сабж

Насколько мягок и очарователен был роман про волхвов, настолько пресен и бессмыслен роман про Робинзона. Турнье очень мало что прибавляет к классическому сюжету, он лишь переписывает по-своему детали текста, упирая на то, как в отсутствие приличного человеческого общества герой то немного пятит, то снова обретает человеческий облик, и какие метания и причуды происходят в его душе. Так, говорят, если в волной темноте лечь в теплую воду, чтобы не прикасаться ни к чему, можно спятить: мозг за отсутствием внешних раздражителей начинает находить их в себе самом. Развлекает себя сам, как может, короче. Кажется, для этого даже есть какой-то специальный термин, но не суть. Примерно это же самое происходит с героем Турнье: раздражители у него есть, но явно недостаточно, и он тоже развлекает себя сам, как может. То понастроит культовых объектов и сочинит уголовный кодекс острова, назначая самому себе наказания, то заляжет в кабанье болото в теплую грязь, то начнет сношаться с цветочной полянкой. Наблюдать за его девиациями, честно говоря, не очень интересно — возможно, каждый человек в такой ситуации сходил бы с ума по-своему, но это еще не повод писать об этом целый роман. Более того, чтобы сходить с ума таким скучным образом, как это делает герой Турнье, совсем не обязательно оказываться на необитаемом острове — большинству людей это прекрасно удается в рамках городской квартиры. Появление дикаря Пятницы тоже ничего особенно не прибавляет к вялому, почти незаметному сюжету.

В целом — сон разума рождает чудовищ, конечно, но у Турнье это в основном чудовищно скучно, и только. Зачем он все это писал и что конкретно хотел прибавить к оригинальному сюжету Дефо, не понимаю.

Знать не знала этого автора, а он внезапно оказался совершенно потрясающим. С одной стороны, роман обладает всеми типичными признаками современной интеллектуальной классики: псевдоисторический, полумифологический антураж, медленное неспешное повествование с изрядным количеством лирических отступлений, почти аллегорических изображений царей и рабов Древнего мира, с упором на мелкие детали, опять же имеющие аллегорическое значение (сладости, ладан и мирра, белоснежная слониха). Турнье как-то очень хорошо вписался в ряд тех современных классиков, которых я люблю. Если считать Кутзее за 1, а Сарамаго за 10, Турнье будет где-то в районе 7.

Роман, по сути, ровно о том, о чем заявлено в названии — это персональная история каждого из волхвов. Причем факт встречи на определенном отрезке пути на эту персональную историю уже не сильно влияет — она состоялась практически вся до, во время путешествия за звездой. И только встреча с младенцем Иисусом выступает своеобразным катарсисом истории каждого из трех волхвов.

"- И что же ты нашел в Вифлееме?

— Младенца на соломе в хлеву, как мы уже тебе сказали; и мои спутники, и все прочие свидетели этой ночи, самой длинной в году, не устанут это свидетельствовать. Но это стойло в то же время храм, и плотник, отец Младенца, — патриарх, мать его — девственница, а сам Младенец — Бог, воплотившийся в самой гуще обездоленного человечества, и соломенную крышу этого убогого приюта пронизывал столп света. Все это наделено для меня глубоким смыслом, это был ответ на главный вопрос моей жизни, и ответ этот состоял в небывалом сочетании несовместимых противоположностей".

Это так забавно, когда Турнье говорит о "несовместимых противоположностях", я слышу за ним голос Кьеркегора: несозревшая вера, которая всегда спотыкается на одной точке — парадоксе. Младенец и бог — это и есть парадокс, и волхвам, которые во всех остальных отношениях люди весьма разумные, повидавшие жизнь, причем совершенно другую, никак не в рамках иудаизма, нужна личная встреча с младенцем, личный опыт, чтобы это осознать. Царь Ирод, который точно так же повидал и пережил многое и страшное и сам натворил еще больше, этого опыта не получает, и спокойствия и просветления в конце не обретает. История волхвов у Турнье есть по сути история обретения совершенно разными людьми внутренней свободы и гармонии, как бы глупо это не звучало в пересказе. Разумеется, в тексте и слов-то таких нет, каждый просто уходит своей дорогой после встречи с Иисусом, и с одной стороны, в жизни каждого из них произошел серьезный перелом, а с другой — ничто не свидетельствует о том, что именно встреча с новорожденным богом была причиной этого перелома — просто так все совпало.

Причем совпало только у трех волхвов, но был еще и четвертый — который также двигался по направлению к Иисусу, за звездой, но не успел тогда, вместе со всеми. И если для трех волхвов встреча с Иисусом стала лишь одним из событий их бурной жизни, то для четвертого само движение по направлению к — по сути, составило содержание всей жизни. Можно рассуждать об этих 3+1 сколько угодно, оценивая историю с разных точек зрения — благо, текст Турнье настолько одновременно простой и сложный, что поддается практически бесчисленному количеству толкований. Мне, пожалуй, наиболее интересно то, в соответствии с которым к каждому событию своей жизни надо подойти готовым — и пока ты не готов, ничего не случится, бог родится в нескольких часах пути от тебя, но ты встретишь его только через тридцать лет, когда пройдешь все круги ада и достигнешь необходимой степени просветления. По сути, тогда и бог тебе будет не нужен, и эта встреча не станет каким-то глобальным переворотом, потому что переворот в тебе уже давно случился, а возможность наконец увидеть бога лишь подтверждает этот факт. "Бог", разумеется, заменяется на любой другой сходный по наполнению ноумен. Аналогичный пример, только наоборот, — с царем Иродом, который, несмотря на все усилия, всю свою жизнь оставался лишь одним собой, не меняясь и не изменяя себе — и потому к месту и времени рандеву с богом не попал, хотя мог бы.

Чем больше начинаю раздумывать об очень простом на первый взгляд тексте Турнье, тем больше осознаю, что в нем, с одной стороны, все неслучайно, а со второй, все очень непросто. Пожалуй, это будет сомнительный комплимент и сравнение, но все же скажу: Турнье — это Коэльо, помноженный на бездну таланта. Подход, по большому счету, один: простая история, наполненая глубоким притчевым смыслом, как деревянный колодец на селе, у которого на проверку не оказывается дна. С той разницей, что простые истории есть у них обоих, а вот смысл — только у Турнье.

Большая заслуга автора, кстати, и, имхо, признак таланта: Турнье почти не использует оценочных понятий и критериев. Он не пытается объяснить "общими словами", что герои чувствуют — но заставляет их поступать и рассуждать таким образом, что это становится ясно. Точно так же он не говорит общими словами о взрослении, самопознании, внутренней перемене, милосердии, сопереживании, — но в тексте это все есть, и настолько ярко и четко прописано, что кажется совершенно нормальным слегка сопереживать даже царю Ироду.

В целом Турнье — это вопрос плана восприятия, и редкий автор, который отлично читается на нескольких уровнях. Он хорош и как легкая, отлично написанная, развлекательная с легким оттенком притчевости история про волхвов. И остается хорош, если закопаться глубже и выискивать не то чтобы тайные смысл, но смыслы ненаписанные, общую мораль.