Накануне ночью световая газета, экраном для которой служили облака, оповестила о предстоящем старте. За две недели до этого дня — 18 августа 194... года — на трансевразийском дирижабле, на самолетах и поездах, на скоростных автобусах автострады Париж — Москва начали прибывать туристы из Европы, Америки, Африки и Австралии. Часть американцев избрала другой путь и прилетела в Москву на пассажирских воздушных кораблях «ИС-94», поддерживающих прямое сообщение через полюс между Москвой и Нью-Йорком четыре раза в неделю. Один из виднейших кинооператоров Франции Жакоб прилетел на специальном самолете, приспособленном для воздушной съемки в стратосфере. Он присоединился в Москве к большой советской авиакиноэскадрилье, собиравшейся снимать событие на отрезке пути «Планеты» от Москвы до Хабаровска.
Уже четвертый день свыше 1.500 индивидуальных спортивных авиэток москвичей репетировало над Ново-Серпуховом воздушный парад в честь отлета «Планеты». Вместо обычных трех выпусков в день «Правда» и «Известия» издавали в эти дни пять выпусков, в значительной части посвященных предстоящему полету «Планеты». Для иностранных гостей в Москве, кроме того, выпускалось 16 газет на различных языках народов мира.
Предстоящий полет на все лады обсуждали вся страна, весь мир.
Лишь восемь человек во главе с широкоплечим седым Владимиром Гордеевым соблюдали своеобразный нейтралитет во всей этой шумихе. Верный своим многолетним привычкам, Гордеев учил своих старых и молодых друзей ловить окуней на сверчков с обрывистого берега одного из островов Московского моря, где находилась дача экипажа «Планеты». Этому невинному занятию Гордеев и его спутники обычно предавались после обеда, проведенного в горном отеле Нальчика, куда они ежедневно вынуждены были спасаться на скоростном самолете от сотен советских и иностранных корреспондентов. Один из молодых предприимчивых репортеров муромской «Вечерней газеты» погнался однажды за экипажем «Планеты» на редакционной старушке «АНТ-55», но отстал еще в Чугуеве.
Весь мир был полон слухов о предстоящем старте «Планеты», и всюду распространялась крылатая шутка одного из новейших подражателей Бернарда Шоу: «У меня создается впечатление, что я остался один на нашей бедной Земле. Человечество переселилось в воздух. Я не привык к одиночеству, я скучаю из-за отсутствия собеседников».
За несколько дней до старта экипаж «Планеты» покинул дачу на Московском море, оставил сверчков на попечение внуков Гордеева и переселился в одну из квартир штаба транспланетного беспосадочного перелета.
Начальником штаба перелета был старик Челаев, по-прежнеиу строгий и пунктуальный, выпускавший на заре новой эры авиации самолеты «АНТ-25», один из которых хранился теперь в Большом зале московского Дворца авиации. Среди чрезвычайно возбужденных предстоящим полетом инженеров останавливал на себе внимание своим мрачным, разочарованным видом инженер Богданов, которому не удалось отстоять давнишнюю свою идею о совершении кругосветного беспосадочного полета на самолете с дизельным двигателем. Старту «Планеты» предшествовала упорная борьба конструкторов, предлагавших и паровые, и ракетные двигатели. Но победителями оказались энтузиасты двигателя, питающегося энергией от наземных электростанций, передающих ее на расстояние. Конструкции ракетных двигателей были признаны еще недостаточно надежными и разработанными. По-видимому, им суждено будет сыграть роль в будущем межпланетном опытном перелете.
18 августа 194... года, как назло, выдался незадачливый денек. С утра лил дождь. Над Москвой низко бежали тяжелые серые облака. Видимость была неважная.
По главной Серпуховской автостраде, разбрызгивая лужи, спешили один за другим трехэтажные троллейбусы, автомобили «ЗИС-416» и «М-52», переполненные людьми. Изредка проносились на авиэтках москвичи. Они чувствовали себя неважно. Облака прижимали их к земле. Сидевший в одном из троллейбусов старик-колхозник из села Малые Кармакулы вслух выразил опасение, что старт может быть отменен.
Он сказал:
— На метеостанции нашего колхоза сегодня толковали, что облака идут на высоте 4.320 метров. Плоховато, выходит, дело у старичка Гордеева...
Кругом рассмеялись.
— Отстал, старик! — заметил сидящий рядом молодой аспирант Института по использованию внутриатомной энергии. — «Планета» пойдет на высоте 10 тысяч метров! Это же стратоплан, облачка твои тут ни при чем.
В 17 часов звуковой радиосигнал с вершины Дворца Советов оповестил весь мир о том, что старт «Планеты» состоится точно в назначенный срок — в 18 часов. Из ворот Кремля вышло несколько машин, которые направились к Ново-Серпухову. Прибывших гостей встречал на пороге штаба сам Гордеев. Он был одет очень легко. Традиционный белый костюм и сорочка с расстегнутым воротом — вот и все. «Вы еще не одевались для полета?» — спросили его. «На сей раз, — ответил Гордеев, — мы решили лететь в обычной одежде. Кабина нашего стратоплана герметически закрыта. Мы решили кондиционировать температуру в 15 градусов тепла и поддерживать состав воздуха, равный составу воздуха подмосковной дачной местности».
Гордеев улыбнулся. Он вспомнил, как еще недавно для полета в стратосферу ему приходилось надевать громоздкий и неуклюжий скафандр. В нем он казался себе скорее жителем подводного царства, чем надоблачным путником.
Гордеев посмотрел на часы. До назначенного срока оставалось 8 минут. Газетчики бросились к пилоту, добиваясь получения последнего перед стартом интервью.
Гордеев махнул рукой и дружелюбно проворчал:
— Куда вы спешите, ребята! Завтра все расскажу...
В самом деле, свой беспосадочный кругосветный полет «Планета» должна была закончить менее чем в сутки.
Скорость «Планеты» в стратосфере превышала скорость звука.
Гордеев вошел в кабину «Планеты», где, склонившись над склеенными в ленту картами 55-й параллели, сидел штурман Чернецов. Гордеев похлопал по плечу одного из механиков и сказал:
— Ну, Миша, проверь-ка Куйбышев!
Механик поднял трубку радиотелефона и вызвал Куйбышевский гидроузел. Все оказалось в полном порядке. Куйбышев, который должен передавать «Планете» энергию до проникновения ее в зону следующего гидроузла — Ангарского, начал передачу.
Через минуту взвилась ракета. «Планета» тронулась с места. Вопреки предположениями многих специалистов, старт не представлял для нее особой трудности, — полетный вес самолета был невелик. Рассчитанная на получение энергии с земли, «Планета» избавилась от необходимости брать с собой самый тяжелый груз — горючее. В этом заключалось ее преимущество перед самолетами других конструкций — паровыми, дизельными и т. п., которым приходилось стартовать, с помощью добавочных самолетов, расположенных под крыльями основного самолета-гиганта и после взлета покидавших его в воздухе.
«Планета» была окрашена в темный цвет: во время полета в стратосфере она должна была обогреваться также солнечными лучами. Как это ни странно, описать идеальную обтекаемую форму «Планеты» довольно трудно. Этот стратоплан не имел постоянной неизменной формы. Конфигурация его несущих поверхностей изменялась в зависимости от условий полета на разных высотах. При уменьшении скорости пилот имел возможность увеличить площадь крыльев, так как обычные их размеры не дали бы нужной подъемной силы.
Пробежав несколько секунд по асфальту аэродрома, «Планета» взвилась в воздух и вскоре исчезла из поля зрения. Восемь летчиков страны социализма, отправившиеся в кругосветный беспосадочный полет на «Планете», не слышали уже ни пения «Интернационала», ни восторженных криков толпы, ни аплодисментов, ни рева возвращавшихся в город машин.
Они летели на восток. Это было наиболее удобное направление для кругосветного перелета — слагающая ветров в этом поясе земного шара направлена на восток и северо-восток. Через 20 минут после вылета Гордеев с явным неудовольствием отошел от штурвала, к которому так привык за всю свою жизнь, и доверил «Планету» заботам автопилота. Курс выдерживался автоматически. Машина мчалась в стратосфере, над облаками, на высоте 11 тысяч метров. Все былые неприятности, связанные с атмосферными явлениями, остались далеко внизу, в тех слоях, где плыли облака, проносились грозы, лил дождь, вставали коварные туманы. «Планета» шла в идеальной среде, о которой авиация мечтала уже давно.
Натура земная, кипучая, Гордеев тосковал, видя под собой вместо земли лишь бескрайную снежную равнину облаков. Он был недоволен тем, что прекрасно оборудованная машина как будто совсем устранила его от управления. Для того, чтобы следовать от одной промежуточной направляющей радиостанции до другой, достаточно было закрепить рычажок на шкале или воспользоваться услугами прибора, выдерживающего курс по солнцу. Конечно, недовольство Гордеева было преувеличено. Для манипулирования сложной системой приборов «Планеты» нужны были высокая культура, выдержка и внутренняя собранность экипажа. Часы шли один за другим. Штурман молча следил за приборами, механики — за тихим и ровным гулом мотора. Несмотря на то, что вокруг была все та же фиолетовая мгла стратосферы, штурман время от времени отчеркивал Урал, Байкал, Яблоновый хребет, Охотское море, берега Камчатки, Берингово море и, наконец, Скалистые горы Америки. Казалось, что земной шар медленно передвигается под крыльями самолета, изолированного от вращения шара вокруг своей оси.
Хотя перелет совершался с безукоризненной точностью по заранее намеченному графику и дела в кабине обстояли как нельзя лучше, нельзя все же сказать, что спутники были абсолютно спокойны. Сегодня осуществлялась давнишняя вдохновенная мечта человечества, и переживания, связанные с участием в этом грандиозном предприятии, были необычны. Несмотря на то, что радиосвязь с «Планетой» была строжайше регламентирована, все же радисту досаждал своими вопросами какой-то назойливый корреспондент одной из канадских газет. Ему не отвечали, он не унимался.
— Это никуда не годится, товарищи, — ворчал Гордеев. — Вы же находитесь в герметически закрытой кабине. Вы не подвержены действию разреженного воздуха и кислородного голодания. Вы должны испытывать голод, вы должны питаться — обедать, ужинать, пить чай с бубликами.
Его слова имели серьезное основание. В условиях герметически закрытой кабины организм человека сохранял обычную свою жизнедеятельность. В далеком прошлом остались необычные переживания пилотов, летавших в открытых машинах, когда на высоте свыше 4 тысяч метров в результате кислородного голодания организм переставал усваивать пищу, аппетит у людей пропадал. На этот раз действовали другие причины, — есть не хотелось потому, что обитатели «Планеты» испытывали повышенное нервное возбуждение. Однако Гордеев не желал с этим считаться и продолжал ворчать. Оп предлагал товарищам закусить и над Сибирью, и над Беринговым морем, и над Скалистыми горами, и над восточным побережьем Америки, но безрезультатно.
Кабина, в которой находились участники перелета, была устроена очень остроумно. Больше всего гордился конструктор системой управления самолетом. Ему действительно удалось разрешить самую трудную проблему. Как вывести наружу всю проводку, все передачи к приборам, всю систему тросов, управляющих движениями самолета? Казалось, эту задачу невозможно осуществить без ущерба для герметичности внутренних помещений. Конструктор вышел из положения, прибегнув к помощи электричества. Работа контрольных приборов управления рулями проводилась обычным способом, но все манипуляции выводились наружу по электрическим проводам.
«Планета» неслась над океанами и материками. Гордеев оживился, когда впервые за все время перелета в просвете облаков показалась земля. «Планета» летела над Европой. Десятки самолетов устремились ей навстречу. Чем ближе к Москве, тем сильнее бились сердца восьми отважных сынов Страны Советов.
Они вылетели из Москвы только вчера, но каждому из них казалось, что целая вечность прошла с тех пор, как они распрощались с друзьями на аэродроме, миновали Урал, Сибирь, оставили за собой Азию, пролетели над Америкой, снова вернулись в Европу и теперь шли к Москве. Они вступили в зону действия Куйбышевского гидроузла.
— Здравствуй, Куйбышев! — сказал механик, — ну, теперь-то мы дома.
Над Ново-Серпуховом самолет, спускавшийся из стратосферы в нижние слои, попал в дождь. Они облетели вокруг света, прорезали множество климатов на разных параллелях, прошли над бурями, ураганами, циклонами, а когда вернулись в Москву, то попали в тот самый дождь, который начался в ночь накануне старта. Это был действительно сверхбыстрый полет. Мир аплодировал. Столицы рукоплескали. Человечество отмечало вступление в новую эру истории авиации.
Сегодня, 58 лет назад, человек впервые вышел в открытое космическое пространство. Вот некоторые материалы, которые были опубликованы в "Вечерней Москве". (Фантастическое произведение нашлось).
Б. А. Максимачев. Тайны звёздного океана (фантастический рассказ, иллюстрации, вопросы астрономической олимпиады «Вечерней Москвы») // Вечерняя Москва № 67, 20 марта 1965, стр. 4
— - —
Снова наши советские люди навестили космос! Снова мир рукоплещет славным исследователям Вселенной, совершившим звёздное путешествие. Тысячи юношей и девушек мечтают стать космонавтами. Для них и других любителей астрономии всех возрастов и профессий — наша олимпиада.
Мы просим ответить на одиннадцать вопросов, которые выделены в рассказе жирным шрифтом. Ответы посылайте в редакцию. Не забудьте сообщить свай адрес, фамилию, профессию и место работы или учёбы.
— - -
Раздался стук. Коля Андреев вздрогнул и открыл глаза.
— Опять задремал, — вздохнул он и нагнулся за упавшей книгой. Это был учебник астрономии. По профессии Коля — маляр, но мечтает стать инженером и пока учится в вечерней школе. Уже 2 часа ночи, хочется спать, а завтра придётся отвечать на уроке. Коле представилось, как строгий учитель астрономии Виталий Алексеевич неторопливо войдет в класс и начнёт урок, ну, например, с такого вопроса:
«Если звезда наблюдается в полночь в меридиане к югу от зенита, то в каком направлении в этот момент (к югу, к северо-западу и т. д.] она будет смещена для наблюдателя вследствие годичной аберрации света?
Старый учитель любит чёткие, обстоятельные ответы и всегда говорит: «Главное — не в буквальном зазубривании формулировок, а в умении соображать и применять полученные знания на практике». А это ведь не сразу даётся. На прошлом уроке он «срезал» Серёжку Монахова, задав ему, казалось бы, совсем не трудный вопрос:
— Наблюдатель, находящийся на экваторе Земли, имеет инструмент для наблюдения светил только в зените. Будет ли он наблюдать Луну в зените и сколько раз в течение года?
Сергей допустил лишь меленькую неточность и «схватил» двойку, Коля вздохнул и снова стал перелистывать учебник.
«Если звёздная система — галактика, — прочитал он, — удаляется от нас со скоростью 100.000 километров в секунду, влияет ли это заметно для глаза на её видимый цвет и видимый блеск».
Юноша задумался. Ведь это не только теоретический вопрос, с каждым годом мы всё больше привыкаем к космическим скоростям, всё больше интересуют нас космические проблемы. Однажды Коле довелось услышать, как Герман Титов рассказывал о том, что увидел в иллюминатор корабля «Еосток-2».
— Все было удивительно — ослепительно яркое Солнце, немерцающие звезды, Земля в голубом ореоле. — Герман Титов тогда сказал шутя, что скоро в космос станут летать по профсоюзным путёвкам.
— А что, если бы мне дали такую путёвку? Наверное, всё-таки перед этим устроили какой-нибудь экзамен. — Коля поудобнее устроился в кресле и... отчётливо увидел: большой светлый зал, за длинным столом — знакомые всему миру советские лётчики-космонавты, ещё какие-то люди. Среди них и учитель Виталий Алексеевич. Идёт экзамен. Коля стоит перед экзаменаторами, и Виталий Алексеевич спрашивает его:
— Почему точка видимого схождения на небе путей метеоров (падающих звёзд) перемещается на небе относительно звёзд ото дня ко дню?
Об этом Коля только что успел прочитать в учебнике, и ответ его был уверенный и чёткий. Одобрительно закивали головами Павел Беляев и Алексей Леонов. Эта немая похвала ободрила Колю. А учитель уже задавал ему новый вопрос:
— Где, когда и почему можно одновременно видеть Солнце и полную Луну? А заодно попробуйте сказать: бывает ли видимо в июне на Южном полюсе Земли полное лунное затмение?
Очевидно, ответы и на эти вопросы были тоже удачны, потому что председательствующий — высокий, статный человек пригласил Колю подойти ближе и вручил ему голубую путёвку... заветную путёвку в космос.
А потом Коля увидел себя уже внутри кабины космического корабля. Маленькие круглые окошки, мягкие кресла. Впереди на стене вспыхнула красная надпись:
— Внимание! Старт!
Снизу что-то грохнуло, корабль завибрировал. На несколько мгновений захватило дыхание. Тело стало тяжёлым. Спина глубоко вдавилась в мягкую спинку кресла: «Летим!».
Небо за окном быстро темнело, стало густо-синим, затем фиолетовым и вскоре засветилось яркими звёздами.
— Совсем так, как рассказывал Герман Степанович, — отметил про себя Андреев.
Как непохоже это путешествие на то, что видел он когда-то в фантастическом фильме «Космический рейс». В кинокартине показали эстакаду, с которой стремительно взлетала ракета. Тогда он был ещё мальчиком и безуспешно пытался ответить на задачу, которую легко решил бы сейчас:
В полночь с эстакады космодрома со скоростью 12,1 км/сек. в восточном направлении улетела межпланетная ракета. Спустя 12 часов, в полдень, с той же эстакады в том же направлении со скоростью 16,3 км/сек. отбыла вторая ракета. Когда вторая ракета догонит первую! Допускается, что путь, пройденный ракетами в течение первых двух суток, практически не отклоняется от прямой. Для упрощения задачи наклоном земной оси пренебречь.
Шум двигателей становился всё тише и наконец замолк. Тело стало непривычно лёгким, и, чтобы не взлететь к потолку, приходилось крепко держаться за ручки кресла. Так вот она какая, невесомость! Сколько о ней приходилось слышать! А всё-таки когда и почему возникает состояние невесомости на космических летательных аппаратах?
Неожиданно потемнело, и Коля увидел, как закруглённый край Земли медленно закрыл сверкающее горячее Солнце. Корабль вошёл в область земной тени. По сути дела это было солнечное затмение, только роль Луны в данном случае играла наша родная планета.
В иллюминаторе показался Юпитер. Даже без телескопа были отчётливо видны его четыре спутника. Коля хорошо знал, что тени от этих спутников нередко падают на поверхность самой планеты. Значит, и там возможны солнечные затмения. Интересно бы выяснить — часто ли на Юпитере вообще и в какой-либо определённой точке его поверхности происходят затмения Солнца?
Много часов уже летит корабль. По радио объявили: приготовиться к посадке на Луне! И опять заработал двигатель, и тело словно налилось свинцом. Однако посадка произошла настолько мягко, что никто из пассажиров не заметил толчка.
Коля всматривался в лунный пейзаж. Коричневой равнины с пологими склонами кольцеобразных гор, крутых скал и остроконечных хребтов, которые так любят рисовать художники, видно не было. Поражали резкие контрасты между светом и тенью. Солнце светило, как яркий прожектор среди темной ночи. Каждый камень под его лучами был настолько ослепителен, что тотчас же пришлось надеть тёмные защитные очки,
— Раз, два, три, — делал Коля первые неуверенные шаги по Луне.
Штурман провёл необходимые измерения. Оказалось, что космонавты прилунились точно в центре лунного диска, видимого с Земли, А где сама Земля? Находясь здесь, в каком месте на лунном небе они будут видеть Землю! Будет ли меняться это место на небе с течением времени, если космонавты будут оставаться в той же точке на Луне?
Солнце казалось застывшим, оно не двигалось. И не удивительно — ведь лунный день длится целые две земные недели!
«Всё здесь иначе, чем у нас дома, — подумал Коля. — А дом-то как далеко: ведь до Земли — 400 тысяч километров». Родная планета выглядела огромным воздушным шаром голубоватого цвета, висящим высоко в небе. Маленькими звёздочками двигались вокруг неё искусственные спутники. Следя за ними, Коля вспомнил вопрос, однажды заданный в классе висящим высоко в небе. Маленькими звёздочками двигались вокруг неё искусственные спутники. Следя за ними, Коля вспомнил вопрос, однажды заданный в классе Виталием Алексеевичем:
— Искусственные небесные тела движутся по тем же самым законам природы, что и естественные небесные тела. Спрашивается, можно ли создать такой искусственный спутник Земли, который бы двигался по такой же точно орбите, что и Луна, и имея бы точно такой же период обращения вокруг нашей планеты? Притягательным действием Луны на искусственный спутник пренебречь.
Зачарованно смотря на Землю, Коля думал, как дорога она ему, такая далёкая сейчас.
И вдруг снова раздался грохот двигателя, Коля вздрогнул и... открыл глаза. Оглушительно звенел будильник. Вспомнив свой сон, юноша улыбнулся: «Чудеса, а ведь я ответил на все вопросы».
Интересно, смогут ли это сделать наши читатели?
— - -
На размышление вам даются воскресенье и понедельник. Жюри будет рассматривать письма, опущенные в почтовый ящик не позднее 23 марта. В составе жюри: председатель — профессор МГУ Б. А. Воронцов-Вельяминов, профессор МГУ К. А. Куликов, профессор А. А. Штернфельд, научный обозреватель «Вечерней Москвы» Н. А. Варваров. Составитель рассказа — научный сотрудник планетария Б. А. Максимачев.
Читатели, приславшие наиболее точные ответы, будут премированы.
А. Васильков. Лопнувшая сенсация (заметка) // Вечерняя Москва № 69, 23 марта 1965, с. 3
— - -
Мир восторженно приветствует новых героев космоса — Павла Ивановича Беляева и Алексея Архиповича Леонова. Их имена в эти дни звучат на всех языках. Беспримерный эксперимент выхода человека из корабля в космос совершен успешно.
Однако есть на Западе люди, которых новые достижения Советского Союза в освоении космического пространства приводят в уныние. Взять, к примеру, издателей парижской вечерней газеты «Франс-суар». Они наверняка огорчены до слез. Их «блестящая сенсация» лопнула как мыльный пузырь. Дело в том, что за два дня до старта космического корабля «Восход-2» «Франс-суар» начала печатать под заголовком «Последний «SOS» русского космонавта» сенсационные заявления неких братьев Ашиль и Джиованни Кордгилья из Турина. Названные шарлатаны объявили себя изобретателями «чудодейственных приборов», с помощью которых они якобы поддерживают «двустороннюю связь с небом».
Как пишет газета «Франс-суар», «изобретатели» приняли сигналы бедствия от 14 русских космонавтов, «бесследно исчезнувших в космическом пространстве». Публикация подобных бредней — явление не новое. Проходимцы из «Франс-суар» не оригинальны. И до этого желтая капиталистическая пресса печатала «сенсации» о якобы услышанных «голосах в космосе», о «вращающихся вокруг Земли гробах», о таинственных космических «катастрофах». Старый дешевый трюк, рассчитанный на то, чтобы бросить тень на блестящие победы нашей Родины в освоении космоса.
Советский Союз вновь продемонстрировал превосходство своей космической техники — могучих и точных ракет, современных кораблей-спутников, их оборудования, всей системы обеспечения безопасности человека в космическом пространстве. И никакие трюки западных шарлатанов не могут умалить наших побед. А. Васильков.
Во Всесоюзной библиотеке иностранной литературы открылась сегодня книжно-иллюстративная выставка, посвященная жизни и творчеству знаменитого французского писателя Жюля Верна.
Его произведения издавались в нашей стране более трехсот раз общим тиражом свыше 17 миллионов экземпляров на 23 языках.
… Магия, наряду с тотемизмом и анимизмом, — одна из древнейших форм религиозных верований. В культурологической литературе ее определяют как символические действия (обряды) или бездействие, направленные на достижение определенной цели сверхъестественным путем.
… Все было хорошо, пока не начала развиваться и получать все новые подтверждения квантовая теория.
… Теперь представьте пару фотонов, которая покинула генератор и никем не наблюдаемая разлетелась в разные стороны. Ни один из этих двух фотонов не имеет пока определенной спиральности. Проходят годы, фотоны разлетаются на огромное расстояние в десятки световых лет. И тут один из них, наконец, попадает в поле зрения наблюдателя и обретает левую спиральность. В то же самое мгновение правую спиральность обретает его «брат». Получается, что, воздействуя на один фотон, который мы наблюдаем, мы тем самым воздействуем на другой, который вовсе не наблюдаем, и сигнал проходит со скоростью, во много раз превосходящей скорость света. Ну чем не магия подобия?
Вероятно, на этом эффекте могла быть основана работа описанного в некоторых фантастических романах прибора мгновенной межзвездной связи ансибла. Когда покорители космоса находятся в десятке световых лет от родной планеты, обычный радиосигнал будет идти десять лет туда и десять лет назад. Срочно необходимая консультация опоздает на двадцать лет и потеряет актуальность. Поэтому в экстренных случаях герои книг Урсулы Ле Гуин и Орсона Скотта Карда пользуются ансиблами.
В «Литературной газете» от 20 мая 1950 г. я прочел заметку Кл. Павлова «Когда у критика коротка память...» В ней говорилось об изъянах в памяти критика Сергея Иванова, который в статье, опубликованной в журнале «Октябрь», осудил в романе В. Ильенкова «Большая дорога» те же самые страницы, которые он сам расхвалил в газете «Вечерняя Москва».
Мне же привелось убедиться в том, что у С. Иванова совсем не такая уж короткая память. Так, например, он не только слово в слово запомнил все то, что писали о романе Н. А. Некрасова «Три страны света» в комментариях к полному собранию сочинений поэта (том VII, 1948, стр. 838—839), но и включил это почти без изменения в свою статью «Фантастика и действительность» («Октябрь» № 1, 1950 г., стр. 157).
Впрочем, память все-таки изменила критику: он забыл сообщить, что все написанное им по поводу романа Некрасова (почти печатная страница!) принадлежит не ему, а авторам комментария — В. Евгеньеву-Максимову и А. Лурье.
Самолет находился в воздухе уже несколько часов. Он шел на высоте четырех тысяч метров, могучим винтом разрезая воздух. Москва давно уже осталась позади, но командир корабля Николай Орлов, сидевший у штурвала, все еще был охвачен странными чувствами: ему казалось, что этот небывалый беспосадочный перелет через два полюса вокруг земного шара является прекрасным и неповторимым сном. Орлов даже чуть улыбнулся. Он вспомнил раннее утро, бронированные ворота широкого подземного тоннеля, из которого вывели на бетонную площадку аэродрома его машину — краснокрылую бесхвостку со стеклянной кабиной «ЛС-1», — и незабываемые минуты старта вновь ожили в его памяти.
Навсегда запомнилась Орлову тишина, чуть нарушаемая жужжанием киноаппарата. Наконец послышался мягкий звук сирены, похожий на журавлиный крик. Орлов включил стартеры, и дизельные моторы начали работать на малых оборотах. Прогрев моторы, он дал полный газ: бешеный рев на мгновение заложил уши. Моторы работали, как часы. Раздался взрыв ракет, вспыхнули столбы холодного, похожего на бенгальский огонь пламени, и бесхвостый самолет — «летающее крыло», — подброшенный вперед огромной силой, рванулся в воздух.
От нахлынувшего восторга Орлов даже вскрикнул:
— Черт возьми, здорово!
Никогда еще он не был так; счастлив. Он посмотрел на второго пилота — веселого украинца Пашу Ильященко. Тот лукаво подмигнул и гордо запрокинул голову. Штурман — серьезный, редко улыбающийся юноша Алексей Сурин — подсунул ему запаску. Она была написана в торжественных, немного
даже выспренних тонах, но Орлов между строк почувствовал буйную радость штурмана.
«Для крылатых людей страны Советов, — писал штурман, — нет и не будет преград. И мы трое — только представители могучего племени большевиков, которые творят новую историю человечества».
— Славный чудак... — тихо прошептал Орлов и передал записку Ильященко.
Над Кремлем самолет с глубоким креном сделал прощальный круг. Рубиновые звезды струили мягкий, слегка фосфоресцирующий свет. Внизу широко простиралась величественная панорама Москвы. Орлов сбросил вымпел с короткой запиской:
«С образом великого Сталина в сердце отправляемся в небывалый рейс и убеждены в том, что родной образ вождя пронесем с победой».
Прошли многие часы. Самолет со скоростью пятисот километров мчал над морем Баренца, пробивая тяжелые облака, а Орлов все еще жил стартом. Как в тумане, перед ним вставали стены Кремля.
Он посмотрел на приборы. Они работали отлично. Перо высотописца непрерывно вычерчивало волнистую линию высоты.
Орлов мысленно пробежал маршрут: Москва — Америка через великую авиационную трассу, проложенную в свое время Героями Советского Союза Чкаловым и Громовым над Северным полюсом, американский материк и Южный полюс. Затем самолет должен будет пройти через Землю королевы Мод, Индийский океан, Африку, Аравию, Кавказ и — снова в Москву. Сорок с лишним тысяч километров! Чуть ли не пять суток в воздухе!
Орлов слегка отжал от себя ручку управления. Указатель скорости выбил новую цифру: 570.
Вошли в большое облако. В кабине сразу стало темно. Штурман высунулся из своей рубки, включил свет и ткнул пальцем вниз. По тому, как складывались его губы, Орлов понял, что самолет шел над полюсом. Он знаками дал понять штурману, что здесь нужно сбросить вымпел. Штурман сделал жест рукой и, пожалуй, впервые за время пути улыбнулся. Это означало, что он уже сбросил вымпел.
Но экипаж так и не увидел полюса. Полюс был задернут густой облачностью, а снижаться было опасно: самолет мог столкнуться с нагромождениями ледяных гор. Шли на высоте четырех тысяч метров.
Ильященко, которому в это время полагалось спать, чтобы потом сменить командира, занимался астрономическими наблюдениями. Он взял серию радиопеленгов, и глаза его засверкали. Он подскочил к Орлову и закричал ему в ухо:
—Ура, Коля! Скоро Америка!
И гут же показал большой палец, дескать, «вот как здорово!» Со времени старта прошло только девятнадцать часов, а пройдено уже четверть пути.
— Спи! — оказал Орлов.
— Что? — Ильященко был удивлен. — Спал мой дядя, а мне запретил. От сна жиреют, дружище... Я сейчас сяду за управление, а ты будешь отдыхать.
Орлов не спорил. Он был утомлен и молча уступил место своему другу.
Вновь появился штурман. Широко растягивая губы, он произнес: «Ар-хи-пе-лаг». И скрылся. Москва радировала поздравление с перелетом через Северный полюс и сообщала о восторге и ликовании всего народа.
Самолет вышел из облачности. Его чуть качнуло. Орлов догадался, что самолет встретился с нисходящим потоком. Ильященко начал постепенно набирать высоту. Здесь было значительно спокойнее. Орлов продолжал лежать на баке. Он пытался уснуть, но сон бежал от его глаз.
Он оглядел кабину самолета, сплошь занятую приборами, и поднялся с бака. Самолет шел над Северной Америкой. Справа должна была тянуться горная цепь Кордильеры. Под крылом самолета неясным рельефом лежала земля, в которой едва заметно пробивалась похожая на серебристую паутину длиннейшая река — Миссисипи. Вашингтон передал экипажу лично поздравление президента и приветствие Лиги американских летчиков.
Самолет шел на высоте 12.500 метров. Вторые сутки люди находились в воздухе, и никто ничего не ел, за исключением шоколада, и никто не спал. Орлов выпил бутылку нарзана, проверил расход бензина, масла, прислушался к шуму моторов и, убедившись, что все в порядке, вновь стал смотреть вниз. Внизу лежала гигантская капиталистическая страна. Огромные небоскребы, о которых он много читал, вонзали сейчас в небо свои железные крыши, похожие на спичечные головки.
Самолет вдруг начало болтать; но он по-прежнему неудержимо рвался вперед. Орлов посмотрел на приборы. Ничего ненормального он не увидел. В рубке показалось серьезное лицо штурмана. Он сунул записку Ильященко. Тот пробежал ее и, не оборачиваясь, передал Орлову. В записке было написано следующее:
«Близость к тропикам начинает оказываться».
Орлов сел за управление. Оставляя штурвал, Ильященко спросил у Орлова, прочитал ли тот записку. И когда Орлов утвердительно качнул головой, второй пилот засмеялся и пробормотал:
— А все-таки летим, и никаких гвоздей!
Он сунул в рот кусок шоколада и сел на бак…
Снова показался штурман. Он протянул записку:
«Питтсбург сообщает, что в тропиках на трассе полета ливень окончится между 16 и 20 часами. Сейчас 17 часов 42 минуты. Возможно, придется обходить зону ливней».
Орлов выругался. Какая нелепость! Сколько бензина пропадет впустую! И потом, где обходить? Самолет находился над Мексиканским заливом. Скоро Карибское море. Над ним особенно не разгуляешься; нужно возможно точнее соблюдать намеченную трассу.
Командир подумал и решил идти прямо. Пересекая тропик Рака, Орлов взглянул на небо. Огненный шар солнца медленно плыл в белесом пространстве. Несмотря на то, что самолет шел на высоте в 6.000 метров, Орлову было жарко. Пот выступил у него на лбу, и, что особенно раздражало, мелкие капли ежеминутно сбегали к кончику носа. Промчавшись над Большими Антильскими островами, Орлов увеличил высоту до 15.000 метров. На этой высоте он шел около трех часов. И только когда штурман дал знать ему, что внизу Панамский канал, Орлов снизился. Он хотел взглянуть на это грандиозное сооружение, которое в случае войны дает США возможность в течение двух суток объединить тихоокеанский и атлантический флоты воедино.
Проснулся Ильященко. Он сел на бак, удивленно посмотрел на руку, в которой зажат был шоколад, и стал дожевывать его. Орлов позвал украинца и сказал:
— Панамский канал!
Тот поглядел вниз, не переставая жевать. Потом повернулся к Орлову и спокойно заметил:
— Красивее наших каналов не бывает. У нас искусство, а тут деньги.
Орлов усмехнулся философскому замечанию второго пилота и приказал ему сменить штурмана.
Штурман вышел из рубки с красными, воспаленными глазами. Он чуть шатался от усталости. Взглянув на часы, он сказал: «В тропиках ливень» и пошел спать.
Спустя несколько часов самолет подошел к никогда не виданной Орловым полосе тропического ливня. Это был даже не ливень: сплошные потоки низвергались с неба на землю, перекрывая своим гулом шум моторов. Стояла огромная, необъятная стена густой облачности, которую пробить было трудно, а в ливне — и небезопасно. Картина настолько потрясающая, что Орлов не мог от нее оторваться. Он посмотрел вниз, — там гремела кромешная тьма. Самолет, казалось, неподвижно застыл в воздухе перед этой бесподобной водяной стеной. Несколько минут Орлов раздумывал. Ильященко нацарапал на записке, что ливневые облака имеют огромную мощность, доходящую до пяти-шести километров. Орлов развернулся и пошел вдоль фронта облаков.
«Обхожу»... — с горечью подумал он и с беспокойством посмотрел на бензиновый счетчик. Сальвадор передавал радиограмму Москвы: «В случае затруднений произведите посадку в любом пункте. Берегите свои жизни».
Обход длился ровно два часа. И когда через два часа Орлов вернулся, ливня уже по было. Он снизился до высоты ста метров и здесь увидел хаотическую путаницу деревьев. Кое-где в редких просветах сверкала под вечерним солнцем вода, в которой плавали вывороченные стволы неизвестных ему деревьев с лентообразными корневищами. Они были желто-красного, а иногда и ярко-оранжевого цвета. Откуда-то вынырнула огромная фиолетовая птица с короткими крыльями, похожими на веер. Она тревожно закричала и сгинула в гуще лесов.
Вдруг из штурманской рубки выскочил Ильященко. Он был возбужден и кричал:
— Смотри вперед! В небо!
Орлов поднял голову, и зрелище, которое он увидел, ошеломило его. В слегка туманном небе он увидел увеличенную силуэтную тень, своего самолета, окруженную несколькими пестрыми радужными дугами. От этих дуг бежали в разные стороны лучи.
—Такой картинки у нас на Арбате не увидишь! — вскричал штурман и, наставив
лейку, начал бешено щелкать. — Это какое-то святое вознесение нашего самолета!..
Орлов вспомнил из учебника, что такой «небесный фокус», который называется «глория» или «Брокенский призрак», — крайне редкое явление. «Глория» появляется при исключительном сочетании метеорологических условий.
Самолет шел вперед. Видение качнулось, разрослось и исчезло. Радужные дуги погасли. Через Кайенну передали в Москву, что пересекли экватор.
Штурман, обиженный тем, что его не разбудили во время «Брокенского призрака», хмуро занял свое место. Орлов впервые за время полета лег и уснул крепким сном. Проснулся он от холода. Самолет летел уже над Южным полюсом. Прекрасная советская машина уверенно покоряла пространство. Здесь, в Антарктике, климат суше и жестче, чем на Северном полюсе:
здесь нет моря, которое смягчает мороз, — материк Антарктиды увенчивает купол земли.
Штурман высунулся из кабины.
— Земля королевы Мод!
Начинало светать. Сумеречный воздух клубился за стеклом кабины, и звезды становились маленькими, далекими, тусклыми. Под крылом самолета, летевшего в пятидесяти метрах от воды, бушевал Индийский океан. Из пенистых волн его дикими стайками выскакивали какие-то крылатые, светящиеся рыбы и вновь исчезали в бурной пучине.
Однако эта экзотика сейчас не волновала Орлова. Насколько приятно было нестись над западным полушарием, настолько тяжело — над восточным. Особенно во время перелета над Африкой. Силы иссякали. Приходилось чаще смеяться, но спать никто уже не мог. Орлов взглянул на штурмана и ужаснулся — до того он был бледен и утомлен. Глаза его вспухли и слезились, как у старика. Губы растрескались. Всех мучила, жажда, а пить почти нечего было. Над Южным полюсом полопались почти все бутылки с нарзаном. Ильященко тогда вышвырнул битое отекло за борт. Сейчас утоляли жажду подогретым кофе. Оно горчило, раздирало горло, и пить хотелось еще больше.
Самолет шел над аравийской пустыней Нефуд. Это был самый неприятный этап пути. На безбрежном пространстве песок лежал огромными войнами, ветер местами вздымал его в воздух, вертел смерчем. Ильященко отплевывался. Чорт знает, сколько здесь воронок! Самолет чуть не вошел в штопор. Но Орлов с большой осторожностью огибал все эти песчаные смерчи, и машина пробивалась дальше.
Зато сколько радости было, когда пересекли полуостров Малой Азии! Черное море! Ведь это уже свое, родное море! Свои берега! Свой дом!
Усталости как не бывало. Даже, штурман, утомившийся, пожалуй, больше всех, и тот оживился. На впалых щеках его заиграл румянец. В Крыму прямо на ялтинский пляж, над которым низко промчались под аплодисменты многотысячной толпы, сбросили предпоследний вымпел и помчались дальше в приподнятом настроении.
Впереди была Москва! Родная, любимая Москва!
А там...
* * *
Светало, когда три друга — Николай Орлов, Павел Ильященко и Алексей Сурин — оставили комнату и вышли на улицу. Дворники из толстых шлангов поливали тротуары. По улице мчался автомобиль, разбрызгивая фонтаны воды по широкой гудронированной мостовой.
Наступало утро.
— Вот, — сказал Николай. — Мы так размечтались о кругосветном перелете, что не заметили, как прошла ночь... Мечты, мечты, где ваша сладость?
— Не дрейфь, Коля, отведаем... — уверенно заявил Ильященко.
— Конечно, — петушиным басом вставил серьезный Алексей Сурин. — Пока еще мы только учлеты. Нас впервые допустили к участию в воздушном параде. Но кто знает?.. Может быть, через несколько лет то, о чем мы мечтали, станет для нас явью... Все возможно...
— И даже должно! — твердо сказал никогда ни в чем не сомневающийся Ильященко.
Над Москвой всходило жаркое августовское солнце, похожее на тот большой огненный шар, какой почудился друзьям в тропических широтах.
облако тэгов
