О Полемике "Промышленно-экономической газеты" и "Литературной газеты" в 1959 году известно всем любителям фантастики. На её изучение на 2-м курсе Фантастиковедческого факультета Литературного института фантастики отведено два академических часа.
Тексты доступны в Интернете. Я добавил в базу Фантлаб статьи-рецензии и краткие биографии их авторов.
По договорённости с руководством Института фантастики приглашаю Администраторов Фантлаб написать диссертации или выйти на дипломную защиту уже созданных библиографий для получения документа специалиста-фантастиковеда.
-------------
Если кто-то имеет возможность сфотографировать указанные в данной публикации выпуски "Промышленно-экономической газеты", просьба прислать информацию. Я оформлю полное содержание и добавлю в базу Фантлаб.
Несправедливые обвинения. Ответ «Промышленно-экономической газете» (статья) // Литературная газета № 107, 29 августа 1959 г., с. 2.
----------------
Полемика. [Вступительная заметка]
21 июня «Промышленно-экономическая газета» выступила с репликой читателя А. Антонова «Писатель И. Ефремов в «академии стохастики». 2 июля в заметках на полях — «Где же верблюд?» — «Литературная газета» оценила эту статью как вульгаризаторскую, отрицающую право художника на воображение, отрицающую фантазию в научно-фантастическом романе. 19 июля «Промышленно-экономическая газета» снова выступила по поводу «Туманности Андромеды». Почти целую газетную страницу посвятила она критике романа, критике его друзей-читателей, критике решения жюри Всесоюзного конкурса на лучшую детскую книгу по науке и технике, присудившего И. Ефремову за «Туманность Андромеды» первую премию.
За время, прошедшее с момента опубликования последней статьи, редакция «Литературной газеты» получила множество писем. Читатели, люди разных профессий, с возмущением говорят о той странной кампании, которая ведется на страницах «Промышленно-экономической газеты» против романа И. Ефремова. В сегодняшнем номере нашей газеты мы печатаем одно из этих писем и статью, выражающую точку зрения редакции. Публикуя эти материалы, редакция «Литературной газеты» считает тему дискуссия исчерпанной.
КРИТИЧЕСКИЙ ТУМАН ВОКРУГ «ТУМАННОСТИ АНДРОМЕДЫ». Письмо в редакцию.
Я не критик и поэтому не могу дать полной и разносторонней оценки фантастического романа И. Ефремова «Туманность Андромеды». Если тем не менее я решился обратиться в редакцию «Литературной газеты» с настоящим письмом, то поводом к этому послужило появление несправедливых и искажающих действительное положение дел статей о книге И. Ефремова в «Промышленно-экономической газете».
Книга посвящена по существу фантазиям о межзвездных путешествиях будущего. При этом речь идет об эпохе, в которую межпланетные путешествия, то есть перелеты внутри солнечной системы, освоены уже хорошо и являются обычным делом.
Лучше всего автору удалась первая часть романа, в которой описываются сами путешествия. С волнением читатель переживает вместе с автором перипетии межзвездных перелетов, чувствует огромный труд, потраченный многими поколениями, чтобы создать гигантские великолепные машины, на которых снаряжаются межзвездные экспедиции, длящиеся многие годы и десятки лет. Хорошо показана необходимость дальнейшего совершенствования техники звездоплавания. Интересно описаны взаимоотношения человеческого общества будущего с обитателями планет, находящихся около отдаленных звезд. С самого начала до конца книги читатель видит, что достигнутый в описываемую будущую эпоху технический прогресс был бы немыслим без полной победы коммунизма на Земле.
Неоспоримы и довольно серьезные недостатки книги. Я укажу на некоторые из них.
И. Ефремов пользуется большим количеством технических терминов будущего. Многие из них относятся к вещам, которые в фабуле романа не играют существенной роли и поэтому остаются для читателя бессодержательными, несмотря на «пояснения» автора. Создается впечатление, что писатель без всякой причины как бы любуется выдуманными им словами. Выдумано даже значительное число несуществующих научных дисциплин. Бесспорно, в предстоящие тысячелетия люди, вероятно, создадут огромное число новых разделов науки и самостоятельных дисциплин. Возможно также, что многие из них будут иметь звучные названия, но упоминание И. Ефремовым большого числа названий, таких, как: «репагулярное исчисление», «биполярная математика», «кохлеарное исчисление» и т. д., создает впечатление сумбура. Представляется более целесообразным, чтобы при создании фантастических романов и повестей авторы не очень изощрялись в выдумывании новых понятий и представлений, а пользовались бы минимальным количеством выдуманных понятий, необходимых для развития фабулы.
Удивляет, что, по мнению автора, люди на Земле будут жить в узких благоприятных климатических зонах. Это совершенно неверно. Уже в период строительства коммунизма в нашей стране идет массовое освоение новых земель. Вряд ли с Ефремовым в этом вопросе согласятся патриоты Сибири и Советского Севера.
Есть в книге и другие, частные погрешности. Так, например, без всякой на то нужды автор пытается дать неправильное объяснение явлению «красного смещения». На страницах книги выдающийся немецкий физик Гейзенберг превратился в математика Гейзенберга.
Однако ни эти, ни какие бы то ни было иные недостатки романа не оправдывают появления разносной статьи П. Воеводина, А. Зворыкина, Л. Майстрова и Б. Ржонсницкого в «Промышленно-экономической газете». По существу, авторы этой статьи обвиняют Ефремова в грехах, которые он не совершил.
Разумеется, картина будущего, нарисованная в романе «Туманность Андромеды», не является скрупулезно точной. Но разве товарищи П. Воеводин, А. Зворыкин, Л. Майстров и Б. Ржонсницкий располагают более точными сведениями о том, как конкретно будет устроена жизнь людей спустя несколько тысяч лет? Если же они недовольны слишком «неосторожным» взлетом фантазии Ефремова, то мы, читатели, скажем таким критикам: не мешайте писателям создавать фантастические романы и повести о будущем человечества. Ведь это то будущее, основы которого мы строим, и нам хочется хоть одним глазом взглянуть на него.
Хотелось бы, чтобы «Литературная газета» выступила с обстоятельной статьей и защитила бы «Туманность Андромеды» от необъективной критики и несправедливых обвинений.
В. АМБАРЦУМЯН, действительный член Академии наук СССР, президент Академии наук Армянской ССР.
Можно было бы пройти мимо нового выступления «Промышленно-экономической газеты» против книги И. Ефремова (19 июля 1959 г.), справедливо увидев в нем лишь отчаянную попытку защитить честь мундира. Но фронт атаки совершенно изменился. «Туманности Андромеды» и ее автору теперь предъявлены самые серьезные идейные обвинения. Из всего хода рассуждений авторов статьи явствует вывод, хотя и не сформулированный ими прямо: книга Ефремова идейно порочна, вредна для советского читателя.
Мимо характеристик такого рода пройти уже нельзя.
В чем же суть обвинений, которые теперь предъявляет «Промышленно-экономическая газета» к книге Ефремова? Рассмотрим их по порядку. Итак, первый, самый главный упрек: «забвение истории человечества, его пути к коммунизму, героических усилий наших современников…» Утверждение это, мягко говоря, не соответствует истине. Люди будущего в романе Ефремова с величайшим уважением вспоминают о своих предках. «Мне видятся сквозь мрачные черты костяка омертвелого капитализма те, кто вел борьбу за будущее, — говорит одна из героинь романа Веда Конг. — Их будущее — наше настоящее. Я вижу множество женщин и мужчин, искавших света… И храбрых, безумно храбрых!..» Другой персонаж Мвен Мас думает «об истинных героях древнего прошлого».
Авторы статьи утверждают, что в обществе будущего, нарисованном Ефремовым, никто не помнит о подвигах наших современников, героев семилетки. Между тем в романе подробно описывается памятник создателям первых искусственных спутников Земли, «совершившим этот подвиг труда, изобретательности, отваги». Герой романа Дар Ветер «всегда с волнением всматривался в лица скульптур этого памятника. Он знал, что люди, построившие самые первые искусственные спутники и вышедшие на порог космоса, были русскими, то есть тем самым удивительным народом, от которого вел свою родословную Дар Ветер. Народом, сделавшим первые шаги и в строительстве нового общества и в завоевании космоса…» Мы просим прощения за столь подробные выдержки из текста романа и заранее предупреждаем, что будем вынуждены цитировать текст книги и дальше. Именно потому, что авторы статьи с этим текстом совершенно не считаются.
Пытаясь взглянуть на наш сегодняшний день глазами людей будущего, Ефремов устами своей героини говорит о «противоречивой истории развития производительных сил»; о мире, расколотом «на два лагеря — старых — капиталистических и новых — социалистических государств», о расцвете «могучего дерева коммунистического общества».
К этому можно еще добавить те эпизоды в романе, которые прямо обращены к нашим дням. Такова история планеты Зирды, погибшей от атомной радиации (на Зирде проводились опасные испытания ядерного оружия), такова картина капиталистического общества, данная через археологические раскопки.
Следующая серия обвинений относится уже к тому, как представляет себе Ефремов общество будущего. Газета категорически заявляет: «То, что восторженные поклонники «Туманности» склонны выдавать за коммунизм, не выдерживает даже самой благожелательной критики». Что же конкретно вменяется И. Ефремову в вину? «Не нарисована ли перспектива развития мира, завоеванного для технократии?», — риторически вопрошают авторы. Мы помним такое общество, нарисованное Джеком Лондоном в романе «Железная пята»: массы угнетенных рабочих иод властью кучки тиранов, обладающих научными и техническими знаниями. Но это ничего общего не имеет с тем миром, который изображает Ефремов.
Один пример: стремясь доказать, что по Ефремову рабочим в мире будущего отведено жалкое, угнетенное положение, авторы пишут: в романе «есть смутные, глухие упоминания о рабочих, загнанных (?!) в подземные глубины, в шахты. Кто эти рабочие, какую роль в жизни общества играют они, — мы не знаем. Известно лишь, что их лица были «немного усталые от суровой работы», которая являлась не временной обязанностью всех, а пожизненной долей рабочих…»
Здесь что ни слово, то передержка. В романе Дар Ветер, уставший от напряженного умственного труда, просит физическую работу потруднее. Но все занято. «Вы знаете, что туда, где труднее, охотнее стремится молодежь», — говорит заведующий распределением работ. Наконец, после долгих поисков находится одно место в подводных рудниках, куда нужно прибыть срочно, иначе место займут другие.
Так обстоит дело с рабочими, «загнанными в подземные глубины». Дар Ветер прибывает на рудник. «Его приветствовали веселые лица, немного усталые от суровой работы». Как грациозно опускают авторы статьи эти «веселые лица», оставляя только конец фразы насчет «усталых от суровой работы», — ведь надо доказать, что рабочие несчастны. И, наконец, в романе есть такая фраза: «Когда людской состав рудника менялся, Дар Ветер продлил свое пребывание, вместе с двумя другими энтузиастами горных работ», — вот как выглядит на самом деле «не временная обязанность всех, а пожизненная доля рабочих…»
Авторы статьи подсчитывают: «Все действующие лица (а их по именам названо 42) — ученые, художники, историки, биологи и лишь один инженер. Что же, на Земле уже нет рабочих?»
Читатель легко может убедиться, что люди будущего в романе Ефремова владеют 5–6 умственными и физическими профессиями. Выдающийся ученый Дар Ветер был машинистом спиральной дороги, механиком плодосборочных машин, затем он занимает один из самых крупных постов — заведующего внешними станциями Земли, снова переходит на должность рабочего в рудник и, наконец, руководит восстановлением погибшего спутника. Такой же путь проходят его товарищи. Ефремов стремится создать образы универсальных, гармонически развитых людей.
Если верить «Промышленно-экономической газете», все плохо у Ефремова, даже космические полеты. Оказывается, «все полеты у него — это скорее путешествие снобов ради острых ощущений». Снобами называются герои, которые сами говорят о своем деле: «Ведь цель — не самый полет, а добыча нового знания, открывание новых миров, из которых когда-нибудь мы сделаем такие же прекрасные планеты, как наша Земля». Ради этой возвышенной цели люди в романе жертвуют жизнью. Самые волнующие, драматичнейшие сцены романа — это отправление в далекое, вековое путешествие к новым мирам звездолета «Лебедь», экипажу которого уже не суждено вернуться домой, увидеть когда-нибудь Землю. Где же здесь снобизм?
Газете не нравится, что в обществе будущего существуют отрицательные характеры, вроде знаменитого в прошлом математика Бет Лона (кстати, в статье «Промышленно-экономической галеты» он ошибочно назван Бен Лотом), хотя Ефремов подчеркивает, что таких людей единицы. Но ведь марксизм вовсе не представляет всех людей будущего розово-идеальными. Выступая на последнем пленуме ЦК КПСС, товарищ Н. С. Хрущев подчеркнул, что отклонения от нормы у отдельных индивидуумов, очевидно, будут и при коммунизме.
И, наконец, еще один момент, вызвавший гневное возмущение авторов статьи.
«О прошлом люди узнают не из истинных хранилищ культуры — книг, картин, музыкальных произведений прошлого, а из открытого случайно бомбоубежища, хранящего в качестве образцов «культурного наследия» коллекцию автомашин различных марок». Авторы с гневным пафосом спрашивают: «Кто создал это единственное сохранившееся бомбоубежище и чью культуру сохраняет оно?»
Ну, товарищи, зачем эти риторические вопросы? В книге об этом подробно сказано. Герои читают надпись на исчезнувшем английском языке, говорят о «неразумной уверенности» создателей убежища «в вечном и неизменном существовании своей западной цивилизации… величии так называемого белого человека», о моральном и эмоциональном одичании этой культуры. Эта глава — едкий памфлет на современную американскую культуру.
Роман Ефремова пронизан историческим оптимизмом, верой в прогресс, в светлое коммунистическое будущее человечества. И это принципиально отличает его от западной фантастики, предрекающей вырождение, гибель цивилизации. Принципиальный спор с подобной литературой безверия и ведет в своем романе И. Ефремов. Именно это качество советской научной фантастики отметил Юбер Жюэн в своей статье «Советская научно-фантастическая литература», опубликованной недавно журналом «В защиту мира».
Нам не хочется, чтобы у наших читателей создалось впечатление, что мы считаем роман И. Ефремова произведением, лишенным недостатков. Напротив, недостатков в нем весьма много, прежде всего чисто литературных. Это и напыщенные красивости в языке, и неискусные сцены, когда два любящих человека, оставшись вдвоем, начинают вести нудную научно-историческую беседу, служебно-информационный характер которой слишком очевиден. Это излишняя игра в новые слова и термины, о которой пишет академик В. Амбарцумян.
Однако спор идет о другом. Статья «Промышленно-экономической газеты» обильно насыщена цитатами из классиков марксизма, но весь смысл ее противоречит этим цитатам. Так, например, начиная статью со слов В. И. Ленина о величайшей ценности фантазии, авторы затем по существу отрицают право автора на фантазию, заявляя, что «никто не обязывает писателя уходить в столь далекие дали, чтобы сравнение с сегодняшним днем было бы невозможным».
«Туманность Андромеды» — одна из первых немногих, к сожалению, художественных попыток заглянуть в будущее. Естественно, что книга эта далека от совершенства. И вряд ли вызвала бы какие-либо возражения статья, содержащая объективную критику недостатков романа. Но авторы статьи в «Промышленно-экономической газете» прорабатывают И. Ефремова за ошибки не подлинные, а мнимые. К тому же вопрос имеет несравненно более широкий и принципиальный характер: речь идет не столько даже о судьбе книги И. Ефремова, сколько о судьбе всего направления нашей научной фантастики, рисующей жизнь будущего. Выступая против несправедливых нападок на «Туманность Андромеды», мы выступаем в защиту специфики жанра, в защиту тех принципов, на которых зиждется научная фантастика.
Наша литература, очевидно, будет все смелее обращаться к изображению будущего. Задача эта поставлена самим временем — временем перехода к коммунизму. И она будет решена успешно, если ученые помогут литературе в этом благородном деле.
«Промышленно-экономическая газета» впервые за долгое время обратилась к вопросам литературы: 21 июня она опубликовала «реплику» читателя А. Антонова «Писатель И. Ефремов в «академии стохастики», посвящённую роману «Туманность Андромеды».
...Бедуин, впервые увидевший в пустыне паровоз, рассказывал потом о нем как об огромном огнедышащем верблюде. Ему не с чем было больше сравнить, не к чему приравнять это новое явление, вторгшееся в его жизнь из неведомого цивилизованного мира. Так и читателю А. Антонову все время хочется найти своих сегодняшних верблюдов в фантастическом будущем, отделенном от нас в романе многими веками.
По мнению А. Антонова, фантазия у И. Ефремова «чересчур богатая». «Настолько «богатая», что она доходит до абсурда». Он с негодованием перечисляет факты этих «абсурдных фантазий»: «упразднены фамилии, имена выбираются по любому понравившемуся сочетанию» — как же это они, без паспортов, без прописки?
«Отмерла семья» — тут автор приходит в такой гнев, что даже фамильярно именует Ефремова просто по имени — отчеству: «сообщает Иван Антонович». (Это же безнравственно! Где же, где же верблюд?)
«Усовершенствована земная территория. Для тех, кого не увлекает больше напряженная деятельность Большого Мира, и прочих чуждых элементов?!), отведен остров Забвения» — совершенно несбыточная фантазия! Вот и «простые города, стоящие на земле, уже не для них», А. Антонов никак не может соскочить со своего верблюда. Он утверждает, что «не против фантазии и мечты», но на самом деле отрицает даже ту фантазию, которая уже сейчас становится реальностью.
«...Люди — уже не просто люди, а эдакие существа, двигающиеся чуть ли не со сверхзвуковой скоростью», — иронически комментирует он. —Так ведь двигаются! Именно со сверхзвуковой! Нужно ли напоминать, что мы живем в век реактивных самолетов и спутников?! У А. Антонова все вызывает недоверчивую кривую улыбку: «Вы устали — примите «спорамин» и трудитесь без сна несколько месяцев. Хотите усилить внимание — проглотите пилюли «ПВ», желаете загореть — возьмите пилюлю загара «ЗП» и можете не ехать в Сочи. Есть даже комнаты голубых снов, пронизанные успокоительными голубыми волнами и музыкой грустных аккордов. Уставшие с дороги принимают... комбинированные ванны из электричества. музыки, воды... Кажется, достаточно?» — с пафосом восклицает А. Антонов, очевидно, в полном убеждении, что сами примеры показывают абсурдность и невозможность подобных фантазий. Но ведь опять-таки все это или уже есть в зародыше, или поставлено наукой в порядок дня. И пилюли бодрости, и электрический сон, применяемый в клиниках, и многое иное. И как раз если бы фантазия в романе Ефремова ограничивалась только этими нехитрыми «мечтами», то он уподобился бы тем писателям, которые смеют фантазировать лишь на три года вперед и которым верхом дерзости кажется мечта об уже осуществленном подводном телевидении.
У И. Ефремова в «Туманности Андромеды» есть романтика космоса, его дыхание, ощущение его бесконечности. жажда его познания. Свободный, покоряющий полет фантазии, обнимающий безбрежные миры, стремящийся проникнуть сквозь преграды времени и пространства. Перефразируя слова Маяковского, «езда в незнаемое» становится в романе поэзией. В этом его заманчивая, притягательная сила. Ради этого прощаешь И. Ефремову явные литературные недостатки «Туманности Андромеды», о которых, как и о сильных сторонах романа, сказать следует. И можно было бы только приветствовать выступление «Промышленно — экономической газеты», если бы она попыталась серьезно, объективно разобрать роман, а не ограничилась тенденциозным подбором цитат и фельетонными к ним комментариями.
Дело ведь, в конечном итоге, совсем не в том, что одному из читателей не понравился роман И. Ефремова, — тысячам других он, наоборот, понравился. И дело даже не только в самом романе. А в том, что в этой пространной реплике-статье как бы собраны воедино все те неверные требования, с которыми у нас долгое время подходили, да порой и сейчас подходят, к научной фантастике. Смысл их сводится, в общем, к одному: мечтайте, товарищи, «поближе». Не перехватывайте. Фантазируйте в пределах, уже завоеванных наукой, решайте проблемы, уже поставленные народным хозяйством. Фантазируйте, так сказать, «трезво». И по возможности, попроще.
Против этой регламентации, против этих вульгарных ограничений творческой фантазии и призывов к упрощенности следует решительно бороться. Наша страна самых дерзких научных свершений должна иметь и самую смелую научно-фантастическую литературу, сочетающую серьезность, научность с дерзким полетом мечты.
Константин Феоктистов, Аркадий Стругацкий. Реальность чуда и чудо реальности.
Диалог о фантастике.
Писатель Аркадий Стругацкий. Лётчик-космонавт СССР, Герой Советского Союза, доктор технических наук Константин Феоктистов.
---
К. ФЕОКТИСТОВ. «Научная фантастика»... Это выражение мне всегда как-то режет слух. При чем здесь «научная»? По-моему, фантастика — это просто возможность говорить о любых проблемах... А вы как свои вещи обычно называете?
А. СТРУГАЦКИЙ. В течение последних полутора десятков лет особенно велик урожай на дискуссии по поводу этого жанра, мы с братом — моим соавтором непрерывно воюем против термина «научная фантастика». Для нас существует только фантастика. Фантастика же, на мой взгляд, есть такой метод отражения действительности в художественных образах, когда необходимым элементом является введение чего-то необычного, не совместимого с современными понятиями. Наука имеет к фантастике отношение постольку, поскольку сама часто является объектом рассмотрения в произведении. Как любой другой объект. Вот и все.
К. ФЕОКТИСТОВ. Вообще фантастика в моем представлении — жанр, который имеет много лиц. Скажем, это и зеркало, которое позволяет...
А. СТРУГАЦКИЙ. ...рассмотреть морщины на лице...
К. ФЕОКТИСТОВ. ...показать нам самих себя, а часто дает возможность увидеть невероятное и нелепое в современном мире. Показать человека в специально сконструированных фантастических ситуациях, которые, в сущности, если их копнуть поглубже, являются обыденными. Фантастика может быть одновременно и сатирой, и детективом; она способна заглянуть в будущее, заставить подумать о том, что нас может ждать впереди хорошего и какие могут быть там тупики. Короче говоря, фантастика, в моем представлении, по сравнению с любым традиционным жанром дает писателю небывалые возможности в выборе и тем, и характеров, в исследовании самых невероятных гипотез.
А. СТРУГАЦКИЙ. Гипотез нам не избежать, но прежде мне хочется сказать вот о чем. К шестидесятилетию Советской власти наша фантастика подошла, имея уже богатую и сложную историю. У ее истоков стояли такие крупные имена, как классик советской литературы Алексей Толстой и замечательный мечтатель Александр Беляев. Но настоящего расцвета фантастика наша достигла в шестидесятых годах, когда появилась грандиозная эпопея-утопия Ивана Ефремова«Туманность Андромеды». Вот тогда-то стало понятно, что это такое — идейная, философская, сюжетная смелость...
КОРРЕСПОНДЕНТ «ЛГ». Может теперь, воспользовавшись присутствием и фантаста, и ученого, поговорим о некоторых гипотезах?
ВПЕРЕД!.. К РОБОТАМ?..
К. ФЕОКТИСТОВ. Пожалуй... Вот в фантастических романах, скажем еще десять—пятнадцать лет назад часто рассматривалась такая ситуация: люди создают все более и более совершенных роботов, которые со временем вырываются из-под власти человека и попросту его вытесняют. Можно ли рассматривать подобную ситуацию в самом деле как трагедию?
А. СТРУГАЦКИЙ. По-моему, вообще ситуация, когда разумные машины берут верх над их создателями, — это миф.
К. ФЕОКТИСТОВ. А по-моему, нет. В конце концов, может быть, человечество породит более разумную и совершенную цивилизацию. Правда, тут же естественно возникает вопрос: а что может стимулировать жизнь таких индивидуумов? Откуда появится их стремление развиваться? К сожалению, в фантастике исследования «проблемы стимулов» я не встречал.
А. СТРУГАЦКИЙ. По существу, речь ведь идет о том, смогут ли роботы наследовать нравственные ценности человечества.
К. ФЕОКТИСТОВ. По существу, да. Но почему я завел об этом речь? У человека есть великолепное качество которое нельзя изобрести для него — во всяком случае в молодости — мир ярок и соблазнителен. У него есть стимул найти новое, сделать что-то, брести куда-то в совершенную неизвестность, радоваться детям, солнцу. А у робота вроде бы не должно быть соблазнов. Для него мир, даже очень разумно организованный, может оказаться скучным...
А. СТРУГАЦКИЙ. Вот, простите, я здесь прерву вас. Константин Петрович, потому что мы как раз подошли к интересной проблеме Помните, у Лема есть «Непобедимый»?.. На какую-то планету прилетел корабль. Экипаж погиб, уцелели только роботы. Они начали развиваться и пошли тремя путями. Одни стали аналогом растений и вросли в почву. Другие позаботились об увеличении личной мощи. А третьи превратились в неких насекомых, способных собираться в непобедимый супермеханизм: они в итоге и овладели всей планетой, истребив соперников. Что произошло? Если бы люди не погибли эволюция роботов была бы не возможна, потому что люди приспосабливали бы их к своим целям...
Человечество, повторяю, очень заинтересовано в том кто станет наследником нравственных ценностей. Поэтому у людей нет стимулов создавать роботов, способных повернуться против человека.
К. ФЕОКТИСТОВ. Стимулов-то, понятно, нет. Речь идет о том, что все может произойти постепенно. Почему же нет? Ведь если природа сама смогла создать столь компактную машину, как человеческий мозг то и искусственным путем аналогичную машину наверняка когда-нибудь можно будет сделать еще более компактной, потому что человеческий мозг — это, грубо говоря, электрохимия... То есть не вызывает сомнений что можно создать роботов, превосходящих человек.
А. СТРУГАЦКИЙ. Смотря в чем превосходящих…
К. ФЕОКТИСТОВ. …которые на каком-то этапе могут и вытеснить или даже подчинить людей... Но не умрут ли они тут же вследствие бессмысленности своего существования? Ведь у человека стимул заложен сотнями миллионов лет развития живой природы...
А. СТРУГАЦКИЙ. Правильно. А у робота, которого я создаю для какой-то надобности — у него «за душой» ничего нет. Кроме того, что я вкладываю в программу.
К. ФЕОКТИСТОВ. Но, может, у него появится нечто, благодаря чему он будет способен осознавать свое место в жизни?
А. СТРУГАЦКИЙ. Откуда может появиться это «нечто», если мы его не заложили в программу?
К. ФЕОКТИСТОВ. От способности воспринимать информацию, перерабатывать ее, анализировать, делать выводы, принимать решения. Может, появится и желание влиять на мир. Кто его знает, как все повернется...
А. СТРУГАЦКИЙ. Я понимаю вас, Константин Петрович, но, может быть, оставим вопрос открытым?.. Надо сказать еще о научно-популярной литературе, часто фантастике в кавычках, где, откровенно говоря, врут порой ужасно много.
К. ФЕОКТИСТОВ. И — совершенно не стесняясь. Часто увидишь сообщение, заинтригуешься, потом оказывается — ничего
подобного. Я думаю, что скорей всего их нет: ни снежного человека, ни лохнесского чудовища. А просто все эти рассказы порождены склонностью большинства людей ожидать какого-то чуда либо необычного известия. И «сенсации» периодически всплывают из стремления «подкормить» это естественное желание.
А. СТРУГАЦКИЙ. У людей порой возникает что-то вроде вселенской тоски по необычному. Все приелось... Вот если бы самолет гнался за «летающей тарелкой» и в результате разбился или пароход потерпел бы аварию не в Индийском океане, а в «Бермудском треугольнике», что было бы? Конечно, оттого что Феоктистов и Стругацкий здесь не признают «Бермудского треугольника», в мире ни на минуту не прекращается его исследование.
Я хочу только сказать, что погоня за очередной сенсацией, что нашло, например, печально красноречивое воплощение в фильме «Воспоминания о будущем», на мой взгляд, унижает фантастику как род литературы, низводит ее до статуса развлекательного чтива, способного разве что щекотать нервы.
КОРРЕСПОНДЕНТ «ЛГ». А что волнует сегодня мировую фантастику?
«С БЕДРА И НАВСКИДКУ...»
А. СТРУГАЦКИЙ. Если говорить о том чем дышат фантасты за рубежом — американские, в частности, — то они недовольны ростом влияния военно-промышленных комплексов, расовой дискриминацией бессмысленными войнами тем, что их правительства поддерживают самые реакционные режимы. И они очень обеспокоены тремя вещами: возможностью атомной войны, возможностью перенаселения земного шара и экологическим кризисом. И приходится признать, что, к сожалению, из этого клубка проблем ни выбраться, ни подсказать читателю выход они не могут, потому что у американского писателя-фантаста сражающейся единицей является единица. Один человек.
Если он побеждает целые социальные системы, целые армии, — то побеждает один. Если гибнет, то тоже в одиночку.
Он наделен всевозможными достоинствами — быстр, хорошо приспособлен к жизни в том мире, где живет он запросто стреляет с бедра и навскидку… Но когда мы читаем «Аэлиту» Алексея Толстого, то видим, как за Гусевым и Лосем, поднявшим восстание на Марсе, идут гигантские толпы марсиан. Вот чего нет и никогда не было в американской фантастике, где массовые сцены обычно — либо людские толпы, панически бегущие от марсиан, либо страшный мордобой как у Уэллса в романе «Когда спящий проснется», где совершенно непонятно, кто кого бьет и почему. Когда даже сам бой идет из-за того, кому будет принадлежать наследство спящего. По существу, они дерутся не за себя, а за того же самого супермена. Впрочем, как раз этот роман Уэллса можно отнести к счастливым исключениям — все-таки автор попытался описать революцию, как и Джек Лондон в «Железной пяте». Современная же англо-американская фантастика, насколько мне известно, подобных исключений не знает.
К. ФЕОКТИСТОВ. Может быть, это объясняется еще и другим...
Знаете, многие в какой-то степени завидуют, скажем, писателю, журналисту, «чистому» теоретику-математику (которые, правда, уже гораздо реже стали встречаться), потому что они имеют возможность «сражаться в одиночку».
Например, инженер, занятый созданием каких-то машин, ничего не может сделать один. Ему-то хочется все-таки что-то сделать самому, своими руками, а он должен взаимодействовать с сотнями и тысячами людей, которые на какой-то момент должны подчинить усилия единой цели -— созданию конкретной машины...
А. СТРУГАЦКИЙ. Я то, Константин Петрович, несколько другое имею в виду...
К. ФЕОКТИСТОВ. Я хочу сказать, что такая ситуация может показаться не романтической, что ли, не позволяющей герою принимать абсолютно самостоятельные решения. И поэтому, естественно, хотя бы в книгах читатель хочет встречаться с человеком, который все может делать сам. И писатели невольно чувствуют это...
А. СТРУГАЦКИЙ. Но вот вы сами недавно сказали, что наш «Обитаемый остров» вам понравился, да?
К. ФЕОКТИСТОВ. Очень понравился.
А. СТРУГАЦКИЙ. Но заметьте, кто у нас главный герой? Максим вроде бы одиночка. Однако он Человек Коммунистический: «Человек» с большой буквы, «Коммунистический» тоже с большой и потому не может оставаться одиночкой: он ищет и находит союзников. Иначе говоря, хотя книга вам понравилась, главный герой ее — отнюдь не одиночка...
А как кончается «Гиперболоид»? Там выступают массы. И то же самое — в «Аэлите». А в американской фантастике всегда действует одиночка. Он, как правило, союзников не ищет. В лучшем случае одиночка находит союзника, вообще случайного для этой планеты.
К. ФЕОКТИСТОВ. Ну я привел одно из объяснений — чисто читательский интерес.
А. СТРУГАЦКИЙ. В таком случае я скажу вот что: речь должна идти не только о читательском интересе, но и о нашем писательском долге перед читателем. А мы, фантасты, пока никак не можем написать героя-коллективиста, который отлично знает, что один он мало что сделает.
КОРРЕСПОНДЕНТ «ЛГ». А что на ваш взгляд, может дать читателю хорошая фантастика?
А. СТРУГАЦКИЙ. То же, что любое хорошее литературное произведение: пищу для воображения. Возможность сопереживания. Может привить хороший вкус, умение пользоваться языком, стремление узнать больше...
К. ФЕОКТИСТОВ. Заглянуть в будущее, поразмыслить над собственной судьбой…
А. СТРУГАЦКИЙ. Понять, откуда берется такой взгляд на будущее, да и оглянуться на прошлое... и настоящее рассмотреть получше. То есть, как и всякая хорошая литература, настоящая фантастика открывает перед человеком миры, находящиеся далеко за горизонтом его обыденного существования.
К. ФЕОКТИСТОВ. Или даже поразмыслить, просто поразмыслить позволяет. О том, скажем, что мир может быть совершенно другим. Есть несколько сюжетов в фантастике, где идет разговор о конструировании Вселенной, и есть размышления о том, какими могут быть вселенные. Ведь, в общем, какой-то странный котел, в котором мы варимся, можно было бы сконструировать намного лучше.
Потом фантастика благодаря своей, так сказать, свободе обращения с материалом, с конструированием обстановки, ситуаций, мира — она, повторяю, дает такую же прекрасную возможность, как зеркало: позволяет рассмотреть себя и мир, в котором мы живем...
Я бы еще сказал, что фантастика в наше время проникает во все жанры литературы. И хорошая книга в середине XX века зачастую без фантастики уже не обходится.
Мне кажется, сейчас фантастика, как ни парадоксально, постепенно перестает даже быть особым жанром, потому что хорошие книги все чаще включают в себя элементы фантастики.
А. СТРУГАЦКИЙ. Это совершенно верно.
К. ФЕОКТИСТОВ. А если так, мне кажется, горизонты фантастики сегодня должны расширяться. Не берусь навязывать писателям темы но в плане идейно-нравственном, что ли фантастика должна со всей остротой и страстью решать проблемы человека в современном мире — сохранение его, как сохранение природы, чем мы все сегодня, глубоко озабочены. Самое фантастическое и прекрасное — Человек. Человек-творец, преобразующий мир и ради этого вступающий в поединок со всеми силами зла, которые противостоят социальному и духовному прогрессу.
Константин Феоктистов, Аркадий Стругацкий. Реальность чуда и чудо реальности (фрагмент беседы) // Стругацкие. Материалы к исследованию: письма, рабочие дневники. 1972–1977, с. 672-673.
Я надеялся встретиться с Гагариным в четверг. Участники Горьковского юбилея хотели услышать его в этот вечер (1) во Дворце съездов. Открывая торжественное заседание, посвященное столетию со дня рождения Горького, К. А. Федин сообщил, что Юрий Алексеевич хотел выступить на этом торжественном собрании... И не смог. И никогда больше не выступит...
Но голос его живёт и будет звучать вечно. И когда в единой книге соберут всё, что написал и что сказал Гагарин, конечно же, здесь будут воспроизведены и следующие строки подготовленной им, но не произнесённой речи на славном горьковском торжестве:
«... И тут, на земле, и там, в космосе, мы постоянно чувствуем на себе заботливо-требовательный и ободряющий взгляд великого Горького, слышим его вдохновенные гимны «безумству храбрых, гимны «гордому Буревестнику», который «над тучами смеётся». В душе каждого из моих товарищей-космонавтов, в душе каждого из тех советских людей, кто собирает и отправляет нас в космос, живёт несокрушимый дух горьковского Сокола, горьковского Буревестника, самого Горького, их «уверенность в победе…».
А в другом месте Юрий Гагарин снова возвращался к главной теме:
«…Мы убеждены… что наше сегодняшнее стремление вырваться на просторы Вселенной является органическим продолжением того великого дела нашей эпохи, которое всю жизнь утверждал Горький. Неспроста в той же «Песне о Соколе» он стремился связать с идеей безумства храбрых мечту о постижении человеком всех тайн мира, мечтал о том, чтоб «трепетные узоры звёзд» зазвучали для нас «дивной музыкой откровения». Неспроста, прославляя революционную борьбу, он связывал с её результатами будущее человечества, «когда люди станут любоваться друг другом, когда каждый будет как звезда перед другим!» Восхищённый первыми успехами социалистического строительства в Стране Советов, Горький уже в те годы предсказывал: «Люди полезут ещё на Марс…» (2).
Вот последние строки непроизнесённой (3) гагаринской речи… Последние!
(2) Максим Горький. [Речь на торжественном заседании пленума Бакинского Совета]. Впервые напечатана в газете «Бакинский рабочий», 1928, № 182 от 23 июля, и в ряде республиканских, областных и местных газет. Произнесена 21 июля 1928 года.
"Я не согласен с мыслью одного из ораторов, что мы дойдём до какого-то пункта и остановимся на нём. Человек создан затем, чтобы идти вперёд и выше. И так будут делать ваши дети и внуки. Не может быть какого-то благополучия, когда все лягут под прекрасными деревьями и больше ничего не будут желать. Этого не будет, люди полезут ещё на Марс, будут переливать моря с одного места на другое, выльют море в пустыню и оросят её, поставят себе дерзновенные задачи, вроде того, как вы здесь отняли у моря часть его и превратили её в сушу. Игра с огромнейшими стихийными силами природы, которые раньше возбуждали у человека страх и ужас, ныне становится, благодаря вашей коллективной спайке, обычным делом."
В сокращённом виде (иногда теряющем исторический и фактический смысл) произведения Юрия Алексеевича Гагарина были опубликованы в сборнике "Есть пламя!". В этом году (2024) будет подготовлена книга, в которую войдут статья, очерки, выступления Ю. А. Гагарина. Без изменений, так как они были опубликованы в средствах массовой информации. Но возможно ли её издать?
облако тэгов
