Много лет назад я читала роман Кэндзабуро Оэ "Опоздавшая молодежь" и испытывала ужасно раздражение не только от того, что он был страшно скучным, но прежде всего — от самого посыла. Опоздавшая молодежь — это то поколение, которое во время Второй мировой было слишком маленьким, чтобы принять участие в войне и, конечно, героически погибнуть, зато они хлебнули послевоенной американской оккупации, последующего преклонения перед всем американским и прочих неприятностей, которые ждали побежденную нацию (не самых ужасных). И весь пафос романа про то, что вот она несчастная, эта молодежь, а была бы на несколько лет старше, могли бы героически погибнуть пилотами-камикадзе, так клево же! На сравнении с европейским "потерянным поколением", юность которых пришлась на Первую мировую, а зрелость — на Вторую, сожаление о поколении, росшем в мирное время, каким бы оно ни было, кажется каким-то диким цинизмом человека, который не знает, о чем говорит.

Однако книга Морриса подтверждает обратное: да, знает, и это правда такая странная идеология, кажущаяся дикой человеку, воспитанному в христианской традиции признания ценности каждой отдельной жизни. Исследование Морриса подсвечивает совершенно противоположный концепт в японской культуре на протяжении всей истории ее развития: тот факт, что героями и великими личностями история Японии многократно признавала не просто людей, потерпевших поражение и погибнувших на выбранном пути, но прямо скажем, сделавших это из бессмысленного упрямства. То есть не "пусть я умер, но не зря", а именно что "героически умер, и все зря" или даже и стало только хуже, и совсем закопал дело, ради которого боролся, и был официально объявлен предателем вне закона. Это как если бы СССР не распался, "врагов народа" не реабилитировали, но наряду с советской идеологией на культурном уровне признавалось бы геройство этих людей, бессмысленно погибнувших за Белых, скажем. Притом, что герои Морриса преимущественно кончали свою жизнь именно как враги государства — по крайней мере, власть предержащих в тот момент. И возвеличивали их вовсе не потому, что спустя время власть сменилась и маятник качнулся в другую сторону, а их былые сторонники вышли из тюрем и подполья — нет, это делала все та же уничтожившая их официальная власть и далее народная память. То есть сам по себе героизм их гибели прекрасно уживался с противоположной идеологией, более того, даже в какой-то мере подпитывался противоречием этой идеологии — не как вызов ей, а как крайняя форма бессмысленной жертвы.

Моррис рассказывает десять историй о таких героях, девять из которых посвящены конкретным личностям, начиная с древнейших времен (эпохи Хэйан) и вплоть до 19 века, а последняя — японским пилотам-камикадзе времен Второй мировой. Понятно, что применительно к персонажам, скажем, эпохи войны Тайра и Минамото источники несколько ограничены, однако их хватает, чтобы создать разностороннюю картину событий. Приятно, что Моррис не дает собственной оценки, кто тут плохой, а кто хороший, а, с одной стороны, фиксирует исторические факты, а с другой — то, как эти факты трансформировались в легендах, культуре и литературе, чтобы собрать образ героя, о котором японским детям рассказывают в школе. Такую ценную книгу о Японии с таким взглядом мог написать только образованный иностранец, с одной стороны, в достаточной мере знакомый с японской историей и культурой, а с другой — носитель совсем других ценностей, рефлексирующий о различии этих ценностей. Тот факт, что Моррис не просто выдвинул некую общую идею об особенностях японского подхода к "героизации" персонажей, но подкрепил ее очень детальными примерами из всех истории Японии, практически на протяжении 10 веков. Каждая из глав книги посвящена одному такому герою и обстоятельно (насколько можно реконструировать) описывает весь ход событий, начиная с детства героя и предпосылок развития противостояния и заканчивая его битвой и последующим восприятием его личности, становлением той самой посмертной славы. Моррис подчеркивает, что в японской культуре особо ценится такое качество как "искренность" (которое лично я бы скорее назвала упрямством) — трагический герой упорно идет к своей цели / следует своим ценностям, несмотря на то, что неуспех на этом пути становится ясен задолго до развязки, и ему дается достаточно возможностей с него свернуть, но они все игнорируются. Более того, именно поражение как раз и придает ему значимости, а вот те персонажи, которые выигрывали соответствующиее противостояния, добивались или оставались у власти и добивались по итогам каких-то реальных целей — их культурная интерпретация как раз делает злодеями. Моррис неоднократно это подчеркивает, что в Японии героем становится вожак подавленного бунта, который не принес стране ничего, кроме крови, а вовсе не сегун-реформатор, умело построивший политическую карьеру и принесший на своем поприще практическую пользу стране.

Крайнее свое проявление этот феномен находит в летчиках-камикадзе — и дело не в самоубийственной тактике и отсутствии жалости к молодым людям, которые радостно, как бараны, шли на убой, когда "партия сказала надо". Дело в том, что, по сообщениям Морриса, их гибель была преимущественно бессмысленной, тактика камикадзе — ужасно неэффективной т.зр. результата, и военное руководство это прекрасно осознавало. Но все именно что исходили их парадигмы, что бессмысленная смерть во славу отечества, даже если она не принесла врагу никакого урона, — едва ли не лучшее, что может сделать молодой человек 20 лет в своей жизни. И от желающих стать камикадзе не было отбоя, а объявленная императором капитуляция после бомбардировки Хиросимы разрушила их мечты и едва ли не обессмыслила остальную жизнь.

сабж

Обычный средний Лукьяненко, в целом даже хорошо, потому что я думала, он такого своего обычного среднего уровня, который читаешь как чипсы ешь, давно не пишет. Ничем не захватывает, не лучший из романов, не самая оригинальная идея, но для отдыха вполне подходит. Комичная инопланетянская конспирология: на Землю прилетели инопланетяне и установили свои порядки. Но потом выясняется, что и до них на Земле были уже свои "другие" инопланетяне, которые давно уже установили свои (предыдущие) порядки. А над всем этим еще еще третьи инопланетяне, которые тоже устанавливают свои порядки. Герои-люди, казалось бы, могли бы просто курить в сторонке. Но при этом роман состоит практически целиком из одних драк, причем в формате "а если слон на кита, кто кого заборет": одни люди, мутированные инопланетянами и превратившиеся в таких супергероев типа Венома, сражаются с другими такими же. Моя мутация сильнее твоей, в общем.

Видимо, Лукьяненко поспорил с друзьями, что напишет роман про жидорептилоидов, который издадут и который можно будет даже читать, — и написал таки!

Другой компонент сюжета: прилетевшие инопланетяне что-то оставили, что разбросано по земле и люди это ищут. Что это, они не знают, лично им это не нужно, но находимые штуки отлично меняются на всякие "настоящие" полезные вещи. Ни разу ничего не напоминает.

В общем, жидорептилоиды + АБС + много мочилова. Но читается бодро, как всегда, и по ходу развлекает.

Вживую это выглядит гораздо более потрясающе, чем на иллюстрациях, и вообще прихожу к выводу, что на картины и фрески средневековых мастеров надо смотреть именно вживую, потому что те цвета, которые там были и сохранились, крайне плохо передаются на фото — не говоря уж об обилии мельчайших деталей, которых просто не видно. У Анджелико три очень похожих "Благовещения", но это мне нравится больше всего из-за жестов ангела. На остальных у всех просто сложены лапки на груди, а здесь смотрите, что он делает))

Анджелико родился в конце 14 века и умер в середине 15, действовал в Тоскане, сначала в провинции, потом во Флореции и, наконец, в Риме, где много расписывал Ватикан (видела, но ничего не помню). Современники знали его как фра Джованни из Фьезоле, он рано присоединился к домениканскому ордену и даже сделал некоторую церковную карьеру. Впрочем, о его жизни очень мало что известно, и она датируется больше по датировке его работ в том или ином городе, чем наоборот. В общем виде его передвижения по Италии можно проследить по месту расположения тех или иных работ. Основной объем, как я могу судить, находится в Convento di San Marco во Флоренции, а также изрядная часть в Ватикане, кое-что в Орвьето, кое-что в Кортоне, и еще немного растащено по иностранным музеям. Книга не столько биографическая (что просто невозможно), сколько посвящена описанию его работ, развитию техники, сравнениям с другими хужожниками и тд на протяжении всего жизненного пути. Много отличных иллюстраций, и написано не скучно, что для описания картин вообще говоря большая редкость.

Как и откуда произошло наименование Беато Анджелико, так и не сообщается, я не поняла, известно ли это в принципе.

Идея в общем простая и довольно очевидная всем, кто уже в этой теме покопался: в мире есть три крупные модели государственного регулирования цифрового бизнеса в широком смысле слова, тон которым задают как раз означенные юрисдикции, а остальным странам остается только присоединиться к той или иной модели. Эти государственные модели конкурируют между собой за мировое влияние, пытаясь потеснить друг друга (или бизнесы из другой юрисдикции), в частности, за счет норм экстерриториального действия, а также торговых ограничений, требований о локализации и уплате налогов от доходов со своих юзеров. США со времен Билла Клинтона проводит политику "лучшее регулирование — отсутствие регулирования", хотя в последнее время все громче звучат голоса за то, чтобы немного прищемить хвост цифровым гигантам, после всяких разоблачений Сноудена и мрачных наблюдений Шошаны Зубофф. ЕС, понятно, везде топит за сверхрегулирование, права человека, ограничение монополий, прозрачность и accountability. Ну а Китай — это модель слияния цифровых гигантов с государством (которую мы отчасти видим и в России), в которой цифровые компании делятся своими данными и в целом способствуют выполнению государственных функций. Для ЕС и особенно для США по экономическим причинам модель Китая вызывает активное неприятие, но с другой стороны, она доказала миру, что для успешного развития вовсе необязательна демократия и карт-бланш бизнесу. Мне очень понравилось сравнение на примере реакций компаний из различных юрисдикций на штрафы регуляторов. Компании США и ЕС, натурально, штрафы оспаривают в местных судах, а еще активно лоббируют против неудобного им регулирования. Крупные цифровые компании Китая не просто не оспаривают штрафы своего регулятора, а еще и в порядке оверкомплаенса делают всякие дополнительные приседания, чтобы удовлетворить государство и сохранить добрую репутацию.

Интересный большой раздел про торговую войну Китая и США — это давно не новость, понятно, но Брэдфорд детально описывает именно историю событий, а также делает неожиданный (особенно для американского автора) вывод о том, что США эту войну проигрывает. Ну если не проигрывает, то по крайней мере очень рискует в будущем уступить первенство Китаю как мировой цифровой державе — и отчасти дело в растущем внутри негативе в отношении производа бигтеха, который государство не пытается контролировать. Зато китайская модель, в которой цифра встает на службу государственным задачам, от самых положительных, типа оптимизации транспортных потоков в городе, до глобальной слежки за гражданами, оказывается привлекательной для многих других стран. США сложно распространить именно свою модель регулирования, поскольку их компании уже контролируют рынок, и никакие компании из других стран, пущенные своим государством в свободное плавание, не смогут их потеснить. Зато если государство проводит политику меркантилизма и защищает внутренний рынок, давая сначала подрасти своим компаниям, потом они оказываются в состоянии конкурировать — по крайней мере, у китайцев так вышло.

В целом мне понравилось, как Брэдфорд выстраивает свой концепт — он кажется в итоге настолько логичным и основанным на множестве конкретных фактов и деталей, будто всегда был тут. Понятно, что про особенности моделей регулирования все, кто этим занимаются, и так знают, но ее обобщения и выводы действительно приводят анализ на новый уровень. Ну и 200 страниц примечаний и куча кейсов тоже очень кстати. За Китай особый респект, про него сложно писать, учитывая недоступность источников в оригинале.

Удивительный эффект производит Газданов: я читаю не первый уже его роман, и мне нравится в процессе, и читается очень легко. Проходит какое-то время — и я не помню совершенно ничего, ни героев, ни сюжета — только очень смутное общее впечатление такой прустовщины, с русско-эмигрантской ностальгической ноткой, в которой Россия, которую мы потеряли, приравнивается беззаботному и благополучному детству. В этом романе все точно так, и по сути некая Клэр — это только предлог взрослому человеку погрузиться в воспоиминания о своем детстве и бурной молодости в России вплоть до эмиграции после Революции и Гражданской войны. Детство пусть и не самое волшебное, все же кажется довольно уютным, особенно "домашняя" его часть. В этом плане "Вечер у Клэр" очень сильно напоминает "Дар". Газданов, как и Набоков, тоже примерно ровесник века, неудивительно, что конец личной эпохи для них так совпал с концом эпохи исторической. Но если в "Даре" есть современная герою-повествователю линия, то "Вечер" Газданова посвящен воспоминаниям целиком, и герой так увлекается ими, что, кажется, совсем забывает, что они начались с некой Клэр, и только в конце опоминается, что надо сказать про нее пару слов. В Клэр я не верю, но в остальном детство и юность героя интересны и неожиданно наполнены действием — особенно последние эпизоды участия в войне на стороне белых. Запоминающийся отец героя, рано умерший, — такой же харизматический и исчезнувший персонаж, оставивший после себя ощутимую брешь, как и отец героя из "Дара", знаменитый путешественник. И дело не в знаменитости, а в общем ощущении от сильной и энергичной отцовской фигуры, которая ярко освещала детство обоих героев (при какой-то не слишком заметной и, кажется, сдержанно-равнодушной матери), а потом, внезапно пропав, знаменовала начало конца — причем и детства, и страны. Впрочем, я думаю, эти два романа все уже сравнили без меня.

Газданов все же пишет гораздо более плавно, при прекрасном русском языке у него нет ни капли набоковских претензий. И поэтому несмотря на все сходства в части сюжета и героя, оставляет совершенное другое впечатление. Мне сложно и местами скучно было с Прустом, может, дело в несовпадении ментальности, уж не знаю, но "русского Пруста" Газданова читать одно удовольствие. Редкий случай, когда качество текста оборачивается тем, что он не требует ни малейших усилий, а будто скользит сам, и от него не устаешь.