сабж

По большому счету, это всего лишь притча, растянутая до размеров романа. Притча, мораль которой сводится к тому, что не надо быть мудаком (эгоистом, жестоким, думать только о себе, хвастуном и тд). Не скажу, чтобы самая оригинальная идея всех времен и народов — поэтому мне роман не то чтобы совсем не понравился, но не был особо интересным. Боюсь, дело в том, что главный герой, Эгерт Солль, как был картонным в свою бытность бретером и забиякой, так и остался картонным, став хрестоматийным трусом. Ни в той, ни в другой ипостаси у него не было ни единой черты, отступающей от основного и главного в его образе — хотя даже у самых хрестоматийных злодеев и святош они все-таки должны быть. Но Эгерт это не личность в тексте, это функция. Когда второстепенные персонажи выведены в качестве функций, это еще можно простить, но главный герой — функция рушит весь роман. В несчастном Динаре, который появляется буквально на несколько страниц и обрисован краткими чертами, жизни и *настоящего* гораздо больше.

Про Торию, увы, тоже не могу сказать ничего хорошего. Картонная милая девушка из сказки, которая картонно красива, картонно злится, картонно от всей широты своего *доброго сердечка* прощает убийцу своего жениха и как ни в чем ни бывало ложится с ним в постель. Функция под названием "красивая и добрая девушка".

Сюжет романа построен вокруг простой истории: хронический, неизлечимый идиот храбрец случайно убивает на глупой дуэли ни в чем не повинного человека. За что некий мимо проходящий могущественный маг наказывает его такой же хронической трусостью, от которой дальше герой всю дорогу пытается избавиться. Очень сказочный сюжет, по большому счету, — герой как назло попадает в ситуации, скажем так, вызова, когда надо продемонстрировать не просто здравый смысл и порядочность, а именно что храбрость — и каждый раз позорно проваливает все дело. Но при этом четко ощущается, что героя к таким ситуациям подтаскивают сами авторы, раз за разом выстраивая обстоятельства так, чтобы требования к герою были повыше, а его позор в итоге — сильнейшим. При этом, по большому счету, в обыденной жизни раз за разом демонстрировать какую-то исключительную храбрость нет необходимости, ну согласитесь. И никто не упрекнет человека, который предпочтет убежать, а не вступить в драку с бандой гопников. Исходя из этого трагедия героя представляется, мягко скажем, надуманной. Есть люди, страдающие агорафобией, есть — боязнью толпы, вполне естественно бояться за свою физиологическую целостность, но по моим внутренним ощущениям это не является чем-то чудовищно постыдным, как раз за разом говорят Дяченко.

Что хорошо в романе — так это все *вне* основного сюжета и двух главных героев. Интересна и необычна линия одновременно жутковатых и забавных служителей привидения Лаш (хоть убейте, а я представляю его в виде Каспиана и никак иначе). Хороша линия старого декана Луаяна, его сомнений и воспоминаний, и хороша сюжетная связь через него с событиями "Привратника". Текст, как всегда, отлично написан, и сам процесс чтения доставляет удовольствие. Но в целом, увы, второй роман кажется мне даже слабее первого — и это притом, что "Привратник" тоже не был чем-то исключительным. Но в "Привратнике" были очень живые и симпатичные второстепенные персонажи — собственно, Ларт Легиар и Бальтазар Эст, да и герой не вызывал такого отторжения, как зловредно-плохой и сахарно-хороший Эгерт Солль. Ну и концовка в духе "и они взялись за руки и убежали навстречу закату/рассвету" тоже не украшает.

"Толстая тетрадь" заявлена на обложке как "самая безжалостная книга минувшего столетия". Признаться, я повелась на эту аннотацию и долго не хотела браться за нее — дети, задворки Второй мировой, впечатления от Ежи Косински до сих пор весьма сильны в моей памяти, а страшнее него я реально ничего не читала. Но увы, с "Тетрадью" все оказалось совершенно не так. Если она и безжалостна, то только безжалостно бездарна. Как в анекдоте про поддельные елочные игрушки — выглядят как настоящие, а радости от них нет. Так и с креативами Кристоф — вроде у нее описываются настоящие брошенные дети, настоящая Вторая мировая, настоящие гонения на евреев, насилие и извращения — а кроме скуки ничего не чувствуешь, ни ужаса, ни сострадания.

В целом, мне кажется, это вполне закономерно — чтобы получилась хорошая книга, недостаточно просто взять жесткую и болезненную тему. Надо еще и уметь писать. А текст "Толстой тетради" прямо противоположен выражению "уметь писать", увы. Кристоф пишет намеренно отстраненно, просто, не используя никаких художественных приемов, никаких тропов, все очень просто и без прикрас, практически как пишут в сочинениях совсем маленькие дети — "мы пошли туда-то и там сделали то-то". Только у маленьких детей это получается мило, в том числе за счет сочетания несочетаемых стилей, формулировок, словечек. А у Кристоф — натянуто и искусственно. Вообще эксплуатация "стиля без стиля" не приводит ни к чему хорошему, мне кажется, и если еще можно использовать его для выделения отдельных фрагментов, то на протяжении всего романа выглядит крайне печально. Как я понимаю, предполагается,что живое воображение читателя само дорисует все то, что нам *не написал* автор — но я лично очень осуждаю этот подход. Бёлль, скажем, умеет очень точно и ловко использовать этот инструмент, так что в итоге получается красиво и изящно, и достигается желаемый эмоциональный эффект. А творчество Кристоф — это все равно, что равномерно замазать картину серой краской вместо того, чтобы выписывать оттенки и полутона. Собственно, "Книжный вор" Зузака повторяет тот же прием, только в нем больше пафоса.

Описываемая история — история двух братьев-близнецов, которых Мать на время войны увозит из Большого Города в Маленький Город пожить к Бабушке (уже на этапе тупых названий с заглавной буквы текст начинает меня раздражать). Дети живут у этой самой бабушки, и жизнь их далеко не сахар, и вокруг происходят всякие ужасы, связанные с войной и общечеловеческим свинством. Собственно, это фабула и "Раскрашенной птицы" тоже (за тем исключением, что в "Птице" был один мальчик), только "Птица" была написана в 1965 году, а "Тетрадь" — в 1986, считайте сами, кто тут плагиатор.

"Доказательство" написано более по-человечески, и потому более интересно. Во всяком случае, не весь текст мелькает перед глазами, не оставляя впечатления, и не звучит как "бла-бла". Это история про одного из братьев-близнецов из "Тетради", уже выросшего и оставшегося в том же Маленьком Городе, в то время как другой брат перешел границу и исчез навсегда. Оставшийся брат ведет свой сад-огород, приводит в дом девицу, которая в порыве страсти родила от собственного отца ребенка-калеку, за что, натурально, была подвергнута остракизму добропорядочных горожан. Играет в шахматы с кюре, знакомиться и соблазняет библиотекаршу, выпивает с местным партийным деятелем, который тщательно скрывает свою нетрадиционную сексуальную ориентацию. Хоть все это, по большому счету, ни к чему не ведет и вообще не укладывается в понятие "сюжета", в тексте происходит хоть что-то помимо бездумного выстраивания слов на бумаге.

"Третья ложь" — наш ответ "Лабиринту" Роб-Грийе. Я думала, зануднее "Лабиринта" в мировой литературе нет уже ничего, даже если считать таблицы Брайдиса — я ошибалась. По сути, текст сляпан по тому же принципу, что и "Лабиринт" — берутся некоторые исходные данные: близнецы, город, переход границы, расставание, жизнь у бабушки, бросившие детей родители. И начинают бесконечно тасоваться в разных вариантах. Вот три странички написано про то, как один из близнецов вырос в приюте, вот другой близнец всю жизнь прожил с полоумной старухой-матерью (или это был тот же?), вот еще на две странички какой-то другой вариант. Нет, оно было бы хорошо, если бы за этим калейдоскопом вариаций вырисовывалась какая-то общая картина, общий сюжет, который постепенно открывался бы, как при сброке пазла. Но нет, ничего подобного я не заметила, похоже, Кристоф просто нравится тасовать варианты. При этом каждому из возможных под-сюжетов она посвящает по несколько страниц, видимо, за леностью прорабатывать детали, — и тут же переходит к следующему. Страниц 30-40 это еще можно терпеть, но ближе к концу я начала читать по диагонали, потому что и так уже стало понятно, что текст не имеет никакого смысла.

В целом вполне согласна с мнением, что Кристоф — образчик классического графомана, который пишет ради процесса, а не ради того, чтобы рассказать какую-то историю.

сабж

Обычно мне нравится то, что делает Сарамаго, и как он это делает — и его стиль сам по себе, и, самое главное, безостановочная игра слов, каламбуры, шуточки, авторская речь в тексте. В общем, все, что так блестяще передает в своих переводах Богдановский. Но "Слон" в данном случае — это большой промах, потому что текст слишком простой и гладкий, никаких украшательств и почти никаких лирических отступлений. Слон идет медленно, лениво и плавно, но без особых забегов в стороны — так же следует и повествование. Временами, конечно, Сарамаго пускается в небольшие рассуждения о природе слоновьего понимания этого мира, биографии генерального секретаря Португалии или географии Кастилии. Однако их никак нельзя назвать сколь-либо глубокими, или смешными, или оригинальными, — так, замечания между делом.

Сюжет романа, с другой стороны, весьма замечателен тем, что его нет. То есть, формально-то, конечно, есть — слон идет из пункта А в пункт Б, из Лиссабона в Вену, скоростью передвижения и расстроянием между пунктами пренебрежем. Причина пути проста: португальский король подарил слона австрийскому, самоходом, так сказать. Слон пошел с кортежем, шел-шел, и благополучно добрался до Вены. В пути у них, конечно, была пара встреч и приключений, но настолько мелкие и неинтересные, что и упоминать о них не стоит. И — ничего больше. Ну то есть буквально. И это Сарамаго, у которого в половине романов забываешь и про стиль, и про каламбуры — настолько захватывает и ужасает сюжет. А тут — пустынная равнина просто.

К тому же не могу невольно не сравнивать этот роман с "Носорогом для папы римского", где тоже дарят экзотическое животное и тоже пытаются доставить его из точки А в точку Б. Но выходит все гораздо интереснее и очень непросто. У Сарамаго я с волнением ждала, когда же странствие слона обернется, скажем, локальной войнушкой, или трешем, или маленькой личной трагедией кого-то из участников — к счастью или к сожалению, ничего такого не произошло. Встает вопрос, к чему это было написано, на которой я лично не могу внутри себя найти ответа. Текст все еще хорош сам по себе, и перевод все еще отличный, но отсутствие содержания его не украшает, dixi.

сабж

Вещь на любителя, но я лично прочитала ее на одном дыхании и осталась в совершенном восторге. Очень жаль, что текст так быстро закончился — кажется, тексты подобного рода я готова читать бесконечно. Крусанов пишет одновременно красиво *и* интересно, что редко встречается вместе. К примеру, прекрасные магреалисты в духе Павича и Петровича — они пишут красиво, с этим не поспоришь, но красота слога подчас подменяет сюжет, и уж точно не имеют никакого значения и характера персонажи и их поступки — они не действуют самостоятельно, а являются лишь дополнительными "средствами художественной выразительности". Напротив, у Крусанова есть одновременно и "средства", и герои — пусть они полуреальны, а полумифичны, все равно их можно различить по характерам и лицам, от каждого можно ждать своих поступков и речей.

В этом романе объединено все, что я люблю в литературе в принципе — прекрасный слог, необычный, быстрый и жесткий сюжет и (да, мне стыдно) альтернативная история Великой России. Ну то есть там не так называется, конечно, но общая идея соответствует. Что из себя представляет текст, очень сложно внятно объяснить, на самом деле. Если отойти на максимальное расстояние и попытаться кратко описать, о чем эта история — то это будет история о становлении героя и обретении им верховной власти. Что, конечно, передает только один из аспектов текста — это еще и, если можно так выразиться, исторический магреализм, в котором описывается судьба империи, ее прошлые и будущие властители, каждый из которых велик и ужасен по-своему. Впрочем, и величие, и ужасность определяются, по сути, как раз стилистическими надстройками, метафорами, образами, гиперболизацией ("сто тысяч голов под ноги революции" в изложении Крусанова: привлеченные на сторону властителей мистические силы, знамения природы, сверхъестественные способности). С другой стороны, чисто литературное баловство — многочисленные периоды "чистого текста" различных жанров и форм, но больше всего напоминающих достопамятный гон Курехина и Шолохова про "Ленин — гриб" — так же проникновенно и так же смешно. В целом становится понятно, что автор стебется и гонит, не знаю, как выразить это более литературными терминами. Но делает это настолько здорово, что невольно проникаешься; тот, кто не смог проникнуться тонким издевательством над Гумилевским пафосом, потерял половину удовольствия от романа.

Чем мне еще нравится Крусанов — в отличие от плюшевых магреалистов типа Петровича (которого я нежно люблю, но все равно он плюшевый), автор — не кисейная барышня, и у него где война, там жестокость. Детальная, хоть и не очень продолжительная, и не очень задевающая за живое — как не задевает за живое информация из старых летописей о том, как монголо-татары пировали в 1224 на помосте, установленном на еще живых (в начале пира) русских пленниках. Жестокость Крусанова — примерно такого типа, он констатирует факты, не смакуя их, но придавая им некую литературно-историческую окраску. И не скажу, что у него смертей и крови на единицу текста больше, чем, скажем, в отдельных вещах Борхеса. В целом "Укус ангела" похож чем-то на "Титуса" Теймор — жутковатый, красивый и отчаянно яркий, только Крусанов менее пафосен и еще находит отдельные страницы для невинных литературных игр.

По итогам — это едва ли не лучший пример фантасмагоричного от и до романа, что я читала — идеален по замыслу и по исполнению. Мало что так привлекает меня лично, как сочетание привычного быта и истории с совершенно необычными или нелогичными деталями — "в Байкале крокодилы", а у Крусанова это отлично получилось сделать.

Не зря, мне кажется, Дикинсон связывают с Мариной Цветаевой — их обеих довольно сложно воспринимать, если нет соответствующей подготовки и "погружения" в умонастроения автора. Притом, что они совершенно разные по эмоциональному уровню — Дикинсон такой робкий философ, спокойный наблюдатель явлений, людей, Бога. Спокойный и по ритмике, и по темам, и по страстности их изложения. И при этом очень чуткий, конечно, — отлично улавливающий некоторые вещи и закономерности.

"Hope" is the thing with feathers -

That perches in the soul -

And sings the songs without the words —

And never stops — at all -

При всей внешней краткости письма Дикинсон содержание ее стихов подчас довольно "темно" — потому что краткость строфы достигается именно сокращением "объяснительной" части, максимальной концентрацией смысла на единицу текста, более того, на единицу слова. Именно поэтому она так часто пишет важные слова с заглавной буквы, как в немецком — потому что они воплощают не "какую-нибудь там" дорогу, а Дорогу почти в эзотерическом смысле, с максимальной смысловой наполненностью. Как раз тот случай, когда нельзя убрать ни слова, ни строфы без фатального результата для общего смысла.

Our journey had advanced -

Our feet were almost come

To that odd Fork in Being's Road -

Eternity — by Term -

Our pace took sudden awe -

Out feet — reluctant — led -

Before — were Cities — but Between -

The Forest of the Dead -

Retreat — was out of Hope -

Behind — a Sealed Route -

Eternity's Cool Flag — in front -

And God — at every Gate —

Что еще своеобразно в Дикинсон — это ее истинно философский взгляд не только на мир вообще, но и на людей и отношения людей, любовь и ненависть в частности. Знаете, как взгляд священника, который сам всю жизнь придерживался целибата, но при этом выслушал бессчетное количество чужих исповедей на тему отношений, и разбирается в них получше реальных участников.

We outgrow love, like other things

And put it in the Drawer -

Till it an Antique fashion shows -

Like Costumes Grandsires wore.

В целом, признаться, большая часть философии Дикинсон прошла мимо меня, не задевая разум и чувства — для меня она слишком отвлеченна и холодна, что ли. Слишком правильна при всей своей *непрактичности*. Но отдельные вещи, тем не менее, совершенно прекрасны.

No ladder needs the bird but skies

To sutiate it's wings,

Not any leader's grim baton

Arraigns it as it signs,

The implements of bliss are few -

As Jesus says of Him,

"Come unto me" the moiety

That wafts the cherubim.