НЕВЕЛИЧКА ПОЕМА ПРО СТАРОГО ПРОФЕСОРА

Присвячується тим, хто в перші героїчні дні революції не кидав своїх форпостів.

1

Сьогодні професор спалив найдорожче:

Купу зошитів, а між ними один

З написом —

        «Моя дисертація».

Вчора останній стілець потрощено

І більш немає за що вже взятися.

      А —

        в хаті холодно

      І —

        працювати треба.

Де ви, з золотим обрізом томики?

          Де ви?

            де?

Мозок!

         Ти ще не стомлений,

         тебе не розп'яв день?!

Самій жорстокій богині чи богові

Не приноситься такої жертви.

Як тобі —

        грубко убога!

(Після пожертви хочеться скулитись

      і... цуценям вить).

Як довго корчивсь, згинавсь

Огнем розіп'ятий Форель.

Всіх, жорстока богине,

          На!

Воронов і Мечніков — ув останній рейс.

Так треба: горіть!

Бо вночі до професора прийде коханка,

Скаже йому: — «твори!»

І серце стане рожевим, як ранок.

  Тільки —

  треба вмилосердити богиню — грубку,

  бо холодно і не можуть писать,

  не розгинаючись, закляклі руки

  того, що диктує так хутко

  в любовнім екстазі — вона —

Золота коханка — наука.

А надворі мороз на санки сів.

Синьо-червоний,

          як

увечері при заході вода Рейну.

Всіх на паливо! Знаю я,

Що цілим залишивсь —

Томик один — Штайнаха.

2

А коли неба дірявий дах

Замалює червоним сонце,

Професор підійметься і скаже — «да, —

А до чого, припустімо, сон цей?»

  Ах, чудний Валер'яне Львовичу*,

  Ви хочете стати Фавстом номер два.

  Ви чуттям і розумом вловлюєте

  Велику ідею омолодження людства.

  На гігантськім екрані епох

  Геній не один вже з'являвсь.

  Але в шуканнях — таких реальних, як життя

  І містичних, як твори Едґара По,

  Вони поодинці захлинались.

І професор швиденько встане,

Побіжить з університетського дому

Туди, де чітко, немов у золотані,

Літери кажуть: —

        Упродком.

Фунт хліба. Два — картоплі.

Чвертка крупи манної.

П'ять годин чекання в черзі,

Коли —

       в животі хтось булькотить захоплено

І од голоду голова в тумані.

З

Тихо й урочисто у великих лябораторіях.

Заклякла і вгрузла в повітря тиша.

Професор поволі підіймається вгору,

І стіни кажуть — будь ласка, тихше.

Трохи пахне військовим

         шпиталем.

Стояли білі. А зараз будинок тихий.

Чому? Відомо: — Немає палива

Та ще й червоні недавно приїхали.

А там у професора,

         в маленькій кімнаті,

в голодній стумі зустрічають ранки

       двоє —

таких беззахисних, чудних і волохатих,

       двоє —

        орангутангів.

Ех ви, чудні низьколобі створіння,

Ви не знаєте, за що б'ються комуністи.

Ви не знаєте романтики доби військової

та її горіння —

ВИ ПРОСТО ХОЧЕТЕ ЇСТИ.

Це ж для вас години в черзі.

(Один — хліба і два — картоплі).

Це ж для вас хочеться жить

І серце старе молодіє захопленням.

Ех, Фавсте! Кімнати простір

       і ліжка пустка.

В тебе цингою вагітні ясна.

Ти кров'ю фарбуєш, як вивіску, хустку

І для тебе одне тільки ясно:

— Помру з голоду — нікому тужить.

Помру, як лицар во ім'я коханки.

Ну, а вам необхідно жить

О —

       ранґ—

         утанги.

Ах, професоре, дослід за тебе

До кінця доведуть інші.

Пересадка залоз — і ще треба

Зробити багато іншого.

І од голоду тіло старе

і од творчого екстазу —

в корчах.

А —

        мавпи їдять

         і

радісно морщаться.

А потім тіло в небуття синь — о

Таку ліричну, як вірші Гайне.

Знайдуть мавп і зошит синій:

— «Спосіб омолодження. Частково по

          Штайнаху».

***

Знаю:

       з'явиться на екрані епох той,

       що зможе убити старість.

Року рев. ХІ-го

Примітки:

«Невеличка поема про старого професора».

Оґюст-Анрі Форель (1848–1931) – швейцарський психіатр, невропатолог і ентомолог, відомий своїми дослідженнями структури мозку людей

та мурах.

Воронов – Сергій (Самуїл) Воронов (1866–1951) – французький хірург

російського походження, розробляв метод омолодження людини за допомогою прищеплення їй тканин яєчок мавпи.

Мечніков – Ілля Мечніков (1845–1916) – біолог, патолог, один із засновників порівняльної патології, еволюційної ембріології, імунології і мікробіології. Народився в Україні.

Штайнах – Ойґен Штайнах (1861–1944) – австрійський фізіолог, сексолог, піонер у галузі ендокринології, шість разів номінований на Нобелівську

премію.

*Валер'я́н Льво́вич Поліщу́к — український радянський письменник, поет і прозаїк, літературний критик, публіцист доби розстріляного відродження.

Продком – продовольчий комітет, установа, що завідувала заготовлюванням, підрахунком та розподілом продовольства.

В конце XVIII века Россия — вместе с пост-польско-литовской Пруссией и при участии Габсбургов — разделила Польско-Литовское государство. Речь Посполитая была стерта с политической карты Европы. Линии раздела менялись во время наполеоновских войн, но стабилизировались после Венского конгресса (1815). В результате Россия фактически аннексировала более четырех пятых польско-литовской территории.

Польша-Литуания в начале XVII века

В свою очередь, не покидая родных мест на протяжении почти тысячелетия, большая часть евреев земного шара оказалась в пределах Российской империи. Поэтому сегодня ашкеназов принято называть «русскими евреями». Однако это неверное название. Прежде всего, они являются представителями или потомками польско-литовского еврейства. После аннексии большей части Польско-Литовской империи Санкт-Петербург создал там Палеопоселение, покидать которое евреям было запрещено. Это территориальное гетто совпадало с польско-литовскими землями в пределах российских границ, включая северное побережье Черного моря, захваченное тогда у османов и Крымского ханства. Евреи как «иноверцы» должны были не допустить осквернения конфессиональной чистоты канонически православной глубинки России или метрополии царской империи.

Палея просуществовала до большевистской революции 1917 года. В отличие от Польши и Литвы, это территориальное гетто не обеспечивало защиты от антисемитских эксцессов правительства и христианского населения. Двухтысячелетняя антиеврейская пропаганда христианских церквей в сочетании с современными технологиями ведения войны и контроля численности населения привела к череде беспрецедентных погромов в 1880-х годах. Подстрекаемые царскими властями или, по крайней мере, закрывающие на это глаза, христиане регулярно громили, грабили и даже убивали своих соседей-евреев по всей стране.

От погромов к Катастрофе

В поисках безопасности, справедливости и процветания выжившие массово уезжали в Западную Европу и Америку. Особенно много их было в Соединенных Штатах. В результате в 1920-х годах Нью-Йорк стал крупнейшим еврейским городом в мире. В то время евреи составляли меньшинство всех жителей Нью-Йорка. Более скрытый антисемитизм американцев WASP (белых англосаксонских протестантов) настиг польско-литовских евреев после Великой депрессии. Вновь введенные ограничительные иммиграционные квоты, которые распространялись и на евреев, сохранялись в течение четырех десятилетий. Когда нацисты преследовали евреев в 1930-е годы и устроили Холокост в первой половине последующего десятилетия, ведущая демократия мира не обращала внимания на евреев.

Перед Холокостом две тоталитарные державы — Третий рейх и Советский Союз — заключили в 1939 году союз. На его основе Гитлер и Сталин завоевали и разделили Центральную Европу. В рамках тоталитарного нацистско-коммунистического альянса Советы с готовностью переняли антисемитизм у Германии. В советской империи евреи не подлежали уничтожению, но официальное недоверие привело к массовым высылкам евреев в Сибирь и Среднюю Азию, особенно с завоеванных территорий. Эта карательная (или, в лексиконе советской пропаганды, «перевоспитательная») мера парадоксальным образом спасла изгнанных евреев от Холокоста, если они пережили лишения ссылки и концентрационных лагерей ГУЛАГа.

После Второй мировой войны пережившие Холокост и упомянутые выше еврейские изгнанники пытались воссоздать свои общины и культурную жизнь на языке идиш в Советском Союзе и по всему советскому блоку, то есть, прежде всего, в Польше. Зона этой бледной тени довоенного яркого идишланда плотно совпадала с польско-литовскими землями. Москва допустила слабое возрождение на пару лет в самом Советском Союзе. Но на рубеже 1950-х годов еврейская элита страны, говорившая на идиш, была расстреляна, а многочисленные еврейские чиновники низшего звена приговорены к десятилетиям заключения в лагерях ГУЛАГа. По примеру СССР аналогичные «антисионистские акции» последовали в Чехословакии, Венгрии и Румынии. В результате последней из этих антисемитских акций в 1968 году был уничтожен самый лас

Последний огонек идишланда, который еще сохранялся в коммунистической Польше.

Люди Меркурия

Юрий Слезкин — американский историк еврейского происхождения, перебежавший из Советского Союза. В своей монографии 2004 года «Еврейский век» он предложил считать евреев одним из меркурианских народов глобализированной современности, наряду с армянами, заморскими китайцами и цыганами. Будучи архетипическими посредниками, эти меркурианские народы через торговлю, образование и финансовые услуги соединили другие народы мира в сегодняшнее глобальное сообщество. Например, многие обычаи и практика академических исследований, банковского дела, предпринимательства, торговли и маркетинга впервые возникли в еврейских штетлах, будь то в ешивах, на рыночных площадях или в транснациональных сетях еврейских купцов и банкиров, которые когда-то процветали по всему идишланду.

До Холокоста такие сети простирались от отчаянно бедного еврейского торговца в отдаленном штетле до богатого еврейского инвестора, отдыхающего на Французской Ривьере. На пике первой эпохи глобализации, перед Великой войной, эта яркая паутина индивидуализированных экономических и культурных связей позволяла обмениваться идеями, товарами и инвестициями из самых отдаленных уголков Российской империи в Западную Европу, Северную Америку, многочисленные латиноамериканские государства, подмандатную Палестину, Южную Африку, Кению или Австралию.

Холокост уничтожил идишленд и его жителей. Однако сети, созданные и управляемые ими на протяжении веков, остались. Теперь в них работают приезжие из других этнических групп, которые научились (и часто украли, не признавая) современности у евреев. Сегодня на глобальном Севере практически все население высокообразовано и знакомо с методами международной торговли и коммуникаций. Все они стали членами всемирной меркурианской гильдии современности. То же самое можно сказать и об элите глобального Юга, наряду с которой растет число людей с полным начальным и последующим образованием.

Научная фантастика или наблюдаемая реальность?

Айзек Азимов

Научная фантастика как самостоятельный жанр с самосознающими писателями возникла в межвоенный период, в основном в США. Два послевоенных десятилетия ознаменовали золотой век научной фантастики, включая распространение этого жанра в Великобритании и Западной Европе. Этот период прочно ассоциируется с плодовитым американским писателем Айзеком Азимовым (1920-1992). В 1942 году он начал писать рассказы, породившие его фирменную серию книг Foundation (1951-1993), в которых рассказывается о взлете и падении галактических империй. Более того, в культовом сборнике рассказов «Я, робот» (1950) Азимов сформулировал три закона робототехники. По сей день эти законы составляют основу дискуссии об этике разработки и использования роботов и искусственного интеллекта.

Я, робот (1950)

С точки зрения советской догмы социалистического реализма, научная фантастика была подозрительным жанром в советском блоке, независимо от ее технологического оптимизма, разделяемого с основными идеологическими постулатами марксизма-ленинизма. В период политической оттепели, последовавшей за официальным окончанием догматического сталинизма в 1956 году, научная фантастика была осторожно принята как неотъемлемая часть ориентированного на будущее советского видения мирового коммунизма. Несмотря на довольно большое количество советских писателей, пробовавших свои силы в этом жанре, с точки зрения читателей и мировых обозревателей belles lettres, советская научная фантастика стала синонимом братьев Стругацких, а именно Аркадия (1925-1991) и Бориса (1933-2012). В своем захватывающем романе 1972 года «Придорожный пикник» этот тандем положил начало поджанру постапокалиптической фантастики. Но что еще более важно, эта книга сегодня читается как предсказание Чернобыльской ядерной катастрофы (1986), которая в решающей степени способствовала распаду Советского Союза.

И последнее, но не менее важное: в 1960-1970-е годы научная фантастика стала частью массовой литературы. Это достижение стало возможным во многом благодаря творчеству польского писателя-фантаста Станислава Лема (1921-2006). Его самый известный роман «Солярис» (1961) построен и написан в нежанровой манере с сознательным использованием художественной прозы. Он показал, что нежанровые писатели могут писать научную фантастику или использовать ее элементы в своих произведениях. Аналогичную услугу мировой литературе оказал Габриэль Гарсиа Маркес, который в своем творчестве, ставшем «магическим реализмом», фактически проповедовал фэнтези для высоколобой литературы.

В своих научно-фантастических произведениях Лем предлагал полноценных персонажей и не стеснялся пессимизма в отношении будущего. Обе эти черты характерны для литературы мейнстрима и точно отражают состояние человека. Такое направление развития литературы не понравилось коммунистическим контролерам «культурного производства» в Польше. В конце концов, коммунистическое будущее пропагандировалось как рай для рабочих. Лем предупреждал, что это будет рай для дураков или страна кукушек. Это осознание стало еще одним шагом в сторону литературы и выхода из жанрового гетто научной фантастики.

Пессимизм Лема проявился в «Солярисе» в виде невозможности общения с внеземным разумом. Это стало лейтмотивом его книг, которые вдохновили братьев Стругацких на путь к их шедевру «Придорожный пикник».

Прятки на виду

В своей классической работе «Холокост и современность» (1989) еврейско-польский социолог Зигмунт Бауман (1925-2017), изгнанный из коммунистической Польши в 1968 году, предупреждает: «Мы знаем то, чего не знали в 1941 году, а также то, что невообразимое должно быть воображаемым» (с. 85). Азимов, Лем и братья Стругацкие именно так и поступали. И, если уж на то пошло, за десятилетия до того, как Бауман сформулировал свое знаменитое наставление. Возникает вопрос, было ли у этих четырех создателей и новаторов мировой научной фантастики XX века что-то общее с Бауманом и друг с другом.

На первый взгляд, это кажется маловероятным, если не считать того, что Лем и Бауман какое-то время жили в одной и той же коммунистической Польше. Но давайте внимательнее посмотрим на семейное происхождение и жизненный опыт этих культовых писателей. Азимов родился в маленькой деревне Петровичи, ныне в России, от еврейских родителей, говорящих на идиш. Они зарегистрировали ребенка у языческих властей на русском языке как Исаак Юдович Азимов (Исаак Иудович Азимов). В их ашкеназском штетле мальчик был известен на идиш как יצחק אַזימאָװ Ицхок Азимов. Территория оспаривалась между тогда еще коротко независимой Беларусью, большевистской Россией и Польшей. Чтобы спастись от безнадежности и неопределенности Великой войны, которая, казалось, не прекращалась, в 1923 году семья покинула Европу и эмигрировала в США.

Сегодня местные историки культуры и литературы, забыв об антисемитизме, утверждают, что Азимов был и в Беларуси, и в России. Смоленская область, где расположены Петровичи, относится к исторически этническим белорусским землям. Фамилия семьи ясно указывает на то, что они происходят из белорусскоязычной местности. В переводе с белорусского она означает «зимние злаки» или азіміна азімінка. Напротив, в русском языке это понятие звучит как озимина озиминка, а в польском — ozimina.

Станислав Лем

Станислав Лем также родился в семье евреев, но полностью ассимилировался с польскоязычной элитой Львова (ныне Львов на Западной Украине). Его отец Самуил был богатым лор-врачом. До Великой войны жизнь его семьи в областной столице Галицкой короны Австро-Венгрии была вполне благополучной. Однако рост политического и народного антисемитизма заставил Самуила изменить написание своей фамилии с Lehm на Lem. Первая форма была явно немецким термином, означавшим «глина». Но в социальном и этническом контексте Галиции она была истолкована как очевидный признак еврейства: фамилия происходила от идишского слова ליים лейм, означающего «глина».

Солярис (1961)

Отказ от обидного «h» позволил отрицать еврейское происхождение. Этот аргумент пригодился во время многочисленных погромов в конце Первой мировой войны и сразу после нее, включая антисемитскую кровавую бойню в Львове в ноябре 1918 года. Этот ужасный погром произошел в момент провозглашения независимости польского национального государства. Поэтому родители Лема не стали рисковать и наделили сына совершенно нееврейским именем. Станислав — явно славянское имя, наиболее популярное среди язычников-поляков. В школе в межвоенной Польше Лем посещал религиозные занятия по иудаизму. Но будущий писатель пережил последующую советскую и немецкую оккупацию Львова по фальшивым «арийским» документам, в которых он значился как католик.

Когда семья узнала, что союзники согласились на включение восточной половины межвоенной Польши в состав Советского Союза, они переехали во второй по значению город Галиции, оставшийся в составе послевоенной Польши, то есть в Краков. Во время войны и сразу после нее они испытали на себе все лишения и унижения советской власти и постарались держаться от нее подальше.

В отличие от Азимова в Нью-Йорке, Лем старший и младший вынуждены были скрывать свое еврейское происхождение, что было предосторожностью и непременным условием выживания во времена активных антисемитских преследований и истребления. В этом отношении ничего не изменилось ни в коммунистической, ни в посткоммунистической Польше. Лем избегал любых вопросов и дискуссий о еврейском происхождении своей семьи. Изгнание евреев в 1968 году и почти официальное расследование, которое должно было подтвердить нееврейское происхождение кандидата в президенты в 1990 году, подтвердили опасения Лема, что лучше ничего не говорить о своем еврейском происхождении. Знаменитый писатель хранил молчание на эту тему до самой смерти.

Могила Лема в еврейском стиле

Братья Стругацкие также знали, что им следует избегать раскрытия своего еврейского происхождения. Как и в коммунистической Польше, в Советском Союзе еврейство было серьезной социальной и политической ответственностью. Отец братьев Натан родился в однородном еврейском селе Дубовичи, недалеко от исторического города Глухов в современной Сумской области Украины.

Натан собирался пойти по стопам своего отца Залмана из Херсона (современная Украина), который получил университетское образование и стал юристом. Но первая мировая война, большевистская революция, гражданская война или партийная работа помешали Натану осуществить свою мечту. Он упорно продолжал учиться, посещая заочные и вечерние курсы при каждом удобном случае.

Братья Стругацкие

Политические чистки и репрессии по этническому признаку убедили Натана (который благоразумно женился на русской православной девушке) дать своим сыновьям явно нееврейские имена, популярные среди этнических русских. Благодаря более раннему решению Залмана, фамилия семьи уже была ненавязчиво славянской. Слово струг по-украински или strug по-польски обозначает деревообрабатывающий инструмент ручной рубанок. В семье хорошо знали о Голодоморе в Советской Украине и Холокосте. Кроме того, они пережили блокаду Ленинграда (Санкт-Петербурга). Вместо того чтобы сдать город немцам, советские власти отстояли его ценой геноцидных потерь среди жителей из-за повального голода. Довоенное гражданское население города, составлявшее 3,5 миллиона человек, сократилось до десятой части от этого числа. Не высовываться, не выделяться этнически или иным образом среди покорных русских масс — вот что было важно для выживания в Советском Союзе. Подобный тип конформизма вновь стал необходимой нормой в современной поджигательской и неоимперской России.

Однако в Советском Союзе было трудно эффективно скрывать свое происхождение из-за бюрократического требования указывать в своем имени имя отца. Институт отчеств вынуждал Аркадия и Бориса добавлять к своим именам «Натанович». Однако братья ловко избежали этой необходимости, предпочитая на обложках своих соавторских книг именоваться просто «Братья Стругацкие» или же Аркадий и Борис Стругацкие (Аркадий и Борис Стругацкие). В иных случаях, когда на этом настаивала антисемитская цензура, писатели прибегали к аббревиатурам АН и БН в дополнение к общей фамилии. О написании буквы «N» не могло быть и речи.

Придорожный пикник» (1972, опубликовано в периодическом издании „Аврора“)

Порочный круг: между Меркурием, антисемитизмом и геноцидом

Есть ли у Азимова, Лема и братьев Стругацких нечто большее, чем смутное воспоминание об их еврейском происхождении? Все эти четыре всемирно известных писателя родом из земель бывшей Речи Посполитой. Так или иначе, они были польско-литовскими евреями. В 1930-1940-е годы этот регион стал печально известным «кровавым краем» Европы, где геноцидные проекты и оккупации советского и немецкого тоталитарных режимов пространственно пересекались в быстрой последовательности. Лем и братья Стругацкие в полной мере ощутили трагизм этой смертельно опасной ситуации и вынуждены были прокладывать узкую тропинку к успеху в послевоенном советском блоке.

Азимов был избавлен от этой тяжелой судьбы благодаря удачному решению родителей уехать в Америку. Однако из прессы, из бесед с родственниками и знакомыми-евреями, а также будучи военнослужащим американской армии, Азимов подробно узнал о Холокосте и истреблении европейского еврейства в условиях немецкой оккупации. Впоследствии послевоенные советские гонения на евреев страны то и дело попадали на первые полосы американской прессы.

Все четыре автора научной фантастики наблюдали или лично испытали современность и технологии на самом убийственном острие. Благодаря этому ядовитому знанию они научились «воображать невообразимое» еще до того, как Бауман сформулировал свою сентенцию. Как и писатели, этот социолог принадлежал к той же социальной, этнической, постконфессиональной среде польско-литовских ашкеназских евреев, говорящих на идише. В 1989 году, читая лекции в Лидском университете в Великобритании, Бауман мог смело заявить, что современность, какой мы ее знаем сегодня, породила Холокост и сама стала продуктом Холокоста. Неотъемлемой частью этого процесса является любопытная рассеянность Запада в отношении почти мгновенного исчезновения во время Второй мировой войны полноценной европейской культуры на языке идиш с 12 миллионами носителей по всему миру.

Выжившим после Холокоста удалось создать на Ближнем Востоке центральное европейское национальное государство Израиль. Нацистская Германия и ее программа «Окончательного решения» были решительно осуждены на Нюрнбергском процессе. До недавнего времени на Западе, особенно в Германии, было неприемлемо открыто высказывать антисемитские настроения. (Однако ничто, кроме воспитания и морали, не мешало людям шептать друг другу на ухо, что «Гитлер был великим лидером» и «евреи заслужили свою судьбу»).

В послевоенных Соединенных Штатах поначалу не было рынка для книг о Холокосте. В советском блоке цензура не допускала открытого обсуждения Катастрофы. Вместо этого — сознательно или нет — Азимов, Лем и братья Стругацкие протащили это горькое знание под блестящей личиной научной фантастики. В книгах этих писателей, если читатель внимательно присмотрится, скрупулезно показаны геттоизация и дегуманизация целевых групп, погромы, этнические чистки и акты геноцида. Эти четыре автора знали о будущем из своего прожитого настоящего. К сожалению, это настоящее не желает уходить в прошлое. Вместо этого оно продолжает становиться нашим будущим. Давайте ясно осознаем, что именно мы, «люди, обрекаем людей на эту участь».

Томаш Камуселла,

читатель (экстраординарный профессор) по современной истории Центральной и Восточной Европы в Университете Сент-Эндрюс (Шотландия). Среди его последних монографий — «Политика и славянские языки» (Routledge 2021) и «Евразийские империи как чертежи для Эфиопии» (Routledge 2021). Его справочник «Слова в пространстве и времени: исторический атлас языковой политики в современной Центральной Европе» (CEU Press 2021) есть в открытом доступе.

1935 у журналі «За марксоле нінську критику» названий серед скрипниківців, націоналістів і троцькістів, які 1931 вступили до ВУСПП. Спогади про Кушнарьова Примера див. у кн.: Костюк, Григорій. Зустрічі і прощання. Спогади. – Едмонтон: КІУС, 1987. – Кн. 1. – С. 367–380. 217 «Еквівалент» – п’єса Романа Кушнарьова-Примера про класову боротьбу в науці. П’єсу було зачитано на об’єднаних зборах централь ної студії ВУСПП, після чого у вусппівському журналі «Гарт» з’яви лася стаття Давида Вишневського й Зельмана Каца «“Еквівалент” Романа Примера та творчі завдання пролетарської драматургії» (Гарт. – 1931. – № 12. – С. 139–147). У статті коротко окреслено суть 340 Юрій Смолич п’єси – «це нещадна боротьба, де стикаються дві клясові сили. З одного боку, група робітника-винахідника Крайнюка, до якої горнеться кра ща частина наукової інтелігенції в особі проф. Бережного – бійці за діялектичноматеріялістичну методу в науці, і з другого – проф. Ізотов з його ворожими пролетаріятові ідеалістичними концепціями».

217 «Еквівалент» – п’єса Романа Кушнарьова-Примера про класову боротьбу в науці. П’єсу було зачитано на об’єднаних зборах централь ної студії ВУСПП, після чого у вусппівському журналі «Гарт» з’яви лася стаття Давида Вишневського й Зельмана Каца «“Еквівалент” Романа Примера та творчі завдання пролетарської драматургії» (Гарт. – 1931. – № 12. – С. 139–147). У статті коротко окреслено суть 340 Юрій Смолич п’єси – «це нещадна боротьба, де стикаються дві клясові сили. З одного боку, група робітника-винахідника Крайнюка, до якої горнеться кра ща частина наукової інтелігенції в особі проф. Бережного – бійці за діялектично-матеріялістичну методу в науці, і з другого – проф. Ізотов з його ворожими пролетаріятові ідеалістичними концепціями».

Юрій Смолич. Мозаїка. З тих років (курйози)

"Літературний призов" №6 1931