сабж

Как этот человек пишет — вот что сразу бросается в глаза. Совершенно изумительный слог, такой, что не уже и не важно, о чем он, собственно, пишет, кто герои и что происходит. Очень точные наблюдения, очень точные формулировки — на моей памяти такая исключительная изобретательность и небанальность описаний была только у Грина, но у Олеши она гораздо более реалистичная и едкая.

Интересна трансформация подхода к герою. Поначалу, естественно, кажется, что Кавалеров — действительно, герой, тонко чувствующая и страдающая личность, затираемая жестоким веком, который своими грубыми рабоче-крестьянскими сапогами... И благодетель его представляется таким же, красномордым, плотным, начисто лишенным "тонких порывов", непонятно зачем подобравшим себе игрушку. При этом, впрочем, где-то на задворках сознания в первой части теплится мысль, что оценки героя как-то уж слишком жестоки, и себя он любит как-то уж слишком, а других так откровенно пытается изо всех сил презирать, что начинает со своим высокомерием выглядеть подозрительно.

А потом внезапно появляется смешной человечек с подушкой и озвучивает очень внезапный (по крайней мере для меня) вердикт: зависть. Кавалеров просто завидует успешности, трудолюбию, уверенности, возможности облагодетельствовать кого-то просто так, уважаемости и прочим вполне почитаемым качествам своего благодетеля. Тем сильнее завидует, что тот подобрал его, пьяного и нищего, на улице, привел к себе в дом, очистил от грязи и дал работу. Удивительное дело: страдающий герой внезапно оказался низкой личностью. А ведь так грезил о своей погибшей (по вине других, разумеется) молодости, о жестоком веке, который не ценит индивидуальных талантов! Такие неоцененные типажи обломовского толка принято обычно рисовать самыми радужными красками и всячески чернить "детей Марфы", которые регулярно подают им заработанную тяжким трудом милостыню, чтоб не сдохли.

Человек с подушкой — странный персонаж: он изрекает неприятные истины, вступающие в противоречие с его собственным, казалось бы, жизненным кредо, во всяком случае, с тем, что давало бы ему право на самоуважение. И если Кавалеров до последнего не признает своего падения, то Иван делает это легко и видимо беззаботно, как факт. И это, в сущности, довольно жутко.

Фигура Кавалерова пробуждает ассоциации с целым рядом таких лишних людей, трагической испостасью которых является Раскольников, жуткой — человек из подполья и комической — Васисуалий Лоханкин. Его проблема в том, что кроме собственно его неадекватности этому миру, других проблем, которые могли бы эту неадекватность оттенить или хотя бы объяснить, в тексте и нет. За счет этого типаж завистника, обвиняющий весь мир более удачливых в том, что они его вытеснили, не оценили, подобрали на улице и пригрели, выглядит ну очень ярко. И очень типично, к сожалению. И вызывает бурную смесь отвращения и жалости. Не сомневаюсь, что товарищ Бабичев искренне хотел ему помочь, но тут помочь нельзя, если любое участие более сильного (а помогающий всегда сильнее) будет истолковано как насилие.

Печально и изумительно во всем романе то, что людей вроде Кавалерова — великое множество. И мало кто называет их столь выдающиеся качества своим именем.

Хотя в финале герой, конечно, понес наказание, вполне комическое, в виде немолодой вдовы, но совершенно ничего не осознал и не осознает. И с жизнью своей, разумеется, ничего не сделает. Последний аккорд — очередь на занятие кровати — настолько же ужасающ, как и последний аккорд "Котлована". Да и вообще, несмотря на несхожесть во всем остальном, и развитие, и финал "Зависти" и "Котлована" оставляют в чем-то схожие впечатления.