Москва. Позвонил прямо с Курского вокзала:

— Лагин слушает и слушает внимательно!

Началось! — подумал я. — Волшебник! Даже по телефону отвечает не так как все!

— Я приехал... Мне бы хотелось встретиться с вами..,- замямлил я, — мне сказали...

— Для встречи не готов: выбрит не чисто, галстук и носки не

поглажены, ботинки без шнурков!

Выдавил из себя:

— Я из Севастополя!

На том конце телефонной линии буквально за доли секунды подменили человека. Не только человека, но и его голос.

— С этого бы и начинали! Севастопольцы могут придти-приехать ко мне в любое время дня и ночи. Что сейчас — день или ночь?

— День.

— Сейчас можете приехать?

— Могу.

-Тогда по коням! — и в трубке раздались гудки отбоя.

Признаться, я основательно подготовился к этой встрече. В Севастопольской Морской библиотеке хранятся подшивки газет военных лет.

Перелистал газету Черноморского флота "Красный черноморец" за 1941-1944 годы и встретил имя Лазаря Иосифовича Лагина много и много раз. И хотя Лагин не числился в штате редакции, — работал в политуправлении флота, — но его участие в газете было более чем заметным: автор "Старика Хоттабыча" — книга вышла за несколько лет до начала Великой Отечественной войны и была популярной, как сейчас говорят, — был просто находкой для газеты.

Лазарь Лагин для своей журналистской деятельности избрал в газете юмористический отдел "Рынду".

Что такое — рында?! Объясняю.. У опытных современных мареманов не спрашивайте, а то они вам скажут, что рында — это судовой колокол, что будет неправильно. А я, как сухопутный товарищ, поясню: на судах торгового флота и в парусном флоте, -раз "парусном", значит это было в старое доброе время! — троекратный бой в судовой колокол. "Били рынду" в момент истинного полдня.

После того, как я прояснил вопрос с рындой, перейдём к фельетонисту Лазарю Лагину и посмотрим, что он сделал только за один сентябрьский месяц военного 1941 года в "Рынде":

4-го сентября Лагин печатает свою первую басню "Прохожий и бандит".

5-го сентября. Появляется "Геббельс на небесах".

9-го сентября. К одесскому сезону, — немецкие войска в это время подошли к Одессе! — писатель дает рекомендации румынским солдатам и офицерам о необходимости приобретения в универсальном магазине "Торгашеску и сыновья" следующих вещей, столь необходимых при походе на Одессу-маму.

"1. Кальсоны защитного (коричневого) цвета. Необходимы при встрече с советскими моряками.,/'

Советов много, — писатель потрудился на славу. Не забыл он и о душе, — политработники, вытеснив священников, заняли их места. Лагин предлагает приобрести всё в том же магазине граммофонные пластинки типа: "Голос моего хозяина", песни — ~ "Лакейская хоровая (слова Антонеску в обработке Геббельса); романс "Бей меня, режь меня" (посвящается Адольфу Гитлеру); "Ликуй, Румыния!" — концерт для четырёх скрипок, в сопровождении похоронного оркестра".

В этом же номере Л. Лагин, по-отечески заботясь о будущем

румын, помещает объявление:

"Отправляясь на русский фронт, не забудь заказать изящный и гигиенический гроб. Господам офицерам гробы доставляются на дом.

С почтением, похоронное бюро "Румынская доля."

11-го сентября. Совместно со Львом Длигачем и Александром Ивичем Л. Лагин составляет обширную "Приходно-расходную книжку фашистского генерала:

1Х.41 г. Пришли две дивизии наших войск.

1Х.41 г. Обе дивизии израсходованы полностью."

14-го сентября, Л. Лагин и Л. Длигач публикуют письма в "обработке Геббельса" и помещают телеграмму:

"Срочная из Рима, Итальянской обл., гитлеровской вотчины. Командующему Одесским фронтом Румынской королевской армии.

Подтвердите. Правда ли, что из Одессы стреляют?

Удиралиссимус Драпалини."

18-го сентября. Технические обозреватели Л. Лагин и П. Панченко сообщают:

"В связи с тем, что советскими к английскими бомбардировщиками разрушен ряд немецких электростанций, в германском министерстве народного хозяйства срочно разрабатывается проект строительства гидроэлектростанций, основанных на использовании воды из геббельсовских статей.

Специальные фильтры будут очищать воду от нечистот."

28-го сентября. Фашисты подошли к Перекопу. Для господ генералов, офицеров, унтер-офицеров и нижних чинов германской армии, политработник, (поп — по нынешнему!) майор Лагин составляет санитарно-курортную справку:

"Крым — место курортное. Голубое море, чистый воздух, виноград, фрукты, горы — всё это бесспорно обладает выдающимися целебными свойствами.

Наиболее действенные лечебные процедуры, предлагаемые советскими бойцами фашистским бандитам:

1. Ванны: а) холодная, б) грязевая (Сивашская).

2. Уколы (штыковые).

3. Горячие припарки (артиллерийские).

4. Свинцовые примочки из первоклассных советских пуль.

5. Массаж прикладом...

Возможны варианты!"

Это работа только за один месяц войны. Я не учёл ещё здесь многочисленные подписи под сатирическими рисунками Леонида Сойфертиса и Константина Дорохова, не учёл и лагинские псевдонимы.

"Рында" на страницах "Красного черноморца" станет рабочим местом политработника Лагина. Под "Рындой" он и напечатает свою первую военную сказку "Шёл трепач", — случилось это 23 октября 1941 года.

Забегая вперёд, скажу, когда Лазарь Лагин подарил мне свои "Обидные сказки", выпущенные журналом "Крокодил" в 1959 году, на одной из сказок — "Испекла бабка пирог" — он написал: "Опубликована в "Кр. черноморце" во время обороны". Но я не смог обнаружить ее в газете. Возможно, писатель ошибся. Зато на страницах "Красного черноморца" было напечатано множество других сказок: "Страхи-ужасы" в двух номерах публиковалась сказка "Чудо-бабка н волшебное зеркальце" в четырёх, "Крымские приключения барона Фанфарона"...

Как бы я ни готовился к встрече с Лагиным, но надо признаться, шёл я к нему с душевным трепетом. Как там ни крути, а шёл я к "отцу", — он же и мать! — прославленного во всех странах света джинна Гассана Абдурахмана ибн Хоттаба. Во мне, взрослевшем на лагинской волшебной сказке, продолжал жить мальчишка. "А вдруг и правда Хоттабыч живёт в квартире писателя!?"

Вдруг я не понравлюсь этому джинну, который сам заявил о себе:

"Я могущественный и неустрашимый дух, и нет в мире такого волшебства, которое было бы мне не по силам... Назови моё имя первому попавшемуся ифриту, или джинну, что одно и то же, и ты увидишь, как он задрожит мелкой дрожью и слюна в его рту пересохнет от страха."

Страшно то как!.. Вдруг выдернет этот "неустрашимый дух" пару волосков кз своей бороды, произнесёт над ними магическое слово, и к повисну на люстре, или вылечу в форточку и буду лететь по улице Черняховского, — там живёт писатель! — пугая прохожих. Бр-р...

А может и сам писатель чем-то похож на своего героя? Ведь сказал же Флобер: "Эмма Бовари — это я!"

— Каков он из себя, писатель Лагин? — поинтересовался я у севастопольского поэта Афанасия Красовского перед отъездом в Москву:

Поэт Афанасий Красовский, — бывший штатный репортёр "Красного черноморца" — часто встречался с Лагиным во время войны. Да и как было не встречаться: сотрудничали вместе в "Рынде". А к более поздним очеркам Лагина Афанасий Красовский, как фоторепортёр, давал снимки.

— Лагин-то? Это, брат, сила-мужик! Я, тогда ещё молоденький морячок-корреспондент, глядел на него как на Бога. Ещё бы, ведь он был автором волшебной повести, которую читали в окопах Севастополя. И, когда он появлялся на огневых позициях, вслед

ему неслось с уважением: "Смотрите, Хоттабыч идёт!"

Здоровый он был, крупный. Брови кустистые нависают над пронзительными глазами. Одним словом, обличьем похож на поэта Владимира Луговского... Встречался с Луговским? Он недавно побывал в Севастополе!

— Но у Луговского не было бороды!

— А кто тебе сказал, что у Лагина борода? Может только сейчас завёл для солидности, которой ему не занимать...

Почему-то портретов зрелого Лагина публиковалось мало. Во всяком случае, мне они не попадались. Всё больше, — дружеские шаржи. В "Обидных сказках" Ю. Ганф нарисовал его довольно молодым человеком с чёрными прилизанными волосами и с неизменной трубкой во рту, но без бороды.

А Н. Лисогорский в "Литературной газете" "приклеил" ему бороду, кончик которой покоился в кувшине. В том самом кувшине, из которого, согласно достоверным источникам, появился на свет божий старик Хоттабыч...

Двери мне открыл пожилой, очень пожилой человек. Я на минуточку выпустил из виду, что Лагину уже за семьдесят, и продолжал думать о нём, как о тридцативосьмилетнем, — таким он был в дни обороны Севастополя. Пышной шевелюры, — мечта севастопольских связисток! — и в помине не было, — лысина! И бороды не было. Я, как и шаржист Лисогорский, "прилепил" бороду Хоттабыча его "отцу".

— Проходите. Садитесь. Отдыхайте. Здравствуйте. Из самого

Севастополя?

— Из самого, самого, что у самого Чёрного моря.

Лагин вздохнул:

— Се-вас-то-поль... Там я ещё мог по горам лазить.

— Могли, — подтвердил я, — не только лазить по горам, но и

бегать, перепрыгивая огромные горные расщелины.

— Откуда знаете?

— А мне художник Сойфертис рассказал.

С Леонидом Сойфертисом я встретился за день до встречи с

Лагиным, и он мне рассказал, как вместе с Лагиным побывали в

Балаклаве, в военной сражающейся Балаклаве, в старых генуэзских башнях, где в 1941-1942 годах занимал оборону Сводный

пограничный полк.

— Точно. Мне довелось бывать у пограничников много раз. А с художником Лёней Сойфертисом мы были в Балаклаве в самые трагические дни — последние дни обороны города, в июне 1942 года.

— И об этом мне рассказывал Леонид Владимирович. Он ещё сказал, что вы тогда сочинили надпись: "С миру по нитке — Гитлеру петля! Было, было такое дело. А' Леонид Владимирович... Тогда просто Лёня, через проём, выбитый снарядом, взобрался на второй этаж генуэзской башни и аршинными буквами написал эти слова на самой верхотуре.

— После войны я тоже лазал по башням генуэзской крепости и множество надписей так обнаружил.

— А мы много и делали. Выпускали своеобразную газету и

стены крепости нам были вместо бумаги.

— А потом, — продолжил его рассказ, — вы по горному спуску

возвращались в город и попали под миномётный обстрел.

— Верно, — засмеялся Лагин, — я тогда с испугу прыгнул в

сторону... Кажется, действительно перемахнул огромную расщелину. Лёня меня ею часто подначивал... Да что это я вас утомляю разговорами, с дороги кофе не мешало бы выпить. Выпьем по чашечке кофе и... по рюмочке можно. Наталья! Сообрази

джентльменам кофе по высшему разряду!

Я с опаской посмотрел на его дочь, затянутую по моде в узкие джинсы, — ничего девочка! — на телевизор, на котором стояла фирменная табличка, заимствованная, как я понимаю, в каком-то ресторане с предупреждением: "Стол не обслуживается. Распитие спиртных напитков запрещено. Официантка Лагина Н.Л-" и... отказался.

Лагин улыбнулся,

— Спасибо не хочу? Или спасибо — неудобно?

Я не знал, что ответить. Конечно, не худо было бы вьпить сейчас чашечку кофе. Да и рюмашечка бы не повредила! Но, действительно, неудобно распивать с писателем в рабочее для него время, — на столе разложены листы будущей книги и видна, — взглянул краем глаза! — недописанная фраза. А недописанные фразы, как известно, самые гениальные. Да еще эта табличка с предупреждением!

— Будем пить кофе, — твёрдо сказал Лагин, — мне тоже было неудобно есть мандарины у Маяковского, а я — ел!

— Вы были знакомы с Маяковским?

— Да, я тогда называл себя поэтом, а посему писал стихи в необозримом количестве.

— Расскажите, пожалуйста.

— О стихах или о мандаринах?

— О том и о другом.

— Коротко это выглядело так. Был вечер встречи с Маяковским

и, как обычно, на этом вечере все графоманы города могли читать свои стихи перед строгим мэтром. Я прочитал отрывок из своей огромной поэмы и небольшое стихотворение на закуску. Владим Владимыч всё внимательно выслушал, скептически посмотрел на меня и сказал: "Ваша поэма родилась не из сердца. Это, батенька, литературщина. Своими глазами надо смотреть на окружающий мир, а не через пенснэ классиков. А вот маленькое ваше стихотворение мне, ках ни странно, понравилось...

— А что это было за стихотворение, которое понравилось Владимиру Маяковскому?

— Стихотворение называлось "Отделком" -- командир отделения. Из жизни, так сказать, взятое: было это в 1926 году, в Ростове и был я тогда военным человеком. После творческого вечера Маяковского, я ещё несколько раз встречался с Владимиром Владимировичем, и однажды он пригласил меня к себе домой. Представляете моё волнение, когда я летел к нему?

— Очень даже представляю.

— Пришёл к нему, чинно разделся, вытер ноги о половичок и...не знаю, что дальше делать.

Маяковский ухмыльнулся, заметив моё замешательство:

"Что ты там, Лазарь, казенный паркет протираешь? Проходи!"

Прошёл. Он меня, как маленького, к столу подводит. А на столе, в хрустальной вазе, высится горка мандаринов. Живут же люди! Маленьких таких, красно-жёлтеньких мандаринчиков... Так мне захотелось впиться зубами в этот шарик мандаринский, аж в горле запершило, — у нас в полку щи да каша, вот и вся солдатская пища наша. А мандарины и апельсины почему-то считались буржуйским лакомством.

Маяковский заметил мои перекатывающиеся желваки, придвинул ко мне вазу;

"Жми, Лазарь, на всю катушку!"

Проглотил я слюну в ответил:

"Спасибо. Не хочу."

Маяковский презрительно посмотрел на меня:

"Спасибо — не хочу? Или — спасибо, неудобно?"

Тут я не выдержал:

"Хочу. Владимир Владимирович, очень хочу!"

"Вот и делай, что хочешь, интеллигент с ружьём!"

И стал я уплетать мандарины, только за ушами трещало — Маяковский засмеялся довольный:

"Вот теперь, святой Лазарь, я окончательно убедился, что писать ты будешь! Страсти не должны нас подавлять, надо давать им выход.

— Будем пить кофе, Лазарь Иосифович, И к кофе можно ещё чего-нибудь покрепче.

— Вот то-то! Наталья, бисова дочка! Обслужи гостей!..

Мы пили чёрный пахучий кофе, и ещё кое-что, и вспоминали Севастополь. Точнее, Лагин вспоминал, — мне что вспоминать, я там живу! — а я ему помогал. Напоминал.

— Помните, в декабре 1941 года, вы опубликовали стихотворение "Тебе отвечаем, родная Москва"?,. В нём есть севастопольские строки:

Над нашим окопом задумчивый тополь

И южного неба синеет канва,

Но мы, защищая родной Севастополь,

Дерёмся, как нам говорит Москва.

Лагин подозрительно посмотрел на меня: специально, чтобы подковырнуть его, я выбрал именно эти стихи? Но я, хоть и выпил маненечко, был непроницаем.

— Ох, — вздохнул Лагин, — лучше бы вы мне не напоминали

об этих стихах! "Тополь — Севастополь!" Как небо не обрушилось на меня за такую рифмованную стихоплётину!?

— Но в тяжёлое время все виды оружия были необходимы.

— Не спорю, необходимы. Но всё же хорошо, что я вовремя спохватился и понял, что стихи у меня швах! И, если приходилось всё же писать для "Рынды", то прибегал к помощи классиков. Даже у Пушкина помощи просил.

— Я встречал эти стихи. Вы их написали вдвоем с Сашиным и назывались они "Почти по Пушкину":

На гористом на обрыве

Дети кликали отца:

"Тятя, в Керченском

проливе

Тонут фрицы

Без конца!"

— Пусть сдыхают

бесенята, -

Отвечал сынам отец, -

Это правильно, ребята,

Что приходит им

Конец.

— Это Сашин меня подбил, ему и ответ держать!

— Возможно. Но замечу вам, что в декабре 1943 года вы опубликовали "Балладу об энском десанте". Баллада публиковалась с продолжением в трёх номерах.

— Что-то мие это не нравится! — промычал Лагин, тайком от дочки опрокидывая рюмку водки. — Чтой-то тут дело не чисто. Уж не собираетесь ли вы стать моим биографом? Предупреждаю: не так-то будет легко опубликовать что-либо обо мне.

— Это почему же?

— Сам не пойму, вокруг меня какой-то заговор молчания. Как вы думаете, сколько рецензий появилось на белый свет после того,

как вышел мой "Старик Хоттабыч"?

Ну и вопрос: откуда я могу знать?.. На такую книгу, наверное, было не меньше ста рецензий. Мне приходилось читать повести самого среднего уровня и рецензии на них, во много раз превышающие объём книги.

— Несколько сот! — ответил я. наугад. — А может — и несколько тысяч!

— Ни одной, — в тон мне сказал Лагин.

— Не может быть! ?

— Всё может быть. И лишь в журнале "Звезда"* в номере 12-м за 1956 год появилось нечто вроде рецензии. Написал её Л. Ершов...

Отрывок из этой рецензии я тут же переписал. Вот он:

"...В конце ЗО-х годов Л. Лагин создал повесть "Старик Хоттабыч", перекликавшуюся отдельными комическими ситуациями и стилевыми особенностями с романами Ильфа я Петрова. Но всё же это была лишь "приключенческо-фантастическая, смешная и назидательная повесть для детей с неглубоко разработанной социальной проблематикой. Она свидетельствовала о замирании и вырождении крупного сатйрико-юмористического жанра. В "Старике Хоттабыче" социальная соль комических положений без остатка растворилась в авантюрно-фантастической струе или выродилась в плоскую дидактику по типу статей "Пионерской правды"

— Невероятно!

— Но факт! — горько усмехнулся старый писатель. — В последние годы, вот так, мимоходом, стали вспоминать. Не иначе, как смерть мою чуют?!. Так на чём мы остановились? Ах, да, на балладе... Я должен был написать эту балладу, не мог её не написать. Если вы листали лодшивки "Черноморца", то встречали мои очерки о Герое Советского Союза Константине Фёдоровиче Ольшанском. — Ольшанский после гибели Цезаря Куникова командовал батальоном морской пехоты. Кстати, ваш севастопольский поэт Афанасий Красовский, — мы его Ваней Чиркиным звали, это был его псевдоним в "Рынде", — делал к этому очерку фотографии :

— Я и в газете читал этот очерк, и отдельной книжкой. Она вышла под названием "Николаевский десант".

— Я живой, еле живой, — пошутил Лагин, — свидетель этих десантов и дни войны писал о них. Почти каждый мой очерк кончался словами: "геройски погиб*, "геройски погибла"... Я помню Женю Хохлову. На Малой земле она была медсестрой, спасала раненых. Но своего мужа, Николая Селичева, — он был краснофлотцем! — спасти не смогла. С тех пор она стала дерзкой и бесшабашной. Женя погибла при знаменитом штурме Новороссийска, помянем её по-солдатски, остограммимся!..

Позже я нашёл этот очерк , он так и назывался "Женя Хохлова — черноморская морячка":

"Ей говорили: "Женя, пригибайся. Кругом фрицы". Она отвечала подмигнув: "Мне мама говорила: если орешек в рот попадёт — проглотишь, если в лоб — отскочит. А поразит меня фашистская пуля, напишите на могиле: здесь лежит черноморская морячка Евгения Афанасьевна Хохлова, погибшая за Родину"...

Она лежит в Братской могиле на новороссийской набережной, на самом берегу Чёрного моря.

— Много моих друзей погибло в Новороссийском и Николаевском десантах, на Малой земле.. Тогда и родились строки "Баллады об энском десанте"...

Эта поэма-баллада, в которой грохочет время, в которой разгулялась смерть. Но заканчивается она светло и просто. И провидчески:

...Когда, смеясь, в тот порт сойдут

Весною радостного года

На час, другой, в тени, в саду

Размяться люди с теплохода.

Они увидят склоны гор

В зелёной бурке мелколесья

И клумб сверкающий узор,

И площадь звонкую, как песня ...

Эти строки писались тогда, когда враг находился в разрушенном Севастополе, когда лежали в руинах черноморские города Новороссийск, Херсон, Керчь, Феодосия. Николаев...

И только новизна домов

И в парке Братская могила

Расскажут лучше ста томов

О том, что здесь происходило.

И встанут молча перед ней

Взволнованные экскурсанты

И вспомнят битвы прежних дней

И город в зареве огней

И подвиг энского десанта

Поражаешься, как много сделал в войну майор Лазарь Лагин. Тот самый Лагин-Гинзбург, которого после появления на свет "Старика Хоттабыча", причислили к чистым мастерам фантастического жанра.

Помимо многочисленных сказок, басен и юморесок, помимо подписей к карикатурам Сойфертиса, Решетникова, Дорохова, помимо десятков очерков и зарисовок, в войну им была написана повесть "Броненосец "Анюта" и её первая публикация под названием "Трое уходят в море" появилась с "продолжение следует" во многих номерах боевой флотской газеты "Красный черноморец".

В 1946 году сразу два издательства — "Военмориздат" и "Воениздат" — выпускают повесть отдельной книгой.

После войны, сняв военный мундир, Лазарь Лагин написал много новых книг, читаемых всеми возрастами. И снова стал фантастом...

Дымится кофе на столе, уменьшается содержимое в бутылке. Подходит дочь и накрывает ладошкой чашку отца, переворачивает рюмку:

— Тебе хватит, ночью опять мне возиться с тобой!

— Хватит, так хватит, — отвечает Лазарь Иосифович, осторожно массируя сердце, он наклоняется ко мне и шепчет, — Сегодня я, кажется, перебрал, пойду, прилягу.

Дочь выжидающе смотрит на меня, — пора и честь знать, пора уходить. С жадностью смотрю на книжные полки, на лагинские книги: "Патент "АВ", "Остров Разочарования", "Атавия Проксима", "Съеденный архипелаг", "Голубой человек"...

С книжных полок "смотрят" на меня бородатые Хоттабычи Абдурахманы. Множество Хоттабычей. Похожих друг на друга и не похожих: индийские к французские, испанские и норвежские, английские и индонезийские, молдавские и грузинские, армянские и таджикские, узбекские и эстонские... Седобородые и чернобородые, с выпуклыми глазами и миндалевидными...

В этом не было ничего удивительного: известный нам джинн, родившийся в России, изъяснялся на всех языках, — "Старик Хоттабыч" переведен чуть ли не на все языки народов мира и республик.

С жадностью смотрю на Хоттабыча, изъясняющегося по-русски. Лагин улавливает мой взгляд, ухмыляется понимающе:

— Хотите получить моего "Старика"?

— Очень! -чистосердечно отвечаю .

Он снимает с полки издание 1972 года:

— Признаюсь честно, я никогда не собирался писать волшебную сказку.

— Не собирались, но написали.

— Я писал памфлет на книжки подобного рода, а Хоттабыча изувечили, выбросили из книги несколько глав и так отредактировали, что памфлет превратился в волшебную сказку. Я вам надпишу эту книжку, изданную именно в 1972 году, потому, что я восстановил свои собственные слова и всё-таки воткнул в неё

недостающие главы!..

Лагин надевает очки с немыслимо толстыми линзами и надписывает книгу:

"...севастопольцу и журналисту от автора этой глубоко правдивой повести, Л. Лагин. 25 июня 1974 г."

Перечитал свою надпись и в скобках дописал: " На всю жизнь севастопольца"...

Через несколько лет его не стало.

Москва-Севастополь.. 1974 год.

R.S. Подготавливая этот невыдуманный рассказ для новой публикации на излёте 2003 года, я, естественно , стал просматривать газеты и журналы многих стран мира, издающихся на русском языке, но упоминаний об Иосифе Лагине было мало и, в основном они носили информационный характер, тем отраднее было прочитать в любимой мною "Комсомолке" пространное интервью с дочерью Лагина Натальей. Той самой Натальей, которой Лазарь Иосифович предлагал "обслужить нас по высшему разряду!" .

И корреспондент "Комсомолки" — она почему-то не открыла свою фамилию! — встретилась с Натальей...

Да что это я от её лица говорю, свожу вас с ней напрямую...

+++

Добрый чудаковатый джинн, чья борода исполняет все желания пионера Вольки, конечно же, не стареет. А вот Лазарю Иосифовичу Лагину, выпустившему его из бутылки, на днях исполнилось бы 95 лет. Как ни странно, про человека, которого всю жизнь называли Стариком Хоттабычем, написано очень мало. Кажется, вся биография сводится к нескольким датам — родился, написал...

Дочь Лагина, Наталья Лазаревна, — моя коллега, журналист, театральный и музыкальный критик. Кому, как не ей, знать все тайны Старика Хоттабыча?!

Лагин как еврейский Иванов

— Наталья Лазаревна, почему же так мало написано о таком известном писателе?

— Во-первых, отец считал, что писатель должен писать книжки, а не интервью раздавать. Он боялся интервью ужасно, боялся радио, телевидения, боялся говорить публично! Как-то приехало телевидение, начали снимать, и он сразу стал заикаться.

Было еще одно обстоятельство, приучившее его к осторожности: настоящая фамилия писателя Гинзбург — это такой еврейский Иванов. А псевдоним сложился из первых слогов имени и фамилии: ЛАзарь ГИНзбург.

Корни наши — в Витебске, в Белоруссии. Нищая еврейская семья, в которой пятеро детей. В неполные 16 лет папа ушел на фронт — началась гражданская война. В 17 вступил в партию, а уже потом — в комсомол: он был одним из организаторов комсомола в Белоруссии.

После войны его отправили... служить в армию. Часть находилась в Ростове-на-Дону. И однажды к ним приехал Маяковский. Папа показал ему свои стихи. И потом, уже в Москве, поэт спрашивал: "Товарищ Лагин, когда же вы принесете свои новые стихи?" А отец отвечал: "Так, как вы, Владимир Владимирович, не могу, а хуже — не хочется".

Из досье "КП":

В то время Лагин был уже кандидатом экономических наук, но вдруг сел за фельетоны, пошел работать в "Правду", а в 34-м перешел в журнал "Крокодил". Как раз ко временам массовых репрессий...

— Ему тогда очень помог Фадеев, которого он в свое время "открыл" с романом "Разгром". Когда все началось, папу вместе с братом Кольцова, художником Борисом Ефимовым, отправили в долгую экспедицию на Шпицберген. Они путешествовали на ледоколе, а в это время, мама рассказывала, к нам приходили каждый день с ордером на арест. Но ордер был действителен только в течение суток, а папу нигде не могли найти... Он вернулся, когда поутихло.

Между прочим, "Хоттабыч" — это только одна из его книжек, причем не лучшая.

— Это вы так думаете?

— Это его мнение. Он же наследник традиций Салтыкова-Щедрина. Старшее поколение знает про "Патент АВ". А любимая его книжка, наверное, "Голубой человек". Фантастическая история о юноше, который попадает в прошлый век, он "голубой", в смысле -"ультраположительный", тогда это слово не имело сегодняшнего подтекста.

К списку произведений Лагина можно добавить романы "Остров разочарования"Атавия Проксима", памфлеты "Обидные сказки". Им же (в соавторстве с дочерью) написан сценарий к нескольким мультфильмам, самый известный — "Шпионские страсти". написан им о той поездке на Север. Он закончил его в 38-м, и его печатали одновременно в "Пионерской правде" и в журнале "Пионер". А в 40-м вышла первая книга. И... до 57-го года "Хоттабыча" не переиздавали. И когда все же выпустили, заставили максимально политизировать.

— Как же он согласился?

— А у него выбора не было. Это стоило ему инфаркта...

— Откуда у старика такое имя?

— Папа просто так придумал. Но... несколько лет назад я была в Израиле, и там при входе в старый город есть громадная площадь Омара Юсуфа ибн Хоттаба.

Оказывается, на самом деле был такой царь.

— А фильм ему нравился?

— Нет, конечно. Ему сказали: не связывайся с "Ленфильмом", там не умеют работать с детьми. Папа участвовал в отборе, но там дети были деревянные и алкоголик-режиссер. Папа попросил было не ставить его в титры... К счастью, Хоттабыча играл замечательный актер Николай Волков. И папа махнул рукой: Волков один вытянет фильм. Хотя, конечно, фильм прибавил папе популярности.

Щи из капусты и яблок

— В "Голубом человеке" он описал нашего соседа по коммуналке — сделал его агентом охранки. И тот до конца своей жизни звонил нам по телефону ночами и спрашивал, когда отец уберется в свой Израиль. А отец отвечал, что он убраться не может, потому что у него мать была белоруской.

— Говорят, сатирики в жизни очень мрачные и тяжелые люди.

— Совсем нет. Но отец мог чем-нибудь тяжелым в меня запустить. Потом под дверь мне конфеты подсовывал.

— И ремнем порол?

— А как же! За- то, что я поступила в театральный институт, ГИТИС, на музкомедию, вместо педагогического. Папа кричал, что не хочет иметь дома сами знаете кого. Но и я могла тоже. Такой у нас характер...

-

— А как он относился к вашей маме?

— Он любил одну маму, до такой степени любил, что, даже будучи уже больным, когда я уезжала, отказывался от ее помощи. Хотя она жила в доме напротив...

Мама Натальи Лазаревны была невероятно красива. По воспоминаниям Андрея Михалкова-Кончаловского, на всю Москву было три признанные красавицы, и все -Татьяны. Когда Таня Васильева ушла от Лагина к одному из любимых писателей Сталина, Лагин больше не женился. — Мама говорила, что отца невозможно было заставить работать: страшный лентяй, он любил только есть конфеты, хотя ему нельзя. И она уходила на работу, запирая отца в комнате, давала ему килограмм конфет и вечером требовала отчета. Конфет к вечеру не было, но материал иногда был... Еще любил варить щи — из капусты и антоновских яблок.

***

Так приходит земная слава

— Когда я принесла папе вещи в морг, там в приемной сидел человек, которому все деньги пихали. Я говорю ему что-то. А приемщик вдруг хватается за голову: " Господи, Старик Хоттабыч! Никаких денег не надо! " Вот это слава. Настоящая.

+++

И вспомнились мне слова, одного поэта, — никак не могу припомнить его имя!

Только слава — хорошая женщина,

Но она не жена, а вдова!..

Израиль. Хайфа . 2003 год.

© Copyright: Михаил Лезинский, 2007

Свидетельство о публикации №2709080269

https://www.proza.ru/2012/02/29/985

Говоря откровенно, у меня имеется немалая заслуга перед отечественной литературой: я вовремя и навеки перестал писать стихи. Я мог бы, конечно, усугубить свои заслуги перед литературой, бросив писать и прозу. Но скромность не позволяет мне так цинично гоняться за заслугами.

Конечно, мой достойный всяческого подражания характер выработался у меня не сразу. Я работал и газетчиком, и научным работником, заведующим складом художественных ценностей, комсомольским и партийным работником, доцентом по политэкономии, редактором трех журналов, в том числе одного сатирического.

Найдутся люди, которые с плохо скрытым лицемерием упрекнут меня, что я не работал никогда ни верхолазом, ни укротителем тигров. На это я отвечу с плохо скрытым благородством:

— Зато я был и остаюсь сатириком, товарищи.

Перед тем как составить эту книгу, я написал повесть-сказку «Старик Хоттабыч», романы «Патент АВ», «Остров разочарования», «Трагический астероид», «Голубой человек» и повести «Майор Вэлл Эндъю». «Съеденный архипелаг», «Белокурая бестия», «Печальная судьба Эйби Линкольна» и циклы рассказов для детей «Похождения Тритутика» и «Приключения морехода Балакирева».

журнал Искатель, 1966

Полет в никуда

Усиленно работаю над новым романом для взрослых и над повестью для детей. Роман, вероятнее всего, будет называться «Голубой человек», повесть — «Заколдованный класс». Если ничего непредвиденного не произойдет, закончу обе эти книги в ближайшее время. И тогда получится, что книги для детей я пишу раз в двадцать пять лет: «Старик Хоттабыч» написан мной и впервые опубликован в 1938 году.

Одновременно исподволь подготавливаю к переизданию мой роман «Атавия Проксима». Очень много правлю и вычеркиваю, очень мало вписываю нового. «Полет в никуда» — единственный новый эпизод этого романа.

Атавия Проксима.1956

Аннотация

Автор считает своим долгом предупредить, что многое в событиях, послуживших основой для настоящего повествования, ему самому кажется необъяснимым с точки зрения естественных наук.

Поэтому он и не рисковал пускаться в исследование удивительных причин, которые привели к появлению нового небесного тела, давшего название этому роману.

Лагин Лазарь

АТАВИЯ ПРОКСИМА

вместо вступления

Автор считает своим долгом предупредить, что многое в событиях, послуживших основой для настоящего повествования, ему самому кажется необъяснимым с точки зрения естественных наук. Во всяком случае, на их современном уровне развития. Речь идет в первую очередь об астрономии, атомистике, метеорологии, баллистике, геологии и небесной механике. Получив гуманитарное, в основном экономическое, образование, автор знает перечисленные выше точные науки в объеме, лишь немногим превышающем содержание общедоступных популярных книг. Поэтому он и не рисковал пускаться в исследование удивительных причин, которые привели к появлению нового небесного тела, давшего название нашему роману. Если среди ученых астрономов, атомников, физиков, геологов и метеорологов – найдутся желающие подробно заняться изучением обстоятельств, способствовавших и сопутствовавших образованию Атавии Проксимы,[1] автор с радостью предоставит в их распоряжение все имеющиеся у него специальные данные, сводки, фотографии, дневники, материалы сейсмических станций – словом, все то, в чем лично ему разобраться не по силам.

Впрочем, если они в первую очередь обратят свое внимание на то, что и по замыслу автора и по количеству страниц составляет основное содержание этого повествования, то задача, которую поставил перед собою автор, будет, по крайней мере на его взгляд, решена.

***

«Ах, как мечтают те люди хоть о самом завалящем джинне из старинной сказки, который явился бы к ним со своими дворцами, сокровищами! Конечно, думают они, любой джинн, проведший две тысячи лет в заточении, поневоле отстал бы от жизни. И возможно, что дворец, который он преподнесет в подарок, будет не совсем благоустроен с точки зрения современных достижений техники. Ведь архитектура со времен калифа Гарун аль Рашида так шагнула вперед! Появились ванные комнаты, лифты, большие, светлые окна, паровое отопление, электрическое освещение... Да ладно уж, стоит ли придираться! Пусть дарит такие дворцы, какие ему заблагорассудится. Были бы только сундуки с золотом и бриллиантами, а остальное приложится: и почет, и власть, и яства, и блаженная, праздная жизнь богатого "цивилизованного" бездельника, презирающего всех тех, кто живет плодами своих трудов. От такого джинна можно и любое огорчение стерпеть. И не беда, если он не знает многих правил современного общежития и светских манер и если он иногда и поставит тебя в скандальное положение. Чародею, швыряющемуся сундуками с драгоценностями, эти люди все простят. Ну, а что, если бы такой джинн да вдруг попал в нашу страну, где совсем другие представления о счастье и справедливости, где власть богачей давно и навсегда уничтожена и где только честный труд приносит человеку счастье, почет и славу? Я старался вообразить, что получилось бы, если бы джинна спас из заточения в сосуде самый обыкновенный   советский мальчик,    такой,    каких   миллионы   в нашей   счастливой социалистической стране».

Из авторского предисловия к «Старику Хоттабычу»

***

В письме к Бритикову Лагин подчеркнул, что не считает себя научным фантастом и согласен с Н. Тихоновым, назвавшим его «мастером фантастической и философской прозы». (Писатель сообщил также, что гриф «научная фантастика» проставлен был издательством «Молодая гвардия» на первом и пока единственном издании «Атавии Проксимы» против его воли). "В моем романе, — продолжает Лагин в упомянутом письме, — отрыв (Атавии от Земли, — А. Б.) — это фантастически развитая земная разрушительная сила, которая в руках поджигателей третьей мировой войны грозит превратить нашу планету в мертвую, безжизненную".

***

***

Автор "Старика Хоттабыча" Лагин печатался в будущем "МК"

Его публикации выходили на литературной странице

27.06.2019 в 20:29, просмотров: 4309

Воздать должное по случаю столетия «МК» бывшему автору нашей газеты Лазарю Лагину я бы не смог, если бы в редакцию однажды не позвонил журналист Лев Гурвич и не представился: «Я служил в «Юношеской правде»…». При ясном уме и твердой памяти в 93 года он рассказал, как все начиналось в двух комнатах на Большой Дмитровке, как в годы военного коммунизма бесплатно разносил тираж газеты по комсомольским ячейкам, как ходил в Бумтрест добывать бумагу…

На вопрос, кого помнит из авторов, ответил:

— На литературной странице печатался Лазарь Лагин, будущий автор «Старика Хоттабыча». Одно время в газете работал Николай Кочкуров, которого знают как Артема Веселого, автора романа «Россия, кровью умытая». Артема расстреляли в 1937 году…

Но я сегодня хочу рассказать о том, кто вошел в литературу под псевдонимом Лазарь Лагин. Сформирован он из первых слогов имени — Лазарь и фамилии Гинзбург. Под ним стали выходить фантастические повести, романы, сказки. Самая известная из них «Старик Хоттабыч».

Книгу не изъяли из библиотек и не отправили в макулатуру, как многие сочинения, изданные при советской власти. Ее выпускают еще чаще, чем прежде. Обложки и картинки с пионером в красном галстуке и бородатым джинном заполняют Всемирную паутину. После распада СССР «Старик Хоттабыч» вышел 48 раз, не считая аудиоверсий. Минувший год не стал исключением, в театре «Эрмитаж» на Новом Арбате состоялся спектакль «Старик Хоттабыч»… При том что книга просто пронизана советским пафосом.

Родился писатель в Витебске на Западной Двине в многодетной семье плотогона Иосифа Гинзбурга в 1903 году. Погромы в местечках вокруг города побудили переехать в Минск. В хедере, еврейской школе, Лазарь учил идиш, на котором говорили в семье. Классическое образование получил в русской гимназии, преобразованной при советской власти в среднюю школу. Ее закончил в 16 лет, когда разразилась Гражданская война.

Сохранилась фотография юного бойца в буденовке, в Красной Армии вступил в комсомол и в партию. Слыл в полку запевалой, любил исполнять русские романсы, пел так хорошо, что командование направило Лазаря Гинзбурга в Минскую консерваторию.

Второй врожденный талант дал о себе знать стихами. С ними пришел в «Юношескую правду», когда переехал в Москву с желанием продолжить образование. Занимался в Доме Ростовых на Поварской в Центральной литературной студии Валерия Брюсова, признавшего советскую власть.

Высшее образование получил в Институте народного хозяйства имени Карла Маркса (ныне это Российский экономический университет имени Г.В.Плеханова). После института готовил к защите диссертацию по политэкономике в Институте красной профессуры. А в стол писал сатирические «Обидные сказки», опубликованные четверть века спустя.

С Маяковским познакомился не в Москве, а в Ростове, где служил политруком в Девятой Донской дивизии. Там в 1926 году впервые услышал, как Маяковский завораживающе читал стихи, свои и чужие. Вот как Лагин написал об этом важнейшем событии в жизни:

«Об отрывках из моей поэмы Маяковский отозвался более чем прохладно (литературные реминисценции, книжность), а «Отделкома» похвалил. И дал мне путевку в жизнь, сказав: этот писать будет».

Вскоре на другом заседании, где собрались рабочие железной дороги, Маяковский услышал о себе, что рабочий класс его не понимает. Тогда политрук Лазарь Гинзбург прокричал на весь зал:

«Ешь ананасы, рябчиков жуй! День твой последний приходит, буржуй!» С этим стишком матросы штурмовали в Октябре Зимний! Или, может быть, эти стихи непонятны! …Меня трясло от возбуждения, от обиды за моего любимого поэта….».

В тот день обрадованный речью молодого политрука Маяковский пригласил его встретиться в гостинице. «Написал стихотворение, положи под подушку, — наставлял Маяковский. — Через несколько дней извлеки из-под подушки, внимательно прочитай, и ты увидишь, что не все у тебя гладко. Выправь, и снова под подушку на некоторое время. Семь раз проверь перед тем, как понести в редакцию».

Тогда же взял с поэта обещание, что принесет стихи в его журнал: «Вы будете носить, а я буду их помаленечку браковать, и вы заживете, молодой человек, в сказочном счастье».

Счастья не произошло.

Спустя год, при случайной встрече в Москве, спросил:

— Вы что же, молодой человек, Фет или Тютчев! Сколько мне раз надо приглашать вас приносить стихи в «Новый Леф»?

— А я, Владимир Владимирович, больше стихов не пишу.

— Это почему ж такое варварство?

— А я пораскинул мозгами и понял, что так, как вы, я писать никогда не сумею, а так, как некоторые другие, — я лучше сейчас повешусь.

— Гм-гм!.. Решительно, ничего не скажешь. Вы далеко не безнадежны как поэт, но, конечно, вам видней… Что ж, расстались с литературой?

— А я, Владимир Владимирович, попробую себя в прозе...

В прозе становление происходило долго. Прошло полжизни, прежде чем третий талант фантаста и сатирика проявился в полную силу. Молодого большевика с высшим образованием и без пяти минут кандидата экономических наук ЦК партии направил в газету «За индустриализацию», далекую от прозы. Еще дальше кадровики, решавшие судьбу члена партии с 1920 года, отодвинули от предназначения, выдвинув в орган ЦК партии «Правду». Там состоялось знакомство с лучшим журналистом страны Михаилом Кольцовым, главным редактором «Крокодила». Он пригласил быть своим заместителем в сатирическом журнале, близком ему по духу.

Лишь спустя семь лет стали выходить книги прозаика, бывшего поэта.

Звездный час настал благодаря случаю. В детстве Лазарю в руки попала книжка английского писателя Ф.Энсти «Медный кувшин» о заключенном в сосуде джинне, случайно оказавшемся на свободе и творящем чудеса. Эта фантазия вдохновила сочинить «Старика Хоттабыча», о джинне, случайно вырвавшемся из глиняного кувшина, поднятого со дна реки пионером…

Впервые «Старика Хоттабыча» напечатали журнал «Пионер» и выходившая миллионным тиражом «Пионерская правда» в 1938 году, когда арестовали обреченного на смерть главного редактора «Крокодила»… Печальной участи избежал его заместитель, отправленный Союзом писателей СССР в командировку с родным братом Михаила Кольцова художником Борисом Ефимовым в Арктику, на остров Шпицберген. Там находились два поселка советских горняков, добывавших уголь. Спас Александр Фадеев, друг Лагина и глава Союза писателей СССР. С ордером на арест агенты Лубянки несколько раз приходили в квартиру писателя и не заставали его дома. В этот период, пока он жил далеко от Москвы, у него появилось время отредактировать «Старика Хоттабыча». Когда «Большой террор»» стих, писатель вернулся в Москву, и впервые вышла книга, принесшая славу.

«На следующий год началась война. С первых ее дней Лазарь Лагин на фронте, — пишет Аркадий Стругацкий, вместе с братом обязанный ему выходом первой книги «Страна багровых туч», отвергнутой редакторами «Детгиза».

Воевал в Одессе, Николаеве, Херсоне.. Участвовал в обороне Севастополя, в боях за Кавказ, в десантных операциях под Новороссийском, ходил в морских конвоях... и делал все, что положено было делать писателю на фронте: писал листовки, рассказы, фельетоны, выступал перед бойцами и офицерами по политическим и военным вопросам, читал им свои произведения, писал истории кораблей и частей морской пехоты...

После войны моряк с медалями «За оборону Одессы», «За оборону Севастополя» и орденом Отечественной войны вернулся в «Крокодил». На идише написал и издал книгу «Мои друзья бойцы-черноморцы: фронтовые заметки». Начали регулярно выходить раскупаемые народом «Патент АВ», «Остров Разочарования», «Атавия Проксима» …

Когда началась травля «космополитов», появился было повод расправиться с Лагиным. Но борцы с «беспачпортными бродягами» не знали, что Старик Хоттабыч бормочет заклинания… на иврите!

В годы «оттепели» выходят повести «Съеденный архипелаг», «Белокурая Бестия», «Майр Велл Эндью»… Семь лет Лагин пишет роман «Голубой человек». Его герой, студент исторического факультета Московского университета, совершает путешествие во времени и попадает в царскую Россию, где встречается с Лениным, начинает жизнь революционера…

До конца жизни, длившейся 76 лет, издавались новые книги, выходили мультфильмы, пластинки, появились фильм, мюзикл «Старик Хоттабыч». Рождались постоянно остроты:

«Чтобы скрыться, ей было достаточно стереть с лица косметику»;

«Человек, застенчивый до грубости»;

«Одаренному коню в зубы не смотрят»;

«Черви орлов не боятся. Они боятся кур»;

«И среди курящих попадаются неважные люди»;

«Не знаешь — не спрашивай»;

«Конечно, истинный друг познается в беде. Но и удаче порадуется только настоящий друг».

В личной жизни Лазарю Иосифовичу не так повезло, как в литературе. Андрей Кончаловский среди трех самых красивых женщин довоенной Москвы называл Татьяну Васильеву. Как рассказывала она моей жене, в 17 лет к ней на катке Чистых прудов подошел незнакомый мужчина и предложил выйти замуж, пообещав, что она ни в чем не будет нуждаться. В браке родилась дочь Наталья. С ней жена ушла к другому, но и с ним не сложилось. Дочь вернулась к отцу.

Как говорил Лагин, Геркулес совершил двенадцать подвигов, после чего Зевс даровал ему бессмертие. А ведь в искусстве бывает и так, что сначала даруют человеку бессмертие, а уже потом срочно подыскивают для него дюжину подвигов.

Автору острот задним числом подыскивать свершения не потребовалось.

https://www.mk.ru/social/2019/06/27/avtor...

Приключенчество, даже сдобренное научно-фантастическим элементом, никогда не позволяло дать сколько-нибудь глубокий разрез социальных явлений. Добиться большой остроты в постановке многих злободневных вопросов помогла Лагину не авантюрная канва сама по себе, как иногда считают, [271] а разоблачительная сила фантастической ситуации. Из фантастической коллизии Лагин и развертывает двойную пружину своего повествования — и приключения, и сатирические гротески.

Вся интрига романа «Атавия Проксима» (1956) — своего рода спираль «бумерангового» казуса. Атавские милитаристы пытались спровоцировать войну Земного шара против Советского Союза — и сами очутились буквально вне Земли. Здесь использован научно-фантастический мотив. В «Острове разочарования» (1950) негрофобия привела ультрарасиста к тому, что остаток жизни ему довелось скоротать в обществе чернокожих рабов. Здесь взята просто фантастическая ситуация. Все приключения в философско-сатирических романах Лагина либо вытекают из таких парадоксов, либо подводят к ним как к центральной метафоре. В «Атавии Проксиме» сатирические эпизоды развертываются в ходе атавско-полигонской войны, но событиям дает начало абсурдный, хотя, в сущности, логичный конфликт между двумя государствами, не только дружественными, но еще и запертыми на одном космическом острове.

Внутренняя логичность вымышленного мира в романах Лагина приводит на память А. Грина. Только у Лагина фантастический мир развертывается не из чуда, а из научной гипотезы или умело мистифицированного допущения. Нелегко представить, что часть суши может быть вырвана из земной тверди. Но мощь ядерной энергии беспредельна, и, если заряды расположить по периметру материка, почему бы куску суши не подняться на орбиту? Офицеру-атавцу приказали произвести атомные взрывы, симулирующие нападение Советского Союза. Он перепутал рубильники. Произошло легкое землетрясение. Прервалась связь с внешним миром. И Атавия вдруг обнаружила, что стала Проксимой, как называют ближайшие к нам светила созвездий.

К подобной научной мистификации прибегнул Жюль Верн в романе «Гектор Сервадак». Комета, чиркнув нашу планету по касательной, выбила в космическое пространство кусок земной коры. Через некоторое время Галлия (так окрестило население свою планетку) по той же орбите возвратилась на свое место, и никто, кроме ее обитателей, не заметил катастрофы. На фоне этих неправдоподобных происшествий Верн сообщает популярные сведения из астрономии, геофизики и т. д. В романе есть также элементы утопии и социальной сатиры. Галлийской колонии противостоит классический ростовщик Исаак Хаккабут. «Казалось бы… очутившись в положении, столь необычайном и непредвиденном, он должен был совершенно измениться… ничего этого не случилось». [272] Не изменились и претензии «держав», только в игрушечных масштабах захватнические вожделения и национальное чванство выглядят смешно и жалко. Все это — в духе легкого французского юмора.

Лагин создает коллизии трагические, облитые щедринским и свифтовским сарказмом. За бортом Земли оказывается целая система, и на Атавии Проксиме творятся дела пострашнее наивных политических страстей прошлого века. Сравнительно небольшое притяжение атавского астероида не в силах удержать убегающую атмосферу. Чтобы отвлечь людей от вопроса, по чьей вине им предстоит задохнуться, правители принуждают единственного своего соседа на космическом материке, дружественную Полигонию, заключить пакт о… «взаимной войне». Война, говорят они, — самая большая услуга, которую они могут оказать друг другу в сложившихся условиях.

Фантастические обстоятельства обставлены правдоподобными деталями. В правительстве не поверили, что Атавия взлетела в космос, и послали корабли. И вот с одного корабля наблюдают, как второй неожиданно «тонет» — на глазах проваливается за горизонт: так круто закруглился «прилипший» к исподу астероида океан. Подобный эффект описан в «Гекторе Сервадаке».

Несмотря на научную мотивированность некоторых эпизодов, фабула «Атавии Проксимы» основана все же на допущениях, заведомо невозможных. С самого начала ясно, что взрыв, способный вырвать целый материк, не оставил бы на Атавии ничего живого. Критика сожалела, что отсутствуют подробности, объяснившие бы столь «мягкий запуск». Но таких объяснений просто не существует в природе. Никакими оговорками нельзя было бы всерьез уверить читателя, что население целого материка не почувствовало, как взвилось в космос. И Лагин с первых же строк шутливо предупреждал, что отказывается сколько-нибудь вразумительно объяснить приведшие к невероятным обстоятельствам физические явления.

Верн, наоборот, обставил полет и «мягкую посадку» Галлии множеством объяснений. Но чем больше он обосновывал, тем менее правдоподобным выглядело необычайное путешествие с научной точки зрения. Во времена Верна многое в космических явлениях не было известно широкой публике и фантаст мог рассчитывать на условное правдоподобие. Для современного же читателя подробности нередко усугубляют неправдоподобие. Фантасты поэтому «для ясности» стали опускать детали и даже мотивировку в целом. Строгое объяснение и не необходимо, когда научный элемент играет служебную роль, т. е. используется как отправная точка для социальных аллегорий и психологических ситуаций. В романе «Робинзоны космоса» Ф. Карсак, подобно Лагину, уклоняется от пояснений, каким удивительным образом часть земной коры с людьми, деревьями, заводами неожиданно очутилась на чужой планете. Его целью было рассказать об усилиях людей в освоении природы и преодолении на новой родине старых противоречий капиталистической системы.

В письме к автору этой книги Лагин подчеркнул, что не считает себя научным фантастом и согласен с Н. Тихоновым, назвавшим его «мастером фантастической и философской прозы». (Писатель сообщил также, что гриф «научная фантастика» проставлен был издательством «Молодая гвардия» на первом и пока единственном издании «Атавии Проксимы» против его воли). Лагин, тем не менее, в своих чисто фантастических посылках учитывает современный уровень знания. Жюль Верн заботился объяснить разреженность атмосферы Галлии малой силой притяжения. Лагин идет дальше: небольшое тело Атавии Проксимы со временем вообще теряет свое газовое покрывало.

На этом построены важные разоблачительные коллизии. Однако в целях заострения сюжета писатель прибегает к незаметному нарушению законов природы. Атавские фашисты затевают вооруженное вторжение обратно на Землю. Прогрессивные силы противопоставляют этой авантюре мирный план: раскрутить планетку гигантскими реактивными двигателями, чтобы увеличить силу тяготения. Это не помогло бы: тяготение зависит не от вращения, а от массы планеты. Но, между прочим, сообщил нам писатель, до него не дошли критические замечания на этот счет. Читатели проглядели эту частность, а если и заметили, — она ведь вполне в духе условной научной фантастики романа.

"В моем романе, — продолжает Лагин в упомянутом письме, — отрыв (Атавии от Земли, — А. Б.) — это фантастически развитая земная разрушительная сила, которая в руках поджигателей третьей мировой войны грозит превратить нашу планету в мертвую, безжизненную". Автор прав, полагая, что в романе мало что пришлось бы изменить, «если бы вместо отрыва от Земли найти другую причину полной изоляции на длительный срок Атавии от остального человечества. Ну, хотя бы в результате того, что провокационный атомный залп создал вокруг Атавии многолетнюю и непроходимую стену радиации». Но зато с точки зрения художественной выразительности наиболее удачно получилось как раз выстреливание Атавии в космос. Лагин обыгрывает социально-политический парадокс, имеющий в физике характер непреложного закона: действие равно противодействию. Желая наказать «этих русских», атавские милитаристы жестоко проучили самих себя.

Роман, конечно, не исчерпывается этой фабульной метафорой. В «Атавии Проксиме» прочерчены многие линии и детали, реалистически обрисовывающие обстановку, в которой возможно ядерно-космическое безумие. Например, боевыми действиями полигонских войск руководит атавский, т. е. вражеский генеральный штаб (чтобы, чего доброго, не оказали серьезного сопротивления!). Сбежавший из психиатрической лечебницы Ассарданапал Додж выдает себя за сенатора, а толпа не замечает в его бреднях чего-нибудь такого, что отличало бы его от нормальных «бешеных». Не желая стоять в одной очереди с негром, зоологически убежденный расист демонстративно отказывается от противочумной прививки и умирает.

Вместе с тем Лагин не перекрашивает буржуазную демократию в фашизм. Подобные прямолинейности нередко портят неплохо задуманную сатиру. Писатель в самой буржуазной демократии находит фашистские начала и запечатлевает их, так сказать, в местном колорите, со всей атрибуцией демократической демагогии, которую так кичливо выставляют напоказ, скажем, пропагандисты «американского образа жизни».

Лагин почти не делает собственных научных допущений, но зато в совершенстве владеет искусством извлекать всю силу гротеска из ситуаций, таящихся в обоюдоострости современной науки и техники. Открытие, несущее жизнь, сеет смерть в руках корыстолюбцев, авантюристов, трусов, откровенных или замаскированных фашистов. Сюжеты Лагина остро логичны в своей парадоксальности. В стране Аржантейе («Патент АВ», 1947), за которой прозрачно угадывается Америка (хотя на самом деле Аржантёй — парижский пригород), доктор Попф создает препарат, стимулирующий рост организмов (идея, давно лелеемая фантастами и находящая подтверждение в успехах биологии). Скот, фантастически быстро растущий до гигантских размеров, — это ли не мечта людей! Но те, кому это выгодно, похищают препарат для того, чтобы вырастить крепких солдат с младенческими мозгами. Солдаты идут и распевают:

Дяденьку мы слушались,

Хорошо накушались.

Если бы не слушались,

Мы бы не накушались.

Проблема говядины — и проблема пушечного мяса… Памфлет создает прежде всего эта парадоксальная метафорическая реализация фантастической идеи (вспомним у Беляева в «Прыжке в ничто» бегство миллиардеров от революционного «потопа» в ракетном «ковчеге»).

В повести «Белокурая бестия» (1963) Лагин столь же удачно контаминировал рассказы о детях, выросших среди зверей, с волчьей идеологией неофашизма. Малолетний сын немецкого барона — военного преступника, воспитанный волчицей, очутившись в руках педагогов-гуманистов, постепенно приобретает черты человека. Возвращенный же в свою семью, делается лидером движения «федеральных волчат». Звериная психология неофашистов вытравляет в нем даже ту «человечность», которую он унаследовал в волчьем логове. Одно из ритуальных состязаний «федеральных волчат» — на четвереньках догнать и сожрать живьем цыпленка. Распаленный кровью «волчонок» заканчивает реваншистские лозунги звериным воем в микрофон…

Как и в «Атавии Проксиме», писатель добивается реалистичности своих гротесков-парадоксов тщательно обоснованными деталями. Рассказ об очеловечивании мальчика-волка наполнен такими психологически достоверными подробностями, что обратное превращение в «зверя», уже идеологическое, воспринимается в том же реалистическом ключе, несмотря на вплетающиеся публицистические интонации.

У Александра Беляева есть рассказ на близкую тему — «Белый дикарь» (1926). Мягкая беляевская манера контрастно оттеняет трагическую историю смышленого здоровяка, росшего без людей. После недолгой «цивилизации» он предпочел капиталистическому городу свое дикое одиночество. Вероятно, для такой традиционной антитезы: цивилизация — природа гротеск не требовался. У Лагина гротеск естественно вырастает из более острого угла зрения: человек и зверь — и люди-звери. Не следует забывать, что в художественную манеру Лагина как бы прорывается напряженность противоречий в современном мире: они уже сами по себе объективно гротескны.

В меру своих возможностей Лагин продолжает традицию Д. Свифта и А. Франса (философская аллегоричность фантастических историй), М, Е. Салтыкова-Щедрина (едкий сарказм «простодушной» интонации) и своего раннего современника Г. Уэллса. Между прочим, Лагину принадлежит парадоксальная перелицовка на современный лад «Борьбы миров». Писатель повернул сюжет так: а что если бы марсианские завоеватели попытались найти среди землян ренегата? Скажем, из артиллеристов, которые безуспешно расстреливали их боевые треножники? Неудача сопротивления наводит одного из офицеров на «мысль»: не правильнее ли стать на сторону этой неуязвимой цивилизации? Предательство он облекает целой философией, проповедует ее собратьям по несчастью, пленникам марсиан, а когда последний из них пошел на корм, сам разделяет их участь. Записки ренегата «обнаружили» после второй мировой войны. В фантастической исповеди, как в зеркале, предстает лицо коллаборациониста — английского ли, французского, русского — психология их, как и судьба, одинакова.

Рассказ был назван «Майор Вэлл Эндъю» (1962). Фамилия-метафора заключает в себе вопрос: Ну, а ты? Он обращен к «среднему обывателю» на Западе, убаюкивающему себя глубокой философией на мелководье соглашательства с ультрареакционерами.

Этот же вопрос ставил С. Розвал в романе «Лучи жизни» (1959) и его продолжении «Невинные дела» (1962). В вымышленной стране Великании «медные каски» пытаются обратить изобретенные ученым Чьюзом лучи жизни в лучи смерти. На судьбе своего открытия и своей собственной прекраснодушный гуманист (напоминающий доктора Попфа в «Патенте АВ») узнает истинный смысл «великанского образа жизни» и становится борцом за мир.

В нашей приключенческой фантастике немало подобных сюжетов. Тематически творчество Лагина — в ряду многочисленных фантастико-политических памфлетов. Но у Лагина есть ряд неоспоримых преимуществ. Его сатирические образы выделяются идейной глубиной и художественной определенностью. Майор Вэлл Эндъю, в чьем лице, писала «Литературная газета», Лагин нарисовал облик Предателя Человечества номер Один, может быть, самый яркий, но далеко не единственный. Альфред Вандерхунд, аптекарь Бамболи в «Патенте АВ», Мообс в «Острове Разочарования», Онли Наундус, Фрогмор, Раст в «Атавии Проксиме» — все они запоминаются не только по фамилиям-маскам, указывающим на те или иные стандартные качества врагов мира, предателей и приспособленцев. Каждый к тому же — индивидуальная разновидность: Ржавчина (Раст), Болото (Фрогмор) и т. д. Лагинские сатирические типы не плакатные амплуа, это серьезные социально-психологические разоблачения.

Лагин вместе с тем — один из немногих сатириков, кому, как отмечала критика, удаются и положительные герои — и те, чьи слабости писатель отлично понимает (Попф в «Патенте АВ»), и те, кто достойно представляет идеал автора (капитан-лейтенант Егорычев в «Острове Разочарования»).

Фантастическая сатира, к сожалению, часто не дает должного эффекта потому, что фантастика низведена к дурной выдумке (как в романе Иванова «Энергия подвластна нам»), либо более или менее общеизвестна (как в многочисленных повестях Н. Томана). Лагин создает свой особый фантастический мир, но даже в мельчайших деталях вымысла отталкивается от реального. При этом он всегда дарит читателю нечто интересное, новое или по крайней мере оригинально повернутое. Он превосходно знает то, о чем пишет — от научных тонкостей до оттенков быта на каких-нибудь позабытых богом островах.

Успех романов Лагина было бы неверно объяснять только талантом и мастерством. Кстати сказать, у Лагина тоже встречаются, хотя и реже, чем у других, типичные для фантастов-приключенцев изъяны: ненужная обстоятельность проходных подробностей (за счет чего действие неоправданно замедляется), газетная фразеология, недостаточно освеженные заимствования. Но в чем Лагин несомненно на голову выше собратьев по перу, так это в мастерстве использования научно-фантастического материала. Он искусно переплавляет в фантазию свою эрудицию и свою культуру, склонность к философскому обобщению. Приключенцы, публицисты и фантасты в равной мере числят Лагина в своем цеху. Но для нас важно, что Лагин плодотворно использовал в романе-памфлете возможности научно-фантастического метода.

Русский советский научно-фантастический роман, 1970

Псевдоним Лагин был составлен писателем из частей собственных имени и фамилии: ЛАзарь – ГИНзбург. В журнале «Крокодил» Л. И. Лагин замещал знаменитого журналиста Михаила Кольцова. В самый суровый год массовых репрессий находился в долгой северной командировке, возможно, это его и спасло. Там, в Заполярье, Лагин приступил к истории про старика Хоттабыча. Разумеется, он хорошо знал книжку англичанина Ф. Энсти (Томаса Энсти Гатри) «Медный кувшин», но ведь «Приключения Буратино» Алексея Толстого тоже самодостаточны… Первый вариант повести о Хоттабыче появился в журнале «Пионер» (1938) – с отличными иллюстрациями уже известного в те годы художника Ротова. Бородатый старичок в короткой курточке, в шляпе-канотье запомнился многим. «Я могущественный и неустрашимый дух, и нет в мире такого волшебства, которое было бы мне не по силам. Назови мое имя первому попавшемуся ифриту, или джинну, что одно и то же, и ты увидишь, как он задрожит мелкой дрожью и слюна в его рту пересохнет от страха…» В 1940 году «Старик Хоттабыч» вышел отдельной книгой. В 1957 году на экранах страны появился одноименный фильм. Что же касается переизданий, их было чрезвычайно много. «С книжных полок смотрят на меня бородатые Хоттабычи Абдурахманы, – вспоминал журналист М. Лезинский. – Множество Хоттабычей. Похожих друг на друга и не похожих: индийские и французские, испанские и норвежские, английские и полинезийские, молдавские и грузинские, армянские и таджикские, узбекские и эстонские, седобородые и чернобороды, с выпуклыми глазами и миндалевидными». Следуя постоянно меняющимся политическим реалиям, осторожный Лагин правил практически каждое издание. «Текст романа, – писал критик В. Березин к столетию Л. И. Лагина, – плавился как пластилин. Лагин дописывал и переписывал его. Удивительно, что никому не пришло в голову собрать все редакции в одном томе и снабдить культурологическим комментарием. Британские империалисты сменялись американскими, менялась маркировка на плавучей мине, которую Хоттабыч принимал за место заточения своего непутевого братца Омара, а в варианте 1955 года советский пионер вообще попадал в Индию…» «Насколько я тебя понял, даже султаны для тебя недостаточно знатны, – возмущался старик Хоттабыч в издании 1956 года. – Кто же тогда, по-твоему, знатный человек? Назови мне хоть одно имя». – «Да взять хотя бы Чутких, или Лунина, или Кожедуба, или Пашу Ангелину», – ответил Волька. – «Кто это твой Чутких? Султан?» – «Подымай, брат, выше! Чутких – один из лучших в стране мастеров суконной промышленности!» – «А Лунин?» – «Лунин – лучший паровозный машинист!» – «А Кожедуб?» – «Один из самых-самых лучших летчиков». – «А чья жена Паша Ангелина, что ты ее считаешь знатнее шейхов и королей?» – «Она сама по себе знатная, а не по мужу. Она знаменитая трактористка!» – «Ну, знаешь ли, драгоценный Волька, я слишком стар, чтобы позволить тебе так надо мной смеяться. Ты хочешь убедить меня, что простой суконщик или погонщик паровозов знатнее царя?» – «Во-первых, Чутких не простой суконщик, а известный новатор всей текстильной промышленности, а Лунин – знаменитый машинист. А во-вторых, самый обыкновенный трудящийся у нас пользуется большим почетом, чем самый заядлый царь. Не веришь? На, прочитай в газете». – Волька протянул Хоттабычу газету, и тот удостоверился собственными глазами, что над десятком фотографий слесарей, агрономов, летчиков, колхозников, ткачей, учителей и плотников большими буквами было напечатано: «Знатные люди нашей Родины!»…» На глазах нескольких поколений шло долгое литературное перевоспитание упрямого, отсталого джинна. И успех был достигнут. «Если кто-нибудь из читателей этой глубоко правдивой повести, проходя в Москве по улице Разина, заглянет в приемную Главсевморпути, то среди многих десятков граждан, мечтающих о работе в Арктике, он увидит старичка в твердой соломенной шляпе канотье и вышитых золотом и серебром розовых туфлях. Это старик Хоттабыч, который, несмотря на все свои старания, никак не может устроиться радистом на какую-нибудь полярную станцию. Уже один его внешний вид – длинная седая борода по пояс, а следовательно, и бесспорно почтенный возраст – является серьезным препятствием для посылки на работу в суровых условиях Арктики. Но еще безнадежней становится его положение, когда он начинает заполнять анкету. На вопрос о своем занятии до 1917 года он правдиво пишет: „Джинн-профессионал“. На вопрос о возрасте – „3732 года и 5 месяцев“. На вопрос о семейном положении Хоттабыч простодушно отвечает: „Круглый сирота. Холост. Имею брата, по имени Омар Юсуф, который до июля прошлого года проживал на дне Северного Ледовитого океана в медном сосуде, а сейчас работает в качестве спутника Земли“, и так далее и тому подобное. Прочитав анкету, все решают, что Хоттабыч не в своем уме, хотя читатели нашей повести прекрасно знают, что старик пишет чистую правду». В годы Отечественной войны Л. И. Лагин служил на Дунайской военной флотилии, в Одессе, Николаеве, Херсоне, участвовал в обороне Севастополя, высаживался с советскими десантниками под Новороссийском, ходил в морских конвоях. Конечно, сочинял стихи, к которым моряки подбирали музыку. «Над нашим окопом задумчивый тополь, И южного неба синеет канва, Но мы, защищая родной Севастополь, деремся, как нам говорит Москва…» В осажденной Балакалаве на стене старой генуэзской башни в июне 1942 года Л. И. Лагин со своим другом художником Леонидом Сойфертисом оставили огромную надпись: «С миру по нитке – Гитлеру веревка». «Поражаешься, – вспоминал М. Лезинский, – как много сделал в войну майор Лазарь Лагин. Тот самый Лагин-Гинзбург, которого после появления на свет „Старика Хоттабыча“ причислили к чистым мастерам фантастического жанра. Помимо многочисленных сказок, басен и юморесок, помимо подписей к карикатурам Сойфертиса, Решетникова, Дорохова, помимо десятков очерков и зарисовок, в войну им была написана повесть „Броненосец Анюта“ (1945) и ее первая публикация под названием „Трое уходят в море“ появилась с „продолжение следует“ в номерах флотской газеты…» В 1947 году вышел роман «Патент АВ». Сюжет его прост, но, видимо, вечен, непреходящ. В некоей стране доктор Попф создал препарат, стимулирующий стремительный рост любых живых организмов. Казалось бы, перед человечеством открываются необыкновенные перспективы. Но милитаристы тут же накладывают руку на замечательное открытие и начинают выращивать не полезные виды растений и животных, а крепких физически солдат со вполне младенческими мозгами. «В 1952 году, – вспоминал Аркадий Натанович Стругацкий, – в „Комсомольской правде“ была опубликована статья-фельетон, в которой некто Гаврутто обвинил Лагина в том, что его роман „Патент АВ“ является плагиатом повести А. Беляева „Человек, нашедший свое лицо“. Не застенок, не лесоповал, конечно, но обвинение это стоило Лагину немало нервов и здоровья. (Впрочем, специальная комиссия Союза писателей под руководством Бориса Полевого доказала, что как раз А. Беляев мог заимствовать идею своего произведения из конспекта романа Л. Лагина „Эликсир сатаны“, опубликованного еще в тридцать четвертом году. Странно, право: случись это сейчас, я бы в два счета показал с книгами в руках, что эти два произведения не имеют между собой ничего общего). В 1953 году Лагина официально уведомили, что за роман „Остров Разочарования“ ему присуждена Сталинская премия, а спустя какое-то время присуждение это было отменено. Тоже – нервы и здоровье. В семьдесят первом году Госкино СССР запрещает съемки мультфильмов „Диогенбочкоремонт“ и „Наше вам прочтение!“ по сценариям Лагина, сочтя их порочными и клевещущими на советский строй…» Роман Лагина «Остров разочарования» (1951) начинается издалека. «Достоверно известно, что в первый вторник января тысяча шестьсот девятнадцатого года из Плимута вышла на поиски царства Эльдорадо и золотого города Маноа экспедиция, состоявшая из трех кораблей и двух ботов. Возглавлял ее некий Джошуа Пентикост, врач и магистр наук, сухонький, чрезвычайно жилистый человек, железного здоровья и несокрушимого упрямства. Без малого восемнадцать лет обивал он пороги министерских канцелярий и влиятельных особ, покуда в возрасте за сорок не получил, наконец, долгожданного разрешения и средства. В выданном по сему случаю специальном королевском рескрипте эсквайру Джошуа Пентикосту разрешалось „в ущерб и поношение испанскому королю открывать и подчинять британской короне языческие страны, еще не включенные во владения какого-либо христианского монарха, защищать эти страны и изгонять каждого, кто попытается поселиться ближе чем в двухстах лигах от места, избранного для основания колонии“. Первые пятнадцать дней похода прошли благополучно. На шестнадцатые сутки поднялась сильная буря, корабли Пентикоста потеряли друг друга и больше никогда уже не встретились. Оба бота и один корабль перевернулись и пошли ко дну. «Царица Савская» с перебитыми снастями и полузатопленным трюмом кое-как добралась до португальских берегов, чтобы все же пойти ко дну в каких-нибудь двенадцати кабельтовых от суши. Что же касается флагманского корабля, носившего название «Апостол», то он после еще трех недель пути, полного неслыханных треволнений и тягот, отдал якоря в тихой пристани испанского острова святой Изабеллы, затерявшегося в знойных просторах Атлантики. Пентикост предусмотрительно скрыл истинные цели своей экспедиции. Он заявил, что направляется в одно из американских владений Англии, и был чрезвычайно радушно принят губернатором острова и всей тамошней испанской колонией, изнывавшей от жары и скуки. Ему было дано много полезных сведений и советов, которые отважный путешественник принял с изъявлениями самой сердечной благодарности. Более месяца потребовалось на ремонт корабля, изрядно потрепанного жестокими бурями. Наконец, пополнив свои запасы провианта и питьевой воды, «Апостол» собрался в дальнейший путь. По этому случаю гостеприимный губернатор дал прощальный ужин, затянувшийся далеко за полночь. Когда пир пришел к концу, Джошуа Пентикост и его спутники, которым предстоящий поход не позволял излишествовать в потреблении вина, благоговейно преклонили колена и вознесли горячие молитвы к небу, густо усеянному ослепительными южными звездами. Помолившись, они с просветленными лицами вскочили на ноги, зарезали губернатора и его идальго, валявшихся мертвецки пьяными на своих роскошных ложах, вырезали их семьи и челядь, сожгли дотла город Сан-Хуан и подняли над его дымящимися развалинами гордый флпг своей родины…» Известно, что вождь всех народов весьма интересовался географией и историей, но вряд ли «Остров Разочарования» привлек его внимание приключенческой стороной. Нет, скорее другим. «Вечером третьего июня тысяча девятьсот сорок четвертого года, – продолжал Л. Лагин, – британский конвой, шедший из Персидского залива в составе девятнадцати транспортов и пятнадцати эскортных кораблей, подвергся в Атлантическом океане нападению нескольких немецких подводных лодок. Атака была отбита ценою потери одного транспорта, носившего название „Айрон Буль“. Две торпеды очень точно врезались в его машинное отделение, он переломился пополам, как сухая щепка, и обе половинки ушли ко дну раньше, чем экипаж успел предпринять что-нибудь для своего спасения…» Впрочем, в живых остались советский морской капитан Константин Егорычев, английский кочегар Сэмюэль Смит, англичанин Роберт Д. Фаммери и американцы Эрнест Цератод и Джон Бойнтон Мообс. Их выкинуло на никому неизвестный остров, на котором доживали потомки белых и черных, попавших сюда еще с потерявшегося в океанских просторах корабля Джошуа Пентикоста. Там же, на острове, оказалось несколько фашистов.

«Старинная головоломка: ехал мужик, а с ним волк, коза и капуста. Надо им через реку переправляться, а с собою в лодку можно взять только или волка, или козу, или капусту. Как же мужику умудриться, чтобы не оставлять наедине ни волка с козой, ни козу с капустой? А вот другая, самая современная задача: в силу стечения военных обстоятельств на одном острове оказались два англичанина, два американца, советский моряк и три эсэсовца, из которых один – матерый гитлеровец – ранен, но легко, другой, хоть и прикидывается образцовым военнопленным, безусловно укусит при первой представившейся возможности, третий, кстати сказать, недурно вооруженный, где-то пропадает и с минуты на минуту может нагрянуть. Советскому моряку надлежит в обстановке неприязни со стороны трех из его четырех спутников (ладно, не неприязни, а досадного непонимания) накормить все перечисленную выше ораву и себя в том числе, тщательно обыскать пещеру, разведать обстановку на острове, принять меры для поимки оставшегося на воле эсэсовца и закончить допрос пленных с таким расчетом, чтобы: а) ни в коем случае не оставлять майора эсэсовца с глазу на глаз с его фельдфебелем без присмотра упомянутого советского моряка или англичанина-кочегара, дабы не дать им договориться; б) ни в коем случае не оставлять этих эсэсовцев с американцами без собственного присмотра, дабы не дать им столковаться в ущерб общему делу союзников, и в) даже в его, упомянутого советского моряка, присутствии ни в коем случае не допускать посторонних разговоров его союзников с пленными. Первую головоломку – с козой, волком и капустой – можно было решать и не решать. Вторую решить было необходимо в самом срочном порядке…»

Это понятно. Ведь «…если немецкое командование считает необходимым специально высадить группу эсэсовцев, то есть особо проверенных и доверенных гитлеровцев, на остров, не обозначенный ни на одной карте мира… И если во главе такой группы из нескольких человек поставлен старший офицер – майор, и не безродный служака, а сын крупного и влиятельного промышленника, то задание, порученное такой группе, заслуживает самого пристального внимания…» Капитан Егорычев не ошибся. Фашисты прибыли на остров для испытания особо секретного оружия фашистов. Оружие это – атомная бомба. Только усилиями советского морского капитана эсэсовцы были разоружены, а бомба уничтожена. «Каргас совсем было собрался спуститься в шлюпку, чтобы проследовать на берег, когда с вершины горы, с которой только что исчезли две фигурки в черном, внезапно взметнулось с чудовищным, не поддающимся описанию грохотом потрясающее, ослепительно белое пламя. Гигантский, неправильной формы огненный шар клубился, разрастался вверх и по горизонтали, стал похож то на гриб, то на гигантскую солдатскую каску. Эта каска стремительно вытянулась в сверкающий столб высотой в несколько километров, который затем посерел и растаял уже где-то под самой стратосферой. И только тогда оказалось возможным наглядно представить яркость этого удивительного явления: ясный тропический полдень сразу после того, как исчезло удивительное пламя, производил впечатление сумерек! Это пламя было намного ярче солнца! Затем, всего несколькими секундами погодя, над местом появления этого пламени возникло облако, которое подтвердило подозрения Каргаса. (Это был, надо вам доложить, весьма бывалый человек, он ездил когда-то в составе какой-то делегации в гости в фашистскую Италию, видывал вулканы, потухшие и действующие, и гора на острове Разочарования, лишь только он ее увидел, чем-то напомнила ему потухший вулкан). Облако над вулканом быстро темнело. Вот оно стало пепельно-серым, свинцовым, черным. Раздался оглушительный раскат, за ним несколько более слабых, вверх выстрелил черный столб дыма. Широкая, тучеподобная крона этого зловещего столба грозно повисла где-то в субстратосфере. Потом раздался еще один раскат. И над самым кратером вулкана показалось новое темное, почти черное облако. Вероятно, оно было слишком тяжело, чтобы подняться в воздух. Сильный южный ветер не мог сдвинуть его с места. Оно несколько секунд колыхалось на вершине горы, как гигантская масса студня, потом со скоростью урагана покатилась вниз по ущелью, служившему долиной реки. Его края выдавались над ущельем. Оно имело округлую, шаровую форму с вздувающейся мягкой поверхностью. Теперь оно уже было черное, как смола. Внутри него непрерывно сверкали молнии. Небо покрылось густой пеленой. Некоторое время сквозь нее еще просвечивал темновишневый, еле различимый круг солнца, потом и его не стало видно. Наступил полный, ни с чем не сравнимый мрак. Только в страшной туче, уже выскочившей в саму бухту, сверкали молнии да над кратером вулкана пробивались языки багрового пламени, похожие формой своей на солнечные протуберанцы…» В романе Л. Лагина «Атавия Проксима» (1956) войну против Советского Союза пытались спровоцировать атавские милитаристы. Но один из дежурных офицеров перепутал рубильники и ядерные заряды, заложенные по периметру этой агрессивной страны, взорвались одновременно. «Вечером двадцать первого февраля, в тот самый миг, когда машина, которой правил профессор Гросс, вдруг подпрыгнула и помчалась над автострадой, а из разрушенного тем же загадочным сотрясением почвы подсобного здания 72EOX Особой бактериологической станции в городок Киним выбежала первая крыса и вылетел первый майский жук, повстречавшиеся чете Гроссов на их пути в Мадуа, атавский материк взлетел на воздух и на расстоянии пятидесяти девяти тысяч девятьсот одного километра от Земли превратился в ее второго спутника. В то же время пустынный и ненаселенный полуостров Камарод, отломившийся от континентального атавийского щита, образовал в ста одиннадцати тысячах семи километрах от Земли третий по величине спутник. Через две недели он был назван земными астрономами Атавия Бета в отличие от остальной и основной массы материка, которая, как ближайшая к Земле, получила название Атавия Проксима…» «Автор считает своим долгом предупредить, – писал в предисловии Л. Лагин, – что многое в событиях, послуживших основой для настоящего повествования, ему самому кажется необъяснимым с точки зрения естественных наук. Во всяком случае, на их современном уровне развития. Речь идет в первую очередь об астрономии, атомистике, метеорологии, баллистике, геологии и небесной механике. Получив гуманитарное, в основном экономическое, образование, автор знает перечисленные выше точные науки в объеме, лишь немногим превышающим содержание общедоступных популярных книг. Поэтому он и не рисковал пускаться в исследование удивительных причин, которые привели к появлению нового небесного тела, давшего название нашему роману…» О герое другого романа Л. Лагина – «Майор Велл Эндъю» (1962) – Всеволод Ревич писал: «Этот майор – это, так сказать, Предатель с большой буквы. Потомственный английский аристократ из „твердолобых“, первую гнусность он совершает, спасая свою шкуру, но очень быстро становится предателем с убеждениями, то есть еще более гнусным. Кажется, даже сами марсиане – (речь идет о новом нашествии марсиан, – Г. П.) – с некоторым умилением разглядывают столь необыкновенный образец человеческой породы. Велл Эндъю быстренько конструирует нехитрую философию, долженствующую оправдать его поведение. Он мечтает ни много ни мало о том, как бы с помощью марсиан создать некое Объединенное государство, которым он и ему подобные будут бесконечно управлять…» В романе Л. Лагина «Съеденный архипелаг» (1963) некий коммерсант Свитмёрдер (переведите его имя буквально, – Г. П.) – берется цивилизовать дикие острова архипелага Блаженного Нонсенса, но скоро выясняется, что новоявленному миссионеру гораздо выгоднее не запрещать, а наоборот поощрять людоедство… Лазаря Лагина не раз называли писателем холодной войны. Во многом это справедливо, но он видел и наши собственные пороки («Обидные сказки», 1959). Над этой книгой, самой любимой, Лазарь Лагин работал несколько десятилетий – практически до конца жизни, как и над циклом рассказов «Жизнь тому назад», в которых пытался разобраться со своим собственным прошлым. «Мы познакомились года за два до его безвременной кончины, – вспоминал Аркадий Натанович Стругацкий. – Мне посчастливилось провести не один вечер в его гостиной за чаем (гостю доставалось и кое-что покрепче) в прелюбопытнейших беседах на разнообразные темы – от литературных анекдотов до тайн высокой политики, – и я никогда не забуду его, тогдашнего: вот он сидит боком к столу, посасывает пустую трубочку и снисходительно-внимательно слушает меня, а затем принимается говорить сам сипловато-хриплым, еще в довоенные времена, наверное, севшим голосом…» Известному исследователю советской фантастики А. Ф. Бритикову Лагин писал, что не считает себя фантастом. Более того, на «Атавии Проксиме» гриф «научная фантастика» был выставлен наперекор его воле. И вообще «…говоря откровенно, – писал Лагин, – у меня имеется немалая заслуга перед отечественной литературой: например, я вовремя и навеки перестал писать стихи. Я мог бы, конечно, усугубить свои заслуги, бросив писать и прозу. Но скромность не позволяет мне столь цинично гоняться за заслугами. Мой достойный всяческого подражания характер выработался у меня не сразу. Я работал газетчиком и заведующим складом художественных ценностей, был доцентом на кафедре политэкономии и редактором трех журналов. Найдутся люди, которые с плохо скрытым лицемерием упрекнут меня в том, что я никогда не работал ни верхолазом, ни укротителем тигров. На это я отвечу со столь же плохо скрытым благородством: зато я был и остаюсь сатириком, товарищи!» Журналист М. Лезинский вспоминал об одной из встреч с создателем Хоттабыча. «Что-то мне это не нравится! – промычал Лагин, тайком от дочки опрокидывая рюмку водки. – Что-то тут дело не чисто. Сколько вопросов! Уж не собираетесь ли вы стать моим биографом? Предупреждаю: не так-то будет легко опубликовать что-либо обо мне». – «Это почему же?» – «Сам не пойму, вокруг меня какой-то заговор молчания. Как вы думаете, сколько рецензий появилось на белый свет после того, как вышел мой „Старик Хоттабыч“?» – «Ну и вопрос: откуда я могу знать? На такую книгу, наверное, было не менее ста рецензий. Мне приходилось читать повести самого среднего уровня и рецензии на них, во много раз превышающие объем книги. Так что… Несколько сот!» – воскликнул я. – «Ни одной», – в тон мне ответил Лагин. – «Не может быть!?» – «Все может быть. Только в журнале „Звезда“, в номере 12-м за 1956 год появилось нечто вроде рецензии. Написал ее некто Л. Ершов». «Отрывок из этой рецензии я тут же переписал, – продолжал М. Лезинский. – Вот он: „В конце 30-х годов Л. Лагин создал повесть „Старик Хоттабыч“, перекликавшуюся отдельными комическими эпизодами и стилевыми особенностями с романами Ильфа и Петрова. Но все же это была лишь приключенческо-фантастическая, смешная и назидательная повесть для детей с неглубоко разработанной социальной проблематикой. Она свидетельствовала о замирании и вырождении сатирико-юмористического жанра. В „Старике Хоттабыче“ социальная соль комических положений без остатка растворилась в авантюрно-фантастической струе или выродилось в плоскую дидактику по типу статей „Пионерской правде“. – „Невероятно!“ – воскликнул я. – «Но факт! – горько усмехнулся старый писатель. – В последние годы вот так, мимоходом, стали вспоминать. Не иначе, как смерть мою чуют…“ Умер 16 июля 1979 года в Москве. e-reading.club

"Красный сфинкс", 2009

***

Задача “Волк, коза и капуста”

Удивительные находки и неразгаданные загадки

И.Г. СУХИН, Институт теории образования и педагогики РАО

Во многих математических монографиях есть страницы, посвященные истории возникновения знаменитых задач, доступных учащимся старших классов (например, Чистяков В.Д. Старинные задачи по элементарной математике — Минск, 1978). Однако практически нет работ, из которых учитель начальной школы мог бы получить исчерпывающую информацию о не менее известных старинных головоломках, представляющих интерес для учеников I–IV классов. Нам хотелось бы поделиться с читателями журнала результатами своих поисков и начать разговор о поразительной судьбе некоторых из таких задач.

В “Книге 1” труда Е.И. Игнатьева “В царстве смекалки, или Арифметика для всех: Опыт математической хрестоматии: Книга для семьи и школы” (СПб.: Тип. А.С. Суворина, 1911. — С. 75–76) приведена одна из самых замечательных логических задач в истории человечества: “Задача 52-я. Волк, коза и капуста”:

“Крестьянину нужно перевезти через реку волка, козу и капусту. Но лодка такова, что в ней может поместиться только крестьянин, а с ним или один волк, или одна коза, или одна капуста. Но если оставить волка с козой, то волк съест козу, а если оставить козу с капустой, то коза съест капусту. Как перевез свой груз крестьянин?”

Даже если приводимая задача вам знакома, не спешите читать решение, попробуйте словно впервые поискать оптимальный маршрут и только затем ознакомьтесь с ходом решения, предлагаемым Е.И. Игнатьевым:

“Решение: Ясно, что приходится начать с козы. Крестьянин, перевезши козу, возвращается и берет волка, которого перевозит на другой берег, где его и оставляет, но зато берет и везет обратно на первый берег козу. Здесь он оставляет ее и перевозит к волку капусту. Вслед затем, возвратившись, он перевозит козу, и переправа оканчивается благополучно”.

Данная задача бессчетное число раз публиковалась в самых различных отечественных газетах, журналах и сборниках. При этом почти во всех работах упоминается только одно решение. А ведь есть и альтернативный путь!

Вначале крестьянин опять-таки перевозит козу. Но вторым он не обязательно должен забирать волка! Можно взять капусту, отвезти ее на другой берег, оставить там и вернуть на первый берег козу. Затем перевезти на другой берег волка, вернуться за козой и снова отвести ее на другой берег. В этом случае количество рейсов (7) точно такое же, как и в опубликованном выше варианте.

Существование двух решений не отмечено ни в многократных переизданиях книги Е.И. Игнатьева, ни в других самых авторитетных источниках. В их числе: Э. Люкас “Математические развлечения: Приложение арифметики, геометрии и алгебры к различного рода запутанным вопросам, забавам и играм” (СПб.: Изд. Павленкова, 1883. — С. 7), Н.Н. Аменицкий, И.П. Сахаров “Забавная арифметика: Хрестоматия для развития сообразительности и самодеятельности детей в семье и в школе” (М.: Изд. товарищества И.Д. Сытина, 1909. — С. 23–24), В. Аренс “Математические игры и развлечения” (СПб.: Физика, 1911. — С. 20), Б.А. Кордемский “Математическая смекалка” (М.: Государственное издательство технико-теоретической литературы, 1955. — С. 14; М.: Наука, 1991. — С. 15) и многочисленные сборники последних лет.

Это тем более удивительно, что наличие двух решений было указано, к примеру, еще в начале 20-х годов ХХ века в книге В. Литцмана “Веселое и занимательное в фигурах и числах: Математические развлечения” (М. — Пт.: Изд. Л.Д. Френкель, 1923. — С. 128–129), причем довольно подробное. Видимо, многие издатели сочли необязательным приводить оба варианта, ведь они схожи и являются по сути “зеркальными”. Но в книге для детей, особенно младшего возраста, это необходимо, иначе существенно снижается педагогическая ценность задачи!

Любопытно, что Б.А. Кордемский в решении отмечает только второй вариант и по какой-то причине не упоминает первый. Загадка? Загадка.

Очень интересен вопрос о времени возникновения данной головоломки и ее первоисточнике. Б.А. Кордемский в книге “Математическая смекалка” говорит вскользь: “Это... старинная задача; встречается в сочинениях VIII века”.

Вначале может показаться, что мы имеем дело с опечаткой, ведь первая или одна из первых отечественных публикаций задачи “Волк, коза и капуста” датирована концом ХVIII века. В фондах Российской Исторической библиотеки сохранилась книга “Гадательная арифметика для забавы и удовольствия” (СПб., 1789). На титульном листе значится: “На ижд. изд. И. Краснопольского”, что означает “на иждивении издателя И. Краснопольского”. В раритете на 62 страницах сорок одна занимательная задача. На с. 42–43 читаем: “Некоторый мужик везши с собою волка, козу и капусту приехал к реке, у берегу коей нашел столь малую лодку, что она кроме его и одного чего-нибудь из везомых им, поднимать не могла. И так спрашивается, каким образом переправить оных через реку так, чтобы волк не съел козы, а коза капусты?” Далее приводится один вариант решения (первый).

Интересно, что в пособии болгарских авторов “Математический фольклор” (М.: Знание, 1987. — С. 180) задача о волке, козе и капусте помещена в раздел “Из математического фольклора других стран” с пометкой в скобках “Россия”.

Вернемся к истории задачи и вопросу: прав ли Б.А. Кордемский, датировав задачу восьмым веком.

По мнению ряда историков, задача имеет западные корни. В. Аренс указывает, что авторство хрестоматийной задачи приписывается Алкуину (Аренс В. Математические игры и развлечения. — СПб.: Физика, 1911. — С. 20).

В. Литцман, предлагая читателям познакомиться с задачей о переправе в книге “Веселое и занимательное о числах и фигурах” (М.: Государственное издательство физико-математической литературы, 1963. — С. 189), вскользь пишет: “У Алкуина мы находим следующий рассказ”.

Что же в наши дни известно об этой незаурядной личности? Алкуин (735–804) был ученым монахом и математиком из Ирландии, автором ряда учебников по математике. Король Карл Великий благоволил к ученым и всячески поощрял развитие наук. За королевским круглым столом нередко проводились состязания в решении хитроумных головоломок, в которых Алкуин имел возможность проявить свои незаурядные способности.

Алкуин основал Палатинскую школу в Туре (созданную для детей Карла V), принимал участие в основании университета в Париже. Добавим, что Алкуин был другом и учителем Карла Великого, его ученым советником.

Из других головоломок Алкуина наибольшую известность получили задачи 1) о гончей и зайце, 2) о покупке свиней, 3) о трех наследниках и 21 бочке, 4) о ста мерах пшеницы, 5) о быке. Но только головоломка о волке, козе и капусте до сих пор поражает воображение и детей, и взрослых. Эту и некоторые другие задачи Алкуин поместил в свой трактат “Задачи для оттачивания ума юношей”, написанный, как было принято в то время, латиницей.

Перед публикацией данной статьи очень хотелось подержать в руках текст первоисточника. А вдруг там приведены оба решения? И вот копия латинского манускрипта передо мной. Под №ХVIII легендарная задача. Сразу бросается в глаза, что решение одно — то самое, которое приводится в большинстве пособий. Но сама головоломка имеет иное название: “Задача о человеке, козе и волке”! А ее условие (если переводить близко к оригиналу) таково:

“Один человек должен был перевезти через реку волка, козу и кочан капусты. И не удалось ему найти другого судна, кроме как такого, которое могло выдержать только двоих из них. Задача, таким образом, заключалась в том, как всех перевезти на другой берег целыми и невредимыми. Скажите, кто способен: каким путем они могут перебраться на другой берег невредимыми” (перевод с латинского выполнен Е.И. Сухиной).

https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%92%D0%B...

Тяга к знаниям и совершенствованию привела юношу на отделение вокала Минской консерватории, ведь Лазарь обладал красивым бархатным баритоном, любил петь старинные романсы. Но вскоре он понял, что это не его дело, теоретические дисциплины его не увлекли. И он покидает консерваторию. Семья в 1924 году переехала в Москву.

В Москве отец Лазаря, чтобы содержать семью, в 1925 году окончил школу подготовки типографских рабочих при Центроиздате. Его приняли наборщиком в типографию газеты «Известия».

Лазарь в 1924–1925 гг. учился в Институте народного хозяйства имени Карла Маркса (в дальнейшем имени Г.В. Плеханова) на отделении политэкономии.

После окончания института он вновь вступил в ряды Красной Армии, служил красноармейцем Симферопольской полковой школы, затем был политруком роты Краснознамённого 27-го полка 9-й Донской дивизии в Ростове-на-Дону. Здесь в 1926 году он встретился с Владимиром Маяковским, который приезжал читать свои стихи красноармейцам. Лазарь показал поэту свои стихи и получил одобрение, а стихотворение «Отделком» из поэмы «Ночь в контрразведке» (1922 г.) Маяковский на следующий день уже пересказывал наизусть в другом полку. Дружба писателя и поэта продолжалась до самой смерти В.В. Маяковского. После Великой Отечественной войны Л.И. Лагин написал цикл автобиографических рассказов «Жизнь тому назад», в одном из которых он вспоминает о встречах с великим советским поэтом, о влиянии Маяковского на его творчество.

В 1930–1933 гг. Лагин обучался в аспирантуре Института красной профессуры (ИКП), который был создан как специальное высшее учебное заведение ЦК ВКП(б) для подготовки высших идеологических кадров партии и преподавателей общественных наук в вузах. Окончив аспирантуру и получив степень кандидата экономических наук, Л.И. Лагин написал ряд брошюр на экономические темы.

Начало литературного творчества

В 1922 году Лазарь был одним из создателей белорусской комсомольской газеты «Красная смена», в дальнейшем – «Чырвоная змена». Именно в этой газете молодой рабкор и поэт Лазарь Гинзбург публикует первые стихотворения и заметки на злобу дня.

В Москве Лазарь одновременно с обучением в Институте народного хозяйства имени Карла Маркса посещал литературную студию Валерия Брюсова. Валерий Яковлевич Брюсов – поэт, прозаик, журналист, драматург, переводчик, литературовед и литературный критик. Один из основоположников русского символизма. Организатор и ректор Высшего литературно-художественного института. В студии Лазарь познакомился с литераторами Москвы, осваивал теорию и практику литературного творчества. Здесь он встретился с Владимиром Маяковским. Позднее Лагин рассказывал:

«Впервые я увидел Маяковского и разговаривал с ним, точнее – задал ему несколько вопросов, в Центральной литературной студии ЛИТО (то есть Литературного отдела) Наркомпроса. Была такая студия в тысяча девятьсот двадцатом – двадцать первом учебном году: первая попытка молодого Советского государства наладить организованную подготовку литераторов. Создана она была, как и сам ЛИТО, попечением Валерия Яковлевича Брюсова».

Лазарь полностью окунулся в журналистскую и писательскую работу. С 1930 года он работал в газете «За индустриализацию», а в 1933 году был принят заместителем заведующего экономическим отделом газеты «Правда». С 1934 года он – заместитель главного редактора журнала «Крокодил» Михаила Ефимовича Кольцова и до последних дней жизни – корреспондент журнала. На страницах «Крокодила» постоянно печатались его фельетоны, стихи, басни. Первые сатирические повести из цикла «Обидные сказки», которые он начал ещё в 1924 году и продолжал до конца жизни, появились в журнале «Крокодил».

Его публикации появляются уже под псевдонимом «ЛАГИН», который состоит из первых слогов имени ЛАзарь и фамилии ГИНзбург. В 1941–1942 гг. в сатирическом отделе «Рында» газеты «Красный черноморец» некоторые басни и зарисовки подписаны псевдонимом «ЛАГ», а в 1956 году псевдоним вписали во все официальные документы писателя, и он стал уже фамилией Лазаря Иосифовича и его дочери Натальи.

В 1934–1935 годах Лагин публикует памфлеты «Эликсир Сатаны», а в «Библиотеке «Крокодила» выходит первый сатирический сборник «153 самоубийцы».

И уже в 1936 году Лагина приняли в Союз писателей СССР. В 1937 году появляется рассказ о предвидении будущей войны «Без вести пропавший».

1938 г.

Происходят перемены и в личной жизни писателя. Лазарь Лагин женился на одной из самых красивых женщин Москвы – Татьяне Васильевой. Она работала секретарём в журнале «Крокодил», её постоянно приглашали сниматься в кино. Она была похожа на звезду советского кино Любовь Орлову и даже дублировала актрису на крупных планах в фильме «Весна». 3 декабря 1941 года у Лагиных родилась дочь Наташа.

Забегая вперёд, следует отметить, что в 1946 году жена Татьяна, фотограф и фоторедактор, ушла от Л.И. Лагина и он больше не женился. В раннем детстве Наташа почти не видела папу – он был на фронте, в командировках. Семейная жизнь не задалась, брак распался, и дочь жила то у матери, то у отца. В 15 лет Наташа окончательно переехала к отцу и была для него другом и помощником. Получив хорошее образование, Наталья Лазаревна стала музыкальным критиком и писателем.

В 30-е годы в стране начались репрессии. После расправы над главным редактором журнала «Крокодил» Михаилом Ефимовичем Кольцовым (арестован в декабре 1938 г., расстрелян в 1940 г., реабилитирован в 1954 г.) Лагин мог стать следующей жертвой. Председатель Союза писателей СССР Александр Фадеев отправил в декабре 1938 года корреспондента Лагина и художника-карикатуриста Бориса Ефимова в творческую командировку на приполярный остров Шпицберген, где они пробыли 2 года.

Дочь Наталья вспоминает:

«Ему тогда очень помог Фадеев, которого он в своё время «открыл» с романом «Разгром». Когда всё началось, папу вместе с братом Кольцова, художником Борисом Ефимовым, отправили в долгую экспедицию на Шпицберген. Они путешествовали на ледоколе, а в это время, мама рассказывала, к нам приходили каждый день с ордером на арест. Но ордер был действителен только в течение суток, а папу нигде не могли найти… Он вернулся, когда поутихло».

Там, в Арктике, Лагин закончил свою знаменитую повесть-сказку «Старик Хоттабыч», начатую ещё в 1936 году. Сюжет повести ему подсказала его любимая книга арабских сказок «Тысяча и одна ночь».

Главы «Старика Хоттабыча» печатались с октября 1938 года в журнале «Пионер», затем в газете «Пионерская правда». Отдельной книжкой повесть-сказка вышла в 1940 году в Детиздате. С тех пор книга «Старик Хоттабыч» стала одной из самых популярных не только в России, но и во многих странах. Книга переиздавалась многократно, переведена на многие языки мира.

Великая Отечественная война

«Не раз наша русская

Грозная сила

Врагов всех мастей

Беспощадно разила.

И в этом жестоком,

Горячем бою

Мы снова покажем

Отвагу свою.

Прикладом, штыками,

Смертельным огнём

С земли нашей

Подлых фашистов сметём»

Афанасий Красовский, корреспондент газеты «Красный черноморец», 1942 г.

С первых дней войны писатели, поэты, журналисты, военные корреспонденты, актёры, художники, фоторепортёры стали активными участниками в борьбе с врагом. Их творческий труд укреплял моральный дух армии, флота, мирных жителей страны, давал уверенность в неизбежной победе над фашистской Германией.

Особую роль с началом Великой Отечественной войны играла военная периодическая печать. В основу работы легли: Директивы СНК СССР и ЦК ВКП (б) от 29 июня 1941 г.; Директивы Главного управления политической пропаганды РККА от 23 июня 1941 г. «О содержании фронтовой, армейской и дивизионной печати», «О работе армейской, окружной и дивизионной печати в связи с призывом в армию»; Директива Главного управления политической пропаганды ВМФ от 22 июня 1941 г. «Об организации партийно-политической работы на флоте в условиях войны». Руководством стали Положения: «О работе фронтовых корреспондентов на фронте», «О работе на фронтах специальных корреспондентов центральных газет и ТАСС».

Севастополь. 1941 г.

В первые месяцы войны в Севастополь, главную базу Черноморского флота, приехали известные писатели, поэты, военные журналисты, фотокорреспонденты. Они пополнили коллективы редакций газет: «Красный Крым» (в ноябре 1941 г. редакция прибыла из Симферополя), «Маяк Коммуны» (с 1945 г. «Слава Севастополя»), «Красный черноморец» (с 1947 г. «Флаг Родины», орган Черноморского флота), «За Родину!» (орган Приморской армии). Перед коллективами севастопольских газет ставилась задача правдиво и своевременно освещать события в Крыму и Севастополе, рассказывать о героическом сопротивлении врагу. Фронтовые корреспонденты доставляли в редакции газет сообщения с переднего края обороны, с кораблей, из авиационных частей, с береговой артиллерии. Свои снимки приносили фотокорреспонденты. Ежедневно на страницах газет публиковались сводки с фронта, статьи, советы молодым бойцам, раскрывались замыслы и цели Гитлера и его окружения. В каждый номер газет корреспонденты давали очерки, статьи о беспримерном мужестве защитников Севастополя, о партизанах Крыма, о помощи жителей города Красной армии и флоту. Материалы корреспондентов передавались из Москвы в сводках «Совинформбюро».

Владимиров. (Автор рисунка)

Лагин Лазарь (Автор стихов)

Плакат. Лучшая новогодняя иллюминация.

Период создания:1941

Материал, техника:бумага

Федеральное государственное бюджетное учреждение культуры и искусства "Центральный военно-морской музей" Министерства обороны Российской Федерации

Особым успехом у военнослужащих и мирного населения пользовался в газете «Красный черноморец» отдел юмора и сатиры «Рында». С 1939 года в этом разделе работали репортёры Андрей Сальников, Пётр Афонин, Ян Яшин, Александр Баковиков, Афанасий Красовский, Дмитрий Рымарев. В июле-октябре 1941 года редакцию пополнили писатели Георгий Гайдовский, Пётр Гаврилов, Александр Жаров, Василий Ряховский, Игнат Ивич, Август Явич, Лазарь Лагин, поэт Лев Длигач и художники-карикатуристы Леонид Сойфертис, Константин Дорохов, Фёдор Решетников.

Лучшие материалы отдела сатиры и юмора передавались по Всесоюзному радио, а в 1942 году редакция газеты выпустила первый сборник сатирических публикаций «Рында».

№ 1. [Севастополь]: Изд. газеты «Красный черноморец», 1942. 40 с., ил. 19,6 х 13,3 см. В издательской двуцветной иллюстрированной обложке. обложки. Экслибрис И.В. Борисова.

Смена вех.

В нацистских планах сплошь прорехи.

Стараясь ноги унести,

Враги бегут и ставят вехи,

И вновь сбиваются с пути,

Теряя грозные доспехи.

Лазарь Лагин в обороне Одессы, Керчи, Севастополя, Новороссийска

В июне 1941 года майора Л.И. Лагина призвали в армию и командировали в политуправление Черноморского флота, в составе Дунайской Краснознамённой военной флотилии. Войну он начал в должности военного корреспондента редакций газет «Правда» и «Красная звезда», принимал участие в обороне Одессы, Керчи, Севастополя, Новороссийска. Родители и родственники Лагина эвакуировались из Москвы в Верхнеуральск Челябинской области.

Первые месяцы войны Лагин принимал участие в обороне Одессы. Свои репортажи, сатирические стихи и полные юмора рассказы и сказки о немецких и румынских солдатах он публиковал в отделе сатиры и юмора «Прямой наводкой» многотиражной газеты Дунайской флотилии. Материалы Лагина и его боевых товарищей также помещались в «Красном черноморце». Например, стихи Лагина про румынских солдат «Счастье по-румынски», «Обещанного три года ждут»:

… «Заливал фашист солдатам:

Назначаю точно дату -

В десять дней берём Россию,

Армию её рассеем,

А отпраздновав победу,

Будем в Лондоне обедать.

Что же вышло? Нет побед.

И обеда тоже нет.

В ожидании обеда,

В ожидании победы

Не обедают поныне

Ни на фронте, ни в Берлине.

Большой популярностью у краснофлотцев пользовались басни Лагина «Геббельс на небесах», «Прохожий и бандит». В басне «Торгашеску и сыновья» Лагин помещает для румынских солдат объявление:

«Отправляясь на русский фронт, не забудь заказать изящный и гигиенический гроб. Господам офицерам гробы доставляются на дом. С почтением, похоронное бюро «Румынская доля».

В октябре 1941 года Л.И. Лагин в составе Отдельной Приморской армии под командованием генерала Ивана Ефимовича Петрова прибыл в Севастополь. Приморская армия принимала участие в защите осаждённой Одессы, затем была эвакуирована на Крымский полуостров для защиты Севастополя.

Для своей журналистской работы Лагин выбрал отдел юмора и сатиры «Рында» газеты «Красный черноморец», редактором которой был бригадный комиссар Павел Ильич Мусьяков.

Коллектив газеты «Красный черноморец» работал днём и ночью, чтобы свежие номера газеты вовремя попадали на передовую. Надо отметить, что условия работы в редакции были тяжёлыми: лучшее оборудование вывезено на Кавказ, часто отключалось электричество, останавливались линотипы, лопались лампы в радиоприёмниках, в зимнее время не было отопления, окна разбиты и заклеены бумагой. Наборщики и корреспонденты печатали газету вручную, по очереди крутили большую печатную машину.

Понять неиссякаемую сатирическую фантазию майора Лагина можно по одному эпизоду. Когда немецкая армия 28 сентября 1941 года подошла к Перекопу, Лагин составил «Санаторно-курортную справку для господ генералов, офицеров, унтер-офицеров и нижних чинов германской армии»:

«Крым – место курортное… и подступы к Крыму обладают незаурядными лечебными свойствами. Это особенно ценно для германской армии, испытывающей серьёзную нехватку в лекарствах и врачебном персонале.

Перекоп прекрасно помогает:

а) От головной боли. Стоит только показаться в зоне советского обстрела – и головную боль как рукой снимет (вместе с головой)».

Затем в таком же духе составлены рецепты от суставного ревматизма, подагры, от болезней сердечно-сосудистой и нервной системы:

«Наиболее действенные лечебные процедуры, предлагаемые советскими бойцами фашистским бандитам:

1.Ванны: а) Холодная; б) Грязевая (Сивашская).

Уколы (штыковые).

Горячие припарки (артиллерийские).

Свинцовые примочки из первоклассных советских пуль.

Массаж прикладом; массаж шрапнельный.

Души: а) Пулемётный душ Жарко; б) Восходящий и нисходящий пулемётный душ (работают квалифицированные советские лётчики);

в) Душ пулемётный веерный; г) Душ кольцевой, окружающий».

Или ещё один куплет Лагина:

На гористом на обрыве

Дети кликали отца:

«Тятя, в Керченском проливе

Тонут фрицы без конца!».

«Пусть сдыхают бесенята, –

Отвечал сынам отец, –

Это правильно, ребята,

Что приходит им конец».

В газете «Красный черноморец» Лагин с октября 1941 года постоянно публикует свои материалы, прежде всего первую военную сказку «Шёл трепач», затем «Испекла бабка пирог», «Страхи-ужасы» и полюбившуюся краснофлотцам сказку «Чудо-бабка и волшебное зеркальце». В этой сказке события проходили за Мекензиевыми горами и героями были разведчик Ваня Чиркин и командир батареи капитана Александера. А крымские похождения немецкого барона фон Фанфарона закончились под огнём советского самолёта. Сказка печаталась в нескольких номерах газеты, и продолжения все ждали с нетерпением.

Для поднятия патриотического настроения у защитников города в газете печатались стихи и песни о Родине, о Москве, о Севастополе. 14 декабря 1941 года Лагин публикует стихотворение «Тебе отвечаем, родная Москва!». Вот, например, отрывок из стихотворения:

Но мы, защищая родной Севастополь,

Дерёмся, как нам говорит Москва.

И каждой атакой,

И выстрелом каждым

По подлым собакам,

По полчищам вражьим,

И каждым ударом штыка по пехоте,

И каждою очередью пулемёта –

Чтоб вражеской кровью чернела трава,

Тебе отвечаем, родная Москва!

Когда немецкие войска были уже на подступах к Севастополю и шли ожесточённые бои, слова писателей и корреспондентов поднимали боевой дух и патриотизм у защитников города. Леонид Соболев, Сергей Алымов, Лазарь Лагин, Пётр Гаврилов, Евгений Петров, Василь Кучер приходили в Центральную городскую библиотеку, в Морскую библиотеку, в Дом Военно-Морского Флота для встреч с читателями, часто выезжали на боевые позиции, чтобы поддержать солдат и матросов.

Лагинские очерки, сатирические басни, рассказы, фельетоны, подписи под карикатурами художников «Рынды» тоже помогали воевать с врагом. В часы затишья Лагин выступал перед бойцами и офицерами по политическим и военным вопросам, читал им свои произведения. После одной из встреч с пограничниками в Балаклаве он и художник Сойфертис на Генуэзской башне сделали большими буквами надпись: «С миру по нитке – Гитлеру петля!» (1942 г.).

Друг Лагина поэт Афанасий Красовский так отзывался о нём:

«Лагин? Это, брат, сила-мужик. Я, тогда ещё молоденький морячок-корреспондент, глядел на него, как на Бога. Он же был автором волшебной повести, которую читали в окопах Севастополя! И когда он появлялся на огневых позициях, ему вслед неслось: «Смотрите, Хоттабыч идёт!».

Со страниц газеты защитников города поддерживала родная Москва и вся страна, об этом П.И. Мусьяков писал:

«Большая земля! Тысячи зримых и незримых нитей связывают Севастополь с Большой землёй. Мысли, чувства, сердца севастопольцев и мысли, чувства, сердца народов Большой земли сливаются воедино. И нет,

не существует такой силы, которая могла бы разрубить, разорвать эту могущественную связь Большой земли с её смелым сыном – Севастополем».

В 1942 году Лагин написал повесть «Трое уходят в море», которая публиковалась в нескольких номерах газеты «Красный черноморец». Сразу два издательства – Военмориздат и Воениздат – в 1946 году выпустили повесть отдельной книгой под названием «Броненосец «Анюта». Книга повествует о последних днях обороны Севастополя, когда наши войска с боями отступали на мыс Фиолент, к 35-й бронебашенной береговой батарее. Три товарища, три черноморца: Степан Вернивечер с крейсера «Червона Украина», Никифор Аклеев с эсминца «Быстрый» и Василий Кутовой, шахтёр из запаса – одни из последних защитников Севастополя, держали оборону на мысе Фиолент, и с каким трудом им удалось выжить. На обнаруженном катерке-лимузине «Анюта» умер от ран неизвестный флотский старшина, и друзья похоронили его в море. Краснофлотец Аклеев произнёс речь:

Дорогие товарищи севастопольцы! Мы сейчас будем хоронить нашего боевого товарища, геройского защитника нашей Главной базы. Он до последней минуты своей жизни не сдавался подлому врагу.

Его краснофлотская книжка пробита осколком и до того кровью залита, что нет возможности разобрать его фамилию, имя, отчество, а также, с какой он бригады. Дело военное… Но мы обещаем тебе, дорогой наш товарищ, что мы жестоко отомстим за твою молодую жизнь и за наш любимый город Севастополь. И ещё мы обещаем вспомнить тебя, когда снова вернёмся в нашу Главную базу. Прощай, дорогой товарищ черноморец!».

Вот такими словами Лагин поднимал дух и вселял надежду у защитников Севастополя на победу над врагом. В повести он пронзительно описал мечту тяжелораненого Степана Вернивечера:

«Вернивечеру очень не хотелось умирать… Ему ещё очень многого хотелось. Ему ещё нужно было бить немцев до полной победы; жениться на Мусе; пожать руку Сталину; поступить в вуз; написать книгу воспоминаний об обороне Севастополя и обязательно такую, чтобы заткнуть за пояс всех писателей; прогуляться по побеждённому Берлину; побывать в Москве и Америке; присутствовать на казни Гитлера; играть правого бека в сборной СССР; изобрести снайперский портативный пулемёт с оптическим прицелом; повидаться с матерью и братишкой, оставшимися в Ростове-на-Дону, где до войны он работал шофёром».

А по существу, – это была мечта многих краснофлотцев да и самого майора Л.И. Лагина.

В середине июня 1942 года редакция «Красного черноморца» была эвакуирована и переправлена на Кавказ. Вместе с ней покинул Севастополь и Лагин.

Он принимал участие в Новороссийском десанте 1943 года, в боях за Николаев, ходил в морских конвоях. Почти каждый его очерк заканчивался словами «геройски погиб», «геройски погибла». Он опубликовал очерки о героях Великой Отечественной войны, отдавших свои жизни за Родину: о командире батальона морской пехоты Герое Советского Союза Константине Ольшанском, о медицинской сестре из Новороссийска Евгении Хохловой.

Фашисты ещё разгуливали в разрушенном Севастополе, в руинах были черноморские города Херсон, Николаев, Новороссийск, Керчь, Феодосия, а писатель верил в прекрасное будущее и наших городов и в благодарную память потомков. Это видно из главы «Женя Хохлова – черноморская морячка» в «Балладе об энском десанте»:

«… И только новизна домов

И в парке братская могила

Расскажут лучше ста томов

О том, что здесь происходило.

И встанут молча перед ней

Взволнованные экскурсанты,

И вспомнят битвы прежних дней,

И город в зареве огней,

И подвиг энского десанта».

После войны в Воениздате вышла книга «Николаевский десант».

С Дунайской военной флотилией Л.И. Лагин прошёл от Измаила до Днестровского лимана, войну закончил в Румынии, в Бухаресте.

После войны, когда Севастополь вновь возрождался, военный корреспондент Лазарь Лагин несколько раз приезжал в наш город. Сердце его радовалось и ликовало, что морская крепость поднимается из пепла. Он посещал моряков на кораблях, наблюдал за строителями, встречался со школьниками.

Вот что пишет «Слава Севастополя» 28 ноября 1952 года в заметке «Встреча с писателем Л.И. Лагиным»:

«В минувшее воскресенье в Малом зале Дома офицеров флота состоялась встреча севастопольских школьников с писателем Л.И. Лагиным, автором известных книг «Броненосец «Анюта» и «Старик Хоттабыч», а также популярных памфлетов «Патент «АВ» и «Остров разочарования».

Тов. Лагин рассказал юным читателям о своём жизненном пути, о том, как он впервые встретился с севастопольскими ребятами в суровые годы Великой Отечественной войны. Писатель познакомил собравшихся со своим замыслом написать о юных севастопольцах книгу.

В заключение Л.И. Лагин прочёл ребятам отрывки из своей книги «Старик Хоттабыч».

К сожалению, книгу о подвигах севастопольских ребят в период обороны города Лагин не успел написать.

В одном интервью дочь Л.И. Лагина Наталья рассказала, что в 70-х годах, когда со дна Черного моря подняли советскую подлодку, погибшую в годы войны, в кармашке на груди одного из матросов обнаружили фрагмент газеты с отрывком поэмы Лагина «Ночь в контрразведке».

В севастопольском музее творчеству писателя посвящён отдельный стенд.

Творчество после Великой Отечественной войны

После увольнения в запас Л.И. Лагин целиком отдался творчеству, продолжил литературную и журналистскую работу.

В 1947 году он написал книгу фронтовых записок на идиш языке «Мои друзья черноморцы», посвящённую героям-черноморцам, воевавшим в составе Черноморского флота.

Ежегодно в издательствах страны выходят его новые произведения:

— романы «Съеденный архипелаг», «Атавия Проксима». В антиимпериалистическом романе-утопии «Патент «АВ», изданном в 1948 году, Лагин предсказал новое явление в генетике – клонирование. Правда, в то время ещё не было такого термина. Герой романа из одной капиталистической страны изобрёл чудесный эликсир для ускорения роста живых организмов. Он мечтал накормить свою обездоленную страну мясом, молоком и прочими продуктами. Но военные дельцы попросту отобрали у ученого-биолога его изобретение для того, чтобы выращивать армию послушных солдат-биомашин;

— романы-памфлеты «Остров разочарования», «Голубой человек», «Майор Велл Эндъю». В повести-памфлете «Белокурая бестия» ещё в 1963 году Лагин поднял тему, так характерную для нашего времени. В образе сына немецкого барона – военного преступника – изобличает «звериную идеологию неофашизма»;

— повести «Печальная судьба Эйби Линкольна», «Подлинные записки Фаддея Ивановича Балакирева», «Трагический астероид»;

— сатирические рассказы «Вспышка собственита в агрогородке Егоровке», «Полианализатор Ирвинга Брюса», сборник сатиры «Обидные сказки»;

Повесть «Филумена-Филимон» осталась неоконченной.

Детская повесть «Заколдованный класс», написанная в 1963 году, должна была стать вторым крупным произведением писателя для детей, так и не была опубликована.

Галина Аксёнова, историк, педагог, сценарист, кинорежиссёр, в 2013 году в статье «Бородатый ребёнок» так характеризует писателя:

«По своему призванию Лазарь Лагин был прирожденный редактор. Лагин любил открывать новые имена талантливых людей и считал эту работу большим и очень ответственным трудом, благодаря ему в печати появились многие произведения М. Зощенко и А. Алексина. Пользуясь его добросовестностью, редакторы «Детгиза» [Государственное издательство детской литературы] присылали ему на рецензии много рукописей. В 1959 году в «Детгизе» Лагин буквально «вытащил из корзины» забракованную критиками первую повесть братьев Стругацких «Страна багровых туч» и написал положительную рецензию на это произведение, тем самым дав ему дорогу в литературу».

Аркадий Стругацкий вспоминал:

«… Как младший его коллега, я решаюсь добавить к сказанному, что всегда восхищался работой Лагина. И не только смелостью его фантазии, не только сюжетным мастерством, но и превосходной стилистикой, умением пользоваться словом, своеобразной интонацией, по которой узнавал автора с первых же строк, что, как известно, можно сказать далеко не о каждом писателе».

//В 1965 г. Стругацкие издали повесть "Понедельник начинается в субботу" (шаббат?), в кот. упоминаются и джинны, а в 1990 г. после полувекового перерыва, выпустили первый вариант "Старика Хоттабыча" с предисловием Аркадия.//

В доме у Лагиных всегда было много друзей: физик Лев Ландау, биолог и генетик Михаил Гельфанд, скрипач Владимир Спиваков, писатели Виктор Некрасов, Михаил Зощенко, Александр Бек, Ильф и Петров, Михаил Светлов, Илья Эренбург, Борис и Аркадий Стругацкие, художники Леонид Сойфертис и Виталий Горяев (иллюстратор «Старика Хоттабыча») и другие.

Лагин был не только умным, талантливым, образованным журналистом и писателем, но и доброжелательным, отзывчивым человеком. До конца жизни он учился, осваивал английский и итальянский языки, постигал музыкальные жанры, следил за достижениями советской науки.

В его семье любили животных, особенно кошек. Выступая перед читателями, Лагин обязательно рассказывал о своей кошке Филумене, о знаменитом коте Кузе.

Дочь Наталья вспоминала:

«Папа так привязался к кошке Филумене, что даже начал писать очень интересную и острую повесть под названием «Филумена-Филимон, или Вторая попытка» о культе личности, где рассказ о событиях 1952 года шёл от лица кошки. Ещё одним любимцем был чёрный кот Кузя, попавший в нашу семью по наследству от Леонида Гайдая. Кузя, не простой кот, а потомственная кинозвезда: его мама, кошка Багира, играла в «Бриллиантовой руке», а папа, кот Шануар, в фильме «Иван Васильевич меняет профессию».

Даже во время инсульта, когда отец не мог говорить, он звал его к себе. С Кузей была такая история. Втихаря от меня – я была в командировке – отец отдал кота на съёмки «Место встречи изменить нельзя». Как потом рассказал мне Георгий Вайнер, они натерпелись: каждые полчаса папа требовал отчёта о здоровье и аппетите Кузи. Он всегда говорил: «Если хотите, чтобы в доме были счастье и уют, заведите кота. Обязательно чёрного». Кот пережил папу больше чем на десять лет. У Кузи была большая творческая биография, роли в картинах «Сказка, рассказанная ночью», «Двое под одним зонтом», «Леди Макбет Мценского уезда».

Огромный вклад Л.И. Лагина в киноиндустрию, мультипликацию и музыкальную жизнь России. В 1957 году на экраны страны вышел кинофильм «Старик Хоттабыч» с его сценарием (режиссёр Г.С. Казанский), в 1979 году композитор Геннадий Гладков и поэт Юрий Энтин создали музыкальный спектакль «Старик Хоттабыч». Всесоюзная студия грамзаписи «Мелодия» выпустила пластинку с мюзиклом, в котором пели известные артисты Михаил Боярский, Людмила Гурченко, Ирина Муравьёва и др.

В 1966–1970 гг. Лагин написал сценарии мультфильмов: «Про злую мачеху», «Происхождение вида», «Внимание, волки!», «Жил-был Козявин» (соавтор Г. Шпаликов, режиссёр А. Хржановский), «Стеклянная гармоника» (соавтор Г. Шпаликов, режиссёр А. Хржановский), «Диогенбочкоремонт», «Наше вам прочтение!». К мультфильму «Шпионские страсти» Лагин написал сценарий о своей поездке на Север в 1939 году (режиссёр Евгений Гамбург). Эти мультфильмы стали классикой советской мультипликации.

Он много сделал и на радио: например, активно участвовал в создании легендарной радиопередачи «Клуб знаменитых капитанов», сделал интересный цикл радиопередач «Приключения Тритутика». А в 1961 году детский журнал «Мурзилка» опубликовал несколько рассказов о Тритутике.

В 1974 году, после многолетней разлуки, Лагин приехал в свой родной Витебск на празднование 1000-летия города, где его встретили как самого дорогого гостя. Жители Витебска гордятся такими знаменитыми земляками, как писатель Лазарь Лагин, художник Марк Шагал, композитор Марк Фрадкин. Известно также, что в Витебске с 1992 года ежегодно проходит Международный фестиваль искусств «Славянский базар».

Наталья Лагина в 2006–2008 гг. написала в продолжение «Старика Хоттабыча» три сказочные повести «И снова Хоттабыч», которые нашли своих читателей по всей стране.

Л. Лагин в своем кабинете. 1953 г.

Подведу некоторые итоги огромного литературного наследия Л.И. Лагина: им написано романов – 4; повестей – 4; рассказов и сказок (1934– 1938) – около 60, (1941–1942) – 7, (1949–1990) – 16; памфлетов (1946–1990) – 39; сценариев – 9; документальных очерков – 5; несколько стихотворений и баллад. Произведения Лагина переведены более чем на 20 языков мира, а «Старик Хоттабыч» переиздавался более 50 раз. В зарубежной периодике большое количество публикаций о творческом пути писателя и журналиста.

За свои заслуги перед страной Л.И. Лагин был награждён орденом Отечественной войны II степени, двумя орденами Трудового Красного Знамени, боевыми медалями. Особую честь составил «Южный бант» – три медали: «За оборону Одессы», «За оборону Севастополя», «За оборону Кавказа».

Лазарь Иосифович Лагин в возрасте 75 лет скончался от пятого инсульта 16 июня 1979 года в Москве, похоронен на Кунцевском кладбище.

Библиография

Произведения Л.И. Лагина

153 самоубийцы: [Рассказы] / Рис. Ю. Ганфа. – М.: Правда, [1935]. – 96 с. – (Биб-ка «Крокодила»).

Старик Хоттабыч: Повесть-сказка. – М.: Детиздат, 1940. – 335 с.: ил.

Николаевский десант: [Очерк]. – [Б.м.]: Политуправление Черноморского Флота, 1944. – 20 с. – (В помощь агитаторам и беседчикам). – То же. – М.: Воениздат, 1946. – 46 с. – (Биб-ка молодого краснофлотца).

Черноморские моряки-партизаны: [Очерк] / Обработал и подготовил к печати Л. Лагин. – [Б.м.]: Политуправление Черноморского флота, 1944. – 17 с. – (В помощь агитаторам и беседчикам).

Броненосец «Анюта» [= Трое уходят в море; Три черноморца]: Повесть /Художник Б. Пророков. – М.: Воениздат, 1946. – 88 с.: ил. – (Биб-ка красноармейца).

Мои друзья черноморцы: (Фронт. записки). / Художник Г. Ингер. – М., «Дер Эмес». – 1947. – 120 с.: ил. – Текст на языке идиш.

Патент “АВ”: Фантастич. роман. – М.: Сов. писатель, 1948. – 320 с.

Остров разочарования: Фантастич. роман. – М.: Молодая гвардия, 1951. – 105 с.: ил.

Атавия Проксима [= Трагический астероид]: Фантастич. роман. – М.: Молодая гвардия, 1956. – 105 с.

Обидные сказки: Сатира. – М.: Правда, 1959. – 30 с. – (Биб-ка «Крокодила», №6).

Майор Велл Эндъю: его наблюдения, переживания, мысли, надежды и далеко идущие планы, записанные им в течение последних пятнадцати дней его жизни: Повесть. – М., 1962. – 58 с.

Съеденный архипелаг: Роман. – М.: Советская Россия, 1963.

Белокурая бестия: Повесть-памфлет // Юность. – 1964. – №4.

Голубой человек: Фантастич. роман. – М.: Советский писатель, 1967.

Полианализатор Ирвинга Брюса: Сатира // Hовое время. – 1967. – №35.

Трагический астероид: Повесть. – М., 1972.

Про злую мачеху: Повесть. – М.: Правда, 1974.

Про злую мачеху и других… [Сборник] / рис. Ю. Фёдорова. – М.: Правда,

– 48 с. – (Биб-ка «Крокодила»).

Жизнь тому назад: [Воспоминания о В. В. Маяковском] // Аврора, 1974, №4 – с. 67 – 72.

Избранное / Оформл. Н. Крылова. – М.: Художественная литература, 1975 – 624 с.

Чудо-бабка и волшебное зеркальце: Сказка. – М., Крокодил, 1975, №12 – с.8-9.

Чудо-бабка и волшебное зеркальце, Шёл трепач, Страхи-ужасы: Сатирич. сказки // В.Н. Ходос. Рында воюет… Лит.-историч. исследование. – Севастополь, 2015. – С. 189 – 200.

В газете «Красный черноморец» Севастополь :

1– 3 «Счастье по-румынски», «Обещанного три года ждут», «Торгашеску и сыновья»: Стихи, 1941, август, [в неск. номерах].

Прохожий и бандит: Басня, 1941, 4 сент.

Геббельс на небесах: Басня, 1941, 5 сент.

Приходно-расходная книжка фашистского генерала: [Фельетон] / В соавт. с Львом Длигачем и Александром Ивичем, 1941, 11 сент.

Перекоп: «Санаторно-курортная справка для господ генералов, офицеров, унтер-офицеров и нижних чинов германской армии»: [Фельетон], 1941, 28 сент.

Шёл трепач: [Солдатская сказка], 1941, 23 окт.

Испекла бабка пирог: Сказка, 1941, окт.

Страхи-ужасы: Сказка, 1941, окт.

Крымские приключения барона Фанфарона: Сказка, 1941, ноябрь, [в четырёх номерах].

Тебе отвечаем, родная Москва: Стихотворение, 1941, дек.

Трое уходят в море: Повесть, 1942, [в нескольких номерах].

Чудо-бабка и волшебное зеркальце: Сказка, 1942, [в двух номерах].

Подводная лодка первой линии: Очерк, 1942, апр.

Баллада об энском десанте: Поэма, 1943, [в трёх номерах].

Нелли Канивец, Заслуженный работник культуры Республики Крым, по материалам печати

http://joursev.ru/2019/06/25/%D0%BB%D0%B0...