В некой фирме служит инженер Арбен работник довольно посредственный и к тому же неуравновешенный, неприятная личность. Он замкнут, вспыльчив, завистлив, на его совести смерть человека, соперника, которого он мог спасти, но не сделал этого.
Но вот происходит необъяснимое преображение. В течение каких-нибудь нескольких недель Арбен становится лучезарной личностью с великолепными нервами и невероятной работоспособностью. Гипнотическое обаяние, исключающее даже зависть, и сразу же молниеносный взлет по служебной лестнице...
Только двое знают, какой ценой это дается: сам Арбен и его «исцелитель», некий биофизик, задумавший облагодетельствовать человечество. Суть же опыта состоит в создании двойника испытуемого, сотканного из антиматерии, существа, подобного призраку, в которое перекачиваются все отрицательные свойства оригинала. В то время как «райская» половина преуспевает и наслаждается жизнью, «адская» одержима одним стремлением: найти своего счастливого двойника и, слившись с ним, самоуничтожиться. И вот «адский» призрак начинает охоту за своим «положительным» двойником…
Владимир Михановский известен читателю как поэт и прозаик разнообразных жанров. В повести «Двойники», сюжет которой мы излагаем, сочетаются, проникая друг в друга, фантастика и лирические стихи. Эту повесть и другую, «Тобор первый», я бы назвал не фантастическими, как определяет их сам автор, а скорее футурологическими. Литературное исследование будущего науки, будущего, которое, как показывает настоящее, наступает быстрее, чем его успевают заметить.
Двойники у Михановского живут и действуют в достаточно абстрагированном мире традиционной фантастики (некая страна с чертами капиталистического строя, далеко зашедший технический прогресс при отсутствии прогресса в человеческих отношениях); однако фантастика оказывается только средством постановки глубоких проблем человековедения — морально-этических, психологических, философских.
Автор ставит своеобразный «мысленный эксперимент» над человеческой природой, и результаты его представляются уже не фантастическими, а вполне реальными: личность, распавшаяся на две половинки, «райскую» и «адскую», вовсе перестает существовать. Вместе с писателем мы начинаем понимать, что человеческую природу невозможно переделать без необратимых потерь и новых тяжких проблем, но нельзя и оставлять ее неизменной, ибо стремление к самоусовершенствованию тоже входит в человеческую природу...
В сценах погони призрака за человеком писатель достигает глубоко драматичной символики и кинематографической изобразительной силы. (Кстати, повесть представляет собой превосходный киносюжет с почти готовой сценарной фактурой.)
Вторая повесть по сравнению с первой гораздо «спокойнее». Ее герой — робот по имени Тобор (имя-перевертыш тут не случайно). Робот этот сотворен из белка, имеет вид гигантского осьминога и запрограммирован как универсальная человеко-машина: он должен уметь все, решать любые
задачи от прыжка через пропасть до рекомендаций по выбору профессии и женитьбе.
Тобор проходит контрольные испытания: его «гоняют» день, другой, третий... Но чтото не клеится: робот не оправдывает ожиданий, дает осечку за осечкой. И тут один из испытателей догадывается: робот устал!.. И верно: после короткого отдыха Тобор блестяще справляется с испытаниями. Вот, собственно, и весь сюжет. Мораль, казалось бы, не хитра: то, что мыслит или хотя бы стремится мыслить на уровне человека, — не важно, какого вида, происхождения и названия, — то и должно считаться человеком и требует человеческого обращения. Говоря иначе, одухотворенность запрограммирована в самой материи и проявляется неизбежно с возрастанием сложности организации. Писатель показывает нам меру ответственности, налагаемой этим выводом: ведь даже к детям мы нередко относимся как к неким роботам, пока еще проходящим испытание на звание человека.
Повести В. Михановского насыщены мыслью и человечностью. Очень хотелось бы увидеть их опубликованными в отдельном издании.
Вы открываете повесть В. Новикова и знакомитесь с шестиклассницей Соней Боткиной, о которой тут же узнаёте, что она сирота, живет в интернате, увлекается математикой, дружит с отчаянным мальчишкой Игорем. В маленьких главках, построенных чаще всего на эпизодах из интернатской жизни, намечены чуть ли не все сюжетные положения, каких в этом случае может ожидать читатель. В повести есть детские ссоры, конфликты со старшими, нечуткий завуч, который ратует за исключение Игоря из интерната, и чуткий директор, который против. Есть также вор Ушастый, пытающийся завлечь Игоря в свою компанию, и гроза интерната Толстый Буль, который явно намерен расправиться с Игорем... И что же? Все эти конфликты, даже едва возникнув, гаснут сами собою, разрешаются кое-как или даже никак. Автор демонстративно забывчив, небрежен к бытовой стороне жизни своих персонажей. Она — лишь необязательный фон романтического повествования, в котором своя, особая система ценностей.
Главным героем повести В. Новикова хочется назвать «четвертое измерение», о котором с таким волнением размышляет Соня Боткина. Дело, конечно, не просто в математической загадке, ведь даже в формулах героине повести чудятся «и запах воды, и рождение ветви». В позиции писателя явственно ощущается романтический вызов. Игнорируя достаточно драматичные коллизии обыденной жизни, он с подчеркнутой серьезностью рассказывает о бессвязных фантазиях двенадцатилетней Сони: здесь и относительность времени, и блуждающие острова, и звездный ветер, и какие-то затонувшие города. Нет в авторской интонации ни тени иронической покровительственности — речь идет не о ребячестве, а о лучших возможностях человеческой души. Такова главная мысль, определяющая и романтически приподнятый стиль повествования, и образность, и взаимоотношения персонажей. Поэтому не вызывает протеста то вежливое равнодушие, которым героиня отвечает на отеческую привязанность директора интерната Ивана Антоновича. В. Новиков снова использует привычную психологическую ситуацию: добрый человек хочет пригреть одинокого ребенка, найти утешение в родительских заботах о нем. Но в повести все принимает неожиданный оборот. Оказывается, Соне мало доброты, ей нужна не снисходительность к ее странностям, а полноценная духовная близость. Недаром друзья Сони «все по-своему чудные»: первоклассник Филя всюду — на стенах, на машинах, в тетрадях — рисует жирафов, Игорь мечтает о путешествиях (и главное в нем — это, а вовсе не бесконечные злоключения), подполковник Исаев — летчик-испытатель и одновременно художник... То, что дает каждому из этих персонажей выход в «четвертое измерение», делает его интересным для других. Писателю удается передать поэзию этого союза равных — именно равных, вопреки всем возрастным преградам. Ценность его так велика, что даже гибель Исаева в конце повести не вызывает ощущения безнадежности: катастрофа, случившаяся в «трехмерном мире», как ни странно, кажется не совсем реальной, она не властна над «четвертым измерением». Итак, писатель достигает очень своеобразного эффекта: обыденное он делает призрачным, а смутные устремления героев-фантазеров — реальными. Однако нельзя умолчать и о недостатках повести, вернее, об одном весьма серьезном ее недостатке. Автору, к сожалению, порою изменяет чувство меры, и это проявляется во многом, Взять хотя бы мнимые завязки несостоявшихся бытовых конфликтов — их в повести слишком много, это отчасти обесценивает остроумно найденный прием. Приподнятость повествовательного тона также временами оказывается преувеличенной, появляются расхожие штампы романтической прозы. Причина, мне кажется, в том, что писатель не удовлетворяется образным воплощением, своей мысли, как бы не совсем доверяет ему. А попытки до конца прояснить идею повести в данном случае неизбежно приводят к досадной декларативности. Например, зачем понадобилось заявлять о том, что, «может быть, бездонный мир воображения и был четвертым измерением»? Совершенно очевидно, что такое навязчивое договаривание противопоказано замыслу повести, обедняет его.
Впрочем, было бы несправедливо заканчивать рецензию этим замечанием. Ведь, несмотря на недочеты, в повести В. Новикова много света, простора, она оригинальна и может дать пищу для размышлений.
Борис Никольский. Три пишем, два в уме. Фантастическая повесть. Рисунки Н. Кошелькова. Л., «Детская литература», 1978. 96 с. Для младшего возраста
--------
По-настоящему хорошая книга для детей должна, наверно, иметь и взрослого читателя. Ведь настоящая Литература — всегда открытие, и хорошая детская книга чаще всего несет в себе какое-то, пусть маленькое, открытие в детской психологии.
Именно такую повесть написал Б. Никольский. Два читателя — взрослый и ребенок — это два поля зрения, два угла преломления прочитанного, и потому «двухмерность» стала основой художественного принципа построения книги. Младшеклассник, еще не умея смотреть на себя со стороны, будет искренне и безоглядно смеяться над вполне реальным героем — «чемпионом класса по тройкам» — Витей Щепкиным. Детям покажутся смешными его отношения с родителями и нежелание исправиться, будут понятны мечты выбиться из всегдашней роли троечника при помощи чуда, которое может случиться, если идти домой самой длинной дорогой, если спасти несчастную собачку, если встретить кого-то...
Детям свойственно верить в чудо, даже если они (как герой Б. Никольского) — четвероклассники. В Вите инфантильность прекрасно уживается с растущим чувством собственного достоинства и критическим отношением к родителям, метод воспитания которых вызывает у него «бунт от отчаяния». И, пребывая — после очередной тройки — во власти хаоса чувств, Витя встречается с «чудом», взрослым человеком Варфоломеем Сергеевичем, который дарит ему удивительный кубик — волшебное средство исправления. Витя встретит взрослых тетей и дядей, живущих по принципу «сойдет и так», — этаких «спустя-рукавистов» из сказочной страны Кое-какии. В них — этих новых знакомых Вити — тройка вжилась, пустила корни, расцвела пышным цветом, став мерилом их чувств, действий и поступков.
Талантливо, с большим юмором, но и с большой долей грусти автор показывает нам Витиных взрослых «друзей». Они как бы проекция самого Щепкина в будущее, но они уже пожинают плоды своего «кое-качества» — серенькие люди, жизнь которых идет «на троечку»...
Наглядный пример — самый действенный способ убеждения. И в книге перед героем и читателем «замечательные» образцы удовлетворительных деяний «вполне удовлетворительных» людей.
Ну кому же может понравиться дом, принятый комиссией с оценкой «удовлетворительно», если лестница в нем «по проекту не положена», а лифт «работает только вниз»?!
А если девушка, сдающая экзамен на парикмахера, обезобразит тебя потому, что, как и Витя, считает тройку «вполне законной отметкой»?
А когда продавец костюмов утверждает, что цифра три, означающая третий сорт, считается, как буква «ззз-ы», то есть сорт замечательный, то и в зеркале ты увидишь не себя, а нечто во «вполне удовлетворительном» наряде!
Для детского восприятия это просто смешные ситуации кое-качества кое-каких людей. А для нас это антисозидательный процесс — разрушение и жизни и себя эгоизмом, в котором могут участвовать и наши дети, если тройка в дневнике перерастет в недостаточность умственную и сердечную.
Если дети этого не захотят, а мы им в этом поможем, — главная авторская задача будет решена.
Повесть названа фантастической, но грань между фантастикой и реальностью в ней так же тонка, как грань между тройкой и двойкой («Три пишем, два в уме» — любимая поговорка учительницы Вити Щепкина). Фантастика переходит в юмористику, как бы становясь ее постоянным аккомпанементом. Этот прием, озорно используемый писателем, по-особому оживляет каждую сцену книги, придает им двойную эмоциональную окраску. Но грань эта тает и испаряется, как кусочек льда у горячей печки, едва только книжка попадет на глаза взрослого человека. Взрослый тоже будет смеяться, но с оглядкой, думая, не смеется ли он над собой... Автор утверждает, что ребенок — прежде всего Человек, в любом возрасте. А мы чаще всего, как и родители героя, считаем его то слишком маленьким, то слишком большим — в зависимости от того, как нам это удобно. И оказывается, что мы частенько наставляем и учим детей там, где необходимо доверие и разговор «на равных», как с Человеком.
Ведь в конце концов, самой лучшей воспитательной мерой оказался придуманный родителями «Пакт о предоставлении Вите Щепкину самостоятельности и независимости».
Вот какую книгу — смешную — детям, серьезную — взрослым и интересную — для всех — написал Б. Никольский.
Их одолела «тоска по какому-то иному, неизвестному и прекрасному миру», они испытывали «тоску по какой-то иной, лучшей жизни», и в то же время «смутное беспокойство» и «желание что-то делать»... Они — это герои повести С. Ягуповой, которые по воле автора оказались разделены по цвету глаз. Правда, следует уточнить, что все те чувства, о которых речь шла выше, переживали лишь те, кто имел запретный цвет глаз — синий. «Его не встретишь ни в одежде, ни в уличном оформлении. Даже цвет неоновых огней — с зеленоватым оттенком. И талько порой блеснет из-под ресниц синий взгляд и пронзит тебя смутной тоской по чему-то большому, безвозвратно утерянному». «Большое», как выясняется в конце книги, утеряно не «безвозвратно». Оно — море — было когда-то запрещено Умноликим — правителем Сондарии, чтобы сондарийцы не знали о существующей за морем справедливой республике Трамонтане, где «нет пустосумых, а синеглазым живется не хуже, чем людям с черными, карими, серыми и зелеными глазами». С той поры «с помощью микрофильмов длительностью в одну сотую секунды, фильмов, вмонтированных в обычные телепередачи и голограммы, незаметно для глаза сондарийцам подсознательно (!) внушают, что моря нет».
Однако герои повести — братья-близнецы Альт и Чарли из благополучной (конечно, неголубоглазой) семьи — в существование моря верят, как верят и знают, что оно есть, их синеглазая нянька Кнэп, цирковой клоун Пипл, веснушчатый электрик Ланьо, девочка Тэйка и все синеглазые и пустосумые, живущие на улице Жареных Уток.
Но поскольку эта улица дышит атмосферой «непокоя», развязка близится. В конце концов пустосумые и синеглазые выходят на улицы и при помощи неких аппаратов, именуемых талассоидами, экранируют пространство вокруг телебашни. И вот только тогда сондарийцы увидели море и поняли, «почему егопрятали. Оно — для всех: и у кого синие глаза, и у кого пустые кошельки». Правитель Сондарии лопнул, как мыльный пузырь, внезапно поливший дождь смыл с города «сонную одурь», в стране установилось всеобщее равенство и каждый получил возможность ждать у моря появления мифического зеленого дельфина, который «оставляет после себя непокой и странные мечты».
Такова фабула этой во многих смыслах удивительной повести, представляющей собой по сути неловко сработанный (с претензией на занимательность!) учебник политграмоты. Это для старшеклассников-то, через год-два — рабочих, студентов! Пусть не подумает читатель, что наше удивление прошло, если бы книга С. Ягуповой была издана для малышей. Это отнюдь не спасло бы ее от примитива и надуманности.
Художественное качество ее также очень низкое. Книга пестрит стереотипными, затертыми эпитетами, банальными сравнениями. Чего стоят одни лишь глаза Умноликого: сначала он сводит «к переносице бесцветные глазки», затем сверкает «близко поставленными к переносице глазками», после чего один из персонажей «отшатнулся от тяжелого взгляда его маленьких глаз». И все — на одной странице!
Под пером С. Ягуповой рождаются поистине удивительные (да простят мне это повторение) красоты:
«улыбка растекается по всему его телу», у Чарли она была «похожей на прорезь расстегнутого портфеля, в котором затаилось нечто ужасное», а тетушку Кнэп пронизывает жалость «даже более острая, чем если бы у той (красивой женщины. — Н. К.) на голове выросли рожки». А если к этому добавить одесский жаргон «зарубежных» героев книжки («она ужасно скучает за Пиплом», «эта грязная улица не делает вам чести» и т. п.), то и вправду не будет предела нашему изумлению, увидев все это напечатанным черным по белому и размноженным тридцатитысячным тиражом. Поистине, воспользуемся любимым выражением автора повести-фантазии, читателя охватит сильный «непокой».
Ведь если посмотреть на наши часы, то Коли Спиридонова, ученика 5-го «Б» класса 213-й иркутской школы, и его сестры Милы не было дома не более пяти минут. Но это только по нашим часам так, а Коля и Мила отправились в свое удивительное путешествие на машине времени, которую изобрел их гениальный прадед — профессор многих наук Николай Тимофеевич Спиридонов. А у этой машины свой отсчет, и минуты там могут длиться годами и вообще столько, сколько вы пожелаете. Не верите? А как же тогда профессор многих наук Николай Тимофеевич остановил время в 1898 году и выиграл пари у хозяина иркутского ресторана «Крит»? Уж без чудесной машины ему бы никак не обойтись. Помните, было это так: «Хозяин приложил часы к уху — идут. Но стрелки не двигаются с места. Уже все посетители доели свой ужин, допили вино. А часы показывали все то же время...» Ведь было это. Не я же придумал и, наверное, не Марк Сергеев, который написал книжку «Машина времени Кольки Спиридонова», где вспоминается этот случай.
И вообще, разве вы не верите в самые таинственные вещи и думаете, что машины времени нет и не может быть? Вот уж ошибаетесь.
В фантастических книгах они существуют. А книга Марка Сергеева именно такая, да еще и веселая. И вы можете посмеяться над незадачливым Колькой Спиридоновым, который хороший в общем парнишка, но немножко враль, да и по географии у него двойка. Вот поэтому и отправляет его автор книги сначала в каменный век, а потом в 30963 год и попутно рассказывает, как жили наши предки в прошлом и как будут жить наши потомки в далеком и красивом будущем. И вместе с Колькой Спиридоновым вы тоже узнаете, какие звери обитали раньше там, где сейчас сибирская тайга, какие рыбы водились в реках и озерах и как люди охотились на них. Вместе с Колькой Спиридоновым и его сестрой Милой вы заглянете в грядущие века и узнаете, что такое «сливогрушебуз», «мелофон», «небомобиль» и еще много крайне интересных и полезных вещей. Путешествие с Колькой и Милой будет увлекательным и чудесным.
Здесь бы, на рисунке, мы показали вам эту машину времени, которая может переносить людей в различные века, но художник Ю. Селиверстов, который оформлял книгу, не сумел ее нарисовать. К сожалению, и другие его рисунки тоже не очень хороши, но вы прочитайте книгу и попробуйте нарисовать сами все, что приключилась с Колькой и Милой.
облако тэгов
