Хлопушин поиск [Текст] : Повесть / Мих. Зуев-Ордынец. — Челябинск : Челябинское обл. изд-во, 1937. — 165 с. : фронт., ил.; 18 см.

Хлопушин поиск [Текст] : Повесть / Мих. Зуев-Ордынец. — Челябинск : Челябгиз, 1937 (Свердловск : тип. треста "Полиграфкнига"). — Переплет, 165, [2] с. : ил.; 18х14 см.Переплет, фротиспис, заставки и концовки: Б. И. Кожин

Клад Черной Пустыни [Текст] : Повесть о кара-кумск. сере / М. Зуев-Ордынец. — Москва ; Ленинград ; Гос. науч.-техн. горно-геол.-нефт. изд-во, 1933 (Калуга : тип. Мособлполиграфа). — 60, [3] с. : ил.; 20х14 см

Возмутители [Текст] : [Повесть] / Мих. Зуев-Ордынец ; Обложка: М. Иоффе. — Москва ; Ленинград : Земля и фабрика, [МСМXXVIII] [1928] (М. : тип. Госиздата "Красный пролетарий"). — 113, [2] с.; 21х14 см

Сказание о граде Ново-Китеже [Текст] : [Роман] / М. Зуев-Ордынец ; Обл. и рис. худ. Н. Кочергина. — Ленинград : изд-во и тип. изд-ва "Красная газета", 1930. — 288 с. : ил.; 17х13 см. Прил. к журн. "Вокруг света"

Крушение экзотики [Текст] : [Узбекистан и Туркмения : Очерки] / Мих. Зуев-Ордынец ; Суп.-обл. и переплет: М. Кирнарский. — Ленинград : Изд-во писателей в Ленинграде, [1933] (тип. "Профинтерн"). — 173, [2] с.; 18х14 см

Гул пустыни [Текст] : Историческая повесть / М. Зуев-Ордынец ; Рис. и обл. худ. Н. Кочергина. — Москва ; Ленинград : Молодая гвардия, 1930. — 253, [3] с. : вкл. ил.; 20 см. — (Библиотека революционной романтики и сюжетной прозы).

Желтый тайфун [Текст] : Повесть / Обложка: М[арк] К[ирнарский]. — Ленинград : Прибой, 1928 (типо-лит. "Вестник Ленингр. облисплкома"). — 99, [2] с., [3] с. объявл.; 18х12 см. — (Новинки пролетарской литературы/ Всесоюзная ассоциация пролетарских писателей).

Каменный пояс [Текст] : (Уральские очерки) / Ил. И. Королева ; Обложка: U. [Ушин]. — Ленинград : [изд-во Красная газета], 1928 (тип. им. Володарского). — 148 с. : ил.; 17х13 см. — (Вокруг света) Зуев-Ордынец, Михаил...Каменный пояс [Текст] : (Уральские очерки)

Каменный пояс [Текст] : (Уральские очерки) / Ил. И. Королева ; Обложка: U. [Ушин]. — Ленинград : [изд-во Красная газета], 1928 (тип. им. Володарского). — 148 с. : ил.; 17х13 см. — (10-е прил. к Вокруг света)

ЗУ́ЕВ-ОРДЫНЕЦ Михаил Ефимович [19.5(1.6). 1900 , Москва — 23.12. 1967 , Караганда ] — прозаик, публицист.

Родился в семье еврея-кустаря, ремесленника-обувщика, имевшего сапожную мастерскую. Учился в Высшем нач. городском училище. До 1918 работал мелким конторским служащим на моск. з-дах и фабриках: на красильной фабрике Хишина, на литейном з-де Ф. Гаккенталя, на военно-промышленном з-де Второва. В авг. 1918 вступил добровольцем в Красную Армию. Был послан на 1-е Моск. артиллерийские курсы командного состава. По окончании, с 1919 по 1921, воевал на фронтах Гражданской войны. Командовал взводом, батареей, артразведкой дивизии. В 1923/24 демобилизовался , по месту демобилизации в Вышнем Волочке работал начальником уездной милиции, одновременно сотрудничал с местной газ. «Наш край», публ. корреспонденции и заметки в газ. «Тверская правда» (1923–26).

В 1925 его первые рассказы и очерки напеч. ж. «Резец». В 1927 стал зав. отделом прозы этого ж-ла, вошел в группу «Кузница». Сотрудничал с ж. «Вокруг света» и «Костер». Тогда взял себе псевд. Ордынец.

В 1927 переехал в Л-д для лит. работы. В 1930 окончил Лен. ин-т истории искусств . Был принят сначала в кандидаты, затем в члены ЛО СП СССР (1934).

Стал одним из зачинателей сов. приключ. лит-ры. Много путешествовал по стране, что нашло отражение в его кн. Опубл. в 1928 в Л-де сб. рассказов « Желтый тайфун », а два года спустя — повесть « Сказание о граде Ново-Китеже ». Неск. повестей были историческими: « Возмутители » (1928; др. назв. — « Девятьсот пятый ») ― о революции 1905-го, « Гул пустыни » (1930) ― о завоевании Россией Ср. Азии, « Хлопушин поиск » (1937; др. назв. ― « На слом !») ― повесть о пугачевском движении на Урале. В 1930-е руководил лит. кружком при газ. «Кронштадтский рабочий».

Будучи сов. писателем, не был согласен с «генеральной линией» партии. Свои тайные мысли поверял дневнику. О лит-ре: «Никогда литература не была подлее, услужливее, развращеннее, чем сейчас. Советский режим растлил, запугал, закупил ее и сделал своим подголоском. Не литература, а дрозд насвистанный. Отдаю должное, дрозд поет неплохие умные песни, но односторонние, он поет только “за”, а попробовал бы он петь “против”. Отсюда очень плохая особенность. Появилась масса дроздов фальшивящих, масса писателей, кот. ценят свой талант, как проститутка свое тело». В февр. 1937 в М. потерял портфель с дневником. В ночь с 8 на 9 апр. 1937 был арестован в своей квартире в Л-де и помещен в дом предварительного заключения УНКВД на ул. Воинова (ныне ул. Шпалерной), д. 25. Оказался в общей камере следственной тюрьмы НКВД («Шпалерки») вместе с изв. литературоведом А. Пиотровским. В нояб. 1937 в пересыльной тюрьме встретился с Б. Корниловым. Обвинялся в проведении систематич. контррев. агитации среди писателей и распространении клеветнических измышлений, оскорбляющих вождей партии и Сов. власти (без обжалования). После тяжелых ночных допросов и избиений «виновным себя признал полностью». Получил 10 лет заключения в ИТЛ. Провёл 10 лет в различных лагерях Карлага , в теч. этого времени ему запрещалось писать. Работая на лесоповалах, от недоедания и холода заболел туберкулезом. Освобожден 21 июн. 1950. Путь в центр. Россию был закрыт, жил в пос. Актас под гласным надзором. В 1962 благодаря хлопотам жены переехал в Караганду. 14 окт. 1954 направил в Гл. воен. прокуратуру заявление о снятии судимости. 2 июля 1956 постановление Особой тройки УНКВД от 25 окт. 1937 в отношении З. (и С. Колбасьева, проходившего с ним по одному делу) было отменено, дело прекращено за отсутствием состава преступления. 19 лет не имел права писать и печ. Об этом времени рассказал в автобиогр. повести « Дело № 179888 ».

Напис. 19 кн., большое кол-во рассказов, повестей. Его произведения опубл. в ж. и альм. «Сибирские огни», «Сов. Казахстан», «Наш современник», «Уральский следопыт». Автор ист., приключ., научно-фантаст. произведений « Властелин звуков » (1926), « Каменный пояс » (1928), « Клад Чёрной Пустыни » (1933), « Крушение экзотики » (1933), « Хлопушин поиск » (1937), « Вторая весна » (1959), « Последний год » (1961; др. назв. ― « Злая земля »), « Вызывайте 5... 5... 5...» (1961), « Осадочная порода » (1963), « Остров Потопленных Кораблей » (1963), « Царский куриоз » (1966), « Бессмертие » (1967) и др.

Осн. произведение — фантастико-приключ. роман «Сказание о граде Ново-Китеже» (1930; испр. 1967), своего рода «историческая фантастика» о сохранившемся в таежной глухомани (со времен средневековой Руси) древнем городе, оставшемся в неприкосновенности от совр. цивилизации, на кот. случайно натыкается группа сов. людей. Известны и научно-фантастич. рассказы «Властелин звуков», « Безумная рота » (1929) и « Панургово стадо » (1929).

Писал стихи (« Их с лишком двести », 1924; «Об сэсэсэровском рубле, об его ответе английской монете», 1924; «О глупом Степане, о поповском обмане и сельскохозяйственном кружке », 1925), пьесы (« По диким степям », 1958), лит. очерки и критич. ст., рец. на сценич. постановки. В 1960-е работал над воспоминаниями « О себе ».

После смерти опубл. кн. « Бунт на борту » (1968), « Свинцовый залп » (1969), в 1981 ― «Сказание о граде Ново-Китеже», в 1995 переизд. роман «Последний год».

Соч.: Жёлтый тайфун: сб. Л., 1928; Возмутители: повесть. М.-Л., 1928; Каменный пояс: уральские очерки. Л., 1928; Гул пустыни: ист. роман. М., 1930; Сказание о граде Ново-Китеже. Л., 1930 (испр. 1967); Клад Чёрной Пустыни: повесть о Сере. М., 1933; Крушение экзотики: сб. очерков. Л., 1933; Хлопушин поиск: ист. повесть. Челябинск, 1937; Вторая весна: повесть. М., 1959; Последний год : роман. Калининград, 1961 (1966); Вызывайте 5... 5... 5...: сб. М., 1961; Осадочная порода. Новосибирск, 1963; Остров Потопленных Кораблей: сб. Алма-Ата, 1963; Царский куриоз: повесть. Пермь, 1967; Бунт на борту: рассказы разных лет. Пермь, 1968; Свинцовый залп. Пермь, 1969; Сказание о граде Ново-Китеже: роман, повесть, рассказы. Алма-Ата, 1981; Дело № 179888 // «Дело №…» Летопись горького времени: повести, рассказы, очерки и стихи. Алма-Ата, 1989.

Лит.: Яновский Н., Богуславский М. Зуев-Ордынец Михаил Ефимович // КЛЭ. М., 1964. Т. 2; Русские сов. писатели. Прозаики: Биобиблиогр. указатель. М., 1971. Т. 7. Ч. 1; Писатели Л-да: Биобиблиогр. справочник. 1934–81 / авт.-сост. В. Бахтин и А. Лурье. Л.: Лениздат, 1982; Михаил Ефимович Зуев-Ордынец // Распятые: Писатели — жертвы полит. репрессий. Вып. 2 / авт.-сост. З. Дичаров. СПб., 1994; Халымбаджа И. Зуев-Ордынец Михаил Ефимович // Энц. фантастики: Кто есть кто / под ред. В. Гакова. Минск, 1995; Смирнов В. «Дело писателей» // СПб. ведомости. 2012. № 13 (1195).

https://lavkapisateley.spb.ru/enciklopedi...

М. Зуев-Ордынец

"Сказание о граде Ново-Китеже"

авторская книга, первое издание

Л.: Красная газета, 1930 г.

Серия: Приложение к журналу"Вокруг света"

Тираж: 50000 экз.

Тип обложки: твёрдая

Страниц: 288

Иллюстрация на обложке и внутренние иллюстрации Н. Кочергина.

Михаил Зуев-Ордынец. Сказание о граде Ново-Китеже (роман)

Размер 16,3 х 12 см

Цена 80 коп.

***

Отзыв Евгения Владимировича Витковского об этом издании:

"Автора можно понять: двадцать лет лагерей почти любого сломают. Вот и Михаил Зуев, пройдя через тюрьмы, лагеря и ссылки 1937-1956 годов, в оставшееся ему время занимался тем, что не столько писал новые книги, сколько безжалостно увечил старые, созданные в 1926-1936 годах. Опубликованный в 1930 году во «Всемирном следопыте» и тогда же – отдельной книгой, роман сразу вывел писателя в лучший ряд фантастов тех лет. К сожалению, для нашей литературы именно уже 1929 год стал трагическим, был создан Главлит, и советская цензура почем зря разлютоваласть почти на шесть десятилетий. Роман Зуева проскользнул буквально с последним поездом. Переиздан роман был только после смерти писателя (1967) в 1970 году, в расширенном, но совершенно искаженном автором, а еще более вероятно – редактурой и цензурой виде. Тот же художник, что и в 1930 году, Николай Кочергин, проиллюстрировал книгу, однако и тут имела место немалая деградация по сравнению с чудесным первым вариантом.

Очень многое в романе пленяет – не так много случаев у нас, когда «затерянный мир» оказался убедителен. В частности, пользовавшийся читательским вниманием роман Александра Полещука «Эффект бешеного Солнца» в альманахе НФ, вне всякого сомнения, написана под прямым влиянием «Сказания». Уже в наши дни этот сюжет живет в традиции бесконечных «попаданцев» (и в книгах А. Бушкова), причем живет неуютно – то, что во времена Алексанлра Белеява пленяло – и что сделало бы честь даже самому Беляеву – у подражателей стало весьма неубедительно. Как сюжеты динозавровых «потерянных миров» ни в коем случае не поднимаются по сей день до уровня книг Конан Дойля и Обручева, так и здесь традиция оказалось плохо востребованной. Причем беда с этой традицией началась непосредственно в этой книге: ее вариант 1970 года смотрится как подражание версии 1929 года.

Но если вам повезет прочесть первый вариант, эта книга встанет у вас на одну полку с «Человеком — амфибией» А. Беляева, «Бегущей по волнам» А.. Грина, «Гиперболоидом инженера Гарина» А. Н. Толстого. Так что и оценка относится к первому варианту."

И на марш этот глядючи,

В окаянном бессильи,

В голос плакали вятичи,

Что не стало России!

    Ах, Россия, Рассея -

    Чем пожар не веселье?

...И живые, и мертвые -

Все молчат, как немые.

Мы, Иваны Четвертые -

Место лобное в мыле!

Лишь босой да уродливый,

Рот беззубый раззиня,

Плакал в церкви юродивый,

Что пропала Россия!

    Ах, Рассея, Россия -

    Все пророки босые!

Горькой горестью мечены

Наши беды и плачи -

От Петровской неметчины

И нагайки казачьей!

Птица вещая — троечка,

Тряска вечная, чертова!

Как же стала ты, троечка,

Чрезвычайкой в Лефортово?

    Ах, Россия, Рассея -

    Ни конца, ни спасенья...

Что ни год — лихолетие,

Что ни враль, то Мессия!

Плачет тысячелетие

По России Россия!

Выкликает проклятия...

А попробуй, спроси -

Да, была ль она, братие,

Эта Русь на Руси?

Эта — с щедрыми нивами,

Эта — в пене сирени,

Где родятся счастливыми

И отходят в смиреньи.

Где как лебеди девицы,

Где под ласковым небом

Каждый с каждым поделится

Божьим словом и хлебом.

...Листья падают с деревца

В безмятежные воды,

И звенят, как метелица,

Над землей хороводы.

А за прялкой беседы

На крыльце полосатом,

Старики-домоседы,

Знай, дымят самосадом.

Осень в золото набрана,

Как икона в оклад...

Значит, все это наврано,

Лишь бы в рифму да в лад?!

Чтоб, как птицы на дереве,

Затихали в грозу.

Чтоб не знали,но верили

И роняли слезу.

Чтоб начальничкам кланялись

За дареную пядь,

Чтоб грешили и каялись,

И грешили опять?..

То ли сын,то ли пасынок,

То ли вор, то ли князь -

Разомлев от побасенок,

Тычешь каждого в грязь!

Переполнена скверною

От покрышки до дна...

Но ведь где-то,наверное,

Существует — Она?!

Та — с привольными нивами,

Та — в кипеньи сирени,

Где родятся счастливыми

И отходят в смиреньи...

Птица вещая, троечка,

Буйный свист под крылом!

Птица, искорка, точечка

В бездорожьи глухом.

Я молю тебя :

— Выдюжи!

Будь и в тленьи живой,

Чтоб хоть в сердце, как в Китеже,

Слышать благовест твой!..

А. Галич

***

Истоки Таежного тупика: история семейства староверов Лыковых.

В апреле 75-летие отпраздновала легендарная Агафья — последняя из семейства староверов Лыковых, героиня серии публикаций Василия Пескова «Таежный тупик». Василий Михайлович открыл семейство отшельников миру в 1982 году. Но у этого открытия есть своя, не менее захватывающая предыстория. Оказывается, первое упоминание о Лыковых в учетных записях относится аж к 1933 году! "Комсомольская правда" постаралась восстановить летопись отшельников и проследили историю семейства староверов Лыковых.

Конец 1920-х годов. Поиск укромных мест

Семья Лыковых не сразу оказалась на Алтае. Она пришла в Сибирь из Нижегородской губернии и, перевалив Каменный пояс, обосновалась сначала в нынешней Тюменской области, на реке Исеть. Отсюда уже ортодоксальная ветвь староверов, к которым относились и Лыковы, переселялась далее, на Алтай. Перебрались в верховья реки Абакан и остановились на жительство на его правом берегу, при впадении речки Каир-су. Здесь в короткий срок срубили пятистенные избы, и этот поселок получил официальное название Верхняя Кержакская заимка. Всего сюда переселилось шесть семей, из них три семьи братьев Лыковых: Степана, Карпа и Евдокима.

1932 — 1933 годы. Стали гражданами СССР

В апреле 1932 года был создан Алтайский заповедник. Охрану природы осуществляли наблюдатели, среди которых было немало староверов. От них и пошла информация о Верхней Кержакской заимке. Первая запись о поселении и фамилия Лыковых появляется в 1933 году («Летопись природы Алтайского государственного заповедника. Книга первая. 1932 — 1935 годы»).

Во время очередного объезда границ заповедника начальник охраны с группой наблюдателей посетили Верхнюю Кержакскую заимку. Оказавшись поселенцами государственной территории, Лыковы, с одной стороны, были недовольны всякого рода запретами; с другой стороны, здесь они были как бы под защитой закона.

Осень 1933 года. Коллективизация и выселение

Однако ситуация накалилась из-за начавшегося процесса коллективизации. Всем проживающим на отдельных заимках было предложено объединяться в поселки — не менее десяти дворов. С одной стороны, Верхняя Кержакская заимка на шесть дворов подлежала ликвидации. С другой — дополнительных дворов взять было неоткуда, а в жителях нуждались как в работниках заповедника... Консультировались с главком, с партийными инстанциями, с органами НКВД... В итоге обитателям заимки все-таки предложили подобрать другое место для жительства.

wx1080

Заимка была нанесена на карты еще в конце 40-х. И не только на секретные генштабовские. Это фрагмент Атласа СССР 1947 года — на нем обозначены избы Лыковых.

Осень 1934 года. Гибель Евдокима

Ранней весной 1934 года семья Карпа Осиповича, состоявшая к тому времени из трех человек, ушла на Алтай, на реку Лебедь. Семья Евдокима осталась пока на заимке. Жена Аксинья ждала ребенка, а сам Евдоким планировал устроиться в охрану заповедника.

Однако руководство заповедника получило анонимное письмо с грязной характеристикой Евдокима Лыкова. Мол, браконьерствует сам и, если будет принят в охрану, откроет ворота своим людям для промысла. Аноним договорился даже до самого невероятного: будто пятнадцатилетний Евдоким после окончания гражданской войны в Хакасии оказывал содействие укрывшимся в тайге бандитам. Директор заповедника немедленно направил на заимку к Евдокиму двух наблюдателей — Николая Русакова и Дмитрия Хлыстунова, поручив им проверить достоверность доноса.

Лыковы — Евдоким и пришедший помочь ему Карп — в это время заканчивали копать картошку. Заметив вышедших из тайги двух человек с винтовками и в жутковатой одежде, они испугались. Как раз накануне наблюдатели получили специальную форму: черные галифе, черные гимнастерки с ярко-желтыми эмблемами на зеленых петлицах отложных воротничков, на голове черные остроконечные шлемы с маленькими козырьками. Ни дать ни взять — демоны! Евдоким бросился бегом к своей избе. Карп — за ним. Наблюдатели еще больше напугали староверов, закричав: «Стой, стой, стрелять будем!» Карп остановился, но Евдоким продолжал бежать и получил пулю в спину...

После похорон Карп сплавил семью Евдокима вниз по Абакану к остальной родне, а сам ушел к своей семье на реку Лебедь. Было ему тогда 33 года.

1937 год. Заячья петля

В начале 1937-го семейство Карпа на Лебеди неожиданно посетили сотрудники НКВД. Они подробно расспрашивали об обстоятельствах гибели Евдокима. И хотя в разговоре они сочувствовали и винили наблюдателей, Лыков встревожился. Он решает спрятаться от властей и уводит семью... обратно на разоренную Верхнюю Кержакскую заимку. Удивительно правильное решение — скрыться там, где их меньше всего ожидали. Так обычно поступают, петляя следы, боязливые, но хитрые зайцы.

Август 1940 года. Приглашение на работу

Двигаясь летом 40-го от Абаканского кордона вверх по долине реки Большой Абакан, наблюдатели встретили бородатого человека, который с помощью деревянного крюка подгребал камни для укрепления ограждения. Один из наблюдателей узнал в нем Карпа Лыкова. Увлекшись работой, тот вначале не заметил отряда. А увидев вооруженных людей, сразу как-то обмяк, крюк выпал из его рук. Выйдя из воды и упав на колени, стал класть с молитвой земные поклоны.

Изба Лыковых стояла на террасе в нескольких десятках метров над уровнем реки в окружении тайги. Можно было пройти в непосредственной близости и ничего не заметить. Тропы от реки не было, ходили по каменной россыпи.

Поскольку Лыков прекрасно знал эти места, руководство заповедника предложило ему поступить на работу наблюдателем на Абаканский кордон. Туда, куда когда-то хотел устроиться Евдоким. После мучительных раздумий Карп дал-таки согласие осенью перебраться всей семьей на кордон. Директор заповедника пообещал следующей весной 1941 года пригнать туда корову и несколько овец.

Зима 1940 года. Последняя встреча

Лыков в конце сентября, как и ожидалось, появился в поселке Яйлю, недалеко от кордона. Он приплыл поздно вечером на лодке, нагруженной картофелем. Договорились, что дней через пять-шесть Карп снова спустится с овощами. Вскоре, однако, погода испортилась, начались дожди, слякоть... Появился он только под Новый год — все же пришел в Яйлю объяснить, что непогода не дала ему возможности переехать.

Лыкову подтвердили, что вопрос о приеме его на работу решен официально. Карп обещал уже в апреле перевезти семью.

1941 год. Новое исчезновение

Весной 1941 года, как только появилась возможность, наблюдатели прибыли на Абаканский кордон, но никаких следов Лыкова там не обнаружили.

Начавшаяся 22 июня война перепутала все планы. Лыков мгновенно перестал быть первостепенной фигурой.

Однако встал вопрос о борьбе с возможными дезертирами, которые могли находить пристанище в глухих местах. Сотрудники НКВД припомнили анонимку на Евдокима, стали настаивать на выселении Карпа из тайги любыми средствами. К тому же по возрасту он подлежал призыву в армию.

В этот раз помог случай. Карп заметил отряд, когда тот стал устраиваться на ночлег километрах в двух от его жилища.

Лыков принимает решение бежать — дальше в тайгу, в «пустынь». И опять они растворились на пять лет в необъятных просторах суровых лесов. Нашли новое место, где обосноваться: сплошные скалы, узкая щель, «щеки» которой абсолютно отвесны. Из этих ворот вырывается из объятий ущелья грохочущий Еринат. Дальше пути нет, идти некуда.

1946 — 1947 годы. Встреча с топографами

Несмотря на труднодоступность новой заимки Лыковых, случайные встречи все же происходили. В 1946 году на Алтай и в Саяны были направлены для составления подробных карт военные топографы. Рассматривая в бинокль ущелье, офицер одного из отрядов увидел избу и копошившихся около неелюдей. Отряд двинулся на заимку. Ее жители упали на колени и стали молиться. Видя растерянность и страх в их глазах, офицер попытался поднять на ноги мужчину с окладистой бородой, но старовер, обхватив лейтенанта за ноги, припав щекой к голенищу сапога, замер.

Узнав, что перед ним Лыков, офицер был крайне удивлен и сказал, что и фамилию эту слышал, и что в картах и документах значится местожительство Лыковых, но значительно ниже по реке — в местечке Тиши. Карп подтвердил, что он действительно родился в этом небольшом поселке в 1902 году и довольно долго там прожил.

Постепенно отношения наладились, разговоры стали носить более доверительный характер. Лыков рассказал, где именно жила семья его родителей, где, в каких местах проживал он с семьей, где были другие поселения. Таким образом, он невольно принимал участие в обработке собранного материала и в составлении карт этого глухого района. Да и сама фамилия Лыкова была увековечена на военно-топографических картах с грифом «секретно». Все места проживания Лыковых нанесены на эти карты с пометкой «Заимка Лыкова».

Отряд военных топографов благополучно преодолел последние километры, спустился к Телецкому озеру в устье реки Кокши и водой прибыл в поселок Яйлю. Здесь офицер подробно рассказал о Лыковых, о его помощи отряду и обратил внимание на крайне тяжелое положение семьи. Сообщение восприняли с удивлением: все были уверены, что Лыковы после встречи в 41-м с отрядом пограничников ушли в поселок Тиши, как им посоветовал Молоков. Ведь Карп вроде бы с ним соглашался… Офицер-топограф подтвердил, что и в разговоре с ним, о чем бы ни шла речь, Карп никогда не возражал, не противоречил, видимо, побаивался высказывать несогласие. Напряженность в нем чувствовалась постоянная — то ли от непреодолимого страха, то ли Лыковы настолько одичали, что перешагнуть грань недоверия, успокоиться и поверить в добро уже не могли. Действий Лыкова никто не одобрял, практически все осуждали его за упрямство, за то, что прячется от людей, не считаясь ни с кем. Жалели его жену Акулину Карповну и детей, которые волей отца были обречены на лишения.

Спустя пять месяцев специальный отряд, посланный с целью выселения Лыковых, буквально исколесил верховья Большого Абакана, но обнаружить Лыковых ему так и не удалось.

1951 год. Закрытие заповедника

В середине ХХ века заповедник был закрыт, и семья Лыковых просто пропала из поля зрения. Во вновь созданный Хакасский заповедник Абаканский участок тогда не вошел, и Лыковы теперь уже окончательно стали «ничьи».

1958 год. Встреча с туристами

Летом 1958 года с Лыковыми встретилась группа туристов под руководством Юрия Штюрмера. В самом верховье Абакана несколько ниже впадения реки Еринат они, выйдя из тайги к берегу, совершенно неожиданно увидели человека с удилищем. Рядом на кучке травы сидела худенькая пожилая женщина. Это была чета Лыковых.

То была короткая и неожиданная встреча, разговор по-настоящему не состоялся. Попытка сфотографировать их не увенчалась успехом. Лыковы отворачивались и просили этого не делать. Группа Штюрмера ушла, и наступил самый длительный промежуток времени, когда никаких встреч с Лыковыми не происходило.

1978 год. Двадцатилетие безвестности

И теперь уже до встречи с геологами в 1978 году, о чем много писали газеты, пройдет ровно двадцать лет. Полного одиночества и все более глубокой одичалости.

Лишь в 1982 году у Лыковых началась новая страница истории, связанная с именем журналиста Василия Михайловича Пескова.

На заимке Лыковых, которая теперь входит в состав территории Хакасского заповедника, стали регулярно появляться люди «из мира». А Агафья Лыкова стала сегодня, пожалуй, самой знаменитой отшельницей планеты.

Екатерина ШИЧКОВА, сотрудник Алтайского биосферного заповедника

https://19rus.info/index.php/obshchestvo/...

https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9B%D1%8...

***

Михаил Зуев-Ордынец (1900-1967) — крупная фигура в русской приключенческой прозе, его творчество очень высоко оценивают западные литературоведы. К лучшим его произведениям относятся романы "Злая земля" (о последнем годе Русской Америки; роман существует в двух значительно отличающихся версиях, 1929 и 1961 годов, которая печатается под названием "Последний год"; редакция 1929 — классический приключенческий роман, редакция 1961 — чисто исторический роман), "Сказание о граде Ново-Китеже" (о якобы существовавшем еще в начале XX века Китеже, где живут, как в древности; роман существует в четырех редакциях — журнальной 1930 года, книжной 1930 (добавлена еще одна глава) и переработанной журнальной 1967 и опять же переработанной книжной 1970; книжная редакция 1930 представляет особый интерес как неотцензурированная), повести "Желтый тайфун", "Гул пустыни" (обе — приключения в Азии) и др.

С. Неграш

***

«Сказание о граде Ново-Китеже» — одно из самых уникальных фантастических произведений на заезженную тему.

Фантастико-приключенческо-исторический роман «Сказание о граде Ново-Китеже» был написан прекрасным советским писателем М. Е. Зуевым-Ордынцом еще в 1930-м году, но в конце 60-х он был переработан автором так сильно, что, по сути, получилось совсем иное произведение. И, кстати, к первому и второму книжным изданиям, отстоящим друг от друга на 30 лет, иллюстрации рисовал один и тот же художник, при этом для каждого издания — разные.

Самое известное издание романа М. Зуева-Ордынца "Сказание о граде Ново-Китеже" 1970 года в серии "золотая рамка"

Далеко не все любители фантастики знают, что в СССР даже до войны советские писатели производили очень много фантастики, и далеко не вся она была плохая. Можно даже сказать, что в той же Америке плохой фантастики было гораздо больше, чем плохой советской при Сталине, ну, в процентном отношении, конечно. А если кто-то думает, что хорошая «сталинская» фантастика ограничивается только Александром Беляевым, Григорием Адамовым и Владимиром Обручевым, то тот очень сильно ошибается.

Ну, я не буду сейчас перечислять десятки фамилий советских писателей, писавших отличную фантастику в 20-30-40-е годы, а хочу обратить внимание на одного выдающегося беллетриста, который, в общем-то, фантастику не писал. Писал он в основном приключенческие произведения, но в 1930-м опубликовал прекрасный роман, который иначе, чем фантастическим не назвать.

Михаил Ефимович Зуев-Ордынец в последний год своей жизни

Этот писатель — Михаил Ефимович Зуев-Ордынец (1900-1967 гг.), а роман этот – «Сказание о граде Ново-Китеже».

Вообще-то роман этот на первый взгляд сугубо приключенческий, но ситуация в нем разворачивается чисто фантастическая, переходящая местами в историческое повествование. У этого произведения есть и свои предшественники, и свои подражания. Среди первых можно упомянуть «Затерянный мир» Конан-Дойла и «Землю Санникова» Обручева, а подражаниями были, к примеру, «Страна Семи Трав» Платова, и даже «Сокровища Валькирии» Алексеева.

Первая публикация романа "Сказание о граде Ново-Китеже" в журнале "Всемирный следопыт", 1930 г.

Во всех этих книгах некие исследователи намеренно или нечаянно набредают на некое «белое пятно» на земной суше, в котором живут «отставшие от времени» люди, то есть изолированные от остального мира не только расстоянием, но и веками. Ну, в случае с Конан-Дойлом там были не совсем люди, тем не менее, суть та же. И это я упомянул самые запоминающиеся примеры, а сколько таких ситуаций с «белыми пятнами» были описаны другими авторами! Да таких сюжетов не счесть.

Некоторые иллюстрации к роману в журнале 1930 года

Роман Зуева-Ордынца «Сказание о граде Ново-Китеже» начинается с катастрофы, которую потерпел небольшой советский самолет в сибирской тайге. Время действия – конец 20-х, самолет летел куда-то на Дальний Восток, и на его борту находилось четверо мужиков с собакой, двое из которых были военными, прошедшими фронты Гражданской войны. Самолет заблудился в тумане, и ему пришлось сесть в тайге на краю обрыва.

Еще некоторые журнальные иллюстрации

Ну а дальше начинается главное. Блуждая по чаще, «потерпевшие авиакрушение» набредают на затерянный в «сибирских джунглях» город под названием Ново-Китеж, в котором в полной изоляции живут русские люди, с XVII века не имевшие никаких контактов с внешним миром.

И еще иллюстрации в журнале

Вообще-то такие случаи нередки, так как многим староверам тех веков удавалось скрываться в северных и сибирских чащах чуть ли не до нынешних времен. Но чтобы пропал с карты мира целый город, населенный тысячами людей – такого не бывало даже во времена, когда еще самолеты не летали. Сегодня с воздуха и даже из космоса можно «рассекретить» любое «белое пятно» на суше, но не будем забывать, что действие происходило 100 лет назад, когда над огромными сибирскими пространствами авиация появлялась так редко, что об исследовании этих массивов не могло быть и речи.

Первое книжное издание романа "Сказание о граде Ново-Китеже", 1930 г., тираж — 50 тысяч экземпляров

Но, даже несмотря на это соображение, сюжет все равно фантастический, именно поэтому книга и относится к этому жанру. Принципиально «Земля Санникова» — это тоже фантастика, хотя там не фигурируют какие-то динозавры, а просто обнаруживаются люди, «выпавшие из времени» и оторванные от цивилизации. Но, естественно, в обеих книгах приключенческая составляющая превалирует многократно, а в «Ново-Китеже» это еще и история государства Российского, так что одним боком это еще и натуральный исторический роман.

Вторая прижизненная журнальная публикация романа "Сказание о граде Ново-Китеже", специально переработанная для журнала "Уральский следопыт", 1967 г. Заметим, что публикация продолжалась с февраля по июль, а Михаил Зуев-Ордынец умер только в декабре

Забегая вперед, скажу, что для наших героев-воздухоплавателей все заканчивается хэппи-эндом. Им удалось в конце книги улететь к своим после целой серии самых разных приключений в этом древнем затерянном городе и его окрестностях. А вот для самого Китежа эта встреча с пришельцами из нового, а тем более советского мира заканчивается трагически. В городе разгорается междоусобица, которая его и погубила. Часть жителей погибла, часть ушла в новые чащи, чтобы построить другой мир в отрыве от современной цивилизации, а часть разбрелась по современным сибирским городам и влилась в новую жизнь.

Варианты расцветки обложек самого известного, второго книжного издания романа "Сказание о граде Ново-Китеже", 1970 г., тираж — 100 тысяч

Кстати, наши герои попутно умудрились открыть в районе Ново-Китежа богатые залежи платины, потому можно не сомневаться в том, что очень интересный пласт этой истории остался за пределами книги. Об этом в конце рассказано буквально в трех строчках и очень схематично, тем не менее Зуев-Ордынец имел очень хороший задел продолжить это произведение. Жаль, что он не воспользовался этой возможностью, потому что этому автору великолепно удавались приключенческие книги, а сиквел на такой замечательный роман наверняка был бы не менее популярным.

Форзац и титульный лист 2-го издания, 1970 г.

Также следует сказать, что судьба у Михаила Ефимовича Зуева-Ордынца была непростой, но это касается только одного из периодов его жизни. До 1937 года он написал множество прекрасных произведений, включая два романа, шесть повестей и почти 200 рассказов, очерков и статей. Он был членом Союза Писателей СССР, много путешествовал, широко печатался в периодике, издавал сборники и имел огромный успех и у читателей, и у издателей.

Некоторые иллюстрации издания 1970 года

Но в один очень нехороший момент дернул его черт проявить возмущение Советской властью, которая ему, в принципе, дала все блага, и загремел талантливый писатель в тайгу лес рубить на 20 лет. Правда, его выпустили уже в 1950-м по состоянию здоровья, но не издавали почти до самой смерти Сталина в 1953-м. В 1956-м его все же реабилитировали и возвратили все, что было отнято в 1937-м, и даже медаль дали за ударный труд в тайге.

Еще некоторые иллюстрации

Однако здоровье писателя было подорвано, и за 50-60-е годы он не написал ни одного крупного произведения, зато создал много новых рассказов и очерков для газет, журналов и сборников, а также работал над переработкой своего главного романа «Сказание о граде Ново-Китеже». В результате появилось совершенно новое произведение, которое походило на оригинал лишь сюжетом и наличием всех главных героев, но оба варианта читаются как два совершенно разных произведения.

И еще

Интересный момент: когда роман впервые был издан книгой в 1930-м, иллюстрации к нему создал художник Н. Кочергин. Когда же роман переиздавался в 1970-м, иллюстрации снова рисовал тот же Кочергин, причем это были уже совсем другие иллюстрации, а не просто взятые с оригинала 1930 года.

Третье книжное издание романа "Сказание о граде Ново-Китеже", Пермское книжное изд-во, 1977 г., тираж — 50 тысяч

В заключение следует сказать, что роман «Сказание о граде Ново-Китеже» в СССР издавался два раза в журнальных вариантах («Всемирный следопыт», №№8-12, 1930 г. и «Уральский следопыт», №№2-7, 1967 г.), и четыре раза в отдельных книгах и авторских сборниках (1930, 1970, 1977 и 1981 гг.). Общий тираж четырех книжных изданий составил 400 тысяч экземпляров, а после 1991 года случилось еще 4 издания, но общий тираж их был раз в 50 меньше, чем в советское время.

Еще некоторые иллюстрации к изданию 1977 года

В целом – роман этот очень хорош, и хотя он не лишен некоторой идеологической окраски, но автор постарался этим не злоупотреблять, и в результате получилось прекрасное приключенческое произведение, совершенно ничем не уступающее по интересу тем же «Земле Санникова» или «Стране Семи Трав».

Четвертое книжное издание романа, Алма-Ата, изд-во "Жазушы", 1981 г., тираж — 200 тысяч

А если еще учесть, что роман этот не «антропологический», касающийся каких-то сибирских туземцев, а исторический, тесно связанный со средневековой историей России, то читательская аудитория этого произведения наверняка гораздо шире.

https://zen.yandex.ru/media/knigosvet/ska...

***

Помимо вышеупомянутого Сергея Ауслендера, был еще один автор, который беллетризировал русское прошлое в смысле социально-революционной классовой борьбы в исторических рассказах и романах: Михаил Ефимович Зуев-Ордынец (1900-1967).

Зуев-Ордынец, сын сапожника, который сам командовал батареей во время Гражданской войны, а позже работал капитаном в областной милиции, сделал себе имя с 1927 года рассказами, путевыми очерками и приключенческими романами, которые были впервые опубликованы в журналах Попова "Всемирный следопыт", "Вокруг света", "Земля и фабрика" и др. Для этих работ он предпринимал иногда длительные исследовательские поездки в отдаленные районы Советского Союза, затрагивая как актуальные, так и исторические темы. Современные истории рассказывают о контрабанде и диверсионной работе через Черное море 139или о по-литических подпольных движениях в индо- китайском Саджгоне,140 исторические приключенческие ро-мани рассказывают о восстании Пугачева на Урале в XVIII веке141 или о жизни индейцев и золотоискателей на Аляске в XIX веке.142 После окончательного запрета на приключенческую литературу в 1934 году, произведения Зуева-Ордынца больше не появлялись в течение четверти века; в 1937 году он был арестован в ходе чисток, провел 14 лет в различных лагерях в Сибири, прежде чем был освобожден с наступлением культурно-политической оттепели с 1959 до конца 1960-х годов.

138 В этом приключенческом романе, действие которого происходит сначала в Берлине, а затем в советской столице, иностранные капиталисты, получившие концессию на строительство московского метро, потомок итальянского мастера-строителя Кремля и бродяга-изгой вступают в подпольное соревнование с московским археологом и советскими шахтерами за это поместье, которое в конце концов тоже обнаруживается. Роман был опубликован в виде книги издательством "Земля и фабрика" в том же году после предварительной печати во "Всемирном следопыте", см. Алексеев, Глеб: Подземная Москва. Otryvok iz romana togo že nazvanija, in. Всемирный следопыт 6(1925), с. 3- 13; Дерс.: Подземная Москва (Библиотека приключений), Москва, Ленинград 1925.

139 Например, в рассказе "Конец Мавропуло" бывший герой гражданской войны в роли молодого пограничника в море борется со старым моряком и контрабандистом капитаном Мавропуло, который является человеком на все руки. Ср. Зуев-Ордынец, Михаил: Конец Мавропуло. Рассказ, в: Вокруг света 1(1927), с. 16-20.

140 Зуев-Ордынец, Михаил: Želtyyj tajfun. Povest', in: Ders.: Želtyj tajfun. Повести", Ленинград стр1928,. 3-43.

141 В коротком романе рассказывается об обстоятельствах продажи Аляски США с точки

зрения коренного населения и русского траппера, которого в итоге убивают белокожие колонизаторы. Зуев-Ордынец, Михаил: Na slom! Историко-революционная повесть", в: Всемирный следопыт 5-7 (1928) стр. 324-340, 424-433, 505-521.

142 Зуев-Ордынец: Zlaja zemlja. Историко-приключенческий роман, в: Всемирный следопыт

8-12 (1929), стр. 563- 581,643-661, 739-764, 821-845, 893-916.

годы, а также переиздал свои ранние работы, некоторые из которых были значительно переработаны.143

Зуев-Ордынец ярче, чем в каком-либо другом произведении, описал "экзотизирующее" сочетание западной приключенческой романтики и научного любопытства с политическими оппозиционными движениями и мифическими легендами в романе "Сказание о граде Ново-Китеже", который был опубликован в 1930 году как частями во "Всемирном следопыте", так и в виде книги.144 Это история о трех борцах гражданской войны, которые случайно встречаются в Иркутске, в Сибири, в советском настоящем конца 1920-х годов. Один из них работает на секретную службу ОГПУ и преследует религиозную секту

"Лесные дворяне" (Лесные дворяне), которые занимаются контрреволюционной

деятельностью под прикрытием религии. Когда агента секретной службы срочно вызывают на Байкал для выполнения боевого задания против секты, он позволяет одному из компаньонов — профессиональному летчику — доставить себя туда, а другой — простой техник — тайно летит с ним в качестве безбилетника. Самолет попадает в грозу, дрейфует далеко на юго-восток и может совершить аварийную посадку только по другую сторону горного хребта Чабар-Дабан в труднодоступных высокогорных равнинах Монголии. В "зеленом лабиринте"145 горной тайги советские летчики теряются и попадают в плен к охотникам в средневековых костюмах, которые ведут их через едва проходимое болото к своему поселению — городу "Ново-Китеж". Как выяснилось, это потомки старообрядцев, которые сохранили здесь, почти полностью отрезанные от любой цивилизации, свои церковные порядки, уклад жизни, стиль зданий и одежды XVII века. Поскольку побег кажется невозможным из-за окружающего болота, доступного только посвященным, трое советских граждан могут свободно перемещаться по средневековому городу, где они чувствуют себя так, как будто совершили путешествие на машине времени Уэллса в Затерянный мир Конан Дойля.146

В следующих эпизодах заключенные "светские" (Мирские) сталкиваются с

повседневным миром и социальным порядком XVII века, некогда прогрессивной ориентацией старообрядцев и проблемой замкнутых миров без внешних контактов, что привело к политическому конфликту внутри города между изоляционистами (Бездырники, буквально "незамкнутые") и антиизоляционистами (Дырники, замкнутые).147 Они пытаются выйти из изоляции, провоцируя восстание путем обострения классовых конфликтов. Помощь священника-алкоголика, любовная интрига с

143 Биографическую информацию см. в: Мамраева, Д. Т.: Летопись народной трагедии

(годы репрессий). Методико-библиографические материалы, Караганда стр2001,. 8-10.

144 Зуев-Ордынец, Михаил: Сказание о граде Ново-Китеже, Ленинград 1930; Дерс: Сказание о граде Ново-Китеже. Roman, in: Vsemirnyj sledopyt 8-11 (1930), pp. 563-583, 643-655, 707-739, 835-859. Ср. также рекламу в Vokrug sveta 21 (1930), pp. 336.

145 Зуев-Ордынец: Сказане о классе Ново-Китеже, с. 59.

146 Там же, стр. 96.

147 Там же, стр. 140 и далее, 147 и далее.

Роман летчика с дочерью капитана, ревность и предательство иконописца, похожего на Андрея Рублева,148 обнаружение того, что один из "лесных дворян" ушел в подполье в Ново-Китеже, а также невыносимые условия труда полевых рабочих и ремесленников в конечном итоге также приводят к эскалации классового конфликта и штурму ратуши, который открывает подземный ход для героев гражданской войны. В конце романа город, построенный полностью из дерева, полностью уничтожен лесным пожаром, так что о его существовании могут свидетельствовать только сенсационные сообщения советских местных газет, основанные на сообщениях выживших жителей Китежа.149

Зуев-Ордынец осуществляет здесь переориентацию приключенческой литературы в почти прототипической манере. Он явно использует элементы и мотивы не только Конан-Дойля и Уэллса, но и Бенуа, Дюма, Гоголя, Лондона, По, Пушкина и Твена150, но в то же время дистанцируется от их форм репрезентации, тем самым он особенно озабочен перекодировкой экзотики. Это делается путем явного дистанцирования от всего средневекового романтизма и ностальгии по античности:

"Мне кажется, что любой, даже самый страстный приверженец античности горько пожаловался бы на бытовые обстоятельства и комфорт здешней жизни. Это понятно! Век бархатных кафтанов, кривых сабель и рюмок, наполненных пенящейся медовухой, прекрасен только на сцене, экране или страницах романа...".151

Эта демистификация средневековой экзотики западных развлекательных фильмов и романов идет рука об руку с "секуляризацией" старообрядческих легенд о граде Китеже, вновь ставших популярными в российской современности, как об идеальной русской православной метрополии, которая была разрушена татарами, но в Судный день благодаря божественному вмешательству воскреснет для благословенных.152 В Зуеве-Ордынце этот будущий ви-

148 Там же, стр. 150.

149 Там же, стр. 275 и далее.

150 Некоторые авторы упоминаются прямо, другие явно намекают, не называя их и соответствующие произведения по имени, например, гоголевские "Диканькины рассказы" в сцене "Ночь святого Иоанна", "Капитанская дочка" Пушкина в любовной истории, "Золотой жук" По в разгадке криптограммы лесных дворян. Ср. там же, стр. 13,55,166,185,189 и далее, 244.

151 "Мне кажется, что любой, даже самый заядлый поклонник старины взвыл бы волком от здешних бытовых условий и жизненных удобств. Это понятно! Век бархатных кафтанов, кривых сабель, да чарок меда пенного хорош только на сцене, на экране или на страницах романов...". Там же, стр. 143.

152 Роман Зуева-Ордынца содержит интертекстуальные аллюзии на большое количество претекстов; помимо самой легенды, к ним относятся ее адаптации в романе Павла И. Мельникова (1818-1883) "В лесах" (В лесах, 1875), опубликованном под псевдонимом Андрей Печерский, повести Короленко "Светлояр" (Светлояр, 1890), рассказе Михаила Пришвина (1873-1954) "Светлое озеро" (Светлое озеро, 1910) или стихи его матери о Китеже, процитированные Максимом Горьким в романе "Среди людей" (В людях, 1915- 1916). Ср. выделение текста в: Калмыков, С. (ред.): Вечное решение. Русская социальная утопия и

ся из потустороннего мира в настоящее по эту сторону советско-монгольского пограничья и отвергнута как иерархически организованная, репрессивная и анахроничная форма общества, как утопическая модель.

Однако дистанцирование достигается не только через этнографические, политические и бытовые исторические дискуссии, но, прежде всего, через пережитую историю приключений трех современных героев, которые постоянно сталкиваются с тем, что этот анахроничный и отсталый мир в корне чужд им. Переживание чужеродности достигает кульминации в истории любви между пилотом и дочерью капитана, которые сближаются во время неудачного праздничного ритуала в канун дня Святого Иоанна153, позже обручаются и обещают вечную верность, но в конце концов вынуждены осознать, что культурная разница непреодолима: "- Ты верно сказала, Анфиса: любовь у нас одна, а обычаи разные. И я не могу жить по вашим обычаям, прощайте!... "154 Романтическое обещание, что любовь может преодолеть все классовые границы и культурные различия, которое простирается от "Капитанской дочки" Пушкина до колониальных вариантов любовной связи между прекрасной дикаркой и белым принцем, и которое также постоянно окрашено в популярных фильмах и романсах 1920-х годов, здесь отвергается с советской — "экзотизирующей" — точки зрения: Некоторые цивилизационные различия, охватывающие столетия, не могут быть аннулированы простым путешествием во времени.

Эта темпо-ральная черта различия, основанная на линейном понимании прогресса в молодом Советском Союзе, обнаруживается не только в противопоставлении религии и науки, мифического и рационального мировоззрения, но и в пространственном построении антагонистических культурных традиций. Таким образом, советская культурная модель как глобальная, динамичная, интернационалистская в нескольких аспектах противопоставляется изоляционистскому, статичному, малоподвижному миру старообрядцев. Ведь в романе Новый Китеж — это не просто средневековый, старообрядческий образцовый город, но прежде всего символ фатальных последствий социально-политической изоляции: изоляция   не   только тормозит весь социальный прогресс, но и в генетическом плане, инбридинг среди жителей Китежа приводит к росту наследственных заболеваний и вырождению, которые можно временно преодолеть, лишь подбирая заключенных, сбежавших из сибирских лагерей, или похищая монгольских женщин.

научная фантастика (вторая половина XIX — начало XX века, Москва 1979, с. 187-218; В целом об адаптациях в 1910-х и 20-х годах см. Шварц, Маттиас: Атлантида, или Разрушение русского тела. Размышления о рассказах Аэлиты Алексея Толстого, в: Голлер, Мириам; Штрат-линг, Сюзанна (ред.): Schriften — Dinge — Phantasmen. Literatur und

Kultur der russischen Moderne I, (Wiener Slawistischer Almanach, Sonderband 56), München pp2002,. 159-202, pp. 195ff.

153 Иоанновская ночь (ночь Ивана Купала) как время лиминальных переходов границ и языческих ритуалов сформировала устойчивый топос в русской литературе, особенно через одноименную повесть Николая Гоголя, на которую Зуев-Ордынец явно намекает в некоторых сценах. Ср. там же, с. 166.,182

154 "- Верно ты сказала, Анфиса: Равна наша любовь да не равны обычаи. А мне по вашим обычаям не жить, Прощай!...". Зуев-Ордынец, Михаил: Сказание о граде Ново-Китеже, Ленинград стр1930,. 268.

можно остановить.155 Идеал счастливой жизни в этом изолированном микрокосме в конечном итоге направлен на такие буржуазные ценности, как дом, семья и собственный дом. Поэтому, когда в конце романа три героя- приключенца /прогрессора/ вновь встречаются в Иркутске, вспоминают свои надежды и желания в новокитежском плену и обсуждают дальнейшие планы на жизнь, техник Федор Птуха, выходец с Украины, вдруг восклицает с согласия двух других соратников:

"Помнишь, еще в тайге у меня была тоска, — продолжал Птуха, — как будто сердце замерло, меня тянуло на родную Украину. Какая чушь! В гауптвахте, на свободе, я думал о том, как лучше ввернуть себя в жизнь. Будь ты проклята, теплая печь, и нежная жена, и горячие пироги! — неожиданно горько воскликнул Федор. — С такой жизнью ты умрешь! — В наше время нельзя думать о духовке! Я отправляюсь в экспедицию в тайгу! Для моряка с просмоленными пятками прекрасны только две могилы: море и тайга. Именно!"156

Эта цитата, однако, также ясно показывает, насколько новая советская приключенческая литература 1920-х годов, несмотря на свою "социально- революционную" направленность и перекодировку экзотики, все еще оставалась в традициях своих британских, североамериканских и французских литературных моделей. Отдавая предпочтение приключениям и отказываясь от любых связей с женой, местом происхождения и родиной в пользу экспедиций в другие миры, он полностью следовал западным жанровым традициям. Центральным перекодированием, которое здесь происходит, является параллеливание открытого моря с дикой тайгой, где одинокие острова прошлых миров и путешествия во времени к другим цивилизациям так же возможны, как и в открытом море. Эта концептуализация Сибири как русского педанта мореходных историй колониальных держав Франции и Великобритании уже является конструкцией русского романтизма, но как топос и тема развлекательной приключенческой литературы она достигает20. своего прорыва только в 1920-х годах.157

Однако тайга или море как места, где глобальный следопыт хочет умереть,

подчеркивают еще одну характерную черту этой приключенческой литературы, которая в

155 Там же, стр. 135 и далее.

156 "Помнишь, тогда в тайге затосковал я, — продолжал Птуха, — сердце вроде озябло, до Вкраины ридной захотелось. Э, ерундистика! На гауптвахте, на свободе, раздумался я, как лучше в жизнь ввинтиться. Будь ты проклята, печка теплая, да баба мягкая, да пироги горячие! — озлобленно крикнул вдруг Федор. — От такой жизни захиреешь! — В наше время о печке думать нельзя! С экспедицией я, в тайгу поеду! Для моряка, смоленой пятки, только две могилы хороши: море да тайга. Вот!" Там же, стр. 282.

157 О позднеромантическом присвоении Сибири в "Путешествии на Медвежий остров" Сенковского см. например, Polian- ski, Igor J.; Schwartz, Matthias: Petersburg als Unterwasserstadt. Геология, катастрофы и яички Homo diluvii. Дискурсивные раскопки в Сенковском, Пушкине и Одоевском, в: Wiener Slawistischer Almanach 53 (2004), pp. 5-42.

Рассуждения Зуева-Ордынца о прогрессивной социальной функции старообрядцев также напоминают их антистатизм. Согласно этому, старообрядцы "раскольники" были прогрессивным движением в то время, потому что они восстали против антинародных реформ Петра I и патриарха Никона, но выбрали неправильную стратегию:

"Это была не только оппозиция правящей церкви, но и, в своей форме, явная оппозиция светской власти государства. [...] Конечно, раскол не был революцией в духе восстания Кромвеля в Англии. [...] Вся трагедия русских "еретиков" в том, что они боролись с тогдашним Московским государством не нападением, а бегством, подобно тому, как древнеримские христиане тоже бежали в катакомбы".158

Несмотря на то, что три героя гражданской войны явно дистанцируются от этой враждебности к государству во имя дела большевиков,159 в их волюнтаризме и авантюризме160 можно обнаружить схожий импульс, следуя ленинскому постулату о том, что целью Октябрьской революции в конечном итоге должно быть преодоление всякой государственности.

Эта почти анархическая враждебность к государству, однако, не является специфической характеристикой прозы Зуева-Ордынца, а присуща всей приключенческой литературе, герои которой всегда репетируют выход из сложившихся обстоятельств, независимо от того, позиционируют ли они себя в имперском и колониальном контексте или от имени революции как глобальные первопроходцы. Правда, политическая амбивалентность по отношению к собственному государству полностью исчезла в ходе переориентации приключенческой литературы в 1920-е годы, но без повествовательных моделей, которые были далеки от государства, игнорируя и преодолевая все властно-политические и территориальные демаркации. Подобно тому, как настоящие приключения агентов советских спецслужб в борьбе с контрреволюционными диверсантами начинаются с того, что их ураганом перебрасывает через советскую границу в Монголию, тайга и неизведанные просторы Сибири представляют для приключенческого текста не советскую территорию, а, напротив, пограничную полосу, сравнимую с международными водами океана, экзотические стороны которого   были заново осмыслены в 1920-е годы.

158 "Это была оппозиция не только господствующей церкви, но в лице ее главным образом яростная оппозиция государственной светской власти. [...] Конечно, раскол не был революцией в духе Кром- вельского восстания в Англии. [...] Весь трагизм русских "еретиков" в том, что они боролись с тор- гашеским московским государством не нападая, а убегая, как убегали в катакомбы и древние рим- ские христиане." Ebd., S. 25, 26f.

159 Именно это антигосударственное направление и сегодня представляют старообрядческие секты Сибири, только теперь они уже не представляют прогресс

для народа, а направлены контрреволюционно против большевистского безбожия. Ср. там же, стр. 24, 30.

160 Так, в отношении Раскольников они прямо говорят о "религиозной авантюре" (религиозная авантюра), которая с самого начала была обречена на провал. Ср. там же, с. 30.

Подводя итог, можно сказать, что основные тенденции советской приключенческой литературы в 1923/4-1929/30 годах колебались вокруг нового исследования себя и другого в рамках провозглашенной оппозиции между пролетарием и капиталистом, уже не постулируя Другого как далекую экзотику, принципиально чуждую собственному конструированию идентичности, а пытаясь дискурсивно и фиктивно интегрировать его в собственную постреволюционную реальность как нечто социально и исторически созданное. Это происходило в двух направлениях. Во-первых, перекодируя свою собственную до- и послереволюционную реальность по аналогии с "Красными дьяволятами".

"классические" сценарии и конфликтные ситуации между колониальными завоевателями и коренным населением на собственную территорию и приграничные районы, добиваясь таким образом экзотизации советской географии. Здесь, с одной стороны, это были "белые пятна" воображаемой карты, заполненные таинственными объектами, забытыми цивилизациями и первобытными существами, но также и политическое подполье и незаконная борьба сопротивления эпохи Za- ren, неудавшиеся повстанцы и религиозно преследуемые люди, которые были переписаны как подчиненные субъекты. Во-вторых, сам нарратив западных приключений был перекодирован путем акцентирования имперских перспектив с точки зрения антиколониальной освободительной борьбы и желаемой мировой революции с точки зрения угнетенных. Деколонизация имперской географии была не столько "деэкзотизацией" различий между западными колониальными хозяевами и подчиненными колонизированными народами, сколько перекодировкой самой экзотики, которая стала распознаваться как исторически, социально и, в конечном счете, как "социально дарвиновские" отношения господства. Это привело к двойной направленности в отношении как советской, так и (внесоветской) "имперской" географии: в отношении прошлого "социально- революционная" приключенческая литература хотела пересмотреть колониальную экзотику по аналогии с общей переоценкой человеческой истории в смысле марксизма, но в отношении настоящего и ближайшего будущего она также хотела открыть освободительную перспективу в смысле всемирной классовой борьбы. Эта эмансипационная, антиизоляционистская, тенденциозно "космополитическая" направленность советской приключенческой литературы в стиле коммунистических пинкертонов была, однако, еще одной причиной масштабных проблем, с которыми жанр столкнулся в связи с "Великим переворотом" и провозглашением социализма в одной стране (ср. главу 5). В конце концов, вариант мировой революции уже устарел с момента ее нового старта в начале 1920-х годов, к чему "более продвинутые" (Сергей Динамов) адаптации жанра также неоднократно обращались пародийно и серьезно, как будет показано в следующей главе.

Маттиас Шварц «Экспедиции в другие миры: советская приключенческая и научно-фантастическая литература со времен Октябрьской революции и до конца сталинской эпохи»