Очень я люблю Улицкую, а ее короткие рассказы особенно. "Истории" — это серия маленьких очаровательных сказочек и рассказов, по сути не объединенных никакой общей темой или идеей. Не то чтобы в них был какой-то особенный сюжет или глубокая психология — это скорее короткие отрывки, зарисовки отдельных моментов и событий. Очень милые — пожалуй, милые самое правильное слово.

Вот, например, история про дом, в котором обитали воробей, столетник, кот и сороконожка с выводком. Этакая сказка "Рукавичка" на новый лад — и все герои слегка недотыкомки, но ужасно славные. Или сказка про мышку, которая жила в собственном шкафу с множеством ящичков и отделений.

Другие истории — про людей, но честное слово, от этих людей не складывается впечатление, что они чем-то особо отличаются от мышек и воробьев. Вообще в текстах Улицкой персонажи подобного типа встречаются очень частно: убогие в грамматическом смысле этого слова, в смысле, которые у бога. Они не вызывают особо сильных чувств, и обитают в своем маленьком мирке, зачастую специально или нет изолированном от остального "большого" мира. Их отличает некоторая неуклюжесть, неуверенность, неловкость — про них можно сказать, что они вполне себе недотыкомки. В зависимости от того, как именно на них посмотрит автор, такие герои могут вызывать разные эмоции, от острой жалости до острой неприязни. А у Улицкой они кажутся просто очень милыми и забавными — действительно, как сказочные герои, не больше и не меньше.

Очень жаль, что по факту мое знакомство с историей того периода — Рима при Цезаре — ограничивается пьесой "Цезарь и Клеопатра". В которой, насколько я понимаю, историческая истина еще более сомнительна, чем у Уайлдера. Уайлдер же изменил датировку многих событий вполне осознанно, как он сам признается, видимо, чтобы собрать все интересное вместе. В общем и целом — это ему прекрасно удалось.

Откровенно говоря, что может быть скучнее романа в письмах? Но вот "Иды" — это повесть в письмах, записках и прочих исторических документах, написанная настолько легко и живо, что ее можно читать практически до бесконечности. Я не берусь определить жанр — разве что нечто вроде бытовой драмы с изрядными примесями фарса и философии, причем не совсем кухонной. Авторами текста выступают сами герои: вот письма Цезаря, вот записки его жены, вот переписка вредной Клодии Пульхры, вот сплетни всяких тетушек, вот страдающий от несчастной любви Катулл. При этом Уайлдеру удалось сделать замечательную вещь: с одной стороны, каждый персонаж у него говорит своим языком, в своем стиле. А с другой — их всех очень легко и интересно читать. Повествование то забегает вперед, то отходит назад, одни и те же события раскрываются с точки зрения разных лиц. В целом общая картина складывается далеко не сразу, да и то остается ощущение, что все изложенное — никак не то, что хотел нам сказать автор. А всего лишь то, из чего сам читатель может делать выводы в меру своего воображения. По понятным причинам какие бы то ни было авторские оценки отсутствуют.

Персонажи и правда замечательные: некоторые вызывают живую симпатию, некоторые — большое уважение (Цезарь, как ни странно), некоторые — смешанные чувства интереса и неприязни (и Клеопатра, и Клодия Пульхра здесь идут под одну гребенку). В этих героях нет никакой "историчности" — несмотря на совершенно другие реалии и ценности их мотивы, логика и поступки совершенно понятны и вполне согласуются с обычным разнообразием человеческих характеров. Все это делает их очень живыми, в отличие от традиционно картонных персонажей исторических романов.

Забавно, что даже такое судьбоносное событие, как убийство Цезаря, обставлено у Уайлдера отнюдь не пафосно и громко, а скорее как некий диссонансный аккорд в общей разноголосой, но вполне ровной гамме. Не то чтобы ничто в тексте этого не предполагало — напротив, предполагало даже слишком много, но все угрозы оставались на периферии сюжета. Текущие сплетни, жалобы, мелки разборки казались куда важнее. Вот из какого сора, в целом, растет жизнь.

Может быть, я сама все усложняю, но мне кажется, Уайлдеру удалась очень сложная задумка. Изобразить некое очень громкое событие, оставившее след в истории и тд., с такой точки зрения, чтобы оно перестало казаться громким само по себе, чтобы окружающий шум еще вполне живого тогда мира несколько заглушил его. Удалось прекрасно: несмотря на то, что смертью Цезаря все заканчивается, никак не создается впечатление, что это событие более важное, чем влюбленность поэта, или осквернение религиозных таинств, или женская ссора.

Когда долго читаешь всякие "сказки народов мира", с грустью приходишь к выводу, что все одно по одному. Ну разве что у африканских сказок градус безумия чуть выше — потому они интереснее, хоть и немного пугают.

Тутуола — это африканские сказки в кубе. Начало еще бытовое, хоть и гипертрофированно-бытовое — герой отправляется в город мертвых искать недавно почившего винодела, потому что потребляет пальмовое вино с такой скоростью и в таких количествах, что без специального помощника не обойтись. А дальше начинается натуральный безумный сон. На пути к городу мертвых (который и занимает большую часть книги) герой встречает саморазбирающихся человеков, находит себе жену-прорицательницу, попадается разным Духам, Существам и прочей ереси. Причем с названиями Тутуола особо не парится — если встретившиеся герою существа злобные, они называются Злобные Существа, чтобы уж всем было понятно. Фантазия у автора совершенно безумная, потому что банально-сказочных моментов в тексте очень мало, а в основном они совершенно необычные и удивительные. Особую прелесть придают его фантазиям приметы нашей привычной реальности — уточнение, за сколько шиллингов и пенсов герой сдает в аренду свой Страх, сравнение луга с футбольным полем и прочие достижения цивилизации.

Другой замечательный момент — безумная логика повествования, почти сновидческая. Когда местами вроде бы и логично, и даже со всякими странными и страшными Существами можно вступить в дискуссию. Сущности Тутуолы не выступают как глупое слепое зло, в отличие от большинства привычных сказок, они просто живут по собственным законам и представлениям, которые на каждом пяточке этого странного мира различны. Да и зла как такового там нет — и вообще нет морализаторства, а совершенно другая реальность, наводящая на мысли о наркотических галлюцинациях. При всей условности мира, в котором существа называются Существами — очень красочная.

А Рубина очень похожа на Улицкую — больше, чем я ожидала. Или наоборот, Улицкая похожа на Рубину, в общем, не важно, просто Улицкую-то я уже всю прочитала, а Рубину только открыла. У них обеих есть удивительное свойство, которое я не знаю, как правильно назвать, но могу описать. Это какое-то бытописательство, при всей горнести порывов — погруженность в быт с головой. Детали, одежда, кто что ел, какие украшения носил, на чем спал, что было в доме и тд. От всего этого тянет одновременно анти- и архисовковостью. Почему анти — да потому что советский человек должен был быть по идее выше всего этого, выше быта, его должно было интересовать, какие корабли мы в космос запускаем, а не что на ужин. Только на практике, увы, выходило наоборот. Советский Союз как-то очень способствовал полному погружению человека в быт, и никто не мог этого избежать — можно было быть успешным в этой области или не успешным, но нельзя было относиться равнодушно. Понятно, естественно, откуда ноги росли — но забавно, что СССР давно уже закончился, а образ мыслей остался, и преследует людей тех поколений, и они не понимают, как можно так раздолбайски относиться к вещам, еде, семейным ритуалам и прочему. Недавно бабушка от чистого сердца предложила отдать мне шкуру песца, который у нее уже 15 лет валяется, "с головой и хвостом", твердо уверенная, что мне он нужен до зарезу. Язык не повернулся объяснить, что лучшее, что я смогу сделать с ним — это похоронить в Сосновке.

Другая сторона "вещизма", как ни странно, — детство. Это очень детское мировоззрение, на самом деле: "у меня есть вот такая штука, а у тебя нету". Отсутствие собственных, сформированных представлений о ценности, опять же. В СССР понятно, ничего не было, в детстве даже если все есть, то родители не все купят. А сейчас — можно, конечно, пол-зарплаты потратить на радиоуправляемый вертолет или прекрасную сумку, только нафиг не надо.

Из-за этого и Улицкая, и Рубина обладают для меня какой-то удивительной привлекательностью — это какое-то совершенно другое мировосприятие, непохожее на мое. Когда их читаешь, такое чувство, что надел сильные очки и видишь все предметы очень-очень четко. В собственной жизни я такого эффекта не могу добиться — напротив, слишком пофигистично ко всему этому отношусь.

Как-то я уперлась в этот быт и ничего не сказала про роман.

Рубина похожа на Улицкую, но жестче. От текстов Улицкой складывается впечатление, что у нее все персонажи, как бы сказать, немного юродивые, убогие в грамматическом смысле слова — и при этом очень-очень хорошие. У Рубиной они вполне реальные, притом она не дает им никаких моральных оценок и не подводит к этому читателя. Нормальные такие блокадные дети, воры, наркоторговцы, сумасшедшие художники и тд. "На солнечной стороне улицы" — роман по большому счету про некую ташкентскую художницу, ее мать, детство, юность и тд. При этом в нем гораздо больше быта и Ташкента, чем искусства, это не портрет художника в юности, конечно, но текст гораздо больше, чем, гм, творческий путь. Тут и картины послевоенного Ташкента, и детские игры и обиды, и мать — дрянь и наркоторговка, и подобранная на улице пьянь, который оказался замечательным человеком и заменил отца. И много-много людей, которые чьи-то дальние знакомые, родственники, бывшие соседи, и я поражаюсь, как автор запоминает их всех по именам.

Автор в тексте тоже присутствует, причем в двойном амплуа — как "голос за кадром", рассказывающий ребенку свои воспоминания о Ташкенте того времени, и как третьестепенный персонаж, иногда пересекающийся с главной героиней. Признаться, "голос за кадром" — самые скучные моменты романа, все эти воспоминания о том, какую музыку крутили на площади и какие юбки носили. А вот жизнь — что героини, что автора, но особенно героини — ужасно интересна. И дело с одной стороны в том, что это действительно очень сложная и интересная судьба со множеством поворотом, а с другой — Рубина удивительно описывает ее, проливая свет на те области, которые обычно как-то замалчиваются, и едва не пропуская те, о которых принято говорить. В итоге получается очень контрастно. Что, по-моему, отлично для романа о художнике))

Такие антологии хороши в первую очередь для тех, кто не знаком ни с кем из перечисленных авторов (не в смысле лично, а в смысле не читал). Отличный способ отделить зерна от плевел и понять, кого можно читать дальше, а кого надо обходить стороной.

Увы, в моем случае Олдей я уже читала. Все остальное не заинтересовало настолько, чтобы открывать эти имена еще раз. Разве что "Отцы и овцы" Жигарева заинтересовали, но больше именно заинтересовали, а не понравились — увы, вот этого имени я как раз даже не слышала раньше. "Дождь над Ельцом" Калиниченко оказался действительно жутковатым, что с учетом тематики отлично (больше ни один из рассказов эмоциональных впечатлений не вызвал, разве что над Олди посмеялась). Остальное, на мой вкус, на ну очень среднем уровне. А местами и совсем тяжко, особенно когда авторы берутся сочетать вампирскую тематику с другими, видимо, уже освоенными ими темами: вампиры и русские бандюги, вампиры и графиня де Монсоро, вампиры и Альбигойский крестовый поход, вампиры и древние боги, вампиры и Великая Любовь, вампиры и Фауст. За качество исполнения похвалить нельзя, а учитывая, что либо вампиры к Фаусту, либо Фауст к вампирам не пришей кобыле хвост... Хотя попадались и милые изящные рассказики, но за небольшим размером и не самой оригинальной идеей сложно их как-то особенно оценить.

По итогам выходит, что стоит читать Олди, но это и так понятно. Никаких новых звезд я не разглядела. Ну кроме отличной смешной заключительной "высоконаучнопрактической" статьи Логинова.

Генри Лайон Олди "Остров, который всегда с тобой" — Олди прекрасны, чего там. Притом, что это явно не лучший рассказ в "Песнях Петера Сьлядека", но подозреваю, что лучший в этой антологии.

Кирилл Бенедиктов "Объявление" — такое впечатление, что рассказ писала 13-летняя дефачка. Объяснить восхитительные литературные приемы с описанием помады, "кофтачки и юппачки", а также сюжет формата "золушка встретила Прекрасного Незнакомца, который потом оказался Злобным Вампиром", иначе не могу. И мораль "не ходите, дети, в Африку гулять". Судя по встреченным ошибкам, у редактора тоже руки опустились. На контрасте с Олди особо феерично смотрится.

Владимир Аренев «Мечтают — и не только об электроовцах!..» ([д]озорное) — из уважения к автору перечитала два раза. Все равно ничего не поняла. Ну Дик, ну и что?

Николай Калиниченко "Дождь над Ельцом" — забавная детская страшилка. По стилистике, прямо скажем, плохо, потому что когда 10-летний ребенок обращает внимание на архитектуру дома и упоминает слово "ротонда", хочется возопить, как Станиславский. Зато сюжет небанальный и забавный, такая страшилка с национальным колоритом, в духе Гоголя.

Майк Гелприн "Последний вампир" — складно и банально. Кто еще не написал про "богов и героев" среди нас?

Сергей Чекмаев, Пауль Госсен "Готик-блюз" — еще один последний вампир, и тоже все скучно и банально. Умирающий человек, который предпочитает стать вампиром, чтобы выжить — кто еще не успел про это написать?

Далия Трускиновская "Шлюха" — симпатичная, очень женская идея. Исполнение тоже неплохо. Но опять же, вариант, который легко приходит в голову и реализован практически "в лоб".

Сергей Жигарев "Отцы и овцы" — а вот это понравилось. Хороший рассказ про вампиров можно опознать по *отсутствию* слова "вампир" в тексте, ага. К тому же написано очень изящно- все эти барские разговоры, приметы времени, стилистика хороша. Хронология смутила — в 1860 году уже вовсю обсуждали разные проекты отмены крепостного права, и не было это таким прямо страшным бунтарством.

Генри Лайон Олди "Сказки дедушки-вампира" — восхитительно смешное баловство на тему того, как вампиры спасли землю от инопланетян. Особо жжот кардинал Лоренцо))

Ника Батхен "Будь человеком!" — не скажу, что идея сильно оригинальна, сюжета по сути вообще нету, но написано вполне славно.

Даниэль Клугер "Ночь Преображения" — для того, чтобы обыграть банальную и малоинтересную идею несовпадения групп крови и тд., автору пришлось ввести в рассказ о вампирах инопланетян и андроидов. Вот это называется бешеной собаке семь верст не крюк, да. Смешались в кучу кони, люди.

Наталья Резанова "Песнь крови" — Попытка связать вампиров, Золушку и историю Франции. Получилось примерно как лебедь, рак и щука. История Франции выглядит как из детской энциклопедии, вампиры тоже не впечатляют, а про Золушку я где-то уже читала.

Юрий Гаврюченков "Упырь" — "Однажды ночью ко мне приходил упырь, но я его не пустил, он помыкался и ушел". Э, что это было?

Сергей Удалин "Большая разница" — изящная забавная зарисовка на классическую тему о том, что все звери, включая ночных тварей, конечно, равны, но некоторые равнее. Не бог весть какая идея, но хорошо написано, и читать приятно.

Виктор Точинов "Мальчик-Вампир" — какая-то глупая непонятная чернуха, даже не знаю, что тут сказать.

Елена Первушина "Убежище" — замах интересный, но общий результат так себе. По сути — рассказ ни к чему не пришел. К тому же две части связаны между собой ну очень условно. Опять же, несчастный поход на альбигойцев тема древняя.

Юрий Гаврюченков "Ганс&roses" — набившая оскомину вариация на тему "русские бандюки и что-то". В данном случае вампиры. Разумеется, присутствуют калаши, ФСБ, киллеры и прочая бутафория, от которой стало тошнить еще в девяностые.

Мария Акимова "Охота" — вроде и ничего плохого сказать нельзя, но какое-то очень невнятное. При чем тут девочка Катя, которая курит? И что означает такая концовка? Неплохо бы смотрелось как пролог романа, но на рассказ не пойдет.

Майк Гелприн, Александр Габриэль "Персональный вампир" — стихи хороши. Все остальное ужасно, особенно избитую до невозможности тему и ну очень стандартного героя-алкаша-наркомана, который на самом деле хороший и пушистый. Глупое существо вомпер, надо было не все богатства мира предлагать, а дозу во время ломки.

Виктор Точинов "Вампиры в Мэне" — симпатичная детективная повесть, лихо обернутая вокруг вампирской тематики, в лучших традициях Конан-Дойля.

Святослав Логинов "К вопросу о природе вампиров" — укатаечно смешная псевдонаучная статья о вампирах, вапиризме, бактериях, палеотнологии и тд. В лучших традициях Курехина и Шолохова. В итоге практически приходим к выводу, что среднестатистический вампир является грибом колонией бактерий