Элементалы / The Elementals

Фрэнсис Гарфилд / Frances Garfield

из журнала

"Fantasy Tales", 1980

Перевод: И. Волзуб [2023]

* * *

Круглые жёлтые глаза Джимми следили за тем, как старый Дэвид Раффнер с трудом поднялся из своего кресла-качалки, чтобы выключить телевизор. Джимми любил старика, и ему было ненавистно слышать, как тот с такой усталостью кряхтит при любом движении.

— Это всё подождёт до завтра, Мэри. – прохрипел Дэвид и проглотил таблетку от артериального давления, не запивая водой.

Хрупкая и миниатюрная Мэри Раффнер разложила газету около корзины Джимми и поставила на неё миску горячего молока, которым, как она знала, кот любил полакомиться перед отходом ко сну. Дэвид тщательно отрегулировал каминную решётку, стоящую перед тлеющим очагом. Затем Дэвид и Мэри взялись за руки и направились вверх по накрытым ковром ступеням лестницы. Джимми провёл насыщенный день, исследуя вдоль и поперёк все окрестности, однако Дэвид и Мэри казались более уставшими, чем он сам, думалось коту. Он запрыгнул на карниз книжного шкафа, чтобы посмотреть, как его хозяева поднимаются на верхний этаж.

Тут были целые стопки книг о призрачных наваждениях, неразгаданных тайнах, древних культах, в которые Дэвид Раффнер любил погружаться с головой. Джимми потёрся своим подбородком медового оттенка о край большой книги, лежащей раскрытой. Лёгкое мурчанье поднялось из его нутра, подобно пене, играющей на верхушке наполненной добрым пивом кружки. Его челюсти раскрылись было в розовом зевке, однако Джимми смахнул с себя дремоту, так как в отсутствии Мэри и Дэвида должны появиться Джонатан и Ребекка.

Это были его хорошие друзья. Они владели этим домом много лет назад и поклялись никогда не покидать ни его, ни друг друга, и они сдержали клятвы. Эпидемия инфлюэнцы 1917 года скосила их обоих за считанные часы, однако они продолжили обитать здесь в своё удовольствие. Они любили Джимми, и Джимми любил их. Он надеялся, что Дэвид и Мэри легко погрузятся в сон, свойственный старости. Кот спрыгнул с полки шкафа и на цыпочках стал подниматься по лестнице, чтобы поглядеть.

Он добрался до площадки, где лестница поворачивала вправо. В небольшом, сделанном из толстого стекла окне что-то как будто вспорхнуло. Ночная птица? Джимми положил свои лапки на подоконник, чтобы заглянуть в темноту.

И обнаружил, что глядит прямо в чьё-то лицо.

Оно было косматым, подобно некошеной траве, или большому чёрному кусту, с треугольными разрезами глаз, которые уставились на него, источая зелёный свет. В следующее мгновение существо пропало из виду.

Он действительно видел это? Или ему померещилось? Кот поспешил к двери спальни. Мягкий, ритмический храп Мэри и более глубокий бас Дэвида просачивались сквозь дверь. Затем Джимми спустился обратно по лестнице, пронесясь мимо окошка, и на этот раз не глядя в него.

Высоко ступая по узорчатому ковру, он подошёл к своей миске и с благодарностью стал лакать парное молоко. После трапезы он смерил глазами внушительный сувенирный шкаф из клёна. Тот был заполнен всевозможными безделушками, которые Дэвид и Мэри привозили из своих путешествий. Среди них высился раздвоенный кусок покрытого колючками коралла, который Раффнеры привезли с пляжного отдыха. Джимми слышал, как Дэвид говорил, что жаркое солнце прогрело его старые кости, и что на следующее лето они вновь туда поедут. Джимми благодушно относился к их рекреационным поездкам. Юный Чак Коппард из соседнего дома приходил тогда каждый день, чтобы кормить его и менять ему лоток с песком.

  А между тем Джонатан и Ребекка приходили и уходили по своему желанию, даже при солнечном свете. Джимми с благодарностью потрогал коралл. Потом спрыгнул на пол и направился, держа хвост торчком, на кухню. Здесь он запрыгнул на свой высокий табурет у стола и, устроившись поудобнее, принялся ждать.

Туманное облако осторожно вплыло в тёмную комнату. Оно разделилось на две части, каждая из которых обрела форму. Одна была похожа на тень мужчины, другая – стройной женщины.

— Какая чудесная ночь, — раздался голос Джонатана.

— Что возвращает наш дом обратно к нам, — ответила ему Ребекка, будто улыбаясь. Обе туманных фигуры приблизились друг к другу, видимо, для поцелуя.

— Привет, Джимми! – обратился к нему Джонатан, и Джимми ответил: «Привет!», потому что они могли понимать его речь, как и он мог понимать их. Их беседы были лучше, чем пожилое общение Дэвида и Мэри, так как он мог участвовать в первых.

— Как у вас дела, ребята? – обратился к ним Джимми, когда они расселись по местам у стола.

— Всё в порядке, кроме тех слухов, что дрейфуют вокруг, — ответила Ребекка. – Городские власти решили демонтировать большинство старых домов там, где проходит железная дорога. Это значит, что какая-то часть нашего вида должна отправиться на поиски новых жилищ.

— И нашему виду требуется свойственный ему тип жилища, — продолжал Джонатан. – Не хочу показаться негостеприимным, однако надеюсь, что они не станут толпиться у нас здесь.

— Прямо сейчас, — ответил Джимми озадаченно, — я видел что-то странное в окошке на лестнице.

Они выслушали его рассказ.

— Может быть, мне просто померещилось, — закончил кот.

— Надеюсь, что так, — ответил Джонатан. – Надеюсь, что дело в твоём богатом воображении.

Ребекка подняла туманный палец.

— А что это за назойливый шум в подвале внизу? – спросила она.

— Теперь ты воображаешь разные вещи, — хихикнул Джонатан.

— Может быть, это мыши, — подал голос Джимми. – Пойду-ка я посмотрю.

— В этом доме не было ни единой мыши долгие годы. – сказала Ребекка. – Они все убежали, даже не сбиваясь в кучки, когда приехали вы.

— Не считая тех трёх, которых ты поймал в первый день. — добавил Джонатан.

— Я разберусь, — повторил Джимми. Он спрыгнул со стула и бесшумно прошёл в открытую подвальную дверь.

На деревянных ступенях лежала тяжёлая темнота. И ещё шум, ускользающий, загадочный. Но не мышиный. Это был чей-то голос.

«Хорошее место», — что-то прошептало, обращаясь к чему-то ещё.

«Надобна убрать людей отсюда…»

Глаза Джимми настроились на темноту. Он мог видеть. На бетонном полу внизу стояла какая-то приземистая фигура, покрытая с ног до головы копной спутанных волос. Кажется, у неё были руки и ноги, странно соединённые в суставах.

«Кот», — услышал он скрежещущий шёпот, — «уродливый кот».

      — Ну-ка пошли отсюда прочь, живо! – прорычал вниз Джимми.

Затем что-то врезалось в него.

Кот потерял равновесие и покатился по лестнице, ударяясь о каждую ступень. Он пробовал крутануться, чтобы его лапки оказались под ним, однако ему это не удалось. Джимми кубарем скатился до самого конца лестницы, где ощутил сокрушительный удар о бетонный пол. Он пролежал какое-то время без движения, ошеломлённый и дрожащий. Ему казалось, будто в него зарядили железным башмаком. Кот дико озирался по сторонам. Тень, или же тени, не показывались. Всё ещё слабый, Джимми поднялся на ноги и бросился вверх по лестнице к двери, качаясь из стороны в сторону.

— Что случилось? – спросил Джонатан, его призрачная фигура стояла, застыв в ожидании.

— Что-то сбросило меня вниз со ступенек. – Джимми недовольно перевёл дух.

— Внизу что-то было? – потребовал ответа Джонатан.

— Несколько существ, общавшихся между собой. И злобных. – ему не приходило на ум другого слова. – По крайней мере, они не последовали за мной.

Кот посмотрел на двух своих друзей.

— Это и есть те штуки, ищущие новое жильё, о которых вы говорили?

— Непохоже, чтобы они были из нашего вида. – ответила Ребекка. – Полагаю, что…

Джонатан подплыл к двери погреба.

— Я ничего не слышу. Должно быть, Джимми прогнал их.

Джимми принялся проверять свою янтарную шёрстку языком на предмет ранений.

— Но что, если они вернутся обратно? – подала голос Ребекка.

В голове у Джимми возникла идея.

— Я навещу Зору Харки.

Туманная фигура Ребекки всколыхнулась, как будто она повернулась к коту.

— Разве она не ведьма?

— Да, — ответил Джимми, — и мой друг. Она может понимать мою речь, подобно вам. Она может помочь. По крайней мере, я так думаю.

В кухню просочился рассвет. Ребекка и Джонатан растворились в тенях. Джимми, притаившийся на страже у двери подвала, услышал пение первого пересмешника. Наконец, Дэвид проковылял вниз по лестнице, чтобы приготовить кофе. Наклонившись вниз, он погладил Джимми по голове.

  — Что случилось, парень, ты себя неважно чувствуешь? – просипел он.

Джимми вытянул спинку. Она всё ещё сильно болела.

— Вот, – Дэвид насыпал что-то хрустящее из пакета на блюдце, стоящее на столе перед высоким стулом. – Покушай это, пока готовится завтрак.

Когда кофе закипело, Дэвид разлил его и взял чашку наверх для Мэри. Чуть позже двое спустились в халатах и шлёпанцах в столовую, где перекусили жареными сосисками и яйцами. Джимми занял свой стул, чтобы поесть из блюдца фарш из вкусных штук. Затем он выбежал наружу, чтобы умыться и поразмыслить. Он успел сделать и то, и другое, пока не услышал, как колокол здания суда пробил девять раз. Тогда он отправился на встречу с Зорой Харки.

  Мало кто навещал небольшой коттедж Зоры Харки на окраине города. Тот был столь укрыт разноцветной листвой осенних деревьев, что его было не различить с дороги. Джимми пробирался вверх по заросшей мхами тропе к садику. Зора сидела на крошечной дверной ступеньке, ела из миски картошку и вовсе не была похожа на ведьму. Она была молода и прекрасна собой. Чёрные волосы были подобны буре над её плечами. Глаза цвета серого серебра глядели сквозь линзы очков, будто оконные стёкла в раме. Волосы её были рыжевато-жёлтого оттенка, а губы подобны лепесткам. На ней был халат тёмно-синего цвета, расшитый серебряными узорами.

— Ты пришёл разделить со мной завтрак? – спросила она Джимми.

— Я пришёл поговорить. – он сел рядом с ней, примостившись на широкий камень под дверной ступенькой. – У нас проблемы в нашем доме. Нам нужна твоя помощь.

Она улыбнулась поверх своей ложки.

— Старый м-р Раффнер не верит в тот вид помощи, который я могу вам дать. Помнишь все те книги, которые он читает, мудрёные и бестолковые? Он верит в них. Но так уж и быть. Так в чём же проблема?

Она внимательно выслушала историю Джимми. Один или два раза она задала вопросы. Наконец Зора опустила пустую миску и кивнула.

— Это совершенно логично, Джимми, — сказал она, — и далеко не столь хорошо. Ваши гости хотят заполучить дом.

— Ты хочешь сказать, сделать его своим пристанищем, подобно Джонатану и Ребекке?

— Нет, не в этом смысле. – Зора покачала своей горделивой, тёмной головой. – Они не являются духами ушедших людей. Возможно, что они вообще не относятся к духам, как ты понимаешь это. В определённых мудрых книгах они зовутся элементалами.

— Элементалами? – повторил за ней Джимми. – Вроде кислорода, водорода, углерода?

— Нет, скорее в архаичном смысле этого термина – огонь, воздух, земля. Элементалы существуют с незапамятных времён, Джимми, задолго до того, как появились более сложные существа, подобно мужчинам и женщинам. Они не есть развоплощённые призраки. Ты сам открыл для себя опытным путём, что они могут быть вполне материальны и опасны.

— Они обладают способностями? – был следующий вопрос Джимми.

— Определённо да. Весьма впечатляющими способностями. По факту, примитивные люди поклонялись элементалам как божествам.

— Кошкам тоже поклонялись как божествам, — напомнил ей Джимми, — древние египтяне, которые вовсе не были примитивными.

Зора улыбнулась.

— Держи это в уме, так как это может помочь тебе. В любом случае, насколько я могу судить, они обитали в тех заброшенных старых развалюхах, которые предназначены под снос. Заброшенный дом – вот что нужно элементалам. Если они проникли в ваш дом, то теперь постараются выжить из него твоих друзей-призраков, а затем займутся устранением Дэвида и Мэри Раффнер. – Она смотрела на кота. – И постараются избавиться и от тебя тоже. Им не нужна никакая обычная жизнь вокруг.

— Это никакие не боги, — пробурчал мрачно Джимми, — это же демоны.

— Ещё одно старинное словцо. Оно происходит из древнегреческого. – Зора понимала подобные вещи. – Даймонес, вот как это слово звучало. Гомер называл даймонов богами, а богов – даймонами.

— Я не обладаю классическим образованием, — ответил Джимми, — и мне не понятно, к чему это ты клонишь. Я только лишь понимаю, что у нас случилась неприятность, и нам нужна помощь.

— Может быть, я смогу что-то сделать.

Зора встала и унесла пустую миску из-под картофеля внутрь. Когда же она вышла, то несла изогнутый нож, поблескивавший бледным светом.

— Похоже на серебро, — предположил Джимми.

— Именно оно и есть. В старых-престарых наставлениях рекомендуется использовать серебряный нож для обрезки.

Она прошла к тёмно-зелёной изгороди со стороны дома, срезала веточку и принесла обратно.

— Вот. Мы можем попробовать это.

Джимми поглядел на крошечные, похожие на чешую листочки этой маленькой ветки.

— Это же просто кедр.

— В древних странах он зовётся тамариском.

Зора задумалась на мгновение, её губы задвигались.

— Эти злыдни изгонятся прочь, — произнесла она, как будто припоминая магическую формулу, — тамариск, могучее оружие Ану, в руках своих держу.*

— Что?

Зора сняла свои очки и улыбнулась.

— Я цитировала древнее ассирийское заклинание против демонов, или даймонов. По-ассирийски будет звучать как экимму.** Вот, возьми это. Ваши гости не смогут противостоять его воздействию. Покажи им ветвь – тыкни им прямо в их морды, или что у них там. Выгони их прочь из дома. Сомневаюсь, что они захотят возвращаться.

Джимми был под впечатлением. Он поверил.

— Благодарствую, Зора.

Кот зажал веточку во рту и засеменил домой. Войдя в прихожую, он положил свой трофей на мягкую подкладку своей корзинки для сна. Каждый раз, когда он проходил мимо неё, весь тот долгий день, на его мордочке появлялась персональная победная улыбка – губы вместе, глаза сужены. Наступал меж тем вечер. Если незваные гости объявятся, ему будет чем аргументировать.

Дэвид провёл послеобеденное время в чтении и курении своей пенковой трубки. Он погружался в одну книгу, а затем в другую. Его любимым чтением были трактаты по демонологии и оккультным материям. Наблюдая за Дэвидом, Джимми гадал, упоминается ли в них тамариск. Мэри ходила туда-сюда, начищая дом.

— Дэвид, — спросила она, — ты не слышал какие-либо странные звуки – вроде голосов – в доме?

— Только твой, дорогая, — ответил он, попыхивая трубкой, — и раз или два, нашего Джимми, он, кажется, что-то промурчал.       

— Ну что ж, возможно, это моё воображение, однако это кажется странноватым. Я ходила в подвал, и там был беспорядок, которого раньше не было. Некоторые газеты разорваны, пара-тройка банок с консервированными фруктами упали с полки на пол.

Дэвид взглянул на неё.

— Что-нибудь разбилось?

— Нет, хвала небу.

— Тогда о чём печалиться?

Пришло время ужина, со свиными рёбрышками и капустой. Джимми сидел на своём стуле и поглощал причитающуюся ему долю. После ужина Раффнеры сели смотреть свои любимые ТВ-шоу. Наконец Мэри поставила миску с тёплым молоком рядом с корзинкой Джимми.

— Что это за штуку притащил к себе Джимми? – поинтересовалась она.

Дэвид выключил телевизор и подошёл взглянуть.

— Разве мы забыли прибраться сегодня в его корзинке? – спросил он Мэри. – Он притащил эту старую ветку в неё.

И он взял ветку тамариска и бросил её на угли камина. Резкий шипящий звук раздался оттуда, огонь будто бы сделался фиолетового оттенка.

— Я рад, что нашёл эту палку, — обратился Дэвид к коту. – Ты мог пораниться об неё.

Джимми задрожал всем телом.

Дэвид и Мэри, взявшись за руки, медленно побрели вверх по лестнице. Джимми следил за ними с ощущением, будто ледяной камень опустился на сердце его. Из подвала донеслись звуки энергичного движения чего-то тяжеловесного, возможно, торжествующего.

— Джимми, они там внизу. – Это был голос Ребекки, приглушённый страхом. Её призрачное присутствие уже проникло в комнату. – Сможешь ли ты…

— Дэвид сжёг мой тамариск. — Джимми практически завыл. – Слишком далеко идти за другим сейчас. Кто знает, что будет, если я уйду?

Тяжёлое движение внизу на лестнице.

— Кто знает, что случится, если ты останешься? – спросил Джонатан. – Что ты можешь сделать, чтобы остановить их?

— Я не знаю, — ответил Джимми; он и в самом деле не знал. Он положил лапки на кресло Дэвида, чтобы взглянуть на книги, лежащие на столешнице.

— Тут что-то про магию, про те вещи, которые использует Зора. Если бы я только мог прочесть их… Я никогда не обучался…

— Я могу прочесть. – Туманная форма Джонатана зависла над книгами. – Но я не могу открыть их. Ну-ка, эта книга называется «Тайны магии». Должно помочь. Сможешь раскрыть её?

Джимми тут же оказался на столе. Он сдвинул книгу на край, она свалилась со стола и ударилась об пол.

— Они уже на подвальной лестнице, — произнесла Ребекка. – Думаю, что они совещаются там. Касаемо нас.

— Открывай книгу, Джимми, – сказал Джонатан рассеянно, и кот перевернул обложку книги, после чего начал перебирать страницу за страницей, орудуя лапкой.

— Так, подожди-ка. – Туманная форма Джонатана сложилась пополам, чтобы приблизиться к лежащей на полу книге. Шлейф дыма, очевидно, являющийся рукой призрака, потянулся к странице. – Посмотри сюда.

— Что? – спросил Джимми.

— Вот что в ней говорится. «Положи коралл в кипячёное молоко и натрись им, или выпей его для…»

— Да! – воскликнул Джимми. – Да!

Он метнулся вверх и стал карабкаться по шкафу с сувенирами. Вот и коралл. Джимми частенько чесался клыками о него. Он сгрёб его лапкой, подтащил к краю полки и сбросил на ковёр. Тут же он оказался рядом с ним внизу и схватил его челюстями.

Коралл был тяжелее ветки тамариска, однако кот отнёс его к миске с молоком и бросил внутрь. Он нажимал на него сверху обеими лапками, пока коралл не погрузился в молоко полностью.

Ребекка издала короткий, задушенный писк ужаса. Громадная, косматая форма появилась в открытом проёме подвальной двери.

— Вон! — угрожающе изрекло существо. — Вы уходить прочь. Вон отсюда.

Джонатан и Ребекка пронеслись через всю комнату. Джимми окунул свою мордочку и пушистую грудку в тёплое молоко. Коралл тёрся об него.

Натрись им, вот что Джонатан прочёл. Джимми повернулся вокруг своей оси, чтобы встретиться с тем, что пришло снизу.

Оно высилось над ним, выше, чем туманная форма Джонатана, и шире. Существо казалось столь же мохнатым, сколь и колючим, подобно гигантскому каштановому ореху в скорлупе. Его широченная рожа злорадно ухмылялась, она рычала, выставляя напоказ зубы, похожие на обломки серого камня. Тварь подняла то, что было у неё руками, снабжёнными на концах когтями-граблями.

— Прочь, — прошамкало нечто.

— Прочь, — повторила другая морда позади монстра.

Джимми кинулся вперёд.

Он услышал задыхающийся вопль, когда его когти погрузились в узловатую, кустистую оболочку, и он стал взбираться вверх, как если бы полз по корявому дереву. Он навалился своим мокрым телом на эту морду, услышав треск зубов.

Ещё один вопль, оборвавшийся посередине. И Джимми тяжело рухнул на пол. Скорчившись от боли, он оглядывал пространство в поисках своего противника.

Его враг исчез. На ковёр просыпалась горстка чего-то, похожего на угольки. Позади маячила ещё одна сущность, что-то бормочущая, и Джимми бросился на неё.

Тварь даже не завыла, но ахнула. Она развернулась и побежала вниз по ступеням. На пороге лестницы Джимми увидел, как существо несётся по полу внизу. Там был ещё один или несколько его сородичей. Но они все улепётывали.

— Это вы убирайтесь отсюда! – крикнул Джимми вслед беглецам.

Он замер на месте, переводя дыхание. Кот вспомнил, что сказала ему Зора. «Сомневаюсь, что они посмеют вернуться.»

Не нужно было запирать дверь подвала теперь, когда ничего злобного, ничего опасного не пребывало там.

Джонатан и Ребекка устало нависли над ним. Они, по-видимому, были готовы сколлапсировать, раствориться в тенях.

— Они убрались. – властно сказал Джимми. – Все до единого, не считая этого, который рассыпался в прах.

Он отошёл подальше от этой кучки пепла. Джонатан сутулился над книгой.

— Оно сработало. – раздался голос. – Тут сказано оставшееся про коралл и молоко. «Никакое зло не способно оставаться, когда встретится оно с этим и…»

— Что ещё за грохот там внизу, э?! – прогремел голос Дэвида со второго этажа.

— Давай удалимся и освободим место для живущих, Джонатан. — попросила Ребекка.

Они исчезли, плавно, спокойно.

Зажглись огни. Вниз по лестнице, пошатываясь, сошёл старина Дэвид в пижаме. В одной руке он сжимал большой ржавый револьвер. Он спустился в гостиную, хмурясь и приглядываясь.

— Ты слышал весь этот бедлам, Джимми? – вопросил он кота.

— Что это? – спросила Мэри. Она тоже спустилась вниз, в своём стёганом купальном халате. Её серые волосы были накручены на бигуди.

— Смотри-ка. Джимми свалил одну из моих книг. – Дэвид поднял её и положил на стол. – И что это за пепельная хрень на ковре? Её что, из камина вынесло?

— Оставим это до завтра, дорогой. Я уберу мусор. Что случилось?

Дэвид взирал сверху вниз на Джимми.

— Никто не знает этого, кроме нашего Джимми-кота. Хотел бы, чтобы он умел говорить.

— Он выглядит так, будто не прочь поделиться с нами, — сказала Мэри.

Дэвид рассмеялся.

— Сомневаюсь, что это будет сколько-нибудь захватывающе.

Джимми лишь улыбнулся им своей фирменной улыбкой, сжав губы и сощурив глаза.

Fin

ПРИМЕЧАНИЯ ПЕРЕВОДЧИКА

*Приведённое автором рассуждение от лица ведуньи Зоры не лишено оснований. Вот, что удалось найти по теме тамариска и экзорцизма с его помощью.

"Тамариск, тамарикс (Tamarix) – красивый кустарник с красноватыми тонкими ветвями и розовыми цветами. Примечательно это растение тем, что растет в пустынях, полупустынях и степях, и различные его виды служат неплохими индикаторами грунтовых вод. К примеру, тамариск безлистный – показатель солоноватых вод, залегающих на глубине до 15 м, а присутствие тамариска Бовсана свидетельствует о грунтовых водах, залегающих на глубине до 5 м. Нередко тамариск можно встретить в соседстве с саксаулом, но часто он образует самостоятельный фитоценоз. Тамариск имеет мощную корневую систему и очень светолюбив.

Вероятно, связь с подземными водами сделала этот кустарник, или небольшое деревце, предметом почитания уже в глубокой древности. В Шумере повсеместно тамариск считался священным деревом, а в заклинаниях из Шуруппака он выступает как мировое дерево, крона которого уподоблена богу солнца Уту, ствол — богу Ану, а корни подземному божеству Энки-Нинки. «Основной функцией тамариска являлась роль оберега для экзорцизма в процессе выведения нечистоты и болезней из тела реципиента.

В другом заговоре очистительная роль тамариска уподобляет его мыльному корню, втираемому в тело. В третьей части этого заговора «тамариск заклинается жизнью всех трех сфер мира, к которым он причастен: сферой Ана (неподвижные звезды), Энлиля (обитаемый мир) и Уту-Солнца (власть над живыми и мертвыми). В последней части заклинания зло удаляется от человека. Весь заговор скрепляется именем владычицы магических формул Нингиримы».

В одном из текстов, Ассалухи спрашивает своего отца Энки как ему изгнать самого злого и беспощадного демона Удуга. Энки отвечает: "Водой наполни кувшин, / Брось в него тамариск и…. веточку к нему, / Окропи этой водой человека,/ Приставь около него сосуд с фимиамом и факел! / И тогда "демон судьбы", пребывающий в теле человека, удалится".

В Вавилоне ритуальный тамарисковый нож использовался в обрядах изгнания болезни. Для совершения обряда в жертву богине загробного мира Эрешкигаль закалывали козу, а «по горлу человека проводили тамарисковым ножом. Животное хоронили как человека, произнося при этом заклинания, обращенные к семейным духам-покровителям".

В Древнем Египте для обрядовой пахоты поля плуг изготовлялся из тамариска.

В разных регионах России тамариск известен под названием Божьего дерева."

https://www.a700.ru/plants/kustarniki/289...

**Эдимму (часто неправильно указывается как Экимму) — разновидность утукку в шумерской мифологии.

Представляют собой призраки людей, которых не были похоронены должным образом. Они считались мстительными по отношению к живым людям и якобы могли овладеть телами людей, если те не соблюдали определённые табу: например, запрет на употребление в пищу мяса вола. Полагали, что они вызывают заболевания и могут подталкивать людей на преступления, но иногда могли быть успокоены проведением поминок или жертвенных возлияний.

Эдимму представлялись полностью или почти бестелесными, «воздушными» духами, которые могут высосать жизнь восприимчивого к ним спящего человека (чаще всего молодого возраста).

Утукку — класс вредоносных демонов в шумерской мифологии.

Демоны утукку , как говорят некоторые таблички, были духами непогребенных смертных. Стражи загробного мира не видели их и не могли запереть в преисподней, поэтому призраки свободно летали среди живых. Утукку могли быть добрыми и злыми. Уродившись добрыми, утукку получали облик крылатых человекоголовых быков шеду и выступали хранителями людей. Злые их собратья предпочитали по ночам пить человеческие дыхание и кровь, заражать смертных чумой, возбуждать в них братоубийственную ярость.                    

Самым известным из злых утукку считается Алу. Он представал перед своими жертвами в облике одноногого и однорукого прокаженного, покрытого гнойными язвами. Его укус или прикосновение заражали несчастного ужасной болезнью.                    

Избавиться от утукку можно было, похоронив тело этого духа согласно священным обрядам или хотя бы принеся жертвы в его память. Тогда удовлетворенный ночной мститель соглашался оставить живых в покое и удалялся в загробные края.                    

Среди оккультистов утукку принято считать не простым вампиром, а энергетическим — ведь «пить дыхание» можно трактовать и как «высасывать духовную энергию». Видимо, именно с легкой руки поклонников оккультных наук утукку перекочевал и в компьютерные игры, обосновавшись, в частности, в мире Final Fantasy.                    

Оригинал статьи: http://bestiary.us/utukku/ru

Geraldine Pinch

Magic in Ancient Egypt

(1994)

Перевод: И. Бузлов (2017)

Посвящается 200-летию расшифровки древнеегипетской иероглифики Шампольоном и 100-летию открытия гробницы Тутанхамона Говардом Картером

*******************

Глава XII

Наследие древнеегипетской магии

Культура древнего Египта в целом обладала высокой сопротивляемостью к чужеземным влияниям, но для магии было сделано исключение из этого правила. Редкие, экзотические и даже примитивные элементы высоко ценились в магии, как если бы сама их чужеродность придавала им особенную силу. В течение позднего IV – раннего III тыс-ий до н.э. в Египет, судя по всему, импортировались определённые аспекты месопотамской культуры. Мотив бога, повергающего опасных животных, столь привычный на магических стелах и объектах (Илл. 7, 77), может происходить из искусства Месопотамии.*

К раннему периоду II тыс. до н.э. во многих египетских домовладениях имелись рабы или слуги из Нубии и Сиро-Палестины. Ко времени установления египетской империи в шестнадцатом веке до н.э. в Египет стекались значительные массы чужеземных военнопленных. Эти захваченные в плен люди могли играть важную роль в устной передаче магической традиции, а рабыни могли, в свою очередь, привносить инородные обычаи плодородия. Письменная магия конца II-го тыс. до н.э. определённо имеет интернациональные элементы. В ней задействованы божества и мифы из Сиро-Палестины и даны иноземные имена для многих демонов. В одном заклинании даже утверждается, будто бы оно записано на языке критян.

В I тыс. до н.э. Египет подвергается серии иноземных вторжений. Первыми из них была династия из Напаты в верхней Нубии (Судан). Эти нубийские цари видели себя последователями египетской религии. К этому видению относилось усиление правил ритуальной чистоты в храмах, что выражалось в изгнании из них необрезанных жрецов, а также любителей рыбы. В 7-ом веке до н.э. нубийская династия была изгнана из Египта вторжением ассирийцев. Тем не менее, те продолжали править большей частью Нубии, сначала из Напаты и после – из Мероэ, расположенной дальше к югу.

Удалённая, теневая угроза Египту, которую представляли эти нубийские цари, отражена в цикле про Сатни. В одну из историй включены фигуры надменного нубийского царя и его злонамеренных придворных колдунов. Египетский писец состязается в магическом искусстве с главным нубийским колдуном. Когда нубиец производит огонь, египтянин гасит его ливнем. Тёмное облако нубийца рассеивается сильным ветром. Наконец, когда нубиец пытается заточить фараона в каменном склепе, египетский маг оживляет модель солнечной барки, чтобы устранить угрозу. Магические техники сходны для обеих сторон, но египтяне больше полагаются на письменную магию и использование религиозной образности.

Управление Египтом вскоре было перехвачено у ассирийцев египетской династией из Саиса. Следующим вторжением было персидское; персы захватили Египет в 525 г. до н.э. В течение 4-го века до н.э. они были временно изгнаны последней династией египетских царей, вдохновивших легенду о фараоне-маге Нектанебе (Глава VII). В Романе об Александре Нектанеб летит в Македонию, где, приняв образ бога Амона, он проводит ночь с царицей Олимпиадой и зачинает Александра Великого.

Исторический Александр завоевал Египет в 332 г. до н.э. После смерти Александра Египтом завладевает его генерал по имени Птолемей. Птолемей I Сотер основывает одноимённую династию, а также грекоязычную администрацию Египта, которые просуществовали практически три сотни лет. Учёные со всего греческого мира стекались в новую столицу Египта, Александрию.

Исконная египетская культура поддерживалась наследственным жречеством. Большинство образованных жрецов продолжало использовать и совершенствовать иероглифическую систему. Собирались местные мифы, записывались храмовые ритуалы, процветала египетская литература. Постепенно происходило культурное слияние. Некоторые александрийские учёные заинтересовались египетской религией и магией, в то время как некоторые египетские жрецы изучили разговорный и письменный греческий язык. Самым известным из последних был Манефон из Себеннита, написавший историю Египта и, по крайней мере, одну книгу по египетской религии.

Когда последняя из Птолемеев, царица Клеопатра VII и её сын, Птолемей Цезарион, были побеждены будущим императором Августом в 31 году до н.э., Египет стал провинцией Рима. Александрия продолжает быть космополитическим центром образования, а греческий остаётся языком интеллектуальных кругов. Египетский народ жестоко облагается налогами и страдает от политического гнёта, однако культ богини Исиды становится популярным по всей римской империи. В Александрии и Асуане существовали важные еврейские общины, и солдаты из разных частей империи уходили в отставку в Египет. В этом мультикультурном социуме в течение первых трёх столетий н.э. происходит буйный расцвет невероятного количества религиозных движений, включая гностицизм и разнообразные формы христианства.

При Птолемеях для египетских богов возводились крупные и величественные храмы, работы над ними продолжались уже в период римского правления. Храмы были в значительной степени египетскими по стилю, но имелись и некоторые отступления от ранней традиции. Одним из таких нововведений было усиление важности ритуальной магии в храмовом декоре. Список книг на стенах библиотеки в храме Эдфу включает Книгу защиты храма. Храм бога отныне надлежало защищать амулетами и фигурками точно так же, как и дом обычного жителя Египта. Для этой цели во внешних частях храмов ставились львы-гаргойлы и апотропаические изображения Бэса и Таурт (см. Илл. 69).

Многообразие найденных в некоторых храмовых библиотеках этого периода книг (Глава V) показывает, что жители Египта были открыты для широкого ряда культурных влияний. Это особенно заметно по своду ГЕМП. Хотя большая часть сохранившихся манускриптов датируется периодом римского правления, их основным языком является греческий, а не латынь. Несколько папирусов, написанных главным образом на египетской демотике, возможно, происходят из одного и того же фиванского тайника. Однако то, насколько египетским можно считать содержание этих папирусов, остаётся хорошей темой для дискуссий. Некоторые исследователи считают, например, что содержащиеся в них заклинания принадлежат преимущественно к греческой магической традиции. Была даже выдвинута гипотеза, что манускрипты, написанные египетской демотикой, такие как Лондонско-Лейденский Папирус (Илл. 33), суть переводы греческих оригиналов.

Разница между этими папирусами и ранними собраниями заклинаний, по-видимому, лежит скорее в конечных целях магии, чем в используемых методах. Большая часть из сохранившейся египетской магии направлена на защиту либо излечение. В греко-египетских папирусах магия часто мотивируется желанием сексуального наслаждения, финансового и социального успеха. Это должно отражать изменения в самом социуме. В заклинаниях из ГЕМП для достижения целей часто привлекаются злобные проклятия или даже смертельные угрозы по отношению к врагам мага. Этот уровень агрессии кажется нам новым феноменом, но может быть и так, что это просто впервые обнаруженные открытые выражения мыслей в частной письменной магии.     

ГЕМП принадлежат к интернациональной школе магии, но большинство техник, входящих в заклинания, имеют прецеденты в ранней египетской магии. К ним относятся отождествления и угрозы божествам, взаимодействие с мёртвыми в качестве посредников, создание магических фигурок и защитных амулетов, рисование божественных образов и инвокации богов с помощью их тайных имён (см. Главы V-VIII).

Другие элементы могут иметь параллели в современной ГЕМП египетской религиозной практике. В древнем мире египтяне были знамениты своим почтительным отношением к священным животным, птицам и рептилиям, которые обитали в их храмах. Историк Диодор ссылается на историю о римском солдате, которого разорвала на части египетская толпа за то, что он случайно убил кошку. Поэтому кажется несколько странным найти в ГЕМП заклинание, начинающееся с инструкции, как превратить живую кошку в "священную" посредством её утопления. Далее утопленную кошку следует снабдить lamella (металлическими табличками с надписями), а затем обернуть подобно мумии и закопать на кладбище. Использовавшуюся для утопления воду следует разбрызгать в месте, где маг желает произвести ритуал. Затем, чтобы противостоять врагам мага, призывается кошачья форма солнечного бога.

Это выглядит как кощунство, однако исследования мумифицированных священных животных и птиц показали, что многие из них умерли отнюдь не естественной смертью. Эти храмовые животные, возможно, "обожествлялись" под заказ, так что лицо, оплатившее их мумификацию, могло использовать их как божественных посредников. Единственная настоящая разница между этой практикой и "заклинанием утопления" в том, что маг не обязан был платить третьему лицу из храмовой бюрократии.

Отличительной чертой ГЕМП является значительное количество заклинаний, в которые входит вызывание видения божества, чтобы то могло ответить на вопросы мага и, возможно, выполнить его запросы. Для таких видений, возникающих в чаше с налитым в неё маслом* или же в огне от лампады**, обычно необходим ребёнок-медиум (см. Главу VI).

Они могут также приходить к самому магу в форме сновидений. В одном примере магу, взыскующему "сновидческий оракул", требуется изобразить фигуру Бэса на левой руке специальным видом туши, сделанной из крови, мирры и сока различных трав. Точная форма изображения также проиллюстрирована в папирусе. Затем маг оборачивает свою руку чёрной тканью, произносит молитву на закате и отправляется почивать на тростниковой циновке. В инструкции к заклинанию также упоминается, чтобы маг имел при себе письменную доску для записи всего, что бог скажет ему, прежде чем сон выветрится из памяти.

И снова мы имеем параллели в современной ГЕМП религиозной практике. Практика сна для получения оракулов в храмах была широко распространена, а Бэс был известен за свои оракулы в Абидосе в течение римского периода. Странная камера в Саккаре, декорированная эротическими фресками с Бэсом, могла быть как раз таким местом, где люди с проблемами сексуальности или плодовитости могли провести ночь в надежде получить благоприятное сновидение от бога. Люди, чьи титулы ассоциировали их с магией, иногда служили в храмах в качестве толкователей сновидений. Запутанный сон, посланный богом Тотом жрецу Хору (см. Главу I) был в конце концов разъяснён ему "магом Имхотепа".

Фигуры Бэса, проиллюстрированные в ГЕМП, имеют некоторое отношение к его традиционной иконографии. Прочие рисунки божеств и демонов в этих папирусах совершенно чужды обычаям древнеегипетского искусства. Теория об использовании рисунков божеств в магических ритуалах как минимум уходит к началу II тыс. до н.э. (Глава VI). Примеры комплексных магических рисунков находятся в папирусах I тыс. до н.э. (например, Илл. 17). В римский период эта практика подверглась значительным изменениям, предположительно в силу того, что ГЕМП использовались различными слоями населения, которые не имели специального образования в области египетских текстовых и художественных традиций.

Другим важным визуальным элементом в ГЕМП является способ, которым слова силы или даже магические формулы целиком могут складываться в узоры. Некоторые формулы записываются в круги или спирали. Семь гласных греческого алфавита, которые, как считалось, обладали внутренней магической силой, часто собирались в треугольники, квадраты или "алмазы". Популярным шаблоном было "построение в форме крыла". Это означало следующее: сначала слово силы выписывается целиком, а затем повторяется в каждой следующей ниже строке с убыванием по одной букве, до тех пор, пока в самой нижней строке не останется только одна буква.

Большинство магических формул не представляют собой ничего иного, кроме тарабарщины, однако их приравнивали к шифрованным записям тайных имён божеств, демонов и ангелов. Точное произношение этих чудовищных имён было неотъемлемой частью магического искусства. Оппоненты этого типа магии находили весьма забавным, когда египетские маги, декламируя эти заклинания, производили странные хлопающие и шипящие звуки. Когда есть возможность разобрать те или иные имена силы, оказывается, что они происходят из достаточно широкого диапазона культур и сект. Чаще всех призываются греческие и египетские божества, но египетские часто возникают под греческими именами, например, Тифон – для Сета, Гермес – для Тота и Гелиос – для Ра. Появляются также некоторые фигуры из еврейской, персидской и вавилонской мифологии*, в то время как другие имена черпались из гностических и христианских писаний.

Одна любовная чара смешивает греческую и египетскую мифологию и объявляет, что женщина будет любить клиента так же сильно, как Пенелопа любила Одиссея, а Исида – Осириса. В "превосходную процедуру для изгнания демонов" входит заклятие злых духов именем бога Авраама, Исаака и Иакова, а также во имя Иисуса и Святого Духа. Следующие два заклинания из того же манускрипта призывают греческую богиню Афродиту, египетского солнечного бога Ра и созвездие Большой Медведицы.

Многие из тех же божественных имён и слов силы можно найти на амулетных геммах, относящихся к тому же периоду, что и ГЕМП (например, Илл. 87, 88, 89). Такие геммы могли носить для защиты или исцеления, для стяжания богатства и успеха, для привлечения любви и плодовитости, или даже для проклятия врагов. Магия этих гемм состояла из трёх основных элементов: цвета камня самого по себе, слов и изображений, выгравированных на них. Была развита сложная система цветового символизма. Молочно-белые камни могли применяться для стимулирования производства женского молока; винные аметисты – для предотвращения интоксикации и так далее*.

В прошлом этот класс амулетов называли абраксасами, абраксоидами или гностическими геммами, но ни одно из этих наименований не соответствует истине. Абраксас или Абрасакс, змееногое существо с головой петуха, представляет собой просто одно из распространённых изображений, появляющихся на этих камнях. Другой смысловой слой раскрывается, если соотнести нумерологическое значение этого имени с буквами греческого алфавита. Имя Абрасакс соотносилось с числом 365. Абрасакс возникает в некоторых гностических текстах в качестве правителя 365 небес. Здесь, однако, мы не видим какого-либо специального значения, так как для усиления заклинаний применялись существа всех сортов религиозного материала, исходя из присущей их именам и образам власти.

Специальные записи имён еврейского бога входят в число наиболее часто встречающихся слов власти . В изображениях на камнях часто появляются египетские божества, такие как Харпократ и Анубис, или древние символы, подобно жуку-скарабею (Илл. 88). Короткие формулы, которые могут сопровождаться образами, чаще всего записаны на греческом языке. Другие надписи состоят из нарочито бессмысленных слов. "Абракадабра", стандартное "слово силы", столь любимое фокусниками, может происходить из этих амулетных инскрипций .

Геммы-амулеты греко-египетского типа были популярны на всей территории римской империи. Эти амулеты были частью интернациональной традиции магии, в которой что-либо, связанное с Египтом, пользовалось высоким престижом. Другой тип магического материала, в который включены элементы из многих культур – это так называемая герметическая литература. Герметика представляет собой, по существу, корпус греческих текстов, составленных в Египте в период с первого по четвёртый вв. н.э. Сохранившиеся манускрипты, как правило, написаны гораздо позднее. Один из наиболее важных текстов, Aesclepius, целиком дошёл только лишь в латинском переводе. Коптские версии некоторых из этих текстов, которые были найдены в последние годы, демонстрируют, что этот тип литературы читали и некоторые уроженцы Египта.

Большинство из этих текстов якобы представляет собой поучения знаменитого мудреца, известного как Гермес Трисмегист. Эпитет Трисмегист, по-видимому, происходит (через греческое trismegistos) из египетского титула "трижды величайший", которое даётся Тоту начиная со второго века до н.э. У Гермеса Трисмегиста было много атрибутов египетского бога Тота. В Герметике он в целом рассматривается как человек, живший во времена Моисея и получивший полубожественные силы благодаря своей мудрости и прозрениям.

Некоторые учёные подразделяют Герметику на "теоретические" и "технические" работы. В первой группе разъясняются вопросы теологии или философии, в то время как во второй описаны техники магии, астрологии или алхимии. Теоретическая Герметика, подобно ранним египетским Текстам Поучений, часто принимает форму диалога между родителем и ребёнком. Гермес наставляет своего сына Тата (другая форма Тота) и ученика Асклепия/Имхотепа. В других диалогах уже Исида наставляет Хора об истинной природе вселенной и пути, по которому душа может достичь мистического единения с богом. Этот формат предположительно следует трактовать как духовное наставничество мастером своего ученика. Многие из идей в этих текстах могут быть наработками египетской религии, но они перемешаны с элементами персидской, гностической и, возможно, даже еврейской мифологии, к тому же все они переложены на язык эллинистической философии, в частности школы философии, вдохновлённой идеями великого афинского мыслителя Платона.

Мудрость Гермеса Трисмегиста, как считалось, охватывала все сферы оккультных искусств, особенно астрологию и алхимию. Астрология разрабатывалась в конце I тыс. до н.э. путём слияния греческой научной мысли с египетским и месопотамским знанием о звёздах. Хотя определённые звёзды и созвездия издревле имели важность в египетской религии, двенадцать знаков зодиака, судя по всему, являются греческой [либо персидской] инновацией. Они появляются на гробах римского Египта (Илл. 90), и в ГЕМП включены списки типов магии, лучше всего работающих под каждым зодиакальным знаком. Была разработана сложная теория, связующая энергии отдельных звёзд и планет с материальными объектами, такими как драгоценные камни и металлы, и с частями человеческого тела.*

Ложное приписывание астрологических трактатов древнеегипетским мудрецам, вроде мифического Гермеса Трисмегиста или полулегендарного фараона Нектанеба, автоматически давало им престиж и авторитетность. Несколько римских императоров нанимало людей, бывших либо египтянами по рождению, либо тренированных в этом деле, в качестве их личных астрологов. Греки отождествили египетскую богиню Исиду с Тюхе, богиней-персонификацией Фортуны. Исида-Тюхе (Илл. 91) представляет не проруху-судьбу, но своего рода удачу или шансы, которые могут быть изменены к лучшему через предвидение. Некоторые мыслители конца классического периода отстаивали убеждение, что должное применение астрологии заключается в понимании действия божественной воли, а не в предсказании или способах влияния на жалкие человеческие делишки.

Существовало и схожее разделение точек зрения о должном значении алхимии, искусства трансмутации первичных металлов в золото. В конце 3-го – начале 4-го вв. н.э. Зосима из Панополя (современный Ахмим) пишет трактат, в котором он заявляет, что многие египетские жрецы практиковали алхимию. Он описывает посещение специальной алхимической печи в храме Мемфиса. Возможно, что это была печь для запекания или обжига магических фигурок (см. Главу VII). Сложно сказать, имела ли алхимия какие-либо истинные корни в египетской культуре, но книги по этому предмету постоянно приписывались Гермесу Трисмегисту. Они могли преподаваться в форме диалога между Исидой и Хором, или даже между царицей Клеопатрой и группой философов.

Некоторые практики алхимии относились к ней, как к духовному поиску, в смысле освобождения души из материального тела.*

Магические техники также могут быть использованы для спиритуальных целей, равно как и для практических. В своей книге О Тайнах Египта философ Ямвлих из Апамеи (4 в. н.э.) описывает искусство теургии, или вызывания божественных манифестаций.

Египетские жрецы были известны по всему античному миру за свои навыки в качестве теургов. Ямвлих пишет о теургии как о глубоком духовном опыте, тайном методе, путём которого посвящённые могут входить в контакт и соединяться с божественным.

Техники, применявшиеся теургами для стимулирования трансового состояния, кажутся весьма схожими с теми, что описаны в заклинаниях для дивинации в ГЕМП. В последних божественные видения часто вызывались для земных или даже постыдных задач, как, например, проклятие врага. В некоторых герметических текстах инструкции к искусству магии рассмотрены как подготовительная инициация в тайны вселенной. Отрывки из теоретической Герметики возникают в некоторых заклинаниях из ГЕМП. Папирусы из фиванского тайника могли быть скопированы кем-либо, заинтересованным в мистических, нежели в коммерческих возможностях содержащихся в них заклинаний. Эта эзотерическая интерпретация египетской магии – сравнительно поздний феномен, однако он оказал значительное влияние на тот образ, который европейские культуры сформировали вокруг древнего Египта.

Христианство в Египте постепенно становилось доминантной религией. Большая часть древних храмов к концу 4-го века н.э. была закрыта или превращена в церкви. Некоторые христианские интеллектуалы, подобно Лактанцию, были подготовлены к тому, чтобы почитать Гермеса Трисмегиста как языческого, но набожного мудреца, предсказавшего приход Христа. Писавший в начале 5-го века н.э. святой Августин из Гиппоса признавал, что Герметика содержит достаточно мудрости, но порицал эти тексты за то, что они были не в состоянии настаивать на ложности всех богов, кроме одного. Как бы то ни было, некоторые христианские писатели продолжали цитировать из Герметики, искренне веря, что Гермес Трисмегист был современником или даже самим Моисеем. Герметические писания, происходящие c копий византийского периода, обыкновенно очищались от магических элементов.

Под римским и византийским управлением в Египте развилась отличительная форма христианства. Копты (египтяне-христиане) были первыми, кто практиковал монашество в форме аскезы-подвижничества. Многие монахи уходили в пустыни, которые они, подобно ранним египтянам, понимали как место, заселённое странными и опасными существами. Один египетский монах, св. Антоний (251-356 гг. н.э.) был знаменит за свои видения демонов, которые искушали его в пустыне. Св. Антоний провозглашал, что оракулы, инкантации и магия, которыми были столь знамениты египтяне, потеряли всю свою силу, как только был сделан знак креста.

Иногда делаются предположения, что сцены из египетских Книг Подземного мира, на которых пропащие души изображаются обезглавленными, сжигаемыми или варящимися в котлах, вдохновили иконографию христианского ада, и что стражи подземного мира были превращены в чертей западной традиции.

Одна подобная трансформация продемонстрирована в частично сохранившемся коптском тексте, в котором рассказывается о конфронтации между святым человеком и Бэсом. Весёлый танцующий львиномордый карлик (Илл. 69, 92), который не менее трёх тысячелетий почитался как защитник слабых и уязвимых, здесь превращается в чудовище, наводящее страх на любого, кто ночью близко подходит к разрушенному храму. В этой истории Бэс, по-видимому, всё же сохраняет свою традиционную роль в ритуальной магии, охраняя периметр храма. Святой человек и его последователи проводят ночь, молясь в руинах, чтобы изгнать "демона". Конец истории утерян, но, судя по всему, она неминуемо должна закончиться триумфом христианской добродетели над этим языческим призраком. Легенда о Бэсе оказалась на удивление долгоживущей. Ещё в 19-ом веке н.э. жители Луксора будто бы видели уродливого танцующего карлика, бродящего по руинам храма в Карнаке.

Позиция коптской церкви по отношению к магии была в целом враждебной, но некоторые коптские священники, кажется, действовали сродни магам. Их заклинания написаны на коптском языке и христианизированы инвокациями Святой Семьи, святых мучеников и ангелов, пришедших на место языческих божеств и демонов (Илл. 93). Заклинание для изгнания лихорадки, которое использует в качестве обрамляющей фабулы историю из Нового Завета о том, как Христос исцелил мачеху св. Петра, аналогично ранним заклинаниям, задействующим эпизоды из древнеегипетской мифологии. В коптской магии преобладают письменные чары и амулеты. Священные тексты псалмов чаще всего применялись магическим образом. Сложные методы визуального построения формул и слов силы из ГЕМП были также взяты на вооружение коптами.

После того, как арабы завоевали Египет в 7-ом веке н.э., христиане становятся в религиозном меньшинстве, однако чары, которые писали коптские маги, очень высоко ценились многими мусульманами. И арабская, и коптская магия подверглись сильному влиянию Каббалы, магической традиции евреев, так что царь Соломон становится центральной фигурой всех трёх систем. По крайней мере в сельской глубинке и арабы и копты верили в хтонические силы, такие как семь принцев подземного мира, которые могут быть призваны могучим медиумом, чтобы выполнить волю мага.

Другой тип магии был сохранён арабскими учёными, которые перевели некоторые фрагменты из технической Герметики, в частности те из них, что касались алхимии. Новые работы продолжали приписывать Гермесу Трисмегисту. Наиболее известной была Изумрудная Скрижаль, собрание шифрованных афоризмов об алхимии, якобы найденных в гробнице Гермеса Трисмегиста. Возможно, что это была работа арабского алхимика девятого века н.э. Начиная с двенадцатого века н.э. и далее европейские учёные начинают переводить уже эти арабские манускрипты. Гермес Трисмегист приобретает популярность за свою оккультную мудрость, даже с учётом того, что на западе были известны лишь несколько подлинных герметических манускриптов.

"Египетский Гермес" в качестве авторитетного труда цитировался раннесредневековыми авторами, писавшими по магии и астрологии, например, Альбертом Магнусом (1200-1280-ые гг. н.э.) Связь древнего Египта с астрологией просочилась в популярную культуру. Создавались календари счастливых и несчастливых дней, в которых некоторые дни назывались не иначе, как "египетскими". Эти "египетские дни" считались неблагоприятными для любых действий, помимо чёрной магии. Соблюдение "египетских дней" было одним из обвинений, сделанных против французских еретиков на судах инквизиции в 13-ом веке н.э.

В эпоху Ренессанса, когда европейская культура заново открывала своё классическое наследие, вновь стали доступны герметические манускрипты, основанные на оригиналах первых нескольких столетий новой эры. В 1462-ом году н.э. священник по имени Марсилио Фичино, уже перевёдший на тот момент многие труды Платона, получил задание от своего патрона, флорентийского правителя Козимо де Медичи, перевести четырнадцать герметических текстов. Его издание этих частей теоретической Герметики оказало грандиозное влияние на европейскую мысль и стало одной из вдохновляющих причин ренессансной веры в способность человечества управлять своим окружением через использование "природной магии".

Фичино отстаивал следующее мнение: если эта магия являет собой только лишь манипуляцию с природными силами, такими как астральная энергия, служащую для достойных целей, подобно лечению больных, её применение никоим образом не противоречит его сану христианского священника. Эти доводы стали объектом яростных дебатов внутри церкви, но у Collectanea Hermetica были свои обожатели в высших кругах. Папа Александр VI Борджиа заказал для своих апартаментов в Ватикане фреску, изображающую Гермеса Трисмегиста с Моисеем и Исидой.

Герметика продолжала вдохновлять теорию и практику магии в течение всего 16-го века н.э. Её привлекательность была частично основана на ложной уверенности в том, что эти тексты были из числа древнейших существующих в этом мире, предваряя практически все библейские сюжеты. Итальянский философ Джордано Бруно разработал теорию о том, что магия древнего Египта была не просто древнейшей, но и единственно истинной религией человечества. Его сожгли на костре за ересь в 1600-ом году н.э.

В первой половине 17-го столетия н.э. учёный-протестант Исаак Казабон верно передатировал Герметику ко времени позднего классического периода. Это привело ко временному снижению интереса к герметическим текстам, однако люди начали вместо этого искать эзотерическую премудрость древнего Египта в сохранившихся иероглифических надписях. Сформировалось традиционное мнение, будто бы иероглифические знаки – это мистические символы, способные прояснить для посвящённых тайны египетского космоса. Отталкиваясь от данной легенды, учёный-иезуит Афанасий Кирхер (1601-1680 гг. н.э.) опубликовал несколько томов оригинальных, но целиком неверных интерпретаций иероглифических памятников.

Хотя у Запада по-прежнему не было реального знания древнеегипетских магических текстов, Египет сохранял свою репутацию как источника магии и оккультных знаний на протяжении семнадцатого и восемнадцатого вв. н.э. Исаак Ньютон был очарован герметической алхимией, и для таких движений, как розенкрейцерство и франкмасонство, было вполне естественным адаптировать египетскую образность для своих тайных церемониалов. Идея о Египте как о колыбели астрологии и дивинации также продолжала захватывать воображение. Румыноязычные кочевые предсказатели судьбы были известны как египтяне (цыгане, если короче*), даже если по факту они приходили с гораздо более отдалённого востока.

В 1781 г. н.э. Кюр де Жебелин публикует книгу, в которой объявляется о египетском происхождении колоды Таро для карточных игр и предсказаний судьбы. Колода Таро состоит из 56 "младших арканов", разделённых на четыре масти, и 22 "старших арканов", на которых изображены такие фигуры, как Верховная Жрица, Шут и Фокусник (Илл. 94). Согласно де Жебелину, старшие арканы формируют собой "Книгу Тота", тем самым сохраняя эзотерическую мудрость древнего Египта в комплексных символах, смысл которой может быть восстановлен лишь через созерцание. Историю карт Таро нельзя достоверно отследить далее 14-го века н.э., однако у теории, гласящей, что в них закодированы герметические истины, по-прежнему есть множество сторонников.

В 1822-ом году французский лингвист Жан Франсуа Шампольон опубликовал письмо, в котором излагалась его теория о том, что иероглифика была частично фонетической и частично идеографической системой. Это предположение явилось истинным ключом к дешифровке древнеегипетских манускриптов и языка в целом. Коллекционеры и работающие в Египте археологи вскоре извлекли на свет тексты и надписи, которые, в отличие от Герметики, были на самом деле в числе древнейших письменных документов, известных человечеству. К концу девятнадцатого столетия стали доступны издания многих древнеегипетских магических текстов. Тем не менее, лишь одному из этой группы текстов удалось произвести подлинный фурор в среде любителей оккультного, а именно переводу Книги Мёртвых Э. А. Уоллиса Баджа, хранителя отдела египетских древностей Британского музея. В популярном воображении это гетерогенное собрание погребальных текстов было неправильно понято как главная священная книга египтян.

Религиозные движения и тайные сообщества девятнадцатого века продолжили утилизировать египетский символизм. Герметический Орден Золотого Рассвета, основанный в 1886-ом году, привлекал художников и писателей, таких как поэт У. Б. Йитс, Э. Блэквуд, Ф. Фарр и прочие деятели искусства. Самым печально известным его членом был Алистер Кроули, который заявлял, среди множества прочих вещей, что он – сам Антихрист. По-прежнему нет единого мнения касательно того, был ли Кроули блестящим фанатиком или же циничным шарлатаном. Он изобретал искусные псевдоегипетские церемонии для Г.О.З.Р., некоторые из которых включали потакание участников гомосексуальным связям в одеяниях египетских божеств.

Под "духовным именем" Мастера Териона Кроули опубликовал Книгу Тота, которая предоставляла замысловатую интерпретацию карт Таро, основанную на иудейской и египетской магии. Он же заказал новую колоду Таро, добавив картам значительную долю египетского и герметического символизма (Илл. 95). Кроули язвительно подрывал всё здание фиктивного наукообразия, указывая на то, что истинное происхождение Таро не имеет никакого отношения к тем, кто хочет использовать их как стартовую точку для медитации.

Девиз Алистера Кроули "Делай что желаешь, в том и весь закон" вполне относим к большинству интерпретаций египетской магии двадцатого столетия. Книги, представляющие собой якобы рабочие мануалы по древнеегипетской магии, доступны ныне как никогда раньше. В них редко отражено какое-либо знание текстов с III по I тыс. до н.э., использовавшихся на самом деле в повседневной магии. В таких книгах по большей части господствуют теории о силе пирамид и гробничных проклятий, а также эзотерические интерпретации Книги Мёртвых и идеи, почёрпнутые из второсортных эссе по герметической литературе.

Пирамида отнюдь не была главным символом оригинальной египетской магии, а традиция "проклятия мумии" основана по большей части на литературе, нежели на археологии. С середины 19-го столетия такими авторами, как Брэм Стокер и Артур Конан Дойл,* писались популярные истории о египетских гробницах, сокровищах и мумиях, насылавших ужасные возмездия на головы любого, нарушившего их покой. Открытие практически нетронутой гробницы царя Тутанхамона в 1922-ом году подстегнуло возрождение интереса к мнимым оккультным силам древних египтян, точно так же, как и к более общей моде на египтологию. В популярной литературе магия вообще тесно связывалась с Египтом. Эпизод из цикла о Сатни, где принц узнаёт о том, что не стоит играть с запретным знанием, содержащимся в Книге Тота, не столь уж далёк от голливудских версий "Проклятия мумии".

Тенденция трактовать погребальные тексты, такие как Книга Мёртвых, в качества базиса для обрядов инициации, также имеет древние прецеденты. В одном современном самоучителе по египетской магии читателям рекомендуется игнорировать научные переводы Книги Мёртвых и вместо этого применить собственную "интуицию", чтобы реконструировать божественные архетипы. Сам же автор самоучителя не вполне уверен, происходят ли божества древнего Египта с утерянного континента Атлантиды или же с планеты Сириус [Сопдет по др.-египт.]. Этот метод жонглирования разнородными поп-мифами весьма напоминает эклектическую природу заклинаний из ГЕМП. Такие характеристики, как перемешанные мифологии, ссылки на ложные авторитеты и заявления о неизмеримо древней родословной тех или иных заклинаний роднят магию всех эпох. До тех пор, пока человечество будет нуждаться в "предотвращении ударов судьбы", магия будет сохранять свою привлекательность.

ДОПОЛНИТЕЛЬНОЕ ЧТЕНИЕ

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

Б. П. Копенхэвер. Герметика. Кэмбридж, 1992.

Гарт Фоуден. Египетский Гермес. Кэмбридж, 1986.

Дж. Р. Харрис (сост.) Наследие древнего Египта. Оксфорд, 1971.

Р. Кикхефер. Магия в Средневековье. Кэмбридж, 1989.

Л. Э. Салливан (сост.) Сокрытые Истины: Магия, Алхимия и Оккультизм. Лондон/Нью-Йорк, 1989.

Гордон МакКриг / Gordon McCreagh

Доктор Мюнсинг, экзорцист

из журнала

Strange Tales of Mystery and Terror (Сентябрь 1931)

Перевод: И. Бузлов, (C) 2019-22

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

Медная дощечка на почтовом ящике у аккуратной белой калитки гласила лишь:

Д-р Мюнсинг, экзорцист

За вычетом данного факта, дом ничем не отличался от всех других домов по этой улице – с общей стеной, белёный, респектабельный. Ещё несколько медных табличек анонсировало других серьёзных горожан — россыпь из докторов медицины и одного теолога. Но что же касается д-ра Мюнсинга, экзорциста, то тут было нечто совершенно иного и странного рода.

Облик человека, что задумчиво смотрел из окна на проливной дождь, тоже, подобно его медной табличке, наводил на смутные размышления о чём-то странном; можно было подумать, что у него были способности к чему-то такому, на что не были способны прочие трезвые граждане, доктора и юристы.

Это был мужчина чуть выше среднего роста, широкий в плечах, с сильными, внушительного вида руками; лицо у него было квадратное, исчерченное крест-накрест бороздами непогоды, загорелое от длительных путешествий в отдалённые страны; крупный нос нависал над узким, широким ртом, сомкнутым с невероятной решимостью.

Лицо нормального человека средних лет с сильным характером. Дело было в глазах, имевших это смутное выражение чего-то необычного. Глубоко посаженные и запрятанные под сдвинутыми выразительными бровями, они были неопределённого оттенка; задумчивый взгляд сквозил в них, намекая на знание вещей, которые не были доступны другим трезвым жителям.

Другой человек, смотревший из соседнего окна, был моложе и крупнее первого во всех смыслах – молодой детина, в чьих широченных плечах и чистом цвете лица были все признаки того, что он посвятил свои студенческие годы больше футболу, чем медицине. Увалень хрюкнул, издав восклицание.

— Ставлю доллар, что у тебя тут новый пациент!

Доктор Мюнсинг перешёл к другому окну.

— Я не делаю ставки с доктором Джеймсом Терри. Спортивные ставки, очевидно, один из тех предметов, что лучше всего удавались тебе в Джонз-Колледже. Человек же выглядит совершенно обескураженным, ко всему прочему.

Обсуждаемый ими субъект спешил вниз по улице, беспокойно изучая номера домов; согнувшись, ёжась в дождевик, он считывал номера украдкой, словно бы сопротивляясь попыткам своей головы выйти из-под защиты поднятого воротника. Бедолага издал стон облегчения, когда увидел табличку доктора Мюнсинга, экзорциста, и, распахнув со стуком калитку, он, спотыкаясь, засеменил к парадной двери.

Д-р Мюнсинг лично встретил человека, дал ему усесться в удобное кресло, смешал ему горячий напиток, предложил сигарету. Спокойствие, методичность, практичность – таковы были его “прикроватные” манеры в подобных случаях. Он настойчиво внушал впечатление, что какой бы ни была проблема, нет ничего такого, что не подлежало бы излечению. Так он стоял и ожидал разъяснений. Человек же запинался в бессвязной мешанине пустопорожнего.

— Я… доктор… я не знаю, как… я не могу сказать вам, что это такое, но преподобный мистер Хендрикс отослал меня к вам. И всё равно я не знаю, как сказать вам об этом; тут и описывать-то нечего.

— Ну-с, — ответил доктор рассудительно, — это уже интересно. Если нет ничего, чтобы описать, и если преподобный мистер Хендрикс решил, что не может изгнать это нечто молитвами, у нас определённо уже имеется нечто вполне осязаемое, не так ли?

Его манера разговора была покоряющей и весёлой, он излучал уверенность. Его громоздкий молодой ассистент был выбран по той же самой причине – просто чтобы помогать внушить пациентам ощущение силы, способной на равных иметь дело со странными и чудовищными явлениями, которые едва ли можно описать здравому уму.

Человек начал раскрываться этой атмосфере. Он взял себя в руки и начал говорить более последовательно.

— Доктор, я не знаю, что рассказывать вам. Не было никаких… привидений, ничего похожего. Мы не видели и не слышали ничего. Дело просто в ощущении. Я… вы будете смеяться, доктор, но… есть нечто во мраке, что приносит ощущение кошмарного страха; и я знаю, что оно поймает меня. Прошлой ночью… Бог мой, прошлой ночью оно почти что коснулось меня.

— Я никогда не смеюсь, — сказал д-р Мюнсинг серьёзным тоном, — пока не поймаю своего призрака. Ведь некоторые призраки пугающе реалистичны. Расскажите мне немного о себе, вашей семье, вашем доме и всё прочее. И что до ваших страхов, какими бы они ни были, пожалуйста, не пытайтесь спрятать их от меня.   

На лице человека появилось выражение озадаченности.

— Тут нечего особо рассказывать, доктор; ничего такого, что не было бы у других. Я не знаю, что могло призвать эту ужасающую тварь в наше жилище. Я… моё имя Джаррет, я продал недвижимость в горах Катскилл.

У меня маленькое ранчо в сотне шагов от мощёной дороги, в двух милях от деревни. Дом мой никоим образом не старый и не ветхий; есть современный трубопровод, электрическое освещение и всё такое. Никаких старых индейских кладбищ по соседству. Ни единой вещи, могущей быть источником этого кошмара, и тем не менее – говорю вам, доктор, есть нечто ужасное в темноте, и мы все это ощущаем.

— Гм-м!- доктор поджал губы и прошёлся туда-сюда, засунув руки глубоко в карманы. – Новый дом, никаких ассоциаций с древностью. Кажется, звучит похоже на элементала, однако, как такое существо могло освободиться? Либо же это может быть враждебный геоплазм, но… Расскажите мне о вашей семье, мистер Джаррет.

— Нас четверо, доктор. Брат моей жены, инвалид, и…

— А! – доктор издал быстрый выдох. – Так значит, есть болезный? Что с ним?

— У него повреждены лёгкие. Ему рекомендовали приехать к нам подышать горным воздухом, и ему уже стало намного лучше. Но недавно ему вновь стало плохо, даже хуже, чем прежде. Мы полагаем, что, возможно, этот постоянный ужас слишком изматывает его.

— Хм-м, да, в самом деле. – доктор вышагивал своей быстрой поступью туда-обратно, его неопределённого цвета глаза стали сейчас определённо серого оттенка. – Да, да, ужас, и больной человек, состояние которого ухудшается. Вполне достаточно. Кто ещё, мистер Джаррет? Кто ещё, я спрашиваю, мог бы привлечь внимание визофаговой сущности?

— Визо-что? Боже, доктор, у нас нет каких-либо доказательств. Кроме моего брата, там ещё только мой сын, десяти лет от роду, и моя жена. Ей пришлось хуже, чем всем нам, она даже сказала, что видела что-то… однако мне думается, что это всё вздор. – Человек умудрился изобразить нездоровую улыбку. – Вы же знаете, какими бывают женщины, доктор. Она сказала, что видела формы… бесформенные явления в темноте. Ей нравится думать, что она – психик, и она всегда видит вещи, о которых никто другой знать не знает.

— Ох, Бог мой! – д-р Мюнсинг простонал и его лицо стало серьёзным. – Воистину, дуракам закон не писан. Тут мы имеем все условия для проникновения сквозь завесу. Небеса, какими же идиотами могут быть люди.

Внезапно он обвинительно выставил палец на мистера Джаррета.

— Я полагаю, что она заставляла вас садиться за круглый стол вместе с ней и всё такое прочее.

— Да, доктор, так оно и было. Стуки, записанные сообщения и так далее.

— Господи! – доктор в ярости ходил туда-обратно. – Дураки в тысячный раз играют с этим огнём, и на этот раз эти простофили прорвали-таки завесу, дав проникнуть внутрь чему-то особенному.

Мюнсинг повернулся к порабощённому ужасом рассказчику, вперив в того обвиняющий палец и формулируя вердикт.

— М-р Джаррет, ваша не слишком умная жена совершенно не понимала, что соделала. Сам я не представляю, что она могла освободить или же во что может развиться подобная сущность. Нам необходимо остановить её. Тварь может скрыться и перерасти в угрозу всему миру. Говорю вам, что мы, люди, даже ещё не начали толком прозревать, какие силы существуют на другой стороне той тонкой границы, что недоступна нашему будничному пониманию. Единственное, что можно сейчас сделать, так это незамедлительно поехать с вами к вашему дому. И мы должны попытаться узнать, к какому классу относится эта сущность, что была призвана, и в силах ли мы остановить её.

Дом Джарретов оказался в точности таким, каким его описал сам м-р Джаррет. Современный и заурядный во всех смыслах, он располагался на целом акре сада и зарослей на залитом солнцем склоне Катскильских гор. Прочие дома беспорядочно застроенного небольшого посёлка были в общих чертах такими же. Это были тихие резиденции обычных людей, которые предпочитали отдохнуть от шума и сутолоки летнего курорта Пайн-Бенд, расположенного в двух милях ниже по главной дороге штата.

Семья Джарретов полностью вписывалась в своё окружение. Благонравные, гостеприимные сельские ничтожества. Леди, обладающая психическими способностями, страдала избытком веса и с трудом дышала во время подъёма. Сын, нескладный школьник, проявлял застенчивую замкнутость, свойственную сельской молодёжи по отношению к чужакам. Больной родственник, худой и искривлённый, с раздражающим кашлем, демонстрировал нездоровый румянец на своих щеках, что указывало на его болезнь.

Для чуткого д-ра Мюнсинга не составило много времени ощутить, что все эти люди находились в состоянии нервозной напряжённости, что само по себе было доказательством чего-то, что произвело экстраординарный эффект на их лишённые воображения умы.

Расширенные зрачки, трясущиеся конечности, взгляды через плечо; всё это указывало на то, что нечто привело эту злополучную семейку на грань панического ужаса, что уже превысил пределы их самоконтроля.  

Д-р Мюнсинг был мастером в деле рассеивания подобной нервозности. Такое ментальное состояние было наименее желательным для встречи с «влияниями», какими бы они ни были. Он приветствовал своих новых знакомцев с лёгкой уверенностью, после чего поднял руку.

— Нет, нет, не стоит. Дайте мне возможность отдышаться. Вы же не хотите уничтожить мой аппетит своими ужастями? Давайте сперва поедим, а затем вы будете вольны рассказывать свои истории. Никакие призраки не любят полного желудка.

Он намеренно вёл себя таким образом. Эффект не заставил себя ждать – его домохозяева испытали некоторое облегчение. Человек производил внушительное впечатление знания, уверенности, власти.

Ужин был, однако, весьма безрадостным занятием. Беседу приходилось специально направлять на обыденные темы. Жена выказывала болезненную неприязнь к походу на кухню. «Наш повар уволился два дня назад», — объяснила она. Юноша вёл себя тише мыши и был испуган. Болезный мало говорил, зато издавал сухой, раздражающий лай время от времени.

Д-р Мюнсинг, погруженный в свою тарелку с едой, весело болтал о всякой банальщине. Однако всё это время он не спускал с инвалида пристального взгляда, подобно ястребу. Джеймс Терри делал всё, что мог, дабы отвлечь внимание от экспертного анализа доктором всех и всего в столовой. Ко времени, когда ужин подошёл к концу, доктор уже сформировал мнение относительно различных черт и особенностей характера своих нынешних хозяев. Также он доминировал над всей компанией благодаря своему заразительному оптимизму.

— Ну что ж, давайте сделаем одну из тех удовлетворительных затяжек из трубки нашего Джимми, и вы можете рассказать мне всю интересующую вас подноготную. Вы, — обратился он к даме-медиуму, — вы расскажите мне. Уверен, что вы дадите нам наилучший обзор ситуации.

Взволнованная и испуганная, м-с Джаррет была едва ли в состоянии присовокупить что-то дельное к уже рассказанному её мужем ранее. Здесь было нечего добавить. Сбивающая с толку беспредметность окружала всю эту историю. Однако это была пустота такого рода, что была наполнена до краёв безымянным страхом – ощущением ужаса, усиленным «формами» психических видений м-с Джаррет. Им предстояло сразиться с безымянным нечто.

Доктор встряхнулся в нетерпении. Он встречался с подобными симптомами ранее; в частности, с неспособностью людей как-либо связно описать свои встречи с призрачными явлениями. Посему Мюнсинг решился на смелый эксперимент.  

— Моя дорогая леди, — начал он, обратив всё внимание на психическую персону, — весьма сложно экзорцировать ощущение чего-либо до тех пор, пока мы не узнаем хоть что-то о самой причине данного ощущения. Теперь я сообщу вам, что нам следует сделать. Когда вы пребывали за столом во время ваших небольших сеансов, то слышали стуки и всё такое прочее, не так ли? И произносили «послания» от ваших «спиритуальных друзей», верно? И вам нравилось погружаться в транс, чтобы ваши «проводники» управляли вами? Только что вы несколько нервничаете, вспоминая об этом? И всё в том же духе, так?

— Что ж, доктор, это именно то, что происходило здесь, однако, как вам удалось всё это узнать?

— Хм-м, — сухо хмыкнул Мюнсинг, — вы не одиноки в своём невежестве, моя дорогая леди. Есть многие тысячи жителей США, которые занимаются тем же рискованным баловством. Они полагают, что психические исследования подобны играм в салонах. Однако я бы хотел предложить вам провести один из ваших маленьких сеансов прямо сейчас. Вы войдёте в транс и, вероятно, что вы – я имею в виду, ваши проводники – сообщите нам что-то полезное. В трансовом состоянии, которое, в конце концов, представляет собой форму гипноса (пусть мы и не знаем, является ли это состояние самовнушением или же вызывается действием внешней психической силы), в этом самом гипнотическом состоянии наши подсознательные рефлексы чувствительны к тем влияниям, которые наш более материальный сознательный ум не способен получать.

Пухлая рука м-с Джаррет порхнула к её груди. Это было столь неожиданно; она и в самом деле была несколько испугана своими сеансами, начиная с того момента, как этот кошмар просочился в их жилище. Однако доктор уже расставлял маленький круглый стол и стулья.

Не глядя вокруг, Мюнсинг произнёс:

— Вам не следует быть сейчас на нервах. И я хотел бы, чтобы в частности ваш брат находился в комнате, хотя и не обязательно за столом. Джимми, ты сядешь рядом и будешь стенографировать всё, что будет приходить извне, будь так любезен.

Он добавил вполголоса, наклонившись к своему другу:

— Садись рядом с выключателем; если я подам знак, тут же врубай огни. И ещё позаботься, чтобы больной получил стимулирующее средство. Я могу быть занят.

Всё вскоре было подготовлено под искушёнными указаниями доктора. Лишь четверо сели за стол — семья Джарретов и доктор. Больной брат жены сидел, укрытый пледом, в кресле у окна, а Джимми Терри – рядом с выключателем света у двери.

Вновь Мюнсинг предостерёг дюжего Терри.

— Следи внимательно, Джимми. Я вверяю жизнь этого инвалида в твои руки. Если почувствуешь что-либо, если ощутишь нечто рядом с ним, если даже просто подумаешь об этом, включай свет. Ни о чём не спрашивай. Действуй. Готов? Тогда гасим огни.

С щелчком переключателя комната погрузилась в темноту, сквозь которую раздавался лишь натужный кашель больного человека. По мере того, как глаза участников сеанса приспосабливались к сумраку, сияние лунного света снаружи становилось достаточно, чтобы различить тусклые контуры фигур.

— Именно этим вы и занимаетесь обычно, не так ли? – спросил доктор. – Руки на столешнице и прикосновения маленьких пальцев?

И, не дожидаясь ответа, по части которого Мюнсинг был столь уверен, он продолжал:

— Обычные дела, вижу. Однако сейчас, м-с Джаррет, я положу мои руки на ваши, и вы погрузитесь в транс. Так. Вы совершенно спокойны и расслаблены. Позвольте отпустить себя.

В удивительно короткое время стол содрогнулся этим замечательным внутренним тремором, столь знакомым всем дилетантам от мира психических явлений. Вскоре после того медленно приподнялся вверх и опустился обратно с крайней неспешностью. Затем последовал момент неподвижности, наполненный напряжением, далее раздалось ритмическое «тук-тук-тук» одной из ножек.

— Итак! – произнёс доктор властным тоном. – Вы входите в транс, миссис Джаррет. Мягко, легко. Позвольте себе это. Вы входите в транс. Входите, входите… — Его голос звучал успокаивающе повелительно.

М-с Джаррет издала стон, её конечности сотряслись, она вся вытянулась, будто бы от боли; после чего она вздохнула и приняла вялую позу.

— Следи, Джимми, — предостерёг того Мюнсинг, понизив голос. Затем он обратился к женщине:

— Говорите. Где вы сейчас? Что вы видите?

Пухлая безвольная масса взвыла вновь. Губы задвигались: из них полились неразборчивые звуки, фрагменты бесформенных слов; затем раздался трепещущий вздох и наступила тишина. Д-р Мюнсинг воспользовался случаем и наклонился сначала к одной стороне м-с Джаррет, а затем к другой, чтобы послушать дыхание у неё и у мальчика. У обоих оно было немного учащённое, что, принимая во внимание обстоятельства, вовсе не было странным. С неожиданной внезапностью темноту разрезали слова, ясные и сильные.

«Я в месте, полным тумана, я не знаю, где это. Серый туман.» Напряжённая тишина. Затем: «Я на краю чего-то; чего-то глубокого, тёмного.»

Вновь пауза.

«Передо мной занавес, тусклый и туманный… нет… похоже, что… я полагаю… нет, это и есть туман, что есть завеса. За ней движутся смутные сущности.»

— Ага! – раздался удовлетворённый возглас доктора.

«Я не могу определить, что они такое. Они не животные, не люди. Это тёмные сущности. Просто… силуэты.»

— Бог мой! Это то же самое, что она говорила ранее! – м-р Джаррет чуть не задохнулся в благоговейном ужасе.

Инвалид же одобрительно кашлянул.

«Формы движутся, они свиваются, скручиваются и раздуваются. Они растягивают завесу, словно пытаясь прорвать её. Темно… Слишком темно, чтобы видеть что-то… Я боюсь, что одна из них может вырваться…»  

Внезапно парень заскулил.

— Мне не нравится это. Оно холодное, и я испуган.

Доктор услышал тяжёлое дыхание м-ра Джаррета по левую сторону от себя, когда столешница завибрировала под воздействием внезапного приступа дрожи со стороны последнего. Сам Мюнсинг испытывал обволакивающую подавленность, едва ли не физическое ощущение ползающих вверх-вниз по его позвоночнику холодных волос. Больной человек зашёлся в спазме жестокого кашля.

Вдруг раздался выкрик медиума.

«Одна из форм практически… мой Бог, оно прошла сквозь! Оно на этой стороне. Я могу видеть… о Боже мой, спаси меня.»

— Огни, Джимми! – рявкнул доктор. – Внимание на больного!

Хлынувшая стремительным потоком иллюминация осветила м-ра Джаррета, серого и покрытого росой потливости; юношу, с дикими от ужаса глазами; нервозно-настороженного Терри с таким же взглядом. Все они почувствовали внезапную удушающую тяжесть схватившего их страха, который навис над ними подобно разрушительному океанскому валу, готовому обрушиться вниз.

Больной же находился в пароксизме кашля, из которого он затем перешёл в забытьё изнеможения. Лишь женщина оставалась в блаженной бессознательности. Голос, который исходил от неё, никак её не потревожил. Погружённая в глубокую умиротворённость, она пребывала до сих пор в трансовом состоянии.

Д-р Мюнсинг прыгнул, обогнув стол, прямо к ней и положил свои руки на её лоб для защиты от того, чему он пока не мог найти названия. Холод по-прежнему наполнял комнату; физическое ощущение озноба и шевеления волос. Некая аномальная материальная угроза уже почти что была готова настигнуть свою жертву. Мало-помалу, по мере зажигания света, ужас стал улетучиваться.

Доктор склонился над леди, находившейся без сознания. Он стал мягко постукивать по её лицу, от центра лба по направлению к её вискам. Когда он это делал, то приговаривал, нежно, ободряюще.

Наконец женщина содрогнулась и тяжеловесно приподнялась. Её глаза открылись, явив пустой взгляд, лишённый осмысления. Вот в них отразилось выражение удивления при виде общего замешательства.

— Я, должно быть, задремала, — пробормотала она, после чего смущённо улыбнулась. – Скажите мне, говорила ли я… говорили ли мои проводники?

Этот глуповатый, невинный вопрос, исходящий от единственной персоны в комнате, которая ничего не ведала о том, что произошло, рассеял страх лучше всех ободрительных слов доктора. Прочие участники сеанса стали приходить в себя. Доктор смог теперь обратить своё внимание к болезному.

— Какой у него пульс, Джимми? Хмм, слабоватый, однако присутствует. Он просто переутомился. Эта тварь высосала у него ужасно много жизненной силы. Одна из этих сущностей едва не набросилась на меня самого. Я и не думал, что какая-то из числа этих тварей уже перешла на эту сторону ранее.   

Он обратился к своим хозяевам с исключительной серьёзностью.

— Мне необходимо сообщить вам, что мы находимся перед лицом ситуации гораздо более опасной, чем я думал. Эта сущность представляет собой значительную физическую опасность, и она находится за пределами нашего воображения и «ощутимых» вещей. Вероятно, что мы столкнулись с враждебной сущностью, способной контактировать с людьми. Нужно отправить пациента в постель, а затем я попытаюсь объяснить вам, в чём заключается опасность.

Он без особого усилия взвалил безвольное тело себе на руки и кивнул м-с Джаррет, чтобы она провела их до спальни. По всем признакам, это был просто необычайно энергичный врач, укладывающий своего пациента в постель. Однако доктор сделал одно-два весьма экстраординарных нововведений.

— Свежий воздух нам сейчас не нужен вовсе. – мрачно сказал он. – Окна должны быть плотно закрыты на задвижки. Дайте-ка взглянуть. Железные щеколды – это хорошо. И, Джонни, тебе надо будет сбегать сейчас вниз, на кухню, и принести мне огнеупорное железо – кочергу, щипцы, что угодно. Инструмент для подъёма крышки плиты тоже сойдёт.

Парень цеплялся за ближний край группы. Доктор кивнул с пониманием.

— М-р Джаррет, может быть вы сходите? Нам не следует оставлять пациента до тех пор, пока мы не защитили его должным образом.

В несколько мгновений м-р Джаррет вернулся с простенькой железной кухонной кочергой. Доктор сказал, что именно эта вещь и требовалась. Он поместил её на пол вплотную к дверному косяку, после чего выгнал остальных из комнаты и, выходя последним, закрыл дверь. Мюнсинг помедлил лишь на мгновение, отметив, что замок был сработан из железа, после чего проследовал за удивлённым семейством вниз, в сторону гостиной. Они расселись по своим местам с ожидающим и тревожным видом.

— Итак, — начал доктор, как если бы он вёл лекцию, — я хочу, чтобы все вы внимательно выслушали меня, так как тварь эта зашла уже столь далеко, что единственный неверный шаг может значить смерть. Опять же, скажу, что мне столь же важно ввести вас в курс дела, сколь и ненавистна мысль напугать вас этим.

Он поднял руку.

— Нет, не прерывайте меня. Я пытаюсь прояснить то, что весьма сложно для понимания в любом случае. И всем вам нужно попытаться понять меня, потому что любая ошибка сейчас – даже маленькая глупость, момент забывчивости – может привести к трагедии. Ибо, да позволено мне будет впечатлить вас, нечто, что вы ощущали – это реальная сила. Я могу рассказать вам, что оно такое, однако я не могу объяснить, как оно прорвалось на эту сторону. Зловещая сила – это… — здесь Мюнсинг выдержал паузу, дабы придать вес своим словам, — элементал. Не имею понятия, как эта тварь сумела пробраться сюда. Возможно, вы вообще к этому не причастны. Однако вы, мадам, — обратился доктор к трясущейся от страха м-с Джаррет, — вы послужили этому причиной, забавляясь с этими вашими сеансами, об опасностях которых вы не знаете ровным счётом ничего. Вы даже не затруднили себя чтением литературы по данному предмету. Вы открыли путь и притянули эту сущность к своему дому. Вы и этот несчастный, невинный больной человек, что отдыхает наверху. Вы в прямом смысле слова пригласили это существо к сожительству с вами.

Лица присутствующих выражали лишь страх неизвестности; страх и полное отсутствие понимания. Доктор справился с нетерпением и продолжил свою лекцию.

— Я могу здесь и сейчас углубиться в полноценную теорию оккультизма. Однако вам вполне будет достаточно для понимания следующих моментов. — сказал он, ударяя кулаком по колену для пущей эмфазы. — Несомненным фактом, известным на протяжении столетий человеческого существования и вновь подтверждённым современными исследованиями, является существование определённых и многочисленных внетелесных форм, обитающих на этой земле вместе с нами и повсюду вокруг нас. Эти силы действуют согласно определённым управляющим ими законам, точно так же, как это делаем и мы сами. Вероятно, им так же мало известно о наших законах, как нам – об их.                          

Существует множество разновидностей этих сил. Есть силы, наделённые высоким разумом, гораздо более превосходящим наши умы. Есть силы менее разумные. Есть благожелательные силы; есть и враждебные. Их достаточно свободно именуют общим термином «духи»: элементалы, сублиминалы, привязанные к земле души [earthbounds] и т.д.

Эти силы отделены от нас, чтобы предотвратить нежелательные контакты, с помощью… как бы это назвать? Мне не нравится употреблять слова вроде «пелена» или «завеса», либо же, как в Библии, «великий предел». Они ничего не означают. Лучшим примером для сравнения, возможно, выступает современное изобретение радио.

Некий набор электромагнитных волн определённой длины, эфирных вибраций, может столкнуться с соответствующим инструментом, настроенным на такие вибрации. Небольшая вариация в длине волны — и принимающий инструмент ничего не уловит. Прибор может быть совершенно невосприимчивым к ним, однако ему будет известно, что вибрации потрясающей мощи существуют повсюду вокруг него. Его следует настроить иначе, чтобы он смог стать приёмником другого набора вибраций.

В некоторой схожей манере эти развоплощённые, так называемые «духовные» силы защищены от столкновений с нашими сознаниями. Иногда мы, люди, по причинам, которые весьма часто нам неведомы, делаем нечто такое, создаём условия, которые настраивают нас на вибрацию определённой группы бестелесных сил. Затем нам становится известно об этом; мы устанавливаем контакт; мы, выражаясь простым языком, видим призрак.

Лектор сделал паузу. Смутное понимание появилось на лицах его очарованной аудитории.

— Отлично! Итак, я упомянул про элементалов. Элементалы составляют одну из этих групп внетелесных сил; возможно, наиболее низкую и малоразумную. Они не развили ни человеческой, ни даже животной формы. Они — просто контуры, тени.

— О, мой Бог! – раздался судорожный стон м-с Джаррет. – Те самые формы, которые я ощущала!

— Именно так. Вы воспринимали подобную теневую форму. Почему вы ощущали её? Потому что каким-то образом где-то произошло что-то, что позволило одной из этих стихийных сущностей настроиться на вибрации нашего, человеческого волнового диапазона. Иначе говоря, нечто, что помогло ей прорваться сквозь завесу. Что послужило причиной этому, или же как это произошло, мы не имеем понятия. То, что нам известно об элементалах, полностью признавалось оккультистами прошлых эпох и было отвергнуто лишь современным материализмом. В первую очередь, надо сказать, что они враждебны, именно так, они опасны для человеческой жизни. И далее – прошу вас уяснить это как следует – они способны манифестировать на физическом уровне только лишь путём высасывания необходимой энергии из человеческого источника. В предпочтении для них будет какой-либо человек, находящийся в состоянии низкой сопротивляемости. Например, человек, ослабленный болезнью.

— О, мой… мой брат? – м-с Джаррет ахнула от осознания.

Доктор медленно кивнул.

— Да, его состояние низкой сопротивляемости и ваше бездумное стремление к контакту на ваших сеансах призвали эту вредоносную сущность в ваш дом. Вот почему состояние вашего больного родственника столь резко ухудшилось. Элементал иссушает его жизненную силу для того, чтобы проявиться в материальной форме. До сих пор вы лишь ощущали его зловещее присутствие. Стоит лишь ему преуспеть в насыщении себя достаточной силой, он будет способен творить значительные разрушительные действия. Нет, нет, не стоит сейчас кричать, это не поможет нам. Вам всем следует взять себя в руки и успокоиться, чтобы мы могли предпринять необходимые защитные предосторожности.

К счастью, нам известно противоядие, или, говоря иначе, сдерживающее средство. Подобно большинству оккультного знания, это средство известно и применяемо всеми народами, даже в наш век современного научного скептицизма. Аборигены по всему миру применяют его; восточные люди, имеющие большую чувствительность, чем мы, тоже знают о нём. Даже и современные белые люди пользуются им, хотя и бессознательно. Литература по магии полнится сведениями о нём.

Это ничто иное, как железо. Холодное железо. Железное кольцо в носу или браслет на ноге дикаря; мантра лоха индусов;

счастливая подкова ваших сельских соседей. Эти вещи не просто украшения; это амулеты.

Мы не знаем, почему холодное железо отпугивает определённые виды враждебных сущностей – назовём их духами, если вам так больше нравится. Однако это есть факт, известный ещё с древности, а именно, что между холодным железом и определёнными низшими иерархиями нечеловеческих сущностей – доппельгангерами, чурелями, инкубами, лесными скакунами [woodrunners], леперлингами, морои и так далее, включая все формы элементалов, — существует могучая антипатия.

Столь могуча эта антипатия, что эти враждебные сущности не способны приблизиться к человеку или пройти через проход, им защищённый. Существуют и другие формы сдерживающих средств, полезные против иных бестелесных сущностей: пятиугольники, круги друидов и т.д., даже святая вода из церкви. Не спрашивайте меня, почему или же как так происходит – вероятно, здесь есть какая-то связь с молекулярными вибрациями. Давайте же покамест удовольствуемся тем, что нам известно о таком проверенном средстве. И пусть каждый из вас отправится сегодня в постель с кочергой или крышкой от духовки, или с чем угодно, что вы сочтёте подходящим амулетом. Этого будет вполне достаточно, уверяю вас, чтобы защитить нормального здорового человека, который не планирует устанавливать какую-то особую линию связи, могущую противодействовать данному средству. В случае же больного я предпринял особые предосторожности по защите даже дверного прохода.       

Теперь вы все можете идти спать в свои комнаты. Если кто-то из вас испытывает тревожность, то можете ночевать все вместе в одной комнате. Д-р Терри и я будем бдеть и немного рыскать вокруг. Если вы услышите какой-либо шум, это будем мы во время несения ночной стражи. Вы можете спать с чувством полнейшей защищённости, до тех пор, конечно, пока не совершите что-либо поразительной глупости, что сможет открыть незащищённый канал контакта. И ещё кое-что: предостерегите вашего брата — даже если он будет чувствовать себя достаточно хорошо, ни при каких обстоятельствах ему не следует покидать свою комнату. Доброй ночи и хороших снов, если у вас получится заснуть, конечно.

В нерешительности и без особого желания семейство стало подниматься по лестнице. Прижимаясь друг к другу, боясь каждого нового звука, каждой старой тени, они не ведали, каким образом это страшилище, проникшее в их дом, способно проявиться. Им претила сама идея идти в спальни, однако они были слишком измотаны нервотрёпкой, порождённой крайней степенью ужаса.

— Ставлю на то, что они все будут спать в одной комнате, как сардины в банке, — прокомментировал доктор.

Терри уловил нотку раздражения и спросил:

— Это всё было подлинной историей? Я имею в виду, про этих ваших элементалей и всё такое? И железо? Звучит весьма наивно.

Лицо доктора было серьёзным; радужки его неопределённого цвета глаз — столь бледны, что были практически неразличимы в искусственном освещении.

— Ты никогда не слышал менее наивных вещей, мальчик мой. Это так звучит для тебя потому лишь, что ты вырос в школе современного материализма. Что? Разумно ли предположить, что в течение последнего крохотного периода человеческой истории было подвергнуто забвению буквально всё, что этому самому человечеству было известно с момента, когда первый антропоид спрятал свою голову в волосатые руки в приступе животного ужаса? Мы отбросили все эти вещи немного дальше от себя; мы становимся всё менее чувствительными, по сравнению с нашими предками, и так по нарастающей. И, делаясь всё более «разумными», мы естественным образом перестаём спонтанно настраиваться на любые другие диапазоны вибраций. И посему мы громогласно заявляем, что подобных вещей в природе не существует. Однако мы начинаем узнавать об этом вновь; и ежели ты последуешь за данной идеей, то, бесспорно, обнаружишь, что множество наших прославленных людей науки, мысли, письма, признали свою веру в вещи, которые наука и религия пытались отрицать.

Терри был впечатлён истинностью, с которой прозвучала эта тирада. Возможности, которые таким образом перед ним открывались, заставили его чувствовать себя неуютно.

— Ну, эмм, это… эта элементальная штука, — начал он беспокойно, — может она делать что-нибудь?...

— Может. – Неопределённого цвета глаза были будто далёкие булавочные точки. – Оно способно творить всё что угодно. Однажды проникнув в нашу сферу, в наше измерение, настроившись на нашу частоту, назови это как хочешь, его зловредный потенциал может быть измерен лишь количеством силы, которую оно может черпать из своих человеческих жертв. И запомни – в этом как раз и кроется опасность подобных существ – что потребляемый ими ресурс и выходная мощность не находятся в равном соотношении. Это означает, что подобная враждебная сущность, черпающая несколько унций энергии из больного человека, может располагать далеко не только лишь этими несколькими унциями. Каким-то образом, который мы не способны уразуметь, всем развоплощённым разумным сущностям известно, как преобразовывать бесконечно малые кванты человеческой энергии во многие сотни астральных джоулей. Для примера, вспомним о «духах», которые двигают тяжёлые столы, производят левитацию и пр. Враждебный дух способен использовать такую силу в смертоносной, разрушительной манере.

— Однако, Боже всемогущий, — не выдержал наконец Терри, — почему же эта штука должна быть непременно злобной? Если она прорвалась через завесу, настроилась на наши вибрации, почему ей нужно уничтожать людей, которые ничего плохого ей не сделали?

Доктор не ответил. Он прислушивался, бдительный и напряжённый.

— Есть у этих людей собака, не знаешь, Джимми? Может быть, это она сейчас принюхивается снаружи двери?

Тем не менее шум, если он вообще имел место быть, прекратился. Замогильная тишина сомкнулась вокруг них. Доктор расслабился и ответил на последний вопрос своего протеже.

— Почему оно должно хотеть уничтожать жизнь? Это довольно-таки неоднозначный вопрос. Я бы даже сказал, откуда мне вообще об этом знать? Однако у меня есть теория. Помнишь, я говорил, что древние относили элементалов к одному из наименее разумных классов бестелесных сущностей? Итак, предположим, что низкочастотный дух входит в сферу человеческого мышления. Распространённой идеей примитивных сообществ являлось суеверие, будто посредством убийства врага можно заполучить хорошие качества поверженного: его силу, или достоинство, или скорость, или ещё что-нибудь. На самой нижней шкале культуры мы находим каннибализм, который, как было доказано многими ведущими этнологами, не является простой жаждой человеческой плоти, но — церемонией, ритуалом, посредством коего поедающий впитывает в себя силу жертвы. И я предполагаю, что тебе известно, между прочим, что воинствующие современные атеисты признают, что «священное единение» есть не что иное, как символ этой самой превалирующей идеи. Неразумный элементал, таким образом…

Доктор внезапно схватил своего молодого друга за руку. Со стороны лестницы раздался скрип. В напряжённой тишине обоим почудилось лёгкое, ускользающее шарканье, доносящееся оттуда. В приступе неуправляемого ужаса сердце здоровяка Терри подпрыгнуло к его горлу. Одним прыжком пантеры Мюнсинг преодолел расстояние до двери и распахнул её настежь. Затем он выругался, озадаченно и раздражённо.                

Сквозь распахнутую дверь Терри мог слышать отчётливые торопливые шаги на первом пролёте. Во внезапном порыве паники, вызванном мыслью остаться здесь одному, он выпрыгнул из своего кресла навстречу своему другу и врезался в Мюнсинга, стоящего у двери.

Д-р Мюнсинг, проклиная своего неуклюжего протеже на чём свет стоит, отметил выражение его лица и тут же вновь обратился в человека науки.

— Что же это? Что?! Так не пойдёт, друг мой. Страх делает тебя уязвимым. Позволь мне немного пропсихоанализировать тебя и устранить его. Сядь-ка и усвой следующее. Это очень просто и крайне необходимо, прежде чем мы приступим к охоте за этой нечистью. Ты чувствуешь страх по двум причинам. Первая – психологическая. Наши предки знали, что определённые аспекты сверхъестественного внушают неподдельный страх. Неспособность как-то дифференцировать суеверия, росшая в среде мирян, привела к тому, что следовало бояться вообще всех аспектов, подобно тому, как большинство людей боятся вообще всех видов змей, хотя лишь 6% из них ядовиты. Ты унаследовал в этом плане как страх, так и суеверие. Во-вторых, в этом частном случае, ты ощущаешь враждебность данной сущности и её потенциальную разрушительную силу. Посему, ты напуган до крайности.

Под воздействием холодной логики доктора его друг смог восстановить по крайней мере контроль над своими эмоциями. С улыбкой он сказал:

— Весьма-таки хрупкий у нас получается комфорт, если даже вы признаёте его разрушительную силу.

— Я же сказал, в потенциале. Не забывай это слово, потенциально. – аргументировал доктор Мюнсинг. – Его сила имеет тенденцию к значительному росту. До настоящего момента оно не имело доступ к достаточно большому источнику энергии. Оно избегает нас, вместо того, чтобы напасть, и мы к тому же перекрыли ему источник энергоподпитки. Помимо этого, помни о том, что манифестация элементала должна быть физической. Он может ухватить тебя в темноте за волосы; возможно, даже толкнуть тебя через перила лестницы, если ему повезёт. Но этот дух не способен иссушить твоё сердце или повредить твоей душе. Он впитал достаточное количество физической энергии, чтобы сделать себя слышимым; это может означать также, что его можно ощутить или, возможно, увидеть. Элементал произвёл материализацию; он не способен внезапно проходить через стены и двери.

— М-можно увидеть? – проговорил Терри в благоговейном ужасе. – Господи, на что же может быть похожа ненависть, которую можно пощупать?

Доктор Мюнсинг кивнул.

— Хорошо сказано, Джимми, очень хорошо. Ощутимая ненависть – это именно то, чем эта тварь и является. И с учётом того, что по своей природе это есть сущность бесформенная, просто форма в темноте, проявляющаяся путём высасывания жизненной энергии человека, она, вероятно, может принять вид какого-то гротескного искажения человеческого облика. Это могут быть просто зловещие глаза, или когтистые руки, или же это будет нечто более комплексное. Его нынешним занятием сейчас, скорее всего, будет рысканье в тенях по этому дому в поисках прохода к дополнительному источнику питания. Нашей же задачей будет нейтрализовать его.

Мысленно Терри был убеждён; иначе не могло и быть, после столь ясного и точного изложения природы их противника. Однако, на физическом уровне вдоль его позвоночника по-прежнему шевелились волосы. Бесформенные твари, способные ненавидеть и могущие шнырять в тёмных углах и ставить подножки на лестнице, были достаточной причиной, чтобы испытать подлинный апогей человеческого ужаса. Как бы то ни было, он поднялся с кресла.

— Я иду с вами, — сказал он кратко. – Ведите.    

Доктор протянул руку.

— Крепкий парень. Я знал, что ты не откажешься, конечно же. И я взял это для тебя, как наилучшее средство самозащиты для подобной работы. Дубинка в руке – это сильный психологический стимул, к тому же она обладает дополнительным достоинством – а именно, тем, что сделана из железа.

Терри взял увесистую маленькую вещицу с внушительным чувством безопасности, которое, впрочем, было, мгновенно рассеянно следующими словами доктора.

— Я предполагаю, — сказал Терри, — что по причине моего владения железной вещью тварь не посмеет ко мне приблизиться.

— Не обманывай себя. – ответил ему Мюнсинг. – Железо – это только репеллент. Это не абсолютный талисман, в любом случае. Мы собираемся идти по следам этой сущности. Мы, так сказать, приглашаем её выйти с нами на контакт. Точно так же, как дикая собака может атаковать человека, идущего на неё с дубиной, так и наш загнанный в угол элементал, если у него только будет шанс, сможет… ну, я ещё не знаю, что он может. Держись ближе ко мне, вот и всё.

Двое мужчин сообща поднялись вверх по ступеням и остановились в верхнем зале. Открывался вид на четыре спальни и ванную. Две комнаты были заняты, как им было известно. Прочие двери были аналогичным образом заперты.

— Нам следует попытаться проникнуть в комнаты, — прошептал д-р Мюнсинг. – Оно способно при необходимости открывать незапертую дверь, хотя я и сомневаюсь, может ли оно повернуть железный ключ.

Решительно, без тени колебания, он открыл одну из дверей и вошёл в комнату. Затем Мюнсинг включил свет. Ничего необычного здесь не было ни видно, ни слышно, ни ощутимо.

— Мы бы почувствовали, если бы оно было здесь, — сказал доктор хладнокровно, как если бы он охотился за чем-то столь же малоощутимым, как запах выпускаемого газа. – Оно должно быть в другой пустой комнате. Идём.

Мюнсинг открыл дверь той комнаты нараспашку, и они с Терри встали плечом к плечу на пороге. Однако и здесь не было ровным счётом ничего примечательного: никакого звука, никаких ощущений.

— Странно, — пробормотал доктор. – Оно поднялось по ступеням. Едва ли тварь направилась в ванную комнату, в ней всё-таки стоит чугунная ванна. Хотя Бог его знает, может быть, молекулы чугуна не способны отвращать нечисть так же хорошо, как кованое вручную железо.

Ванная комната так же пустовала. Двое мужчин переглянулись, и теперь Терри даже смог изобразить ухмылку. Эта погоня за неким присутствием оказалась далеко не такой пугающей, как рисовало его воображение. Глаза Мюнсинга сузились до щёлочек, пока он стоял в размышлении.

— Ещё один пример, — пробурчал он, — библейских истин касательно оккультных материй. Встреться лицом к лицу с демоном, и он тут же сделает ноги, э? Интересно, где же, чёрт его дери, этот демон может быть?

Как будто бы в качестве немедленного ответа до них донеслись резкие звуки сухого кашля.

Инстинктивно головы обоих крутанулись в сторону двери больного. Однако там всё было спокойно – пациент, судя по всему, крепко спал. Внезапно доктор схватил своего компаньона за рукав и указал вверх, на потолок.

— Звук пришёл с чердака. Видишь тот люк? Твари вместе с жизненной энергией больного передался и его кашель. Я предполагаю, что наверху не будет света. Так что я схожу сейчас за электрическим фонарём. Ты стой здесь и сторожи лестницу. Тогда ты сможешь подбодрить меня.

Д-р Мюнсинг становился всё более невероятным с каждой минутой.

— То есть вы хотите сказать, что намерены просунуть голову вон туда?

Доктор кивнул с серьёзным видом, его глаза сейчас были похожи на чёрные бусины.

— Это совершенно необходимо. Видишь ли, нам сейчас нужно выгнать сущность прочь из дома, пока она ещё не набрала силу, а затем запечатать все входы-выходы. Таким образом, если элементалу не удастся в ближайшее время установить контакт с каким-либо другим нездоровым и незащищённым источником энергии, он должен будет возвратиться туда, откуда пришёл. Без постоянной подпитки человеческой энергией он не сможет удерживаться в диапазоне человеческих вибраций. Вот почему столь важно сейчас изгнать его наружу, пока он ещё ослаблен. Тогда элементал вряд ли сможет прорваться через чью-либо природную защиту где-нибудь ещё. Это очень просто, не так ли? Ты сиди здесь и отыгрывай кота над мышиной норкой. Я буду через пару минут.

Сам похожий на кота, доктор скрылся внизу, слетев по ступеням. Терри чувствовал себя неуютно, несмотря на тот факт, что холл был хорошо освещён, а сам он был вооружён. Однако этот чёрный квадрат там наверху – если на нём и было какое-то покрытие раньше, теперь его там не было. Дыра зияла темнотой, от неё словно бы исходила некая угроза. И где-то за пределами её в туманном мраке бесформенное нечто издавало звуки чахоточного кашля. Терри, зачарованный ужасом, взирал на люк в потолке и представлял себе внезапное появление в нём злобных глаз, или вытягивающуюся оттуда длинную когтистую лапу.

Его зачарованное глядение в это чёрное отверстие переросло в настоящий ужас, будто бы он смотрел на некий враждебный внешний мир. Попытки концентрации мысли делались невыносимо сложными. Терри ощущал, что даже ценой собственной жизни он более не готов удерживать взгляд; ему нужно перевести дух, иначе он закричит. Он почувствовал, как этот крик поднимается в его гортани, и ледяной холод электризует волосы у него на голове. Наконец он опустил глаза и сделал глубокий вдох, чтобы восстановить контроль, ускользающий от него.

Раздалось резкое щёлканье со стороны электрического выключателя, и холл внезапно погрузился в черноту.

Терри застыл в оторопи, крик захлебнулся в его горле. Он не мог сказать, сколько времени он оставался в таком замороженном состоянии. Целая эпоха прошла в неподвижном страхе неизвестно перед чем. Что могло отключить освещение?

В кромешной тьме Терри услышал ужасающе протяжный скрип половицы. Он не мог бы сказать, где именно. Его органы восприятия отказывались информировать его. Лишь его пошатнувшееся воображение – а было ли то его воображением? – соткало из мрака некую тень, чернее самой ночи, которая балансировала на одной гротескной ноге, подобно некой чудовищной деформированной птице-падальщику. Тень эта поедала его глазами; взгляд её был ощутимо пронзительным. Его пульс стучал в висках, подобно молоту по наковальне, казалось, целую вечность, наполненную невыразимым кошмаром. Терри смог прикинуть прошедшее время уже позже, когда его глаза приспособились к тусклому сиянию, исходившему от источника света на ступенях внизу.

Заскрипела ещё одна половица, и Терри почувствовал, как его колени стали дрожать. Но это оказалась твёрдая поступь доктора внизу на ступенях. Колени Терри окрепли, и он вновь смог дышать нормально.

Тени, по-видимому, тоже было ведомо о возвращении д-ра Мюнсинга. Терри ощутил её спешку; расплывчатая, чудовищная масса черноты устремилась на него. Некая сила, подобная приглушённой волне, как от воздушной подушки, отбросила его онемевшее тело в стену. Беспомощный, оглушённый, задыхающийся, он не знал, как противостоять, как защититься от этого. Он был потерян. Затем вязкое давление отпрянуло, словно ему что-то помешало. Терри мог практически слышать ропот сбитой с толку волны ненависти, которая отпустила его и унеслась вниз по лестничному маршу.

Его чувства отметили тот факт, что помимо своей воли он закричал: «Осторожно!», и где-то снизу послышался шум борьбы. Он услышал гулкий топот ног и порыв ветра, как будто резко распахнулось окно. Следующее, что он услышал и увидел, были вопрос доктора: «Ты не ранен?» и луч фонарика, спешащий вверх по ступеням.

Он не был ранен. Это казалось ему удивительным, так как разрушительная враждебность этой бесформенной твари уже проявила свою грозную мощь. Однако доктор сурово отчитал его.

— Ты потерял самообладание, несмотря на всё, что я объяснил тебе.

Ты позволил сущности воздействовать на твой разум, она напугала тебя, и так ты оказался прямиком в её власти. Ты открылся для нападения столь же легко, будто на твоём месте оказалась сама м-с Джаррет. Однако из этого самого зла мы можем извлечь достаточно пользы, чтобы составить образцовое доказательство.    

Д-р Мюнсинг продолжал.

— Ты был беспомощен, парализован. И всё же сущность убралась прочь. Почему? Потому что у тебя в руке была твоя железная дубинка. Если бы элементалу было известно об этой твоей защите, он бы ни за что не атаковал бы тебя; или же он бы мог воздействовать на тебя, чтобы ты сперва выложил дубинку. Зная теперь, что у тебя есть подобная вещь, сущность, в своём нынешнем состоянии уязвимости, не посмеет вновь напасть. Так что намотай это себе на ус и не паникуй в следующий раз зазря. Однако нам нужно следовать за тварью. Если мы сумеем удержать её за пределами дома; если мы продолжим нести стражу вокруг больного родственника, так что сущность не сможет черпать энергию из него, то её способность к манифестации значительно сократится. Мы должны уморить эту бестию голодом. И чем более она оголодает, тем меньше силы будет у неё, чтобы пробить защиту у новой жертвы.

— Что ж, тогда идёмте. – ответствовал Терри.

— Молодчина, — одобрил Мюнсинг. – Иди вперёд. Оно вылетело через окно гостиной; это единственное открытое окно. Однако, почему оно сделало это, спрашиваю я себя. Почему вылетело наружу? Это было именно то действие, которое мы желали от него. Предполагаю, что это мог быть какой-то дьявольский трюк. Элементал способен мыслить с определённой долей животного коварства. Нам следует закрыть на замок окно гостиной и выйти наружу, к двери. Какой ещё трюк имеется у этой твари в запаснике? Какой же ещё чёртов трюк?

— Как мы вообще собираемся выследить сгусток абстрактной ненависти в этом лабиринте теней? – потребовал ответа Терри.

— Она есть более чем просто абстракция, — серьёзно произнёс Мюнсинг. – Проникнув в наше измерение, эта сущность приобрела, как ты уже мог ощутить на себе, определённое состояние полу-материализации. Вокруг ядра из враждебного сознания сформировалась обладающая физической плотностью субстанция. До тех пор, пока она способна черпать человеческую энергию из своей жертвы, эта материальная субстанция будет существовать. Перемещаясь от места к месту, элементал издаёт определённое количество шума. И, высасывая физическую энергию из этого конкретного человека, он должен кашлять точно так же, как и его донор. При хорошем освещении, даже в этом ярком лунном свете, он будет до некоторой степени видимым.

Однако никакого шуршания и поползновений не возникало от лучей их фонарей среди декоративных вечнозелёных зарослей. Никакой крадущейся тени не упорхнуло вдоль лунных дорожек. Никакого ощущения ненависти не наблюдалось в самых тёмных углах.

— Надеюсь на Бога, что оно не ускользнуло от нас и не пробралось опять внутрь, прежде чем мы запечатаем все входы. Однако, я уверен, что его нет в доме. Хотел бы я знать, какие ещё трюки задумала эта бестия. – Доктор был в большем огорчении, чем он хотел бы показать своему другу. Он предполагал, что для элементала побег из дома был преднамеренным шагом, и ему хотелось бы выяснить, какая же коварная цель крылась за этим действием.

Внезапно до их слуха донёсся звук шагов, это было едва уловимое шарканье. Оба напряжённо прислушались; шаги приближались. Мюнсинг встряхнул головой.

— Это какой-то сельский житель бредёт домой по тракту. Если он увидит нас с фонарями в такой час, то непременно поднимет вой, вроде: «Грабители!»

Шаги усердно приближались с другой стороны изгороди. Та представляла собой один из тех девятифутовых декоративных экранов, сделанных из расщеплённых каштановых саженцев, которые так популярны во всех фермерских ранчо. Наконец, тёмная фигура человека – Терри испытал большое облегчение, увидев, что это был человек – прошла мимо открытых ворот, и шаги стали удаляться по ту сторону высокого забора.

Пятьдесят футов, сотня футов; скрип подбитых гвоздями сапог становился всё слабее. Затем что-то зашуршало среди кустов. Терри схватил д-ра Мюнсинга за рукав.

— Там! Бог мой! Опять!

Крадущееся нечто метнулось с невероятной быстротой вдоль этой стороны изгороди вслед за ничего не подозревающими шагами фермера. В пятнах лунного света промеж чёрных теней его было легко заметить. Оно поравнялось с удаляющимися шагами и внезапно прыгнуло. Без какой-либо подготовки или отрыва от земли, вообще без видимых усилий, стремительное нечто взлетело в воздух.

Оба мужчины увидели силуэт с рваными краями, что-то вроде гротескно высокого человека с аномально крошечной головой. Существо перемахнуло через девятифутовый забор с высоко поднятыми костлявыми коленями, широко раскинув худыми обезьяньими ручищами. Кошмар опиумного курильщика обрисовался на фоне тёмного неба. И затем оно исчезло.

В тот момент, пока они стояли, будто приросшие к земле, вопль бессвязного ужаса раздался с дороги. Вместе с ним до доктора и его спутника донеслись всплеск разлетающегося гравия, безумно спешащая беготня, новые крики, последний из которых поднялся до высокого фальцета, говорящего об апогее страха. Затем послышалось грузное падение, и воцарилась зловещая тишина.

— Бог мой! – Доктор бросился к воротам, Терри – за ним. Пробежав сотню футов вниз по тракту, они увидели тёмную массу, съёжившуюся на земле. Не было никаких признаков чего-либо ещё. Искажённая тень исчезла. Человек на дороге слабо содрогался, издавая протяжные сдавленные стоны. Мюнсинг поднял его за плечи на уровне собственных коленей.

— Будь начеку, Джимми, — предупредил он. Его умелые руки осматривали пострадавшего на предмет ранения или увечья, в то время как быстрый поток комментариев сопровождал его находки.

— Какая чертовская удача! Однако, я не вижу, что оно могло сделать такому крепкому грубияну, как этот. Как бы мы могли защититься против подобного рода неудачи? Хотя бестии и не удалось пробиться к жизненной силе этого малого столь быстрым наскоком; кажется, у него всё в порядке. Полагаю, что он больше испуган, чем ранен.

Стенающая фигура здоровяка скорчилась и открыла глаза. Ощутив на себе хватку чьих-то рук, человек издал ещё один испуганный крик и стал бешено бороться в попытке бегства.

— Легче, братец, легче, — успокаивающе сказал Мюнсинг. – С тобой всё отлично. Возьми себя в руки.

Человек конвульсивно содрогнулся. С его обвисших губ донеслось бормотание.

— Е-е-его ру-ука! О, Б-боже, на моём л-лице. Р-рука как угорь – дохлый у-угорь.. И-ии!

Он вновь ударился в визгливую истерию.

Со стороны дома послышался звук открывающихся ставней, затем тревожный лепет беспокойных голосов. Затем они услышали окрик.

— Что это? Кто там? В чём дело?

— Господь помоги дуракам! – доктор холодно выпустил фермера обратно наземь и бросился к другой стороне забора, откуда ему через высокую изгородь были видны квадратные пятна света из окон, расположенных на вершине маленького холма.

— Назад! – закричал он. – Ну-ка быстро назад! Во имя Господа, закройте сейчас же эти окна!

Он замахал руками и отпрыгнул назад в агонии постижения.

— Что? – Бессмысленный вопрос донёсся до него. – Что вы сказали?

Ещё один квадрат света внезапно зажёгся в нависающей массе здания, на этот раз – из комнаты больного. Окно с трудом поднялось вверх, и больной родственник высунулся наружу.

— Что? – спросил он, после чего кашлянул в темноту.

— Боже всемогущий! Давай, Джимми! Оставь этого дурака, он всего лишь напуган! – Выкрикнув это, Мюнсинг понёсся по длинной дистанции обратно к воротам и вверх по поросшему склону холма к дому, который, как он думал, был столь надёжно защищён.

— Вот его трюк, — пыхтел доктор на бегу, — вот зачем ему понадобилось наружу. Провидение, молю тебя, чтобы мы успели вовремя. Однако, тварь получила фору, и она способна двигаться в десять раз быстрее нас.

Вместе они ворвались в парадную, грохнув входной дверью за собой, и загромыхали по лестнице. Белёсые, словно совиные, лица семьи Джарретов бледно мерцали, глуповато глядя на них из своих дверей. Мюнсинг проклинал их за тупость, пока бежал мимо. Он схватился за ручку двери болезного.

Дверь не поддавалась.

Он стал яростно бороться с ней. Дверь стояла как каменная.

— Заперта изнутри! – вскричал доктор. – Дуралей, должно быть, сам это сделал. Открывайте же! Ну же! Во имя вашей жизни, отоприте!

Дверь оставалась неподвижной. Только лишь изнутри комнаты послышался знакомый отрывистый кашель. Он перешёл в приступ удушья. А затем у Терри по всему телу прошла ледяная волна от головы до оснований стоп.

Ибо оттуда слышалось одновременно два кашля. Зловещий хор из хрипов и спазмов, сливавшихся в дьявольском пароксизме.

Мюнсинг отбежал назад, к дальнему концу коридора. Оттолкнувшись от стены, он ринулся обратно и врезался своими мощными плечами в дверную створку. Подобно мелким гвоздям, шурупы дверной щеколды вылетели из пазов, и доктор влетел внутрь, схватившись для опоры за провисшую дверь.

Комната была погружена в кромешный мрак. Мюнсинг остервенело ощупывал стену в поисках незнакомого выключателя. Терри, двигаясь за ним по пятам, ощутил выросшую перед ними волну враждебности.

Внезапный свет явил их мигающим глазам больного, в состоянии вялой инертности лежащего там, где он был настигнут тварью, наполовину внутри, наполовину снаружи постели, скрученного кошмарным пароксизмом.

Окно было открыто, каким его оставил этот несчастный олух, когда высунул свою глупую голову в ночь, дабы поинтересоваться, что это там за возня творится внизу. На краю подоконника, свесившись наружу, находился ужас, мгновенно охладивший прыть обоих мужчин. Противоестественно длинный угол иззубренного локтя поддерживал смазанную, бесформенную, желтоватую личину невыразимого зла, что ухмылялась в зловещем триумфе с абсурдно инфантильной головы.

Личина скрылась из виду. Только лишь ненависть, подобная ощутимой вещи, наполняла комнату. С двадцати футов ниже до трепещущих людей донеслось скрежетание: «Ох-ох-ох, ха-ха-ха-хе-хе-хех, ох-ох». Оно удалилось в сторону кустарников.

Д-р Мюнсинг простоял целую минуту в удушающей тишине. Затем он горько выругался. Медленно, с язвительной мрачностью он проговорил:

— Человеческая изобретательность может защитить от чего угодно, за исключением чисто человеческой тупости.

* * * * * * * * * *

Наступило утро. Д-р Мюнсинг собрался к отъезду. Он бросил на прощание лишь несколько напутственных слов. Они были далеко не вежливыми.

— Я более не скажу ничего о преступном недомыслии открывания ваших окон после того, как я вас предупредил. Вероятно, что сущность была способна воздействовать на всех вас. Ваш брат, мадам, заплатил свою цену. Посредством вашей и его дурости, теперь где-то в этом мире свободно бродит враждебная стихийная сущность, имеющая к тому же достаточный запас человеческой энергии, чтобы продолжать свою жизнедеятельность. Где или как это будет происходить, я, увы, сказать не могу. Элементал может совершать свои грязные дела в соседнем городе, или же в Китае. Или же по вине какого-либо случая его сила рассеется.

— Вас также касается это, так как тварь прошла в этот мир с вашей помощью. Она воспользовалась этим источником энергии и продолжила дальше. Она вряд ли вернётся, по крайней мере, до тех пор, пока вы, мадам, намеренно не свернёте со своего пути и не привлечёте бестию вновь, забавляясь с этими вашими глупыми сеансами. И прежде чем не узнаете гораздо больше о них, чем вам известно ныне.

М-с Джаррет между тем пребывала в состоянии раскаяния и совершеннейшего ужаса. Она поклялась, что никогда не станет вновь играть с огнём. Она вообще больше никогда не будет интересоваться подобными вещами. Она будет рада, если доктор заберёт её доску уиджа, её планшет и все её записные книжки; всю атрибутику спиритизма. Она боялась их; она чувствовала, что некое ужасное влияние по-прежнему связано с ними.

— Записные книжки? – доктор казался заинтересованным. – Вы имеете в виду, что делали записи того лепета, что приходил с той стороны? Позвольте мне взглянуть. Гм-м, обычное дело.. Спроецированная развёртка ваших собственных концепций относительно потустороннего мира и того, насколько там могут быть счастливы все ваши близкие и родные. Хах, а это что? Числа, числа… 12, 24, 8… сплошь плохие числовые комбинации. Что за извращённое побуждение заставило вас думать только лишь о плохих числах? Так, так, а тут что?.. Откуда вы взяли эти повторяющиеся 10, 5, 8, 1, 14? Их здесь целая страница. И вот опять. И здесь; 18, 1, 10? Страницы за страницами – и ещё больше дурных чисел? Как это могло к вам прийти?

М-с Джаррет была готова разреветься и выглядела не слишком уверенной.

— Они приходили так же, как пришло оно, доктор. Они продолжали приходить. Мы просто записывали их.

Доктор был крайне серьёзен. Тонкий присвист слетел с его поджатых губ. Его глаза были тёмными омутами удивления.

— Есть многое на небе и земле… — пробурчал он. Затем Мюнсинг стряхнул с себя благоговейный страх, что завладел им, и обернулся к миссис Джаррет.

— Моя дорогая леди, — начал он, — приношу свои извинения за те открытые окна. Эта сущность способна проецировать воздействие даже с другой стороны завесы. Оно заставило вас пригласить его. Не просите меня объяснить эти тайные вещи. Однако же выслушайте, с чем вы имели удовольствие «играть».

Доктор выдержал паузу, дав своим словам время, чтобы впитаться в умы слушателей.         

— Эти числа, переведённые в соответствующие им буквы, являются началом древнего заклинания для призыва демона индийских йогов. Милостивые небеса, сколь много вещей мы ещё не понимаем. Вот каким образом эта бестия пробралась в наш мир. И, насколько мне известно, не существует никакого заклинания йогов, чтобы отослать этого элементала обратно. Однако, мы, возможно, снова встретимся с ним лицом к лицу, я и он.

Fin

Джозеф Пейн Бреннан / Joseph Payne Brennan

Солнечное наваждение / Apparition in the Sun

из авторского сборника рассказов

The Casebook of Lucius Leffing (1972)

Перевод на русский: И. Бузлов (2022)

...Одним дождливым июльским вечером, когда у меня не было никаких особенных планов для досуга или работы, я получил пригласительный звонок от моего нового друга, Луция Леффинга, исследователя психических феноменов.

— Не могу сказать, что этот случай ожидается быть особенно захватывающим, — раздался его голос через телефонный провод, — однако у него имеются необычные аспекты. Я намерен заняться им завтра. Если ты вдруг надумаешь присоединиться, то можешь заскочить ко мне сегодня вечером, и я поделюсь с тобой немногими известными мне фактами относительно этого дела.

Я немедля согласился. Леффинг жил менее, чем в миле от меня, кроме того, мне нравится гулять под дождём. Надев непромокаемый плащ и шляпу, я вышел наружу, навстречу освежающему летнему ливню.

Очень скоро я уже был у двери дома под номером 7, Отэмн-стрит. Леффинг встретил меня сердечным рукопожатием и пригласил меня в свою причудливую викторианскую гостиную. Антикварная мебель оттенка тёмно-красного дерева [англ. mahogany] была мягко освещена газовыми светильниками, мерцавшими вдоль стен. Я будто бы вернулся обратно в девяностые. Я погрузился в исключительно удобное кресло Морриса. Вскоре хозяин сей гостиной вернулся с двумя гранёными хрустальными бокалами, наполненными холодной сарсапарелой.*

— Это странная история, — начал он, усаживаясь в другое кресло, стоящее на другом конце комнаты. – Миссис Вулмор с Проспект-стрит просит моей помощи. Она ныне хозяйка особняка с историей длиною в сотню, а может быть, и более лет. Можешь называть его усадьбой. Дом примечателен архитектурным элементом — укороченной башенкой, которая поднимается над общим уровнем здания. В башенке этой имеется превосходная небольшая комната, которую м-с Вулмор использует в качестве гостевой. Она весьма обеспечена и часто принимает у себя гостей.

Он прихлебнул сарсапарелы и продолжил.

— Что ж, если начистоту, эта комната в башне, по-видимому, одержима призраком. Один гость открыто жаловался на это, и как минимум двое других покинули её под какими-то предлогами.

— Звучит интригующе, — заметил я. – Ты планируешь провести ночь в этой комнате в башне?                   

Леффинг отрицательно покачал головой.

— Никоим образом. Манифестации, судя по всему, происходят в послеполуденное время, когда солнце проникает в окно башенной комнаты.

Я решил, что Леффинг дурачит меня, и так ему и сказал, однако он отверг мои домыслы.

— Таковы обстоятельства, Бреннан. Я пока что не способен объяснить их. Но завтра мы отправимся туда и увидим всё сами.

В продолжении следующего часа или около того мы беседовали о книгах, а затем я покинул его. Я вновь был у Леффинга на следующий день рано утром.

Пока мы ожидали такси, Леффинг высказался по поводу ясного солнечного света, заполнявшего его комнаты.

— Погожий денёк. Возможно, наш посетитель комнаты в башне соизволит явиться!

Такси взобралось на холм по направлению к Проспект-стрит, и уже через несколько минут мы катили по длинной частной аллее, обрамленной огромными старыми дубами и вязами, которые выдерживали натиски дождей и ветров, должно быть, уже две сотни лет. В конце подъездной аллеи светился массивный особняк, хорошо отремонтированный, однако имеющий меланхолическую ауру ушедшей эпохи.

Я почувствовал, будто возвращаюсь вспять во времени, и я знал, что Леффинг испытывает то же самое. Он с явным удовольствием созерцал окружение, а на его угловатом лице играла лёгкая улыбка.

Однако наше задумчивое настроение внезапно было нарушено появлением м-с Вулмор, ожидавшей нас и открывшей входную дверь. Женщина эта была ширококостная, имевшая скорее мужские, нежели женские, черты, и наделённая рокочущим голосом. Она воодушевлённо приветствовала моего друга.

— Столь хорошо видеть вас! – сказала она Леффингу. – Надеюсь, вы сможете избавить нас от этой ужасной штуки – чем бы она ни была!

Леффинг поклонился.

— Мы сделаем всё, что в наших силах, м-с Вулмор.

Он представил меня, и м-с Вулмор провела нас в гардеробную.

Леффинг отказался от напитков, сославшись на то, что наркотические средства могут затуманивать психическую восприимчивость человека. М-с Вулмор тут же погрузилась в свою историю о комнате в башне.

Недавняя гостья, а именно, молодая девушка по имени Сельма, намедни спустилась вниз совершенно бледная. Сначала она сказала, что приболела, однако, когда кто-то пошёл к телефону, чтобы вызвать врача, она призналась, что видела «нечто» в башенной комнате, которую выделили ей после её прибытия прошлой ночью. Она рассказала, что поднялась наверх, чтобы написать открытки, когда внезапно была до ужаса напугана безымянной формой, появившейся прямо внутри окна, на фоне яркого послеполуденного солнечного света. Она сказала, что существо имело некоторые признаки человека, однако, как ей показалось, имело больше общего с животными. Она использовала такие выражения, как «отвратительная деформированная обезьяна» и «чудовищная вытянутая жаба, стоящая на задних лапах». Сущность к тому же находилась в постоянном движении; по факту, она практически «танцевала». Девушка понимала, что перед ней какая-то разновидность привидения, так как она могла видеть солнечный свет, струящийся через фантом. Однако она была столь же напугана, как если бы перед ней было твёрдое тело, возможно, даже ещё больше.

Два других гостя, которым выделили комнату в башне, попросили поменять им её на другие. Один сказал в качестве извинения, что дело в высоте. Другой указал на то, что там нет пожарного выхода.

М-с Вулмор была весьма чуткой к просьбам своих гостей.

— В самом деле! Мы не потерпим такого в Оукхилл-хаус, мистер Леффинг! Когда что-либо тревожит моих гостей, ему должно исчезнуть! Вы положите конец этому?

Леффинг поднялся.

— Я попытаюсь, м-с Вулмор. Там, где имеют место психические манифестации, там не следует ничего обещать!

Физиономия м-с Вулмор выражала нетерпение. Я не сомневался, что она тайно верила в то, что хороший удар рабочим концом метлы способен изгнать любого обычного фантома прочь.      

Однако она провела нас вверх по устланной плотным ковром лестнице к башенной комнате без каких-либо дальнейших комментариев и пинком распахнула дверь.

— Вот она. – Она прошлась вдоль комнаты и развернулась к нам. – И ни одного призрака в пределах видимости!

Это была небольшая комната с высоким потолком, роскошно меблированная а-ля будуар. В маленьком алькове стояли письменный стол и кресло. Было здесь и одно большое окно, через которое только-только начинало светить послеполуденное солнце.

Леффинг бегло осматривался вокруг, однако я ощущал, что он схватывает каждую деталь.

— Спасибо вам, м-с Вулмор. С вашего позволения, мы проведём час-другой в этой комнате. Также хочу попросить, чтобы нас никто не беспокоил в это время.

М-с Вулмор энергично кивнула.

— Оставайтесь сколько душе угодно. И я прослежу, чтобы никто вас не беспокоил, по крайней мере никто из нас!

Сказав это, она удалилась. Леффинг улыбнулся.

— Матриарх старой школы, Бреннан!

Подойдя к окну, он раздвинул в стороны гофрированные занавеси и стал изучать внутренние края оконной рамы. Он казался поглощён этим занятием, хотя я и не видел чего-либо стоящего внимания. Окно было слегка экранировано и выглядело совершенно обычно, за исключением того, что оно едва заметно изгибалось.

Наконец Леффинг отвернулся от окна и уселся в одно из кресел.

— Что ж, будем ждать, пока солнечный свет не начнёт более интенсивно просачиваться в комнату. Между тем, я думаю, что нам следует по возможности свести общение к минимуму.

Я уселся в хрупкое с виду, покрытое сатином кресло будуара, которое, однако, оказалось на удивление удобным, и стал ждать.

Если бы наше бдение происходило ночью, я ощущал бы настороженность; в нынешней же ситуации я просто чувствовал себя немного глуповато. Было непостижимо для меня вообразить фантом, материализующийся в подобной светлой, невинной обстановке, в которую только-только заглядывало послеобеденное солнце.

Леффинг сидел без движения и был весь внимание, как если бы он созерцал самое захватывающее театральное представление, когда-либо исполнявшееся.

Я дивился его терпению и пристальному вниманию, однако, когда солнце начало припекать, меня стала одолевать дремота. Более одного раза я замечал, как моя голова клонится вниз, и я тут же приводил себя в чувство, кидая быстрый взгляд на Леффинга, пытаясь понять, заметил он это или нет.

Если и заметил, то он не подавал виду.

Прошёл час, и я уже был готов намекнуть, что нам пора закругляться, когда увидел, что Леффинг вперился в окно вопросительным взглядом. Этот факт мгновенно перевёл мои глаза в ту же сторону.

Поначалу я не увидел ничего, помимо солнечного сияния, льющегося через открытые занавески. Однако, пока я вглядывался туда, внутри прямоугольника солнечного света начало сгущаться нечто.

Извивающаяся сероватая монструозность постепенно обретала свою форму. Она пребывала в постоянном движении – подпрыгивала, вращалась, выкидывала коленца. Сущность имела некоторое сходство с искажённым человеческим обликом, однако у неё были конечности там, где их быть не должно, а её плоская рыбообразная голова, кажется, вырастала прямо из туловища. Конечности твари – ноги или руки, было невозможно сказать с уверенностью – были покрыты волосами и тонкие, как у паука. Это была кошмарная форма, своего рода жертва аборта. Такие обычно лицезрят одни только врачи в родильных палатах, прежде чем эти несчастные уродцы не испустят свои последние вздохи по истечение отведённых им нескольких секунд или минут жизни.

Даже в статике это было достаточно пугающее зрелище, однако исступлённое и непрекращающееся движение этой сущности наполнило меня чувством отвращения. Я ощущал, что не выдержу находиться в комнате вместе с этой тварью хотя бы одну лишнюю минуту.

      Леффинг же наклонился в своём кресле вперёд, его глаза сузились, каждый орган восприятия, казалось, напрягся в нём до высочайшей степени экзальтации. У меня промелькнула мысль, что он ощущает не меньшее отвращение, какое испытывал я сам, однако лицо его оставалось подобно маске.

А серая, уродливая паучья тварь по-прежнему танцевала и кружилась в солнечном свете; покрытые плёнкой, выпяченные глаза сущности были пусты и бездвижны.

Внезапно Леффинг поднялся, проворно обогнул танцующую мерзость, подошёл к окну и сдвинул занавеси обратно.

Практически сразу отвратительная форма начала тускнеть. Она будто сжималась сама в себя, сморщивалась, и внезапно её не стало.

Когда Леффинг вновь раздвинул портьеры, то не было ничего зримого в прямоугольнике солнечного света, за исключением нескольких крупиц плавающей в воздухе пыли.

Он кивнул, как будто самому себе.

— Как я и думал, оно приходит, чтобы встретить солнце.

Он на какой-то момент застыл, что-то обдумывая, затем посмотрел вокруг и на меня.

— Я думаю, что нет смысла оставаться здесь дольше. Мы спустимся вниз к м-с Вулмор.

Мы нашли м-с Вулмор в гостиной. Она лежала рядом со своим журналом.

— Есть успехи?

Леффинг склонил голову.

— Мы видели… материализацию. Однако, на данный момент её происхождение и та причина, что побуждает её к проявлению, не вполне ясны для меня. Мне требуется больше времени, прежде чем я получу полное объяснение. Покамест же я бы рекомендовал, чтобы комната в башне оставалась незанятой.

Было очевидно для меня, что м-с Вулмор была разочарована тем, что Леффинг не смог незамедлительно прояснить тайну, однако она согласилась продолжить взаимодействие при любом возможном исходе, и сердечно пожелала нам обоим доброго дня.

На обратном пути в такси к Отэмн-стрит Леффинг будто бы затерялся в своих мыслях, однако он всё же задал мне один вопрос.   

— Ощутил ли ты какое-либо присутствие зла, когда сущность находилась в комнате?

Сперва я был готов ответить утвердительно, однако перепроверил свои ощущения и в конце концов признался, что, хотя я и испытывал ощущение невыносимого отвращения, на самом деле я не чувствовал присутствия какого-либо зла.

Леффинг, по-видимому, удовлетворился моим ответом и вновь погрузился в многозначительное молчание.

После того, как Леффинг пообещал дать мне знать, если и когда у него будет дальнейший прогресс в расследовании этого случая, я оставил его у дома под номером 7, Отэмн-стрит, и отправился домой.

Прошло около двух недель прежде, чем я получил весточку от него. Луций позвонил мне одним августовским вечером. По его словам, ему удалось разрешить тайну материализации в Оукхилл-хаус, и не буду ли я столь любезен заглянуть к нему и услышать объяснение?

Уже через пару минут я был на улице, и вскоре уже обнаружил себя уютно устроившимся в залитой газовым светом прихожей Леффинга.     

— Дальнейшие расспросы м-с Вуллмор, — начал он без лишних церемоний, — открыли тот факт, что вплоть до недавних месяцев комната в башне использовалась лишь в качестве чулана для хранения вещей. Она была переоборудована в гостевую комнату для леди только в прошлом декабре. Это, по моим ощущениям, объясняло, почему сообщения о манифестациях в ней стали поступать лишь в последнее время.

Он выдержал паузу, сложив вместе кончики пальцев.

— Ты можешь помнить, Бреннан, что я произвёл осмотр оконной рамы в той комнате весьма тщательным образом. Я заметил в частности ряд круговых отметин, расположенных на равном расстоянии друг от друга, идущий вдоль краёв рамы. Они были замазаны краской, но видны по-прежнему. Они смутили меня лишь на мгновение. Я тут же смекнул, что некогда оконный проём в башне был наглухо зарешёчен.

Прутья были спилены вместе с крепежами, и следы от них до сих пор различимы.       

М-с Вулмор даже не замечала их и не дала никакого объяснения об их происхождении.

Далее я стал копаться в прошлой истории поместья. М-с Вулмор владела им примерно четыре года. Ранее он был собственностью Хирама Каллестона, зажиточного банкира, который жил в особняке вместе с сестрой. М-р Каллестон владел домом порядком тридцати лет. Я не нашёл ничего в истории Каллестона, чтобы объяснить материализацию в башенной комнате. Я узнал, что Каллестоны, подобно м-с Вулмор в начале её собственного владения этим особняком, пользовали комнату в башне по большей части для хранения вещей.

Таким образом, мы видим, что комната в башне фактически пустовала более тридцати лет. Возможно ли, спрашиваю я себя, чтобы монструозная тень возникала там все эти годы, невидимая никем, что она на самом деле предшествовала Каллестонам?

  Я произвёл дальнейшие исследования в записях о владении этим домом. Прежде Каллестонов Оукхилл-хаус принадлежал Фаррингтонам, влиятельной семье, контролировавшей один из некогда процветавших концернов по производству повозок Нью-Хэвена.

Леффинг нахмурился.

— Фаррингтоны, как удалось мне выяснить, были социально значимыми и весьма почтенными людьми. Ни одной стигмы от скандала, никаких тайн или странных слухов не относилось к ним. Было похоже на то, что я, фигурально выражаясь, бьюсь головой об лёд.

Однако я отказывался считать дело закрытым за недостатком улик. Переворачивая некоторые старые бумаги семьи Фаррингтон, хранящиеся в архиве местного исторического общества, мне посчастливилось наткнуться на записанную вручную платёжную книгу. Маленькая книженция содержала в себе имена, адреса и платежные реквизиты слуг, домашних, садовников и пр. семьи Фаррингтон. Я скопировал имена и адреса, после чего попробовал нащупать следы этих людей из числа бывшего наёмного персонала Фаррингтонов.

Выглядело это дело безнадёжным. Большинство из них умерло годы назад. Кое-кто просто испарился, не оставив ни записей, ни адресов. Поэтому ещё более невероятным выглядит тот факт, что самая последняя фамилия из этого списка принесла успех! Я не буду разглашать имя того джентльмена; он был записан в платёжной книге Фаррингтонов как «рабочий теплицы». Ныне он приближается к столетней дате и тихо себе живёт с замужней племянницей в пригороде.

Я вызвал такси и прибыл по адресу, чтобы повидаться с ним. Я нашёл старого работника скрюченным от артрита, отчасти слепым и немного глухим, однако пребывающим в ясном рассудке. Поначалу он отказывался говорить об этом, хотя и с должной готовностью признал, что некогда трудился у Фаррингтонов. В конце концов, после того, как мы с ним проболтали какое-то время на разные темы, он рассказал мне, что знает тайну комнаты в башне.

Он сказал мне, что последний Фаррингтон умер более двадцати лет назад, и что сам он не видит никакого вреда в том, что раскроет эту тайну.

— Во времена их величайшего успеха, — начал сказ старый трудяга, — одна из семьи Фаррингтонов произвела на свет аномального отпрыска, «чудище». Оно было столь безобразно деформировано, что доктора резонно предполагали, что существо задохнётся спустя несколько часов. Слепое, искажённое и чудовищное, оно, тем не менее, осталось жить. С домашней прислуги, большинство из коих были старожилами, взяли клятвы о неразглашении. Чужим же говорили, что существо было мертворожденным. Возможно, по причине боязни жестокого обращения с ним, или же по причине того, что риск общественного резонанса был для них важнее всего прочего, Фаррингтоны ни разу не пробовали отдать существо в специализированные учреждения. Его заперли в башенной комнате, и его нужды были удовлетворены.

По мере того, как чудище росло, оно начало ползать по комнате, и однажды его поймали на полпути вниз из окна. В оконную раму были незамедлительно вставлены прутья, вероятно, руками наёмных работников Фаррингтонов.

Существо прожило в башенной комнате более сорока лет. В полдень, когда небо сияло лазурью, солнце ударяло в окно комнаты в башне около часа. Согласно моему рассказчику, хотя чудище и было слепо от природы, оно, однако, стремилось к солнцу. Когда солнечный свет входил в башенную комнату, существо ощущало это. Подползши к окну, оно начинало танцевать и подпрыгивать, купаясь в лучах солнца, пока свет его не угасал. По мере старения существо стало большую часть времени лежать в одном и том же углу комнаты без движения, однако оно никогда не упускало момента выползти на солнечный свет и устроить пляски.

Старик сказал, что слуга, кормивший чудище, поведал ему о том, что даже в последний день своей жизни оно прыгало и выкидывало коленца около окна, когда в комнату проникло солнце.

Леффинг покачал головой.

— Странная и печальная история, Бреннан. Каким бы отвратным оно ни было, всё равно чувствуешь сочувствие к этому несчастному уродцу.

Я кивнул.

— Однако почему оно возвращается туда? Как и почему оно продолжает материализовываться спустя все эти годы?

Леффинг умолк на мгновение, как если бы тщательно подбирал слова.

— По моему мнению, ты практически выразил мысль, что существо даже не понимает, что оно мертво. Оно продолжает приходить потому, что его особенный тип сознания не способен полностью постичь, что его уже не стало. Оно родилось и прожило в полнейшей темноте. Смерть для его причудливого сознания была, возможно, лишь ещё более глубокой тьмой. Какой-то жалкий остаток его, некий лоскут нефизического бытия остаётся в той комнате. Когда солнце входит в окно, побудительная сила привычки, выработанной за сорок лет, призывает нашего бедного уродца вновь танцевать в лучах его. Это бездумное, лишённое разума побуждение, что наделяет несчастный астральный слепок достаточной силой, чтобы спроецировать его прежний физический облик. Это то самое, что мы видели.

Должен признать, что я не был полностью удовлетворён объяснением Леффинга, однако мне нечего было предложить самому.

Я поинтересовался, рассказал ли он всю историю целиком м-с Вулмор.

— Да, — ответил он, — и более того, советовал ей запереть ту комнату. Химерная тень, конечно же, может внезапно прекратить свои материализации, хотя может и продолжать их в течение ещё долгих лет. Я не могу этого спрогнозировать.

— Разве нет никакого способа изгнать призрака?

Леффинг пожал плечами.

— Экзорцизм здесь бессилен. Существо это не злое; я вообще сомневаюсь, есть ли у него осознание зла как такового, в нашем понимании. Оно, выражаясь технически, лишено разума. Экзорцизм тут будет совсем не к месту. Нет, чудище не одержимо.

Он встал, заметно усталый, как подумалось мне.

— Что ж, Бреннан, даже пусть и проблема для м-с Вулмор остаётся нерешённой, я считаю ещё одно своё дело закрытым. Разгадка этого случая заслуживает небольшого праздника. Составишь ли мне компанию в распитии одной-двух унций** хорошего бренди?

Я присоединился к нему, и никогда в моей жизни бренди не был столь вкусен.

ПРИМЕЧАНИЯ ПЕРЕВОДЧИКА

* Сарсапарель (непр.: сассапарилла) – род лиан или лазающих кустарников из семейства смилаксовые. Придаточные корни растений рода Смилакс содержат стероидные сапонины – олигозиды париллин и сарсапариллозид, производные сарсапогенина. Отвар корней применяется как мочегонное, противосоифилитическое средство, при ревматизме и подагре. Сарсапариловый корень был ввезён в Европу испанцами в 1536-45 гг. Сарсапарилль растёт на черноморском побережье Кавказа, в частности, в окрестностях города Сочи и в Абхазии. В Западной Грузии подваренные усики сассапарили используют для приготовления грузинской национальной закуски пхали из экалы (груз. назв. сассапарили). – Wики.

Очевидно, что Луций Леффинг предпочитает готовить из сарсапарели тонизирующий напиток, рецепт которого известен лишь ему.

** Жидкая унция (аббревиатура fl oz) (английская) имеет объём 28,4 мл. Составляет 1/20 английской пинты (0,56 литра) — Wики.

P. S. Возможно, что Бреннан в данном сюжете использовал мотив XIX аркана таро, а именно Sol, переиграв его достаточно гротескным образом — вместо двух детей-близнецов, танцующих под солнцем (традиционная иконография), в его версии 19-го аркана присутствует одно несчастное деформированное существо, обожающее принимать солнечные ванны.

05.09.2022  

ИЗУМРУДНАЯ СКРИЖАЛЬ / THE EMERALD TABLET [2017]

Роберт М. Прайс / Robert M. Price

Из межавторского цикла новелл про Симона из Гитты

Ричарда Л. Тирни / Richard L. Tierney

“Sorcery against Caesar: The Complete Simon of Gitta Short Stories”

Pickman's Press, 2020

Перевод: И. Бузлов, 2022

================================================

“Sword of the Avatar” Introduction (by Robert M. Price); the unabridged version is in The Scroll of Thoth.

“The Sword of Spartacus” first published in Swords Against Darkness #3 (Zebra Books, 1978).

“The Fire of Mazda” first published in Orion’s Child #1 (May-June 1984).

“The Seed of the Star-God” first published in Crypt of Cthulhu #24 (Lammas 1984).

“The Blade of the Slayer first published in Pulse-Pounding Adventure Stories #1 (December 1986).

“The Throne of Achamoth” by Richard L. Tierney & Robert M. Price, first published in Weirdbook #21 (Autumn 1985).

“The Emerald Tablet” by Robert M. Price; first published in Strange Sorcery #24, Rainfall Books (August 2017).

“The Soul of Kephri” first published in Space & Time #66 (Summer 1984).

“The Ring of Set” first published in Swords Against Darkness #1 (Zebra Books, 1977).

“The Worm of Urakhu” first published in Weirdbook #23 (December 1988).

“The Curse of the Crocodile” first published in Crypt of Cthulhu #47 (Roodmas 1987).

“The Treasure of Horemkhu” first published in Pulse-Pounding Adventure Stories #2 (December 1987).

“The Secret of Nephren-Ka” by Robert Price, published first in The Mighty Warriors (Ulthar Press, 2018).

“The Scroll of Thoth” first published in Swords Against Darkness #2 (Zebra Books, 1977).

“The Dragons of Mons Fractus” first published in Weirdbook #19 (Spring 1984).

“The Wedding of Sheila-Na-Gog” by Richard L. Tierney & Glenn Rahman, first published in Crypt of Cthulhu #29 (Candlemas 1985).

“The Pillars of Melkarth” first published in Space & Time #78 (Summer 1990).

“Vengeance Quest” poem, originally published in The Cimmerian #7 (October 2004).

====================================================

цитата

Аннотация

В книге «Колдовство против Цезаря: Полное собрание рассказов Симона из Гитты» (обложка авторства Стивена Гилбертса, Pickman's Press, 2020) читатели могут ознакомиться со всеми 12 рассказами и эссе из книги «Свиток Тота» (с сокращенной версией вступления), а также еще 4-мя бонусными новеллами, которые являются подделками или рассказами в соавторстве (также с контекстуальными эссе). Pickman's Press также выпустила роман о приключениях Саймона из Гитты, написанный Тирни, под названием Drums of Chaos (первоначально опубликованный в 2008 году, теперь доступен с обложкой Зака Маккейна, опубликованный в 2021 году), который был бы слишком большим, чтобы включать его в рассказы. Короче говоря, и Sorcery Against Caesar, и Drums of Chaos доступны в печатном и электронном виде.

Кто такой Симон из Гитты?

Для неисторических и нерелигиозных людей Симон по факту является второстепенным библейским персонажем. Деяния апостолов в христианской Библии представляют его как самаритянского волхва. Точно так же Тирни представляет Симона, мага родом из Тира (современный Ливан), но его героическое происхождение связано с тем, что он был порабощенным гладиатором. По сути, Тирни переименовал Симона так же искренне, как Карл Эдвард Вагнер сделал в случае с библейским Каином (с его рассказами о Кэйне); на самом деле, Тирни подчеркнул это, встретив двух персонажей в истории «Клинок убийцы».

Преуспев в гладиаторской карьере, Симон версии Тирни искусен во владении сикой и в рукопашном бою. В первой сказке «Меч Спартака» он сбегает из ямы и начинает учиться на мага. Честно говоря, он сам использует несколько заклинаний. Он вступает в союз со многими другими активными магами (своими наставниками) и часто применяет свои знания на практике (используя «суппорты», такие как наложение иллюзий и усиление маскировки, позволяя своим товарищам выполнять более сложные заклинания). Несмотря на то, что класс «magician» хорошо описывает нашего персонажа, он гораздо больше похож на бродячего гладиатора/сталкера/плута. Компаньоны Симона более сосредоточены на колдовстве; к ним относятся такие маги, как Досифей и Менофар, и даже ворон по имени Карбо.

«…Я изучал искусство магов в Персеполисе, но до этого я обучался на гладиатора — я был продан в эту профессию римлянами, которые убили моих родителей в Самарии, потому что те не могли платить налоги, наложенные на них коррумпированным режимом. Я сбежал после двух лет борьбы за свою жизнь, проливая кровь за римскую толпу!» — Симон Гиттянин

Симон полностью увлечен двумя целями: (1) отомстить Риму и (2) найти свою любовь по имени Елена. Злодеями обычно являются римские императоры, такие как Тиберий, Клавдий и Гай (он же Калигула), или же они являются подчиненными или сенаторами, стремящимися к ещё большей власти. Антагонисты постоянно призывают сверхъестественных богов с грандиозными ритуалами, которые совершенно чрезмерны и прекрасны (мы говорим о «колизеях, полных жертвоприношений» и «брачных ритуалах со Звездными богами»!). Когда Симон рискует, он узнает, что его Истинный Дух существовал за пределами его нынешней жизни или до нее, и что он всегда находится в паре с одной и той же спутницей, которая также пронизывает время; этот подход напоминает о «Вечном чемпионе» Майкла Муркока с его любовной линией. Несмотря на то, что каждый рассказ является самостоятельным, эти две темы сохраняются во всех.

Источник: https://www.blackgate.com/2022/04/03/vint...

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

Предисловие

..Следующее приключение Симона, «Барабаны Хаоса», имеют место в 33 году н.э. и составляет целую книгу. К сожалению, ограниченность места не позволила включить его в это собрание (хотя также ожидается публикация от Пикманс Пресс). В нём Симон встречает Иисуса из Назарета лично и… что ж, достаточно упомянуть лишь о том, что Иисус – это немного не тот персонаж, о котором мировая история будет впоследствии помнить, вероятно, в богохулической манере.

Хронологически следующая короткая история Симона из Гитты – это «Изумрудная скрижаль» (изначально опубликованная в Strange Sorcery #24, Rainfall Books, August 2017), события в которой происходят зимой 33-34 гг. н.э., после событий в повести «Барабаны Хаоса», однако ранее того, как Симон и Менандер разделяют свои туннели реальности и Симон отправляется навстречу египетским приключениям. Она отчасти вдохновлена (среди многих других вещей) знаменитым небольшим рассказом Кларка Эштона Смита «Уббо-Сатла». В нём современный англичанин, среди прочего пыльного оккультного хлама, находит хрустальный шар древнего чародея в магазине сувениров. Глядя в него, он отправляется сквозь временной поток вспять к самой заре Земли, где ему открывается источник всей жизни на планете. Последний – это и есть Уббо-Сатла, сущность коего представляет собой по большей части колоссальное болото первобытной протоплазмы. Это по факту вполне соответствует тексту Изумрудной скрижали (приписываемого непосредственно позднеантичному божеству Гермесу Трисмегисту), который утверждает, что «все вещи берут своё рождение из этого одного [источника]». Однако что же такое есть сама Изумрудная скрижаль?

Говоря вкратце, Изумрудная скрижаль представляет собой фундаментальный текст для средневековой и ренессансной алхимии и по-прежнему сохраняет своё значение. Мы не слышали о нём ранее его упоминания в «Книге Балания Мудрого касаемо таинств творения и природы реальности». Эта книга – псевдоэпиграф, приписываемый Аполлонию («Баланию») Тианскому. Как если бы Псевдо-Аполлоний сам был автором пульп-фикшена [остросюжетных триллеров], он заявляет, что обнаружил Изумрудную скрижаль зажатой в мёртвой хватке древнего мертвеца, сидящего на золотом троне, в склепе под статуей Гермеса в его родном городе Тиане. Это двойное утверждение достоверности/авторитетности в мире античном. Аравийские тексты прорастают во времени с 6 по 8 века н.э., тогда как вымышленный автор, Аполлоний, предположительно здравствовал в 1-м в. н.э. Скрижаль же, как считалось, являла собой откровение Гермеса Трисмегиста («Триждыучёный 'Ермес»), античного божества откровений и научно-магического гносиса. Он появляется во многих герметических текстах, к примеру, в «Пэмандре» («Пастыре человечества»).

Для любознатцев мы приводим далее отсылку сэра Исаака Ньютона на англицком латинского перевода Изумрудной скрижали:

скрытый текст (кликните по нему, чтобы увидеть)

цитата

Сиё есть истина, совершенная и самая настоящая из всех.

То, что внизу, подобно тому, что наверху,

А то, что наверху, подобно тому, что внизу,

Сим совершается чудо одной лишь вещи.

И подобно тому, как всё сущее проявилось из единого посредством единого,

Так и всё сущее обрело своё рождение из одного лишь этого путём приспособления.

Солнце – отец его,

Луна – его мать,

Ветер носил его в чреве своём,

Земля вскормила его.

Отец всего совершенства во всём мире здесь.

Его сила или власть всеобъемлюща, если она будет обращена в землю.

Отдели же землю от огня,

Тонкое от плотного,

Нежно и с большой аккуратностью.

Оно восходит от земли к небу

И вновь спускается к земле

И получает силу вещей высших и низших.

Посредством этого ты обретёшь благодать целого мира

И любые омрачения оставят тебя.

Его сила – над всеми силами,

Ибо оно наполняет каждое тонкое тело и проницает каждое твёрдое.

Так был сотворён мир.

Из этого были и происходят счастливые приспособления,

Способы которых сокрыты здесь, в этом.

То же, что поведал я об операции Солнца, совершенно и законченно.

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

ИЗУМРУДНАЯ СКРИЖАЛЬ

Ученики сказали Иисусу, «Расскажи же нам, каков будет наш конец». Иисус ответил им, «Открыли ли вы начало, чтобы спрашивать о конце? Ибо где ваше начало, там же будет и конец ваш. Благословен тот, кому удалось достичь начала, ибо ему ведом и конец, и не вкусит он смерти.»

— Евангелие от Фомы, высказывание 18

Всё, что вверху, подобно тому, что внизу, а всё что внизу подобно тому, что вверху. Тем совершается чудо одной лишь вещи, из которой происходят все остальные вещи в неизменности своей. Это есть талисманический отец всего мира, чья сила всеобъемлюща и может быть преображена в землю.

— Tabula Smaragdina

I. Hermes Trismegistus

..Вставленные в скобы факелы освещали глубокие ряды иероглифов, весьма древних, но по большей части различимых, занимавших все четыре стены и потолок. Цвет стен, бледно-алый, переливался в мерцании света, исходящего от факелов. Единственная фигура человека сидела, скрестив ноги, на тканом коврике в центре пола. Его внимание было сконцентрировано на приземистой зелёной свече, стоящей впереди. Его пристальные глаза, не мигая, выискивали что-то поверх широких, высоких скул, подобно человеку, несущему стражу на крепостной стене.

Ноздри его небольшого носа время от времени вздрагивали, как бы подчёркивая владеющие им отстранённые думы. Его волосы цвета ночи были собраны сзади бронзовым гребнем. Его одеяние состояло из грубого коричневого костюма и тёмно-зелёного плаща, драпировавшего его мускулистые плечи. Его гибкое тело, закалённое на арене, казалось, было готово в любой момент вскочить, чтобы встретить вызов. Однако в настоящий момент Симон из Гитты, известный также как Самаритянин, и ещё Филистимлянин, был погружён в трансоподобную медитацию.

Оплывающая свеча стояла между человеком и развёрнутым свитком. Симон, на манер мистиков, размышлял над тем, что он прочёл в Сефер Йецира, Книге Творения. Подобно им, он стремился восстановить самый момент творения мира, ибо это, как утверждали древние, должно быть ключом к спасительному знанию. Откуда происходят редкие Истинные Души, подобно ему? Это следует постичь, дабы возыметь возможность освободить божественную искру внутри себя. Для этой цели Симон изучил различные техники психического проникновения в запечатанное хранилище прошлого. Симон был гоэтом, магом-иллюзионистом, зарабатывающим себе на хлеб за счёт исполнения сбивающих с толку чудес для легко впечатлительных деревенщин. О да, он многое знал из наследия подлинного колдовства, что часто служило ему добрую службу в странствиях, однако было не слишком разумно снискать себе известность как обладателя подобных способностей. Эти силы столь же часто могли привлекать опасность, как и отвращать её. Однако в ещё большей степени он был философом, алкающим тайн Высшего Бытия, Абсолютного Гносиса. Именно этим он в данное время и занимался непосредственно.

Осмелившись нарушить одиночество своего наставника, юный ученик Симона, Менандер, проскользнул в комнату настолько бесшумно, насколько умел, и замер в ожидании. Спустя несколько минут он неуверенно положил свою руку на плечо Самаритянина и мягко спросил его, что же тот решил. Ему пришлось повторить это дважды, ибо Симон весьма медленно возвращался из своего кокона концентрации. Когда он наконец пришёл в себя, то ответил.

— Некоторые из путей в прошлое считаются очень опасными. Всем известна трагическая повесть о проклятом поиске Зона Меззамалеха, поглощённого Абхот. Он глядел в артефакт, который перенёс его сознание через эоны времени, пока Зон не узрел Абхот, коего иные именуют Уббо-Сатлой, первичным веществом всей подлунной жизни. Однако он так и не вернулся. И всё-таки уместно спросить, как же тогда кому-либо удалось узнать, что с ним произошло? Кто-то должен был вернуться, чтобы поведать эту историю. Именно так, при условии, что это более чем просто притча. Поэтому должен быть путь. Я владею кристаллом того злополучного мага из Мху-Тулана. Он стоил мне многих мер времени и драгоценностей, Менандер. Однако посмею ли я встретиться с его взором Медузы?

Засим Симон отпустил своего беспокойного ученика и вернулся к медитации, погружаясь ещё глубже, чем прежде.

Наконец он почувствовал, что кроме него в помещении имеется некое Присутствие. Внезапно свет стал иным. Свеча полностью выгорела, однако комната ныне была освещена даже ярче. Симон поднял свои глаза и узрел фигуру колоссальной стати, сияющую подобно высящемуся в гавани маяку. Её лик нельзя было рассмотреть из-за ослепительной яркости.

Волосы на загривке Симона встали дыбом. Он прикрыл глаза предплечьем, говоря:

— Кто ты, о Владыка?

— Я зовусь Трижды-Великим. Люди величают меня Гермесом и Тотом, третье же Имя не должно упоминаться ими. Я владею мудростью трёх состояний космоса. Я способен раскрывать суть всех вещей, истинно так. Что желаешь ты, Симон из Гитты?

— Лицезреть источник всего сущего, о божественный Гермес.

— Будешь ты удовлетворён в этом.

Тотчас же всепоглощающая тьма укрыла собой всё вокруг. Симон, полностью дезориентированный, парил посреди бурлящего хаоса, заполненного клубящимся дымом и оглашаемого раскатами грома. Затем голос зазвучал прямо из бездны: «Узри же происхождение жизни!» Тут же хаос начал возгоняться в рудиментарный порядок, и плещущееся море вязкой слизи заполнило собой всё пространство, насколько мог видеть Симон.

— Понимаешь ли ты, что зримо тебе? – спросил Трижды-Великий.

— Если не ошибаюсь, мой Господь, это есть Великий Абхот, что на языке моего народа означает «отцы».

— Хорошо сказано, Симон! Ты узрел то, что содержит все вещи в потенциальности, что вмещает в себя прообразы всех существ.

Симон склонил голову.

— Тогда позволь же мне найти путь душ, из которого приходит и к которому возвращается человек.

— Как пожелаешь, сын мой. Узри же, поведаю я тебе тайну! – ответил Тот-Гермес. – Семя света, что пришло из Плеромы Света, погрузилось в набрюкший мир плотной материи. Таковы есть зародыши душ. Они в виде тонких паров пребывают в области Цикраноша, избавленные от любой опеки, не знающие даже о своей собственной благословенности. По мере того, как они опадают, подобно осенней листве, от сферы к сфере, покрываются они характерной субстанцией каждой из них, и чем ниже, тем плотнее она, как и подобает их воплощению в том мире. Когда они принимают более плотные тела, то забывают о своём небесном существовании. Таково Отпадение Душ от божественного Эфира. Они льются вниз на подлунный мир подобно градинам, падающим в грязь, рябь же от их падений превращает спящие элементы в разнообразные формы…

— Так слышал я, о Великий, но…

— Если желаешь ты лицезреть это, то я предупреждаю тебя – не используй кристалл Зона Меззамалеха, если не хочешь повторить его судьбу. Вместо него, используй сиё.

Сущность раскрыла ладонь, в которой оказалась необычного вида кованая шкатулка. Симон взял её и открыл. Внутри покоилась многогранная гемма странной формы, кроваво-красного оттенка и полупрозрачной текстуры, с мерцающим сиянием внутри неё.

— Это есть окно во все времена и измерения.

Голос затерялся во внезапном шуме ураганного ветра, хотя Симон не почувствовал никакого движения воздуха. Он огляделся, только чтобы увидеть, что его гость пропал, а его место занял вернувшийся Менандер, избегающий смотреть на гемму. Вместо этого он передал Симону не менее замечательную реликвию — зелёную кристаллическую пластину. Её поверхность покрывали незнакомые письмена.

— Возьми это, учитель. Оно защитит тебя даже в астральной форме, по крайней мере, так нам рассказывал старый Досифей.

Симон же вновь погрузился в транс, а Менандер поместил пластину в оправу и завязал её вокруг живота учителя. Действие это было подобно тому, как первосвященники древнего храма Бетеля одевали священный эфод. Одевая его, этот божественный нагрудный доспех, они, по их словам, принимали на себя природу самого Иеговы.

*******************************

II. Гнилостное море

  

Симону казалось, что он нисходит всё дальше и дальше в прошлое, или же, возможно, погружается на самое глубинное дно подлунного мира земной жизни. Он почувствовал, что каким-то образом находится внутри алого самоцвета. Он проходил сквозь гротескные перспективы, в которых земля поднималась выше неба, и шпили ониксовых городов обрамляли луну, словно бы желая проткнуть её, подобно громадной дыне. Были там и невероятные формы жизни с рядами голов, соединённых подобно перепонкам у амфибий, и сонмы гномоподобных существ, которые, казалось, рикошетили об невидимые преграды, исполняя безупречные и фантастически сложные узоры ритуального танца. Он наблюдал калейдоскопы событий, крупных и малых, значение которых было совершенно непостижимо для него.

Наконец он достиг Бездны Абхот, клокочущей и пузырящейся.

Сквозь джунгли из папоротников, оттеняющие берега живого, протоплазмического болота, Симон узрел то, что некогда созерцал Зон Меззамалех, и что искал он сам – Древние Хроники, гравированные некой невообразимой до-человеческой дланью. Эти скрижали, по-видимому, были утоплены в первобытном болоте, чьи перекрывающие друг друга волны то скрывали, то открывали их записанные поверхности. Симон был слишком далеко, чтобы определить природу письма. Он знал, что едва ли ему удастся взять их с собой в этой астральной форме, однако, если он приблизится к ним достаточно близко, то сможет запомнить то, что в них записано, даже на незнакомом языке. Ему были известны заклинания для улучшения мнемонических способностей человека и ещё другие, делающие постижимыми иноземные языки, и он весьма неплохо владел ими всеми.

Столь сильно Симон был сфокусирован на объектах своего поиска, что не сразу заметил приближение новой волны существ, сырых, влажных и красноватых по причине быстро ветвящихся и соединяющихся вен. Существа не плавали в жидкости, скорее, они выделялись из неё, обретая форму прямо на его глазах! Некоторые из них, наделённые мигающими шарами, с любопытством похрюкивали у его обутых в сандалии ног. Прочие, имеющие более крупные формы, двигались вслед за первыми, очевидно, намереваясь напасть и пожрать его. Диктовали ли им это их собственные инстинкты или же они были лишь придатками самого Абхот, желающего сохранить свои тайны от пришельца?

Симон потянулся за своей сикой, которую он по обыкновению одел перед входом в транс. Однако он тут же усомнился, ведь подобно его одеянию и эфоду, оружие должно быть столь же лишено физического присутствия, как и он сам в этой астральной форме. Будет ли от него вообще какой-то прок здесь? Неуверенный удар сикой прояснил ситуацию. Симона озарила мысль, что в этой архаичной эре сама материя ещё не сгустилась в свою нынешнюю плотность. В древнем Манускрипте Сензара было сказано об этом достаточно. Посему его сика и его мышцы были столь же реальны, как и существа, которые ему противостояли ныне. Он взялся за дело с энтузиазмом, успешно рубя и кромсая химерных тварей, несущихся на него. Многие из них имели общие схожести с известными зверями, подобно тем, с которыми Симон сражался в пору своей карьеры гладиатора – медведями, львами, леопардами. Однако они всё ещё находились в процессе созревания, обрастая мехами и отращивая когти.

Не прошло и нескольких минут, как он понял бесплодность своих попыток, ибо разрубленные тулова убитых тварей быстро срастались заново, если только они не падали обратно в содрогающуюся массу Абхот, подобно дождевым каплям, возвращающимся в море.

Симону показалось, что он услышал шёпот. Да! Это был знакомый голос его ученика и иной раз боевого товарища Менандера.

— Симон! Изумрудная Скрижаль!

Мгновенное замешательство Симона отступило, когда он интуитивно ощутил, что должен соединить силу эфода с его гравированным сигилами клинком. К нему приближалось нечто, напомнившее ему легенду о Минотавре. Симон как раз нашёл момент, чтобы прикоснуться навершием рукояти своей сики к изумрудной поверхности, висящей на его животе, одновременно направив сику в сторону приближающегося монстра. Из её острия сверкнул зелёный луч, который, поразив минотавра, обратил того в чёрную, дымящуюся горсть пепла. Когда останки чудовища упали обратно в болото Абхот, протоплазменная масса мучительно вздыбилась, создав изгибающиеся волны, устремившиеся ввысь. По мере того, как Симон испепелял одного отпрыска Абхот за другим, волнения первичной массы слизи увеличивались по экспоненте. Сожжённые останки уничтоженных чад были определённо не по вкусу Бездне.

********************************

III. Потерянный призрак колдуна

Поcле того, как эти выплески биомагмы оседали на берегах Бездны Абхот, они тут же воссоздавались в дрожащие глыбы, увеличивающиеся в размерах. Это происходило потому, что каждый из них заново вбирал в себя ещё больше отвратительного желатина. Симону пришла мысль о свечах, в обратном времени растущих из оплывающего воска всё выше и выше. Какую форму они выстраивали ныне?

Человеческую. Отбросы спешно принимали узнаваемые антропоморфные очертания. Симон ожидал увидеть что-нибудь вроде мощных воителей, несущих оружие. Однако вместо этого, завершённые формы имели вид согбенных, пожилых бородатых мужчин! У одного или двух имелись конусоидные головы, которые напомнили Симону конические шляпы некоторых чародеев. Смутные и мешковатые контуры других фигур, вероятно, соответствовали многослойным мантиям, носимым ими при жизни. Симон наконец осознал, что это, должно быть, слепки с чародеев, которые, подобно Зону Меззамалеху, стали одним целым с Абхот в своих попытках узреть тайны, скрываемые им! Такова была судьба, которую он едва не разделил с ними. И даже сейчас Симон испытывал страх ввиду непосредственной опасности для души. Тем не менее, ни одно из этих ужасных чучел не предпринимало каких-либо угрожающих манёвров; они просто брели в его направлении.

Когда же он увидел туманное первобытное солнце, отблески которого играли на некоем небольшом объекте, зажатом в конечности одного из неуклюже бредущих големов, безумная мысль захватила Симона. Мог ли это быть призрак Зона Меззамалеха собственной персоной, держащего тот самый кристалл, чьи магнетические чары привели столь многих в эту паучью сеть душ?

Астральная форма Симона содрогнулась, как только воздух вокруг него сотрясся от внезапного раскатистого эха чьего-то голоса. Не было похоже, чтобы он шёл с какого-то источника вообще. Его звук ударил по ушам Симона подобно кузнечному молоту по наковальне. Повинуясь рефлексу, Гиттянин поднял свои глаза, силясь найти говорящего, однако не было такого. И всё же не могло быть ошибки в личности источника голоса – в этот раз им был не Менандер, но сам божественный Тот-Гермес!

— Симон! Ты должен уничтожить кристалл Зона Меззамалеха! Сейчас, или же случится непредвиденное!

В этом был свой резон, ведь гемма со всей очевидностью являлась источником многих преступлений и неудач. Однако нечто заставило Симона не поддаваться внушению. Пока он бездействовал, прогремел раскат грома. Слизневой фантом мага из Мху-Тулана подошёл ближе, всё ещё держа самоцвет. Он стал говорить, и чудовищные тон и тембр его голоса вызвали холодный озноб по телу Симона, душа же его затрепетала. Однако он внимал.

— О сын живых, слушай же и прими к сведению! Не должно тебе повиноваться гласу громовому! Я буду краток, ибо эта форма не может долго удерживать свои элементы вместе! – Тут он поднял кристалл выше. – Этот древний камень издавна пленял души искателей и учёных. Шар этот – разумная сущность, и он соблазняет тайны Древних Хроник искать и захватывать этих высоких духов. Он сводит их, нас, до уровня инертной материи, абсорбируя их в зловонную массу Абхот. Таким образом демиург Абхот и сотворяет своих отпрысков, т.е. всю жизнь на земле. О! О, моё время истекает!

Голос древнего мага становился неуверенным, искажённым. Он поспешил закончить мысль:

— Эти избранные души не подвержены смерти, но вынуждены переходить от одного материального носителя к другому, от эпохи к эпохе, пока, придя к познанию самих себя, они не будут способны в конце концов отбросить приторные оковы плоти и вознестись к давно утерянной Плероме Света, откуда некогда изошли они. Если же ты уничтожишь кристалл здесь, на заре жизни, то ты пресечёшь и будущее, включая твоё собственное!

Симон рискнул задать экстренный вопрос.

— Если так всё обстоит, тогда почему?..

— Разве не ведомо тебе третье Имя того, кто указывает тебе? Ибо это никто иной, как Ньярлатофис, Ползущий Хаос! С давних времён оплакивает он рождение Порядка посреди его возлюбленного Хаоса и желает воспрепятствовать этому. И это должно было быть исполнено тобой…

Слизневый фантом Зона Меззамалеха утерял всякую целостность своих составных частей и распался, что было неминуемой судьбой всех материальных существ, и чужеродный гром вновь прокатился над Бездной, а затем настала тишина.

Что же до Симона из Гитты, то потерял он сознание в одном мире и в тот же момент восстановил его в другом, в то время как Менандер тряс его, приводя в чувство в заполненной иероглифами катакомбе под Великой Пирамидой в Египте.

Как только двое вернулись извилистым путём прочь из подземного лабиринта обратно в их шатёр, Симон улыбнулся своему верному ученику, а затем провалился в глубокий, полноценный сон. Его визионерское путешествие истощило его силы, как телесные, так и духовные. Он проспал несколько дней; когда же наконец проснулся, Менандер был подле него.

— Учитель, ты отвратил ужасный рок, нависший над человечеством. Но, увы, тебе не удалось вызволить одну из тех желанных Древних Скрижалей!

— Разве не удалось, Менандер? – вдовесок он приподнял Изумрудную Скрижаль, которую носил на манер грудной пластины. – Мне посчастливилось увидеть, что гравировано на одной из них. Текст был тот же самый, что и на ней. Это – одна из Древних Хроник, возможно, единственная из сохранившихся. Именно так, до тех пор, пока однажды мы не найдём другую!

Примечания переводчика

скрытый текст (кликните по нему, чтобы увидеть)

цитата

1. Сика — короткий меч или кинжал, который использовали древние фракийцы и даки, а также гладиаторы в Древнем Риме. Изготавливался из меди, бронзы, позднее — из железа. По названию данного ножа получила наименование первая террористическая группа «Сикарии». Есть упоминание в библейских и околобиблейских текстах. Первоначально это оружие выглядело как изогнутый меч с клинком длиной 40—45 см. А в случае облома клинка кузнецы превращали меч в кинжал. Многие экземпляры были найдены на территории нынешних Румынии, Боснии, Болгарии и Сербии.

Характерная изогнутая форма клинка была разработана, чтобы обойти щит противника и ударить того в спину или в бок.

Другим похожим оружием фракийцев была ромфея, отличающаяся главным образом большей длиной клинка и рукояти, за которую можно было взяться двумя руками.

2. Эфод, эйфод (אֵפוֹד, вариант אֲפֻדָּה, афудда, вероятно, от аккадского эпатту, мн. число эпадатту, род богато украшенной верхней одежды; ср. также сходный по значению угаритский термин ипуд или ипудак; в русской традиции ефод) — часть облачения первосвященника, покрывавшая его грудь и спину. В Пятикнижии эфод — ритуальное облачение Аарона, которое затем перешло к его сыну Элазару.

Ефод изготовляли из двух полотнищ дорогой материи, сотканной из золотых нитей, виссона (тонкого кручёного льна) и шерсти голубого, пурпурного и червлёного цветов. Он покрывал только грудь и спину (см. казула). Переднее и заднее полотнища соединялись на плечах двумя нарамниками, на каждом из которых крепился оправленный в золото камень оникс с именами колен Израилевых (Исх. 28:6—14, Исх. 39:2—7). На ефоде золотыми цепочками крепился наперсник, небольшой квадратный кусок ткани из шерсти и льна, на котором были закреплены двенадцать различных драгоценных камней с именами 12 колен Израиля; в наперсник также вкладывались урим и туммим — предметы, при помощи которых первосвященник от имени народа или царя вопрошал Бога (Чис. 27:21). По-видимому, именно в этой связи упоминается ефод в 1Цар. 23:6—23; 30:7.

Из Библии известно, что наперсник первосвященника был украшен самоцветными камнями. Всего их было двенадцать, вероятно, овально-уплощённой формы, камни были заключены в филигранные золотые оправы, и на них были выгравированы названия двенадцати колен Израилевых.

И вставь в него оправленные камни в четыре ряда. Рядом:

рубин, топаз, изумруд, — это первый ряд. Второй ряд:

карбункул, сапфир и алмаз. Третий ряд:

яхонт, агат и аметист. Четвёртый ряд:

хризолит, оникс и яспис. В золотых гнёздах должны быть вставлены они. Сих камней должно быть двенадцать, по числу сынов Израилевых, по именам их; на каждом, как на печати, должно быть вырезано по одному имени из числа двенадцати колен.

— Исх. 28:17-21

Перечень камней также присутствует в главе 39 той же книги. Кроме этих драгоценных камней, в Библии упоминаются также: экдах, вероятно, карбункул, красный, так же как кадкод (может быть, халцедон), затем шамир — алмаз; гранение его, конечно, древним не было известно, элгавиш (Иов. 28:18) — возможно, кварц, бахат, шеш (по всей видимости, мрамор), шохарет, рамот и наконец, пниним (Прит. 8:11) или нетифот (Ис. 3:19) — жемчуг, который в агадической литературе носит название маргалит (= margárita); впрочем, это слово означает драгоценные камни вообще.

Перечень двенадцати камней упоминается и в Новом Завете, в книге «Откровение Иоанна Богослова» (Апокалипсис) при описании стен Небесного Иерусалима. Это те же камни, однако, в русском Синодальном переводе названия отличаются от камней, украшавших наперсник первосвященника, здесь появляются вместо алмаза, карбункула, агата и оникса — хризолит, халцедон, сардоникс, хризопраз и иакинф (гиацинт):

Основания стены города были украшены всякими драгоценными камнями: основание первое яспис (ἴασπις, iaspis), второе сапфир (σάπφειρος, sapphirus), третье халкидон (χαλκηδών), четвертое смарагд (σμάραγδος). Пятое сардоникс (σαρδόνυξ), шестое сердолик (σάρδιον), седьмое хризолит (χρυσόλιθος), восьмое вирилл (βήρυλλος), девятое топаз (τοπάζιον), десятое хризопраз (χρυσόπρασος), одиннадцатое гиацинт (ὑάκινθος), двенадцатое аметист (ἀμέθυστος). А двенадцать ворот — двенадцать жемчужин: каждые ворота были из одной жемчужины. Улица города — чистое золото, как прозрачное стекло.

— Откр. 21:19-21

На ассирийских клинописных табличках XIX в. до н. э. и в угаритских текстах XV в. до н. э. упоминается эпаду — одежда, которую носили преимущественно женщины.

В некоторых местах Танаха эфод упоминается в сочетании с домашними идолами (терафим). В этих случаях речь может идти о некоем предмете идолослужения.

3. Сефер Йецира (יצירה ספר) – древнееврейский каббалистический трактат, предположительно написанный с 3 по 6 вв. н.э, в котором толкуется происхождение 22 букв иврита (т.е. по мысли каббалистов, всего сущего) от Первоисточника, или неназываемого, не имеющего никаких могущих быть описанными качеств Демиурга-Пустоты (Айн Соф Аур, "Бесконечный и Беспредельный Свет", эманировавшего в Венец-Кетер и создавшего "сверху вниз" Древо Жизни (Эц Хаим на ивр.) из 10 сфир и 22 путей/букв, ведущих к ним и через них). 22 Пути/Буквы иврита делятся на три группы: 3 матери, 7 двойных и 12 простых. Древо Жизни, состоящее из 10+22=32 элементов (они же Врата Мудрости), в свою очередь имеет четырёхчленную структуру: Мир Ацилут, Мир Бриа, Мир Йецира (т.е. Формирования) и Мир Асия (т.е. Проявления). Текст имеет глубоко абстрактный характер и туманно-богословский стиль повествования, с многочисленными восхвалениями Демиурга. Считается одним из двух важнейших источников учения ортодоксальной Каббалы после Книги Сияния. Выдержало огромное количество переизданий, в том числе исследований христианскими каббалистами Возрождения и видными западными оккультистами, масонами и теософами последующих столетий.

Согласно распространённой версии, тот ивритоязычный текст, который мы сегодня имеем, был написан около 300 года н.э. Наиболее раннее свидетельство о существовании Сефер Йецира в письменном виде относится к 120 году н. э, автором его считается рабби Акива. Арье Каплан, написавший глубокий комментарий к Сефер Йецира, утверждал, что первые комментарии на эту книгу были написаны в X в., а сам текст скорее всего датируется VI в. Перевод на латынь был сделан Гийомом Постелем в 1552 году и опубликован в Париже.

Самое раннее упоминание Сефер Йецира находим в сочинении «Барайта ди-Шмуэль» (конец VIII века) и в стихах Елиазара ха-Калира (около VI века). Учение о сфирот и система языка, являясь одними из центральных произведений еврейской эзотерической космогонической традиции, обнаруживают влияние неопифагореизма и стоицизма.

Сефер Йецира состоит из шести частей и 33 параграфов, разделённых между ними таким образом, что первая часть содержит 12, затем следуют 5, 5, 4, 3 и 4 параграфа.

Йецира, также Иецира или Олам Иецира (ивр. ‏עולם היצירה‏‎, «мир созидания»; «мир образования форм»‎), — третий из четырёх духовных миров (Ацилот, Брия, Йецира и Асия). Как и Ацилут (мир эманации) и Брия (мир творческих идей и живущих ими чистых духов), это мир чисто духовной субстанции без малейшей примеси материи.

Согласно небольшому сочинению «Маsechet Aziloth» («Трактат об эманации»), мир Йецира населяют «святые твари» (хайот ха-кадош), которые упоминаются в видении Иезекиила, и десять разрядов ангелов; этот мир находится под управлением Метатрона (Митатрона). Солнечный ангел Метатрон — высший посредник между Богом и вселенной; иногда он отождествляется с архангелом Михаилом, а иногда с Мессией.

Каббалисты Моше Кордоверо и Ицхак Лурия (XVI век) учили, что мир Йецира (мир формирования) — это десять разрядов ангелов.

В теософии Блаватской Йецира именуется ангелическим миром или Малахайа, определяется как обитель всех правящих гениев (то есть ангелов), управляющих и руководящих планетами, мирами и сферами.

Мир Йецира соответствует Рупадхату, Сфере форм в буддийской космологии — совокупности миров, населённых существами, обладающими телом и погружёнными в состояние глубокого медитационного сосредоточения (рупадхьяна) в состоянии объективности, выше эмоций, чувств, страстей, желаний.

Интересно, что персонаж из олдскульной рпг-игры Stygian по Мифосу Г.Ф.Л., старый еврей-антиквар Изидор в диалоге с персонажем-оккультистом произносит первые слова из «Книги Формирования», проверяя его на эрудицию:

цитата

“И запечатлел Йах (יה), <…> Возвышенный, Обитатель вечности, высочайший и святейший, в тридцати двух удивительных путях Мудрости [Хокма, חכמה] имя Его с помощью триады сефарим [исчислений, ספרים] – [через] сефер [числа, ספיר], и сефор [буквы, ספור], и сипур [звуки, סיפור].”

4. Гоэтия – изначально древнегреческая, позже древнеримская, византийская и средневековая магическая традиция. Своим происхождением она обязана одному из популярных в те времена в Европе гримуаров – «Малому ключу Соломона» (или «Лемегетон» от лат. Lemegeton Clavicula Salomonis), а точнее, его первой части, которая и называлась «Ars Goetia». Вопрос возраста этого гримуара по сей день остается спорным.

Гоэтия включает в себя искусство вызова демонов и духов и составления талисманов, текстовых и графических заклинаний. Это, прежде всего, церемониальная магия, представляющая собой переработку и адаптацию древних ритуалов Греции и Персии, прошедших период Европейского Средневековья и подвергшихся влиянию христианской традиции. Обычно списки гоэтии включают в себя имена 72 демонов и четырех Королей, соответствующих сторонам света.

Само слово «гоэтия»/«гоэт» (практик гоэтии), пришло из древнегреческого (goen) и переводится как «колдовство», «чародейство». Греческое слово goen имеет и второе значение – «плакать», «рыдать». Гоэтами называли не только магов, но и плакальщиков. При этом следует учитывать, что плакальщики были связаны с магическими практиками эвокации. Они были своеобразными проводниками душ, которым покровительствовал Гермес, ставший позднее покровителем магов вообще. Связь гоэтов с некромантией и духами сохранялась и совершенствовалась в дальнейшем.

Ещё в античной Греции произошло разделение магии на высокую, или «теургию», и низкую, или «гоэтию». Платон в своих трактатах пишет о «гоэтах» как о шарлатанах и обманщиках. О «гоэтах» как обманщиках разного рода пишут Эсхин и Иосиф Флавий, Лукиан, Ориген и Плутарх. В I веке н.э. неопифагорейца Аполлония Тианского судили за использование гоэтии – колдовства, исполнявшегося при помощи призванных демонов. А Филострат, защищая его, писал о том, что следует различать колдунов, последователей гоэтии, и магов, последователей теургии, одним из которых и был Аполлоний. За колдовство судили и Апулея, писавшего о том, что демоны являются бессмертными духами, обитающими повсюду и управляющими магическими операциями.

«Гоэтия» царя Соломона представляла собой каталог демонов, пользовавшийся огромной популярностью у магов и многократно упоминавшийся в других трудах. О самом же царе Соломоне писали, что Бог дал ему дар управлять демонами и духами. В «Завете Соломона», вышедшем в I веке до н.э., описывалось строительство храма царя Соломона, которое осуществлялось силами магии и призванных духов. Царю Соломону приписывались и другие магические книги на иврите.

Для гоэтии важно и такое явление, как печати царя Соломона. Упоминания о них появляются в сказках «Тысячи и одной ночи», где Соломон (Сулейман) управляет демонами (джиннами) и заточает их с помощью волшебной печати. Встречаются они и в арабском трактате по астрологии и магии талисманов «Пикатрикс» («Гайят аль-Хаким»).

В XIII веке магические «Соломоновы» книги были осуждены епископом Парижа Гийомом Овернским. После этого всерьез они не рассматривались довольно долго. Кроме того, в Европе одновременно существовали несколько вариантов «Соломоновых ключей» различного происхождения. Кроме «Гоэтии» хождение имел и список демонов Иоанна Вира, называвшийся «Псевдомонархия демонов» (1577 г.). Он вошел в книгу Реджинальда Скотта «Открытие колдовства», вышедшую в 1584 г.

В XVI веке Бенвенуто Челлини описывает встречу с неким священником-некромантом и свое участие в ритуале, в ходе которого было призвано множество демонов. Описание ритуала совпадает в общих чертах с приведенными в «Ключах Соломона».

Полноценных научных изданий «Лемегетона» до сих пор не существует. Хождение имеют варианты, состоящие из четырех или пяти частей, написанных в разное время и различных по происхождению. Чаще всего упоминаются три части: «Гоэтия», «Теургия» и «искусство Павла». Четвертая и пятая («Арс-Альмадель» и «Арс-Нотория») рассматриваются гораздо реже и практически неизвестны.

5. Си́мон Во́лхв (греч. Σίμων ὁ μάγος, лат. Simon Magvs) — религиозный деятель гностицизма I века н. э. и лжемессия. Возможно, основатель секты симониан. По мнению некоторых древних христианских авторов, Симон Волхв был родоначальником гностицизма и «отцом всех ересей» в христианстве. Библейский персонаж, упоминается в Деяниях Апостолов. Как сообщает Иустин Философ, Симон был самаритянином из деревни Гитта, которую другие авторы называют «Гиттон». Самое раннее сохранившееся упоминание о Симоне восходит к Деяниям святых апостолов (Деян. 8:9—24), в 8 главе которых Евангелист Лука описывает миссионерскую деятельность за пределами Иерусалима. Апостол от семидесяти Филипп приходит «в город Самарийский», где проповедует (Деян. 8:5), после чего упоминается «некоторый муж, именем Симон», который «волхвовал и изумлял народ Самарийский, выдавая себя за кого-то великого» (Деян. 8:9). Филипп обратил в христианство и крестил многих жителей города, среди которых был и Симон. Когда в город прибыли апостолы Пётр и Иоанн, Симон был удивлён тому, как они передают людям Святой Дух через возложение руки, и он предложил деньги в обмен на эту силу, на что Пётр призвал Симона покаяться в грехах и помолиться (Деян. 8:17—24). Благодаря этому сюжету возникло выражение «симония» — продажа таинств и санов.

По Иустину Философу, почти все самаритяне и некоторые другие нации поклонялись Симону Волхву как Богу, «который превыше всех сил, властей и могуществ». Симон, согласно Иринею Лионскому, думал, что апостолы использовали магию для исцеления больных, и сам интенсивно изучал её, чтобы иметь большую власть над людьми. Симон отправился в город Сур, где выкупил рабыню Елену, которую он назвал своей «первой мыслью».

Дальнейшая судьба Симона известна из других источников (главным образом через Иринея и Ипполита, пользовавшихся не дошедшею до нас «Синтагмой» святого Иустина, земляка Симона). Из Самарии Симон прибыл в Тир, где на деньги, отвергнутые апостолами, выкупил из блудилища пребывавшую там 10 лет женщину Елену и объявил её творческой мыслью (греч. έπινοια) верховного божества, родившего через неё архангелов и ангелов, сотворивших наш мир. Самого себя он выдавал за этого верховного бога как являемого в прошедшем, настоящем и будущем (ό εστώς, στάς, στησόμενος).

Применяясь к христианским терминам, Симон Волхв объявил, что он есть «отец», «сын» и «дух святой» — три явления единого сверхнебесного (греч. ύπερουράνιος) Бога: как отец он явился в Самарии в собственном лице Симона; как сын — в Иудее, в лице Иисуса, которого оставил перед распятием; как дух святой он будет просвещать язычников во всей вселенной. О нераздельной с ним мысли божией он рассказывал, что созданные ей космические духи, движимые властолюбием и неведением, не захотели признавать её верховенства и, заключив её в оковы чувственно-телесного бытия, заставили последовательно переходить из одного женского тела в другое.

Симон Волхв является одной из центральных фигур апокрифических «Деяний Петра», хотя и не признанных каноническими, но оказавших влияние на христианскую традицию о страданиях и смерти Петра. — Wiki