В романе А. Студитского действие происходит в ближайшем будущем в нашей стране. Отрицательные или по меньшей мере заблуждающиеся персонажи — профессор кафедры биологии Брандт и его помощник доцент Штейн — руководствуются хромосомной теорией наследственности, молекулярной биологией гена, исходят из того, что план развития организма, план синтеза белков закодирован в ДНК клетки, а опасность лучевого поражения связана, по их мнению, с воздействием радиации на ДНК, то есть, в сущности, высказывают взгляды, разделяемые всей современной генетикой.

Брандту и Штейну противостоят положительные герои — профессор Панфилов, ищущий студент Чернов. Панфилов исходит из «единства живых тел и окружающей их среды». Он о генах говорит следующее: «Гены? Неужели вы думаете, что... молекулярная биология всерьез относится к этому термину?» Чернов же считает, что нет доказательств непосредственного участия ДНК в синтезе белка.

Автор книги, доктор биологических наук, вполне солидаризуется со своими положительными героями. В послесловии он говорит о том, что события, описанные в книге, относятся к самому ближайшему будущему, что они определены «перспективами развития современной науки, и культуры».

Словом, роман задуман как полное опровержение современной генетики и молекулярной биологии. Автор отстаивает те самые представления Т. Д. Лысенко, во имя которых насильственно тормозилось развитие советской биологии. Не выступая с этими идеями в научной печати, А. Студитский проповедует их теперь в романе. Апофеоз его таков: Панфилов и его друзья создают на основе этих идей действенное средство борьбы с лейкозом, а Брандт и Штейн, руководствуясь молекулярной биологией, губят больного этой страшной болезнью.

В книге говорится много хороших слов о терпимости в науке. Панфилов — образец высокой морали и внимания к собеседнику. «Любого научного противника можно и нужно уважать»,— говорит он. «Дисциплина познания заключается прежде всего в уважении к чужой мысли». Ах, как хорошо прозвучали бы эти слова лет двадцать тому назад в борьбе, в которой А. Студитский принимал участие отнюдь не как миротворец. Сейчас А. Студитский призывает к мирному сосуществованию сторонников и противников современной генетики. Но мирное сосуществование различных теорий в науке возможно лишь до тех пор, пока не хватает экспериментальных фактов для решения вопроса. Современная генетика и молекулярная биология опираются на громадную совокупность фактов, а то, что им иногда пытаются противопоставить, сводится к бессодержательным общим фразам. Гибридизовать науку с лженаукой нельзя.

Роман — не научная работа. Поэтому неуместно здесь заниматься научным спором с автором. Но и художественные достоинства романа достаточно скромны. Отрицательные персонажи, как им и положено, элегантны и говорят «хорошо поставленными» голосами. Напротив, Панфилов «ораторскими способностями не отличался». Автор очень любит все красивое. Героинь (положительных) зовут Виола и Майя. «Море у берега пестрело разноцветными купальными костюмами, как гигантский цветущий и волнующийся под ветром луг». (Значит ли это, что цветущий луг тоже пестреет купальными костюмами?)

«Зоя взмахнула темными ресницами». «Она подбежала к столу, погрузила лицо в пышные лепестки темно-красных пионов. «Какой дивный запах!». «Букет пионов в руках Майи благоухал радостным, праздничным запахом». А жители далекой планеты (такие тоже есть в романе) говорят языком, известным по многим книгам этого сорта, — языком, состоящим почти из одних гласных: эй ао, илале эйе и т. д. В общем, налицо парадоксальное внесение стиля дореволюционной дамской литературы в современную научную фантастику.

Можно по-разному отстаивать свои научные идеи. Общепринятый путь состоит в публикации работ, в печатной или устной дискуссии по их поводу. А. Студитский воспользовался другим методом. Никто не может запретить ему обнародовать свою концепцию в форме романа. Но естественно, что и отклик на это событие появляется не в научном, а в литературном журнале.

М. Волькенштейн, член-корреспондент Академии наук СССР.

«Г р а ж д а н е! Ж д и т е в е л и к и х о т к р ы т и й!» — этим призывом заканчивается повесть В. Шефнера «Скромный гений». Действительно, герои фантастики этого писателя совершают множество открытий и изобретают разные удивительные механизмы. Но писатель не стремится воспроизвести путь научной мысли: вместо хода рассуждений обычно веселая пародия на него. Так же мало интересуют его и технические хитрости изобретений. «Великие открытия» в произведениях В. Шефнера скорее похожи на чудеса. Их создатель – поэт и сказочник, а в сказках все о счастье, и никому там нет дела, например, до химического состава живой воды. Достаточно того, что она живая. И «Великие открытия» важны и интересны писателю своей человеческой сущностью. В шефнеровском призыве делается акцент не на слове «открытие», а на «ждите». Здесь проповедь стойкости и надежды, вера в то, что желанное сбудется.

Открытый морализм нынче не в моде. Писатели стараются избегать прямых этических оценок, их нравственное сознание выражается иным способом. А вот В. Шефнер формул не боится. Он уверен в существовании четких и единственно правильных ответов к нравственным задачам. «Жизнь похожа на школьный задачник, где в конце все ответы даны», — говорит В. Шефнер-поэт.

В автобиографической повести он ратует за такие стихи, в которых поэт «снимает оболочки с сути вещей, даже рискуя обнаружить под ними банальные истины». «Поэзия... успевает давать какие-то формулы, которые помогают читателю ориентироваться в океане событий и в житейском море». Это целиком относится и к его сказочной прозе. Свои сюжеты В. Шефнер иногда разрабатывает, реализуя метафоры, заключенные в древних, известных еще с библейских времен выражениях. Так, например, все происходящее в повести «Дворец на троих» в присущей автору фантастико-иронической манере подтверждает истину «не зарывай талант в землю»: некий человек, обнаруживший в себе чудесный дар «создавать вещи из ничего», строит под землей дворец и целую жизнь проводит там, не принося никому счастья. «Миллион в поте лица» — здесь мальчик по наущению приятеля стащил у своей тетки деньги, целый миллион, которого хватило на то, чтобы два друга купили пирожков с ливером и лепешек: дело происходило в начале 20-х. Но заработать этот миллион, чтобы вернуть его, он должен буквально в поте лица своего; по словам его богобоязненной тетки, «грех этим не смоется, но вина смягчится».

Как же получается, что морализирование что не скучно, не приторно? Дело, вероятно, в обаянии шефнеровского героя и шефнеровской интонации.

В сказках В. Шефнера нет постоянного, переходящего из произведения в произведение персонажа, однако такой неназванный «персонаж» все же существует. Этого героя по-своему характеризуют чудеса, с которыми: он постоянно сталкивается. Ведь замечено, что человека можно понять не только по тому, что он делает сам: в событиях вроде бы независящих от него, но происходящих в непосредственной близости, тоже звучит общая мелодия его жизни. Вот изобретатель Сергей Кладезев волшебным лучом возвращает молодость своей любимой и себе. Вдруг луч упал на картину — иллюстрацию к басне Крылова, «свинья на картине сразу же превратилась в поросенка, а развесистый дуб — в молоденький дубок». Иронически-иrровая мелодия таких вот немудреных и обаятельных чудес сопровождает шефнеровского героя повсюду.

У него простодушные детские вкусы, eгo понятия и язык сформированы дворовыми шрамами, детдомом, коммунальной квартирой, У него множество житейских слабостей, да и ситуации, в которых решается его судьба, тоже вполне житейские, чему не помеха происходящие в «Полувероятных историях» чудеса. Вот он находит портфель с деньгами («Круглая тайна») и по слабости растрачивает их, а космический пришелец – таинственный летающий шар — неотвязно, как совесть, преследующий (и вместе опекающий) eгo, не забывает в одно похмельное утро выдать своему подопечному рюмочку с волшебной жидкостью для облегчения страданий.

Это «Человек с пятью «не» (так называется ранее опубликованная повесть В. Шефнера), горестно подсчитанными «не»: неуклюжий, несообразительный, невыдающийся, невезучий, некрасивый — словом, младший брат Иванушки из народных сказок. Как и полагается в сказках, этот «заурядный» человек наделен удивительной душевной деликатностью, чистотой чувств, самоотверженностью.

Я уже говорил, что в сборнике «Имя для птицы» с произведениями в духе «Полувероятных историй» соседствует повесть автобиографическая — жанр, обязывающий к сугубой правдивости. Эта «летопись впечатлений» интересна во многих отношениях. В ней писатель предпринял экскурс в давнее прошлое, чтобы разобраться, как принято теперь говорить, в своих корнях (вспомним поиски в этом же направлении многонациональной деревенской прозы или «Кладбище в Скулянах» В. Катаева, «Освещенные окна» В. Каверина). Предки писателя – это династия русских морских офицеров с замечательными традициями чести, дома, верности родине, служившая России верой и правдой еще с петровских времен. На карте страны есть мыс Шефнера, названный в честь капитан-лейтенанта Шефнера, того самого, который некогда высадил на пустынном берегу бухты Золотой Рог команду, основавшую порт Владивосток (тогда пост Владивосток). Выполнили свой гражданский долг и более близкие к нам поколения этой семьи, принявшие революцию, вместе с народом разделившие все тяготы времени. Отец, бывший полковник, воевал в Красной Армии как военспец, мать воспитывала в детских домах ребят. Им, потерявшим родителей во время войны, разрухи и голода, передавала она те духовные и интеллектуальные ценности которыми владела сама.

Автобиографическая повесть примечательна и тем, что из неё видно, как формировался в душе писателя его любимый персонаж, из чего складывался его облик, а вместе с ним и поэтика сказок. Ведь персонаж этот является чем-то вроде авторского двойника. В реалистической прозе и стихах он как бы застенчиво прячется, а в сказках выходит наружу.

Детдомовское детство. О нем писатель говорит очень подробно; из деталей его быта, из нравов, случаев, выразительных жаргонных словечек складывается та особая атмосфера, которая господствует в сказках Шефнера. Эта атмосфера, этот дух проявляются не только в колоритных образах мальчишек, но и в том, что писатель смотрит на мир их глазами: например, обычный для сказок вещий персонаж предстает в одной из повестей в образе беспризорника Васи-с-Марса, «кореша инопланетного». Не оттуда ли, из детского, игрового, авантюрного понимания жизни, вырастают и шефнеровские сюжеты, связанные с бродяжничеством, дорогой? Детская игра — это вечные пробы и ошибки, как раз то, что делают всю жизнь герои В. Шефнера. Оттуда же, из детства, и простота побуждений его героев — доброта, жалость, жадность, голод, злость, любовь, — и резкое, как в сказках, деление окружающих на хороших и дурных. Все это простота мудрости. Кажется, что в подростке минувших времен писатель с годами находит все больше и больше человеческого содержания.

А вот еще один источник представлений шефнеровского любимого персонажа. Писатель рассказывает о том, что в детстве кипы старых иллюстрированных журналов заменяли ему сборники сказок. Его детское воображение было наполнено образами, навеянными открытками с лубочными рисунками и простенькими стихами, образами, оживленными и одухотворенными детской фантазией. У В. Шефнера есть и стихотворение «Старые журналы» об этом мире.

В повесть «Миллион в поте лица» подобные журнальные мотивы входят так же органично, как таинственная тарабарщина магазинных вывесок, как уличные песенки, детские считалки, дразнилки.

В злободневной песенной хронике и сатире, которыми город откликался на любые события, в жестоких романсах и уличных балладах — строй души привлекательного для В. Шефнера человека. Стилистика песенок не только повлияла на самосознание героев писателя, но и на жанр его фантастических произведений. И это еще раз подтверждает, что низменных жанров нет.

В. Шефнер признается, что в детстве ему больше всего нравились «непритязательные комедии», «дурачества» Монти Бенкса, «нелепые злоключения простодушного коротышки Паташона и длинного унылого Пата». Но ведь способ поведения шефнеровского персонажа очень часто те же «дурачества», «нелепые злоключения». Конечно, такая шокирующая «несерьезность» сказок может кое-кого и оттолкнуть. Однако смех, веселая самоирония в произведениях В. Шефнера являются не накладным украшением, а непосредственным выражением радостной, озорной энергии жизни. Мне кажется, что повесть-утопия «Девушка над обрывом» потому и трогает меньше, чем другие его произведения, что ей как раз и не хватает такой... несерьезности.

Фантастические истории В. Шефнера, несмотря на всю их комедийность, полны грусти. Откуда она?

Вспоминается название одного из давних рассказов писателя — «Ныне, вечно и никогда». Так можно обозначить координаты, в которых писатель видит героев своих произведений. Вот отрывок из насыщенной символическими деталями прозы В. Шефнера («Миллион в поте лица»): «Над фотографией висят стенные часы с маятником. Маятник качается медленно, механизм слегка поскрипывает. Эти часы нехотя, лениво пережевывают время. А будильник, стоящий на пианино, работает торопливо: он жадно, быстро-быстро откусывает от времени мгновения. И еще в комнате есть одни часы. Они давно не идут... Часы заведет Нютин отец, когда вернется из плавания». Отец Нюты не вернется никогда: от девочки скрывают, что отец ее погиб ...

Мотив «никогда», трагическая тема потерь, смерти, памяти об умерших близких слышны во всех произведениях писателя. Из преодоления горя и рождается выстраданный, а потому очень стойкий оптимизм сказок В. Шефнера, их щемящая патетика. Писатель хочет помочь человеку побороть отчаяние, пересилить неудачи. Поэтому внутренние, «метафизические» темы его повестей — память, вера, искупление греха, надежда, словом, все то, что противостоит духовной энтропии, распаду. А в человеческих отношениях для этого писателя важнее всего сочувственный интерес людей друг к другу.

Отчетливо звучит в его произведениях — и в стихах и в прозе — тема памяти. Ныне эта тема приобрела в нашей литературе заметную остроту. Здесь и историческая память народа, и память личности. Важное место занимает этот мотив и в повести «Девушка над обрывом»; в «Миллионе в поте лица» юный герой размышляет о слове, об имени как хранилище памяти: «каждый человек живет в своем имени, как в доме», имя живет дольше человека и сохраняет память о нем.

Из боли по безвозвратно тонущим во времени поколениям родилась у В. Шефнера и фантастическая идея о воскрешении мертвых с помощью науки, в духе гипотез русского философа Н. Федорова (его учеником, как известно, был К. Циолковский). Я имею в виду мысль, прозвучавшую в автобиографической повести: а вдруг в будущем станет возможно восстанавливать, воскрешать личности давно умерших

Людей... по их почерку. Из этой же боли родилась и страстная просьба, смысл которой близок призыву ждать великих открытий: «Пишите, люди! Храните письма!»

Любимая тема В. Шефнера — творчество. Здесь сходятся многие мотивы писателя. Сколько в его произведениях удачливых и неудачливых изобретателей, графоманов и поэтов! Его сказки пронизаны высоким: и взволнованным уважением к тем, кто изобретает, анализирует, ищет. Но отнюдь не практический результат, а сама по себе творческая страсть и этическая красота замысла, его нравственное обеспечение являются для писателя мерой духовной активности человека. А что касается удачи, то ведь никто не знает, на каком пути она ждет.

Шефнеровских изобретателей часто обманывает чувство реальности, и они идут путями заведомых заблуждений, свято веря в истинность этих путей. Но не надо забывать, что ведь из абсурдных опытов алхимиков родилась химия...

Искренняя и принимающая порой самые нелепые формы страсть шефнеровских персонажей к творчеству так по-детски беззащитна. Но говорят, что детей и сумасшедших бог бережет, и в поговорке своя правда есть: наверное, оберегая детей и чудаков, жизнь таким образом сохраняет свой творческий потенциал. И, видимо, не случайно хранимы судьбой шефнеровские любимые неудачники: у В. Шефнера они и дети и чудаки одновременно. И самое главное — в них не гаснет дух творчества, который является для писателя одним из важнейших проявлений человечности.

Олег Салынский.

8888888888888888888888888888888888

Перевод в текстовый формат ЛысенкоВИ