Т.Ч.Г." ему уже успели подсобить несколько счастливых сторонних лэйблов. "Трансмиттер" раздирает ветхую завесу мирского убожества, открывая пугающие горизонты нового тёмного звукового средневековья.
ХНН: Когда начался твой интерес к хоррору и оккультизму?
Т.Ч.Г.: Это началось с очень раннего возраста. Рос я в конце 70-ых – начале 80-ых, то было время, когда в мэйнстримовой культуре постоянно проскакивали ссылки на паранорму и разного рода странности в целом. Это было восхитительное удовольствие (хотя и неоднозначное, с учётом бессонных ночей, следовавших затем) – остаться на двойной ночной киносеанс ужасов студии "Универсаль" и "Хаммер". Комиксы "Кричи!” доставляли еженедельную дозу отвратительных изысков в течение своего краткого существования (увы!) с марта по июнь 1984 года. В местной библиотечке была плотно укомплектованная секция "Паранормальное", стонущая от призраков, одержимых домов и кричащих черепов. Нельзя также недооценивать влияние от созерцания аляповатых обложек мерзопакостных VHS в витринах видео-магазов, с упоением расписывающих чуть ли не все сцены фильмов, даже несмотря на то, что окончательный просмотр многих из этих шедевров часто заканчивался тоскливым разочарованием. Однако, сумняше ничтожеся, я просмотрел их все; какие-то из этих фильмов повествовали о странностях, резко контрастных к повседневности, но в целом весь этот материал предлагал альтернативы, открытие новых возможностей, а также массу старого доброго неприхотливого озноба от покалывания в твоём позвоночнике. Тот факт, что адулты всегда пытаются воспрепятствовать какому-либо проявлению интереса в этих материях, наделяют последние лишь ещё более электромагнетическими свойствами.
цитата
"Кричи!" / "Scream!” – британский еженедельник хоррорных комиксов в форме антологии от издательства IPC Магазайнс, который увидел 15 выпусков в 1984 году.
Споры по поводу комиксов жанра ужасов привели к введению Закону по защите детей и подростков в 1955-ом (вредные публикации), в соответствии с которым первое обвинение произошло в 1970 году. Редакционный подход "Кричи!" должен был снять акцент ужасов и намеренно не повторять стиль его более неоднозначных предшественников, что делает его более неискренним для молодых читателей, о чем свидетельствует его заглавный слоган «не для слабонервных.» – прим. пер.
ХНН: Твои музыкальные предтечи?
Т.Ч.Г.: Тут придётся привлечь чересчур широкий диапазон, несводимый к репрезентативному списку, хотя в основном это музыка скорее текстурная, чем мелодическая или "куплет-припев-куплет" типа. Я думаю, что моим вневременным фаворитом будет "Сучье Варево" Майлза Дэвиса, в настоящее же время я много слушаю Мортона Фельдмана. Соедини точки. Большая часть музыки, оказавшей на меня влияние, являлась своего рода стимулом для личного музыцирования, не имея прямого эффекта на звук моих работ.
ХНН: В чём заключается работа "Трансмиттера"? Твои цели?
Т.Ч.Г.: Процесс всегда начинается с ощущения определённой атмосферы и некоторого рода концептуального или повествовательного элемента. Запись представляет собой экспериментирование и исследование в сочетании с радостными оказиями наслоения, растягивания, манипуляции, микширования. Я по-прежнему юзаю аналоговую ленту в качестве носителя записи, которая, по моим ощущениям, поощряет жить и строить на ошибках, которые часто возникают в неожиданных местах. У меня никогда не возникало желания заполучить бесконечные возможности редактирования на ПО, что для меня равноценно стать узником нерешительности. Точно так же большая часть моего снаряжения – физическое, от аналоговых синтов до бас-гитары, педалей эффектов, контактных микрофонов и другой рухляди. Большинство из этих шестерней дёшево и противно, и часто используется противоестественным образом.
У меня никогда не было никаких серьёзных планов относительно "Трансмиттера", по крайней мере по отношению к чему-то столь мирскому, как заколачивание бабоса или стяжание критического внимания. Это просто нечто, что я люблю делать. Развлекухамент. В том факте, что люди получают удовольствие от того, что я творю, для меня кроется достаточно резона, чтобы делать это дальше.
ХНН: Как состыковались твои оккультные и музыкальные интересы?
Т.Ч.Г.: Оккультизм, под которым я понимаю такие темы, как Кроули, Магика и т.д., для меня потерял в интересе с течением лет, что-то, не имеющее для меня лично никакой пользы, и, говоря по чести, что-то, что я нахожу откровенно утомительным. Я всё ещё интересуюсь, хотя уже и с более скептическим подходом, паранормальным миром призраков, НЛО и всяких других странностей. Я всегда делал отличие на том, что "Трансмиттер" преимущественно вдохновлён миром атмосферных хорроров, странной фантастикой и конкретным течением гротескного чёрного юмора.
ХНН: "Трансмиттер" сочинял саундтреки для "фотографических диапорам". Является ли стезя звуковой дорожки подобающим форматом для более детального исследования с твоей стороны? Кто твои фаворитные композиторы звукдорожек?
Т.Ч.Г.: Я был бы весьма признателен получить возможность для записи саундкрэка или какого-либо звукового дизайн-проекта. Фильмы оказали огромное влияние на то, что я делаю в музыкальном плане, и тут я не только о хоррорах имею в виду. Подобно моим музыкальным пристрастиям, есть множество всяких тем, выпадающих из этой сферы. Заместо того, чтоб составлять список моих любимых композиторов звукдорожек (причём я немало не сомневаюсь, что моржовая часть из мною названного будет ослепительно очевидственной) я просто-напросто скажу, что мой любимый саундтрек – это абстрактный, прктчски прото-индастриальный лязгостонущий звуколандшафт, исполненный террора, за авторством Тоба Хупера и Уэйна Белла для трэшера "Рязанская Мясня Бензоелдой", который, по моему скромному мнению, является самым чётким фильмом ужасов. Я впервые зыркнул его, будучи тинейджером, и оно произвело на меня могучее впечатление. Сомневаюсь, что когда-либо ситуация изменится. <типичный пессимистический гнозис – прим. пер.>
ХНН: Твои работы изобилуют ссылками на писателей вирд-фикшн, таких как Х. Ф. Лавкрафтыч, Т. Лиготти и Монти Р. Джэймс. Является ли написанное на бумаге слово важным фактором для создания твоих музыкальных фантазий и визуальных объектов?
Разрушенное аббатство близ Стрэнгфорд-Лох
Т.Ч.Г.: Верняк, однако влияния любого рода гораздо лучше ощущаются в моей музыке, чем в визуальных работах. С младых ногтей был я запойным чтецом и всегда черпал вдохновение в записанном слове, будь то какая-либо концепция, фраза либо общая атмосфера. Три упомянутых тобой писателя являют собой искусных поставщиков мощных атмосферных ландшафтов; населённые призраками, жутковатые сельские пейзажи Лавкрафта и Джэймса, энтропийные ночные урбанистические ландшафты Лиготти. Я проживаю в северной оконечности Стрэнгфорд-Лох, что в Каунти Даун, Северная Ирландия, а наши деревенские окрестности, как известно из гуглмэпс, изобилуют лесами, старыми фермами, рушащимися кирпичик за кирпичиком аббатствами, одинокими прибрежными тропами и депрессивными приморскими городами, которые на протяжении многих лет постепенно смешивались в моём уме с локациями, описанными вышеупомянутыми господами. Иннсмаут находится всего в нескольких минутах езды вниз по побережью…
В качестве примечания: хоррорная/вирдовая фантастика составляет лишь небольшой процент из всего читаемого мною в эти деньки.
Я искренне хотел бы иметь малую способность или небольшой талант писателя, поскольку, как по мне, никакое другое средство массовой информации не предоставляет столь личный и захватывающий опыт.
ХНН: Ты выпускаешь мультимедийные работы. Предпочитаешь ли ты определённый носитель? Кем ты себя полагаешь больше – музыцыстом али художнецом?
Т.Ч.Г.: Занятия любым творчеством есть неотъемлемая и необходимая часть моей житухи, независимо от базиса. Я учился изобразительному искусству ещё в 90-ых в универе и хотел быть художнецом с самого раннего подросткового возраста (это было намного раньше пробуждения моего серьёзного интереса к производству музыки). Я считаю себя просто художнецом, но, несмотря на то, что мне нравится широкий спектр творческих занятий, мне сложно одновременно совмещать разные дисциплины. Впервые за много лет я наплодил достаточно много визуальщины, так что создание музла сейчас несколько отошло в тень.
ХНН: Ваши, ой, то есть твои произведения предполагают минималистичный абстрактный экспрессионизм, и твоя музыка может быть классифицирована схожим же образом. Являются ли твои визуал/видео-творения естественными дополнениями к твоей музыке, или же это отдельные сущности?
Т.Ч.Г.: Абстракция всегда начинается с семени чего-то конкретного; будь то пейзаж, фраза в книге, звук. Я бы не стал предполагать, что мои работы экспрессионистичны в том смысле, что вызывают в воображении образы личного беспокойства; клишированная идея о мучающемся либо уже замученном насмерть художнеге, которым я определённо не (я достаточно удачлив, чтобы относительно безмятежно существовать). Работа, как визуальная, так и аудиальная, всегда связана с призываниями и трансмиссией, или, как ты можешь сказать, с выражением атмосферы.
Как уже было отмечено в предыдущем вопросе, обычно я не работаю в разных дисциплинах одновременно, так что разговор о кросс-платформенном обогащении между разными творческими средствами тут не может стоять. Для меня визуальная работа совершенно отлична от и черпает вдохновение из совершенно других источников, нежели аудиокомпозирование. Хотя в глубинах моего разума назревает уже как минимум один проект, который, надеюсь, сможет объединить каким-то образом мои разрозненные интересы в визуальном искусстве, звучках и киноплёнке.
ХНН: Насколько важно для "Трансмиттера" выступать живьём?
Т.Ч.Г.: Когда я начал издавать музяку в 2008 году, у меня не было абсолютли никаких соображений относительно того, станет ли проект живым. Прошло несколько лет, в течение которых ко мне постоянно домогались с просьбой сыгрануть на фесте, и вот в 2012 году я впервые дал жару, а с тех пор я сыграл лишь четыре дополнительных лайвсета. Для меня это было делом рыцарской чести, так как три из этих сетов были частью лайнапов постоянно превосходной Внешней Церкви (в Дублине, Глазго и Эдинбурхе), а четвёртым стало участие в "Выкапывании Забытых Хорроров" в Ньюкасле, что было безусловным удовольствием.
Играя живьём или даже для небольшой аудитории, я не имею и половины возможностей, которые есть у меня дома в Северной Ирландии <Home, sweet home! – прим. пер.>. Также ж считаю, что любые поездки, связанные с аэропортами, являются прктчски невыносимой рутиной, особенно когда сопряжены с ужасающим перетаскиванием музснаряжения туда-сюда, что в известной степени ограничивает мой энтузиазм играть на некоторых более удалённых площадках, мне предложенных. Я не пытаюсь искать возможностей для живых выступлений, но если мне предлагают выступить на особо любопытном турнире кудесников, я всегда буду это учитывать, понял, хотя бы потому, шэ в живых выступлениях у меня есть шанс встретиться и пообчаться с совершенно очаровательными людьми, что по-прежнему одной левой уделывает на обе лопатки безликие тырнет-лаечки.
ХНН: Ну лан, а вот скажи мне, какое будущее у "Трансмиттера Черногорья"? Услышим ли мы третью часть Трилогии Террора?
Т.Ч.Г.: "Трилогия Террора", безусловно, услышит квазилогическое завершение, возможно, в конце этого года. Никаких гарантий. У меня есть концепт и вагон матчасти, требующей редактирования и переработки. Нужно просто найти время, чтобы собрать всё это дело вместе в удобоваримую смесь. Когда с этим будет покончено, я, по ходу, выпущу её, родимую, самостоятельно, ибо я упустил как-то аспект проектирования и создания физической упаковки для своей записи. После того я не оч уверен, какое будущее ждёт проект. Возможно, он поплывёт своим ходом, так что можно будет двигаться дальше и исследовать новые идеи. В прошлом я выпускал музяку под разными псевдонимусами (некоторые из них должны были бы остаться в шкафу, если уж по-чесноку), и уверен, что сотворю сиё сызнова, независимо от статуса "Трансмиттера". Таковы слова.
Народные ужасы – субжанр британских хорроров, в основу которых положен дохристианский и языческий фолклор. Апогей популярности пришёлся на 60-70-ые гг. XX-го столетия н.э.. Этот субжанр – золотая жила ведьм, кругов мегалитов, друидов, ритуальных жертв и архаических британских песнопений, преломленных сквозь великолепное импрессионистское пятно Техниколора.
"Плетёный человек", коренящийся в (предположительно) друидском фолклоре, с его причудливым саундтреком от американского импрессарио Пола Джованни, наверное, самый известный и любимый всеми британскими школьниками и их преподами пример данного жанра, но это только лишь глазурь на медовом пироге. Британия была сокровищницей вирдовых фантазий в 70-ых, как на большом экране, так и по тв-ящику. Поглядите сперва "Плетёного" (оригинальный муви 1973-го года от Робина Харди, а не ужасный римейк Николаса Кэйджа), а после копайтесь в неизведанных ересях на примере "Генерала Ведьмоискателя" (довольно откровенно, но будьте внимательны – в главной роли Винсент Прайс) и стрёмных телесериалах, таких как "Дети Камней", "Совиные Услуги", "Фенда Пенды" (от Play For Today) и ультравинрарного чиллера "Тёмные Секреты Жатвенного Дома" (при участии Бетт Дэвис). Почитайте на худой конец "Рингстоунз" Сарбана, "Морвин" Джона Купера Повиса или главу о Хлебной Деве в европейской языческой традиции из "Золотой Ветви" Дж. Дж. Фрэзера.
Народные ужасы – это тёмноё отражение Детей Цветов, возвращение интереса к примитивным культурам и древним традициям. После двух Великих Мировых Заварух люди стали испытывать недоверие к науке, а экономические кризы рисовали довольно безрадостные, если не сказать отмрачные, картины будущего. Народные ужасы иллюстрируют ереси и предрассудки Тёмных Веков, и в то же время они не лишены "роскошного обаяния язычества" (кто это сказал? – источник).
В последние годы наблюдается схожее возрождение колдовства общей направленности и причудливости, так что сей жанр просто необходимо реабилитировать и исследовать.
Hauntology
Хонтология началась с философской идеи, выдвинутой французским мыслителем-затейником Жаком Дерридой, что якобы в конце мировой хронологии Прошлое будет преследовать Настоящее. Общество начнёт ориентироваться на идеи и эстетику, которые сейчас воспринимаются как "уездные", "гротескные" и "старомодные".
Хонтологию проще всего распознать в электронной музыке, псевдовинтажной фотографии, ретро-моде и графическом дизайне открыток. Самый яркий пример – британская звукзаписывающая компания "Ящик с Привидениями" ("Ghost Box”), которая выдаёт ретрофутуристические электронные миниатюры, которые могли бы быть получены со второго Доктора Ху, да ещё и пакует их в неприкаянно отточенные викторианско-эдвардианские платья. Общее впечатление от прослушивания – тщательно продуманное надувательство в стиле инопланетной аутопсии музыкальных шкатулок с техно.
Хонтология в музыке имеет две основные формы, дамы и господа. Первая и наиболее часто встречаемая – это современная музыка, мимикрирующая под елизаветинскую эпоху (см. ткж. Донжон-Синф). Звучание, которое большинство европейских снобов ассоциирует с хонтологической классикой – это период с середины 60-ых по конец 70-ых британского вирдового музлопрома. Радиотелефонная Мастерская ББС – наш путеводный маяк в дебрях хонтологии, как и часто упоминаемая нездоровая Public Service Announcements.
Вторая форма, кажется, нагуливающая ныне жирок, – это творческая переработка древних аудиоплёнок современными музыкантами и звукарями, которые извращают и трансмутируют исходный звуковой детритус в миллион рекомбинантных мутаций. Всё это добро необходимо должным образом смолоть, фаршировать, обжарить и нарезать кубиками с помощью бесконечного числа фильтров, сэмплеров, эффекторов и диффузеров, доступных современному аудиоалхимику. Данный вид хонтологического сырья может варьироваться от танцпольного техно до странноватых звуковых коллажей и просто нойза. Хонтология превращает вашу пресную жизнь в классическую н/ф-адвенчуру, и она же оживляет старинные истории.
Для наглядности см. Ekoplekz (в т.ч. многочисленные сайд-проэкты), Ship Canal, Time Attendant, Heroin In Tahiti, The Caretaker, The Ephemeral Man, DJ Spooky и всю тусовку Exotic Pylon.
Хотя тут становится жарковато и стиль уже стал слегка клише, сам диалог между прошлым и будущим необходим для культурного прогресса.
Прошлое здесь и не собирается никуда деваться, нравится оно нам или же нет, а хонтология вытягивает его в настоящее подобно спиритическому сеансу, где мы можем лепить из него, что душе угодно. Что есть любые записи, как не призраки, пойманные на фотоплёнку, винил или киноленту?
Хонтологи выступают в качестве ценных кураторов, выкапывая забытые откровения с непревзойдённым вкусом и острым чутьём. Они наделяют прошлое жизнью и вибрацией. Они делают настоящее вирдовым и насыщенным. Цените хонтологов.
Psychogeography
Психогеографию проще всего охарактеризовать как психология местности, или влияние этой местности на психологию. Подобно хонтологии, психогеография во многом является побочным продуктом французского постмодерна, основываясь преимущественно на работах Ги Дебора и Ситуационистов. Она разрабатывалась как способ выхода из социального кодирования, как способ увидеть города, себя самих и свои жизни новыми глазами.
Как было замечено выше, сфинксова порция как хонтологии, так и народных ужасов озабочена чисто британскими культурными заманухами, то бишь налицо привязка к эгрегору Старушки Англии с лицом Стивена Фрая. Погружая себя в эти фильмы и звуковые вымыслы, вы имеете возможность прикоснуться к подсознанию этого населённого эльфами острова, у которого свой уникальный визионерский дух.
Многие люди моего поколения (автора статьи) отдают дань уважения центральноамериканской, азиатской и африканской культурам. У них, этих культур, есть своя собственная жанровая фантастика, иногда являющаяся крутейшей в своём роде (к примеру, азиатский хоррор). Лично я – на стопроц англицкая помесь, и нахожу бесконечно занятным возвращаться к своим корневищам, особенно когда эта рекурсия даёт вдохновение для оригинального арта.
Мы живем в постоянном потоке вдохновенных (и посредственных) СМИ, что означает, что такие вещи, как доверенная курация и способность к организации, становятся все более и более важными. Психогеография организуется по географическому региону, заземляясь к самому духу места, genius loci. Вспомним слоган Джонни Транка к Finders Keepers Records: «Создание глобальных звуков локально». В конечном счете, взглянув на отдаленные земли, вы придете к новому пониманию своего собственного дома, задаваясь вопросом, какие странные легенды и истории о привидениях скрыты под камнями, э?
облако тэгов
