Крытыкі спрачаюцца, а чытачы шукаюць фантастыку на паліцах кнігарняў і бібліятэк. Відаць, гэта і ёсць адказ на пытанне, састарэла фантастыка ці не. Феномен жанру (просяць пачытаць «што-не- будзь з фантастыкі» — не кажуць жа «што-небудзь з «вясковай» прозы»!) вельмі паказальны.

Апірышча фантастыкі — жыватворныя навуковыя ідэі, якія даюць ёй магчымасць ісці паперадзе свайго часу, паступова пераходзіць у рэчаіснасць... і зноў ісці наперад. Адчуванне цуду — асаблівая здольнасць чалавечага розуму, і яе развіццё — важкая ўмова пра- грэсу цывілізацыі. Безагаворачнае прыняцце таго, што ўяўляе сабою наш сусвет сёння, ці ж не параджае застою? Сэнс чалавечага існаван- ня — гэта рух наперад, пазнанне невядомага. А пошукі дзівоснага — спецыфічны занятак фантастыкі.

Патрэба дзівоснага такая вялікая, што фантастыка сягае ў розныя віды мастацтва ці, можна сказаць, сама выкарыстоўвае розныя фор- мы для самавыяўлення. Гэта не толькі раманы, аповесці, апавяданні, але і песні, інструментальная музыка, паэмы, вершы, п’есы, рэцэнзіі, жывапіс, фатаграфія.

Увядзенне элемента незвычайнага — плённы літаратурны прыём. Паводле А. і Б. Стругацкіх, «па-першае, такі прыём дае магчымасць ставіць праблемы, якія рэалістычнай літаратуры кранаць цяжкавата. Гэта, напрыклад, розныя мадэлі будучыні, касмічная экспансія чалавецтва, экалагічны крызіс і г. д. Па-другое, уласцівыя гэтаму прыёму дзівосныя якасці даюць магчымасць кожнаму пісьменніку за- вастрыць сітуацыю, каталізаваць загадкавую рэакцыю ўзаемадзеяння чытача і пісьменніка». Невыпадкова ф'антастычны элемент усё часцей уводзяць у свае творы пісьменнікі-рэалісты.

Жанравы дыяпазон фантастыкі вельмі шырокі. Яна выкарыстоў- вае не толькі ўсё багацце казак, міфаў, легендаў, але і характэрныя прыёмы навуковай, навукова-папулярнай і г. д. літаратуры. З’явіўшыся

на свет у даўнія часы (апавяданні пра чвяроў і птушак, якія гавораць пра дзівосныя краіны і іх дзівосных насельмікаў сустракаюцца ў самых першабытных народаў), фантастыка паступояа перарасла гэтыя прымітыўныя формы, увабраўшы ў сябе звесткі і веды, старанна са- браныя і здабытыя навукай. Узнікла навукояая фантастыка. ІПто ж прымусіла фантастаў аб'яднаць навуку і фантазію, далучыць першую да кволаЙ тканіны другой? Псрш за ўсё ўсведамленне ролі наяукі ў жыцці грамадства і жаданне даведацца, чаго вартае гэтае перайна- чанне ў жыцці грамадства, што яно будзе змачыць чалаяеку. Нават у час свайго найвялікшага захаплення навукова-фантастычнымі ідэямі фантастыка не забывалася пра чалавека, пра ўзаемаадносіны паміж людзьмі.

У 60-я гады XX ст. фантастыка зацікавілася сацыяльнымі пытан- нямі. Відаць, у гісторыі чалавецтва няма такой «балючай кропкі», міма якой прайшлі б пісьменнікі-фантасты. Гэтая пераарыентацыя сведчыць не пра крызіс жанру, а пра змены яго мэт. Бо пісьменнікі- фантасты не толькі рэзка вызначаюць праблемы, але і высвятляюць негатыўныя тэндэнцыі. Але менавіта чаларек стаіць у цэнтры ўсяго мастацтва, значыць, і навуковай фантастыкі. Цікаўнасць да чалавека ў мастацтве знікне тады, калі знікне само мастацтва, а значыць, і чалавек, бо яны непадзельныя. Чалавек у незвычайных абставінах, яго яшчэ нявыкарыстаныя магчымасці, схаваныя здоль- насці — вартыя фантастыкі тэмы.

Ніякі твор не з’яўляецца застылым, які б выклікаў у розных па- каленняў тыя самыя думкі, пачуцці, асацыяцыі. Кожнае пакаленне знаходзіць у творы нешта сваё, тлумачыць яго з свайго пункта погляду, бо свет зрабіўся ўжо іншы, чым быў тады, калі твор пісаўся, і ў людзей з’явілася іншае разуменне. I ўсё ж кожная эпоха пазнае хоць бы частачку самой сябе ў кнізе, напісанай і стагодцзе назад.

У гэты зборнік увайшлі творы розных нацыянальных літаратур. У адносінах народаў колішняй Расійскай імперыі, а потым СССР шмат былр ўсялякага. Вельмі няпроста складваюцца адносіны і цяпер.

Навуковая фантастыка з’яўляецца досыць самастойным літара- турным кірункам, які імкнецца сродкамі сваёй паэтыкі адгукнуцца на ўсе «звычайныя» літаратурныя тэмы, гэта значыць расказаць розныя гістбрыі пра чалавека.

Вялікае месца ў фантастыцы займае гістарычная тэматыка. У гэ- тым зборніку яна пададзена творамі К. Булычова, А. Дзмітрука, Б. Балашавічуса, Т. Маліка. Пісьменнікі розных нацыянальных літа- ратур, кожны па-свойму, выкарысталі інструментарый навуковай фан- тастыкі для вырашэння сур’ёзных мастацкіх мэтаў. У Дзмітрука і Булычова мы бачым мадыфікацыю гістарычнага рамана, якая ідзе ад Г. Уэлса з яго «Машынай часу», дзе з дапамогай навукова-фан- тастычнага элемента мадэліруецца сітуацыя, якая дае магчымасць пе- раносіць нашага сучасніка ў мінулае. Сёння гэта зрабілася звычайным літаратурным прыёмам, які дае магчымасць аўтару звязаць розныя эпохі, розныя часавыя пласты, адштурхоўвацца ад сучаснасці, пачы- наць з яе і вяртацца да яе. У Дзмітрука мы знаходзім элементы высо-

кай рамантыкі (выпадковасць, тяямшця, белы конь, пігпыня, ноч, туман) і хранаклазм. У Вулычова сюжэт будуенця ня лэследэяанні мінулага, якое мас праі“матычнук> мэту*. зняйсці ў меіікай эносе геніяльнага чалавска» які гіне там, у сваім часе.

Здавалася 6, галоўная думка япявядяння Бэ/гэшяягтусэ «Знэёмы салдат» вельмі простая: трагедыя вяйны прадяўжаепцэ і праз дэесяпі- годдзі пасля яе заканчэнпя, у прыватнясці ад мін, снэрэдаў, гранэт, якія не выбухнулі ў свой час. Але яна робіць моцнэе ўрэжэнне ў спалучэнні з надзеяй на цуд, на тое, што ён існуе ў напіым зэнэдтэ «празаічным» свсце. 3 далёкага і жахлівага 1941 года ў будучыню трапляе салдат, які стаяў насмерць пры абароне моста, трэпляе, кэб уратаваць дзіця, якое знайшло гранату. I не так навуковая фантастыкэ перад намі, як нешта большае, што адлюстроўвае сутнасць мастац- тва і літаратуры і сутнасць самога чалавека, бо ўсюды мы знаходзім адно: мару пра цуд, жаданне цуду. Гэтае пачуццё паэтызуе наша жыццё, узвышае яго над будзённасцю і мітуснёю.

На ідэі загадкавасці, але адначасна і нейкай сістэмы, якая пра- глядаецца ў жыццевых абставінах, пабудаваны апавяданні Б. Сачанкі «Карчэўнік», А. Кажадуба «Ваўкалакі» і ўкраінскага пісьменніка Л. Панасенкі «Уратуйце нашы душы», «Пралюбадзейства».

Апавяданне Сачанкі выходзіць далёка за межы чыста навуковай фантастыкі, гэта ўзор той філасофскай прозы, якая цалкам павер- нута да чалавека, без залежнасці ад узроўню тэхналагічнай культу- ры. Людзі даўно заўважыЛі дзіўнае чаргаванне поспехаў і няўдач, чорных і светлых дзён. Цяпер гэта ўсё звязваюць з біярытмамі, з дзеяннем космасу, розных геафізічных і метэаралагічных факта- раў і г. д.

Сачанка звяртаецца да аднаго з самых эфектных аспектаў чалавечай жыццядзейнасці — незвычайнай удачлівасці героя. Тлума- чыць ён гэта проста: герою шанцуе ў жыцці таму, што ён аддаў душу д’яблу, а дакладней, нават нейкаму нячысціку. Але і яго сілы дастат- кова для задавальнення ўсіх жаданняў героя. Поспех суправаджае героя да самай смерці, бо смерці пазбегнуць немагчыма (і невядома яшчэ, што лепей — доўгае жыццё ці ўвогуле неўміручасць. Разва- жанні на гэтую тэму мы знаходзім у п’есах беларускага драматурга К. Крапівы «Брама неўміручасці» і чэшскага пісьменніка К. Чапека «Сродак Макропуласа»). А пасля смерці пачынаецца адплата: усё, што стварыў герой, руйнуецца, гінуць у катастрофе дачка, зяць, паміраюць жонка і ўнучка, гарыць дача. Навуковыя адкрыцці героя абвяшчаюцца нічога не вартымі, хоць пры жыцці ён атрымаў за іх досыць вялікую частку славы і матэрыяльных прывілеяў. Знаёмая гісторыя... Так і хочацца спытацца, а ці не адцаюць душу д’яблу тыя ці іншыя палітычныя (і не толькі) дзеячы, якім ставяць помнікі (нека- торым пры жыцці, а некаторым пасля смерці), а потым... потым усё ляціць літаральна «да д’ябла».

Цікава параўнаць «Карчэўніка» з апавяданнем Панасенкі «Ура- туйце нашы душы». Жыццё маладога героя таксама складаецца вельмі добра. Дастатак у хаце, лад на працы, прыгожая і задаволеная жыццём жонка... I ўсё гэта руйнуецца ў той момант, калі караоель

(«Тытанік»?) церпіць крушэнне пасля сутыкнення з айсбергам. Тра- піўшы ў ледзяную ваду, герой у роспачы просіць у Бога паратунку. I Бог з’яўляецца да яго, але... толькі каб сказаць: «РатуЙце сябе самі, дзеці мае!» Праўда, адразу ж ён дадае: «Ратуйце свае душы — і я вяр- нуся». I выратаванне прыходзіць да героя, калі ён, забыўшыся на асабістую хуткую гібель, дапамагае іншаму, у гэтым выпадку — самому Госпаду...

Цяжка вытлумачыць апавяданне А. Кажадуба «Ваўкалакі», дый не трэба гэтага рабіць. Яно гучыць накшталт трывожнай мелодыі, якая паказвае на глыбокія сувязі чалавека і прыроды, жывёлы і людзей.

Праз навуковую фантастыку мы цяпер выходзім на нейкі якасна новы ўзровень разумення тых працэсаў, што адбываюцца ў свеце. Пры гэтым тканіна навуковых ведаў будзе шчыльна знітавана з паэ- зіяй і філасофіяй. Можа, гэта будзе своеасаблівы зварот да мі- фаў, але на новым, вышэйШым узроўні пазнання.

Цікавае ў гэтым кантэксце апавяданне Панасенкі «Пралюба- дзейства». У так званай спірытасферы, ці блізкім космасе, існуюць душы людзей. Гэта не толькі шматлікія індывідуальнасці, але і нешта цэлае, калектыўная памяць чалавецтва, якая занатавала ўсё... Гэтыя светлякі, якія павольна плывуць вакол планеты, такія самыя, як і іхнія бацькі,— людзі. I нават нараджэнне больш дасканалай структуры, Анёла,— гэта акт любві двух чалавечых сэрцаў. Чалавек адказны за ўсё, што здараецца на планеце.

Мы не маем магчымасці дакрануцца да матыву перасцярогі, што ўзнікае менавіта ў навуковай фантастыцьі і з’яўляецца вельмі харак- тэрным для яе. Чалавек пускае на волю джына, якога ён можа і не адолець, а калі ў дадатак гэта робяць таксама нейкія злосныя сілы? Тады становішча яшчэ больш ус'кладняецца. Нра гэта — апавяданне Са- чанкі «Тыя». Вострая трывога і заклапочанасць лёсам чалавецтва і свету гучыць тут. Якія сілы штурхаюць людзей на самавынішчэнне і ўзаемавынішчэнне — вось тое пытанне, якое цікавіць беларускага пісьменніка. .

Апавяданне, хай сабе і ў спецыфічнай форме, вядзе нас да касмічнай тэмы. А гэта новая для чалавечага духу галіна, якую, нягледзячы на малую практыку касмічных палётаў, распрацоўвае менавіта навуковая фантастыка. Тут спектр шырокі: палёты і цяжкасці, што звязаны з імі, кантакты з іншапланецянамі, паводзіны чалавека — і ў маральным, і ў фізіялагічным аепектах, бо чалавечы арганізм не прыстаса- ваны нармальна функцыяніраваць ва ўмовах космасу... I гэтак далей.

Болынасць з гэтых тэм мы знаходзім у аповесці рускага пісьмен- ніка В. Галавачова «Волат на дарозе». Тут няма патрэбы аналі- заваць дынамічны, напружаны сюжэт. Звернем увагу чытача на тэму пераадолення цяжкасцей пры наведванні іншых планет, сустрэчы з Незнаёмым, яго ведамі. Пасланнікі Зямлі, людзі з усталяванымі поглядамі і звычкамі, якія ўспрымаюць свет у пэўным дыяпазоне, могуць сўстрэць у космасе нешта такое< што далёка выходзіць за межы чалавечых уяўленняў. , :

Прадаўжае тэму кантакту С. Лбдулаевя ў япянядянні «Пэнаван- не жанчын». Тут, мабыць, пайбпдып ЦІКЯЙЯЯ спецыфіка ядлюстраяан- ня зямных праблем у прадстаўніцы ўэбекскяй яітяратуры, менаятга жанчыны.

Апавяданне беяарускага пісьменніка У. ПІыцікя «Агеныгык у цемры* зноў малюе мужнасць чадавека пры сустрэчы з Невядомым, хоць аналагам можна лічыць і гісторыю дётчыка Марэсьевя, і леген- дарных падярнікаў. Космас вымагае асаблівай мужнасці ад чзля- века — вось мараль і звышмэта апавядання Шыціка. Побач стаіць і апавяданне В. Беражнога «Матчын голас», простае і чалавечнае, якому можна знайсці аналагі ў нашым жыцці (лёс развелчыка, геолага, палярніка і г. д.). Тэма птушаняці, якое вылецела з гмязда і ляціць сваёю дарогаю...

У аповесці В. Бааля «Плацінавы абруч» разгортваецца, можа быць залішне падрабязна, тэма ператварэння, трансфармацыі жывой істоты як нейкі кірунак прагрэсу. Дафнія ператвараецца ў тых, хто здаецца ёй моцным, яна рухаецца, як кажуць астролагі, шляхам сілы, а не ро- зуму (пра розум яна, здаецца, зусім не мае ніякага ўяўлення). I такая трансфармацыя ні да чога не прыводзіць. Зрабіўшы шэраг пе- ратварэнняў, дафнія вяртаецца да самой сябе і вядзе ціхае жыццё ў невялікім раўку. Адсюль можна зрабіць выснову і пра неабмежа- ванасць жаданняў, калі, дасягнуўшы аднаго, хочацца ўжо нечага іншага. Гэта спальвае чалавека, і нават дасягненне неўміручасці ні- чога тут не можа змяніць, таму што гераіня Бааля застаецца даф- ніяй. Значыць, кожнае новае ператварэнне павінна суправаджацца новым філасофскім узроўнем, новым поглядам на асяроддзе, на жыццё, на самога сябе.

Вядомы беларускі драматург і сатырык Кандрат Крапіва ў памянё- най камедыі «Брама неўміручасці» (1972) так сфармуляваў сваю задачу: «Працуючы ў навуковай установе, я меў магчымасць назі- раць, як тое ці іншае дасягненне навукі, калі яго даводзіцца ўкара- няць, прыстасоўваць да патрэб грамадства, выклікала розныя, іншы раз вельмі складаныя праблемы. I я падумаў, а колькі б праблем узнік- ла, калі б каму-небудзь на самай справе ўдалося адкрыць спосаб пра- даўжэння чалавечага жыцця аж да неўміручасці».

Па сутнасці, гэта адзін з асноўных пастулатаў паэтыкі навуковай фантастыкі: «што будзе, калі...» I далей драматург мадэлюе адказы. Персанажы п’есы, вучоныя, аналізуючы адкрыццё свайго калегі, ка- суюць яго. Генетык непакоіцца пра лёс чалавечага роду, медык разважае пра праблемы маралі пры ўзнікненні нават у часткі членаў грамадства здольнасці да вельмі доўгага жыцця. Эканаміст касуе неўмі- ручасць сваімі разлікамі: калі не будзе смерці, дык нават пры мінімаль- ным прыросце насельніцтва вельмі хутка чалавецтву пагражае дэма- графічны выбух нечуванай сілы.

Практычнае ўкараненне неўміручасці расколвае грамадства на дзве касты, сама неўміручасць становіцца новым відам дэфіцыту, і да- стаць яго імкнуцца ўсімі праўдамі і няпраўдамі. Сатыра і сур езны аналіз пераплятаюцца і дапаўняюць адно аднаго. Калі К. Чапек у ка- медыі «Сродак Макропуласа» разбірае праблемы, звязаныя з індыві- дуальнаю неўміручасцю, дык К. Крапіва задумваецца найперш пра сацыяльныя аспекты адкрыцця.

Трывога за лёс чалавецтва ў наш неспакойны век, імкненне памаг- чы людзям знайсці шляхі да ўзаемаразумення і аб’ядноўвае творы прапанаванага ўвазе чытача зборніка.

https://fantlab.ru/edition113164

ПРА БЕЛАРУСКУЮ ФАНТАСТЫКУ.

Пачатак навуковай фантастыкі — у здольнасці марыць, ствараць ва ўяўленні сітуацыі, якія нікслі не існавалі ў жыцці. Пачатак назуковай фантастыкі, з'явы, якая цалкам належыць XX стагоддзю,— у міфе і народнай чарадзейнай казцы.

Гэты артыкул прысвечаны агляду бела- рускай навуковай фантастыкі, таму, на нашу думку, вельмі неабходна пачаць з вытокаў. Не будзем пераказваць казкі, займацца іх падрабязным аналізам, гэ- тую мэту мы не ставім перад сабою, але сказаць аб некаторых асаблівасцях бела- рускай чарадзейнай казкі, паказаць ба- гацце яе фантастычных элементаў, высо- кі мастацкі ўзровень — проста неабход- на.

Пра беларускія народныя казкі іх да- следчык пачатку XX стагоддзя С. В. Саў- чанка гаворыць, што «па выразнасці і прыгажосці апавядання беларускія казкі не маюць сабе роўных». Народная чара- дзейная казка — мастацкі твор, у якім фантастыка мае падкрэслена рэалістыч- ную аснову, камбінуючы ў розных спа- лучэннях рэчы, прадметы, з'явы кан- крэтнай рэчаіснасці. Найбольш стара- жытнай фантастыкай, якая ідзе ад міфа, з'яўляецца праяўленне антрапамарфізму (ачалавечвання) і анімізму (адушаўлен- ня). Усё тады гаварыла, усё надзялялася мовай, душой і чыста чалавечымі звычка- мі: лес, дрэвы, горы, рэчкі, жывёлы, птушкі... Адыграўшы сваю ролю ў раз- віцці чалавечай свядомасці, казкі гэтыя перайшлі ў «дзіцячае ведамства», адлю- строўваючы такім чынам ступень раз- віцця чалавека. У наш час менавіта праз казкі дзеці ўпершыню знаёмяцца з шы- рокім светам, пазнаюць яго ў той меры, у якой здольны пазнаць, вучацца муж- насці, высакароднасці, праўдзівасці, вер- насці, вучацца быць людзьмі.

Можна сказаць, што мастацкім мета- дам сучаснай навуковай фантастыкі з'яў- ляецца «адваротная міфатворчасць». Мі- фатворчасць наогул — гэта свядомая або несвядомая мастацкая перабудова пры- роды і грамадства. Калісьці, у пачатку сваёй духоўнай эвалюцыі, чалавек пазна- ваў акаляючы свет і ў прасторы гэтага бліжняга свету сутыкаўся часта з невы- тлумачальным, незразумелым, дзівос- ным, і каб неяк справіцца з грозньімі сі- ламі прыроды, а затым і з не менш грознымі сацыяльнымі сіламі, ён ствараў канкрэтныя міфалагічныя вобразы, у якіх растлумачваў незразумелае і гэтым у неабходнай для сябе ступені пазнаваў яго, авалодваў ім і выкарыстоўваў у сва- ёй духоўна-матэрыяльнай практыцы.

Зараз чалавецтва далёка адышлося ад таго часу, але і для нас усё роўна існуе шмат што грознае, здзіўляючае і пакуль незразумелае... I так, мусіць, будзе заў- сёды. Міфалогія, як казаў Маркс, падпа- радкоўвала і фарміравала сілы прыроды ва ўяўленні і пры дапамозе ўяўлення. Менавіта гэта робіць зараз і навейшая міфалогія — навуковая фантастыка, якая рыхтуе чалавека да будучыні.

У беларускім казачным эпасе чара- дзейная казка прадстаўлена вельмі шы- рока, яна найбольш старажытная. У ёй фантазія народа заўсёды знаходзіла сваё дужа яркае выяўленне. Вядомы даслед- чык беларускай казкі Е. Раманаў лічыў, што ў міфалагічных чарадзейных казках найбольш выразна праявіліся рысы, якія характарызавалі погляды беларусаў на прыроду, свет, грамадства, адбіліся на- родныя спадзяванні і мары.

Чарадзейная казка насычана найвы- шэйшай мастацкай сімволікай. У ёй ча- ста сустракаецца чарадзейны лес, з яко- га немагчыма выйсці; герой казкі нярэд- ка расце не па днях, а па гадзінах; звы- чайная вада можа надаваць герою чара- дзейную сілу, а можа і адбіраць яе.

Людзі ў казках могуць ператварацца ў жывёл, птушак, у нежывыя прадметы. Асабліва неверагодныя пераўтварэнні адбываюцца з персанажамі, калі ім да- водзіцца ўцякаць ад каго ці праследа- ваць каго. Тады яблык, які атрымлівае герой ад добразычліўца, можа ператва- рыцца ў гару, трэска або грэбень — у непраходны лес, хустка або ручнік — у рэчку або мора.

Чарадзейныя рэчы ў казцы — дыван- самалёт, шапка-невідзімка, боты-скара- ходы, абрус-самабранка, сякера-самаруб, гуслі-самагуды.

Героі ў казках шукаюць шчасце, зма- гаюцца за яго, ваююць супраць неспра- вядлівасці.

Усе гэтыя коратка пералічаныя прыё- мы беларускай чарадзейнай казкі пры- ведзены намі дзеля таго, каб паказаць, якія магутныя карані мае беларуская фантастыка. Пісьменнікі павінны выкары- стаць гэтую спадчыну хаця б у плане чы- ста структурным, яны павінны чэрпаць натхненне з гэтай чысцейшай, без пера- большання можна сказаць, чарадзейнай крыніцы. Прычым гаворка ідзе не толькі аб травестыраванні, перакладанні, пера- варочванні казкі, але і аб такім выкары- станні яе матываў, як гэта робяць Р. Брэд- беры і К. Саймак, як гэта робіць польскі пісьменнік-фантаст С. Лем, які напісаў «кібернетычныя казкі» і «казкі робатаў».

Беларускія пісьменнікі-казачнікі выка- рыстоўваюць народную казку, але больш за ўсё казку пра жывёл, казку бытавую. Гэтага, зразумела, мала.

Казка як фантастычны жанр шырока прадстаўлена ў творчасці Цёткі, Я. Кола- са, 3. Бядулі, М. Багдановіча і іншых бе- ларускіх пісьменнікаў, якія не толькі апрацоўвалі і пераказвалі народныя казкі, але і пісалі ўласныя. Да казкі звярталіся М. Танк, А. Якімовіч, В. ВітКа, У. Дубоўка, А. Астрэйка, М. Калачынскі. Але казкі, напісаныя імі, у большасці сваёй быта- выя, сацыяльныя або пра жывёл. Чара- дзейных, фантастычных, на жаль, мала.

У беларускай літаратуры XIX стагоддзя фантастыку часам выкарыстоўвалі ў тво- рах як прыём. Так Я. Баршчэўскі (1794— 1851) напісаў цэлы зборнік у чатырох та- мах «Шляхціч Завальня, або Беларусь у фантастычных апавяданнях». У жанравых адносінах гэта нагадвае тое, што зараз называюць «фэнтэзі». Фантастыка Я. Бар- шчэўскага імкнулася да таямнічага, не- звычайнага, цудоўнага, яўна паказваючы сваю блізкасць рамантычнай традыцыі. Псіхалагічна ў гэтых казках беларускі на- род, ужо адчуваючы свае сілы, вяртаец- ца да тых момантаў сваёй гісторыі, якія яшчэ нядаўна вызначалі паводзіны гра- мадства і асобнага чалавека ў адносінах да прыроды і акаляючага свету. Даслед- чык творчасці Я. Баршчэўскага Р. Падбя- рэскі пісаў: «Тое, што піша Баршчэўскі прозай, не датычыцца непасрэдна ні гі- сторыі, ні літаратуры, ні мовы Беларусі, але да важнейшай рэчы — духу і паэзіі народа, адкуль выйшлі і гісторыя, і літа- ратура, і мова. Ён ухапіў найжыццёвей- шыя асновы і вырашыў выявіць у мас- тацтве вялікі народны вобраз. Ён бачыць перад сабой народ, часта з усёй чароў- насцю паганскай фантазіі, якую ён апра- меньвае сваім, так сказаць, беларускім гофманізмам».

На жаль, няма перакладу на беларус- кую мову «Шляхціча Завальні». Толькі два апавяданні Я. Баршчэўскага апублі- каваны ў хрэстаматыі па беларускай лі- таратуры XIX стагоддзя. Гэта апавяданні «Пра чарнакніжніка і змяю, якая выве- лася з яйка, знесенага пеўнем» і «Белая сарока».

Услед за Баршчэўскім апрацоўваў на- родныя казкі і легенды і на іх аснове ствараў самастойныя мастацкія вобразы А. Рыпінскі. Выкарыстоўваў народную творчасць у сваіх творах і В. I. Дунін- Марцінкевіч.

Уключаў казачную фантастыку ў ткані- ну сваіх рэалістычных па сутнасці твораў Ф. Багушэвіч. Міфалогія адлюстравалася ў яго вершах «Мая дудка», «Смык», «Дурны мужык, як варона» і інш.

М. Багдановіч у цыкле «У зачарованым царстве» праводзіць своеасаблівы антра- памарфізм прыроды. фальклорны алега- рызм прысутнічае і ў яго лірыцы («Ста- расць», «Змяіны цар» і іншыя).

Шчыра кажучы, ніводзін сапраўдны паэт не можа абысціся без фантастыч- нага элемента ў сваёй творчасці, бо са- праўдны паэт не можа ў сваёй творчасці не вьіходзіць за межы свайго «я», за ме- жы свайго свету, не можа ў той ці іншай ступені не адушаўляць прыроду і паста- янна не здзіўляцца ёй. Але ўсё гэта ў адносінах да навуковай фантастыкі — толькі этапы развіцця фантазіі. Чара- дзейна-казачная фантастыка, становячы- ся здабыткам паэзіі, надае высакарод- насць душы чалавека, збліжае яго з прыродай. Навуковая фантастыка насы- чана матывамі прадбачання, прычым прадбачання мастацкага, яе маштаб — уся планета, чалавецтва і космас. Пры такім падыходзе можна гаварыць не толькі аб духоўным удасканаленні чала- века, аб развіцці яго здольнасцей, але і аб прадбачанні і аб мадэліраванні чала- века будучыні.

Класікі беларускай савецкай літарату- ры Я. Купала і Я. Колас шчодра выкары- стоўвалі фантастычныя элементы ў сваёй творчасці. Я. Колас у сваіх «Казках жыц- ця» наогул выкарыстоўвае фантастыку як прыём. Герой яго апавядання «Пад Новы год» пралятае над зямлёй і ба- чыць яе прыгажосць, але бачыць такса- ма і Вайну, Галечу, Хваробы, Багацце, з якімі ён будзе змагацца.

У паэме Я. Купалы «Адвечная песня» вобразы-сімвалы — Доля, Голад, Холад, Бяда — нібы аб'ядноўваюць усё тое, што атрымліваў ад жыцця селянін. Такое аба- гульненне робіць ідэйны змест паэмы глыбейшым і больш філасофскім. Паэ- тыка вуснай народнай творчасці ляжыць у аснове паэмы «Курган». Фантастычныя элементы «Магілы льва» арганічна спа- лучаюцца з рамантычнымі прыёмамі.

Дарэчы, сучасны беларускі пісьменнік Б. Сачанка ў аповесці «Апошнія і пер- шыя» звяртаецца да такой жа мастацкай умоўнасці. У яго таксама выступаюць вобразы Смерці, Маці і Дзіцяці, дзейні- чаюць Вада, Агонь, Зямля, Ноч, Хмары і г. д. Гэтым прыёмам пісьменнік пад- крэслівае цяжар пакут, калі маленькі ге- рой пачынае шукаць сілу, якая б дапа- магла яму, якая б магла растлумачыць, што ж адбываецца ў свеце...

Выкарыстоўваючы фантастыку ў трады- цыйна-паэтычным плане, Я. Купала, ад- нак, задумваўся і над навуковай фанта- стыкай у сучасным значэнні гэтага тэрмі- на. Ён гаварыў: «Творы павінны не толь- кі расказваць пра шлях, ужо пройдзены, але намячаць шляхі будучыні нашай тэх- нікі і, прымяняючы ў сваім творчым ме- тадзе фантастыку, з'яўляцца як бы пра- роцтвамі. Нам неабходна, узнімаючыся да грані фантастыкі, навучыцца гэтаму ў такіх майстроў, як Беламі, Уэлс, Жуль Верн, Келерман і іншыя». Як відаць, Я. Купала быў не толькі добра знаёмы з творчасцю пісьменнікаў-фантастаў, але і добра разумеў практычнае значэнне фантастыкі для беларускай літаратуры.

Першым у Беларусі пачаў працаваць у жанры навуковай фантастыкі Янка Маўр. Яго аповесць «Чалавек ідзе», якая напі- сана ў 1920 годзе (надрукавана ў 1926), была не столькі навукова-фантастычным, колькі навукова-папулярным творам. Пісьменнік захапляюча і па-мастацку расказвае пра далёкія дагістарычныя ры- сы («гэта было даўно-даўно... Можа, мільён гадоў назад...») Гісторыя жыцця першабытных людзей — поўная драма- тызму барацьба са стыхіяй слабых і без- абаронных людзей, якія менавіта дзякую- чы гэтай барацьбе і рабіліся больш моц- нымі. Наперадзе яшчэ быў працяглы і цяжкі шлях развіцця, але чалавек ужо станавіўся чалавекам. Для свайго часу аповесць «Чалавек ідзе» здавалася наву- кова-фантастычнай: вельмі ж мала ведалі тады людзі пра свой пачатак. Цяпер жа, калі мы ведаем невымерна больш, яна ўяўляецца нам навукова-папулярнай, ха- ця менш цікавай ад гэтага, вядома, не робіцца. Ды і для таго сінтэзу пазнаваў- чай інфармацыі, якая датычыцца чалаве- чага роду і яго гісторыі, яна неабход- ная і важная. Праўда, і ў ёй ёсць, на наш погляд, невялікі недахоп. Датычыць ён паказу зносін першабытных людзей. Як зараз выяўлена біёлагамі, нават куры ма- юць у сваіх зносінах некалькі дзесяткаў розных сігналаў. Чалавек, хай сабе і першабытны, меў у сваім «лексіконе», вя- дома, куды больш слоў, гукаў, сігналаў для размоў, чым гэта паказвае Я. Маўр.

Праз шмат гадоў Я. Маўр напісаў «Фантамабіль прафесара Цылякоўска- га». Фантастычная ідэя аповесці цудоў- ная: выкарыстанне для падарожжаў энергіі самой фантазіі. На матэрыяліза- ванай сіле фантазіі героі Маўра — піяне- ры (гэта лагічна і дасціпна: у дзяцей сі- ла фантазіі, сіла ўяўлення мацнейшая, больш непасрэдная, чым у дарослых) ля- таюць у Космас, на Марс, у Амерыку, дапамагаюць палярнікам. Аўтар, насыча- ючы аповесць пазнаваўчым матэрыялам, робіць яе асабліва карыснай для дзяцей малодшага і сярэдняга ўзростаў. Шкада, што ніхто з беларускіх пісьменнікаў не пайшоў па слядах Я. Маўра — хоць бы ў адлюстраванні нашага мінулага, не аба- вязкова пры гэтым трэба было забірац- ца на мільён гадоў у глыбіні часу, бо гі- сторыя беларускай зямлі дастаткова на- сычана падзеямі і фактамі і ў недалёкіх ад нас стагоддзях...

Пасляваенныя гады былі запоўнены напружанай працай, неабходнасцю ра- шаць задачьі «бліжняга рубяжа». Гэта стварыла свайго роду псіхалагічную ат- масферу, якая не садзейнічала філасоф- скай глыбіні навукова-фантастычных тво- раў. «Падмарожвала» фантастыку і «ха- лодная вайна»... Неразумныя дыверсан- ты, бесталковыя, хоць і злавесныя шпіё- ны, заўсёды разумныя і знаходлівыя пі- янеры, карыкатурныя капіталісты — усё гэта нараджалася палітычнымі абставіна- мі і не садзейнічала паяўленню значных твораў.

Раман М. Гамолкі «Шосты акіян», на які калісьці нядобразычліва адгукнулася крытыка, што пэўным чынам «прытарма- зіла» і пісьменніка, і, мабыць, рух бела- рускай навуковай фантастыкі, быў тыпо- вым творам «бліжняга рубяжа».

Прыкметнае месца ў беларускай фан- тастыцы займае В. Шыцік. Першую кнігу ён выдаў у 1962 годзе («Апошняя арбі- та»), пасля выйшаў «Зорны камень» (1967), затым — «Парсекі за кармой» (1970), «У час не вярнуліся» (1975). Ёсць у Шыціка і дзве аповесці: «Апошняя ар- біта» і «Сляды вядуць на зямлю».

У апавяданні «Памылка капітана» В. Шыцік мадэліруе сустрэчу чалавека з Невядомым. Разведчык, якога паслалі на планету, на якой час ідзе ў шмат разоў хутчэй, чым на Зямлі, за кароткі тэрмін пастарэў на дзесяцігоддзі. Ён здагадаўся пра гэта раней за іншых, але палічыў, што ўбачанае ім на невядомай планеце варта імкліва пражытага жыцця. Абвіна- вачвае ж сябе капітан у адным: пасля гэтай памылкі (а ён лічыць памылкай сваю непрадбачлівасць) ён упэўнены, што не мае права кіраваць людзьмі. А ў чым памылка капітана? Ці ў тым, што ён сапраўды не змог прадугледзець сустрэ- чы з планетай, дзе паскорана ідзе час, ці ў тым, што ён зняў з сябе абавязкі капі- тана, знаходзячыся ў космасе? Адказ на гэтае пытанне павінен даць чытач. Само апавяданне вьізначаецца высокім узроў- нем «фантастычнасці», так што адлю- страванае можна нават трактаваць як свайго роду алегорыю нейкай агульнай непрадбачлівасці начальніка.

Сур'ёзная маральна-этычная прабле- ма ставіцца ў апавяданні В. Шыціка «Чаргон альбо не?». Ісці на дапамогу, якая можа аказацца запозненай, альбо не ісці... і пакутаваць потым усё жыццё — сам-насам з сумленнем. А як быць, калі сам апынішся ў падобнай сітуацыі? Чалавек павінен верыць, што да яго на дапамогу заўсёды прыйдзе іншы чала- век.

Заркалёт злавіў сігнал небяспекі, але да крыніцы сігнала велізарная адлег- ласць і ў дадатак яшчэ нельга дакладна сказаць, адкуль прыйшоў сігнал. Але ён ёсць, і ўмоўна вядома месца (усяго толькі ўмоўнаі), а да яго палёту пяць га- доў. У космасе будуць іншыя меры вы- мярэння руху, хуткасць будзе вымярац- ца часам, які неабходна затраціць на пе- раадоленне адлегласці. Гэта ўхіленне ад курса абыдзецца экіпажу ў лішнія дзе- сяць гадоў палёту плюс свае дваццаць два гады, і ўсяго трыццаць два гады ў прасторы, практычна ўсё жыццё. Лёгка разважаць аб мужнасці, высакароднасці, абстрактна рашаючы складаныя — і чу- жыя! — праблемы, але практычна гэта рабіць надзвычай цяжка.

Лепшым апавяданнем зборніка «Гіар- секі за кармой» (1970), а бадай, і леп- шым апавяданнем Шыціка, з'яўляецца апавяданне «Трансплутонавыя афеліі».

Гэта псіхалагічны эцюд, пабудаваны на тонкіх назіраннях над чалавечай душой, дзе фантастыка выступае толькі як пры- ём. Гэта апавяданне пра чалавека, пра яго марьі, пра лёс, пра гатоўнасць да подзві- гу. Успамінаюцца цудоўныя горкаўскія словы: «Калі чалавек любіць подзвігі, ён заўсёды можа іх зрабіць і знойдзе, дзе гэта можна. У жыцці заўсёды ёсць месца подзвігам».

У апошнім зборніку «У час не вярну- ліся» (1975) змешчаны новыя апавядан- ні: «Лісток серабрыстай таполі», «Шора- хі чужой планеты», «Пажаданне здзейсні- лася, але...». Яны вызначаюцца лірычна- сцю, мяккасцю мастацкага малюнка, да- кладнасцю.

У аўтабіяграфіі В. Шыцік гаворыць: «Мне падабаецца фантастыка тым, што дае магчымасць нібы апярэдзіць жыццё, зазірнуць у будучыню, ажыццявіць тое, што навуцы пакуль не пад сілу. Таму я выбіраю для сваіх твораў падарожжы да далёкіх планет, сустрэчы з невядо- мым і таямнічым. У героях сваіх апавя- данняў бачу людзей камуністычнага бу- дучага — смелых, гуманных, магутных».

Ёсць праблемы, якія ніяк нельга ра- шаць сродкамі рэалістычнай літаратуры, але яны настолькі важныя для людзей, што маўчаць аб іх сёння ўжо немагчыма. Прычым цікава, што раней некаторыя з гэтых праблем ставіліся людзьмі ў плане рэлігійна-светапоглядным, а іншыя бяс- спрэчна адносіліся да жанру казкі і ча- радзейства.

Ідэя бессмяротнасці заўсёды хвалява- ла чалавецтва, асабліва з таго моманту, калі чалавек пачаў усведамляць сябе асобай, зразумеў цану жыцця. Людзі не- здарма надзялілі неўміручасцю багоў — гэта было найвышэйшаю ўзнагародаю для чалавека. Дарэчы, часам неўміру- часць разглядалася і як пакаранне (воб- раз Агасфера, Лара ў горкаўскім апавя- данні «Старая Ізергіль»), | сёння вучо- ныя працуюць над тым, каб прадоўжыць жыццё чалавека ў яго біялагічных ме- жах, а футуролагі «запланавалі» нават ажыццяўленне гэтай ідэі прыблізна на 2100 год.

У фантастыцы ідэя бессмяротнасці так- сама займае важнае месца. Яна тракту- ецца і ўсур'ёз, і жартам, ёю завярша- юць звычайна гісторыю развіцця якіх- небудзь высокаарганізаваных істот. Пры гэтым часам пад бессмяротнасцю разу- меюць жыццё ў некалькі тысяч гадоў зямнога часу.

К. Крапіва, выдатны беларускі саты- рык, напісаў камедыю «Брама неўміру- часці» (1973). У ёй ён паставіў сур'ёзныя пытанні маральнага характару, звязаныя з адкрыццём неўміручасці.

Усю п'есу можна падзяліць на дзве часткі. У першай дзелавіта і спакойна аў- тар разглядае праблемы, звязаныя з ажыццяўленнем, правядзеннем у жыццё неўміручасці. Тут паўстаюць аспекты са- цыяльныя, эканамічныя, маральныя, бія- лагічныя, чыста жыццёвыя. I ўсе яны ра- шаюцца песімістычна; як бачна, увядзен- не бессмяротнасці ставіць пад пагрозу ўсе грамадскія інстытуты, усю звыклую сістэму чалавечых адносін і поглядаў на свет, на самога чалавека, на сэнс жыц- ця; больш таго — пад пагрозу ставіцца лёс чалавецтва. Бессмяротнасць палохае: будуць нараджацца новыя і новыя пака- ленні, а паколькі смерць знікае, то рост насельніцтва будзе павялічвацца бяз- межна, і ўжо гадоў праз сто ў Беларусі будзе жыць каля трох мільярдаў чала- век. А іх жа ўсіх трэба карміць, апра- наць, забяспечваць жыллём. Калі ж штучна спыніць нараджальнасць або крайне яе абмежаваць, то справа будзе яшчэ горшая: спыніцца прагрэс, спыніц- ца сам рух гісторыі.

Ды і як размяркоўваць неўміручасць? У грамадстве ж ёсць людзі, якім ніяк нельга даваць яе: зладзеі, дармаеды, бюракраты, бандыты... А што рабіць з праблемай сямейнага жыцця?.. Вечнае сямейнае жыццё адразу адмаўляецца адной з жанчын, персанажаў п'есы.

К. Чапек у сваёй п'есе «Сродак Мак- рапуласа» не разбірае так падрабязна праблему неўміручасці, як гэта робіць К. Крапіва, але ўзятая ім у якасці ідэй- най асновы душэўная стомленасць, якая настае ў гераіні, што пражыла ўсяго толькі трыста трыццаць сем гадоў, стом- ленасць, якая прыводзіць да распаду чалавечай асобы, заклапочвае астатніх персанажаў п'есы («Немагчыма кахаць трыста гадоў. Немагчыма спадзявацца, ствараць або проста пазіраць вакол тры- ста гадоў запар. Гэтага ніхто не вытры- мае. Усё абрыдне. Абрыдне быць доб- рым і быць дурным. Абрыдне зямля і неба. I тады ты пачнеш разумець, што, шчыра кажучы, няма нічога. Абсалютна нічога. Ні граху, ні пакут, ні зямлі, на- огул нічога. Ёсць толькі тое, што зараз камусьці дорага»), Героі Чапека адчува- юць палёгку толькі пасля таго, як зні- шчаецца рэцэпт Іеронімуса Макрапуласа.

К. Крапіва гаворыць, што ў бессмярот- ных будзе свая мараль, і яна будзе ін- шай, чым у сучасных людзей: яна будзе не зразумелая нам, гэтая мараль неўмі- ручых.

Як бачым, фантастычная ідэя, выказа- ная ў творы, добрая ўжо тым, што вы- клікае на роздум, на спрэчкі, патрабуе прыцягваць да гаворкі самы разнастайны матэрыял. У гэтым — безумоўная каш- тоўнасць фантастыкі.

Другая частка п'есы прысвечана дра- матургам даследаванню паводзін людзей, якія апынуліся ў незвычайным станові- шчы. Гэта таксама ўласціва фантастыцы: змадэліраваць сітуацыю з навуковага пункту гледжання зусім магчымую і ла- гічную, але на цяперашні момант нерэ- альную, выдуманую, якая, аднак, утрым- лівае ў сабе магчымасці найтанчэйшай праверкі людзей у незвычайных для іх абставінах. У гэтым і заключаецца экспе- рымент у навуковай фантастыцы. Так бу- дуе свой раман «Салярыс» С. Лем, апа- вяданне «Арэна» Ф. Браун. Сімволіка пры гэтым дасягае надзвычайнай выраз- насці і глыбіні.

У К. Крапівы вучоны Дабрыян адкрыў неўміручасць, але размеркаванне яе не ўваходзіць у яго функцыі. Для гэтага ствараецца «Камітэт па справах неўміру- часці», у які неабходна пцздстаўляць аналізы крыві, страўнікавага соку і інш. для доказу біялагічнай прыгоднасді ча- лавека да бессмяротнасці. Гэта, т«..< ска- заць, натуральны медыцынскі бок раз- меркавання адкрыцця.

Аднак бессмяротнасці пачынаюць да- магацца людзі, для якіх неўміручасць — усяго толькі новы дэфіцытны тавар, які трэба даставаць усімі праўдамі і няпраў- дамі. Так К. Крапіва яшчэ раз выкрывае мяшчанства. Скажам, бессмяротнасці да- магаецца для сябе і ўсёй сваёй сям’і за- гадчык склада Караўкін, спакушаючы вучонага магчымасцю вечнага забеспя- чэння прадуктамі. Адстаўны маёр Дажы- валаў (для большай важнасці выдае сябе за генерал-маёра), Застрамілава і Тар- гала, якіх аўтар называе «былымі»,— усе яны з'яўляюцца якраз тымі экземпляра- мі чалавечай пароды, якія ніяк не пады- ходзяць для атрымання вечнага жыцця. Але яны настойліва дабіваюцца «новага дэфіцыту». Бессмяротнасць падзяліла людзей, нарадзіла новую форму дыс- крымінацыі, якая аднолькава крыўдзіць і смяротных і бессмяротных. Калі сум- ленным людзям гэта не падабаецца, яны хочуць адмовіцца ад нечаканага дару, то ўсе гэтыя застрамілавы і таргалы пра- цягваюць дамагацца яго.

Канец п'есы радуе сваёй нечаканасцю. Супрацоўніца Дабрыяна Наташа інсцэні- руе смерць Мафусаіла, пацука, на якім была даказана і праверана магчымасць вельмі доўгага жыцця. Неўміручасць лік- відавана, але праблемы, народжаныя ёю, застаюцца. I пасля такой вось, няхай на- ват абстрактнай, праверкі паўстае пытан- не, бадай, не менш важнае, чым само адкрыццё: а як жа сапраўды размяркоў- ваць гэтую самую бессмяротнасць, калі яе навука падорыць раптам людзям? Ві- даць, адкрыццё гэтае магчыма толькі на найвышэйшай прыступцы развіцця назу- кі, яно — самая запаветная таямніца пры- роды і даступна будзе толькі этычна развітым істотам, мараль якіх стане на- столькі дасканалаю, што ніяк не зможа змяніцца ад з’яўлення бессмяротнасці.

Сучасная навуковая фантастыка на- поўнена небывалым для літаратуры зме- стам: з аднаго боку, у наш час незвы- чайна абвастрыліся ў свеце сацыяльныя супярэчнасці, з другога боку, чалавек давёў развіццё тэхнікі да такой вышыні, што ўжо атрымаў або атрымае ў хуткім часе тыя магутныя, а часам і страшныя ў сваёй магутнасці сілы, якія ў міфах, легендах і казках ніколі яму не належа- лі цалкам. Гіытанне аб тым, як будуць выкарыстаны гэтыя сілы, стала для наву- ковай фантастыкі ледзь не галоўнаю праблемаю.

Займацца ў наш час фантастьікай азна- чае думаць пра чалавецтва, пераадоль- ваць правінцыялізм мыслення, бачыць свет ва ўсёй шматграннасці сучасных су- вязей. Як бачна з вышэй прыведзенага аналізу, у Беларусі ёсць усё-такі пачатак сваёй навуковай фантастыкі, ёсць магут- ныя яе карані ў чарадзейнай казцы. Да- рэчы, Я. Купала пісаў у аўтабіяграфічных запісах, што кнігі абудзілі ў ім фантазію, і найбольш моцна, на яго думку, паў- плывалі беларускія народньія казкі, якія ён чуў у дзяцінстве.

Сучаснае дзіця, падлетак, юнак разві- ваецца не толькі пад уздзеяннем народ- ных казак. Пасля, у юнацтве, настае пара больш моцнага ўздзеяння акаляючага свету, маладога чалавека паглынае вада- спад інфармацыі, і тут яму неабходна валодаць фантазіяй, развітым уяўлен- нем, яркай і дакладнай думкай, каб не толькі знайсці сабе месца ў жыцці, але і выконваць работу прыгожа, умела, шчы- ра, адчуваючы сябе творцам, а не выка- наўцам. Для выхавання маладога пака- лення, для развіцця ўяўлення маладога чалавека навуковая фантастыка проста не мае замены. Дарэчы, вельмі карысна пе- рачытваць у сталым узросце казкі. У многіх з іх мараль у сваім поўным аб'ё- ме можна зразумець толькі пасля набы- тага вопыту.

Сучасная эпоха характарызуецца спа- борніцтвам дзвюх грамадскіх фармацый — сацыялістычнай і капіталістычнай. I не толькі ў галіне эканамічнай, палітычнай, ваеннай ідзе суперніцтва, ідзе суперніц- тва ў здольнасці да ўяўлення, да прад- бачання. У амерыканскай разведцы спе- цыяльны чалавек чытае навуковую фан- тастыку, вышукваючы ў ёй рэцэпты но- вай зброі. Гэта дзіка, гэта агідна, але гэта ёсць. Амерыканскія універсітэты ўвялі навуковую фантастыку ў курс вы- кладання.

У нашай краіне існуюць такія магутныя «навукова-фантастычныя цэнтры», як Масква, Ленінград, Харкаў, Баку, Кіеў; там выдаюцца зборнікі, фантастыку дру- куюць. У Беларусі пакуль яшчэ кнігі та- кія з'яўляюцца так рэдка, што пра іх па- мятаюць толькі самыя дапытлівыя амата- ры. А між іншым, усім вядома, што вар- та толькі навукова-фантастычнаму твору трапіць на прылавак — ён знікае хутчэй, чым славутыя гарачыя піражкі.

Навуковая фантастыка патрэбна Бела- русі. Але ж пісьменнікамі ўвогуле не нараджаюцца, а пісьменнікамі-фантаста- мі — тым больш. Гіісьменнікамі-фанта- стамі становяцца, прайшоўшы складаны і напружаны шлях інтэлектуальнага раз- віцця. Да таго ж пісьменнік-фантаст па- вінен часцей друкавацца. Тады ён будзе ў полі зроку крытыкі, ды і крытыка па- вінна быць разумнай, добразычлівай. Крытыка павінна дапамагаць пісьменніку, працаваць разам з ім. Бо крытычны раз- бор сучаснай фантастыкі — гэта аналіз тых ідэй, якія ў творы выяўлены ў мас- тацкай форме, прычым аналіз гэты ідзе, павінен ісці, з прыцягненнем навуковых дасягненняў па ўзнятай пісьменнікам праблеме. У гэтым вельмі істотнае ад- розненне аналізу твора навукова-фанта- стычнага ад звычайнага, літаратурнага.

Неабходна хоць бы раз у год выда- ваць зборнікі беларускай фантастыкі (вя- дома, у гэтыя зборнікі можна і нават трэба ўключаць і пераклады замежных аўтараў).

I апошняе. Не трэба баяцца фантасты- кі, не трэба баяцца сярэдніх рэчаў: яны — глеба для шэдэўраў.

I яшчэ трэба памятаць ленінскае вы- казванне, што «мары рухаюць прагрэс».

Станіслаў САЛАДОЎНІКАЎ

Мал. Ул. 1. Жука

"Маладосць" №6/1979

Я не скажу, что данный сборник-шкатулка наполнен драгоценностями. Хороший литературно-художественный уровень, добротность, но главное как раз в том и заключается, что сборник белорусской фантастики носит характер ЗНАКОВЫЙ. Это ПЕРВЫЙ сборник произведений фантастического жанра в белорусской литературе, и он отражает глубинные сдвиги культурологического характера в Беларуси. Для себя рядом я ставлю сборник белорусского детектива. Вывод в высшей степени приятный: кризис-упадок, невнятица в белорусской литературе последних полутора десятков лет завершается. Да, выходили яркие вещи отдельных авторов, но не было ни атмосферы, ни движения. В недавнем прошлом у нас было мало ярких произведений в жанрах детектива и фантастики. Многим читателям нравятся книги Н, Чергинца, А. Козлова, В. Маслюкова, С. Булыги, О. Громыко. Это яркие звезды, а нам нужны созвездия. Мне нужно говорить и писать об отдельных ярких авторах приятно, но когда их много, тут начинается гордость за литературу. А это совсем другое дело.

...Сборник фантастических произведений заставляет провести сопоставления, тем более что аналитически нельзя замыкаться на какой-то одной сторонней грани литературного процесса, коль он включает и реалистические произведения, и фантастические, и их самые разнообразные переплетения-комбинации. Реалистическая литература рассказывает об уже свершившихся событиях, «разбор полетов» завершается моральными выводами и раздачей наград и наказаний. Впрочем, порой это поручается читателю, автор как бы стоит в сторонке и наблюдает.

Научная фантастика и фэнтези — ее «диалектическая сестра», впрочем сестра старшая и двоюродная, повествуют о событиях, которые еще не происходили в действительности, а скорее всего и никогда не произойдут или могут произойти, но при строго определенных обстоятельствах. Словом, тут полнейшая неопределенность, притом, что эталоном во всех случаях выступает реальный земной мир и человек как эталон разумного существа (или не очень разумного, как посмотреть). Рамки добра и зла раздвигаются потому, что в моделях иных миров, выросших на иной физике, иных космических обстоятельствах, свои взгляды, философия, биология, социальное устройство и т. д. Совершив этот художественно-философский виток, читатель новыми глазами смотрит на себя, на человечество и родную планету... или вдруг у него возникает мысль, а ведь он «не отсюда».

Композиция сборника имеет два ярко выраженных центра: научная фантастика и фэнтези. Это соответствует логике эволюции фантастических мотивов, отразивших поэтически логику развития технологической цивилизации. В самом деле жанр научной фантастики вырастал на почве становления научных взглядов и технических достижений, окончательно сформировавшись в XX веке. Наибольшие успехи в этом жанре достигались в странах, в литературе этих стран, где проявлялись наиболее успешно, как сейчас принято выражаться, научно-технические проекты, разумеется, если не мешали некоторые «привходящие» обстоятельства. Например, в советское время научная фантастика (как и детектив) были развиты слабо по причинам главным образом идеологическим, мировоззренческим. Отсюда и слабость этих жанров и в белорусской литературе, отсюда и начало знаковостн сборников по белорусской фантастике и детективу.

...Удивительный художественный парадокс начался в 20-е годы XX века и. как обычно в таких случаях, остался незамеченным. В творчестве Г. Лавкрафта и Р. Говарда проявились мотивы фэнтези. Часто поэты тоньше чувствуют эпоху, чем пророки. А далее: Д. Толкиен. Э. Нортон, фэнтезийные вариации на мифологические мот ивы-темы... Вот и в белорусской литературе проявилось фэнтези, и достаточно своеобразно. Ученые в рассказе С. Гринич «Белая Дама з Лепеля» с помощью компьютера воссоздают-моделируют женский образ. Белую Даму. Они начитались Я. Барщевского и В. Короткевича и начали «играть»... Только игра эта порождает вдруг разумное существо, страдающее и ощущающее некий трагизм своего бытия... Вообще возникает новый вид конфликта и трагедии: столкновение реальной жизни и виртуальной реальности (далее по списку: клоны, роботы, персонажи компьютерной «верстки»)... А как же разум, душа? И руководитель эксперимента замечает: «Душа... дело десятое».

Технологическая цивилизация увлечена «тварностью», реальностью, а душа... Что есть душа? Сгусток лептонов? Вот от этого холодного, но агрессивного техницизма и уходят поэты в фэнтези, в сказку, миф.Тут есть свои традиции, и, далеко идущие, они оживают и начинают подпитывать наши души. Проглядываются и «предсигналы» фэнтези у Э. По. Э. А. Гофмана. О. де Бальзака, вообще в поэтике предромантизма и романтизма. У нас это тихо прозвучало в твор¬честве В. Короткевича, но продолжатели-преемники у художника появились только в последние годы, они, как и должно быть, пошли дальше. А. Бычковский в рассказе «Нашчадкт неурау» привлек чернобыльский фактор и на его основе обыграл пробуждение способности к перевоплощению-оборотничеству у тех, кто сохранил гены древних невров. Интересно, убедительно, находчиво. А ведь невры — это странное и удивительное племя, жившее, по свидетельству Геродота, в верхнем течении Днестра, Южного Буга, в бассейне реки Припять... По существу, это территория Беларуси. У невров, по легендам, была способность оборачиваться в волков. А если представить, что племя относится к первым индоевропейцам, а может быть, их происхождение более древнее, то такая способность у них вполне Могла быть на самом деле. А почему бы и нет? Что мы знаем о далеком прошлом? Интересно, один из детей-индиго, о которых сейчас начинают все больше говорить, заметил, что о прошлом официальная история знает мало и многое искажено, однако восстановление истины может повлиять на будущее. Значит, есть в прошлом, разумеется далеком, но исключительно значительном для мировоззрения современности, нечто такое, что может перевернуть устоявшиеся представления...

В своей монографии «гуЦфалопя Беларуси (2000) Т. И. Шемякина отмечает, что факт «перворожденности» невров в отдельных районах Гродненской области признавали даже немецкие национал-социалисты, а они были весьма щепетильны в национальном и расовом вопросах. Не зря увезенные-утащенные в СССР и в США материалы из «Аненербе» засекречены до настоящего времени. Некоторые районы Гродненской области были включены в состав рейха и жители этих районов не испытывали особого давления со стороны оккупантов. Немцы считали, что тюрки и монголы туда не дошли, а значит, сохранилось автохтонное население. Странная получается история, и реализовать ее можно, по сути, только в жанре фэнтсзи. Однако тут нашим писателям надо догонять... Ю. Никитин в серии «Трое из Леса» выстраивает мощную и яркую мифологию именно на основе невров. Трое выходят из Леса, за которым явно в виду имеется именно Беловежская пуща. Один из них, Олег, потом и становится Вещим, он умеет превращаться в птиц. Таргитай в скифской мифологии (а ведь Геродот определял невров как «лесных скифов») становится прародителем скифов и входит в разряд богов. Наконец. Мрак, богатырь и воин, умеет «перекидываться» в могучего черного волка. А в их Лесу хранилось одно из великих сокровищ старых богов. Тут и обыгрывание «старой» мифологии, но ведь это и творение новой мифологии. Именно эта особенность присуща фэнтези, этим она сильна и культурологически еще совершенно не исследована.

И еще одна традиция, в которую вписывается уже Л. Рублевская своим рассказом «Адзш-ка». И в сказках, и в фантастике есть мотив Дара недостойному, скажем, фея подарила уродцу-мутанту Цахесу три золотых волоска, которые обладают волшебным свойством переадресовывать на него все умное, остроумное, внешне красивое, произнесенное в присутствии альрауна. Он сам тоже видится окружающим, как красавец, хотя и есть люди, которые видят его в настоящем, уродском, обличье. Волшебнику Альпанусу пришлось провести с неосмотрительной феей разъяснительную беседу. Кто дал ведьмаку дар исполнять желания, вполне ясно, но ведьмак пользуется даром бездарно. Правда, он стар, умирает, и, по сути, случайно высказывает желание округлить неполные числа до полных, прибавляя к ним единичку. И в мире начинается сумятица. А ведь тема Дара является серьезной моральной проблемой, когда человек получает невероятное могущество. Как он им распорядится? Не выдерживает груза Дара герой «Чудотворца» Г. Уэллса, выдерживает персонаж рассказа А. Куприна «Звезда Соломона». Ну. а в рассказе Л. Рублевской скрыта еще и перекличка с тем беспокойством, которое охватило компьютерные круги перед наступлением третьего тысячелетня: боялись, не собьются ли машины. Машины не сбились, сумятицы не возникло.

В поэтике научной фантастики есть закон, согласно которому ни одна поднимаемая проблема не может быть решена окончательно. К решению могут подключаться и другие писатели. Так. по существу, сделала С. Грыннч в «Белай Даме з Лепеля». Тема виртуальной жизни сразу заинтересовала художников. Материализуются персонажи у Д. Пристли в романе «Дженни Вильерс. Роман о театре». С. Лем тревожно рассматривал возможности создания фантоматических миров, которые сами себя считали бы мирами абсолютно реальными, И профессора Коркорана мучает мысль: а может, и он сам, и его мир тоже создание некоего разумного существа. С. Лем писал об этом еще в 60-е годы прошлого века, а ведь сейчас компьютеры действительно способны, при участии человека разумеется, создать виртуальное изображение, практически неотличимое от реального... А если будет сделан следующий шаг?..

Повесть А. Козлова «Дети ночи» идет в русле старой традиции борьбы Добра и Зла. Света и Тьмы. Бога и дьявола, но писатель ввел в сюжет тонкий психологизм. Ущербность и ничтожество его персонажей, находящихся на самом дне жизни бомжей и. по существу не знающих почти от рождения иной жизни, делает их соблазнительной добычей для темных сил. хотя и в разном качестве. Вилен должен стать палачом, пройти экзамен на право служить Ночи-дьяволу, Нина — стать жертвой. Его «вербовшик» Гурон продался, не договор заключил, а именно перешел на Ту сторону, перешел еще и потому, что не способен к любви. А Вилена спасает любовь Нины, неожиданная в этом образе, неожиданная, как всякое чудо. Данте, великий Данте, прав: «Любовь движет солнца и светила». В чисто художественном отношении повесть А. Козлова, пожалуй, самая сильная в сборнике.

Космическая тематика, вообще самая богатая в поэтике научной фантастики, по сути, даже представляющая собой «внутренний жанр», занимает треть сборника. Здесь представлен основной набор сюжетов-тем: контакт, более или менее разработанные модели мирон, комическо-игровой сюжет в духе С. Лема. просто тема человека и космоса. Г. Ануфриев и В. Цветков в повести «Зеркало Вселенной» нарисовали любопытную и многоуровневую модель цивилизации, использовав и робинзоновские мотивы, и тему пришельцев, просматривается и аллюзия с земной историей периода блестящего Возрождения, когда. Однако, особенно ярко пылали костры инквизиции. Кроме коренной расы (нарраваки) на планете оказались еще три расы, но все они пришельцы. Люди и «призраки» оказались там случайно, в результате кораблекрушений много лет назад, а «сурги» не то пираты, не то просто технократическая до браконьерства раса, которая, по существу, пожирает планету, переводя почву в предметы и машины. Аллюзия с земной (западной) цивилизацией очевидна. Технологическая цивилизация и в самом деле порой ведет себя на Земле, как на чужой планете, хищнически разрабатывая недра и уничтожая фауну и флору (потом, правда, создаются всякие заповедники и заказники, но это уже музеи, не более.) Попавшие на планету когда-то люди (все разумные расы на планете не просто гуманоиды, но близки друг другу биологически, это важное условие в сюжете) уже давно забыли, кто они и откуда. Вот только сны снятся странные: небо голубое, белые облака. Это считается психическим отклонением, преследуется, как преследовали в эпоху Возрождения людей с паранормальными способностями. «Призраки», тоже попавшие случайно на эту планету, обладают способностью к мгновенному преодолению пространства в пределах планеты. И идет постепенное открытие потомками экипажа когда-то попавшего на планету корабля, кто они такие. Вообще-то этот сюжет в западной фантастике растянули бы раз в пять, внеся всякого рода «подробности», длительное и опасное путешествие к «капсуле»-кораблю (обнаружения которого очень боятся «сурги» как официальные власти), по дороге были бы всякие приключения, схватки, преодоление опасностей. Здесь все кратко, внятно, и это помогает возникновению удивительного сравнения. Р. Бах, поэт, философ, летчик в одной из своих повестей рассказывает, как однажды после азартного и продолжительного выполнения в небе фигур высшего пилотажа он приземлился и вдруг почувствовал с абсолютной ясностью и уверенностью: «Я не с этой планеты, это не моя планета, я родом не отсюда. Я с той планеты, где люди летают. Придет время и туда вернусь». Похожие переживания были и у товарищей Р. Баха, тоже летчиков.

Все ли люди на Земле принадлежат изначально к человеческой расе? Ведь иным снятся странные и удивительные сны, как они снятся космонавтам на орбите.

А. Алешксвич и Р. Боровикова «нагрузили» свои рассказы философским содержанием с богатым подтекстом. Логическая линия «Асобы» А. Алешкевича идет и к «Солярису» С. Лема, и к «Черному облаку» Ф. Хойла, а далее выстраиваюся рассуждения о природе человека, уровне развития разума и о том феномене, которому удивлялся философ И. Кант, определяя его как «нравственный закон». Какая нравственность может быть у существа, подобного Океану Солярис, подобного персонажу рассказа А. Алешкевича?

Теме войны, и космической, и внутрицивилизационной, посвящены рассказы Г. Ануфриева и В. Цветкова («Неучтенный фактор»), Ю. Брайдера и Н. Чадовича («Планета Энунда»). В 60—80-е годы прошлого столетия эта тема в научной фантастике, как. впрочем, и в реальности, была весьма злободневной. Казалось, что угроза глобального военного конфликта исчезла с окончанием «холодной войны». Казалось, однако, разработки Римского клуба, считающего МАТЕМАТИЧЕСКИ, что население планеты Земля следует сократить до одного миллиарда человек, наводит на самые мрачные антиутопические, эсхатологические сюжеты... Странно, что политики умалчивают эти расчеты, а ведь процесс идет.

Тема космоса не просто добавляет литературе сюжетов и ситуаций, через нее идет анализ будущих путей развития человека в иных физических условиях. Если на Земле европеец, переселившийся в Африку или Индию, может оказаться в очень трудном положении физиологически, то что же говорить, скажем, о Луне? Хорош и спокойно психологичен рассказ В. Кастрючина «Лунянин», а ведь это путь формирования новых разумных рас, отпочковывающихся от человека. Этот сюжет разрабатывается в научной фантастике, к этому ведет сама логика выхода человека в Космос.

Психологичен и рассказ классика белорусской фантастики В. Шитика «Чаргон ш не?». Разговоры о мужестве, чести, благородстве хороши в спокойной обстановке, а вот если человек, люди не только физически устали, но устали морально, когда уже настроились психологически на скорое завершение трудного и нудного полета (замените: дежурство на полярной или антарктической станции, боевое дежурство и др.), а тут вдруг возникает почти необходимость продления полета, дежурства. Этого можно избежать, отказаться, но как быть тогда с совестью, честью... Ситуации известные, но перенос их в космос делает их «модельно-идеально насыщенными»; такие расчеты делаются в физике, когда берут «идеальный газ», для полноты расчетов убирая естественные помехи.

Дело тут еще в том, что обычные, штатные ситуации «приедаются», становятся заурядными, воображение и душа человека застывают, вот тут и необходимо нечто чрезвычайное по своей музыке... чтобы встряхнуть эмоции, пробудить их.

Вот этой цели отвечают, хотя на свой лад, притчи, ирония, юмор. Таковы рассказы С. Булыги «Будущий друг», Г. Ануфриева «Музей» и «Навагодняя казка», В. Цветкова «Зор-ныя пячоры», с ними резко контрастирует жесткая и страшная действительность «Салдата» Ю. Нератка...

А реальный мир?.. Он может оказаться и более страшным, и удивительным, и скучным, как осенние будни,— тут все зависит от нас. Но научная фантастика и фэнтези расширяют границы НАШЕГО МИРА, изощряют разум и чувства. И те, кто читает и понимает фантастику, не будут особенно «трусливо-трепетно» вести себя и при контакте с инопланетянами (а ведь «тарелки» летают вокруг Земли и каждый может оказаться в роли контактера). При столкновении с Неизвестным (для этого вовсе нет необходимости лететь за тридевять галактик. Неизвестного хватает и вокруг нас)... А после пейзажей «Властелина колец» Д. Толкиена свежее воспринимаешь и лес, и горы, впрочем, людей тоже. После Океана Солярис С. Лема смотришь на простое белорусское озеро, как на... разумное существо, на деревья-онты, впрочем, тоже. Вот вам и пылинки на ноже карманном.

Как читаются сборники? Их нельзя читать подряд, как романы. Один рассказ наугад, другой... Да, сборник белорусской фантастики — это явление в современной белорусской литературе, он должен прийти в школы и гуманитарные вузы. Данный вывод делаю, в сущности, профессионально как преподаватель литературы и вижу, КАК КРАСИВО можно анализировать материал для учеников и студентов. Тут развитие и лексики, и музыки, и грамматики белорусского языка.

А это уже для языковедов. Далее — развитие теории-аналитики, ведь есть в нашей белорусской научно-культурной реальности такие сокровища, такой материал, который не использован писателями самых развитых «фантастических регионов»... Но это тема для отдельных разговоров.

Станіслаў Саладоўнікаў, кандыдат філалагічных навук, дацэнт кафедры беларускай філалогііі і сусветнай літаратуры Беларускага дзяржаўнага універсітэта культуры і мастацтва.

https://fantlab.ru/work174152

  Древние картографы на границе мира, ими изображенного, помещали надпись: «Дальше живут чудовища». И мореплаватель делал выбор сам. Либо повернуть назад и потом переживать из-за своей осторожности и трусости, либо плыть навстречу Неизвестному, к этим самым чудовищам. С.Лем как-то сказал: «Среди звезд нас ожидает Неизвестное». И главным здесь будут не физические испытания, угроза жизни, — этого хватает и на Земле, а испытания нравственные, испытания человека на звание ЧЕЛОВЕКА.

  Становление жанра фантастики в белорусской литературе сейчас идет чисто стихийное. Рядом стремительно развивается детектив, который также порой использует фантастику в качестве эффектного приема. Все это свидетельствует о том, что отечественная литература расширяет свое пространство, становится сильнее, богаче. Разумеется, фантастика у нас была всегда, как и во всякой национальной литературе. Культура и литература начинаются с мифа, сказки, предания, наивного восхищения и ужаса человека перед Большим Миром. А далее поэты выстраивают художественную систему использования фантастического, но только истинные и сильные художники могут сделать это красиво, со вкусом, художественно, музыкально.

  Не входя в подробности аспектов чисто поэтического характера, замечу, что существует четкая корреляция между уровнем научно-технического развития в данной стране, отражением этого развития на социально-политических и экономических аспектах и развитием жанра фантастики. Художники, писатели отталкиваются от научно-технического материала и распоряжаются им по законам искусства, выделяя нравственную сторону, этическую и философскую.

  Напряженные поиски в Беларуси возможностей реализации научно-технического и промышленного потенциалов, борьба за свое прочное место в мире в условиях жесткой и беспощадной рыночной экономики в свою очередь требуют развития духовной составляющей. И здесь фантастика может играть особую роль, как, впрочем, должна выполнять роль духовной опоры вся литература в целом. Достаточно привести примеры, как аналитики Запада, в первую очередь США, использовали фантастику. В крупных монополиях, в ЦРУ были — они наверняка и сейчас есть — специальные отделы, в которых сотрудники читали и анализировали только произведения научной фантастики, а затем и фэнтези. Цель? Поиск новых решений конкретных ситуаций — военных, политических, коммерческих, культурных. Ведь писатели-фантасты — народ образованный, так как нельзя использовать материал физики, астрономии, биологии, не имея хорошего базового образования. К тому же, писатели-фантасты не испытывают пиетета перед авторитетами от науки. В произведениях фантастики скорость света была превзойдена в те времена, когда за подобные высказывания физика могли подвергнуть «научному остракизму», высмеять.

  В 80-е годы XX века наблюдался некоторый подъем в развитии фантастики в Беларуси, но все шло в подражательном направлении. Тогда отталкивались от достижений англо-американской литературы. Ориентировались на сильных и хороших авторов: А.Азимова, Р.Брэдбери, С.Лема, К.Саймака, а также Б.Виана, Р.Говарда, М.Муркока. В 90-е годы выпустили отдельные книги Е.Дрозд, Б.Зеленский, В.Цветков, Г.Ануфриев, Н.Чадович и Ю.Брайдер… Публикации шли в основном в молодежной прессе, как-то даже «Нёман» напечатал подборку, но все же атмосфера была создана. Тогда Союз писателей Беларуси занимал в общем нейтрально-благожелательную позицию. Ведь фантастику писали и классики: великолепная комедия К.Крапивы «Врата бессмертия», «Шляхтич Завальня» Я.Борщевского и т.д. Я.Купала еще в 30-е годы говорил, что писатели-фантасты могут намечать пути будущего техники, доходя до уровня пророчества. Поэт призывал учиться у таких писателей, как Э.Беллами, Ж.Верн, Г.Уэллс… Атмосфера 80-х годов побудила обратиться к мотивам и сюжетам фантастики А.Адамовича, В.Гигевича, Э.Скобелева, Б.Саченко, Г.Попова. Именно эта атмосфера и сейчас позволила появиться ярким и сильным романам Н.Чергинца («Илоты безумия»), В.Маслюкова («Рождение волшебницы»), С.Булыги («Чужая корона»), О.Громыко («Цветок кашлейника»).

  Сегодня в Беларуси пишущих фантастику более сотни авторов. Все больше и активнее разрабатывается фэнтези. И вот здесь присутствуют моменты, аспекты, возможности и художественного характера, и духовно-нравственного, а если брать еще и идеологическую сторону, то складывается ситуация многообещающая.

  Вообще в жанре фэнтези у нас работают многие авторы. Иногда придают материалу форму притчи (Н.Ракитина, Н.Дивина, Г.Ануфриев, М.Батурина, А.Силецкий). К большой форме тяготеют А.Бадак («Не смотрите в снах на Луну»), А.Козлов («Дети ночи», «Минск и ворон, Париж и призрак»), А.Боровский («Искушение»), интересны произведения Л.Рублевской.

  Литературовед и критик Д.Гардинер в одной из своих статей по теории фэнтези (статья так и называлась «Теория фэнтези», 2003) заметил: «У литературной критики нет соответствующего языка, способного детально изучить фэнтези хоть с какой-нибудь релевантностью. В основном критики применяют неправильные инструменты для своей работы. Есть потребность в сдвиге парадигмы, включающем переопределение терминов и новую перспективу. До сегодняшнего дня вся литература рассматривается с реалистической точки зрения, и литературные тексты оцениваются с позиции того, насколько они соответствуют объективной реальности». Иными словами: критика мыслит категориями реализма, а оценивать необходимо волшебное, сказочное, магическое. То есть то, что веками либо отдавалось детям, либо входило в религиозную схему, где допускались чудеса, хотя и «регламентированно».

  Фэнтези убедительно, в художественных образах, психологично показывает то, куда простому смертному пока смотреть не рекомендуется. Сейчас ученые либо в экспериментах, либо в расчетах прикасаются к иным мирам, и эти миры нередко чужие и опасные для человека.

  И Слово, произносимое фантастами, должно нести любовь и предостережение, поэзию и сказку, ведь действительно, многое есть на свете, друг Горацио, что никогда не снилось ни нам с тобой, ни целым академиям патентованных и остепененных мудрецов.

II

  Издательство «Харвест» выпустило 12 томов белорусской фантастики, причем, не по одному тому, а сразу «бочкой сороковкой». До этого в Беларуси выходили сборники фантастики «Люстэрка сусвету», «В зените Антарес», отдельные произведения белорусских фантастов и в Минске, и в Москве. Но 12 томов — это в любом случае событие, требующее соответствующего анализа.

  …Появление кроманьонцев было страшным явлением для неандертальцев, последние были вытеснены, уничтожены, часть, возможно, ушла в труднодоступные места, и так, не исключено, появились загадочные «снежные люди», «йети», с такими удивительными способностями. Рядом живем мы, в чем-то схожие, в чем-то отличные от них по природе. А если вмешательство в эволюцию человека было сознательным?

  Эта тема давно волнует писателей: вспомним произведения Г.Уэллса «Люди как боги», О.Хаксли «Прекрасный новый мир».

  Так что же такое человек? Тема эта — бесконечные споры, дискуссии и метания из одной крайности в другую.

  Рассуждение о человеке логично приводит к идеям о совершенствовании его натуры, усилении положительных, сильных черт и нейтрализации отрицательных, слабых. Идея создания «человека нового типа» не с точки зрения создания «сверхчеловека», а улучшения уже имеющейся «модели», возвращает нас в оп-

ределенном смысле к «механистическому взгляду» на человека, распространенному в ХVIII веке. Сегодня можно говорить о создании «компьютерной модели», «абсолютного» двойника, только эффективнее распоряжающегося своими физическими, психическими, ментальными ресурсами. Самое поразительное заключается в цели использования этих ресурсов — создать непобедимого солдата, неутомимого рабочего, идеальную красавицу, которые будут вне конкуренции и соответственно принесут баснословную прибыль.

  Таковы биксы у Александра Силецкого (био-кибер-сапиенсы) в его романе «Дети, играющие в прятки на траве», созданные для того, чтобы разгрузить уставшего от труда человека. Создана новая раса. Человек, создав более совершенное существо, достаточно скоро обнаруживает, что создал себе соперника по эволюции. Каковы действия соперника? Он убирает с поля старое, ненужное, отработанное, переводит его на роль домашних игрушек, помещает в резервации. Биксы идут своим путем развития. Они покинули Землю, остались те, кому их биология позволила иметь детей от людей… На одной из планет биксы уходят в болото, превращаются в деревья, на которых вырастают странные кристаллы, применяющиеся в промышленности.

  На этом фоне сюжет делает интересный поворот. Биксы не то чтобы отходят на второй план, а становятся частью бытия. Они создали свои сложности, житейские и нравственные, социальные и научно-технические.

  Роман А.Силецкого, посвященный нравственным, биологическим, культурологическим проблемам, интересен в первую очередь именно как роман-размышление, роман, вызывающий споры, дискуссии.

  И вот следующая тема, тема андрогинов у Владимира Куличенко. Представьте: две половинки магнетически притягиваются друг к другу. Но если одна половинка оказывается на «том свете», то она является в «этот мир» за своей второй половинкой. Это внешние события романа «Клуб города N».

  Роман читается с напряжением, проблемы, волнующие главного героя, волнуют и нас: соотношение духовного и материального начал в человеке, роль человека во вселенском порядке, что есть истинная свобода для человека, доразвился ли человек до того состояния, когда он может явственно ощутить полнокровность жизни, дарованной Богом? Герои задаются вопросом: «Кто и зачем наградил человека… способностью страдать, мучиться?»

  Вот как отвечает на него автор устами своих героев: «…суть человеческих страданий в несовместимости материального и духовного, низменного и возвышенного. Материя отторгает бестелесное в той же степени, в какой душа стремится избавиться от оков тела»… или «…человечество не есть устоявшаяся форма слияния духа и материи, и среди нас можно повстречать образчики как более совершенные, так и менее. Другими словами, не все мы в равной степени люди…».

  Будто на эти мысли героев В.Куличенко откликается герой романа Сергея Цеханского «Искажение», не понимающий сути норм, по которым жили в том мире, куда его забросили, и пытающийся решить дилемму: «…либо внешний мир не соответствовал укоренившимся представлениям, либо субъективное восприятие реальности начинает доминировать над самой реальностью».

  Несовершенство устроенного и устраиваемого человеком мира наглядно рисуется и во многих произведениях Евгения Дрозда. Например, в рассказе «Бесполезное — бесплатно» автор затрагивает проблему приобщения европейцами туземцев к современной цивилизации, исподволь показывая, что сам европеец давно ведет, скажем так, условное существование: он проводит свой уникальный социальный эксперимент, который является «огромнейшим полем деятельности для социологов, психологов, педагогов. Одних только диссертаций сотни ИСПЕЧЬ можно».

  Фантастическое в этих рассказах, как в действительно классическом произведении, является приемом для художественного изображения реальности. Вот в руках у одного из таких условно существующих появляется камера с гипноизлучателем, направленная на поющего туземца. Эпизод заснят, и туземец забывает напрочь свои песни, не передаст он теперь их ни своим потомкам, ни праздной публике, и танец не станцует, и предания не вспомнит больше никогда.

  Почему-то невольно вспомнилось: в наших учебных заведениях идет сокращение часов на преподавание языков, литературы, упраздняется (тут и Салтыкова-Щедрина вспомнить не грех) МХК из практики преподавания…

  Небольшой рассказ так разогревает чувства, что когда в конце его рисуется сцена расплаты, то дышишь с мстителями единым духом: «Вся площадь перед отелем была наполнена аборигенами. Все новые и новые колонны подходили по всем пяти выходящим на площадь улицам и вливались в общую массу, которая, видимо, скопилась здесь уже давно. Тысячи и тысячи маленьких человечков в серых немарких одеждах. Они неподвижно стояли под балконом Эцери Хосы и молча смотрели на него». Это были те, у кого отбирали душу, не имея понятия о том, что бессильны заглушить память о духовных наработках многих поколений туземцев, что память эта проснется и через несколько поколений.

  Да, вероятно, редко кому не хочется выбраться из того кошмара, который нагорожен на Земле самим человеком.

  Повесть «Век Водолея» Алеся Алешкевича посвящена теме исследования незнакомых планет. Сакст оказывается огромной субстанцией, предназначение которой — охранять во Вселенной жизнь. Понимание этого приходит к астронавтам после пережитого страха быть уничтоженными, после того как человеческие достижения в технике оказываются бессильными перед загадочным артефактом. И, наконец, после того, как на понятном языке пионерам-землянам объяснили, показали, что происходит вокруг. При контакте с неизвестным у человека в мозгу срабатывают два варианта: друг — враг, поможет — нападет, можно использовать — нельзя использовать. И вся картина, безграничная картина Мироздания, у которого нет ни начала, ни конца, осознается через этот примитивнейший бинарный алгоритм. Печально то, что, осознанно или нет, писатели-фантасты не могут вырваться за его границы. Но, возможно, чувство стыда, которое всякий раз испытываешь за поведение сородичей, и приведет к изменению человеческого мировосприятия.

  Возможно, бинаризм оказывается той крепежной конструкцией, на которой взрастает чувство собственности: мое — не мое — хочу, чтобы стало моим.

  Для сохранения собственности человеческий мозг исхитряется блокировать, даже искажать законы Природы. Таковые гипнотические методики, применяемые на планете Агрополис в романе «Дикие кошки Барсума» Геннадия Авласенко. Сеанс в гипнокресле заканчивается для женщин, привезенных на Агрополис

в качестве «рабочих жен», потерей памяти. У «мужей» не возникает мысли поинтересоваться, откуда они родом, как попали на эту планету. Это запрещенные вопросы. Имена также изменены ФИРМОЙ. Фантастика? Но разве в обыденной жизни мы не закрываемся от своих подлинных чувств, не подстраиваемся под общественное мнение, не готовы пойти очень далеко в компромиссах с «ФИРМОЙ» только для того, чтобы сохранить свой кусочек собственности?

  В результате «мужская» система Агрополиса побеждена более совершенной в боевом отношении женской системой Барсум. Но… побеждает любовь между представителями двух планет. Как правило, после разрушительных войн, катаклизмов человек смягчается. Оказывается, что сохраненная жизнь дороже власти, денег. Но данное перемирие с самим собой длится недолго. Уже следующее поколение начинает все сызнова. Возможно, поэтому человеческая фантазия возлагает такие надежды на сверхсущностей, представителей других цивилизаций, своего рода «варягов», который внесут МИР в этот МИР.

  Эта надежда звучит в маленьком рассказе Елены Конышевой «День рождения Луны». «Апокалипсис уже идет, а Армагеддон приближается», — говорит последняя представительница лунного человечества Танита. Времени уже нет, но спастись еще можно. Вот только человек должен решить, что он будет спасать. И от важности этого груза будет зависеть, согласятся ли высшие силы взять его в ковчег или нет. Фантастика, на мой взгляд, еще раз напоминает человеку, отошедшему от Бога, что не он хозяин положения, что он находится внутри него. Но эта «чаша Грааля» неподвластна законам цивилизации.

  И еще одно произведение В.Куличенко — повесть «Катамаран “Беглец”». Читая ее, ловишь себя на мысли, что перед тобой достаточно рядовое реалистическое повествование с психологически точно расставленными акцентами:

от безделья чем только не займешься, когда нет высшей идеи, когда есть энергичный сосед и возможность отдыха, обязательного отдыха в солнцезащитных очках в пол-лица, с палаткой, удочками. Но минуешь чуть ли не треть повести— и начинаются чудеса, фантастика, «испытания для героев». Главный герой из которых выходит очищенным, с него спадает шелуха искусственного, диктуемого стандартом поведения, взаимоотношениями с людьми. Правда, сначала он получает «подсказку» от Григория Тимофеевича, своего соседа: «…человечество избавится от извечного своего непостоянства, приобретет и разовьет в себе более глубокие, устойчивые, а стало быть, истинные душевные качества, навсегда утратив лукавство».

  А вот у Николая Чергинца тема «мертвых» и «мира мертвых» в его романе «Илоты безумия» раскрывается неожиданно. «Мир мертвых» бросается спасать мир живых, наш мир, который находится под угрозой полного уничтожения.

  Перед нами метафора, то есть расширенное сравнение, дающее возможность глубже понять проблему. Мир мертвых спасает мир живых, мир света спасается миром тьмы… Такой поворот не встречался мне раньше ни в фантастике, ни в фэнтези. Персефона и Аид бросаются на помощь Зевсу и Аполлону (Гелиосу) спасать солнечный мир от уничтожения. Это приблизительно то, что моделирует Н.Чергинец. Уничтожится «светлый мир» — мир мертвых не получит больше душ и сам будет уничтожен.

  Всеобщая взаимосвязь во Вселенной, то, о чем много и часто говорится, но беспечно воспринимается как нечто виртуальное, к чему «конкретно я» не имею отношения, — вот что волнует писателя. Даже в примитивном социальном измерении этот закон взаимосвязи работает неуклонно. Тот, кто ратует за революцию, сам становится ее жертвой.

  Катастрофа, мировая война, захват планеты представителями другой цивилизации — вот, пожалуй, та экстремальная ситуация, когда человек просыпается от бытовой спячки, становится деятельным, сострадательным, экономным. И к этой теме не остались равнодушными писатели. Так, в романе Натальи Новаш «Обретение прошлого» в результате прихода кометы остается некий очаг цивилизации (деревня), и в нем выстраивается новая модель отношений с природой.

  Рассказы Михаила Деревянко несут здоровое, бодрое, оптимистическое начало. И это воодушевляет, несмотря на то, что никакого обеления человечества в них нет, скорее наоборот: мы слышим сарказм в его адрес, присутствуем на суде над ним: человечество уже «дважды два на ЭВМ считает», «людям еще рано покидать свою космическую клетку», «…разумные существа не имеют права менять природу». Автор показывает героя, легкомысленно утверждающего: «…нет, за комфорт космических лайнеров я с радостью отдам всю девственность земных лесов», а к концу рассказа, после того, как герою пригрозили переселением на Луну, он уже обретает родину: «…но вот снова запел жаворонок, едва слышно зашелестела луговая трава. Мне открывался неведомый чудесный мир. Нет, я остаюсь».

  Конечно, 12-томное издание не лишено огрехов. Трудно представить, что во время камнепада, когда на лодку несутся многопудовые глыбы, один из плывущих бросился к другому, чтобы посмотреть, как того «царапнул по плечу» камешек. Кто-то покушается на решение проблемы выбора из героев лучших. А кто-то не знает, что тимьян и богородическая («богородская» — лучше) трава — это одно и то же растение. Но все это мелочи. Главное, что авторам дорог мир земной во множестве своих проявлений, что они продумывают этические проблемы выхода человека за пределы этого мира, что преобладает, нет, господствует в сборнике герой с человеческим лицом, страдающий, ищущий, любящий, ставящий перед собой и земные, и вселенского масштаба вопросы, не рвач, не циник, тот, кто хочет участвовать в решении судеб мира, кто знает, что, обладая накопленными знаниями, он может идти по выверенным временем дорогам. И это все — современная фантастика.

"Нёман" №11/2010

И наконец, третье, о котором мы и будем говорить в дальнейшем: существуют такие законы природы, которые мы не в состоянии постичь, и всего лишь потому, что наши органы чувств не улавливают тонких энергий, наша биология оказывается слишком грубой, да и нерегулярность иных явлений препятствует их осмыслению.

Вот и в рассказах Я. Барщевского, которые он определил как фантастические, часто нет этого фантастического. Есть странное, чудесное, необычайное, но СОВЕРШЕННО РЕАЛЬНОЕ. Рассмотрим все по порядку.

1. Я. Барщевский в самом названии декларирует наличие фантастического, но повествование, пронизанное тонким психоло-

гизмом, ведет в сугубо реалистическом духе, по существу получается, что странное, необычное, таинственное является составной частью крестьянской жизни. (Так, у Ж. Сименона криминальное является частью самой жизни, большинство его романов и не детективы, а психологические произведения, построенные на криминальном мотиве. Кстати, так же развиваются криминальные мотивы у Бальзака и Диккенса.)

С другой стороны, Я. Барщевский описывал ДЕЙСТВИТЕЛЬНЫЙ случай, когда происходило нечто необъяснимое с точки зрения того времени. Он метко замечает, что “чудеса можно понимать только сердцем”.

В плане чисто литературном Я. Барщевский является одним из ''основателей жанра “фэнтэзи” (то есть волшебно-сказочной фантастики) на польско-белорусской почве. До него была разве что “Рукопись, найденная в Сарагосе” Я. Потоцкого. Так бывает в истории литературы: произведение уже есть, а жанра еще нет. О рождении нового жанра сами писатели, как правило, не подозревают, они слышат тихо звучащую музыку, но не разбирают мелодии и ее смысла.

2. Первая новелла, будучи по внешнему материалу фантазийной, по существу излагает вполне реальную историю. Рассказчик предупреждает слушателей, что его повествование правдиво, то, что случилось, случилось с ним самим. Впрочем, следует обратить внимание на два момента. Здесь впервые появляется чернокнижник, который затем несколько раз мелькает на страницах книги. Это низкорослый, худой, всегда бледный человек,, нос у него большой, похож на клюв хищной птицы, густые брови, взгляд, как у сумасшедшего. Он одет в странную одежду черного цвета и такого фасона, которого не придерживались ни помещики (паны), ни ксендзы. Чернокнижник учил пана делать золото и другие “штуки” от нечистого. Какие аргументы приводит рассказчик? Во-первых, свет в панском доме горел по ночам, а этого крестьяне чрезвычайно не любили. Во-вторых, когда в руке чернокнижника увидели живую гадюку, которую он держал за голову (то есть возле головы, так змей обычно и держат), то никаких сомнений в связях панского гостя с дьяволом не осталось.

Наибольший интерес вызывает описание какого-то магического ритуала на кладбище.

^Кто был этот чернокнижник? Бродячий алхимик, ученый, Типа Фауста, обладавший характером явно вздорным и неуживчивым, презиравшим людей — все это явствует из других его появлений. В тогдашней деревне любой незнакомец вызывал острый интерес, как правило, замешанный на неприязни: от незнакомцев белорусские крестьяне явно не привыкли ждать чего-то хорошего.

Кстати, после ритуала на кладбище, во время которого пан и его слуга Карп потеряли сознание, чернокнижник исчез, а пан явно разбогател.

Повествование о чернокнижнике переходит в историю о Карпе, бывшем панском слуге. Этот Карп отнял у рассказчика невесту, отсюда его характеристика: лентяй, построил дом, как у пана, посадил возле дома вишни и яблони, а также цветы... Коммента-рий-оценка: живет “не по-нашему”. И жену стал одевать, как паненку, и работать ей не давал, батраков стал держать. А чтобы добиться Агапы, Карп пришел к Парамону, “найстрашнейшаму чара^шку у нашай вакол1цы”. Далее начинается что-то непонятное. Здесь и выращивание из яйца, снесенного петухом, крылатого дракона, который начал снабжать Карпа золотом, и тот, разбогатев, с помощью пана, добился того, что Агапа стала его женой, Ситуация выглядит загадочно в свете последующих событий. О них рассказчик повествует с чужих слов, порой откровенно завираясь, хотя в чисто крестьянском духе, говоря, что дракон носил Карпу кроме золота и серебра еще и рожь, пшеницу, другое зерно. Точно так же в других рассказах, где фигурируют женщины, обвинявшиеся в колдовстве, которые сдаивали у коров молоко, делая масло и сыры, продавали все это в город и таким способом обогащались. Сюжет сдаивания молока ведьмой был в прошлом чрезвычайно распространен среди крестьян и России, и Украины, но дело в том, что женщины действительно порой доили чужих коров, но делали это в голодное время, чтобы спасти своих детей, конечно же, скрытно.

Что касается Карпа, то его поведение становится все загадочнее. Он мечется, часто встает среди ночи и с кем-то беседует через окно или возле дверей. Об этом узнали из рассказов его жены Агапы, других свидетелей здесь просто быть не могло. А крестьянская психология все странное и непонятное записывала на счет дьявола. Карп вполне мог иметь связи с криминальным миром, но как тогда истолковать реплику раздраженного деревенского колдуна Парамона, заметившего после пожара в доме Карпа: “Хорошо дураку: как постелил, так и выспался”.

В отсутствие самого Карпа (это важная деталь) появляется красиво одетый мужчина, на руке много золотых перстней, подпоясан широким красным поясом. Он предлагает Агапе “согласиться выполнить его желания”, она в ответ обращается к Богоматери, и это страшно пугает гостя. Потом он еще раз появляется, глаза горят как свечки, а пояс полыхает, как раскаленное железо. Он вообще “странно одет”. Гостя, по рассказам Агапы, — а она начала советоваться с людьми, как ей быть, — приняли за дракона, только в человечьем облике.

А затем начался классический полтергейст: из углов хаты, из-за печи вдруг начали вылетать камни, причем были довольно солидные, в несколько фунтов, потом они полетели от окон и стен. Прыгали горшки, жбан с квасом, летала домашняя утварь. В это время самого Карпа дома не было, Агапа сбежала к родителям. Когда Карп вернулся и узнал о происшедшем, его первыми словами были: “Она меня погубила”. Он кинулся к Парамону. Но

сделать уже, очевидно, ничего было нельзя. Дом загорелся во время его освящения ксендзом. Вот тогда Парамон и замечает: “Хорошо дураку...”

Как расшифровать эту действительно странную историю?

Полтергейст? Да, перед нами действительно “шумный дух”, как с немецкого переводится сам термин. В последнее время об этом феномене написано много, картина происходящего практически одна и та же: к тому, что описано у Барщевского, иногда добавляется вода, струи которой льются с потолка, из-за стен, слышатся стуки всякие, голоса, надписи появляются. Замечено, что часто эти феномены происходят в домах, где живут люди с крайне неустойчивой психикой (подростки, травмированные психически люди) — но, кстати, заметим, что не слышно, чтобы эти явления наблюдались в местах, где содержатся явные, настоящие сумасшедшие.

Но если сопоставить эти “шумные явления” с “тихими” — с мироточением икон, то неизбежно приходим к выводу, что тут явно действуют злые силы и добрые. “Злых” можно успокоить, причем именно молитвой, а порой и простым уговором.

Наиболее вероятной кажется гипотеза, что полтергейст — от-клик-контакт иного мира, параллельного измерения на работу энергетики человека. Может быть, нечто подобное и скрывается в первом рассказе Барщевского, и этот “странно одетый” мужчина с красным поясом — гость из иного мира...

3. Что же касается Парамона, объявленного “чародеем”, причем “наистрашнейшим во всей округе”, то перед нами — образ действительно незаурядного человека. Он самолюбив, и когда на свадьбе подвыпившие Аким с Гришкой начали его высмеивать, он заставил одного играть до одурения, а другого — танцевать. Что до использования решета для определения вора и неудачи Парамона, то тут ничего особенного нет, потому что практически ни один человек с паранормальными способностями не может не совершать время от времени ошибок. Решето (или топор) укрепляли на столбе, произносили соответствующие заклинания, затем перечисляли по порядку подозреваемых, и если при упоминании кого-то из них топор или решето даже немного повернется, качнется, — этого человека считали виновным. Кстати, Парамон мог вполне сознательно сделать виновными Акима с Гришкой, дабы их выпороли (что и произошло).

4. Рассказы Я. Барщевского пронизаны тончайшим психологизмом, удивительно органичным. Впрочем, он не ставил перед собой никаких аналитических целей, все объяснения фантастического и странного сводя либо к проделкам дьявола (нечистого) и его приспешников, либо к простому удивлению и принятию явления как оно есть. Во время свадьбы Карпа и Агапы, когда гости уже захмелели, раздался какой-то странный шум, хата осветилась, словно от вспышки молнии, потемнел огонь свечек... И Карп, изменившись в лице, почти не владея собой, громко гово-

рит: “Прибыл мой гость”. И, точно спохватившись, заговорил с друзьями о чем-то другом. Гости, разумеется, пришли в ужас, им начали мерещиться по углам хаты всякие чудовища, но они выпили еще и успокоились. А ведь Карп был на грани разоблачения: нечто подобное мы .сейчас называем Контактом (вот только с кем: инопланетяне, пришельцы из параллельного мира?..).

5. В сборнике рассказов Я. Барщевского особое место занимает водка (горелка). Она фигурирует почти во всех сюжетах. Герои пьют в корчме, на свадьбах, встречая Новый год, угощая друзей... Но дело в том, что именно с водкой связаны два фантастических сюжета, которые, быть может, не так уж и фантастичны. В рассказе “Волколак” Марк превратился в оборотня-волка после того, как выпил “зачарованной горелки”, а потом еще и музыка дудки подействовала.

Тема оборотней имеет свою традицию, ее вроде бы придерживается Барщевский, но приведенная деталь в виде “зачарованной горелки” позволяет все представить во вполне реалистическом духе.

История юриспруденции полна судебных дел, в которых оборотней осуждали на казнь. Свидетельские показания в каждом случае были уверенные и единодушные, давали их люди безупречной репутации. Их показания не оставляли никаких сомнений, что перед судьями стояли преступники, совершавшие свои кровавые деяния в облике диких зверей. Сама же способность человека “обора-чиваться” (“превращаться”) вообще не подвергалась сомнению. Да и какие тут сомнения, если тема ликантропии идет еще из античности. Аполлон, хотя и являлся покровителем музыкантов и певцов, водителем Муз, обладал способностью превращаться в ворона, лебедя, мышь, барана и волка. Римский писатель Марцелл Сидетский считал ликантропию “особым видом меланхолии”, иначе говоря, сумасшествия, помешательства, а потому предлагал лечить ее с помощью “холодных ванн и тво-рожно-сыворотной диеты”. Совет довольно любопытен: как поймать оборотня и заставить его есть творог? Это сродни решению зайцев повесить волку на шею колокольчик, чтобы волка было издали слышно.

Викинги порой носили медвежьи шкуры, чтобы придать себе мужества и жестокости в бою. Может, для этого и дед Талаш носил шкуру волка?

В рассказе Барщевского Марк выпил “зачарованной горелки”, а ведь горелку действительно можно “зачаровать”, добавив туда спорыньи, настойки мухомора или другого гриба, называемого веселкой обыкновенной, а то и просто кувшинки. От настойки мухомора у человека кроме опьянения начинаются яркие галлюцинации, причем ими можно управлять, подавая устные коман ды. А что касается спорыньи, то она содержит смесь алкалоидов, в основе структуры которых лежит лизергиновая кислота. Одним из производных лизергиновой кислоты является ставший сейчас

знаменитым наркотик ЛСД. Он вызывает сильные, стойкие и убедительные галлюцинации. Отравления спорыньей, намеренные и случайные, разумеется, не были редкостью в прошлом. Больные представляли себя обросшими шерстью, с клыками и когтями, именно так, как рассказывает Марк у Барщевского, утверждали, что во время ночных скитаний убивали людей, животных и в особенности детей. »

Есть еще ряд соображений в пользу реальности нарисованной Барщевским картины. Зафиксированы случаи изменения формы человеческого тела, оно становится или Очень большим, или очень маленьким (кстати, индийские йоги владеют этой технологией). Другие экстрасенсы, практикующие как врачи, умеют останавливать текущую кровь, на глазах заживлять раны — и логика ведет нас к вероятному существованию способности полностью менять свой облик, то есть к оборотничеству.

6. О водке, но не только о ней, следует сказать при рассмотрении рассказа пятого “Родимый знак на губах”. Здесь говорится о некоей женщине, державшей корчму, часто справлявшей новые платья и всегда ходившей в красивых уборах. Этого было достаточно для того, чтобы ее заподозрили в колдовстве (молоко у коров сдаивала, делала масло, сыры и продавала в городе). Пытались ее как-то уличить мужики, так сказать, поймать с поличным, запрягли вечером коня, поехали, — а расстояния-то всего — десять верст, и дорогу знали прекрасно, но мужиков всю ночь кружило вокруг корчмы, так ее и не нашли. Рассказывает об этом случае соседка пана Завальни вполне серьезно, да наверняка так оно и было. Только вот перед нами классический случай того, как пьяные ночью (а ночи в деревне темные) пытаются добраться куда-нибудь. Когда человек начинает путаться в дороге, он еще и пугается, лишается всякого соображения. Вину, конечно, он возложит на какую-нибудь Прокседу, дьявола, ведьму, но не признается в собственной глупости, трусости и бестолковости.

А эта Прокседа, будучи корчмаркой, на наш взгляд, непременно что-то добавляла в водку (самогонку). Мухомор или веселку, может, и спорынья попадала, немножко, но и этого хватало. А если еще и водка была градусов в 60?

Вот во время свадьбы дочери Прокседы Варвары (Варька — у Барщевского) появляется около корчмы карета: шесть черных коней, на козлах — кучер, сзади — лакей в богатой ливрее... Выбежали гости и Прокседа с дочерью, а карета исчезла. Эффектная история. Вот только как среди темной ночи, хотя и говорится в тексте, что звезды светили и небо было чистое, но время-то было около полуночи, самая тьма. Как во тьме разобрать, какие там кони, богатую ливрею лакея? С пьяных глаз, и при ОЖИДАНИИ, что непременно что-то МОЖЕТ произойти, такая колдовская, ведьмовская слава была у Прокседы, — и увидеть можно все что

угодно. А тут еще ветер налетел, буря, даже крышу с корчмы сорвал... И вместо дальнейшей свадебной гулянки гости оставшуюся часть ночи от страха молитвы читали.

Что касается родимого пятна на губах Вари, то оно, вероятно, зависело от ее психологического состояния. Разговоры вокруг корчмы, подозрения, насмешки, что замуж ее дьявол возьмет, все это угнетало — и пятно увеличивалось. Но вот девушка выходит замуж, живет счастливо, спокойно — и пятно совершенно исчезает.

7. Герой первого рассказа сборника — Карп — может быть определен как народная модификация “лишнего человека”. Его современники — Онегин и Печорин, Бельтов и Рудин и многие другие подобные характеры в русской и западноевропейской литературе. Однако если те — дворяне и отражали вырождение своего сословия, терявшего пассионарность, волю к власти из-за избалованности богатством, социальной безответственности и привычки к наслаждениям, то у Карпа мы видим психологический слом из-за его должности лакея, легкой и бездельной, в сравнении с жизнью крестьянина (такова Франка в повести Э. Ожешко “Хам”). Прикоснувшись, — не к культуре, — к жизни и быту шляхты, Карпу трудно вернуться к трудовой крестьянской жизни. Мечта о богатстве без малейшего понимания нравственного смысла богатства привела его к контакту с Неизвестными Силами, и далее — к трагедии.

В герое второго рассказа сборника (“Зухаватыя учыню”) есть какие-то зачатки паранормальных способностей, это и наполняет его бесшабашностью, “зухаватасцю”, явной непривязанностью к крестьянской жизни.

Нас интересует магический элемент, ярко проявившийся в нападении Василя на... “снежного человека”.

Ги де Мопассан записал историю, которую ему и Флоберу рассказал Тургенев. Это была история о том, как на молодого Тургенева в лесу напала самка “йети”, страшная, морщинистая, груди, как два мешка, болтались впереди, она гримасничала, длинные спутанные волосы, рыжие от солнца, обрамляли ее лицо и развевались за спиной. Тургенев почувствовал такой дикий страх, что выскочил из реки, где купался в жаркий день, и кинулся бежать, а это существо бежало рядом, повизгивало и пыталось его остановить. Пережитый страх не позволил ему написать о случившемся, ведь пришлось бы заново его пережить. Но Флоберу и Мопассану он рассказал о происшедшем. А ведь у самки “снежного человека” явно были не самые плохие, как говорят в таких случаях, намерения.

8. Странно, что Василь, напавший на “гоминоида”, не пострадал. Хотя в известной степени можно считать расплатой те несчастья, которые на него обрушились позже: волки хватали только его баранов и овец, лиса — только его гусей, его корова погибла, и наконец, пожар уничтожил только его хату. Мужики совершенно правильно расценили весь этот ряд несчастий как

месть “лешего”. Но сам-то Василь, лично, не пострадал! А когда ему на смерче “протягивается рука”, односельчане заключают: Василь запанибрата с нечистым.

Кстати, эта “рука смерча” чем-то напоминает “руку”, которую протягивает Крису Кельвину Океан Солярис в романе С. Лема...

И Василь уходит из дому, исчезает... Разные потом были разговоры: будто бы слышали голос Василя в лесу и смех “лешего”.

Снова и снова поражает в рассказе Я. Барщевского абсолютная естественность, реалистичность повествования. Образ “чернокниж-ника” явно у рассказчиков вызывает неприязнь, он чужак, странен и непонятен, а Карп, Парамон, Семен — свои, крестьяне, ну, выбившиеся из нормальной жизни, попавшие в странные ситуации, но все-таки свои, мужики. И вся эта фантастика, пусть она необычна и полна тайны, есть часть жизни. Перед нами, в сущности, какое-то синтезирование христианства и язычества, но жить в природе, рядом с природой и оставаться “чистым христианином” довольно трудно.

При этом они далеко не все странное готовы принимать. Античные мифы слушают с интересом, но окончательным выводом является: чужое, нет связи с жизнью. Правда, Одиссея Завальни оценивается высоко, но, осуждая его за хитрость (особенно в истории с Полифемом), приязненно относятся к Энею, уважая его любовь к отцу. Но все это — чужое. Интересно, что помещики, воспитанные как раз на классической культуре, с откровенной насмешкой относятся к странному и необычному рядом с ними. Пан в первом рассказе является посмотреть на “полтергейст” в хате Карпа, но из этого ровным счетом ничего не следует. А в других рассказах в ответ на предостережения крестьян об осторожности, ибо происходит ЧТО-ТО необычное, следует вполне серьезная, хотя и раздраженная угроза выпороть, приказ не болтать чепухи, не верить в предрассудки. Воспитание, которое получали дворяне в учебных заведениях, было просветительским по своему духу. Впрочем, церковь христианская (что православная, что католическая — одинаково) не любила этой странной фантастичности, порой слишком уж реальной, ведь нити явно вели к язычеству.

Однако странное и таинственное действительно происходило в жизни. Вот, например, черная собака из третьего рассказа (“Ужиная корона”). Психологическая пикантность данного “персонажа” состоит в том, что черная собака описана и в летописях, и в документах. Рядом можно ставить и уже упоминавшихся оборотней, “снежных людей”, а там — и эльфы, и тролли, гоблины. Все это можно объединить одним понятием — привидения, хотя это вряд ли будет точно. Тем более что привидение у Барщевского есть в “чистом виде, это — Плачка, но о ней ниже.

Черная собака в рассказе о ловчем Семене соседствуёт с ужами и другими чудовищами (хотя они знакомы: волки, медведи). Семен заключает договор с королем ужей, но не о “продаже” души

Продажа души дьяволу, сюжет, возникший в новейшие христианские времена, ставила целью для продавца-человека получение богатства, власти, наслаждений, просто исполнение желаний. Все желания Семена заключаются в удачной охоте (чтобы его не ругал барин); совершенно нормальное желание для охотника.

Черная собака, как вид призрака, зафиксирована в Англии. Скажем, в книге “Фольклор графств Англии”, в томе, посвященном Сомерсету, говорится, что “черная собака” появлялась на дороге, ведущей из Сент-Одрис к Перри-Фарм, причем явилась в 1960 году двум местным жителям накануне их смерти. Фиксировалась “черная собака” в XIX веке, в XVI веке, и есть документированное свидетельство, что собака появлялась во время сильных гроз, когда непрерывно сверкают молнии и гремит гром. А это означает чрезвычайно сильную концентрацию электромагнитного поля.

Однако черная собака у Барщевского появляется без всяких молний. От Семена ничего не требует, только быть сдержанным и смелым. Смелости у него хватает, а сдержанности — нет. Вывод: над ним проводится “эксперимент”. Цель: проверить выдержку, психологическую устойчивость. Семен не выдержал проверки. Как не выдержал ее Карп.

Сегодня известно, что считавшиеся фантастикой, суевериями призраки и привидения вполне реальны, но при каких условиях и почему они появляются, какова их природа, остается загадкой. В нескольких рассказах Барщевского появляется Плачка, вполне реальная женщина, но в то же время призрак. Судя по всему, подобный феномен возникает при чрезвыйчайно сильном переживании, волевой нацеленности. Не будем касаться нравственных аспектов, связанных с появлением Плачки в рассказах, они достаточно определенны. Примечательно то, что Плачку видели многие, но далеко не все воспринимали ее моления и плачи, быть может, и в силу того, что она порой выглядела совершенно реальной. К чему обращать внимание на всякую плачущую женщину? Одета она была в белое платье, на голове черный убор и черная косынка на плечах. Лицо смуглое от солнца, приятное, глаза живые, но в них всегда стояли слезы. Очевидно, она умерла где-то в Х1У-ХУ вв., что-то в ее истории связано с детьми. Ее появление, по мнению крестьян, не обещает ничего хорошего. В самом деле, соприкосновение мира мертвых и мира живых свидетельствует о каких-то нарушениях в данном фрагменте космического пространства.

9.Вполне реальной кажется и история Гараськи, выделившего свое астральное тело накануне смерти. Кстати, мужики, ставшие свидетелями события, вовсе не испугались, не призвали для объяснения ситуации “нечистого”, приняли все так как есть. Они чудесное приняли не только сердцем, но и разумом.

Сам Гараська, когда увидел астральное тело “чернокнижника” в виде тени на стене, испугался. Но он “чернокнижника” боялся в

живом виде, а тут — тень. Интересно, но пан, к которому явилась “тень чернокнижника”, не пугается, скорее досадует, что ему не дает покоя эта история. Он о чем-то спорит с “чернокнижником”, это вызывает у него беспокойство и тревогу, но воспринимает он ситуацию, в общем, вполне естественно.

Фигура “чернокнижника” является, быть может, самой, любопытной среди всех персонажей Я. Барщевского. Он явно имеет какое-то далекое отношение к друидам, поклонявшимся деревьям. Потому и советует пересадить дубы. А вот садовник Генрик впадает в непонятную истерику по этому поводу. А история с кладбищем, откровенно говоря, неясна, точно так же как и с* часовней. Чернокнижник советует Генрику и кладбище снести (на вполне резонном основании), и цемент из часовни пустить на фундамент своего жилого дома. И Генрик следует совету: надмогильные камни перемалываются в щебень, цемент берется от часовни, — и в новом доме его жена Амелия начинает болеть. Собственно говоря, здесь и начало его болезни — некоего сумасшествия, когда Генрику стало казаться, что на его голове волосы кричат. Ему не повезло, он не встретил сильного и умного гипнотизера (стихийного психотерапевта), как Томаш из рассказа о коте Варгине.

Амелия явно обладала “вторым зрением”: она увидела, что у старика не кролики, а летучие мыши, но потом ее сбили с толку и муж, и старик. И с ней “чернокнижник” повел своеобразную борьбу, которая завершилась смертью Амелии.

10. Не следует думать, будто выявление реальных корней в фантастических рассказах Я. Барщевского снижает их художественные достоинства. Дело обстоит как раз наоборот: сборник в этом случае обнаруживает не только новые культурологические измерения, психологическую изощренность, но приобретает вообще иной жанровый статус. Мы не претендуем на лавры Шли-мана, откопавшего Трою. Главное, что земля Беларуси скрывает такое количество тайн, чудес и диковин, что удивляешься равнодушию белорусских писателей к этому богатству. Ведь вот как странно получается: В. Короткевич написал замечательные вещи — “Дикая охота короля Стаха”, “Черный замок Ольшанский”, есть “фантазийные” веяния и в “Колосьях под серпом твоим”, но никто не стал продолжать тематику, никто не выступил преемником...

Почему? Точно так же одиноко высится яркая вещь К. Крапивы “Брама неум1ручасщ”, “выстроенная” рядом с комедией К. Чапека “Средство Макропулоса”, но абсолютно самостоятельно. И никто опять не заинтересовался развитием научной фантастики на Беларуси. Работал, в сущности, один В. Шитик, мелькнул сборником рассказов Н. Ципис, Н. Матуковский сверкнул “Мудромером”. А когда вроде бы началось оживление — появился “Эридан” и уничтожил белорусскую фантастику, потому что превыше всего оказался “золотой телец”.

А ведь жанр волшебной фантастики — не просто сочинение новых сказок. Это создание новых мифологий. Именно так следует квалифицировать творчество Д. Толкиена, К. Льюиса, Урсулы ле Гуин, Р. Говарда, современного русского писателя Н. Пе-румова.

Альберт, герой седьмого рассказа (“Огненные духи”) Я. Барщевского, идет на контакт с Незнакомцем, и тот ему предлагает: “Поклонись духу тьмы, и дух огня будет тебе служить...” Н. Перумов много пишет о Тьме и Свете, которым служат люди и маги. Сам Альберт может быть истолкован и как Фауст, и как ге-рой-стяжатель, ведь ему от Незнакомца нужно только золото.

Возможностей использовать данный материал, обыграть его, . вставить в законченное и “отстроенное” повествование — много. “Дзфны К1Й” — это жезл, которым непременно обладают маги у Толкиена и Перумова. “Дра^ляны дзядок” прекрасно может быть обыгран на основе психометрии, а ведь это еще и образ Сократа. “Кабета 1нсекта” с трансформацией стервозной личности в насекомое — просто гениальная художественная находка.

А как поворачивает пан Завальня тему волколаков, говоря, что волчица, вскормившая Ромула и Рема, была когда-то человеком, женщиной, имела человеческую душу...

Можно только сожалеть, что такой богатый материал остается невостребованным, богатейшим кладом лежит он, ждет своего исследователя. Будем надеяться, что таковой найдется.

Нёман. 2001. No 8. С. 200—210.