Мне очень понравились "Темные начала" в старшей школе — это было что-то совершенно странное, вроде и детская фантастическая книга, но местами — с совершенно недетскими вопросами и темами и безумной фантазией. Теперь думаю, что стоило бы их перечитать и посмотреть на сюжет уже другими глазами.
"Тайное содружество" — своего рода продолжение "истории полюбившихся героев". История про Лиру Белакву: она выросла, ей 20 лет, она учится в колледже в Оскфорде. Очень смутные воспоминания о том, что было в начале эпопеи, не позволяют мне оценить эти вводные, да и вообще как-то сопоставить их с тем, что было в первых книгах, так что я воспринимала этот роман по сути как самостоятельный.
Что сказать — у Пулмана отличный, детально прописанный, вполне внутренне логичный альтернативный мир. Это приятно, тем более что не так часто встречается — но понятно, что тут автор пользуется своими многолетними наработками. В этом мире есть злобный Магистериум, представляющий собой одну из религиозных организаций, постепенно выходящую в этом мире на роль инквизиции. Есть Лирины друзья и преподаватели, знакомцы по предыдущим книгам. Есть таинственная Пыль, которая связывает между собой живые существа. И, наконец, есть эмоции.
Нельзя сказать, чтобы у книги не было сюжета — напротив, различные герои весь текст только и делают, что куда-то движутся и что-то предпринимают, происходят драки, погони, расследования, убийства и даже перевороты. Сюжет завязывается вокруг неких таинственных роз, растущих в далекой пустыни, из которых делают некое уникальное масло — и вроде бы оно всегда было, а тут в связи с геополитическими факторами вдруг исчезло. Не то чтобы Лире должно было быть до него дело — но плох тот герой фантастического романа, которому не до всего в мире есть дело.
Но вот беда — параллельно с "большой" историей про розы, которую детально и с интересом рассказывает нам автор и за которой действительно захватывающе следить, есть еще маленькая история про ссору Лиры и ее деймона. Оба "сюжета", если пресловутую на пустом месте возникникшую ссору можно считать сюжетом, развиваются параллельно, и именно отношения с деймоном толкают Лиру в дорогу и отчасти вмешивают в историю глобальную. Это не плохо само по себе — плохо то, что автор то ли не сумел, то ли поленился, то ли решил оставить для продолжения развязку глобальной истории с таинственными розами в азиатской пустыни, из-за которой весь мир посходил с ума. Нам обозначили проблему, прочем очень маняще, розы связаны с Пылью, а на Пыли держится весь их мир — из-за роз люди вокруг умирают, из-за роз происходят все глобальные события в тексте.
Но никакой ответа на вопрос, что же розы, в конце книги нет. Остается ощущение, что автор сжулил, подсунув вместо ожидаемой разгадки "красного дома" в пустыне высосанное из пальца воссоединение Лиры и деймона, которое никого в этой истории не интересовало. В итоге завязка у книги есть, и отличная, а вот развязка — увы. На мой взгляд, такое очевидное читерство недопустимо даже в книжных сериалах, и каждый том все-таки должен быть отдельной историей с разрешением основного конфликта, а не побочного и искусственного.
Можно было догадаться, что название следует понимать буквально: "последние истории" — это истории об умирании и смерти. Смерть по Токарчук вовсе не страшна, и приходит вовсе не мгновенно. Нет никакой "земли в хрипящем горле" — а просто постепенно начинаешь обходиться все меньшим количеством вещей, интересоваться все меньшим количеством вещей, все больше принимать как должное, все больше прирастать к месту. Собственно, в естественном порядке вещей так и бывает, когда смерть является лишь логическим продолжением доведенной до точки старости.
Книга представляет собой три истории женщин из одной семьи: мамы — бабушки — внучки. Несмотря на разницу в возрасте, в каждой из них, включая внучку (которая уже вполе взрослая женщина с сыном-школьником) чувствуется какой-то налет старости и умирания, начала конца, дряхления, перехода в неживое. Причем даже не скажешь, в ком больше — во всех одинаково, что доказывает, что кровь не водица. Истории разные по сюжету, но совершенно одинаковые по духу. Героини не двигаются, и это основное объединяющее в сюжете, пожалуй. Каждая статично остается в тех обстоятельствах, в которых оказалась в начале своей истории, хотя здравый смысл говорит читателю, что вообще-то из некоторых следовало бы активно выбираться.
Бабушка тихо живет со своим только что умершим мужем. Зима, гора, никуда не пройдешь, связи нет, а труп ее вовсе не пугает, он и при жизни, похоже, не был живчиком. Мать так же "приживается" у людей, пожилой пары, у которых оказалась соверешенно случайно и не должна быть. Дочь сидит на экзотическом острове в теплом море, как будто это глухая занесенная снегом восточно-европейская деревня — так же от ее истории немного тоскливо и неуютно.
Возможно, это как раз признак жизни — попытки активно изменить ситуацию, в которой оказался. И активное перемещение в пространстве, а не только по времени, где тебя несет потоком, а ты и не замечаешь, как мимо движутся берега.
Повествование очень лиричное, приглушенное, но безусловно мастерское. И вот я пока читала, думала, ну да, это все очень славно написано, это все есть и у Кундеры, и в гораздо большей степени — у Павича, вся эта бытийность, помноженная на красивый язык и Восточную Европу. Но не на Нобелевскую премию (почему ее тогда нет у Павича и Набокова, например)? С другой стороны, все премии в той или иной степени — политизированный шлак, а Токарчук правда милая и хороший писатель вне зависимости от.
Этот толстый роман долго ждал своего часа в моей читалке и был прочитан в итоге на одном дыхании.
Не могу толком объяснить, почему Фейбера буквально глотаешь, а тот же Диккенс невыносимо зануден и тянется бесконечно. Может, дело в том, что у Фейбера при всей его кажущейся викторианской патине нет самого главного тошнотворного компонента викторианской литературы, а именно морали. Автор не делает выводов относительно того, хороши или плохи герои, он просто рассказывает историю. И в этой истории нет ни одного персонажа, который не был бы сегодня на дне, а завтра на коне, или наоборот. Главные герои проходят свои круги, возвышения и падения, каждый — свой собственный. Тот факт, что на очередном витке круга они пересекаются и влияют на судьбы друг друга — скорее совпадение, причуда судьбы, чем конструкция, намеренно выстроенная автором. Слишком сложные герои, не укладывающиеся в стандартные диккенсовские типичные характеры, слишком непрогнозируемо их поведение. Наверное, этим и обуславливается интерес — каждую минуту каждый из них поступает не в соответствии с каким-то статичным "характером", раз и навсегда навязанным ему автором, а в соответствии с ежеминутными обстоятельствами, диктующими фактически неизбежные вещи. То есть в этом и есть мастерство автора, конечно, что все поступки и реакции героев кажутся неизбежными в сложившейся ситуации, единственно логичными и естественными от этого человека.
Пожалуй, из викторианской литературы роман Фейбера больше всего напоминает не Диккенса (сравнение естественное в силу объема прежде всего), а любимую мной "Ярмарку тщеславия". Проститутка Конфетка, как и Бекки Шарп — настолько self-made woman, насколько это вообще возможно в ту эпоху и, конечно, это далеко выходит за грани приличия — даже те, которые поставлены проституткам.
Удивительно дело, первую половину романа только и поражаешься, что ловкости Конфетки, умению ее обращаться с мужчинами, добиваться своего и оставаться настолько наверху, насколько это вообще возможно в ее профессии. Но ситуация меняется, и мы видим Конфетку совсем другую — выпав из привычной роли и привычного окружения, она растерялась, стала гораздо менее ловкой, гораздо более уязвимой и человечной. Уильям же наоборот, поднявшись не без помощи Конфетки из грязи в князи, он в итоге так ловко устраивается на подобающем ему по рождению месте, что ему ничего не стоит "победить" вырванную из ее родной среды Конфетку.
Вся история, как мне теперь кажется, — прежде всего о борьбе мужчины и женщины. Борьбе, которая скрыта под страстью и местами даже любовью, но эти отношения ни в один момент не оказываются равновесными или взаимными. Первую часть книги торжествует Конфетка: она все больше захватывает власть над своим незадачливым случайным клиентом, рохлей, который не знает, в какому делу себя приткнуть, страдает от не дающего денег отца и больной жены. Но чем дальше, тем больше Уильям возвращает себе контроль над своей жизнью — и заодно получает контроль над Конфеткой, а она пропускает момент, когда это вышло. Как и у всех мелких людей в таких ситуациях, он не находит в себе благодарности, а, напротив, стремится как можно быстрее сбыть с рук свидетельницу своего возвышения.
Концовка очень изящная, и надо признать, я даже не сразу сообразила, что такое задумала героиня. Но это прекрасный ход, лучший из возможных — перестать играть с Уильямом в эту игру, а вовсе выйти за пределы поля, забрав кое-что с собой.
Я все думала, что это такой Швейк, только другая мировая война и другой род войск, но в целом все то же. Трагикомедия, местами переходящая в трагифарс. Комедия, которая поначалу идет очень невинно, и все эти летчики, и вся их война, которой на самом деле в тексте не видно особо, кажутся забавным представлением. Такой кукольный театр на тему дурацкой организации, огромной армейской махины, которая вообще не пойми как существует и функционирует, учитывая, из каких отдельных бестолковых элементов она состоит. Летчики не хотят воевать (как и все нормальные люди), а хотят домой. Начальство их тоже не хочет воевать, а хочет выслужиться и хорошо жить. Кто-то зарабатывает, пользуясь всеобщей экономической бестолковостью и тем, кто каждый заботится только о своих интересах. Как и любая огромная махина, вся эта система — удивительно неэффективна, при этом чуть ли не основной целью ее существования (помимо личной выгоды причастных) является создание иллюзии ее эффективности. В данном случае — победоносной армии.
Как и в случае со "Швейком", удивляешься, как эта бестолковая орава вообще умудрялась воевать и кого-то побеждать. Разве что на той стороне такие же болваны, в общем.
Как и в случае со "Швейком", авторский юмор бесподобен и очень точен. Все наблюдения Хеллера, все характеры (особенно характеры армейского начальства — тут каждый персонаж просто изумительный), все дурацкие, комические и грустные ситуации — и очень смешно, и очень достоверно. Думаешь, да, вот именно так в жизни и бывает, особенно в ситуациях начальник-подчиненный — да я сто раз видела это на работе, все эти смешные подковерные игры, которые в случае в армией стоят кому-то жизни, но от этого не становятся более серьезными или значимыми по сути. Степень безумия происходящего большую часть времени — совершенно швейковская: бестолковые приказы командования, которое преследует какие-то свои цели, столь же бестолково исполняются или не исполняются.
Но "Швейк" не закончен, а "Поправка-22" закончилась именно так, как должна была. Нельзя только смеяться над войной, рано или поздно жуткая реальность догонит, и станет уже не до смеха, комедия станет сначала фарсом, потом трагифарсом, а потом и попросту трагедией. И в итоге оказывается, что роман Хеллера — никакой не "Швейк", а самые натуральные "Мертвые души", в буквальном смысле этого слова. Все герои, которых мы видим — мертвые души. Военные начальники, озабоченные только своей выгодой и плевать хотящие на то, что ради небольшого куша они жертвуют человеческими жизнями. Сами летчики, товарищи героя, переставшие видеть границу между жизнью и смертью, между дозволенным и недозволенным. Физически они, может, еще и живы, но постоянный страх и невозможность что-то контролировать уничтожили их души, превратили их в живых мертвецов, которые не в состоянии оценить ни свою жизнь, ни чужую. Последние главы Йоссариона, который единственный, кажется, сохранил живую восприимчивую душу (и поэтому умирает от страха и беспокойства) проходят среди этих живых мертвецов. От смерти их всех отделяет лишь ничтожный маленький случай.
Блестящий роман, одновременно очень смешной и очень глубокий в своей бесконечной ужасности.
В некотором аспекте сдержанность есть признак подлинного мастерства. Я имею в виду умение добиться нужного эмоционального эффекта и донести до читателя всю совокупность характеров и ощущений минимальными внешними средствами.
Набоков нагородил ради этого секс с несовершеннолетними и сумасшедшее мотание по всей Америке. Манну ровно то же удалось куда более блестяще и куда меньшими средствами.
Внешний сюжет повести крайне прост: известный и серьезный писатель Ашенбах, немолодой, но крепкий, такой немецкий типаж неутомимого и неостановимого трудоголика, решает отдохнуть и приезжает в Венецию. Встречает там очень красивого польского мальчика Тадзио, который отдыхает на море с семейством, и влюбляется в него. Чувство растет потихоньку и переходит в пике, когда Ашенбах окончательно перестает себя контролировать. Но между ними ничего — ничего — не происходит. Кажется, они даже не обмениваются ни одним словом — собственно, у них и нет общего языка. Ашенбах наблюдает и преследует. Мальчик замечает и принимает. Это все, но Манн так это написал, что 99% любовных романов с их пошлым томлением и истрепанными половыми штампами не сравнятся со "Смертью в Венеции" по силе и достоверности описываемых эмоций. Кому случалось иногда мимолетно влюбляться в случайных людей на отдыхе, только по внешности, с которыми нет никаких шансов познакомиться, а даже если и есть, то нечего делать с этим дальше — тот особенно этой поймет. Тут все: и будоражащая сама по себе смена обстановки, и притягательность красоты, и самое главное — неизвестность и недоступность того, что близко. "Ибо человек любит и уважает другого, покуда не может судить о нем, и любовная тоска — следствие недостаточного знания".
Откровенно говоря, и слово любовь здесь не совсем уместно, слишком оно широко и общо. То, что происходит с писателем Ашенбахом — это наваждение, infatuation, влюбленность не легкая и радостная, а роковая и заранее обреченная. Никто не знает, что с ней делать, ни герой, ни автор, ни читатель. Никто не знает, что произошло бы, если бы Ашенбаху таки удалось заполучить предмет своих чувств — и думать об этом неловко. Это-то и отличает Манна от Набокова в первую очередь, там-то нет сомнений, что за аполлоническим высоким чувством преклонения прячется совершенно дионисийская пошленькая похоть. Герой очень верно (и часто) вспоминает диалог Платона "Федр", в частности, что "любящий-де ближе к божеству, чем любимый, ибо из этих двоих только в нем живет бог". Мы ничего не знаем о мальчике Тадзио, он так и остается плодом фантазий героя. Возможно, он на самом деле ничего и не замечает. Возможно, он просто красивая пустышка и вообще нормальный ребенок. А вот писатель Ашенбах, твердо стоящий на ногах, этакий столп немецкой культуры, что многократно подчеркивается — не пошлый, нет, не поверхностный, вполне настоящий твердокаменный монолит, с утра до ночи гнущий спину над письменным столом... — Именно в эти предсмертные недели писатель Ашенбах наконец освобождается от своей твердокаменности и приближается к божеству по дороге, о существовании которой он и не подозревал, потому что всю жизнь шел по совсем иной.
Я довольно много читала Манна в юности, но он сам неизменно оставлял у меня ощущение вот этой писательской "твердокаменности". Человека, который с серьезным лицом делает большое трудное дело, делает очень качественно и редко-редко позволяет себе хорошо взвешенную шутку. Труженика. А "Смерть в Венеции" оказалась заодно и прорывом в области самого автора: оказывается, он все-все о себе знает. И совершенно не важно, "был ли мальчик", важно, что прорыв из области труда в область божественного безумия случился.
"Людям неведомо, почему они венчают славой произведение искусства. Отнюдь не будучи знатоками, они воображают, что открыли в нем сотни достоинств, лишь бы подвести основу под жгучую свою заинтересованность; но истинная причина их восторга это нечто невесомое — симпатия".
Из всех литературных историй о том, как на самом деле устроена любовь и что она делает с человеком, эта, наряду с "Любовью Свана" — одна из лучших.
облако тэгов
