Dance with dragons, Мартин, оглавление для себя, чтобы не путаться

A CAVIL ON CHRONOLOGY

PROLOGUE

(4)TYRION

(5)DAENERYS

(6)JON

(7)BRAN

(8)TYRION

(9)THE MERCHANT’S MAN

(10)JON

(11)TYRION

(12)DAVOS

(13)JON

(14)DAENERYS

(15)REEK

(16)BRAN

(17)TYRION

(18)DAVOS

(19)DAENERYS

(20)JON

(21)TYRION

(22)DAVOS

(23)REEK

(24)JON

(25)TYRION

(26)DAENERYS

(27)THE LOST LORD

(28)THE WINDBLOWN

(29)THE WAYWARD BRIDE

(30)TYRION

(31)JON

(32)DAVOS

(33)DAENERYS

(34)MELISANDRE

(35)REEK

(36)TYRION

(37)BRAN

(38)JON

(39)DAENERYS

(40)THE PRINCE OF WINTERFELL

(41)THE WATCHER

(42)JON

(43)TYRION

(44)THE TURNCLOAK

(45)THE KING’S PRIZE

(46)DAENERYS

(47)JON

(48)THE BLIND GIRL

(49)A GHOST IN WINTERFELL

(50)TYRION

(51)JAIME

(52)JON

(53)DAENERYS

(54)THEON

(55)DAENERYS

(56)JON

(57)CERSEI

(58)THE QUEENSGUARD

(59)THE IRON SUITOR

(60)TYRION

(61)JON

(62)THE DISCARDED KNIGHT

(63)THE SPURNED SUITOR

(64)THE GRIFFIN REBORN

(65)THE SACRIFICE

(66)VICTARION

(67)THE UGLY LITTLE GIRL

(68)CERSEI

(69)TYRION

(70)THE KINGBREAKER

(71)THE DRAGONTAMER

(72)JON

(73)THE QUEEN’S HAND

(74)DAENERYS

(75)EPILOGUE

ПРИМЕЧАНИЯ

вот впадлу Мартину ставить номера глав, а?((

John Greenleaf Whittier "On Receiving An Eagle's Quill From Lake Superior"

All day the darkness and the cold

Upon my heart have lain,

Like shadows on the winter sky,

Like frost upon the pane;

But now my torpid fancy wakes,

And, on thy Eagle's plume,

Rides forth, like Sindbad on his bird,

Or witch upon her broom!

Below me roar the rocking pines,

Before me spreads the lake

Whose long and solemn-sounding waves

Against the sunset break.

I hear the wild Rice-Eater thresh

The grain he has not sown;

I see, with flashing scythe of fire,

The prairie harvest mown!

I hear the far-off voyager's horn;

I see the Yankee's trail,--

His foot on every mountain-pass,

On every stream his sail.

By forest, lake, and waterfall,

I see his pedler show;

The mighty mingling with the mean,

The lofty with the low.

He's whittling by St. Mary's Falls,

Upon his loaded wain;

He's measuring o'er the Pictured Rocks,

With eager eyes of gain.

I hear the mattock in the mine,

The axe-stroke in the dell,

The clamor from the Indian lodge,

The Jesuit chapel bell!

I see the swarthy trappers come

From Mississippi's springs;

And war-chiefs with their painted brows,

And crests of eagle wings.

Behind the scared squaw's birch canoe,

The steamer smokes and raves;

And city lots are staked for sale

Above old Indian graves.

I hear the tread of pioneers

Of nations yet to be;

The first low wash of waves, where soon

Shall roll a human sea.

The rudiments of empire here

Are plastic yet and warm;

The chaos of a mighty world

Is rounding into form!

Each rude and jostling fragment soon

Its fitting place shall find,--

The raw material of a State,

Its muscle and its mind!

And, westering still, the star which leads

The New World in its train

Has tipped with fire the icy spears

Of many a mountain chain.

The snowy cones of Oregon

Are kindling on its way;

And California's golden sands

Gleam brighter in its ray!

Then blessings on thy eagle quill,

As, wandering far and wide,

I thank thee for this twilight dream

And Fancy's airy ride!

Yet, welcomer than regal plumes,

Which Western trappers find,

Thy free and pleasant thoughts, chance sown,

Like feathers on the wind.

Thy symbol be the mountain-bird,

Whose glistening quill I hold;

Thy home the ample air of hope,

And memory's sunset gold!

In thee, let joy with duty join,

And strength unite with love,

The eagle's pinions folding round

The warm heart of the dove!

So, when in darkness sleeps the vale

Where still the blind bird clings

The sunshine of the upper sky

Shall glitter on thy wings!

Шесть пьес Набокова написаны в разное время: "Смерть", "Дедушка", "Скитальцы" и "Полюс" — в 1923, а "Событие" и "Изобретение Вальса" уже в 1938. Первые четыре — довольно короткие и в стихотворной форме, последние две — длиннее и уже в прозе (не считая рифмованных монологов Вальса). Но тем не менее, их все объединяет одна тема — тема самообмана. Именно вокруг самообмана главного героя или героев относительно устройства мира, действий и мыслей других персонажей и тд и строится весь сюжет. Пожалуй, только "Полюс" немного выбивается из общей картины. Интересно, сборник специально составляли по этому принципу или случайно так получилось.

Первые четыре рифмованные пьески — симпатичные, гладенькие, ровненькие, но на фоне других вещей Набокова — не более, чем юношеские поделки. Хотя "Дедушка" безусловно забавен, мне смутно кажется, что что-то подобное я у Набокова уже читала, или не подобное, но с похожей развязкой, но не могу вспомнить. Волки в овечьих шкурах, и персонажи, показывающиеся разным людям разными сторонами. Опять же, вечные мотивы "дома" и возвращение, тоска по родине, смерть близких, которые являлись последним связующим звеном с родиной. У молодого Набокова это очень заметно. Хотя пьесы даже близко не производят такого впечатления, как, например, "Подвиг".

Более поздние пьесы — совсем другая история. В них нет романтичности, а есть наблюдательность, скептичность и "разоблачение тиранов".

"Событие" — замечательная иллюстрация поговорки "у страха глаза велики". Всю пьесу герои мечутся, переживают, буквально месте себе не находят из-за возвращения в город старого врага, а выходит, натурально, пшик. Но написано это совершенно бесподобно — как на почве переживаний ссорятся супруги, как сплетничает об этой истории уже весь город, как интересно это обсудить всем гостям и знакомым. Набоков все-таки злобная и умная личность, мельчайшие черточки характера, выражения, поведение людей в определенных ситуациях он подмечает так хорошо, что кажется, ты это вчера видел. И персонажи все не то чтобы характерные типажи, нарекательные, но очень живые и узнаваемые буквально в своем окружении.

Совсем особенная штука — это "Изобретение Вальса". Страшноватая фантасмагория о "сумасшедшем ученом", который с помощью своего зловредного изобретения шантажом захватил верховную власть в некоем государстве. Но это фарс из двух частей: в первой части комическими, страдающими персонажами выступает руководство государство, а во второй — сам горе-узурпатор, когда "власть" оказывается совсем не такой, как он предполагал. Комментатор очень кстати вспомнил про "Истребление тиранов", но если рассказ скорее трагический, то пьеса — скорее комическая, издевательская. Еще начало пьесы более ли менее тянет на реальность, а дальше начинается фееричный парад уродов, дураков и подхалимов. Очень поучительно и крайне забавно. Определенно лучшее из сборника. Даже для Набокова неожиданно едкое.

Только полный самолет народу удержал меня от того, чтобы рыдать в голос во время чтения. Роман действительно очень слезовыжимательный, что, собственно, вполне оправдывается его тематикой. В центре — юноша, попадающий в Брестскую крепость за день до начала Великой Отечественной войны и прошедший всю обороту крепости до последнего. От этого романа не стоит ждать каких-то сюжетных неожиданностей или внезаных поворотов: автор выбрал одну линию и последовательно ее гнет. На мой вкус, это к лучшему. Потому что роман — слишком "по живому", чтобы именно *выдумывать* сюжет, это не нужно. В данном случае более достаточно показать, как оно было или могло бы быть с достаточной степенью реалистичности.

Надо отдать должное Васильеву, герой не совершает никаких необычайных подвигов, и окружающие его люди тоже. Более того, ни у кого из них нет специального артефакта неуязвимости, и если персонаж благополучно дожил до середины книги, это не означает, что он не погибнет страшной смертью на следующей странице. Есть там и трусы, и предатели, и просто люди, помешавшиеся от окружающего ужаса. Нет, слава богу, никого в белых одеждах и на коне. Главная заслуга Васильева в плане изображения персонажей и сюжета — это честность, и за счет этого все герои получаются очень живыми и, более того, *узнаваемыми*. Собственно, мы все это уже видели в других хороших книгах и фильмах про войну, хотя классичность Васильева, конечно, никто не оспаривает.

Роман хорош тем, что он очень прост. В нем нет никакой политики, никакого вождя народов, а только одна локация — Брестская крепость, и одна идея — по ее удержанию и истреблению захватчиков. Что не оставляет читателю места для моральных дилемм. Зато со своей узкой задачей Васильев справился просто блестяще — даже с учетом того, что знаешь заранее не просто чем закончится, а что будет в процессе, все равно от текста невозможно оторваться.

Книги о войне, особенно такого плана, наших авторов, вообще очень сложно оценивать, потому что попробуй-ка абстрагируйся. Но, имхо, текст Васильева хорош и интересен не только своей темой (в чем нет заслуги автора), но и тем, в чем заслуга автора есть — стилистикой, динамикой, персонажами. Про стиль сложно сказать что-то особенное, но он несомненно хорош, особенно для своей цели: легок, плавен и достаточно быстр. При этом нет ни ура-патриотических, ни сверхпафосных отступлений, все четко и, что называется, по делу. Пожалуй, он даже суховат слегка, но это как раз то, что надо такому роману — любое усиление пафоса вызвало бы внутреннее сопротивление и создало отрицательный эффект.

С авторами, пишущими про Вторую мировую именно *художественную* литературу, вообще довольно сложно. Тема такая сложная и болезненная, что шаг влево — шаг вправо грозят испортить все. Запишу себе Васильева в авторов, у которых получилось действительно хорошо.

"Петер Каменцинд", если не ошибаюсь, едва ли не первая крупная вещь Гессе. И с одной стороны это очень чувствуется — она на фоне его "программных" повестей и романов очень слабая — но с другой стороны, в ней уже очевидна общая линия Гессе, его подход, стиль и метод, если угодно. По сути своей это роман-воспитание, даже с учетом того, что наш герой дожил до седин. Описывается история Петера с раннего детства до "заката", когда он, усталый и побродивший по свету, возвращается в отцовский дом.

Я полагаю, Гессе хотел донести до читателя совсем не то, что вынесла из повести я лично. Потому что мой вывод: не надо тратить свою жизнь попусту, праздно слоняясь по городам и весям, заводя случайные знакомства и избегая сильных привязанностей. А герой, кажется, поставил своей целью не оставить в этой жизни никакого следа — ни в мире, ни в сердцах и умах других людей. Единственные два человека, к которым он действительно искренне привязывался и при этом не бежал от своих чувств, были обреченный на скорую смерть калека и обреченный на скорую смерть больной ребенок. И мне смутно кажется, что Гессе на самом деле копает куда глубже, чем это видно на первый взгляд, потому что стоит задуматься, осознаешь, что на самом-то деле герой не находится в волшебной гармонии с собой и с миром, которую создают в сознании читателя плавный текст и пасторальные пейзажи. А что на самом деле, судя по итогам, у Каменцинда таки изрядные проблемы с социализацией, как сейчас можно сказать. И даже вялые журналистские труды, которыми он зарабатывает на кусок хлеба, не создают впечатление профессии или профессионализма — так, чтобы перебиться.

Больше всего, пожалуй, поражает, как ни странно при тонкости восприятия Гессе, незаинтересованность героя. Это не незаинтересованность "Постороннего", который гораздо дальше ушел по направлению к дурке, а какая-то другая, блаженная незаинтересованность в процессе жизни и ее результате, в окружающих людях, в мире и тд. Он не просто плывет по течению. Он слегка лавирует в потоке, чтобы избежать возможных заторов — отношений, обстоятельств, которые могли бы привязать его, создать для него какие-то обязательства. Все это очень напоминает столь же ленящегося жить героя "Волшебной горы". Да, иногда хочется пожить вот так, легко касаясь "ткани бытия", но не дай бог не постоянно.

Гессе мастер, это действительно видно уже по первой повести. Она очень плавная, очень изящно написанная, в том своеобразном слегка "пасторальном" и занудноватом стиле, что и остальные его вещи. Отлично читалось во время отпуска, но не произвело того оглушительного удара по слабой этике, что некоторые другие его вещи.

"Под колесами" — тоже юношеская повесть Гессе, но на мой вкус, уже куда интереснее, чем "Каменцинд". В этом романе есть то, что называется надрывом, оправданно оно или нет — другой вопрос. Опять же, извечная тема "загубленной молодой жизни", столь любимой русскими классиками. Но у русских классиков "загубленной" называется молодая жизнь, выросшая в нищете в грязном углу с вечно пьяными родителями с неустойчивыми нервами, а у Гессе — мальчик-отличник из приличной буржуазной семьи, попавший в хорошую школу со строгими правилами. Этим русские и отличаются от немцев, бугага :laugh:

А если серьезно, то я могу восхищаться талантом Гессе в описании характеров, деталей и обстоятельств, но никак не могу сочувствовать персонажу. Сам автор и все критики за ним пишут про зловредную систему образования в Германии, которая ломает личность. Но, признаться, я не увидела ни личности, ни процесса ломания. Еще один роман-воспитание, обычный такой ботанистый мальчик, закрытая школа. То ли Гессе не описывает все тайные ужасы, которые там происходили, то ли это никакие не ужасы — во всяком случае, я не вижу в том, чтобы много учиться, ничего ужасного как такового. И да, во все времена учителя и начальство не любят, чтобы с ними спорили — за исключением особо продвинутых начальников и учителей от бога, процент которых всегда невелик. Опять же, если растить и учить ребенка в совершенно тепличных условиях, как он потом будет жить в этом жестоком мире, когда придется сходу привыкать к совсем другому отношению и не будет никаких пересдач?

Самая очаровательная и интересная часть романа — взаимотношения между мальчиками в закрытой школе. Среди героев есть удивительно яркие характеры, настолько яркие, что они кажутся нереальными до тех пор, пока не вспоминаешь соответствующие примеры. Маленький бунтарь и мечтатель, который сбивает главного героя с торной тропки; маленький Плюшкин. Мне кажется, ничто не удается Гессе так хорошо, как описания очень тонких взаимоотношений, возникающих между людьми на почве совместной учебы, когда они еще очень молоды. Чего-то среднего между дружбой, товариществом и наставничеством. Если взять другие его вещи, с точки зрения психологии отношений героев центр всегда там. Гессе как-то странно удается описать такую модель отношений, вроде бы не углубляясь ни в какие недостоверные детали, но в то же время придавая им такую невероятную романтичность, какой нет у большинства обычных любовей. Возможно, поэтому на мой вкус все удачные вещи Гессе изрядно отдают латентным гомосексуализмом (что ни разу не плохо, а просто факт)) Вроде бы когда он писал, уже вошли в традицию более сдержанные и жесткие, что ли, отношения между мужчинами и подростками, чем веке в 19. Зато за счет введения именно этой модели отношений роман приобретает необходимые достоинства — начинает задевать за живое. Гессе может сколько угодно петь гимн природе, одиночеству и тд., но лучшее, что у него получается — это легкими штрихами рисовать почти случайные отношения, невидимые связи, которые на самом деле составляют суть произведения.